Страница:
Глава 2
Десять индейцев
Главное — произвести убийственное первое впечатление.
М. Горгона. «Неотразимая»
Многие вещи кажутся не такими, какими они кажутся на самом деле.
Кажется, Аристотель
Когда Мари вернулась в казарму, соседка уже спала. Спала, закутавшись с головой в два одеяла, хотя раньше довольствовалась одной простыней.
Утром Жанна не накинулась на Мари с расспросами, а непривычно долго рассматривала себя в зеркало. Потом, уже одевшись, минут пять вертела ладонями перед носом, как будто впервые их видела. И только после этого закрыла ладонью один глаз, посмотрела вторым на Мари и сказала:
— Долго рассказывать, понимаешь? Как-нибудь потом. Рада, что ты справилась.
Мари понимала. Ей тоже было бы затруднительно сделать краткое сообщение о том, чем она занималась прошлой ночью. Боялась монстра в шкафу? Готовилась к долгому предсмертному крику? Считала яблоки?
На утреннем построении подразделение 11 не досчиталось половины личного состава. Примерно половины. Осталось то ли 12, то ли 13 человек. Мари несколько раз принималась считать коллег, но в какой-то неуловимый момент сбивалась. Похоже, один курсант присутствовал на построении… как бы не совсем. Не полностью.
—А где остальные? — спросила она у Жанны.
— Провалились, — буркнула Командирша.
— И что с ними стало?
— Ничего. Сделали лоботомию и отчислили.
Мари не поняла, шутит Жанна или говорит всерьез.
Пришел полковник, принялся считать курсантов, досчитал до десяти, просветлел лицом, ушел. Пришел лейтенант О., оглядел строй, вычеркнул 12—13 строчек в командирском блокноте, ушел, вернулся с начальником медчасти. Начальник медчасти осмотрел курсантов, посветил фонариком в глаза, пощелкал пальцами перед носами, попытался ударить Жанну по колену медицинским молоточком, попал в захват, ушел в медчасть лечить вывихнутую руку. Пришел старший майор, начальник курса, привел человек двадцать в черной одежде разных оттенков.
Новоприбывшие — незнакомые офицеры в форме без знаков различий либо со знаками, не упомянутыми в уставах, один человек вроде бы в гражданском, которого никак не удавалось ухватить взглядом, и даже одна дама в довольно легкомысленном, но все равно черном платье — расположились позади майора. Начальник курса забрал у лейтенанта командирский блокнот и принялся распределять людей в черном.
Одни офицеры занимали места напротив курсантов, другие уходили, сокрушенно (а некоторые удовлетворенно) покачивая головами.
Поскольку все это происходило на расчерченном для строевой подготовки плацу, то напоминало шахматную партию. Немного странную партию — ходили только черные, а белые (курсанты в кремовой форме) лишь вращали глазами.
Наконец, старший майор сделал первый ход белыми.
— Курсант Артур! Выйти из строя! Для усиленного инструктажа, своевременной стажировки и в целях прохождения производственной практики поступаете в распоряжение… этого господина.
Мари не видела лица щуплого Артура, но по спине курсанта ей показалось, что тот с трудом сдерживается, чтобы не подпрыгнуть от радости. Впрочем, у него могло просто зачесаться между лопатками. «Этот господин» в военно-морском мундире со знаками различия, похожими на тонущих русалок, сделал приглашающий жест рукой. Артур рванул к моряку так, словно собирался обнять его. В последний момент моряк сделал шаг в сторону, пропустил Артура, дал ему легкий подзатыльник, подпихнул в спину, так они и ушли: все время оборачивающийся Артур и добродушно подталкивающий его моряк с русалками.
Пока Мари думала, что делают моряки в стране, не имеющей выходов к морю, начальник курса прикомандировал не полностью присутствующего курсанта к вроде бы существующему инструктору. Следующей в списке значилась Командирша, которая стояла на месте белого ферзя и жадно всматривалась в лица потенциальных наставников.
— Курсант Жанна! Выйти из строя! Поступаете в распоряжение этого… этой господины… этой госпожи!
Командирша окинула каменным взором платьице «этой госпожи» и посмотрела на лейтенанта. Лейтенант сделал непонимающие глаза. Жанна снова повернула голову к даме в черном. Дама усмехнулась и приложила ладонь к глазу. Жанна тихо ахнула и чуть ли не вприпрыжку бросилась к своей новой наставнице.
Когда очередь дошла до Мари, выяснилось, что она в очереди последняя. На плацу остались только майор, печальный лейтенант О. и ее «этот господин», пожилой усач, единственный человек в настоящей полицейской форме с нашивками старшего инспектора. Правда, форма была не слишком новой. Увидев, кто ему достался, полицейский скривился, как пьяница при виде безалкогольного пива. Мари немедленно зарделась. Инструктор издал отчетливый вздох страдания, его усы печально поникли. Мари почувствовала, что краска заливает не только щеки, но и уши. Полицейский, поняв, что Аленький Цветочек ему не померещилась, махнул рукой, понурился и зашагал с плаца. Судя по всему, вешаться.
Мари двинулась следом, хотя ноги ее плохо слушались. Тяжело ходить, когда почти вся кровь прилила к голове.
«Прекрати, — приказала она себе. — Что с того, что твой инструктор тебе не рад? Это первое впечатление. Соберись, отвечай четко и ясно, глупых вопросов не задавай, и все наладится».
Однако полицейский, похоже, не собирался предоставлять Мари возможностей ни для четких ответов, ни для глупых вопросов. Инструктор шел, не останавливаясь и не оглядываясь. Они миновали плац, аллею перед столовой, площадку перед штабом, КПП, и тут Мари засомневалась. Она вообще правильно поняла? Может, полицейский вовсе не имел в виду, что ей надо за ним идти? И что он подумает, когда увидит, что она его преследует?
Мари начала потихоньку отставать. И засомневалась еще больше. А вдруг ей все-таки надо следовать за инструктором? И что он подумает, когда увидит, что она куда-то делась?
Мари ускорила шаг, но тут ее охватили новые сомнения. Что он подумает, когда увидит, что она то отстает, то бросается вдогонку?
Полицейский оглянулся и остановился. Что он подумал, увидев стажерку, сомневающуюся в ста метрах позади, осталось загадкой, но гамма отчаяния на его лице определенно дополнилась новыми красками.
Дождавшись, когда Мари приблизится на расстояние приказа, инструктор заметным усилием воли вернул лицо в нормальный вид и сказал:
— Меня зовут старший инспектор Георг. Для друзей — просто… Хм… Друзей-то у меня… В общем, можешь звать меня Начальник. Или лучше Командир. Придумал. Зови меня Шеф.
— Так точно, шеф, господин старший инспектор! — выпалила Мари и — удивительно, но факт — покраснела еще сильней.
Гамма отчаяния на физиономии Георга уступила место маске скорби.
— Ладно, — сказал он, кажется, себе, — все равно это ненадолго.
После чего развернулся и двинулся дальше походкой человека, которому приходится много патрулировать.
Мари прикинула, равносильна ли фраза «Все равно это ненадолго» приказу «Следуйте за мной», и решила все-таки следовать за инструктором, но шагах в пяти позади. Чтобы прохожие думали, что она просто идет в том же направлении.
За прохожих Мари волновалась напрасно. Такое событие, как идущие в одном направлении полицейский и краснолицая девушка в мундире полицейской школы, не стало для ее сограждан поводом что-то там думать. Сограждане вообще славились благодушным отношением к любой ерунде, что творилась вокруг.
Полчаса интенсивной ходьбы по прямым и пустынным, словно специально созданным для пеших прогулок улицам столицы разогнали кровь по положенным венам и артериям. Лицо Мари приняло здоровый привлекательный оттенок, и она почувствовала себя способной задать вопрос, терзавший ее последние двадцать пять минут.
— Разрешите обратиться, шеф, господин старший инспектор?
— Еще раз назовешь меня «господин старший инспектор», — ответил Георг, не оборачиваясь, — и я начну называть тебя «госпожа отличница». Обращайся.
— А зачем вы так далеко припарковали машину?
Инструктор огляделся по сторонам, отыскивая то ли упомянутую машину, то ли свидетелей безграничной глупости стажерки.
— Знаешь что? — наконец сказал он. — Ты, пожалуй, можешь говорить мне «господин старший инспектор». И даже добавлять «его высокопревосходительство».
Мари изобразила глазами и бровями два вопросительных знака.
— Тогда у тебя будет меньше времени на глупые вопросы, — ответило его высокопревосходительство .
Дальнейшая дорога прошла в молчании. Инструктор молча шел, Аленький Цветочек молча злилась сначала на инструктора, потом на себя, потом спохватывалась и снова принималась за инструктора.
«Тоже мне, — думала она, глядя на унылую фигуру впереди, — граф Монте-Кристо. Так его называй, так не называй. Вот дать бы ему пинка, вот бы он подпрыгнул! Да, а потом оглянулся бы, а я бы сказала: „Это не я!“. А он бы спросил: „А кто?“, — а я бы сказала: „Народ!“. А он: „Ты меня пнула, ты не будешь моей ученицей!“ А я: „Давайте еще раз пну, чтобы уже точно никогда не встретиться“. А он…»
К концу бурного внутреннего диалога Мари успокоилась настолько, что даже перестала злиться. Подумаешь, инструктору она не приглянулась. Пусть сначала он ей приглянется!
Когда центральные улицы сменились улочками пригорода, Георг остановился у большого дерева.
— Мой офис, — сказал он.
Мари задрала голову. Сидевшая на ветке ворона каркнула, выражая нежелание делиться этим офисом с кем бы то ни было. Георг вздохнул, взял Мари за плечи и развернул.
Девушка внимательно изучила офис старшего инспектора и оглянулась на дерево.
— Кар-ряв! — согласилась с ней ворона. Она тоже считала, что ее дерево выглядит менее корявым, чем офис Георга.
Двухэтажное здание стояло с таким трудом, что казалось одноэтажным. Обитая железом дверь выглядела гораздо надежнее, чем приютивший ее косяк. Матовые от пыли оконные стекла, похоже, держались в рамах на одном только страхе упасть в то, что находилось под ними.
Потому что под ними находились: облетевшая со стен краска и осколки черепицы, наводившие на элегические размышления о листопаде, обуглившиеся сейфы, изрубленные в сердцах шкафы, столы с двумя-тремя ножками, несколько ржавых велосипедов без колес, десяток ржавых колес от велосипедов, мотоцикл с коляской, точнее, мотоцикл и коляска… Венчал груду хлама дырявый бронежилет.
Лишь два элемент пейзажа искажали общее впечатление — ровный слой асфальта, на котором покоилась вся эта разруха, и новенький свежеокрашенный забор, видимо, принадлежавший городским коммунальным службам и призванный ограждать не двор от города, а город от двора.
— Удивлена? — спросил Георг. — Раньше вокруг газон был, а потом я сообразил: лучше раз асфальтовым катком пройтись, чем каждый месяц газонокосилкой. И работы меньше, и порядка больше.
«Да, — согласилась Мари, — если сюда еще и газон…»
— Иди строго за мной, — приказал инструктор, открывая калитку. — Здесь где-то капкан может быть… или два капкана…
Внутри оказалось почти уютно. Нет, порядка здесь тоже не было, но и ржавого железа почти не наблюдалось. Зато наличествовали целых пять чуланов — все с приоткрытыми дверями и все совершенно пустые. В отличие от кабинета, доверху заполненного вещами, которым самое место в чулане.
Однако хаотичное с виду нагромождение служебного и личного имущества подчинялось системе. Хозяин офиса перемещался среди причудливо расставленных, развешенных и приклеенных предметов быстро, ловко и почти не задумываясь. Нужные вещи он выуживал из самых неожиданных мест одним отработанным жестом. Например, табурет для Мари он извлек из-под шкафа виртуозным движением стопы.
Правда, это оказался не табурет.
— Что это такое? — сказал Георг.
— Тазик, — сказала Мари.
— Нет…
— Точно тазик.
— Когда я сказал «Что это такое?», я имел в виду «Как это понимать?», — пояснил старший инспектор.
Девушка хотела сказать, что понять тазик — непростая задача даже для опытного философа, но инструктор выглядел таким расстроенным, что она передумала.
— Может, здесь кто-то был, забрал табурет, а взамен оставил тазик?
Георг серьезно посмотрел на Мари, встал на четвереньки и сунул голову под шкаф. Когда курсантка решила, что инструктор застрял, но стесняется в этом признаться, Георг встал, чихнул и довольно произнес:
— Ты права. Про табурет можно забыть навсегда. Ладно, времени у нас мало, начнем без табурета.
Мари проследила его взгляд и от удивления приоткрыла рот. Времени у них был вагон. В дальнем углу кабинета возвышалась целая башня из часов. Там были часы механические, электронные, электронно-механические, механические с электронной системой регулировки хода, а также песочные, цветочные, водяные, песочно-водяные…
Георг цепким взглядом проследил взгляд Мари, которым она проследила его предыдущий взгляд.
— Часы вечно врут, — объяснил он, непринужденно двигая плечом высокие, под потолок, стопки книг, — но никак не могут сговориться. А для меня это отличный тренажер. Тренируюсь, как разбираться во вранье без применения физической силы.
«Наверное, не всегда получается», — подумала Мари, заметив битое стекло вокруг мусорного ведра. Само ведро сияло магазинной чистотой и использовалось для каких-то других целей.
— А что у вас на втором этаже?
— Ничего. Я там сплю.
Девушка представила абсолютно пустую комнату, в центре которой на полу спит старший инспектор. Накрывшись мундиром.
Инструктор выдернул относительно чистый лист бумаги из-под крайней книжной стопки, а почти не поцарапанную ручку — из кофейника и протянул Мари.
— Пиши.
Курсантка примостилась на краю стола, стараясь не нарушить царившую на нем асимметричную гармонию.
— Я готова. А что писать?
— Заявление, — Георг принялся расхаживать по кабинету с закрытыми глазами. Наверное, путь среди шкафов, стульев, коробок и прочей утвари непонятного назначения он находил шестым чувством — как угри дорогу к Саргассову морю. — «Я, такая-то растакая… подтверждаю… что просила принять меня… временно… на замещение вакантной должности… стажера-полицейского… находясь в здравом уме и твердой памяти». Дата. Подпись. Печать. Сам поставлю.
Мари очень хотелось вместо «такая-то растакая» написать «умница, красавица, отличница и специалист высокого класса», но она удержалась от соблазна. Только спросила, протягивая листок:
— А почему должность вакантная? Что стало с моим предшественником?
Георг помолчал, помрачнел, полез в холодильник, который Мари первоначально приняла за сейф.
«Он его съел», — пришла в голову девушки нелепая мысль. «Что за чушь мне в голову лезет!», — рассердилась она. «Говорю тебе, съел! — настаивала мысль. — И тебя съест. Вот только холодильник освободит».
Георг достал из холодильника огрызок шляпы. Мари поняла, что удержаться — выше ее сил. И уж всяко ниже ее любопытства.
— Вы его съели?
— Не съел, а покусал, — сказал Георг, посмотрел на растерявшуюся курсантку и криво улыбнулся. — И не я, а…
— А кто?
Полицейский не ответил. Не глядя, он метнул шляпу на вешалку. Вешалка упала, потревожив несколько килограммов пыли. Георг тем временем извлек пузырек с темной жидкостью и стакан. Подумал и добавил к стакану потемневшую чашку.
— Я не пью, — быстро сообщила Мари.
— Это не пить. Это запивать.
Не дождавшись вопроса «Что?», Георг кивнул на заявление:
— Бумажку-то съесть придется.
Мари молчала. Ей надоело задавать вопросы, на которые в лучшем случае не дают ответа.
— Служба-то секретная, — продолжал Георг, — поэтому все бумаги должны немедленно уничтожаться.
Мари никак не реагировала.
— Но и заявление написать нужно, — в голосе полицейского появилось напряжение, — чтобы порядок был.
Мари даже не мигала.
— Так что будешь каждый день на завтрак писать заявление, а на обед его съедать.
Мари неотрывно смотрела в глаза Георгу.
— Эх, — окончательно расстроился он, — это шутка, понятно? Я пошутил, чтобы смягчить наши отношения, сделать их более теплыми, неформальными. Когда начальник шутит, нужно смеяться. Или делать вид, что веришь. А то сидит тут…
Начальник с чувством захлопнул холодильник, взял заявление и сунул его в картонную папку. Папку он поместил в сейф, замаскированный под прикроватную тумбочку. Взамен шеф вытащил еще несколько папок.
— Предшественники, говоришь, — бурчал Георг, хотя Мари уже давно ничего не говорила, а только преданно пялилась на него. — Как стажировку прошли, спрашиваешь… По-разному. Но все одинаково. Вот, например, аккурат перед тобой прислали мне паренька…
Он открыл одну из папок. Девушке страшно хотелось заглянуть в личное дело ближайшего предшественника, но Георг, конечно, только того и ждал. Поэтому Мари подняла глаза вверх.
— Толковый был. На ерунде погорел. А потом еще раз. Потом втянулся. Короче… Ну, сама понимаешь, — полицейский раскрыл другую папку, потолще. —Аэто совсем другая история. Этот был стреляный воробей. Он не одну собаку съел. Но на чужой каравай рот не разевал. И все равно обмишулился по полной программе. По ней же и прокололся. А жаль. Да тебе интересно хоть?
— Ага, — ответила Мари, продолжая смотреть в потолок.
— Не «Ага», а «Так точно».
— Так точно, господин старший инспектор, шеф!
Георг поперхнулся.
— Та-а-ак… — сказал он, но мысль не закончил. — Ладно, вот еще один интересный субъект. Он, видишь ли, тоже умным был…
— Так точно, вижу! — отрапортовала Мари. — Капитан Макс, коэффициент «Ай-кью» равен 213, докторская степень по математике…
Полицейский захлопнул папку.
— И давно мы в зеркальный плафон пялимся? — спросил он. — И много мы секретной информации незаконно прочитали?
— Никак нет. Плафон очень грязный.
— Это в целях предотвращения утечки, — пояснил Георг, но папки в сейф вернул. — Будем считать, тест на наблюдательность ты прошла.
Мари моргнула.
— А ты как думала? Будем проверять твою профпригодность.
Георг вытащил белую книжицу, раскрыл, нашел нужную графу и поставил крупную галку. Она напомнила Мари ворону с дерева напротив.
«Сначала на работу принял, — подумала курсантка, — а потом пригодность проверяет».
— Я тут ни при чем, — сказал Георг. — Это все штатные психологи.
«Еще и мысли читает. Вот зануда».
— Думают, по их тестам можно определить пригодность, — продолжал инструктор. — Мне-то сразу видно, что курсант не пригоден. Это если пригоден, не сразу разглядишь.
Георг посмотрел на Мари, видимо, ничего такого не разглядел, и принялся листать брошюрку, бормоча под нос:
— Это и так ясно… этот необязательный… это, будем считать, провели… это у всех одинаковое… Ага! Вот.
Начальник хитро покосился на Мари, ловко выставил локоть и сбил чашку со стола.
У самого пола он успел ее поймать.
— Очень плохо, — сказал Георг, но лицо его дисгармонировало со словами, — тест на быстроту реакции про…
— Никак нет!
— …вален. Никак что? Чашка упала, ты ее не подхватила. Согласно тесту БСТР-1(о), скорость твоей реакции меньше ускорения свободного падения…
— Никак нет! Скорость моей моторной реакции меньше моей скорости анализа объективной ситуации!
— Чего меньше чего? И прекрати никак-неткать.
— Есть прекратить никакнеткать! Разрешите пояснить? Движение вашего локтя сопровождалось необязательными смещением кисти, а также изменением положения корпуса, указывавшим на вашу готовность подхватить чашку, если вы подумаете, что я не успеваю. Просчитав вероятность столкновения передними частями голов в случае моей попытки подхватить чашку и найдя ее более высокой, чем вероятность того, что вы пожертвуете чашкой, я приняла решение продолжить наблюдение, которое впоследствии подтвердило правильность моих выводов!
— Каких выводов? — обреченно спросил Георг. — И сделай милость, говори по-человечески.
— Или это ваша любимая чашка, или это ваша единственная чашка.
— Вот и не угадала, — сказал Георг, — я просто не люблю, когда мусор на полу валяется.
Мари посмотрела на пол.
— Да, — согласился инструктор. — Мусор на полу валяется. Но я этого не люблю. Что же мне про тебя в тесте БСТР-1(о) написать?
— Правду, — предложила Мари.
— Такого варианта тут нет, — сказал Георг, очень довольный тем, что наконец удалось пошутить. — Есть варианты: «Низкая», «Средняя», «Высокая» и «Другое»… Хм… Видимо, как раз для таких случаев. Следующий тест для проверки твоих физических данных…
Он покосился на девушку, смутился и торопливо посадил в несколько граф брошюрки еще полдюжины галок.
— Что там проверять, нормально у тебя все с физическими данными, — сказал он. — Теперь… Что теперь? А. Теперь психология.
Мари никогда не видела, чтобы человек с таким отвращением произносил слово «психология». Георг положил на стол большой лист бумаги с черно-белой картинкой.
— Здесь прячутся десять индейцев. Найди их.
Мари минуту смотрела на переплетение листьев, скал и веток, потом перевернула лист, посмотрела с другой стороны («Неплохо», — пробормотал Георг), снова глянула на лицевую сторону и воскликнула:
— Нашла!
— Что ж ты врешь, — укоризненно произнес инструктор. — Нет здесь никаких индейцев. Вообще. В этом фокус. В смысле, в этом суть теста: под видом теста на внимательность проводится тест на адекватность. А индейцев здесь нет.
— Индейцы есть! Двое прячутся за этим деревом, — Мари ткнула пальцем. — Трое — за этой скалой. Еще двое — в реке. И трое притаились за кустами, это очевидно.
— Что значит «очевидно»! — возмутился Георг. — Не очевидно, а ничего не видно! Где три индейца за кустами? Это самые обыкновенные кусты, никаких признаков индейцев!
— Конечно никаких, это же индейцы! Знаете, как они умеют прятаться? Я тоже ничего не вижу.
— Тогда с чего ты взяла, что они там?!
— Ну это же идеальная позиция для засады. Куда лучше, чем, скажем, в речке. Они кусты в первую очередь заняли, а кто опоздал, расселись по менее удобным местам: скалам, деревьям… Или вы думаете, они дураки?
— Но почему три? Не два, не четыре? Мари подняла на инструктора честные глаза.
— Так вы же сами сказали, что их десять. Минус два за деревом, минус три за скалой, минус два в реке. Я в уме быстро вычитаю.
Георг зашевелил губами, что-то высчитывая в уме, почесал нос, буркнул: «Пускай сами разбираются» и отметил галочками сразу несколько вариантов.
— Ну а теперь расскажи о своем самом ужасном детском воспоминании. Если, конечно, твое детство уже закончилось.
— Ой, — курсантка округлила глаза. — Это было ужасно! Мне было пять лет. Ох, я не могу… До сих пор с дрожью вспоминаю!
— Так-так, — подбодрил ее инструктор. — Продолжай.
— Родители отвезли меня с сестрой на лето к бабушке…
— Ага, — Георг взялся за ручку, — так и запишем: «Самое страшное — бабушка».
— Нет, бабушка хорошая. Бабушка дала мне посмотреть старую фотографию дедушки…
— Значит, — инструктор зачеркнул предыдущую запись, — пишем: «Самое страшное — дедушкина фотография».
— Да нет же! Дедушка там был красивый. В военной форме. Бабушка сказала, что это лучшая дедушкина фотография. А я эту фотографию через пять минут потеряла. Вот это был ужас! Я так плакала!
Полицейский подумал, но запись исправлять не стал.
— А самое радостное детское воспоминание?
— А я через полчаса эту фотографию у себя в кармане нашла. Целую и невредимую. Бабушка даже ничего не узнала. Я так радовалась! До потолка прыгала.
Георг записал: «Самое радостное — см. выше».
— Следующий вопрос: «Самый богатый событиями день твоего детства». Кажется, я догадываюсь…
— Да! Я ее еще три раза теряла и находила, так мне нравилось прыгать до потолка!
— Прыгать до потолка, — повторил инструктор.
Он пролистал брошюру, пытаясь найти вопрос, на который у стажерки не нашлось бы неожиданного ответа.
— Бесполезно, — заключил он, сворачивая брошюру в трубочку. — Скажи, пожалуйста, не для протокола, у тебя в детстве действительно не случалось ничего страшней временной потери дедушкиной фотографии? Неужели по ночам тебе никогда не казалось, что из чулана…
Тут Георг смолк на полуслове и повернул голову к одному из пяти своих чуланов.
— У нас не было чулана, — сказала Мари.
— Повезло, — рассеянно произнес инструктор, продолжая вглядываться в чуланную темноту. На его лице появилось недоверчивое выражение, которое вскоре сменилось чем-то вроде мрачного удовлетворения. — Ишь ты, днем вылезли. Свежатинку почуяли, не иначе…
Георг протянул руку и извлек из аптечки блестящий цилиндр, в котором курсантка с удивлением узнала световую гранату.
— Хочешь совет? — спросил он у курсантки и метко швырнул цилиндр в приоткрытую дверь. — Глаза закрой.
В чулане полыхнуло.
— Не любят они этого, — произнес Георг, когда Мари открыла глаза. — Теперь недели две не покажутся. Так что тебе волноваться нечего, твоя практика уже закончится.
— Так быстро? — удивилась курсантка. — Я думала, практика на несколько месяцев.
— Кто много думает, у того все заканчивается очень быстро, — загадочно ответил инструктор. — Отправляйся в Школу, выспись, сбор в полночь под дубом за складом.