Страница:
Народ подался назад.
— Его же ещё полгода готовить надо! Он же ни черта ещё не понимает.
— Единственный способ научить ребёнка плавать — это бросить его в воду! — преувеличенно весело возразил Гарик.
— Ага, — Маша уже не говорила, а шипела, — а ещё можно воспитать у тебя иммунитет к огнестрельному оружию. Методом контрольного выстрела в голову!
— Машенька, — досадливо поморщился Николай Николаевич, — у нас нет другого выхода. Не волнуйся, он справится.
Мне всё это стало надоедать.
— Послушайте, я имею право голоса? Или вы сами решите, что я буду делать?
Вся троица обернулась ко мне с некоторым удивлением на лицах. Похоже, наличие моего мнения явилось полной неожиданностью.
— Это я к тому, что если решать мне, то хотелось бы подробностей. Кого это вы мной собрались останавливать? Куда у меня нет другого выхода? Что за опасность?
Дальше пошёл допрос по всем правилам Лубянки. Я угрожал, переходил на доверительный тон, шантажировал — разве только наганом перед носом не размахивал. Они не выдержали. Они начали колоться.
В результате выстроилась интересная картинка. Оказывается, наш миляга Гарик является теневым хозяином казино «Жар-птица». И повадился туда в последнее время один везунчик. Какую ставку не сделает — все в десятку. Сначала решили — талантливый шулер (были прецеденты). Секьюрити три дня на ушах стояли, чуть не в зубы ему рентгеном светили — никакого эффекта. Тогда Гарик смекнул, что в гости к нему заявился «топор».
Это тоже особой трагедией не было. Для таких случаев в штате Гарика работало несколько неплохих компенсаторов. За прошлый год они дважды выручали казино от серьёзных проблем. Но на сей раз коса нашла на такой камень, что только искры посыпались. Все, чего им удалось — это «потушить» несколько мелких ставок. И странная штука: только компенсатор настроится на этого «топора», как у него начинаются неприятности. Одну девчонку — менеджера зала — даже госпитализировали с аппендицитом.
В отчаянии Гарик бросился уговаривать Машу. Чем он взял эту несгибаемую и вечно занятую женщину, не знаю. Но только кончилось это все плачевно. Гарик порывался было рассказать подробности, но нарвался на глухой Машин рык и предпочёл отделаться общими фразами о «полной заднице»
Честно говоря, к концу допроса я начал чувствовать некоторое разочарование.
— Так что, эта вся паника только из-за денег?
— Не из-за денег, а из-за де-нег! — взревел воротила игорного бизнеса. — Из-за таких де-нег, что тебе и не чудилось! Они по нам по всем проедут, даже не заметят!..
Я уже начал бояться, что дело перейдёт на личности (вернее, на мою личность), но в разговор вступил менее меркантильный Николай Николаевич:
— Деньги и правда огромные. Но это ещё не все. Главное, уж больно ловко он это все обделывает. Либо мы имеем дело с суперменом, либо…
— Да не один он работает, не один! — вскинулась Маша. — Меня никто не смог бы… У него на подхвате люди есть! И усилителей не меньше трёх! И корректировщик! Скажи, Гарик!
— Ну, в общем. Маша права. Когда он её… то есть он на неё среагировал… Ну, короче, это не он сам реагировал. Он не отвлекался, только за шариком следил. И все прикидывал, каким Макаром мои денежки пропивать будет, сука!
— Нажитые непосильным трудом! — не удержалась Маша.
— А ты попробуй! Знаешь, какая работа нервная! День и ночь! Это тебе не гаражи страховать от цунами!
— Спокойно! Я свою работу качественно делаю Ни одного страхового случая за последние два года!
Николай Николаевич понял, что пришло время предоставить небо птицам.
— Извините, что прерываю. Давайте вернёмся к нашим проблемам. А то Андрей Валентинович, похоже, не до конца оценил масштабы. Если нам попался супер, это ещё полбеды: с одним супером можно как-то справиться. А вот если права Маша, то мы имеем дело со слаженной организацией, которая своим «топором» может много дров нарубить. Таких дров, что… Словом, плохо букет.
Я по-прежнему не осознавал масштабы. Подумаешь, обчистит эта банда пару казино, ну в лотерею выиграет, и что?
— Да что вы так дёргаетесь? — удивился я. — На хитрую дырку найдётся болт с резьбой. Или история не знает прецедентов?
— Молодой человек, — устало проговорил Николай Николаевич, — история знает прецеденты. Больше того: она вся из таких прецедентов и состоит. Первый достоверно установленный «топор» — Александр Великий, царь Македонский, последний— Джон Кеннеди. И не каждый раз мы успевали вовремя находить, как вы изволили выразиться, болт с резьбой.
Некоторое время я осознавал услышанное. Для дурацкой шутки всё это звучало слишком грустно, но и на правду похоже не было. Оно, конечно, Александр Македонский — герой…
— Погодите! — взмолился я. — Вы несёте какую-то чушь! И вообще, при чём тут я? Я не хочу в это впутываться! Я не идиот!
— Видите, — тихонько сказала Маша, — он ещё совершенно не готов.
— Да, — так же тихо ответил Николаич. — Только это уже не важно.
— Против лома нет приёма, если нет другого лoмa,— добавил Гарик.
И я понял, что моё решение на самом деле никого не волнует.
7
8
9
10
— Его же ещё полгода готовить надо! Он же ни черта ещё не понимает.
— Единственный способ научить ребёнка плавать — это бросить его в воду! — преувеличенно весело возразил Гарик.
— Ага, — Маша уже не говорила, а шипела, — а ещё можно воспитать у тебя иммунитет к огнестрельному оружию. Методом контрольного выстрела в голову!
— Машенька, — досадливо поморщился Николай Николаевич, — у нас нет другого выхода. Не волнуйся, он справится.
Мне всё это стало надоедать.
— Послушайте, я имею право голоса? Или вы сами решите, что я буду делать?
Вся троица обернулась ко мне с некоторым удивлением на лицах. Похоже, наличие моего мнения явилось полной неожиданностью.
— Это я к тому, что если решать мне, то хотелось бы подробностей. Кого это вы мной собрались останавливать? Куда у меня нет другого выхода? Что за опасность?
Дальше пошёл допрос по всем правилам Лубянки. Я угрожал, переходил на доверительный тон, шантажировал — разве только наганом перед носом не размахивал. Они не выдержали. Они начали колоться.
В результате выстроилась интересная картинка. Оказывается, наш миляга Гарик является теневым хозяином казино «Жар-птица». И повадился туда в последнее время один везунчик. Какую ставку не сделает — все в десятку. Сначала решили — талантливый шулер (были прецеденты). Секьюрити три дня на ушах стояли, чуть не в зубы ему рентгеном светили — никакого эффекта. Тогда Гарик смекнул, что в гости к нему заявился «топор».
Это тоже особой трагедией не было. Для таких случаев в штате Гарика работало несколько неплохих компенсаторов. За прошлый год они дважды выручали казино от серьёзных проблем. Но на сей раз коса нашла на такой камень, что только искры посыпались. Все, чего им удалось — это «потушить» несколько мелких ставок. И странная штука: только компенсатор настроится на этого «топора», как у него начинаются неприятности. Одну девчонку — менеджера зала — даже госпитализировали с аппендицитом.
В отчаянии Гарик бросился уговаривать Машу. Чем он взял эту несгибаемую и вечно занятую женщину, не знаю. Но только кончилось это все плачевно. Гарик порывался было рассказать подробности, но нарвался на глухой Машин рык и предпочёл отделаться общими фразами о «полной заднице»
Честно говоря, к концу допроса я начал чувствовать некоторое разочарование.
— Так что, эта вся паника только из-за денег?
— Не из-за денег, а из-за де-нег! — взревел воротила игорного бизнеса. — Из-за таких де-нег, что тебе и не чудилось! Они по нам по всем проедут, даже не заметят!..
Я уже начал бояться, что дело перейдёт на личности (вернее, на мою личность), но в разговор вступил менее меркантильный Николай Николаевич:
— Деньги и правда огромные. Но это ещё не все. Главное, уж больно ловко он это все обделывает. Либо мы имеем дело с суперменом, либо…
— Да не один он работает, не один! — вскинулась Маша. — Меня никто не смог бы… У него на подхвате люди есть! И усилителей не меньше трёх! И корректировщик! Скажи, Гарик!
— Ну, в общем. Маша права. Когда он её… то есть он на неё среагировал… Ну, короче, это не он сам реагировал. Он не отвлекался, только за шариком следил. И все прикидывал, каким Макаром мои денежки пропивать будет, сука!
— Нажитые непосильным трудом! — не удержалась Маша.
— А ты попробуй! Знаешь, какая работа нервная! День и ночь! Это тебе не гаражи страховать от цунами!
— Спокойно! Я свою работу качественно делаю Ни одного страхового случая за последние два года!
Николай Николаевич понял, что пришло время предоставить небо птицам.
— Извините, что прерываю. Давайте вернёмся к нашим проблемам. А то Андрей Валентинович, похоже, не до конца оценил масштабы. Если нам попался супер, это ещё полбеды: с одним супером можно как-то справиться. А вот если права Маша, то мы имеем дело со слаженной организацией, которая своим «топором» может много дров нарубить. Таких дров, что… Словом, плохо букет.
Я по-прежнему не осознавал масштабы. Подумаешь, обчистит эта банда пару казино, ну в лотерею выиграет, и что?
— Да что вы так дёргаетесь? — удивился я. — На хитрую дырку найдётся болт с резьбой. Или история не знает прецедентов?
— Молодой человек, — устало проговорил Николай Николаевич, — история знает прецеденты. Больше того: она вся из таких прецедентов и состоит. Первый достоверно установленный «топор» — Александр Великий, царь Македонский, последний— Джон Кеннеди. И не каждый раз мы успевали вовремя находить, как вы изволили выразиться, болт с резьбой.
Некоторое время я осознавал услышанное. Для дурацкой шутки всё это звучало слишком грустно, но и на правду похоже не было. Оно, конечно, Александр Македонский — герой…
— Погодите! — взмолился я. — Вы несёте какую-то чушь! И вообще, при чём тут я? Я не хочу в это впутываться! Я не идиот!
— Видите, — тихонько сказала Маша, — он ещё совершенно не готов.
— Да, — так же тихо ответил Николаич. — Только это уже не важно.
— Против лома нет приёма, если нет другого лoмa,— добавил Гарик.
И я понял, что моё решение на самом деле никого не волнует.
7
Наш военный совет напоминал совещание начальников штабов пионерской военно-спортивной игры «Зарница». Участники подпрыгивали от возбуждения, махали руками, горели глазами и вдохновенно несли полную околесицу. Околесица встречалась всеобщим одобрением и тут же фиксировалась на бумаге трудолюбивой Машей. Я больше помалкивал, потому что перед началом этой катавасии мне твёрдо объяснили, что это и не катавасия вовсе, а «мозговой штурм». И состоит штурм из двух этапов: вначале люди предлагают всё, что им в голову взбредёт, а уже потом предложенную чушь начинают критиковать и анализировать. С непривычки я попытался было сразу внести нотку здорового скептицизма, но моментально получил по сусалам и погрузился в размышления.
Где-то на задворках памяти сидела неясная, но обидная заноза. Часто так бывает: ты помнишь, что что-то помнишь, но не помнишь, что именно. В конце концов мне надоело ловить утерянную мысль за хвост, и я переключился на «мозговой штурм», хотя мозгами в нём, по-моему, и не пахло.
В данную минуту ораторствовал Гарик:
— …и вот хочет он водки — а мы ему канистру водки! Хочет он наркотиков— я ему кило отборного героина! Женщин любых в любом количестве!
— Точно! — подхватила по-женски коварная Маша. — А женщины ему в уши все новые желания нашёптывать будут. Дескать, слабо с парашютом на Кремль прыгнуть! Или шлем Александра Македонского спереть!
— Стоп!.. — завопил я. — Вот именно — Александра Македонского!
Эффект получился грандиозный — словно при массовом прерывании оргазма. Как меня не убили, до сих пор не понимаю. Но уж больно я боялся упустить вновь обретённую мысль. Не дожидаясь рукоприкладства, я торопливо схватил Николаича за рукав:
— Помните, вы приводили примеры «топоров» в истории? Первый — Македонский, последний — Кеннеди? Помните?
— Какого чёрта? — слишком членораздельно произнёс Николай Николаевич, и стало очевидно, что для него это выражение — эквивалент трёхэтажного мата.
Но сейчас было не до любезностей.
— Отлично. А потом вы сказали: «Мы не всегда успевали их остановить»? Кто «мы»? Почему эти «мы» кого-то останавливали? Как они могли останавливать Александра Македонского?
В этот момент я, пожалуй, впервые понял, что нахожусь внутри воинского подразделения. Командир ещё отдавал короткие рубленые команды («Гарик — слушать, Маша — готовность»), а бойцы уже занимали места согласно штатному расписанию. Даже лица их превратились в щиты воинов армии Александра Великого: бронзовые, тяжёлые и надёжные.
— Андрей, времени мало, объясню все потом. Обещаю. Теперь попытайтесь максимально сосредоточиться. Повторяйте за мной: шиншилла, восемнадцать, жёлтый, Голгофа… Не так! Помогайте мне! Это важно!
— Андрюша! Пожалуйста! Очень прошу! Для меня, родненький! — Это Маша? Ничего себе!
— Движение на северо-западе! Давайте в темпе! — Гарик.
— Потом! Все потом! Всё, что угодно! Теперь важно сосредоточиться! Шиншилла, восемнадцать…
Где-то на задворках памяти сидела неясная, но обидная заноза. Часто так бывает: ты помнишь, что что-то помнишь, но не помнишь, что именно. В конце концов мне надоело ловить утерянную мысль за хвост, и я переключился на «мозговой штурм», хотя мозгами в нём, по-моему, и не пахло.
В данную минуту ораторствовал Гарик:
— …и вот хочет он водки — а мы ему канистру водки! Хочет он наркотиков— я ему кило отборного героина! Женщин любых в любом количестве!
— Точно! — подхватила по-женски коварная Маша. — А женщины ему в уши все новые желания нашёптывать будут. Дескать, слабо с парашютом на Кремль прыгнуть! Или шлем Александра Македонского спереть!
— Стоп!.. — завопил я. — Вот именно — Александра Македонского!
Эффект получился грандиозный — словно при массовом прерывании оргазма. Как меня не убили, до сих пор не понимаю. Но уж больно я боялся упустить вновь обретённую мысль. Не дожидаясь рукоприкладства, я торопливо схватил Николаича за рукав:
— Помните, вы приводили примеры «топоров» в истории? Первый — Македонский, последний — Кеннеди? Помните?
— Какого чёрта? — слишком членораздельно произнёс Николай Николаевич, и стало очевидно, что для него это выражение — эквивалент трёхэтажного мата.
Но сейчас было не до любезностей.
— Отлично. А потом вы сказали: «Мы не всегда успевали их остановить»? Кто «мы»? Почему эти «мы» кого-то останавливали? Как они могли останавливать Александра Македонского?
В этот момент я, пожалуй, впервые понял, что нахожусь внутри воинского подразделения. Командир ещё отдавал короткие рубленые команды («Гарик — слушать, Маша — готовность»), а бойцы уже занимали места согласно штатному расписанию. Даже лица их превратились в щиты воинов армии Александра Великого: бронзовые, тяжёлые и надёжные.
— Андрей, времени мало, объясню все потом. Обещаю. Теперь попытайтесь максимально сосредоточиться. Повторяйте за мной: шиншилла, восемнадцать, жёлтый, Голгофа… Не так! Помогайте мне! Это важно!
— Андрюша! Пожалуйста! Очень прошу! Для меня, родненький! — Это Маша? Ничего себе!
— Движение на северо-западе! Давайте в темпе! — Гарик.
— Потом! Все потом! Всё, что угодно! Теперь важно сосредоточиться! Шиншилла, восемнадцать…
8
Судя по всему, сосредоточиться мне удалось на славу. Приходил в себя я долго и мучительно. Я даже не уверен, что приходил в себя, а не в кого-то другого В качестве братской помощи меня били по лицу. Долго и монотонно.
Первое ощущение, которое удалось осознать — удивление.
Вот бьют меня по физиономии, а не больно.
Ничего не больно, курица довольна.
Не хочу просыпаться. Ещё рано.
Ещё немножко, мама!
Влажная простыня.
Вот и хорошо. Простужусь, заболею.
Не пойду. Вот только куда?
В школу? На работу? В университет?
Нет, кажется, всё-таки больно. Только боль какая-то отдельная от всего остального организма.
Её можно отрезать и выкинуть.
А самому продолжать лежать.
Чем-то резко запахло.
Нос и глаза чихают и плачут.
Но они тоже отдельно.
Пусть они плачут и чихают — я ведь болен.
Дождь.
Неожиданно громкий шлепок.
Впервые боль совпала по времени с ударом.
Оказывается, у меня открыты глаза.
Я уже давно смотрю на Машу.
Она плачет, и мне от этого становится легче.
Другое лицо.
Губы говорят какие-то звуки, но они не складываются в слова.
«Шиншилла».
Господи, как башка-то трещит!
Я говорю это очень громко, но большое загорелое ухо склоняется прямо к моим губам.
Загорелое.
Это, наверное, Гарик, потому как сейчас март, а только Гарик может позволить себе солярий или Египет. Да, сегодня февраль. 12 марта. Я произношу дату и понимаю, что ответил на чей-то вопрос. Калейдоскоп мирозданья внезапно складывается в единое — невероятно болезненное — целое, и я начинаю плакать от боли.
Первое ощущение, которое удалось осознать — удивление.
Вот бьют меня по физиономии, а не больно.
Ничего не больно, курица довольна.
Не хочу просыпаться. Ещё рано.
Ещё немножко, мама!
Влажная простыня.
Вот и хорошо. Простужусь, заболею.
Не пойду. Вот только куда?
В школу? На работу? В университет?
Нет, кажется, всё-таки больно. Только боль какая-то отдельная от всего остального организма.
Её можно отрезать и выкинуть.
А самому продолжать лежать.
Чем-то резко запахло.
Нос и глаза чихают и плачут.
Но они тоже отдельно.
Пусть они плачут и чихают — я ведь болен.
Дождь.
Неожиданно громкий шлепок.
Впервые боль совпала по времени с ударом.
Оказывается, у меня открыты глаза.
Я уже давно смотрю на Машу.
Она плачет, и мне от этого становится легче.
Другое лицо.
Губы говорят какие-то звуки, но они не складываются в слова.
«Шиншилла».
Господи, как башка-то трещит!
Я говорю это очень громко, но большое загорелое ухо склоняется прямо к моим губам.
Загорелое.
Это, наверное, Гарик, потому как сейчас март, а только Гарик может позволить себе солярий или Египет. Да, сегодня февраль. 12 марта. Я произношу дату и понимаю, что ответил на чей-то вопрос. Калейдоскоп мирозданья внезапно складывается в единое — невероятно болезненное — целое, и я начинаю плакать от боли.
9
Следующее пробуждение прошло гораздо более мирно. Если бы не жуткая мигрень, его можно было бы назвать даже великолепным. Приходил в себя я в приятном полумраке, на весьма приятных коленях, под аккомпанемент почти нежного поглаживания моей шевелюры усталой тонкой рукой. Такие колени и руки бывают только у женщин. Поэтому какое-то время я делал вид, что ещё не проснулся, а Маша делала вид, что ничего не замечает. Но как только я (будто бы спросонья) переложил руку половчее, мой ангел-хранитель щёлкнул меня по фамильному носу и сдавленно фыркнул в темноте.
— Тебе бы о душе сейчас подумать! — Маша произнесла это почти неслышным шёпотом, но в углу комнаты тут же взметнулись две тени, одна из которых не нашла ничего более умного, чем включить свет.
Я понял, что о душе думать самое время. Потому как держалась она в бренном теле из последних сил, о чём незамедлительно сообщила миру громким протяжным стоном.
Болело все. Подробности неинтересны, но поверьте на слово — в какой-то момент мне действительно захотелось умереть. Правда, вокруг уже хлопотали люди, давали мне чего-то пить, чем-то натирали, что-то массировали. Собственно говоря, хлопотали только мужики, Маша держала мою голову в прежнем положении, но мной как будто бы и не интересовалась. Наоборот, тупо уставилась в угол и только по временам сжималась до полного окаменения.
Это было обидно. Только минут через пять я смог сообразить, что именно высматривает Маша в пыльном пустом углу Она же компенсирует! Всё это время мне очень хотелось, чтобы эта дикая боль утихла хоть на минутку. А когда отбойник чего сильно хочет, его компенсатору приходится ой как несладко. Я тут же обругал себя тупицей и лихорадочно принялся помогать Маше, мысленно примеряя на собственную больную голову свирепые мучения — тем паче, что напрягать фантазию особо не приходилось.
Способ оказался верный — куда вернее всех медикаментов, которыми меня потчевали доморощенные братья милосердия. Уже через полчаса я не без сожаления покинул гостеприимные колени и пошёл принимать душ. По возвращении я обнаружил два тела, одно из которых свернулось калачиком в кресле, а второе развалилось на тахте. Третье тело стояло на кухне и задумчиво курило в форточку. Как ни поразительно, тело принадлежало Николаю Николаевичу.
Услышав шаги, он суетливо обернулся и бросился тушить окурок в цветочном горшке.
— Ну как ты? Как голова, очень болит?
«Николаич курит и говорит мне „ты“. Конец cвeтa», — с тупой отрешённостью подумал я, а вслух пробормотал:
— Да нормально все.
— Где же нормально? Ничего себе нормально! Ты садись, садись! Кофе? Хотя какой, к дьяволу, кофе! Давай я тебе чайку с молоком соображу!
Наш главнокомандующий напоминал заботливую тёщу, к которой без предупреждения приехал любимый зять. По правде сказать, это несколько раздражало. Я грузно упал на табуретку и начал произносить заготовленную фразу:
— А теперь потрудитесь…
Но Николай Николаевич смазал весь эффект, оборвав меня:
— Все объяснения уже в вашей памяти. Правда, в весьма отдалённой её области, которая закодирована специальным образом. Собственно, вся эта… болезненная процедура, которой вам пришлось подвергнуться, представляла собой процесс шифрования интересующей вас информации.
Убедившись в моей частичной вменяемости, главком снова воспрянул гордым духом, снова был на коне, снова говорил мне «вы».
— Я понимаю, вам сейчас даже страшно подумать о том, чтобы подумать на эту тему. Хм, не слишком удачное выражение. Но, уверяю вас, теперь это совершенно безопасная процедура. Для того, чтобы ознакомиться с содержимым закодированного участка памяти, вам достаточно повторить про себя кодирующую последовательность слов. Можете попробовать прямо сейчас. Даю слово, что больно больше не будет.
Я, конечно, понимал, что врать Николаичу вроде бы незачем, но от одной мысли о шиншилле и прочих становилось очень не по себе.
— А вдруг не вспомню все слова последовательности? — я попытался оттянуть время.
— Вспомните. Вы эту последовательность никогда не забудете. И никогда не сможете произнести вслух. Если интересно, я потом объясню.
«Шиншилла, восемнадцать, — на каждом слове сердце гулко ударялось о грудную клетку, — жёлтый…» Перед последним, восемнадцатым, словом я крепко зажмурил глаза, вцепился в табуретку обеими руками и медленно подумал— «Антверпен».
Ничего не произошло. Небо не упало на землю, и Дунай не остановился в своём течении. Но когда я попытался вспомнить, из-за чего, собственно, весь сыр-бор, откуда-то вынырнуло нужное знание — причём чувство было такое, как будто всё это я знал давным-давно, ещё с детского сада.
И, судя по всему, странным вещам обучали меня в детском саду!
И очень многое нуждалось в пояснении.
Я открыл глаза, отцепился от табуретки и ошалело уставился на Николаича.
— Да, — согласился он на мой невысказанный упрёк, — там только основные сведения. К сожалению, объём памяти, который можно кодировать безболезненно…
— Безболезненно?! — не удержался я.
— Обычно безболезненно, — смешался Николай Николаевич, — на сей раз всё пришлось делать второпях, без стандартной подготовки. — Шумный вздох раскаяния, сопровождаемый театральным жестом. — Моя вина, старею. Прежде мне не доводилось болтать лишнего. Но теперь я готов дать все необходимые разъяснения.
Я задумался. Первый, наиболее естественный вопрос: «А не свихнулся ли я?» — был отметён за неконструктивностью. Поэтому я поинтересовался:
— А как эта ваша организация называется?
— А никак, — пожал плечами Николаич. — Да это и не организация, в принципе. Нет ни единого центра, ни правил функционирования, ни каких-либо документов. Просто много-много маленьких истребительных отрядов.
Я снова задумался. Мне до тошноты не хотелось заниматься спасением мира от вселенского Зла. Для этого есть Брюс Уиллис. В конце концов, ему за это деньги платят.
— Ладно, а «топоры» вам чем не угодили? В конце концов, любую энергию можно направить в мирное русло. Как мирный атом.
— Не любую! — Николай Николаевич вдруг потерял всю театральность. Казалось, ещё секунда — и он съездит мне по физиономии.
Я непроизвольно отшатнулся, но наш командир снова оцепенел и смотрел перед собой твёрдо и внимательно. Так разведчики в советских фильмах смотрели на гестаповских палачей, когда находились на грани провала.
— Много лет и зим тому назад, — начал Николай Николаевич незнакомым мне певучим голосом, — жили-были люди. Они были умными и сильными. Они быстро догадались, что есть среди них такие гении желания, что одной мыслью своею могут разгонять тучи небесные. Их находили средь отроков и отроковиц, ограждали от дел суетных и бренных, учили доброму и светлому знанию. У них были мудрые и справедливые наставники, которые водили учеников по миру и говорили им: «Вот мир, он полон горя и страданий. А вы можете избавить его от горя и страдания. Только пожелайте счастья людям — и будет им счастье». Юноши и девушки слушали учителей. Поодиночке шли они к людям, чтобы помочь им в труде их. Они выходили в море с рыбаками — и был тем богатый улов. Они покровительствовали хлебопашцам и пастухам — и стали поля обильны и стада тучны. Многим казалось, что Избранные творили чудеса одним словом своим, — но не чудо несли те людям, а только удачу. Так продолжалось несколько поколений.
И однажды юноша и девушка из числа Избранных полюбили друг друга. Они пошли к Учителям и спросили: «Учителя, не лучше ли будет, если мы вместе пойдём творить добро? Потому что заметили мы, что когда мы вдвоём, сила наша возрастает вчетверо». Хотели возразить мудрые Наставники — и не смогли. Ибо сила желания Избранных оказалась столь велика, что запечатала уста даже самым мудрым и стойким. И пошли юноша н девушка творить добро вместе. И приходили к ним иные Избранные, и тоже видели, что их сила желания возрастает многократно. И стали они впрямь творить чудеса: останавливали реки, зажигали вулканы, заставляли говорить зверей и гадов. Они почувствовали в себе силу богов, и стали богами. Но не было у них божественной мудрости и божественного терпения. Они играли с миром, как с игрушкой, и однажды ткань мира не выдержала — и тогда погибли многие, даже сама твердь земная, а кто бежал сей участи, поклялись до последнего вздоха искать и искоренять поганое семя Избранных. И детям то же завещали.
Николай Николаевич умолк, и в наступившей тишине стало отчётливо слышно кощунственное урчание холодильника.
— Такова легенда, — продолжил он уже буднично. — Правда красиво? А теперь факты: правильно согласованные между собой «топоры» способны в локальной области пространства изменить некоторые законы природы. Вплоть до законов сохранения. Ваш «мирный атом» по сравнению с этим — новогодняя хлопушка для детей с вялотекущим развитием.
Мне очень хотелось спать. Поэтому я только пожал плечами и спросил, стараясь не выбиться из стиля:
— Ну что, будемте почивать?
Николаич продолжал смотреть перед собой.
— Тебе бы о душе сейчас подумать! — Маша произнесла это почти неслышным шёпотом, но в углу комнаты тут же взметнулись две тени, одна из которых не нашла ничего более умного, чем включить свет.
Я понял, что о душе думать самое время. Потому как держалась она в бренном теле из последних сил, о чём незамедлительно сообщила миру громким протяжным стоном.
Болело все. Подробности неинтересны, но поверьте на слово — в какой-то момент мне действительно захотелось умереть. Правда, вокруг уже хлопотали люди, давали мне чего-то пить, чем-то натирали, что-то массировали. Собственно говоря, хлопотали только мужики, Маша держала мою голову в прежнем положении, но мной как будто бы и не интересовалась. Наоборот, тупо уставилась в угол и только по временам сжималась до полного окаменения.
Это было обидно. Только минут через пять я смог сообразить, что именно высматривает Маша в пыльном пустом углу Она же компенсирует! Всё это время мне очень хотелось, чтобы эта дикая боль утихла хоть на минутку. А когда отбойник чего сильно хочет, его компенсатору приходится ой как несладко. Я тут же обругал себя тупицей и лихорадочно принялся помогать Маше, мысленно примеряя на собственную больную голову свирепые мучения — тем паче, что напрягать фантазию особо не приходилось.
Способ оказался верный — куда вернее всех медикаментов, которыми меня потчевали доморощенные братья милосердия. Уже через полчаса я не без сожаления покинул гостеприимные колени и пошёл принимать душ. По возвращении я обнаружил два тела, одно из которых свернулось калачиком в кресле, а второе развалилось на тахте. Третье тело стояло на кухне и задумчиво курило в форточку. Как ни поразительно, тело принадлежало Николаю Николаевичу.
Услышав шаги, он суетливо обернулся и бросился тушить окурок в цветочном горшке.
— Ну как ты? Как голова, очень болит?
«Николаич курит и говорит мне „ты“. Конец cвeтa», — с тупой отрешённостью подумал я, а вслух пробормотал:
— Да нормально все.
— Где же нормально? Ничего себе нормально! Ты садись, садись! Кофе? Хотя какой, к дьяволу, кофе! Давай я тебе чайку с молоком соображу!
Наш главнокомандующий напоминал заботливую тёщу, к которой без предупреждения приехал любимый зять. По правде сказать, это несколько раздражало. Я грузно упал на табуретку и начал произносить заготовленную фразу:
— А теперь потрудитесь…
Но Николай Николаевич смазал весь эффект, оборвав меня:
— Все объяснения уже в вашей памяти. Правда, в весьма отдалённой её области, которая закодирована специальным образом. Собственно, вся эта… болезненная процедура, которой вам пришлось подвергнуться, представляла собой процесс шифрования интересующей вас информации.
Убедившись в моей частичной вменяемости, главком снова воспрянул гордым духом, снова был на коне, снова говорил мне «вы».
— Я понимаю, вам сейчас даже страшно подумать о том, чтобы подумать на эту тему. Хм, не слишком удачное выражение. Но, уверяю вас, теперь это совершенно безопасная процедура. Для того, чтобы ознакомиться с содержимым закодированного участка памяти, вам достаточно повторить про себя кодирующую последовательность слов. Можете попробовать прямо сейчас. Даю слово, что больно больше не будет.
Я, конечно, понимал, что врать Николаичу вроде бы незачем, но от одной мысли о шиншилле и прочих становилось очень не по себе.
— А вдруг не вспомню все слова последовательности? — я попытался оттянуть время.
— Вспомните. Вы эту последовательность никогда не забудете. И никогда не сможете произнести вслух. Если интересно, я потом объясню.
«Шиншилла, восемнадцать, — на каждом слове сердце гулко ударялось о грудную клетку, — жёлтый…» Перед последним, восемнадцатым, словом я крепко зажмурил глаза, вцепился в табуретку обеими руками и медленно подумал— «Антверпен».
Ничего не произошло. Небо не упало на землю, и Дунай не остановился в своём течении. Но когда я попытался вспомнить, из-за чего, собственно, весь сыр-бор, откуда-то вынырнуло нужное знание — причём чувство было такое, как будто всё это я знал давным-давно, ещё с детского сада.
И, судя по всему, странным вещам обучали меня в детском саду!
И очень многое нуждалось в пояснении.
Я открыл глаза, отцепился от табуретки и ошалело уставился на Николаича.
— Да, — согласился он на мой невысказанный упрёк, — там только основные сведения. К сожалению, объём памяти, который можно кодировать безболезненно…
— Безболезненно?! — не удержался я.
— Обычно безболезненно, — смешался Николай Николаевич, — на сей раз всё пришлось делать второпях, без стандартной подготовки. — Шумный вздох раскаяния, сопровождаемый театральным жестом. — Моя вина, старею. Прежде мне не доводилось болтать лишнего. Но теперь я готов дать все необходимые разъяснения.
Я задумался. Первый, наиболее естественный вопрос: «А не свихнулся ли я?» — был отметён за неконструктивностью. Поэтому я поинтересовался:
— А как эта ваша организация называется?
— А никак, — пожал плечами Николаич. — Да это и не организация, в принципе. Нет ни единого центра, ни правил функционирования, ни каких-либо документов. Просто много-много маленьких истребительных отрядов.
Я снова задумался. Мне до тошноты не хотелось заниматься спасением мира от вселенского Зла. Для этого есть Брюс Уиллис. В конце концов, ему за это деньги платят.
— Ладно, а «топоры» вам чем не угодили? В конце концов, любую энергию можно направить в мирное русло. Как мирный атом.
— Не любую! — Николай Николаевич вдруг потерял всю театральность. Казалось, ещё секунда — и он съездит мне по физиономии.
Я непроизвольно отшатнулся, но наш командир снова оцепенел и смотрел перед собой твёрдо и внимательно. Так разведчики в советских фильмах смотрели на гестаповских палачей, когда находились на грани провала.
— Много лет и зим тому назад, — начал Николай Николаевич незнакомым мне певучим голосом, — жили-были люди. Они были умными и сильными. Они быстро догадались, что есть среди них такие гении желания, что одной мыслью своею могут разгонять тучи небесные. Их находили средь отроков и отроковиц, ограждали от дел суетных и бренных, учили доброму и светлому знанию. У них были мудрые и справедливые наставники, которые водили учеников по миру и говорили им: «Вот мир, он полон горя и страданий. А вы можете избавить его от горя и страдания. Только пожелайте счастья людям — и будет им счастье». Юноши и девушки слушали учителей. Поодиночке шли они к людям, чтобы помочь им в труде их. Они выходили в море с рыбаками — и был тем богатый улов. Они покровительствовали хлебопашцам и пастухам — и стали поля обильны и стада тучны. Многим казалось, что Избранные творили чудеса одним словом своим, — но не чудо несли те людям, а только удачу. Так продолжалось несколько поколений.
И однажды юноша и девушка из числа Избранных полюбили друг друга. Они пошли к Учителям и спросили: «Учителя, не лучше ли будет, если мы вместе пойдём творить добро? Потому что заметили мы, что когда мы вдвоём, сила наша возрастает вчетверо». Хотели возразить мудрые Наставники — и не смогли. Ибо сила желания Избранных оказалась столь велика, что запечатала уста даже самым мудрым и стойким. И пошли юноша н девушка творить добро вместе. И приходили к ним иные Избранные, и тоже видели, что их сила желания возрастает многократно. И стали они впрямь творить чудеса: останавливали реки, зажигали вулканы, заставляли говорить зверей и гадов. Они почувствовали в себе силу богов, и стали богами. Но не было у них божественной мудрости и божественного терпения. Они играли с миром, как с игрушкой, и однажды ткань мира не выдержала — и тогда погибли многие, даже сама твердь земная, а кто бежал сей участи, поклялись до последнего вздоха искать и искоренять поганое семя Избранных. И детям то же завещали.
Николай Николаевич умолк, и в наступившей тишине стало отчётливо слышно кощунственное урчание холодильника.
— Такова легенда, — продолжил он уже буднично. — Правда красиво? А теперь факты: правильно согласованные между собой «топоры» способны в локальной области пространства изменить некоторые законы природы. Вплоть до законов сохранения. Ваш «мирный атом» по сравнению с этим — новогодняя хлопушка для детей с вялотекущим развитием.
Мне очень хотелось спать. Поэтому я только пожал плечами и спросил, стараясь не выбиться из стиля:
— Ну что, будемте почивать?
Николаич продолжал смотреть перед собой.
10
Следующий день очень напоминал первое января: люди просыпались после обеда, ходили помятые н бессмысленные из угла в угол. Веселее всех держался Гарик — он успел позвонить в казино и выяснить, что «топор» сегодня ночью не появлялся.
— Все, спёкся папуас! — повторял Гарик в одна тысяча восемьсот тридцать пятый раз. — Не увидим мы его больше.
Никто не пытался спорить. Фраза напоминала заклинание и юридическую силу имела такую же.
Уже в сумерках началась вторая серия военного совета.
Шума и гама на сей раз не было. Не было пионерского задора и предложений по поводу оптовых поставок гашиша. Равно как и обсуждений поступивших предложений.
Просто в какой-то момент Николай Николаевич повернулся к собравшимся и объявил:
— Сегодня будете драться. Никуда он не уехал, а вот нас, наоборот, засёк. Гарри Семёнович' Все неконструктивные возражения — на послезавтра, пожалуйста. А сейчас будьте любезны сообщить нам, сколько раз и в каких направлениях вы ощущали мощные посторонние движения?
Против ожидания, Гарик не стал брыкаться. Он глубокомысленно поскрёб подбородок и неуверенно произнёс:
— Три, кажется. Хотя одно могло быть и двойным. Все — с севера и северо-запада.
— Дайте мне их.
Гарик привычным жестом взял руки Николая Николаевича в свои твёрдые ладони. Некоторое время они сидели, неотрывно глядя друг другу в глаза, словно влюблённая пара нетрадиционной ориентации. Впечатление подчёркивали тонкие, почти женские пальцы Николая Николаевича, которые нервно подрагивали в такт мыслям партнёра. Гарик сидел неподвижно, со строгостью вахтенного сфинкса.
Зрелище было столь завораживающим, что мы с Машей невольно вздрогнули, услышав голос Николаича.
— Так, други мои, двоих я знаю. Это, можно сказать, свои. Третий, судя по всему, из компании нашего визави. Это тоже не смертельно. Главное, что никто совсем посторонний не подслушал. Хотя фактор неожиданности утерян.. Утерян фактор неожиданности… — на этой фразе наш руководитель явно застопорился. — Секретное оружие уже не секретно. Не смогли мы засекретить своё секретное оружие.
— Николай Николаевич! — пришла на помощь старику сердобольная Маша. — Ну не смогли и не смогли. Ну узнал он про Андрея. Вы же сами говорили, что любое знание можно обернуть во вред знающему.
— Вот именно! — просветлённо воскликнул главком. — Во вред знающему! Только вот как?
Николай Николаевич обвёл нас загадочным взором. Мы зачарованно молчали, внемля Оракулу. Молчание продолжалось довольно долго — слишком долго даже для многозначительного молчания. Первым неладное заподозрил Гарик.
— То есть вы не представляете себе, как это всё устроить? — вкрадчиво уточнил он.
— Ну… не вполне, скажем так.
— Понятно. Ладно, попробуем тупо подумать. — Николаич не возражал. — Если «топор» во что-то упирается, он или пытается проломить, или отскакивает. Так?
— Ну, ещё можно не проламывать, а так… осторожно постукивая, — подала голос Маша.
Похоже, мы снова возвращались на опасную стезю «мозгового штурма».
— Это все равно. — отмахнулся Гарик. — задача сводится к предыдущему случаю.
Тут я не удержался и задал давно мучивший меня вопрос.
— Гарик, а ты не физфак случайно заканчивал?
— Теорфизика. На красный диплом шёл, — усмехнулся Гарик. — Не похоже?
— А чего не дошёл?
- Да так, — неопределённо пожал плечами несостоявшийся физик-теоретик, — бизнес. Ладно, давай к баранам. Значит, первый случай: «топор» прёт напролом. Наши Действия?
— Это зависит от того, насколько точно они оценивают силу нашего отбойника. — Николаич, кажется, снова возвращался к роли штатного аналитика. — Если недооценивают — у нас есть шанс. Если переоценивают, то опять два варианта. Первый: сил у них недостаточно, тогда они бросают все и уезжают. Плохо, но в этом случае мы получаем представление об их потенциале…
Главком продолжал в том же духе ещё полчаса. Получалось довольно логично, но в пределах одной головы уложиться не могло. По крайней мере, в пределах моей головы. Гарик с Машей периодически встревали в обсуждение — видно, им было не впервой. Общими усилиями додумались они до следующего.
Первое. «Топор», скорее всего, никуда не свалит — уж больно нагло он себя вёл и сверхзадачу явно не выполнил. Правда, на этом этапе вышел спор. Гарик считал, что не может быть иной сверхзадачи, кроме как разорение его лично и казино «Жар-птица» в частности. Николаич возражал, что странновато для такой мощной команды заниматься подобной мелочью. Гарик, понятное дело, встал на дыбы, закусил удила и совершал прочие телодвижения ярости, но оппоненты быстро его утихомирили. Словом, вопрос о сверхзадаче остался открытым.
Второе. Наши силы противник, скорее всего, недооценивает. Главным образом из-за того, что я — весь из себя уникум и супер-пупер. Я даже раздулся от гордости, слушая, как Николаич ездил в Крым к местным метеорологам, и те с пеной у рта доказывали, что ну никак не могло в августе 1994 года быть на южном побережье шесть дождливых дней подряд. Потому что у них тут сухие субтропики, и всё такое. А когда подняли сводки, все, как один, обалдели и помчались писать статьи с объяснением феномена. Словом, не ожидает никто от меня такой прыти, какую я — по уверению присутствующих товарищей — могу развить. В этом месте я, правда, слегка приуныл. Я за собой никакой особой прыти не ощущал.
Да и Машу тоже могли недооценить — по крайней мере она настаивала на том, что «та ситуация в казино» получилась только от неожиданности.
Третье. Генеральное сражение назначается на сегодняшнюю ночь. Дальше ждать невыгодно ни им, ни нам. Почему— Николай Николаевич очень логично и связно доказал, но я ничего не запомнил, так как в моём измученном мозгу началась настоящая паника. Опять заниматься интеллектуальным мазохизмом, да ещё на больную голову!..
Короче, не дослушав логичных и связных доказательств, я начал протестовать.
Но Николаич и тут вывернулся, в два счёта объяснив, что для «отбойников» действует правило «чем хуже, тем лучше». То есть чем хуже я себя буду чувствовать, тем легче окажутся последствия. И чем пессимистичнее буду я настроен, тем больше шансов на успех.
— Все, спёкся папуас! — повторял Гарик в одна тысяча восемьсот тридцать пятый раз. — Не увидим мы его больше.
Никто не пытался спорить. Фраза напоминала заклинание и юридическую силу имела такую же.
Уже в сумерках началась вторая серия военного совета.
Шума и гама на сей раз не было. Не было пионерского задора и предложений по поводу оптовых поставок гашиша. Равно как и обсуждений поступивших предложений.
Просто в какой-то момент Николай Николаевич повернулся к собравшимся и объявил:
— Сегодня будете драться. Никуда он не уехал, а вот нас, наоборот, засёк. Гарри Семёнович' Все неконструктивные возражения — на послезавтра, пожалуйста. А сейчас будьте любезны сообщить нам, сколько раз и в каких направлениях вы ощущали мощные посторонние движения?
Против ожидания, Гарик не стал брыкаться. Он глубокомысленно поскрёб подбородок и неуверенно произнёс:
— Три, кажется. Хотя одно могло быть и двойным. Все — с севера и северо-запада.
— Дайте мне их.
Гарик привычным жестом взял руки Николая Николаевича в свои твёрдые ладони. Некоторое время они сидели, неотрывно глядя друг другу в глаза, словно влюблённая пара нетрадиционной ориентации. Впечатление подчёркивали тонкие, почти женские пальцы Николая Николаевича, которые нервно подрагивали в такт мыслям партнёра. Гарик сидел неподвижно, со строгостью вахтенного сфинкса.
Зрелище было столь завораживающим, что мы с Машей невольно вздрогнули, услышав голос Николаича.
— Так, други мои, двоих я знаю. Это, можно сказать, свои. Третий, судя по всему, из компании нашего визави. Это тоже не смертельно. Главное, что никто совсем посторонний не подслушал. Хотя фактор неожиданности утерян.. Утерян фактор неожиданности… — на этой фразе наш руководитель явно застопорился. — Секретное оружие уже не секретно. Не смогли мы засекретить своё секретное оружие.
— Николай Николаевич! — пришла на помощь старику сердобольная Маша. — Ну не смогли и не смогли. Ну узнал он про Андрея. Вы же сами говорили, что любое знание можно обернуть во вред знающему.
— Вот именно! — просветлённо воскликнул главком. — Во вред знающему! Только вот как?
Николай Николаевич обвёл нас загадочным взором. Мы зачарованно молчали, внемля Оракулу. Молчание продолжалось довольно долго — слишком долго даже для многозначительного молчания. Первым неладное заподозрил Гарик.
— То есть вы не представляете себе, как это всё устроить? — вкрадчиво уточнил он.
— Ну… не вполне, скажем так.
— Понятно. Ладно, попробуем тупо подумать. — Николаич не возражал. — Если «топор» во что-то упирается, он или пытается проломить, или отскакивает. Так?
— Ну, ещё можно не проламывать, а так… осторожно постукивая, — подала голос Маша.
Похоже, мы снова возвращались на опасную стезю «мозгового штурма».
— Это все равно. — отмахнулся Гарик. — задача сводится к предыдущему случаю.
Тут я не удержался и задал давно мучивший меня вопрос.
— Гарик, а ты не физфак случайно заканчивал?
— Теорфизика. На красный диплом шёл, — усмехнулся Гарик. — Не похоже?
— А чего не дошёл?
- Да так, — неопределённо пожал плечами несостоявшийся физик-теоретик, — бизнес. Ладно, давай к баранам. Значит, первый случай: «топор» прёт напролом. Наши Действия?
— Это зависит от того, насколько точно они оценивают силу нашего отбойника. — Николаич, кажется, снова возвращался к роли штатного аналитика. — Если недооценивают — у нас есть шанс. Если переоценивают, то опять два варианта. Первый: сил у них недостаточно, тогда они бросают все и уезжают. Плохо, но в этом случае мы получаем представление об их потенциале…
Главком продолжал в том же духе ещё полчаса. Получалось довольно логично, но в пределах одной головы уложиться не могло. По крайней мере, в пределах моей головы. Гарик с Машей периодически встревали в обсуждение — видно, им было не впервой. Общими усилиями додумались они до следующего.
Первое. «Топор», скорее всего, никуда не свалит — уж больно нагло он себя вёл и сверхзадачу явно не выполнил. Правда, на этом этапе вышел спор. Гарик считал, что не может быть иной сверхзадачи, кроме как разорение его лично и казино «Жар-птица» в частности. Николаич возражал, что странновато для такой мощной команды заниматься подобной мелочью. Гарик, понятное дело, встал на дыбы, закусил удила и совершал прочие телодвижения ярости, но оппоненты быстро его утихомирили. Словом, вопрос о сверхзадаче остался открытым.
Второе. Наши силы противник, скорее всего, недооценивает. Главным образом из-за того, что я — весь из себя уникум и супер-пупер. Я даже раздулся от гордости, слушая, как Николаич ездил в Крым к местным метеорологам, и те с пеной у рта доказывали, что ну никак не могло в августе 1994 года быть на южном побережье шесть дождливых дней подряд. Потому что у них тут сухие субтропики, и всё такое. А когда подняли сводки, все, как один, обалдели и помчались писать статьи с объяснением феномена. Словом, не ожидает никто от меня такой прыти, какую я — по уверению присутствующих товарищей — могу развить. В этом месте я, правда, слегка приуныл. Я за собой никакой особой прыти не ощущал.
Да и Машу тоже могли недооценить — по крайней мере она настаивала на том, что «та ситуация в казино» получилась только от неожиданности.
Третье. Генеральное сражение назначается на сегодняшнюю ночь. Дальше ждать невыгодно ни им, ни нам. Почему— Николай Николаевич очень логично и связно доказал, но я ничего не запомнил, так как в моём измученном мозгу началась настоящая паника. Опять заниматься интеллектуальным мазохизмом, да ещё на больную голову!..
Короче, не дослушав логичных и связных доказательств, я начал протестовать.
Но Николаич и тут вывернулся, в два счёта объяснив, что для «отбойников» действует правило «чем хуже, тем лучше». То есть чем хуже я себя буду чувствовать, тем легче окажутся последствия. И чем пессимистичнее буду я настроен, тем больше шансов на успех.