Страница:
В 9 часов утра английская эскадра снялась с якоря, и корабль "Эдгар" первый вошел в проход. (План № 6.). За ним должен был следовать "Агамемнон", но сильное южное течение препятствовало ему обогнуть оконечность Миддель-Грунда; он пробовал тянуться завозами, но никак не мог выбраться на ветер этой банки. Место его занял "Полифем", а за этим кораблем следовал "Изис". Пятый корабль, "Беллона", слишком близко придержался к Миддель-Грунду, и стал на мель в двух кабельтов от датского арьергарда. "Россель", следовавший за "Беллоной", сделал ту же ошибку и так же приткнулся к банке. Этот случай мог быть гибелен для англичан. В противоположность уверениям капитана Гарди, лоцманы утверждали, что проход к стороне банки был глубже, чем к стороне неприятельской линии, а потому английским судам было приказано придерживаться ближе к Миддель-Грунду. К счастью для Нельсона, корабль, на котором он имел свой флаг, шел сзади корабля "Россель". С той быстротой соображения, какая свойственна морякам, привыкшим с детства плавать среди отмелей и камней, он понял, что Гарди прав. В то же время, отдав приказание оставить в правой руке сидящие на мели суда, он входит в пролив и становится в кабельтов от корабля "Даннеброг", под брейд-вымпелом коммодора Фишера. Арьергард следует его примеру, и в половине двенадцатого часа вся эскадра, за исключением кораблей "Агамемнон", "Беллона" и "Россель" уже находится в линии. Действие между авангардом и датским флотом продолжается уже около часа. 2 бомбардирских судна, успевшие занять свой пост, открыли огонь и бросают бомбы через оба флота в гавань и в город.
Между тем адмирал Паркер, со своими восемью кораблями вступил под паруса; но, имея противные ветер и течение, принужден стать на якорь так далеко от северных батарей, что не мог оказать помощи сражающемуся отряду. Однако он отправляет к Нельсону еще три корабля, чтобы заменить суда, стоящие на мели, и с беспокойством ожидает окончания сражения, в котором сам принять участия был не в состоянии.
В этот день датчане проявили поразительное мужество. Сражение продолжается три часа, а огонь их не умолкает ни на минуту. Видя такую неожиданную стойкость, адмирал Паркер негодует на свое бездействие: "Этот огонь слишком губителен, Нельсон не сможет долго его выдержать... Если он должен отступить, то я сам подам ему сигнал к отступлению, хотя от этого может пострадать моя репутация. Низко было бы с моей стороны допустить его нести одному ответственность за такое дело". Увлекаемый этим благородным, но неосмотрительным движением сердца, он дает Нельсону сигнал прекратить бой. Всем известно, как было принято это приказание. "Фолей, - сказал Нельсон командиру корабля "Элефант", - вы знаете, что у меня только один глаз, и следовательно, я имею полное право быть иногда слепым". Далее, поднося зрительную трубу к глазу, который потерял при Кальви, он прибавил: "Клянусь, я не вижу сигнала адмирала Паркера. Оставьте висеть мой сигнал: усилить огонь, и прибейте его, если нужно, к брам-стеньге. Вот, как я отвечаю на подобные приказания". Этой благородной смелости английская эскадра обязан своим спасением. Если бы, следуя приказу адмирала Паркера Нельсон отступил, то большая часть его кораблей, уже потерявшая вполовину рангоута, не могла бы выбраться из прохода; форт Трекронер, почти вовсе не тронутый, закрывал им выход и удерживал дивизию адмирала Паркера.
Три фрегата и два корвета под командой капитана Риу смело заняли в линии место кораблей "Беллона" и "Россель", под выстрелами грозной батареи. Пользуясь малым углублением своих судов, этот отряд мог без труда выполнить сигнал адмирала Паркера. Притом повреждения, ими полученные, и без того уже делали отступление необходимым. Обрубив канаты, преследуемый последним, губительным залпом, фрегаты пошли к кораблям, ожидавшим их вне прохода. Капитан Риу, превосходный офицер, отступал с отчаянием в душе. "Что подумает о нас Нельсон!" - говорил он печально. Раненый в голову щепой, он сидел на пушке, ободряя матросов, брасопивших грота-рей, и в это самое время получил смертельный удар, его разорвало ядром пополам в ту минуту, когда фрегат "Амазон", рыскнув, подставил корму неприятельским батареям Только в половине второго часа победа начала склоняться на сторону англичан. Неприятельские ядра перебили канаты датского корабля "Сьелланд", и большого корвета "Рендсборг", вооруженного 20 орудиями 24-фунтового калибра. Дрейфуя, эти два судна стали на мель: корвет на песчаной банке, а корабль близ форта Трекронер. От этого в линии появился опасный интервал. Корабль "Провестейн", старый, трехдечный, с которого датчане срезали один дек, вооруженный 56 орудиями, с 515 членами экипажа, уступил первый. Он был крайним в арьегарде датской линии, и поддерживался, хотя и издалека, батареями острова Амагера. Он сражался с кораблями "Изис" и "Полифем". Фрегат, ставший на якорь впереди его, действовал по нему продольными выстрелами и вскоре сбил большую часть его орудий. Но и в этом положении он еще не хотел сдаться. Капитан Лассен, командовавший им, продолжал сражаться еще около часу из трех оставшихся орудий и потом, чтобы не спустить флага, бросился в воду; датские шлюпки подобрали его и сотню матросов, избегших этой бойни. В центре - "Даннеброг" с самого начала действия выдерживал огонь трех английских кораблей. На нем начался пожар, и коммодор Фишер принужден был перенести свой брейд-вымпел на "Гольстейн", который на северном конце линии был атакован кораблями "Монарх" и "Дифайянс". Около двух часов, пожар на "Даннеброге" стал быстро распространяться, несмотря на все усилия его потушить. Находясь в это время под картечными залпами кораблей "Элефант" и "Глаттон", флагман понял, что ему нет спасения. Обрубив канаты, корабль медленно начал сдавать к берегу, между тем как пламя било из всех его портов. Те матросы, которые были еще в состоянии двигаться, бросились в воду, чтобы избежать пожара; но из 336 человек, составлявших экипаж "Даннеброга", 270 были убиты или ранены, и только малая часть этих героев спаслась от пламени. Английский авангард направил огонь на плавучие батареи, стоявшие близ коммодорского корабля. Но победители не могли взять ни одного сдавшегося судна. Едва шлюпки подходили, чтобы взять их на буксиры, как беглый ружейный огонь заставлял их снова отступать. Даже "Провестейн" и "Вагриен", оставленные своими командами, отстаивались батареями острова Амагера, которые не позволили неприятелю овладеть этими судами. Не левом крыле датчане сражались с бoльшим успехом. Здесь находился сам кронпринц, который, стоя на одной из береговых батарей, с уверенностью старого воина отдавал приказания. Его окружала толпа пылких и преданных людей, которые просили как милости поступить в число матросов, ежеминутно посылавшихся на подкрепление команд, ослабляемых неприятелем. Не раз англичане заставляли умолкать артиллерию какого-нибудь корабля, и вдруг он начинал отвечать им с новой силой. Командир корабля "Индфодстратен", капитан Тура, пал одним из первых под ядрами "Дифайянс", на котором находился адмирал Грэвз. За исключением одного лейтенанта, все офицеры были убиты или тяжело ранены. Узнав об отчаянном положении корабля, кронпринц сказал окружавшим его офицерам: "Тура убит, господа; кто из вас хочет занять его место?" "С Божьей помощью, я надеюсь, что у меня на это хватит сил", отвечал Шрёдерзе, храбрый офицер, который только недавно принужден был по болезни оставить службу, - и не дождавшись ответа принца, он бросился в шлюпку и поехал на "Индфодстратен". Вступив на палубу этого корабля, покрытую убитыми и ранеными, он едва успел отдать первые приказания, как сам пал мертвым подле капитана, место которого приехал занять. Один лейтенант, приехавший вместе с Шрёдерзе, принял за него командование и спустил флаг только в последней крайности.
Нельсон, видя что победа купленная такой дорогой ценой, не открывала, однако, его отряду выхода из Королевского фарватера, - старался войти с неприятелем в переговоры. Сопротивление датчан, не позволявших Нельсону овладеть кораблями, которые спустили свои флаги, показалось ему для этого достаточным предлогом и он послал к принцу парламентера, чтобы протестовать против этой незаконной, по его мнению, защиты. Сэр Фредерик Тезигер, молодой капитан, несколько лет служивший в русском флоте, исправлял при Нельсоне должность адъютанта. Его-то и послали передать принцу требования английского адмирала. Во время переговоров канонада сзади корабля "Элефант" совершенно утихла, но "Гангес", "Монах" и "Дифайянс" страдали от неприятельского огня. Однако в половине третьего часа коммодор Фишер вынужден был оставить корабль "Гольстейн", на который он пересел после пожара "Даннеброга". "Гольстейн" и "Индфодстратен" сдались. Две плавучие батареи, находившиеся близ этих кораблей, не имея подкрепления, спустили свои флаги, а корвет "Эльвен", лишенный мачт, и бомбардирские суда "Ниборг" и "Аггерхус", имевшие сильную течь, были брошены на берег или искали защиты под укреплениями Копенгагена. После четырехчасовой упорной битвы датчане оставили на месте сражения 6 линейных кораблей, 7 судов меньшего ранга и 1800 убитых. Таким образом, в ту минуту, когда сэр Фредерик Тезигер явился к принцу, победа для датчан была потеряна и город совершенно открыт. Но их положение не было безнадежным. Адмиралтейство и эскадра, о которых датчане заботились более всего, и к уничтожению которых стремились все усилия англичан, были еще в безопасности. Коммодор Стеэн Билле, командовавший двумя блокшифами - "Марс" и "Элефантен" - о 134 орудиях, двумя 74-пушечными кораблями, "Дания" и "Трекронер", фрегатом "Ирис" двумя бригами и 14 шебеками, имевшими каждая по 2 24-фунтовых орудия, защищал под прикрытием форта Трекронер вход в гавань. Англичане намеревались взять форт приступом, но предприятие это оказалось решительно невозможным, и капитаны Фолей и Фримантль, на которых Нельсон полагался более прочих, советовали вместо того, чтобы сосредотачивать на этом пункте новые силы, поспешить выйти из Королевского фарватера.
Английская эскадра, слишком сильно пострадавшая, не могла не принять призыв к осторожности. На ней было 1200 человек убитых и раненых, то есть на 300 более, чем при Абукире. "Эдгар" и "Изис", сражавшиеся с "Провестейном", и "Монарх", бывший на траверзе корабля "Гольстейн", имели вместе 120 убитых и 363 раненых. Никогда еще англичане не участвовали в таком кровопролитном сражении. Мачты и снасти были пробиты, паруса разорваны ядрами. Опасаясь стать на мель, они не подошли к датчанам на то расстояние, на каком думал сражаться Нельсон, и потому принуждены были действовать на дистанции 300-400 м против кораблей большого ранга, которые, не имея мачт{55}, часто вовсе скрывались в дыму. Кроме того, англичане не могли извлечь из своих вновь отлитых 68-фунтовых{56} каронад всей выгоды, какую дали бы эти орудия в сражении борт о борт. Несмотря на это, победа была полная. Они могли теперь, в первую благоприятную минуту, подвести к Копенгагену свои бомбардирские суда и осыпать город зажигательными снарядами. Но бомбардировка города, а в особенности с моря, вовсе не так разрушительна, как об этом думают. Англичане могли напугать женщин и детей, принести вред частным лицам, зажечь город в нескольких местах, и все-таки не удалось бы им восторжествовать над сопротивлением мужественного народа. Если бы кронпринц мог все это хладнокровно обдумать, то англичане отступили бы в от же день, под выстрелами неприятельских батарей, и едва ли в таком случае спасли бы все свои корабли; но, чтобы отвергнуть предложение Нельсона, нужно было равнодушно смотреть на пожар "Даннеброга", взлетевшего на воздух со всеми ранеными, нужно было решиться требовать новых жертв от храброго народа, и без того уже пострадавшего. Принц Фридрих, скончавшийся в декабре 1839 года, после долгого царствования и оплакиваемый целым государством, обладал всеми качествами доброго монарха; вот почему он не имел довольно твердости видеть долее страдание народа. Он велел прекратить огонь, и послал на "Элефант" своего адъютанта, генерала Линдгольма. Этот офицер имел просто приказание узнать: "С какой целью адмирал Нельсон писал свое письмо?" "Я, решился послать к принцу парламентера единственно по чувству великодушия", - отвечал Нельсон. "Я хотел дать время датчанам перевезти на берег раненых. Суда, которые спустили флаг, принадлежат мне; по моему усмотрению я сожгу их или уведу с собою; экипажи этих судов будут объявлены военнопленными. Только на таких условиях я решусь прекратить военные действия; но победа этого дня будет лучше всех моих побед, если эти переговоры сделаются предвестием прочного и продолжительного союза между государем Великобритании и Его Величеством королем датским. Адъютант мой отвезет принцу этот ответ. Впрочем, только один адмирал Паркер может определить продолжительность перемирия, а вести о нем переговоры вы можете на корабле "Лондон". Почти четыре мили разделяли "Лондон" и "Элефант", но несмотря на это, генерал Линдгольм поехал на адмиральский корабль. Едва он оставил "Элефант", как Нельсон приказал своей эскадре сняться с якоря последовательно и, миновав батарею Трекронер выйти из канала. Исполнение этого маневра доказало на деле, как опасно было бы его выполнить, если бы военные действия не были прекращены. "Дифайянс" и "Элефант" стали на мель в пушечном выстреле от датских батарей, один фрегат приткнулся у Миддель-Грунда, так что треть английского флота была на мели. При таких обстоятельствах излишние требования были неуместны. Нельсон сам поспешил вслед за генералом Линдгольмом на корабль "Лондон" и упросил адмирала Паркера подписать перемирие на 24 часа, чтобы в течение этого времени успеть стащить ставшие на мель корабли, и тогда уже приступить к более серьезным переговорам.
IV. Заключение перемирия между английским флотом и Данией 9 апреля 1801 года
Несмотря на утомление, англичане в течение этого неожиданного перемирия не теряли ни минуты времени. С помощью гребных судов отряда сэра Гайд-Паркера, они в продолжении ночи успели стащить с мели все свои суда, и отбуксировали призы за черту выстрелов неприятеля. Они увели даже корабль "Сьелланд", - приз, о котором можно бы еще поспорить. Комендант форта Трекронер позволил увести этот корабль из под выстрелов своих батарей, и за такую слабость коммодор Стеэн Билле вызвал его на дуэль.
Этот день, проведенный англичанами в беспрерывной деятельности, был печальным днем для Копенгагена. Раненых перевозили в госпитали, и каждый с трепетом отыскивал между ними друга, мужа или отца. Женщины с плачем теснились на улицах или спешили за город, унося с собой своих детей. Одни оплакивали потери прошедшего дня, другие спешили избежать несчастий, которые готовил им будущий. Копенгаген не привык еще к ужасам войны, и никто из старожилов не слыхал до того дня грома неприятельских пушек. Но между тем народная гордость примешивала к общему горю какую-то благородную восторженность. Казалось, что эта потеря возвысила датчан в глазах Европы, и жители ободряли друг друга, поддерживая такое мнение.
В тот же вечер Нельсон имел свидание с кронпринцем. Он съехал на берег в сопровождении капитанов Гарди и Фримантля; многочисленный конвой ожидал его на берегу и проводил до дворца. Таким образом он прошел сквозь густую и неприязненную толпу народа, собравшегося на его пути, и передал принцу предложения адмирала Паркера. Сэр Гайд-Паркер требовал, чтобы датчане, не медля, отложились от своих союзников, открыли свои порты английским кораблям и разоружили свою эскадру. Но эти гордые требования разбивались о твердость кронпринца. "Я мало надеюсь на успех этих переговоров, - писал на другой день Нельсон сэру Генри Аддингтону, первому министру Англии. - Нет сомнения, что в эту минуту Дания предпочла бы нашу дружбу всем другим союзам, если бы ее не удерживал страх перед Россией". Но в действительности, не столько опасность, сколько стыд перед подобной уступкой, был главным препятствием для заключения мира. Притом не только честь привязывала датчан к общему делу. Договариваться с Англией значило жертвовать правами своего флота, а кронпринц даже и в такой крайности не мог решиться на подобное унижение. "Дания не может допустить, - говорил он адмиралу, - чтобы останавливали ее военные суда, чтобы всякий мелкий крейсер удерживал целый датский флот, чтобы крейсер этот осматривал одно за другим суда целого конвоя и брал по своей прихоти те, которые ему покажутся подозрительными".
После первого свидания принца датского и Нельсона, переговоры шли уже только о перемирии, которое дало бы возможность английской эскадре идти свободно против русских и шведов. Кронпринц передал в Государственный Совет требования английских адмиралов, а там нашелся противник настойчивее и искуснее самого принца. Граф Бернсторф оспаривал шаг за шагом у пылкого и нетерпеливого Нельсона. Последний писал ему: "Оставьте вашу министерскую хитрость и вспомните, что вы ведете переговоры с английскими адмиралами, которые пришли к вам с открытым сердцем". Графа Бернсторфа мало тронула эта грубая откровенность. Он хотел, чтобы шведы, флот которых уже был в море, и русские, все еще находившиеся в Ревеле, успели укрыть свои корабли на рейдах Карлскроны и Кронштадта. Он знал очень хорошо, что если Дания уступит требованиям победителя, то Нельсон немедля войдет в Балтику, разобьет разрозненных союзников и явится в Копенгаген с новыми требованиями.
Переговоры тянулись, а между тем адмирал Паркер уничтожал свои призы, и вводил в Королевский фарватер бомбардирские суда. Датчане, со своей стороны, устраивали новые батареи и с твердостью ожидали возобновления военных действий. Только через пять дней после первого свидания Нельсона и принца условия перемирия были окончательно утверждены. 9 апреля они были ратифицированы кронпринцем и адмиралом Паркером. Во время переговоров датское правительство узнало о кончине императора Павла I и решилось согласиться на требования английских адмиралов, пока они еще не узнали об этом событии. Перемирие было заключено на 14 недель. В течение этого времени Дания обязывалась не разделять никаких мер, которые вздумали бы принять государства, составлявшие союз, обязывалась остановить свои приготовления и не давать своей эскадре никаких повелений для открытия военных действий. Английские суда имели полную свободу пройти Королевским фарватером в Балтийское море, и кроме того, могли запасаться провизией и водой, как в Копенгагене, так и по всем берегам Ютландии и Дании.
Подписав перемирие, Нельсон стал опасаться того впечатления, которое оно могло произвести в Англии. Он сам чувствовал, что оно есть не что иное, как залог неполной победы, и однако во мнении моряков Балтийская экспедиция будет всегда одной из самых блестящих дел Нельсона. Один он мог выказать столько смелости и настойчивости; один он мог решиться предпринять борьбу с такими огромными препятствиями и преодолеть их. Когда в 1807 г., после Тильзитского мира, Англия решилась сделать новое нападение на Копенгаген, то для выполнения того, что Нельсон сделал с 12 кораблями, послано было 25 линейных кораблей, 40 фрегатов и 27000 войска. Зунд прошли до объявления неприязненных действий, ни один корабль не вошел в Королевский фарватер, не выдержал огня неприятельских батарей. Остров Зеландия был окружен цепью судов; войско высажено на берег ниже Эльсинора, и Копенгаген, сожженный бомбами и калеными ядрами, уступил только правильной осаде.
V. Нельсон, главнокомандующий Балтийской эскадрой 5 мая 1801 года
Нельсон ничего не знал о кончине императора Павла I, и, по его мнению, Балтийская экспедиция только начиналась. Недостаточно было обезоружить Данию; надлежало еще не упустить русскую и шведскую эскадры, и Нельсон не без причины опасался, что потерял во время переговоров драгоценные минуты. 9 апреля он писал графу Сент-Винценту: "Если бы это зависело от меня, то я уже 15 дней тому назад находился бы у Ревеля, и ручаюсь, что русский флот вышел бы из этого порта не иначе, как с разрешения нашего Адмиралтейства".
Отдавая полную справедливость прекрасным качествам адмирала Гайд-Паркера, Нельсон однако с трудом переносил его "неповоротливость". Сэр Гайд-Паркер решился войти в Балтику не прежде, как через два дня после заключения перемирия, отослав предварительно в Англию корабль "Гольстейн", единственный из всех датских кораблей уцелевший от истребления, и с ним вместе корабли "Монарх" и "Изис", на которые перевезли всех раненых эскадры. Но, чтобы миновать банки, находящиеся между островами Амагером и Сальтгольмом, нужно было перегрузить артиллерию на купеческие суда, и то еще, несмотря на эту предосторожность, многие корабли несколько раз коснулись мели. Наконец, после многих трудов, англичане, к общему удивлению моряков севера, вошли 12 апреля в Балтийское море путем, который до тех пор считался непроходимым для больших флотов. Сэр Гайд - Паркер немедленно пошел с 16 линейными кораблями к острову Борнгольму, надеясь захватить там шведскую эскадру; но уже было поздно: узнав о происшествиях в Копенгагене, эскадра эта скрылась в Карлскроне. Паркер следовал за нею, как вдруг 23 апреля он получил письмо от графа Панина, который извещал его о кончине императора Павла и о желании императора Александра Павловича возобновить между обеими державами прежние дружеские отношения. Это письмо заставило Паркера прервать свои операции, и стать на якорь в Кёге-бухте, немного южнее Копенгагена. Здесь нашел он повеление возвратиться в Англию, и передать Нельсону командование флотом.
Узнав о событии, вследствие которого морская коалиция северных держав должна была разрушиться сама собою, Паркер хотел было выжидать, но такое положение не нравилось его пылкому преемнику. Первый сигнал, которым Нельсон уведомил свои корабли, что командование флотом перешло в другие руки, был: поднять все гребные суда и приготовиться сняться с якоря. 7 мая 1801 г. он вышел из Кёге-бухты и, подойдя к Борнгольму, стал опять на якорь, чтобы переждать свежий ветер. Здесь он разделил свои суда на два отряда. Самых плохих ходоков оставил у Борнгольма, чтобы наблюдать за 6 кораблями, составлявшими шведскую эскадру, а сам с 10 74- пушечными кораблями, с 2 фрегатами и бригом пошел к Ревелю. Он хотел захватить там русский флот и, имея в руках этот важный залог, требовать немедленного освобождения английских судов, задержанных по повелению императора Павла I в русских портах. Однако в то же время он старался успокоить императора Александра относительно своих намерений.
"Я счастлив, - писал Нельсон графу Палену, - что имею возможность уверить Ваше сиятельство в совершенно миролюбивом и дружественном содержании инструкций, полученных мною относительно России. Прошу вас заверить Его Императорское Величество, что в этом случае собственные чувства мои вполне соответствуют полученным мною приказаниям. Я не могу этого лучше выказать, как явившись лично, с эскадрой в Ревельский залив или в Кронштадт, по желанию Его Величества. Этим я хочу доказать дружество, которое, как я надеюсь, будет при помощи Божией, вечно существовать между нашими государями. Присутствие мое в Финском заливе принесет также большую помощь английским купеческим судам, зимовавшим в России. Я распорядился так, чтобы в эскадре моей не было ни бомбардирских судов, ни брандеров, и этим хотел показать еще яснее, что не имею никакого другого намерения, кроме желания выразить то глубокое уважение, какое я питаю к особе Его Императорского Величества".
Попутный ветер быстро привел эту миролюбивую эскадру ко входу в Финский залив. 12 мая она бросила якорь на Ревельском рейде; но уже 3 мая русские корабли оставили этот порт и скрылись в Кронштадте, хотя для этого пришлось пропилить лед, стоявший в гавани. Крепость Кронштадт, так сказать, военный арсенал и оплот Санкт-Петербурга, находится в глубине Финского залива. Как и в Карлскроне, узкий фарватер его защищен сильными фортами, которым нечего было опасаться даже смелости самого Нельсона. Русское правительство успокоилось относительно своего флота, а потому присутствие английской эскадры в Ревеле тем сильнее его оскорбляло. Граф Пален немедленно написал Нельсону, что, по мнению императора, подобное поведение не согласуется с желанием Британского Кабинета возобновить дружеские отношения, так долго царствовавшие между обоими государствами. "Его Величество, - писал он, приказал мне объявить вам, милорд, что единственным доказательством искренности ваших намерений будет немедленное удаление от Ревеля флота, которым вы командуете, и что никакие переговоры не могут иметь места, пока военная эскадра будет находиться в виду крепостей Его Императорского Величества".
Между тем адмирал Паркер, со своими восемью кораблями вступил под паруса; но, имея противные ветер и течение, принужден стать на якорь так далеко от северных батарей, что не мог оказать помощи сражающемуся отряду. Однако он отправляет к Нельсону еще три корабля, чтобы заменить суда, стоящие на мели, и с беспокойством ожидает окончания сражения, в котором сам принять участия был не в состоянии.
В этот день датчане проявили поразительное мужество. Сражение продолжается три часа, а огонь их не умолкает ни на минуту. Видя такую неожиданную стойкость, адмирал Паркер негодует на свое бездействие: "Этот огонь слишком губителен, Нельсон не сможет долго его выдержать... Если он должен отступить, то я сам подам ему сигнал к отступлению, хотя от этого может пострадать моя репутация. Низко было бы с моей стороны допустить его нести одному ответственность за такое дело". Увлекаемый этим благородным, но неосмотрительным движением сердца, он дает Нельсону сигнал прекратить бой. Всем известно, как было принято это приказание. "Фолей, - сказал Нельсон командиру корабля "Элефант", - вы знаете, что у меня только один глаз, и следовательно, я имею полное право быть иногда слепым". Далее, поднося зрительную трубу к глазу, который потерял при Кальви, он прибавил: "Клянусь, я не вижу сигнала адмирала Паркера. Оставьте висеть мой сигнал: усилить огонь, и прибейте его, если нужно, к брам-стеньге. Вот, как я отвечаю на подобные приказания". Этой благородной смелости английская эскадра обязан своим спасением. Если бы, следуя приказу адмирала Паркера Нельсон отступил, то большая часть его кораблей, уже потерявшая вполовину рангоута, не могла бы выбраться из прохода; форт Трекронер, почти вовсе не тронутый, закрывал им выход и удерживал дивизию адмирала Паркера.
Три фрегата и два корвета под командой капитана Риу смело заняли в линии место кораблей "Беллона" и "Россель", под выстрелами грозной батареи. Пользуясь малым углублением своих судов, этот отряд мог без труда выполнить сигнал адмирала Паркера. Притом повреждения, ими полученные, и без того уже делали отступление необходимым. Обрубив канаты, преследуемый последним, губительным залпом, фрегаты пошли к кораблям, ожидавшим их вне прохода. Капитан Риу, превосходный офицер, отступал с отчаянием в душе. "Что подумает о нас Нельсон!" - говорил он печально. Раненый в голову щепой, он сидел на пушке, ободряя матросов, брасопивших грота-рей, и в это самое время получил смертельный удар, его разорвало ядром пополам в ту минуту, когда фрегат "Амазон", рыскнув, подставил корму неприятельским батареям Только в половине второго часа победа начала склоняться на сторону англичан. Неприятельские ядра перебили канаты датского корабля "Сьелланд", и большого корвета "Рендсборг", вооруженного 20 орудиями 24-фунтового калибра. Дрейфуя, эти два судна стали на мель: корвет на песчаной банке, а корабль близ форта Трекронер. От этого в линии появился опасный интервал. Корабль "Провестейн", старый, трехдечный, с которого датчане срезали один дек, вооруженный 56 орудиями, с 515 членами экипажа, уступил первый. Он был крайним в арьегарде датской линии, и поддерживался, хотя и издалека, батареями острова Амагера. Он сражался с кораблями "Изис" и "Полифем". Фрегат, ставший на якорь впереди его, действовал по нему продольными выстрелами и вскоре сбил большую часть его орудий. Но и в этом положении он еще не хотел сдаться. Капитан Лассен, командовавший им, продолжал сражаться еще около часу из трех оставшихся орудий и потом, чтобы не спустить флага, бросился в воду; датские шлюпки подобрали его и сотню матросов, избегших этой бойни. В центре - "Даннеброг" с самого начала действия выдерживал огонь трех английских кораблей. На нем начался пожар, и коммодор Фишер принужден был перенести свой брейд-вымпел на "Гольстейн", который на северном конце линии был атакован кораблями "Монарх" и "Дифайянс". Около двух часов, пожар на "Даннеброге" стал быстро распространяться, несмотря на все усилия его потушить. Находясь в это время под картечными залпами кораблей "Элефант" и "Глаттон", флагман понял, что ему нет спасения. Обрубив канаты, корабль медленно начал сдавать к берегу, между тем как пламя било из всех его портов. Те матросы, которые были еще в состоянии двигаться, бросились в воду, чтобы избежать пожара; но из 336 человек, составлявших экипаж "Даннеброга", 270 были убиты или ранены, и только малая часть этих героев спаслась от пламени. Английский авангард направил огонь на плавучие батареи, стоявшие близ коммодорского корабля. Но победители не могли взять ни одного сдавшегося судна. Едва шлюпки подходили, чтобы взять их на буксиры, как беглый ружейный огонь заставлял их снова отступать. Даже "Провестейн" и "Вагриен", оставленные своими командами, отстаивались батареями острова Амагера, которые не позволили неприятелю овладеть этими судами. Не левом крыле датчане сражались с бoльшим успехом. Здесь находился сам кронпринц, который, стоя на одной из береговых батарей, с уверенностью старого воина отдавал приказания. Его окружала толпа пылких и преданных людей, которые просили как милости поступить в число матросов, ежеминутно посылавшихся на подкрепление команд, ослабляемых неприятелем. Не раз англичане заставляли умолкать артиллерию какого-нибудь корабля, и вдруг он начинал отвечать им с новой силой. Командир корабля "Индфодстратен", капитан Тура, пал одним из первых под ядрами "Дифайянс", на котором находился адмирал Грэвз. За исключением одного лейтенанта, все офицеры были убиты или тяжело ранены. Узнав об отчаянном положении корабля, кронпринц сказал окружавшим его офицерам: "Тура убит, господа; кто из вас хочет занять его место?" "С Божьей помощью, я надеюсь, что у меня на это хватит сил", отвечал Шрёдерзе, храбрый офицер, который только недавно принужден был по болезни оставить службу, - и не дождавшись ответа принца, он бросился в шлюпку и поехал на "Индфодстратен". Вступив на палубу этого корабля, покрытую убитыми и ранеными, он едва успел отдать первые приказания, как сам пал мертвым подле капитана, место которого приехал занять. Один лейтенант, приехавший вместе с Шрёдерзе, принял за него командование и спустил флаг только в последней крайности.
Нельсон, видя что победа купленная такой дорогой ценой, не открывала, однако, его отряду выхода из Королевского фарватера, - старался войти с неприятелем в переговоры. Сопротивление датчан, не позволявших Нельсону овладеть кораблями, которые спустили свои флаги, показалось ему для этого достаточным предлогом и он послал к принцу парламентера, чтобы протестовать против этой незаконной, по его мнению, защиты. Сэр Фредерик Тезигер, молодой капитан, несколько лет служивший в русском флоте, исправлял при Нельсоне должность адъютанта. Его-то и послали передать принцу требования английского адмирала. Во время переговоров канонада сзади корабля "Элефант" совершенно утихла, но "Гангес", "Монах" и "Дифайянс" страдали от неприятельского огня. Однако в половине третьего часа коммодор Фишер вынужден был оставить корабль "Гольстейн", на который он пересел после пожара "Даннеброга". "Гольстейн" и "Индфодстратен" сдались. Две плавучие батареи, находившиеся близ этих кораблей, не имея подкрепления, спустили свои флаги, а корвет "Эльвен", лишенный мачт, и бомбардирские суда "Ниборг" и "Аггерхус", имевшие сильную течь, были брошены на берег или искали защиты под укреплениями Копенгагена. После четырехчасовой упорной битвы датчане оставили на месте сражения 6 линейных кораблей, 7 судов меньшего ранга и 1800 убитых. Таким образом, в ту минуту, когда сэр Фредерик Тезигер явился к принцу, победа для датчан была потеряна и город совершенно открыт. Но их положение не было безнадежным. Адмиралтейство и эскадра, о которых датчане заботились более всего, и к уничтожению которых стремились все усилия англичан, были еще в безопасности. Коммодор Стеэн Билле, командовавший двумя блокшифами - "Марс" и "Элефантен" - о 134 орудиях, двумя 74-пушечными кораблями, "Дания" и "Трекронер", фрегатом "Ирис" двумя бригами и 14 шебеками, имевшими каждая по 2 24-фунтовых орудия, защищал под прикрытием форта Трекронер вход в гавань. Англичане намеревались взять форт приступом, но предприятие это оказалось решительно невозможным, и капитаны Фолей и Фримантль, на которых Нельсон полагался более прочих, советовали вместо того, чтобы сосредотачивать на этом пункте новые силы, поспешить выйти из Королевского фарватера.
Английская эскадра, слишком сильно пострадавшая, не могла не принять призыв к осторожности. На ней было 1200 человек убитых и раненых, то есть на 300 более, чем при Абукире. "Эдгар" и "Изис", сражавшиеся с "Провестейном", и "Монарх", бывший на траверзе корабля "Гольстейн", имели вместе 120 убитых и 363 раненых. Никогда еще англичане не участвовали в таком кровопролитном сражении. Мачты и снасти были пробиты, паруса разорваны ядрами. Опасаясь стать на мель, они не подошли к датчанам на то расстояние, на каком думал сражаться Нельсон, и потому принуждены были действовать на дистанции 300-400 м против кораблей большого ранга, которые, не имея мачт{55}, часто вовсе скрывались в дыму. Кроме того, англичане не могли извлечь из своих вновь отлитых 68-фунтовых{56} каронад всей выгоды, какую дали бы эти орудия в сражении борт о борт. Несмотря на это, победа была полная. Они могли теперь, в первую благоприятную минуту, подвести к Копенгагену свои бомбардирские суда и осыпать город зажигательными снарядами. Но бомбардировка города, а в особенности с моря, вовсе не так разрушительна, как об этом думают. Англичане могли напугать женщин и детей, принести вред частным лицам, зажечь город в нескольких местах, и все-таки не удалось бы им восторжествовать над сопротивлением мужественного народа. Если бы кронпринц мог все это хладнокровно обдумать, то англичане отступили бы в от же день, под выстрелами неприятельских батарей, и едва ли в таком случае спасли бы все свои корабли; но, чтобы отвергнуть предложение Нельсона, нужно было равнодушно смотреть на пожар "Даннеброга", взлетевшего на воздух со всеми ранеными, нужно было решиться требовать новых жертв от храброго народа, и без того уже пострадавшего. Принц Фридрих, скончавшийся в декабре 1839 года, после долгого царствования и оплакиваемый целым государством, обладал всеми качествами доброго монарха; вот почему он не имел довольно твердости видеть долее страдание народа. Он велел прекратить огонь, и послал на "Элефант" своего адъютанта, генерала Линдгольма. Этот офицер имел просто приказание узнать: "С какой целью адмирал Нельсон писал свое письмо?" "Я, решился послать к принцу парламентера единственно по чувству великодушия", - отвечал Нельсон. "Я хотел дать время датчанам перевезти на берег раненых. Суда, которые спустили флаг, принадлежат мне; по моему усмотрению я сожгу их или уведу с собою; экипажи этих судов будут объявлены военнопленными. Только на таких условиях я решусь прекратить военные действия; но победа этого дня будет лучше всех моих побед, если эти переговоры сделаются предвестием прочного и продолжительного союза между государем Великобритании и Его Величеством королем датским. Адъютант мой отвезет принцу этот ответ. Впрочем, только один адмирал Паркер может определить продолжительность перемирия, а вести о нем переговоры вы можете на корабле "Лондон". Почти четыре мили разделяли "Лондон" и "Элефант", но несмотря на это, генерал Линдгольм поехал на адмиральский корабль. Едва он оставил "Элефант", как Нельсон приказал своей эскадре сняться с якоря последовательно и, миновав батарею Трекронер выйти из канала. Исполнение этого маневра доказало на деле, как опасно было бы его выполнить, если бы военные действия не были прекращены. "Дифайянс" и "Элефант" стали на мель в пушечном выстреле от датских батарей, один фрегат приткнулся у Миддель-Грунда, так что треть английского флота была на мели. При таких обстоятельствах излишние требования были неуместны. Нельсон сам поспешил вслед за генералом Линдгольмом на корабль "Лондон" и упросил адмирала Паркера подписать перемирие на 24 часа, чтобы в течение этого времени успеть стащить ставшие на мель корабли, и тогда уже приступить к более серьезным переговорам.
IV. Заключение перемирия между английским флотом и Данией 9 апреля 1801 года
Несмотря на утомление, англичане в течение этого неожиданного перемирия не теряли ни минуты времени. С помощью гребных судов отряда сэра Гайд-Паркера, они в продолжении ночи успели стащить с мели все свои суда, и отбуксировали призы за черту выстрелов неприятеля. Они увели даже корабль "Сьелланд", - приз, о котором можно бы еще поспорить. Комендант форта Трекронер позволил увести этот корабль из под выстрелов своих батарей, и за такую слабость коммодор Стеэн Билле вызвал его на дуэль.
Этот день, проведенный англичанами в беспрерывной деятельности, был печальным днем для Копенгагена. Раненых перевозили в госпитали, и каждый с трепетом отыскивал между ними друга, мужа или отца. Женщины с плачем теснились на улицах или спешили за город, унося с собой своих детей. Одни оплакивали потери прошедшего дня, другие спешили избежать несчастий, которые готовил им будущий. Копенгаген не привык еще к ужасам войны, и никто из старожилов не слыхал до того дня грома неприятельских пушек. Но между тем народная гордость примешивала к общему горю какую-то благородную восторженность. Казалось, что эта потеря возвысила датчан в глазах Европы, и жители ободряли друг друга, поддерживая такое мнение.
В тот же вечер Нельсон имел свидание с кронпринцем. Он съехал на берег в сопровождении капитанов Гарди и Фримантля; многочисленный конвой ожидал его на берегу и проводил до дворца. Таким образом он прошел сквозь густую и неприязненную толпу народа, собравшегося на его пути, и передал принцу предложения адмирала Паркера. Сэр Гайд-Паркер требовал, чтобы датчане, не медля, отложились от своих союзников, открыли свои порты английским кораблям и разоружили свою эскадру. Но эти гордые требования разбивались о твердость кронпринца. "Я мало надеюсь на успех этих переговоров, - писал на другой день Нельсон сэру Генри Аддингтону, первому министру Англии. - Нет сомнения, что в эту минуту Дания предпочла бы нашу дружбу всем другим союзам, если бы ее не удерживал страх перед Россией". Но в действительности, не столько опасность, сколько стыд перед подобной уступкой, был главным препятствием для заключения мира. Притом не только честь привязывала датчан к общему делу. Договариваться с Англией значило жертвовать правами своего флота, а кронпринц даже и в такой крайности не мог решиться на подобное унижение. "Дания не может допустить, - говорил он адмиралу, - чтобы останавливали ее военные суда, чтобы всякий мелкий крейсер удерживал целый датский флот, чтобы крейсер этот осматривал одно за другим суда целого конвоя и брал по своей прихоти те, которые ему покажутся подозрительными".
После первого свидания принца датского и Нельсона, переговоры шли уже только о перемирии, которое дало бы возможность английской эскадре идти свободно против русских и шведов. Кронпринц передал в Государственный Совет требования английских адмиралов, а там нашелся противник настойчивее и искуснее самого принца. Граф Бернсторф оспаривал шаг за шагом у пылкого и нетерпеливого Нельсона. Последний писал ему: "Оставьте вашу министерскую хитрость и вспомните, что вы ведете переговоры с английскими адмиралами, которые пришли к вам с открытым сердцем". Графа Бернсторфа мало тронула эта грубая откровенность. Он хотел, чтобы шведы, флот которых уже был в море, и русские, все еще находившиеся в Ревеле, успели укрыть свои корабли на рейдах Карлскроны и Кронштадта. Он знал очень хорошо, что если Дания уступит требованиям победителя, то Нельсон немедля войдет в Балтику, разобьет разрозненных союзников и явится в Копенгаген с новыми требованиями.
Переговоры тянулись, а между тем адмирал Паркер уничтожал свои призы, и вводил в Королевский фарватер бомбардирские суда. Датчане, со своей стороны, устраивали новые батареи и с твердостью ожидали возобновления военных действий. Только через пять дней после первого свидания Нельсона и принца условия перемирия были окончательно утверждены. 9 апреля они были ратифицированы кронпринцем и адмиралом Паркером. Во время переговоров датское правительство узнало о кончине императора Павла I и решилось согласиться на требования английских адмиралов, пока они еще не узнали об этом событии. Перемирие было заключено на 14 недель. В течение этого времени Дания обязывалась не разделять никаких мер, которые вздумали бы принять государства, составлявшие союз, обязывалась остановить свои приготовления и не давать своей эскадре никаких повелений для открытия военных действий. Английские суда имели полную свободу пройти Королевским фарватером в Балтийское море, и кроме того, могли запасаться провизией и водой, как в Копенгагене, так и по всем берегам Ютландии и Дании.
Подписав перемирие, Нельсон стал опасаться того впечатления, которое оно могло произвести в Англии. Он сам чувствовал, что оно есть не что иное, как залог неполной победы, и однако во мнении моряков Балтийская экспедиция будет всегда одной из самых блестящих дел Нельсона. Один он мог выказать столько смелости и настойчивости; один он мог решиться предпринять борьбу с такими огромными препятствиями и преодолеть их. Когда в 1807 г., после Тильзитского мира, Англия решилась сделать новое нападение на Копенгаген, то для выполнения того, что Нельсон сделал с 12 кораблями, послано было 25 линейных кораблей, 40 фрегатов и 27000 войска. Зунд прошли до объявления неприязненных действий, ни один корабль не вошел в Королевский фарватер, не выдержал огня неприятельских батарей. Остров Зеландия был окружен цепью судов; войско высажено на берег ниже Эльсинора, и Копенгаген, сожженный бомбами и калеными ядрами, уступил только правильной осаде.
V. Нельсон, главнокомандующий Балтийской эскадрой 5 мая 1801 года
Нельсон ничего не знал о кончине императора Павла I, и, по его мнению, Балтийская экспедиция только начиналась. Недостаточно было обезоружить Данию; надлежало еще не упустить русскую и шведскую эскадры, и Нельсон не без причины опасался, что потерял во время переговоров драгоценные минуты. 9 апреля он писал графу Сент-Винценту: "Если бы это зависело от меня, то я уже 15 дней тому назад находился бы у Ревеля, и ручаюсь, что русский флот вышел бы из этого порта не иначе, как с разрешения нашего Адмиралтейства".
Отдавая полную справедливость прекрасным качествам адмирала Гайд-Паркера, Нельсон однако с трудом переносил его "неповоротливость". Сэр Гайд-Паркер решился войти в Балтику не прежде, как через два дня после заключения перемирия, отослав предварительно в Англию корабль "Гольстейн", единственный из всех датских кораблей уцелевший от истребления, и с ним вместе корабли "Монарх" и "Изис", на которые перевезли всех раненых эскадры. Но, чтобы миновать банки, находящиеся между островами Амагером и Сальтгольмом, нужно было перегрузить артиллерию на купеческие суда, и то еще, несмотря на эту предосторожность, многие корабли несколько раз коснулись мели. Наконец, после многих трудов, англичане, к общему удивлению моряков севера, вошли 12 апреля в Балтийское море путем, который до тех пор считался непроходимым для больших флотов. Сэр Гайд - Паркер немедленно пошел с 16 линейными кораблями к острову Борнгольму, надеясь захватить там шведскую эскадру; но уже было поздно: узнав о происшествиях в Копенгагене, эскадра эта скрылась в Карлскроне. Паркер следовал за нею, как вдруг 23 апреля он получил письмо от графа Панина, который извещал его о кончине императора Павла и о желании императора Александра Павловича возобновить между обеими державами прежние дружеские отношения. Это письмо заставило Паркера прервать свои операции, и стать на якорь в Кёге-бухте, немного южнее Копенгагена. Здесь нашел он повеление возвратиться в Англию, и передать Нельсону командование флотом.
Узнав о событии, вследствие которого морская коалиция северных держав должна была разрушиться сама собою, Паркер хотел было выжидать, но такое положение не нравилось его пылкому преемнику. Первый сигнал, которым Нельсон уведомил свои корабли, что командование флотом перешло в другие руки, был: поднять все гребные суда и приготовиться сняться с якоря. 7 мая 1801 г. он вышел из Кёге-бухты и, подойдя к Борнгольму, стал опять на якорь, чтобы переждать свежий ветер. Здесь он разделил свои суда на два отряда. Самых плохих ходоков оставил у Борнгольма, чтобы наблюдать за 6 кораблями, составлявшими шведскую эскадру, а сам с 10 74- пушечными кораблями, с 2 фрегатами и бригом пошел к Ревелю. Он хотел захватить там русский флот и, имея в руках этот важный залог, требовать немедленного освобождения английских судов, задержанных по повелению императора Павла I в русских портах. Однако в то же время он старался успокоить императора Александра относительно своих намерений.
"Я счастлив, - писал Нельсон графу Палену, - что имею возможность уверить Ваше сиятельство в совершенно миролюбивом и дружественном содержании инструкций, полученных мною относительно России. Прошу вас заверить Его Императорское Величество, что в этом случае собственные чувства мои вполне соответствуют полученным мною приказаниям. Я не могу этого лучше выказать, как явившись лично, с эскадрой в Ревельский залив или в Кронштадт, по желанию Его Величества. Этим я хочу доказать дружество, которое, как я надеюсь, будет при помощи Божией, вечно существовать между нашими государями. Присутствие мое в Финском заливе принесет также большую помощь английским купеческим судам, зимовавшим в России. Я распорядился так, чтобы в эскадре моей не было ни бомбардирских судов, ни брандеров, и этим хотел показать еще яснее, что не имею никакого другого намерения, кроме желания выразить то глубокое уважение, какое я питаю к особе Его Императорского Величества".
Попутный ветер быстро привел эту миролюбивую эскадру ко входу в Финский залив. 12 мая она бросила якорь на Ревельском рейде; но уже 3 мая русские корабли оставили этот порт и скрылись в Кронштадте, хотя для этого пришлось пропилить лед, стоявший в гавани. Крепость Кронштадт, так сказать, военный арсенал и оплот Санкт-Петербурга, находится в глубине Финского залива. Как и в Карлскроне, узкий фарватер его защищен сильными фортами, которым нечего было опасаться даже смелости самого Нельсона. Русское правительство успокоилось относительно своего флота, а потому присутствие английской эскадры в Ревеле тем сильнее его оскорбляло. Граф Пален немедленно написал Нельсону, что, по мнению императора, подобное поведение не согласуется с желанием Британского Кабинета возобновить дружеские отношения, так долго царствовавшие между обоими государствами. "Его Величество, - писал он, приказал мне объявить вам, милорд, что единственным доказательством искренности ваших намерений будет немедленное удаление от Ревеля флота, которым вы командуете, и что никакие переговоры не могут иметь места, пока военная эскадра будет находиться в виду крепостей Его Императорского Величества".