Страница:
– Садитесь.
Мы втроем взгромоздились на мотоцикл, я дал газ, и машина, буквально взвизгнув своим весьма маломощным для навьюченного на нее груза мотором, выехала на деревенскую улицу.
Километров через пять я уловил сквозь стрекот мотора посторонние шумы двигающейся навстречу техники и резко затормозил, выключив двигатель. Оба моих соратника уставились на меня.
– Навстречу едет что-то тяжелое, – коротко проинформировал я их, – надо разгрузить мотоцикл и укрыться.
От того места, где мы остановились, до ближайшей опушки было около двадцати пяти метров, так что едва мы успели скрыться, как на дорогу выехал странный механизм, представлявший собой угловатый коробчатый корпус, поставленный на гусеничный ход. Впереди торчал короткий орудийный ствол. Похоже, это было некое самоходное орудие. Сразу за ним двигалось еще одно транспортное средство, отдаленно похожее на то, у которого мы встретили младшего политрука. Только его кабина и грузовой кузов оказались сделаны из металла и составляли единое целое. А следом за ним ехало несколько транспортных средств третьего типа, отличающихся от иванюшинского только некоторыми не слишком значительными деталями. Вся колонна остановились у брошенного нами мотоцикла, после чего из транспортного средства, следовавшего вторым в колонне, выбрались несколько человек и, подойдя к мотоциклу, принялись что-то оживленно обсуждать. И в этот момент Иванюшин открыл по ним огонь из пулемета, который мы сняли с коляски мотоцикла.
Это было настолько глупо и неожиданно, что я на долю секунды оцепенел, а затем, наклонившись к Головатюку, пальцами разорвал горловину его сидора и, глубоко засунув руку, торопливо выгреб со дна десяток лимонок. К тому моменту по нам уже открыли ответный огонь, так что вокруг вовсю свистели пули и сыпались срезанные ими ветки кустов, под которыми мы укрылись. Так что разгибать усики фиксаторов предохранителя мне пришлось лежа на земле и практически на ощупь. Когда я покончил с этим делом у последней лимонки, огонь, ведущийся в нашу сторону, стал таким плотным, что пришлось слегка приподняться, чтобы оценить обстановку.
Результат оценки меня не порадовал. В транспортных средствах третьего типа, столь похожих на транспорт младшего политрука Иванюшина, перевозили солдат, и сейчас они выпрыгивали из кузовов, практически сразу же открывая огонь в нашу сторону. Навскидку мы ввязались в бой с десятком монад, то есть с сотней с лишком солдат, да еще со средствами усиления. Я зло оскалился: ну младший политрук!.. Впрочем, клясть бестолкового подчиненного времени не было. Я быстро ухватил первую лимонку и резким, без замаха, движением швырнул ее в кузов ближайшего транспортного средства, из которого еще выскакивали солдаты, вторая отправилась чуть дальше, поскольку выскочившие заняли позицию на обратном скате дороги, третья влетела в кузов второго, четвертая, пятая, шестая, седьмая… Взрывы следовали один за другим, сразу добавив в какофонию боя свою внушительную ноту. Со стороны противника, часть сил которого уже начала обходить нас с флангов (вполне грамотная тактика), послышался истошный вопль:
– Ахтунг! Цурюк! Гранатверфер! Гранатверфер!
Последнее слово мне что-то напомнило, но что, я пока не понял. Да и по поводу самого языка я уже был не столь уверен. Какие-то ассоциации он у меня вызывал. Но точнее в этой суматохе я ничего вспомнить не мог. Так что решил считать это слово названием некого средства огневой поддержки.
Я сделал паузу, оценивая обстановку на поле боя. Похоже, продвижение групп флангового обхода замедлилось. Оно и понятно. Наличие средств поддержки означало, что устроившее засаду подразделение достаточно сильно и организованно, так что попытка переть буром может выйти нападающим боком. Ибо наша, судя по количеству задействованных стволов, явно малочисленная группа могла оказаться всего лишь приманкой, предназначенной для того, чтобы завести подразделения, совершающие маневр обхода, в ловушку, например на подготовленное минное поле или в заранее пристрелянный огневой мешок…
– Отходим! – рявкнул я. – Немедленно!
Головатюк тут же прекратил огонь и принялся, лежа на брюхе, пятиться назад, волоча за собой разорванный сидор, а вот младший политрук никак не отреагировал на мою команду, продолжая самозабвенно давить на гашетку своего пулемета. Я с большим удовольствием отвесил ему подзатыльник.
– А? – ошалело дернулся он, уставившись на меня.
– Отходить, я сказал! – прорычал я, делая зверское лицо.
– Но…
– Быстро! – возвысил я голос. – Куда?! – дернул я его за шиворот, когда он попытался подняться на ноги. – Ползком!
Иванюшин двинулся следом за Головатюком, правда, гораздо более неуклюже. Я снова развернулся в сторону противника, и в этот момент выстрелило самоходное орудие.
Выстрел оказался не слишком удачным. Мы находились ниже уровня дороги, так что снаряд прошел гораздо выше, не задев никого из нас, но его психологическое воздействие оказалось гораздо более эффективным. Иванюшин дернулся, вместо того чтобы продолжать двигаться ползком, ожидая момента, пока между ним и противником, ведущим огонь, не окажется достаточного количества стволов и веток, способных защитить от поражения летящих в нашу сторону пуль, испуганно вскочил на ноги и бросился наутек. Теперь он мог рассчитывать только на удачу. Я зло выругался, но ничего уже поделать было нельзя. Оставалось только надеяться, что Головатюк окажется психологически более стойким и не последует его примеру. А если нет… что ж, в таком случае придется снова положиться на удачу.
Я швырнул три оставшихся лимонки в сторону левой из обходящих нас с флангов групп, постаравшись положить их в геометрические центры наибольших скоплений личного состава, а затем подхватил «дегтярь» и принялся прореживать правую группу. После полутора десятков выстрелов пулемет вхолостую щелкнул: закончился боезапас. Я досадливо сморщился и, подтянув к себе наш веревочный контейнер, быстро извлек из него еще один пулемет, снятый с коляски второго мотоцикла, который мы бросили на дороге. Питание боезапасом у него осуществлялось путем использования ленты емкостью навскидку патронов в пятьдесят, уложенной в металлическую коробку. А таких коробок у меня было аж четыре, так что должно было хватить…
– … Здравствуйте, товарищи бойцы, – поприветствовал я двух новичков.
Один тут же вскочил на ноги и, разгладив гимнастерку, попытался принять строевую стойку. А второй окинул меня равнодушным взглядом и не пошевелился. Все понятно. Я сделал шаг вперед и со столь же равнодушным лицом отвесил ему сильную оплеуху. Он кувыркнулся и вскочил на ноги, держась за щеку, на которой наливался багровым цветом след от моей ладони.
– Ах, ты… – Он бросился ко мне, отводя руку назад для размашистого удара.
Я поймал его кулак, устремившийся к моей переносице, и, чуть закрутив запястье, легким толчком правой руки развернул бойца, используя для этого его собственную инерцию, после чего взял на болевой прием. Жестко зафиксировав его руку, я несколько секунд держал бойца в полуподвешенном состоянии, а затем отпустил и сделал шаг назад. Он шумно выдохнул, повернулся, вытер пот, от боли выступивший на лбу, и уставился на меня. Я сказал:
– Попробуем еще раз. Здравствуйте, товарищи бойцы!
На этот раз передо мной вытянулись оба.
– Здрав… жел… тарщ командир.
Я по-прежнему был в той самой гимнастерке без знаков различия, в которую меня обрядили еще в особом отделе, поэтому обратиться ко мне по званию было для них несколько затруднительно. Хотя звание я себе, так сказать, присвоил…
… От немцев мы оторвались. Большую часть оружия и припасов пришлось бросить, но хозяйственный Головатюк уволок-таки порванный мною сидор. Я же, расстреляв все патроны, выбросил пустой пулемет и, подхватив также пустой «дегтярь», патроны к которому в сидоре у Головатюка, как я помнил, имелись, быстрым скользящим шагом двинулся за своими подчиненными.
Вслед не стреляли. Последнюю сотню патронов из трофейного пулемета я использовал как раз на то, чтобы отучить оставшихся в живых высовываться. Так что ответный огонь практически затих. В принципе, если судить по этим пятнадцати минутам боя, я был способен уничтожить все вражеское подразделение, включая самоходное орудие. Ну не полностью, хотя расстрелять приборы наблюдения и сбить гусеницу я был способен даже с учетом того рассеивания, которое давало местное оружие. Но в данный момент делать этого совершенно не следовало. Да и проверять было все-таки рискованно. Несколько попаданий местных тяжелых пуль, и у меня серьезно снизится подвижность, а при нынешнем соотношении сил меня вполне можно нашпиговать свинцом, как каплуна изюмом. И все. С сотней пуль в жизненно важных органах никакой метаболизм не справится. Так что оторвались, и ладно…
Головатюка и Иванюшина я догнал где-то метров через четыреста. Сержант довольно грамотно занял позицию на противоположной стороне небольшого овражка, а младший политрук со своим пулеметом залег шагах в десяти справа от него. Но крайне неудачно. Я поморщился: дал Бог бойца!.. Если судить по результатам только что состоявшегося боя, оружием он владеет крайне слабо, физически не подготовлен, тактически неграмотен, психологически неустойчив… и при этом командир! Интересно, какие функции возложены в этой армии на младших политруков?..
Я обошел овраг и приблизился к залегшему Иванюшину, безотрывно пялящемуся в том направлении, откуда мы пришли. Он не замечал меня до того момента, пока я не присел на корточки рядом с ним.
– Ой!.. Товарищ командир… – он оторопело покосился в прежнем направлении, – а как вы…
– Как ты меня назвал? – негромко прервал я его.
– Това… товарищ командир, – тихо повторил он, уже понимая, к чему я клоню.
– Тогда почему ты открыл огонь, не дожидаясь моей команды?
Младший политрук сглотнул.
– Я… это… товарищ Сталин… беспощадно уничтожать врага…
– Ну про это я уже читал. Как раз в том тираже дивизионной газеты, оставшимся там вместе с кучей крайне полезных вещей, которые пришлось бросить, – покачал я головой.
Иванюшин набычился. Да уж, с дисциплиной тут как-то не очень.
– Скажи мне, младший политрук, – вкрадчиво начал я, – а сколько врагов ты собирался уничтожить, прежде чем уничтожат тебя?
Он гордо вскинул голову:
– Столько, сколько удалось бы!
– Ну примерно?
Младший политрук снова дернул головой.
– Там их было достаточно.
Я вздохнул:
– Судя по результатам твоей первой очереди, выпущенной с тридцати метров по неподвижно стоящему противнику, тебе это не помогло бы.
Иванюшин погрустнел и насупился. Действительно, его первая очередь, выпущенная почти в упор по довольно тесной группе из трех человек, привела в лучшем случае к легкому ранению одного из них. Большая часть пуль бесполезно пробарабанила по броне транспортера и самоходного орудия.
– Благодаря твоей недисциплинированности мы ввязались в бой, не изготовившись к нему, потому что и мое оружие, и оружие старшего сержанта Головатюка находилось в походном положении, на неподготовленной позиции, против превосходящих сил противника. Это почти неминуемо должно было привести к нашему уничтожению, причем при крайне низких потерях со стороны противника.
– Ну не привело же? – огрызнулся младший политрук.
Я заинтересованно посмотрел на него. Он что, действительно настолько тупой или просто притворяется?
– Благодаря тебе?
Иванюшин нахохлился.
– А вот благодаря тебе мы потеряли большую часть вооружения и припасов. И сейчас, вместо того чтобы уже через несколько часов присоединиться к нашим линейным частям и вступить в бой в составе полноценного подразделения, вынуждены будем эти несколько часов отрываться от преследования.
Последнее утверждение могло быть и неправдой, все-таки моя последняя серия могла очень сильно отбить охоту у противника к дальнейшему преследованию, но я все равно предпочел бы как можно дальше удалиться от места только что состоявшегося боя. Да и слегка погонять этого туповатого героя тоже следовало.
На ночевку мы остановились часа через три, хотя до темноты, судя по положению местного светила на небосводе, оставалось еще несколько часов. Но мои подчиненные уже были на последнем издыхании. Поэтому я скомандовал привал и приказал обустраивать лагерь, а сам отошел подальше в лес и забрался на высокое дерево.
Леса здесь были знатные – густые, смешанные, по всему видно, реликтовые. И отчего-то состояли в основном из терранских пород. Похоже, ресурсы на терраформирование этой колонии были затрачены ну просто немыслимые. Как на Троне и еще десятке миров Метрополии…
Особо много мне разглядеть не удалось, но, судя по хвостам пыли на севере и востоке, нападающие уже глубоко обошли нас и теперь неотвратимо продвигались вперед. А это означало, что шансы на встречу с линейным подразделением или частью становились весьма малы. Я быстро спустился с дерева и двинулся в обратный путь.
До поляны осталось около сорока шагов, когда до меня донесся нервный голос Иванюшина:
– … тебе говорю, не все здесь так чисто!
Я остановился и, присев на траву, немного напряг слух. В принципе, даже на пятом уровне антропрогрессии человек способен сознательным волевым усилием увеличивать чувствительность основных рецепторов организма в несколько раз, а у меня их чувствительность даже в штатном расслабленном состоянии и без того превосходили среднестандартную биологическую раза в три. Так что, несмотря на шум леса и птичий гомон, разговор я слышал прекрасно.
– Так чего тут не чисто-то, товарищ младший политрук? – спросил в ответ Головатюк.
– А подозрительно, что наш товарищ командир в гимнастерке без знаков различия. Да и гимнастерочка-то уж больно новая, необмятая.
– И что? Мало ли чего бывает?.. Может, только получил, не успел всю фурнитуру пришить, а как немец напал – схватил первое, что под руку попалось. Немец-то эвон как попер – и не ждал никто.
– А все равно, я бы бдительности не терял!
Я усмехнулся. Типичная ситуация: аутсайдер группы пытается настроить остальных против лидера. Ну-ну, посмотрим, как у Иванюшина это получится.
– Вот ты, к примеру, знаешь, какого он звания, из какого подразделения? – вновь подал голос младший политрук.
– Так это… нет, – несколько озадаченно отозвался Головатюк, – но я как-то и не спрашивал.
– Во-о-от, – удовлетворенно заявил Иванюшин, – и чего это он нас отослал, когда бой начался? Отходите, мол… а сам остался. Может, он там потихоньку от нас вступил в контакт с врагом?
– Так там же всю дорогу стрельба шла мама не горюй! И он же это… столько гадов положил гранатами, – повысил голос Головатюк, как видно приведенный в изумление фактом подобного обвинения.
– Ничего. Для пользы дела фашисты могут и своих положить, – авторитетно заявил младший политрук.
– Да какая тут польза делу? – горячо вскинулся старший сержант.
– Втереться в доверие.
– К кому? К нам, что ли? Тоже мне, важные цацы!
– Ну… сначала к нам, а затем с нашей помощью и…
– С какой нашей помощью? Да нас самих в особый отдел упекут, только появимся. Почему, мол, да как, не дезертиры ли? Какое тут доверие?
– Ну мало ли, – уже неуверенно отозвался Иванюшин. – А может, мы героически выйдем к нашим. С боем!
– Так чтобы нам героически с боем к своим выйти, – развил успех Головатюк, – надобно командира слушать! А иначе так и сгинем не за понюшку табаку. Я вам так скажу, товарищ младший политрук, нам сейчас нашего командира надо ой как держаться. Он один нас к своим вывести сможет. Это уж мне поверьте! Я таких командиров еще никогда не встречал – оченно сурьезный боец. И командир хоть куда.
Младший политрук помолчал некоторое время, а затем, судя по интонации уже признавая свое поражение, все-таки добавил:
– Но все равно бдительности терять не следует. И это мое вам, товарищ Головатюк, партийное поручение…
Они замолчали. Я еще немного посидел, размышляя над их словами, а затем понял, что незачем заниматься любительством. В конце концов с вершины того дерева я не заметил никаких признаков не только погони, но и вообще присутствия людей в радиусе где-то около восьми километров. А это, при наглядно засвидетельствованном мной темпе передвижения местного населения по пересеченной лесистой местности давало как минимум три часа безопасного времени, которое можно потратить на аналитику. Если, конечно, я приступлю к ней прямо сейчас. Поэтому я поднялся и двинулся вперед.
Да уж!.. Лагерь они разбили из ряда вон плохо. Ветви для лежаков были срублены прямо с деревьев, окружавших поляну, причем не по веточке, прореживая крону, а сплошняком, с одной стороны. Если бы здешний противник использовал даже очень устаревшие и примитивные станции оптовизуальной разведки, засечь наш лагерь для него не представило бы никакого труда. Просто по изуродованным кронам. Не говоря уже о том, что костер они развели прямо посередине поляны, не приняв никаких мер маскировки. Засечь его был способен даже простейший инфракрасный маркировщик, входящий в систему обеспечения безопасности движения гражданских олэеров.
Я покачал головой, но ничего говорить не стал. Позже. Сейчас анализ обстановки гораздо важнее. А просто выказать неудовольствие, не заставив все переделать, – бессмысленная трата времени. Первое правило командира: не можешь заставить сделать правильно – не заметь, а если уж публично зафиксировал недостаток – добейся его устранения.
– Головатюк, дежуришь первым. Потом Иванюшин. Младший политрук будит меня. Время дежурства – четыре часа. Все понятно?
– Так точно, – дружно отозвались оба, но Иванюшин не выдержал и задал-таки вопрос:
– Товарищ командир, а можно узнать какого вы звания?
– Капитан. Капитан Куницын, – отозвался я, снимая ремень и устраиваясь на подстилке. Я выбрал это звание поскольку, как я теперь знал, оно приблизительно соответствовало уровню моей подготовки… то есть если бы речь шла о Гвардии. Ну и еще потому, что среди найденных мной документов оказался один как раз с таким званием и фамилией. – Мне надо подремать. Людей поблизости нет, но все равно не шумите. Понятно?
– Так точно, – вновь хором отозвались они.
Я проснулся в тот момент, когда Иванюшин уже протянул руку, чтобы потрясти меня за плечо. На этот раз меня никто не беспокоил, так что и этап разделенного сознания, и этап использования нелинейной логики прошли вполне удачно. После чего я просто заснул. И вот теперь младший политрук будил меня, для того чтобы я заступил на дежурство.
– Ну как обстановка, товарищ Иванюшин? – спросил я, поднимаясь с кучи веток, служившей мне постелью.
– Все тихо, товарищ командир, – отозвался младший политрук.
Я кивнул и поднялся на ноги, перепоясавшись ремнем. Иванюшин молча улегся на свое место и спустя несколько минут мерно засопел. Похоже, он сидел с Головатюком, а спать улегся только сейчас. Я прошелся вокруг поляны. Костер уже потух. Над головой висели крупные звезды. Лес тихо шумел. Я прислушался к мерному дыханию своих соратников, а затем подхватил пустой «дегтярь», вытащил из разорванного сидора Головатюка несколько пачек патронов и присел на краю поляны. Надо было осваивать попавшее в руки оружие…
– … Кто такие? Должность, звание, фамилия?
– Сержант Коновалов, командир расчета 45-миллиметрового противотанкового орудия второго огневого взвода третьей батареи отдельного противотанкового дивизиона войсковой части 45756, – доложил драчун.
Вслед за ним представился второй, оказавшийся заряжающим соседнего расчета.
– Как здесь оказались?
– Отступаем, – отозвался Коновалов. – Во время нападения немцев были в летних лагерях. Без боеприпасов. Поэтому при появлении противника вступили в бой со стрелковым оружием. Но много не навоевали. Орудия просто подавили танками. И ребят… – он всхлипнул, но быстро взял себя в руки, – вот с тех пор и бежим. Сначала нас шестеро было, но Казакевич и Баюшкин исчезли в деревне, когда пошли в разведку. Может, просто по-тихому слиняли, а может, местные захватили. Ну чтобы перед немцами выслужится… – Он мрачно стиснул зубы, так что налились желваки.
Я понимающе кивнул. Как я уже знал, армия, в строю которой я так неожиданно оказался, действовала, по существу, на оккупированной территории, занятой только два года назад. Впрочем, что еще считать оккупацией… Эти территории стали самостоятельной страной всего около двадцати лет назад, а до тех пор входили в состав державы-предшественницы. Так что оккупацию двухлетней давности вполне можно было назвать возвращением территорий… Но, к сожалению, за прошедшие два года новая держава успела довольно гнусно зарекомендовать себя на вновь присоединенных территориях, так что предположение сержанта вполне имело право на существование.
– Остальные?
– Пашкевич погиб, когда мы нарвались на мотоциклистов. А Бакрушев… – сержант покосился назад, – тогда же ранен был. Еще сутки мучился. С километр отсюда отошел. Так что только мы с Гибаньшиным остались. Из тех, кто после первого боя выжил. – Тут он снова всхлипнул. – Как же так, товарищ командир? Говорили же малой кровью, на чужой территории…
Я протянул руку и сжал его плечо. Тяжело видеть, как крепкий, здоровый мужчина молча давится слезами.
– Ничего, боец, теперь вы не одни. Теперь вы в составе подразделения. И мы им еще покажем!..
… На первую группу отступающих мы наткнулись спустя четыре часа после того, как тронулись в путь. Головатюка и Иванюшина я поднял через два часа после рассвета. За это время я успел обдумать основной план действий. Как ни анекдотично это звучало, после изучения имеющихся фактов или того, что с достаточной долей вероятности можно было считать таковыми, наиболее приемлемой версией я решил считать то, что меня действительно занесло на одну из затерянных колоний.
Как сюда попал, я не помнил, и в этом случае то, что я рассказал младшему лейтенанту Башмету, было правдой. Последние доступные воспоминания – это постановка задачи моей монаде в десантном отсеке гвардейского крейсера. Мы должны были десантироваться на Куке-14, где, по информации службы технической разведки, творилось нечто непонятное с гравитацией. Почему сюда прислали нас, а не исследовательские рейдеры? Просто сисаны вычислили несколько разрозненных рейсов из трех секторов с присвоенной оранжевой степенью опасности мятежа, пунктом назначения которых вполне бы мог быть Куке-14.
Причем это были одни из самых технологически развитых секторов, такие, как Атлантис и Бажда. И, по расчетам сисанов, все эти оранжевые сектора должны были перейти в красные еще года три-четыре назад. Но почему-то задержались…
Империя – вообще очень интересный соционический организм. Всем известна расхожая фраза: все империи когда-нибудь разрушаются. И это действительно так. Но для правильно организованной Империи это «когда-нибудь» наступает спустя столетия и столетия спокойной и счастливой жизни сотен миллионов и миллиардов людей. Это не означает, что везде, на всей территории Империи в каждую минуту ее существования царят тишь да благодать. Нет! Где-то бушует мятеж, где-то рыскают пираты, где-то территориальные войска штурмуют их базы, где-то просто произошел природный катаклизм или экономический кризис. Ибо сектора в Империи довольно сильно разнятся по уровню экономического развития и промышленной динамике.
Впрочем, совершенно то же самое происходит и в масштабах сектора или даже отдельной планеты. Но в каждый момент времени все эти беды непосредственно затрагивают доли процента ее населения. Остальные живут, мучаясь своими горестями и радуясь своим счастливым минутам, создавая литературные и голографические шедевры о неразрешимых проблемах маленького человека в этом пустом и холодном современном мире. О его одиночестве. О равнодушии окружающих. О несравненных душевных муках…
Но это – не зная голода, не сталкиваясь с насилием иного, более масштабного, чем бытовое, порядка, имея возможность свободно передвигаться по чудовищно огромным территориям, без проблем выбирая место, где можно остановиться и начать строить свою жизнь. И не просто зная, что, если что-нибудь случится, Империя тут же придет тебе на помощь миллионами солдат, гигантскими крейсерами, полевыми госпиталями, сотнями тяжелых краулеров с навесным оборудованием для разборки завалов, станциями успокоения землетрясений, то есть всей своей чудовищной мощью, а… считая, что только так и можно жить. Что все это в порядке вещей и просто… ну так устроен мир.
Но лучше бы он был устроен эдак, чтобы налогов было поменьше, чтобы имперские сисаны не совали нос в твои дела, чтобы на улицах было еще меньше полицейских, мусорщиков и иных, не ласкающих твой взор, личностей. Чтобы вообще зона твоей ответственности – налоговой, гражданской, политической – заканчивалась бы сразу за дверью твоего дома. Именно на этих настроениях и играют местные царьки, премьеры и президенты, исподволь внушающие подданным, что жизнь устроена несправедливо, что Империя – гигантский монстр, сосущий из них все соки, что, если бы не Империя, его жизнь была бы устроена гораздо лучше, легче… И если им удается убедить в этом существенную часть своих сограждан, сисаны присваивают такому сектору оранжевую степень.
Мы втроем взгромоздились на мотоцикл, я дал газ, и машина, буквально взвизгнув своим весьма маломощным для навьюченного на нее груза мотором, выехала на деревенскую улицу.
Километров через пять я уловил сквозь стрекот мотора посторонние шумы двигающейся навстречу техники и резко затормозил, выключив двигатель. Оба моих соратника уставились на меня.
– Навстречу едет что-то тяжелое, – коротко проинформировал я их, – надо разгрузить мотоцикл и укрыться.
От того места, где мы остановились, до ближайшей опушки было около двадцати пяти метров, так что едва мы успели скрыться, как на дорогу выехал странный механизм, представлявший собой угловатый коробчатый корпус, поставленный на гусеничный ход. Впереди торчал короткий орудийный ствол. Похоже, это было некое самоходное орудие. Сразу за ним двигалось еще одно транспортное средство, отдаленно похожее на то, у которого мы встретили младшего политрука. Только его кабина и грузовой кузов оказались сделаны из металла и составляли единое целое. А следом за ним ехало несколько транспортных средств третьего типа, отличающихся от иванюшинского только некоторыми не слишком значительными деталями. Вся колонна остановились у брошенного нами мотоцикла, после чего из транспортного средства, следовавшего вторым в колонне, выбрались несколько человек и, подойдя к мотоциклу, принялись что-то оживленно обсуждать. И в этот момент Иванюшин открыл по ним огонь из пулемета, который мы сняли с коляски мотоцикла.
Это было настолько глупо и неожиданно, что я на долю секунды оцепенел, а затем, наклонившись к Головатюку, пальцами разорвал горловину его сидора и, глубоко засунув руку, торопливо выгреб со дна десяток лимонок. К тому моменту по нам уже открыли ответный огонь, так что вокруг вовсю свистели пули и сыпались срезанные ими ветки кустов, под которыми мы укрылись. Так что разгибать усики фиксаторов предохранителя мне пришлось лежа на земле и практически на ощупь. Когда я покончил с этим делом у последней лимонки, огонь, ведущийся в нашу сторону, стал таким плотным, что пришлось слегка приподняться, чтобы оценить обстановку.
Результат оценки меня не порадовал. В транспортных средствах третьего типа, столь похожих на транспорт младшего политрука Иванюшина, перевозили солдат, и сейчас они выпрыгивали из кузовов, практически сразу же открывая огонь в нашу сторону. Навскидку мы ввязались в бой с десятком монад, то есть с сотней с лишком солдат, да еще со средствами усиления. Я зло оскалился: ну младший политрук!.. Впрочем, клясть бестолкового подчиненного времени не было. Я быстро ухватил первую лимонку и резким, без замаха, движением швырнул ее в кузов ближайшего транспортного средства, из которого еще выскакивали солдаты, вторая отправилась чуть дальше, поскольку выскочившие заняли позицию на обратном скате дороги, третья влетела в кузов второго, четвертая, пятая, шестая, седьмая… Взрывы следовали один за другим, сразу добавив в какофонию боя свою внушительную ноту. Со стороны противника, часть сил которого уже начала обходить нас с флангов (вполне грамотная тактика), послышался истошный вопль:
– Ахтунг! Цурюк! Гранатверфер! Гранатверфер!
Последнее слово мне что-то напомнило, но что, я пока не понял. Да и по поводу самого языка я уже был не столь уверен. Какие-то ассоциации он у меня вызывал. Но точнее в этой суматохе я ничего вспомнить не мог. Так что решил считать это слово названием некого средства огневой поддержки.
Я сделал паузу, оценивая обстановку на поле боя. Похоже, продвижение групп флангового обхода замедлилось. Оно и понятно. Наличие средств поддержки означало, что устроившее засаду подразделение достаточно сильно и организованно, так что попытка переть буром может выйти нападающим боком. Ибо наша, судя по количеству задействованных стволов, явно малочисленная группа могла оказаться всего лишь приманкой, предназначенной для того, чтобы завести подразделения, совершающие маневр обхода, в ловушку, например на подготовленное минное поле или в заранее пристрелянный огневой мешок…
– Отходим! – рявкнул я. – Немедленно!
Головатюк тут же прекратил огонь и принялся, лежа на брюхе, пятиться назад, волоча за собой разорванный сидор, а вот младший политрук никак не отреагировал на мою команду, продолжая самозабвенно давить на гашетку своего пулемета. Я с большим удовольствием отвесил ему подзатыльник.
– А? – ошалело дернулся он, уставившись на меня.
– Отходить, я сказал! – прорычал я, делая зверское лицо.
– Но…
– Быстро! – возвысил я голос. – Куда?! – дернул я его за шиворот, когда он попытался подняться на ноги. – Ползком!
Иванюшин двинулся следом за Головатюком, правда, гораздо более неуклюже. Я снова развернулся в сторону противника, и в этот момент выстрелило самоходное орудие.
Выстрел оказался не слишком удачным. Мы находились ниже уровня дороги, так что снаряд прошел гораздо выше, не задев никого из нас, но его психологическое воздействие оказалось гораздо более эффективным. Иванюшин дернулся, вместо того чтобы продолжать двигаться ползком, ожидая момента, пока между ним и противником, ведущим огонь, не окажется достаточного количества стволов и веток, способных защитить от поражения летящих в нашу сторону пуль, испуганно вскочил на ноги и бросился наутек. Теперь он мог рассчитывать только на удачу. Я зло выругался, но ничего уже поделать было нельзя. Оставалось только надеяться, что Головатюк окажется психологически более стойким и не последует его примеру. А если нет… что ж, в таком случае придется снова положиться на удачу.
Я швырнул три оставшихся лимонки в сторону левой из обходящих нас с флангов групп, постаравшись положить их в геометрические центры наибольших скоплений личного состава, а затем подхватил «дегтярь» и принялся прореживать правую группу. После полутора десятков выстрелов пулемет вхолостую щелкнул: закончился боезапас. Я досадливо сморщился и, подтянув к себе наш веревочный контейнер, быстро извлек из него еще один пулемет, снятый с коляски второго мотоцикла, который мы бросили на дороге. Питание боезапасом у него осуществлялось путем использования ленты емкостью навскидку патронов в пятьдесят, уложенной в металлическую коробку. А таких коробок у меня было аж четыре, так что должно было хватить…
– … Здравствуйте, товарищи бойцы, – поприветствовал я двух новичков.
Один тут же вскочил на ноги и, разгладив гимнастерку, попытался принять строевую стойку. А второй окинул меня равнодушным взглядом и не пошевелился. Все понятно. Я сделал шаг вперед и со столь же равнодушным лицом отвесил ему сильную оплеуху. Он кувыркнулся и вскочил на ноги, держась за щеку, на которой наливался багровым цветом след от моей ладони.
– Ах, ты… – Он бросился ко мне, отводя руку назад для размашистого удара.
Я поймал его кулак, устремившийся к моей переносице, и, чуть закрутив запястье, легким толчком правой руки развернул бойца, используя для этого его собственную инерцию, после чего взял на болевой прием. Жестко зафиксировав его руку, я несколько секунд держал бойца в полуподвешенном состоянии, а затем отпустил и сделал шаг назад. Он шумно выдохнул, повернулся, вытер пот, от боли выступивший на лбу, и уставился на меня. Я сказал:
– Попробуем еще раз. Здравствуйте, товарищи бойцы!
На этот раз передо мной вытянулись оба.
– Здрав… жел… тарщ командир.
Я по-прежнему был в той самой гимнастерке без знаков различия, в которую меня обрядили еще в особом отделе, поэтому обратиться ко мне по званию было для них несколько затруднительно. Хотя звание я себе, так сказать, присвоил…
… От немцев мы оторвались. Большую часть оружия и припасов пришлось бросить, но хозяйственный Головатюк уволок-таки порванный мною сидор. Я же, расстреляв все патроны, выбросил пустой пулемет и, подхватив также пустой «дегтярь», патроны к которому в сидоре у Головатюка, как я помнил, имелись, быстрым скользящим шагом двинулся за своими подчиненными.
Вслед не стреляли. Последнюю сотню патронов из трофейного пулемета я использовал как раз на то, чтобы отучить оставшихся в живых высовываться. Так что ответный огонь практически затих. В принципе, если судить по этим пятнадцати минутам боя, я был способен уничтожить все вражеское подразделение, включая самоходное орудие. Ну не полностью, хотя расстрелять приборы наблюдения и сбить гусеницу я был способен даже с учетом того рассеивания, которое давало местное оружие. Но в данный момент делать этого совершенно не следовало. Да и проверять было все-таки рискованно. Несколько попаданий местных тяжелых пуль, и у меня серьезно снизится подвижность, а при нынешнем соотношении сил меня вполне можно нашпиговать свинцом, как каплуна изюмом. И все. С сотней пуль в жизненно важных органах никакой метаболизм не справится. Так что оторвались, и ладно…
Головатюка и Иванюшина я догнал где-то метров через четыреста. Сержант довольно грамотно занял позицию на противоположной стороне небольшого овражка, а младший политрук со своим пулеметом залег шагах в десяти справа от него. Но крайне неудачно. Я поморщился: дал Бог бойца!.. Если судить по результатам только что состоявшегося боя, оружием он владеет крайне слабо, физически не подготовлен, тактически неграмотен, психологически неустойчив… и при этом командир! Интересно, какие функции возложены в этой армии на младших политруков?..
Я обошел овраг и приблизился к залегшему Иванюшину, безотрывно пялящемуся в том направлении, откуда мы пришли. Он не замечал меня до того момента, пока я не присел на корточки рядом с ним.
– Ой!.. Товарищ командир… – он оторопело покосился в прежнем направлении, – а как вы…
– Как ты меня назвал? – негромко прервал я его.
– Това… товарищ командир, – тихо повторил он, уже понимая, к чему я клоню.
– Тогда почему ты открыл огонь, не дожидаясь моей команды?
Младший политрук сглотнул.
– Я… это… товарищ Сталин… беспощадно уничтожать врага…
– Ну про это я уже читал. Как раз в том тираже дивизионной газеты, оставшимся там вместе с кучей крайне полезных вещей, которые пришлось бросить, – покачал я головой.
Иванюшин набычился. Да уж, с дисциплиной тут как-то не очень.
– Скажи мне, младший политрук, – вкрадчиво начал я, – а сколько врагов ты собирался уничтожить, прежде чем уничтожат тебя?
Он гордо вскинул голову:
– Столько, сколько удалось бы!
– Ну примерно?
Младший политрук снова дернул головой.
– Там их было достаточно.
Я вздохнул:
– Судя по результатам твоей первой очереди, выпущенной с тридцати метров по неподвижно стоящему противнику, тебе это не помогло бы.
Иванюшин погрустнел и насупился. Действительно, его первая очередь, выпущенная почти в упор по довольно тесной группе из трех человек, привела в лучшем случае к легкому ранению одного из них. Большая часть пуль бесполезно пробарабанила по броне транспортера и самоходного орудия.
– Благодаря твоей недисциплинированности мы ввязались в бой, не изготовившись к нему, потому что и мое оружие, и оружие старшего сержанта Головатюка находилось в походном положении, на неподготовленной позиции, против превосходящих сил противника. Это почти неминуемо должно было привести к нашему уничтожению, причем при крайне низких потерях со стороны противника.
– Ну не привело же? – огрызнулся младший политрук.
Я заинтересованно посмотрел на него. Он что, действительно настолько тупой или просто притворяется?
– Благодаря тебе?
Иванюшин нахохлился.
– А вот благодаря тебе мы потеряли большую часть вооружения и припасов. И сейчас, вместо того чтобы уже через несколько часов присоединиться к нашим линейным частям и вступить в бой в составе полноценного подразделения, вынуждены будем эти несколько часов отрываться от преследования.
Последнее утверждение могло быть и неправдой, все-таки моя последняя серия могла очень сильно отбить охоту у противника к дальнейшему преследованию, но я все равно предпочел бы как можно дальше удалиться от места только что состоявшегося боя. Да и слегка погонять этого туповатого героя тоже следовало.
На ночевку мы остановились часа через три, хотя до темноты, судя по положению местного светила на небосводе, оставалось еще несколько часов. Но мои подчиненные уже были на последнем издыхании. Поэтому я скомандовал привал и приказал обустраивать лагерь, а сам отошел подальше в лес и забрался на высокое дерево.
Леса здесь были знатные – густые, смешанные, по всему видно, реликтовые. И отчего-то состояли в основном из терранских пород. Похоже, ресурсы на терраформирование этой колонии были затрачены ну просто немыслимые. Как на Троне и еще десятке миров Метрополии…
Особо много мне разглядеть не удалось, но, судя по хвостам пыли на севере и востоке, нападающие уже глубоко обошли нас и теперь неотвратимо продвигались вперед. А это означало, что шансы на встречу с линейным подразделением или частью становились весьма малы. Я быстро спустился с дерева и двинулся в обратный путь.
До поляны осталось около сорока шагов, когда до меня донесся нервный голос Иванюшина:
– … тебе говорю, не все здесь так чисто!
Я остановился и, присев на траву, немного напряг слух. В принципе, даже на пятом уровне антропрогрессии человек способен сознательным волевым усилием увеличивать чувствительность основных рецепторов организма в несколько раз, а у меня их чувствительность даже в штатном расслабленном состоянии и без того превосходили среднестандартную биологическую раза в три. Так что, несмотря на шум леса и птичий гомон, разговор я слышал прекрасно.
– Так чего тут не чисто-то, товарищ младший политрук? – спросил в ответ Головатюк.
– А подозрительно, что наш товарищ командир в гимнастерке без знаков различия. Да и гимнастерочка-то уж больно новая, необмятая.
– И что? Мало ли чего бывает?.. Может, только получил, не успел всю фурнитуру пришить, а как немец напал – схватил первое, что под руку попалось. Немец-то эвон как попер – и не ждал никто.
– А все равно, я бы бдительности не терял!
Я усмехнулся. Типичная ситуация: аутсайдер группы пытается настроить остальных против лидера. Ну-ну, посмотрим, как у Иванюшина это получится.
– Вот ты, к примеру, знаешь, какого он звания, из какого подразделения? – вновь подал голос младший политрук.
– Так это… нет, – несколько озадаченно отозвался Головатюк, – но я как-то и не спрашивал.
– Во-о-от, – удовлетворенно заявил Иванюшин, – и чего это он нас отослал, когда бой начался? Отходите, мол… а сам остался. Может, он там потихоньку от нас вступил в контакт с врагом?
– Так там же всю дорогу стрельба шла мама не горюй! И он же это… столько гадов положил гранатами, – повысил голос Головатюк, как видно приведенный в изумление фактом подобного обвинения.
– Ничего. Для пользы дела фашисты могут и своих положить, – авторитетно заявил младший политрук.
– Да какая тут польза делу? – горячо вскинулся старший сержант.
– Втереться в доверие.
– К кому? К нам, что ли? Тоже мне, важные цацы!
– Ну… сначала к нам, а затем с нашей помощью и…
– С какой нашей помощью? Да нас самих в особый отдел упекут, только появимся. Почему, мол, да как, не дезертиры ли? Какое тут доверие?
– Ну мало ли, – уже неуверенно отозвался Иванюшин. – А может, мы героически выйдем к нашим. С боем!
– Так чтобы нам героически с боем к своим выйти, – развил успех Головатюк, – надобно командира слушать! А иначе так и сгинем не за понюшку табаку. Я вам так скажу, товарищ младший политрук, нам сейчас нашего командира надо ой как держаться. Он один нас к своим вывести сможет. Это уж мне поверьте! Я таких командиров еще никогда не встречал – оченно сурьезный боец. И командир хоть куда.
Младший политрук помолчал некоторое время, а затем, судя по интонации уже признавая свое поражение, все-таки добавил:
– Но все равно бдительности терять не следует. И это мое вам, товарищ Головатюк, партийное поручение…
Они замолчали. Я еще немного посидел, размышляя над их словами, а затем понял, что незачем заниматься любительством. В конце концов с вершины того дерева я не заметил никаких признаков не только погони, но и вообще присутствия людей в радиусе где-то около восьми километров. А это, при наглядно засвидетельствованном мной темпе передвижения местного населения по пересеченной лесистой местности давало как минимум три часа безопасного времени, которое можно потратить на аналитику. Если, конечно, я приступлю к ней прямо сейчас. Поэтому я поднялся и двинулся вперед.
Да уж!.. Лагерь они разбили из ряда вон плохо. Ветви для лежаков были срублены прямо с деревьев, окружавших поляну, причем не по веточке, прореживая крону, а сплошняком, с одной стороны. Если бы здешний противник использовал даже очень устаревшие и примитивные станции оптовизуальной разведки, засечь наш лагерь для него не представило бы никакого труда. Просто по изуродованным кронам. Не говоря уже о том, что костер они развели прямо посередине поляны, не приняв никаких мер маскировки. Засечь его был способен даже простейший инфракрасный маркировщик, входящий в систему обеспечения безопасности движения гражданских олэеров.
Я покачал головой, но ничего говорить не стал. Позже. Сейчас анализ обстановки гораздо важнее. А просто выказать неудовольствие, не заставив все переделать, – бессмысленная трата времени. Первое правило командира: не можешь заставить сделать правильно – не заметь, а если уж публично зафиксировал недостаток – добейся его устранения.
– Головатюк, дежуришь первым. Потом Иванюшин. Младший политрук будит меня. Время дежурства – четыре часа. Все понятно?
– Так точно, – дружно отозвались оба, но Иванюшин не выдержал и задал-таки вопрос:
– Товарищ командир, а можно узнать какого вы звания?
– Капитан. Капитан Куницын, – отозвался я, снимая ремень и устраиваясь на подстилке. Я выбрал это звание поскольку, как я теперь знал, оно приблизительно соответствовало уровню моей подготовки… то есть если бы речь шла о Гвардии. Ну и еще потому, что среди найденных мной документов оказался один как раз с таким званием и фамилией. – Мне надо подремать. Людей поблизости нет, но все равно не шумите. Понятно?
– Так точно, – вновь хором отозвались они.
Я проснулся в тот момент, когда Иванюшин уже протянул руку, чтобы потрясти меня за плечо. На этот раз меня никто не беспокоил, так что и этап разделенного сознания, и этап использования нелинейной логики прошли вполне удачно. После чего я просто заснул. И вот теперь младший политрук будил меня, для того чтобы я заступил на дежурство.
– Ну как обстановка, товарищ Иванюшин? – спросил я, поднимаясь с кучи веток, служившей мне постелью.
– Все тихо, товарищ командир, – отозвался младший политрук.
Я кивнул и поднялся на ноги, перепоясавшись ремнем. Иванюшин молча улегся на свое место и спустя несколько минут мерно засопел. Похоже, он сидел с Головатюком, а спать улегся только сейчас. Я прошелся вокруг поляны. Костер уже потух. Над головой висели крупные звезды. Лес тихо шумел. Я прислушался к мерному дыханию своих соратников, а затем подхватил пустой «дегтярь», вытащил из разорванного сидора Головатюка несколько пачек патронов и присел на краю поляны. Надо было осваивать попавшее в руки оружие…
– … Кто такие? Должность, звание, фамилия?
– Сержант Коновалов, командир расчета 45-миллиметрового противотанкового орудия второго огневого взвода третьей батареи отдельного противотанкового дивизиона войсковой части 45756, – доложил драчун.
Вслед за ним представился второй, оказавшийся заряжающим соседнего расчета.
– Как здесь оказались?
– Отступаем, – отозвался Коновалов. – Во время нападения немцев были в летних лагерях. Без боеприпасов. Поэтому при появлении противника вступили в бой со стрелковым оружием. Но много не навоевали. Орудия просто подавили танками. И ребят… – он всхлипнул, но быстро взял себя в руки, – вот с тех пор и бежим. Сначала нас шестеро было, но Казакевич и Баюшкин исчезли в деревне, когда пошли в разведку. Может, просто по-тихому слиняли, а может, местные захватили. Ну чтобы перед немцами выслужится… – Он мрачно стиснул зубы, так что налились желваки.
Я понимающе кивнул. Как я уже знал, армия, в строю которой я так неожиданно оказался, действовала, по существу, на оккупированной территории, занятой только два года назад. Впрочем, что еще считать оккупацией… Эти территории стали самостоятельной страной всего около двадцати лет назад, а до тех пор входили в состав державы-предшественницы. Так что оккупацию двухлетней давности вполне можно было назвать возвращением территорий… Но, к сожалению, за прошедшие два года новая держава успела довольно гнусно зарекомендовать себя на вновь присоединенных территориях, так что предположение сержанта вполне имело право на существование.
– Остальные?
– Пашкевич погиб, когда мы нарвались на мотоциклистов. А Бакрушев… – сержант покосился назад, – тогда же ранен был. Еще сутки мучился. С километр отсюда отошел. Так что только мы с Гибаньшиным остались. Из тех, кто после первого боя выжил. – Тут он снова всхлипнул. – Как же так, товарищ командир? Говорили же малой кровью, на чужой территории…
Я протянул руку и сжал его плечо. Тяжело видеть, как крепкий, здоровый мужчина молча давится слезами.
– Ничего, боец, теперь вы не одни. Теперь вы в составе подразделения. И мы им еще покажем!..
… На первую группу отступающих мы наткнулись спустя четыре часа после того, как тронулись в путь. Головатюка и Иванюшина я поднял через два часа после рассвета. За это время я успел обдумать основной план действий. Как ни анекдотично это звучало, после изучения имеющихся фактов или того, что с достаточной долей вероятности можно было считать таковыми, наиболее приемлемой версией я решил считать то, что меня действительно занесло на одну из затерянных колоний.
Как сюда попал, я не помнил, и в этом случае то, что я рассказал младшему лейтенанту Башмету, было правдой. Последние доступные воспоминания – это постановка задачи моей монаде в десантном отсеке гвардейского крейсера. Мы должны были десантироваться на Куке-14, где, по информации службы технической разведки, творилось нечто непонятное с гравитацией. Почему сюда прислали нас, а не исследовательские рейдеры? Просто сисаны вычислили несколько разрозненных рейсов из трех секторов с присвоенной оранжевой степенью опасности мятежа, пунктом назначения которых вполне бы мог быть Куке-14.
Причем это были одни из самых технологически развитых секторов, такие, как Атлантис и Бажда. И, по расчетам сисанов, все эти оранжевые сектора должны были перейти в красные еще года три-четыре назад. Но почему-то задержались…
Империя – вообще очень интересный соционический организм. Всем известна расхожая фраза: все империи когда-нибудь разрушаются. И это действительно так. Но для правильно организованной Империи это «когда-нибудь» наступает спустя столетия и столетия спокойной и счастливой жизни сотен миллионов и миллиардов людей. Это не означает, что везде, на всей территории Империи в каждую минуту ее существования царят тишь да благодать. Нет! Где-то бушует мятеж, где-то рыскают пираты, где-то территориальные войска штурмуют их базы, где-то просто произошел природный катаклизм или экономический кризис. Ибо сектора в Империи довольно сильно разнятся по уровню экономического развития и промышленной динамике.
Впрочем, совершенно то же самое происходит и в масштабах сектора или даже отдельной планеты. Но в каждый момент времени все эти беды непосредственно затрагивают доли процента ее населения. Остальные живут, мучаясь своими горестями и радуясь своим счастливым минутам, создавая литературные и голографические шедевры о неразрешимых проблемах маленького человека в этом пустом и холодном современном мире. О его одиночестве. О равнодушии окружающих. О несравненных душевных муках…
Но это – не зная голода, не сталкиваясь с насилием иного, более масштабного, чем бытовое, порядка, имея возможность свободно передвигаться по чудовищно огромным территориям, без проблем выбирая место, где можно остановиться и начать строить свою жизнь. И не просто зная, что, если что-нибудь случится, Империя тут же придет тебе на помощь миллионами солдат, гигантскими крейсерами, полевыми госпиталями, сотнями тяжелых краулеров с навесным оборудованием для разборки завалов, станциями успокоения землетрясений, то есть всей своей чудовищной мощью, а… считая, что только так и можно жить. Что все это в порядке вещей и просто… ну так устроен мир.
Но лучше бы он был устроен эдак, чтобы налогов было поменьше, чтобы имперские сисаны не совали нос в твои дела, чтобы на улицах было еще меньше полицейских, мусорщиков и иных, не ласкающих твой взор, личностей. Чтобы вообще зона твоей ответственности – налоговой, гражданской, политической – заканчивалась бы сразу за дверью твоего дома. Именно на этих настроениях и играют местные царьки, премьеры и президенты, исподволь внушающие подданным, что жизнь устроена несправедливо, что Империя – гигантский монстр, сосущий из них все соки, что, если бы не Империя, его жизнь была бы устроена гораздо лучше, легче… И если им удается убедить в этом существенную часть своих сограждан, сисаны присваивают такому сектору оранжевую степень.