Жвалевский Aндрей. Время всегда хорошее

   – Я все равно найду его!
   Я кинулась в соседнюю комнату, уверенная, что родители просто переставили мой комп куда-нибудь в другое место, но по дороге остановилась. Квартира была не та. Вернее та, но какая-то странная. Такую мебель я видела дома у бабушки. Вот и ковер у нее висел на стенке, и рюмки так же стояли за стеклом.
   – Мам, зачем вы мебель переставили?
   – Что?
   У мамы задрожали губы, и она приложила руку к моему лбу. Я скинула ее в раздражении.
   – Я не больна! Куда ж вы его засунули?
   Я кинулась в кухню и вот там уже всерьез испугалась. Наша красивая, яркая, желтая кухня куда-то делась. А вместо этого там стояло белое убожество. На плите красовался железный чайник, а вместо микроволновки на шкафчике торчал горшок с цветком.
   – Мама, что это? На какой помойке вы его откопали?
   Мама стояла в дверях, зажав рот рукой, и смотрела на меня полными слез глазами. Только сейчас я рассмотрела ее повнимательнее. То ли я так долго болела, то ли… Мама была в странном халате сине-зеленого цвета, протертых клетчатых тапках. В этом балахоне она казалась совершенно бесформенной или внезапно располневшей. И на голове у нее было что-то непонятное…
   – Мама, – испугалась я, – откуда эти вещи? Что с тобой случилось?
   Мама заплакала навзрыд. И оттого как она плакала, мне стало страшно. Я огляделась по сторонам, и у меня снова начал тукать висок, как будто в него кто-то бьется.
   – Мама, что со мной? – спросила я тихо. – Я долго болела? Где я, мама?
   Мама кинулась ко мне и принялась гладить по головке.
   – Ничего, ничего, доченька, доктор сказал, это может быть. Но пройдет. Слышишь? Все восстановится, ты все вспомнишь… Просто температура была слишком высокая… Ты поспи, пойдем я тебя уложу.
   Я позволила маме уложить меня в постель и укрыть одеялом. Ничего, я просто сплю. Я потом проснусь, и этот кошмар закончится.

Витя, 13 апреля…но какого года?!

   Я долго не понять – я уже проснулся или все еще сплю? Или у меня этот… горячечный бред?
   Голова вроде ясная, только слабость по всему телу.
   Но комната… Нет, никакой особой белизны и стерильности! И никаких незнакомых девочек! Но комната явно не моя. Первое, что поразило – телевизор в углу. Маленький и очень тонкий.
   Да и мебель… не было у меня никогда такой мебели! Все какое-то яркое, легкое… И совсем нет книг! Я даже сел в кровати, повертел головой, но так и не обнаружил любимого книжного шкафа – большого, коричневого, в котором на нижней полке не хватало одного стекла – мы с Женькой однажды очень активно играли в солдатики.
   Книги обнаружились только на небольшой полочке над телевизором – только учебники, хотя и непривычного вида.
   – Сынок! Ты уже проснулся?
   Я обернулся на мамин голос… и замер с открытым ртом. В двери стояла женщина, очень похожая на маму. Глаза и улыбка были мамины, но в остальном она была… Какая-то очень молодая. Худая, загорелая, а главное – красиво накрашенная и в каком-то супермодном брючном костюме. Мама так красиво одевалась всего несколько раз, когда мы ездили на свадьбы к моим двоюродным сестрам.
   – Что такое? – женщина испугалась очень по-маминому. – Тебе плохо? Голова болит?
   Я не успел ответить, потому что из-за ее плеча ловко проскользнул в комнату мужчина в белом халате. Наверное, врач, хотя на того недовольного дядьку из «скорой» он не был похож. Того все раздражало, а этот прямо светился от радости.
   – Ну-ка, молодой человек, позвольте ваш пульс!
   Если бы я пытался не позволить, все равно не успел бы – улыбающийся врач схватил меня за руку, что-то там пощупал, выхватил из кармана какой-то приборчик и присобачил мне на лоб и сгиб локтя две присоски. Понажимал на приборчике кнопки, остался доволен и объявил маме:
   – Остаточные явления есть, но кризис позади!
   Похожая на маму женщина, которая все это время простояла рядом с кроватью с напряженным лицом, как-то сразу обмякла и присела на кровать.
   – Слава богу, – сказала она и погладила меня по голове.
   Я зажмурился.
   Все-таки это была мама! Просто помолодевшая и празднично одетая. Но ни у кого на свете нет таких рук и такого голоса.
   Я немного полежал с закрытыми глазами, приходя в себя. Хорошо, что мама на месте, но вот где все остальное?
   – Мам! А где мой книжный шкаф?
   – Книжный шкаф?! – изумилась мама.
   На секунду мне показалось, что шкаф на месте, просто я не рассмотрел его. Я открыл глаза. Шкафа не было, зато мама смотрела на меня растерянно.
   – Ну да. И все мои книги.
   Мама беспомощно глянула на врача. Тот тоже перестал улыбаться.
   – Хм… любопытно… А какое сегодня число, молодой человек?
   Я задумался. Я читал в книгах, как больные проводят в бреду много дней, а потом не помнят ничего. На всякий случай ответил:
   – Ну… заболел я двенадцатого апреля… Сегодня тринадцатое?
   Врач остался доволен.
   – Правильно. А как тебя зовут?
   Он задал еще несколько простых вопросов, и с каждым моим правильным ответом становился все радостнее.
   – А вот насчет шкафа… – сказал он немного вкрадчиво, – какие там были книги?
   Я добросовестно перечислил:
   – Майн Рид. «Волшебник Изумрудного города». «Что такое? Кто такой?»…
   Я перечислял свои любимые книги, а брови на мамином лице поднимались все выше. Когда я дошел до сборника «Пионеры-герои в годы войны», брови дошли до верхней точки, да так в ней и застряли.
   Я запнулся. Очень не хотелось расстраивать маму, но ведь врач попросил… И вообще, почему список моих книг должен ее так расстраивать? Может, я забыл какую-то важную книгу? Я покопался в памяти и, кажется, обнаружил искомое.
   – «Настольная книга пионера Советского Союза», – выпалил я.
   Теперь на меня изумленно таращился еще и врач.
   Я совсем смутился и решил пока помолчать. Мама требовательно посмотрела на врача.
   – Ну… – дядька потер переносицу в задумчивости. – В целом все в норме, но некоторые аберрации наблюдаются. Скажите, ваш сын много сидит за компьютером?
   Мама тяжело вздохнула:
   – Вы понимаете… Муж все время на работе, он управляющий в крупном холдинге, у меня тоже свой бизнес…
   Тут я вообще перестал что-то понимать и дальнейший диалог мамы и доктора прошел мимо моих ушей. Какой еще «управляющий»? Какой еще «бизнес»? И что такое «холдинг»?! Этот холдинг почему-то меня сильнее всего обидел.
   – Не в холдинге папа работает, а в обкоме партии! – заявил я прямо посреди какой-то маминой фразы, хотя взрослых перебивать и невежливо.
   Мама и врач разом обернулись ко мне. По-моему, они испугались.
   – Ага, – первым пришел в себя доктор. – Понятно. Я вам пропишу успокоительное, ладно?
   Мама кивнула и принялась меня гладить по голове. Лицо у нее было такое жалостливое и перепуганное, что я на всякий случай закрыл глаза и уткнулся ей в бок. От мамы пахло непривычно, но все равно это был мамин бок, теплый и уютный.
   Взрослые перешли на шепот.
   Тут я понял, что очень устал от всех этих загадок.
   Я прижался к маме поближе и заснул.

Синичка, 13 апреля неизвестного пока года

   Я проснулась. Вспомнила вчерашний день. Долго не решалась открыть глаза. Открыла. Отвернулась к стенке и заплакала. Прибежала мама. Я посмотрела на ее жуткий халат и заплакала еще громче. Кажется, потом приходил врач и мне даже что-то кололи. Не знаю…

Витя, кажется, вечер… или утро?

   Никогда в жизни не был так спокоен. Да, я лежу в чужой комнате. Да, мама выглядит непривычно…
   Ну и что? Все нормально. Все даже отлично.
   За окном сумерки, но я не знаю, утро это или вечер. И знать не хочу. И так все хорошо.
   Приходит мама и дает выпить каких-то таблеток. Мне становится еще лучше. Я улыбаюсь.
   Мама говорит:
   – Спи, сынок. Доктор сказал, что тебе надо много спать.
   Я много сплю.

Синичка, неизвестное число ужас какого года

   Я проснулась. Видимо, все слезы выплакались вчера, потому что сегодня сил плакать уже не было. Я тупо смотрела на письменный стол, заваленный никому не нужными книгами, и мучительно соображала, что же мне теперь делать.
   – Маааам, – позвала я.
   Мама, как и в прошлый раз, материализовалась мгновенно.
   – Мам, что со мной? – спросила я.
   – Не знаю, Оленька. Врач сказал, что ты поправишься, просто нужно время.
   – Мам, почему все так изменилось, пока я болела?
   – Олюшка, ничего не изменилось. Просто… Просто ты забыла многое. Это ничего… Врач сказал, все восстановится.
   Мама опять заплакала, а я решила, что лимит слез исчерпан. Нужно что-то делать.
   – Ладно, мам, я встаю. И дай пожрать чего-нибудь…
   Слезы у мамы высохли мгновенно.
   – Ольга, не груби! – сказала она грозно, но быстро спохватилась. – Конечно! Конечно, солнышко. Сейчас!
   Мама метнулась на кухню и через пару минут туда же притопала я.
   – Что есть будем?
   Я старалась не обращать внимания на странный чайник, который пыхал на плите, и на чугунную сковородку невероятных размеров, на которой мама жарила гренки. Слава богу, хоть с гренками ничего не случилось! Они были горячими, поджаристыми, именно такими, какими я их больше всего любила. После того как я съела штук пять, меня немного отпустило.
   – О! А что за молоко такое прикольное?
   – Какое молоко?
   – Прикольное…
   Я думала, мама не расслышала, что я сказала, и, чтоб объяснить, взяла в руки странный треугольный пакет.
   – Никогда такого не видела.
   Судя по тому, как у мамы задрожали губы, я опять сказала что-то не то.
   Гренки стали поперек горла, и я уставилась в стол.
   – А где папа? – спросила я.
   И подумала: а вдруг он сейчас придет, и весь этот кошмар рассеется. Придет, расскажет, что продал сегодня очередную партию компов. Мы за него порадуемся.
   – Папа на заводе, – сказала мама, – у него первая смена.
   Эту информацию я переваривала несколько минут, но уже боялась как-то реагировать.
   – А что ж он не позвонит хотя бы… – выдавила я.
   – Куда? – изумилась мама.
   – Да хоть на ко… – я не договорила, потому что вдруг отчетливо поняла, что никаких комиков тут нет.
   Я встала и рванула в комнату. Ну, хотя б телевизор был на месте! После нескольких минут безуспешных поисков пульта я сдалась и включила его кнопкой. Нашла три канала. По одному показывали народный хор, по второму комбайн на фоне заходящего солнца, а по третьему вообще черно-белый фильм.
   Что-то уже мелькало на задворках сознания, какая-то мысль билась в голове, но поймать ее за хвост у меня не получалось. Как только я напрягалась, опять начинал ныть висок. Видимо, я потерла голову рукой, потому что подбежала мама и начала причитать:
   – Все, Олечка, иди ложись. Доктор сказал, спать побольше, напрягаться нельзя.
   – Да я не напрягаюсь, – вяло отбивалась я, но позволила маме оттащить себя в комнату и уложить в кровать.
   – Ты не переживай, – говорила мама, – двадцатый век на дворе, врач сказал, что сейчас все могут вылечить…
   – Двадцать первый… – автоматически поправила я.
   У мамы это была любимая присказка «двадцатый век на дворе», я каждый раз ее поправляла, она каждый раз смеялась, что для нее двадцатый привычнее. Но в этот раз она не засмеялась.
   – Что? – спросила она.
   И на меня накатила волна мягкого, обволакивающего ужаса. Голова стала ватной, а руки и ноги ледяными.
   – Оль, что? Тебе плохо? – всполошилась мама.
   – Ты только не плачь, – сказала я шепотом. – Не плачь и не кричи. Просто скажи мне, какой сейчас год.
   – Тысяча девятьсот восьмидесятый, – тоже шепотом ответила мама.
   А потом добавила жалобно:
   – Оль, тебе плохо? Может, «скорую»?
   – Нет, не надо. Я посплю.
   Я натянула на себя одеяло и отвернулась к стенке. Спать не хотелось. Хотелось умереть.

Витя, непонятно число…2018 года!!!

   Теперь я проснулся с четким осознанием того, что на улице утро.
   Это было единственное четкое осознание в моей голове. Все остальное расплывалось, кружилось и куда-то ускользало. Я ходил по комнате и уже не был уверен, что тут все поменялось. Попытался включить телевизор на столе, но только зря тыкал в кнопку включения. На экране на пару секунд появлялась надпись: «Нет сигнала. Проверьте кабель». Я подергал оба кабеля, которые шли к телевизору, даже постучал по нему, но ничего не добился.
   Можно было полистать учебники, наверняка там были какие-нибудь подсказки, но почему-то я боялся взять их в руки. Слишком они были… цветные какие-то, яркие.
   Я решился выйти из комнаты. И сразу понял – нет, это не наша квартира. Слишком много комнат. Слишком высокие потолки. И слишком второй этаж.
   Я мог забыть все, что угодно, но квартира у нас никогда не была двухэтажная, это точно! К счастью, внизу, в огромной комнате, обнаружился работающий телевизор. Не такой, как у меня на столе, а чудовищных размеров. И висящий на стене.
   Хорошо хоть, передача была привычная – что-то про съезд партии.
   Я спустился вниз, прислушиваясь к тексту диктора.
   – …Между членами Политбюро возникли серьезные разногласия. Генсек Черненко представлял фракцию геронтократов, которым противостояли молодые реформаторы во главе с Горбачевым…
   Шум в голове усилился. Очень странный текст! И тон диктора мне не понравился. Он как будто был недоволен руководством партии, даже подсмеивался над ними.
   Но тут диктор ляпнул такое, что у меня в голове окончательно все перемешалось:
   – …Напомню, что шел 1984 год…
   У меня внутри вдруг кончился воздух. Наверное, я бы простоял так столбом до конца жизни, если бы не папа.
   – Ага! – услышал я за спиной. – Больной скорее жив!
   Я обернулся, предчувствуя, что увижу не совсем папу.
   Так и оказалось. То есть выглядел папа обычно – немного усталый, немного веселый и очень умный – но его одежда… Никогда раньше папа не носил джинсы с майками! Да еще таких… «модняцких», как он сам говорил.
   – Ну как, отошел немного? – спросил папа.
   – Ага, – выдавил я из себя.
   – Тебе надо есть больше фруктов! – уверенно заявил папа и подтолкнул меня к низенькому столику.
   Я покорно сделал шаг и в который уже раз обалдело застыл. На столике красовалась плетеная корзинка с неправдоподобно большими и красными яблоками, блестящим виноградом и пушистыми персиками. Раньше я видел такой набор только на уроке рисования, когда мы учились рисовать натюрморт. Тогда фрукты были восковыми.
   – Эй! – встревожился папа. – Ты чего? Опять плохо?
   Он ласково обнял меня сзади за плечи. Меня заколотило. Раньше папа никогда не обнимал никого, кроме мамы. Наверное, я очень сильно болен.
   – Бери-бери! – подбодрил меня папа. – Отличные яблоки, свежайшие.
   Уже ничего не соображая, я протянул руку, взял яблоко, но откусить побоялся.
   И тут на глаза мне попался яркий журнал, лежащий на столике рядом с корзинкой.
   На нем было написано крупными буквами: «Системный аналитик». А внизу – меленькими: «март 2018 года».
   Комната завертелась перед глазами и куда-то пропала.

Синичка, 14 апреля 2018 года

   Я проснулась. С ненавистью посмотрела на толстенные шторы, которые закрывали от меня солнце. О том, что со мной случилось и куда я попала, я старалась не думать.