Злобин Анатолий Павлович. День директора

   - А как брак идет? Все пятьдесят штук подряд или нет?
   - Вразнобой, - отвечает начальник сборки.
   - Тогда надо повторить без шпонки.
   Второй раз коленчатый вал проходит по линии без шпонки. Третий раз. Красный свет. Крас... Нет, не горит. Вот в чем истинная причина, что я говорил!
   - В чем? - спрашивает Поташов, оборачиваясь.
   - Лампочка перегорела, - бойко отвечает молодой инженер с припевом: что я говорил, пять минут назад доказывающий, что паз виноват.
   Но лампочка при следующем пропуске шпонки загорается снова. Кто виноват? Почему молчите, тов. Чтояговорилкин?
   Наконец торжествующий механик извлекает на свет божий клемму с едким пятнышком ржавчины на месте контакта. Пятнышко виновато, из-за него и не контачит лампочка. Телефон в гостинице тоже из-за клеммы не работал.
   Подумать только, из-за такого малого пятнышка пришлось снять с конвейера пятьдесят двигателей. Что теперь с ними делать? Начальник сборки говорит, что сможет устранить такой пустяковый дефект, не разбирая двигателя.
   Хорошо. В порядке исключения дается разрешение. Но на будущее учтите.
   - И заменить клемму!
   А как же с двухколенчатой Валей? Ведь она первая подала мысль о неисправности прибора. Предъявленное обвинение снимается с Вали, можно объявить ей благодарность, если бы она при этом не ходила по проходу.
   Кто же все-таки виноват? Конкретных виновников нет, электроника подвела, она и виновата. Клемма была рассчитана на миллион включений - и чтобы ни одной осечки. Но где-то по дороге осела капелька вредной жидкости.
   Раньше во всем был виноват стрелочник. Теперь причина иная - клемма. Виноватых нет.
   - Теперь вы видите наши сложности, - говорит Виктор Денисович, когда технологическое следствие было закончено и мы покинули сборку. - Если электроника отказывает, в этом виноваты люди. Мы часто говорим: новая техника облегчает труд. Это верно, но это еще не все. Новая техника предъявляет к современному рабочему новые требования. Труд никогда не сделается легким.
   Эпоха благоразумия.
   Что дальше?
   - Едем в наши трущобы, - продолжал Виктор Денисович. - Не хотел вам их демонстрировать, но так уж случилось. Сегодня там назначено собрание, вернее, политчас. Мне выступать и отвечать на вопросы. Последнее для руководителя всегда неприятно.
   Чтобы попасть на другой конец завода, пришлось вызвать машину. Едем по внешней дороге, проложенной вокруг всех заводов КамАЗа.
   - Как же вам удалось создать трущобы на новом заводе?
   Поташов смеется:
   - По собственной инициативе. В проекте, разумеется, их не было. Это как у того строителя, который на вопрос, что он строит, отвечал: "Не знаю. Что получится".
   В радиолетописи Светланы Фефиловой говорилось: первый двигатель изготовлен в 1975 году. Отметили выпуск десятитысячного, стотысячного и так далее. Выпущенные двигатели, естественно, не валяются на складе, у нас кризиса перепроизводства нет. Двигатели работают, крутят колесо. И скоро стал вопрос: где ремонтировать выпущенные двигатели?
   Ответ: нужен завод по ремонту двигателей. Собственно, такой завод был заложен в проекте, но чертеж, увы, не всегда совпадает с натурой ремонтного завода в положенный срок в натуре не возникло.
   А тут и вовсе тревога: первые двигатели отработали в автохозяйствах положенный срок, грузовики стали. Необходим срочный ремонт. Кому ремонтировать? И тогда кто-то сказал:
   - У нас же есть завод двигателей.
   Ну конечно, обувная фабрика обязана заниматься ремонтом собственной обуви. Пусть часовой завод ремонтирует свои часы. Но фраза о заводе двигателей была сказана в высоких сферах и, в сущности, была справедлива, завод двигателей действительно был.
   - Мы согласны, - сказал Поташов. - Нам самим интересно посмотреть, что там в первую очередь выходит из строя. Ремонтный опыт пойдет нам на пользу. Усилим узлы. Улучшим конструкцию.
   Так внутри завода двигателей возник заводик по ремонту оных же. Участки пришлось создавать наскоро. Оборудование - с бору по сосенке. Но существующий в чертежах завод по ремонту двигателей уже строится...
   - Теперь получили твердый план на ремонт, - заключает Поташов свой рассказ. - А это, сами понимаете, много значит.
   Автомобиль въезжает под своды корпуса. Здесь и правда несколько грязновато.
   Разобранные, выпотрошенные, двигатели рядами выстроились на полу.
   Вступили, что называется, в зону контрастов. Только что тянулись на конвейерах, стояли на стендах новые двигатели, еще не сделавшие ни одного оборота, белые, пахнущие металлом, немые. И вот они же, уже промчавшиеся сквозь рев и огонь, пережившие миллионы взрывов и столько же воскресений, рождавшие на свет мощь и стремительность, а теперь обессиленные, измочаленные, утратившие упругость, черные от нагара, пропахшие копотью и перегаром, умолкнувшие и разъятые.
   А если при этом масло на полу, то это как почетный трудовой пот во время исполнения работы.
   - Каковы трудяги! - замечает Поташов, видя, что я разглядываю двигатели. - Нам сюда.
   Поднявшись по железной лесенке, попадаем в комнату со стеклянными стенами, как бы висящую над пролетом. На скамьях тесно сидят рабочие. Грузный мужчина с раскрытой брошюрой в руках расположился за председательским столом.
   Так я попал на собрание, проводимое в цехах по определенному графику. На заводе десятки цехов, директору не разорваться, поэтому он выбирает для посещений наиболее ответственные участки.
   Виктор Денисович говорил о съезде партии и обязательствах, взятых заводом, затем перешел к конкретным задачам цеха. Его речь свидетельствовала о том, что он прекрасно знает обстановку в цехе, хотя, по его словам, не был здесь больше месяца.
   Все шло как по маслу. Я уже подумал было: а не запланированное ли это ради галочки мероприятие? Но тут Поташов объявил:
   - Прошу задавать вопросы.
   Привычная тишина, возникающая в таких случаях в зале, продолжалась недолго. Вторичного приглашения ждать не пришлось, в задних рядах поднялся высокий рабочий в серой спецовке:
   - Хочу спросить: почему тоннель в столовую перекопали?
   - Зачем вы в дальнюю ходите? - спрашивает в свою очередь Поташов. - У вас же своя есть. Или дальняя лучше?
   Голоса: Конечно, там лучше. Никакого сравнения.
   Директор. Хорошо. Ходите в дальнюю. Ремонт в тоннеле кончим на этой неделе.
   Вопрос. У меня вопрос-пожелание: нельзя ли выездной буфет организовать к нам поближе?
   Директор (обращается к начальнику цеха). Как, Иван Васильевич, можно это сделать? Вот и хорошо. Решайте вопрос сами, это ваша компетенция.
   Вопрос. У нас салфеток нет. Когда они будут?
   Директор. По плану мы должны получить девяносто тысяч. Получили ноль. Это мое упущение, буду добиваться. Если не салфеток, то хотя бы ветоши.
   Вопрос. Самый скромный вопрос. Что слышно относительно пятидневки?
   Директор. Пятидневка будет. Перейдем в этом году, как записано в нашем договоре. Но если реально, думаю, не раньше тридцать первого декабря. Причина та же. Я вам обстановку нарисовал - пускаем вторую очередь.
   Вопрос. Умывальников в туалете мало.
   Директор. Как, Иван Васильевич, поставим умывальники? Когда? После плана? Значит, завтра, ибо план мы с вами дадим сегодня. Я полагаю, что умывальники должны идти впереди плана.
   Вопрос. Как быть с ботинками? У нас буквально горят.
   Директор. Об этом знаю. Ботинки на вашем участке не положены по нормам, хотя, по существу, это неправильно. Я понимаю, это нужно. Дайте мне срок до вечера. Постараюсь что-либо придумать.
   Вопросы продолжали сыпаться. Ни один не заставал директора врасплох. Директор тут же принимал решение или же назначал срок его исполнения. Такой стиль работы можно было бы назвать великолепным, если бы не было более точного эпитета - деловой.
   Мы снова в кабинете директора. Я заметил, Поташов ничего не записывает, хотя деловая книжка лежит на его столе. Он без видимых усилий справлялся со скапливающейся информацией.
   Наше условие в основном продолжало соблюдаться: я стараюсь отвлекать директора вопросами только в самых необходимых случаях. Технология тут такая: директор руководит вверенным заводом, я строчу в блокноте. Это называется "фотография рабочего дня современного руководителя". Правда, без хронометража.
   Нет металла для клапанов. Директор советует обратиться на склад и впредь не допускать дело до критической ситуации.
   Начал поступать некачественный инструмент. Что скажет Виктор Петрович? Вопрос надо не поднимать, а решать. Вы даете мне ответ на уровне не отвечающего за это дело.
   Тут я услышал по селектору: "Салфетка". Директор Поташов начал заниматься салфетками.
   - Петр Павлович, как у нас дела с салфетками?
   - В июне получили двадцать пять тысяч - с огромным трудом. Предупредили: больше не будет.
   - Хорошо, Петр Павлович, я больше на рабочее собрание без вас не пойду. Предоставлю вам возможность отвечать на все вопросы о чистоте. У вас хорошо получается.
   - Виктор Денисович, я вас не до конца информировал. Мы получили ветошь. Сегодня роздали по цехам.
   - Что же она плохая, Петр Павлович?
   - Я бы не сказал.
   - Покажите мне.
   И вот уже мотокар везет на ремонтный участок мешки с ветошью. Директор переключился на башмаки, выискивая на складе сто пар спецобуви.
   - Знаю, - говорит он в селектор. - Не положено им. А зря! Они же на масле стоят, у них подошвы сгорают. Так что возьму грех себе на душу. Подпишу сто пар. Не волнуйтесь, подпись моя, я и отвечать стану.
   Предпоследний день месяца, решается план, а директор занимается ветошью, башмаками. В ответ на мой наводящий вопрос Поташов сдвинул брови:
   - Что же, по-вашему, я должен гайки выколачивать? Или коленчатые валы выправлять? В цехах есть кому этим заниматься. И вообще, сегодняшний план не есть дело директора. Я обязан обеспечивать будущий план. В современном производстве нет мелочей. Все взаимосвязано. Будущий план зависит в том числе от ветоши и ботинок. Меня другое заинтересовало, не знаю, обратили ли вы внимание - активная позиция самих рабочих на собрании. Вот это меня радует.
   Я ответил, что, конечно же, обратил внимание, но выжидал, пока Поташов сам заговорит об этом.
   - Это новое, - убежденно говорил Виктор Денисович. - Раньше во время приема по личным делам или на собраниях задавали один вопрос: когда дадите квартиру? Теперь все вопросы стали личными: ветошь, инструмент, башмаки. Расширился круг интересов. Рабочий человек все более чувствует себя подлинным хозяином на производстве. Он отвечает за все. И это сознание ответственности, я думаю, есть самое ценное, что сформировалось за эти годы. Может быть, это даже важнее самого явления КамАЗа. Ну, подумаешь, построили завод, начиненный самой передовой техникой. А что там, по ту сторону начинки? Каковы отношения между людьми?
   Директор Поташов прав. Он не ветошь нынче добывал, но складывал новые отношения между людьми. Можно выполнить и перевыполнить план по дизелям, но при этом что-то утратить в человеческих отношениях, ведь план все равно считается выполненным. Но это будет всего-навсего план по дизелям, не более того. А вот если сдвинулось хоть на миллиметр прежнее отношение к работе, это факт первостепенный, хотя, скорее всего, он остается не отмеченным в суточных сводках.
   Тут в динамике раздался знакомый голос:
   - Говорит радиоузел завода. Передаем итоги работы за первую смену. С конвейера сошло рекордное число двигателей за месяц. Хорошо потрудились бригады Фетисова из цеха алюминиевых деталей, Байкова и Депутатова из цеха блоков и гильз. Поздравляем лучшие бригады.
   Досадный случай произошел на сборке, когда из-за неисправности прибора пришлось снять с конвейера пятьдесят двигателей. Сейчас эта неисправность устраняется.
   Темп, взятый коллективом в последнее время, не должен снижаться.
   - А это значит, - подхватил Поташов, - что настал час обеда второй смены. Между прочим, не мешало бы и нам подкрепиться.
   Время, ответов
   Столовая обширна. За все столы, вытянувшиеся тремя рядами по залу, могут одновременно сесть полторы тысячи человек. Я поежился, представив себя в центре этого жующего зала, но сейчас столовая была почти пуста. Вторая смена заканчивала обед, о чем свидетельствовали опорожненные судки.
   Пристроились в углу зала с надписью "диетический стол". Тут события сбились с утвержденного графика. Едва Поташов доел щи из судка, как его позвали к телефону. Я остался один. Впрочем, не совсем. За соседним столом боком ко мне сидел мужчина в синем костюме. Лицо его показалось мне знакомым. Кажется, это Тихомиров, профессор социологии. Он часто ходит на собрания очеркистов, проявляя неподдельный интерес к нашему незатейливому жанру. Тихомиров перешел со своим судком к моему столу.
   - Здравствуйте, - сказал он резко. - Признавайтесь, это вы писали "Камские встречи"?
   Автор (польщенно). Виноват. Спасибо за внимание. Это я. Читатели нас не очень балуют.
   Читатель. Давно собирался поговорить с вами. В течение десяти лет вы ведете наблюдение за объектом, это похвально. Метод длительного наблюдения весьма перспективен. Но у меня имеются серьезные претензии. Почему вы уходите от ответов? И вообще, зачем эти роковые вопросы? Что они дают?
   Автор (обескураженно). Не совсем понимаю вас.
   Читатель. Сейчас поймете. Вот вы в своих очерках о КамАЗе писали о какой-то камазофии. А между тем не ответили, что это такое. Хороша ли камазофия? Полезна ли она для нашего дела или нет? Вопрос поставлен, ответа нет.
   Автор. Могу ответить. Постановка вопроса важна не менее ответа. Что же касается камазофии, то это нравственное направление этической мысли, если хотите, теория перегрузок. И вообще, хотел бы вас спросить: может ли один и тот же человек ставить вопросы и отвечать на них? Не значит ли это, что вопрос был некорректный, если я, задавая его, уже знал ответ? Ведь в этом случае вообще можно подогнать вопрос под заранее подготовленный ответ, не так ли? Если мне заранее вручен ответ: "КамАЗ - лучший завод", к чему задаваться вопросом: "Какой завод лучший?" Не зная ответа, я, может быть, и задумался бы, а так мне и думать нечего. Все отвечено наперед. Нет, уважаемый читатель, я предпочитаю вопросы, на которые нет заранее данных ответов.
   Читатель. Вы упорствуете. Это опасно. Ваша любовь к так называемым вечным вопросам вредна вдвойне. Вы ставите общие проблемы и тем самым отвлекаете нас от решения конкретных задач. Поясню свою мысль примером. Директор завода двигателей В.Д.Поташов сидит в кресле, перед ним проблема: где достать металл для клапана? И Поташов мучается, преодолевает, но достает металл. Тут в кабинет входите вы с автоматическим пером в руках и раздается роковой вопрос: "А почему, товарищ директор, у вас вообще нет металла?" Уверяю вас, от такого вопроса металла не прибавится. Вы согласны?
   Автор. Предположим, металла действительно не прибавится, и я своим вопросом отвлекаю директора Поташова от решения конкретной задачи по доставанию конкретного металла для столь же конкретного клапана. Директор всеми правдами и неправдами достал металл, но причина его нехватки осталась невыясненной. Значит, завтра история может повториться, опять нет металла, опять надо его доставать. Так будет каждый день. Если же мы зададимся вопросом "почему вообще нет металла?" и сумеем ответить на него объективно, то сможем впоследствии устранить причину, и перебои в доставке прекратятся вообще. Вечный вопрос помогает решить вечное явление, для того он и задается. Можно задать такой вечный вопрос, что на него пятьсот лет станут искать ответ всем человечеством.
   Читатель. Не будем хлопотать обо всем человечестве, сузим наши рамки, так будет надежнее. Какой глобальный вопрос интересует вас в первую очередь на КамАЗе?
   Автор. Вот видите, у вас ответ стоит впереди вопроса, готов спорить, что знаю ваш ответ.
   Читатель. А я и не скрываю. Впереди человек. Что я могу еще ответить?
   Автор. А вот мне не ясно.
   Читатель. Это забавно. Если не трудно, объяснитесь.
   Автор. Извольте. Вот я читаю городскую газету "Знамя коммунизма", выпускаемую под руководством моей героини Татьяны Беляшкиной, и там ясно сказано: впереди человек. Включаю заводское радио, Светлана Фефилова говорит нам о том же: впереди человек. Грузовик стоит на втором месте. Но вот я иду на завод, где эти грузовики производятся, и там передо мной другой лозунг: "Что ты сделал сегодня для грузовика?" Директор кричит "Давай грузовики!" Мастер кричит: "Где грузовики? Почему встали?" На первом месте стоит грузовик. О человеке, который только что декларировался, забыли. Люди работают без выходных, по растянутому графику, чтобы непременно дать план по грузовику. Человек затерт, раздавлен, оттиснут на второй план. Грузовик переехал человека. И вопрошающий палец указывает: "Что ты сегодня сделал для...?"
   Читатель (порывисто перебивает). Что вы хотите? Чтобы люди не давали грузовиков? Ведь труд есть первая потребность.
   Автор. Вот мы и перешли к другому вечному вопросу: потребность или понуждение? И снова я отвечаю себе: я не знаю. Потому и ставил свой вопрос. Я думаю, что ответ вообще качается.
   Читатель. Как вы это конкретно видите?
   Автор. Решили строить КамАЗ и при нем город на полмиллиона жителей. С чего начинать строительство? Первым делом выкопали котлован, вцепились в землю. Вот вам: впереди грузовик. Стройка идет, стало видно, что город отстал от завода. Прилетел министр со строжайшим указом: все силы бросить на город, срочно возводить соцкультбыт. Глядишь, теперь человек впереди. Однако же ему не дают оторваться слишком далеко. Стадион? Ничего, стадион мы вам срежем. Подождет. Бассейн? Одно к одному, режь и бассейн. Сначала построим склад для запасных частей. Снова впереди грузовик. В этом смысле я говорю: ответ качается.
   Читатель. Вы защищаете принцип неопределенности, это пассивная позиция. Где ваше активное вторжение в жизнь? Где действенность вашего слова?
   Автор. Я знаю одно. Мой ответ должен быть точным, но не мгновенным. Неточный ответ, даже самый радужный, принесет больше вреда, нежели пауза, взятая для раздумья.
   - С кем это вы так жарко спорите? - спросил голос со стороны.
   Я оглянулся. Мой оппонент в синем костюме куда-то исчез. Лишь рука с опорожненным судком торчала из окна для раздачи блюд. Передо мной стоял улыбающийся Виктор Денисович Поташов.
   - Разве все это вслух было? - удивился я. - Извините.
   - Поехали, - сказал Поташов.
   - А как же план? - не удержался я.
   - План мы дали. Не вечно же служить грузовику.
   1979