Однако через десять минут его настроение круто изменилось. Запершись в своем кабинете, он только-только приступил к приятнейшему занятию, которому предавался каждое утро (особенно после такой удачной ночи, как сегодняшняя), когда вдруг в дверь кабинета постучали. Мастер Труа на мгновение замер, затем торопливо захлопнул денежный ящик и ткнул пальцем в кнопку активации визи-камеры, чтобы посмотреть, кто это там ломится к нему в это святое (как это было известно всем обитателям борделя) время.
Экран показал развернутую картинку всех четверых земляков-уродцев, переодетых в уличную одежду и навьюченных вещмешками. Несколько мгновений Труа оторопело пялился на эту картину, грозившую пустить под откос все его финансовое благополучие, а затем решительно надавил на клавишу, открывающую электронный замок.
Через минуту все четверо выстроились у дальней стены его кабинета. Заговорил, как всегда, Лерой:
– Мы это… хозяин… нам надо уехать…
Мастер Труа, который в течение этой минуты продолжал с показной сосредоточенностью пересчитывать деньги, оторвался от своего занятия и сурово уставился на них. Несколько мгновений его маленькие свинячьи глазки бегали по их лицам в поисках признаков иронии (хотя еще мгновение назад он был совершенно уверен в том, что эти тупые выкормыши с окраинных миров в принципе не умеют шутить), затем его тонкие губы растянулись в подобии угодливой улыбки. О, он совершенно не собирался никак угождать этим провинциалам, еще чего… просто это был условный рефлекс, выработавшийся у мастера за долгие годы столичной жизни.
Столица – очень жестокий и подлый мир, где место под солнцем завоевывается в упорной схватке с тысячами других, тоже жаждущих этого места, где каждый готов вцепиться в глотку каждому и где даже самый мелкий и незначительный обитатель в любой момент может показать свои у кого мелкие, а у кого и неожиданно крупные и опасные клыки. Так что, как только нос мастера Труа различал в воздухе угрозу его собственному благополучию, все его органы тут же рефлекторно приходили в боевое положение, то есть на губах появлялась угодливая улыбочка, голос приобретал лебезящие нотки, а шея тут же опускала голову на пару дюймов ниже и разворачивала таким образом, что вся фигура мастера Труа приобретала униженно-просящие очертания. А что делать? Возможность встречать угрозу глядя ей в лицо и с гордо поднятой головой всегда, во все времена, стоила в столице слишком дорого и для многих и многих ее обитателей была недостижимым удовольствием.
– Но… как же так, дорогие мои? Неужели вы хотите бросить старого дядюшку Труа? И это после всего, что я для вас сделал?
Лерой переступил с ноги на ногу и, вжав голову в плечи, угрюмо пробормотал:
– Простите, мастер, нам надо… тетушка Магмара помирает… и сарай надо матери отремонтировать…
Мастер Труа всплеснул пухлыми руками:
– О Ева-заступница, какие мелочи… – По изменившимся лицам стоявших перед ним главных источников дохода он мгновенно понял, что так говорить нельзя, и сменил тон: – Нет-нет, мне тоже очень жалко вашу тетушку, я даже готов… – Тут его руки вновь торопливо погрузились в денежный ящик, лихорадочно отыскивая среди смятых бумажек купюры помельче. – Вот… возьмите, – толстые пальцы мастера вынырнули наружу с несколькими зажатыми между ними купюрами достоинством один и два кредита, – отправьте эти деньги тетушке, и она сможет купить на них дорогое лекарство (это была неслыханная щедрость, поскольку предложенная хозяином сумма превышала месячный заработок любого из стоящих перед ним). Так что вам совершенно незачем ехать самим… – Мастер Труа рассыпался довольным смехом. И напрасно. Стоявшие перед ним уроды – гаранты его процветания лишь угрюмо переглянулась и еще больше нахохлилась. Похоже, их решимость покинуть «Отель удовольствий» была слишком твердой, чтобы ее могла поколебать такая сумма, как, наверное, и более крупная. Но мастер Труа попытался.
– Послушайте, вам совершенно незачем уезжать. Вашей тетушке лучше поможет квалифицированный врач. А вы там будете только мешаться. Более того, здесь вы сможете заработать… причем больше, намного больше, чем раньше. Я согласен платить вам… – Тут мастер Труа запнулся, ибо слова, что сейчас готовился произнести его язык, жгли огнем его сердце. – Вы будете получать… два-ад… нет, тридцать кредитов в месяц! – Хозяин борделя вздрогнул и зажмурился от подобной перспективы и едва не дал задний ход. Но… если эти трое уедут, то на его «Отеле удовольствий» можно поставить…
– Да! Я буду платить вам тридцать кредитов. – Хозяин решительно кивнул, тряся тройным подбородком и, распахнув глаза, гордо уставился на стоящий перед ним персонал. К его изумлению, даже столь чудовищная сумма совершенно не произвела на них никакого впечатления. Мастер Труа, все еще не пришедший в себя от собственной щедрости, оторопело вытаращился на них. О Ева-спасительница, что же еще может их остановить? И тогда мастер Труа решился на отчаянный шаг. Он вновь запустил руку в денежный ящик и (буквально чувствуя, как скрипят и хрустят пальцы) вытащил оттуда две измятых полусотенных кредитки:
– Вот, вот, возьмите, отправьте тетушке, матери… на это можно построить дюжину сараев.
Гаранты процветания переглянулась, Тироль покачал головой:
– Да-а-а…
Ему в ответ кивнул Лерой:
– Двенадцать сараев! Это… о-о-о-о!
Следом покачал головой дядюшка Роб, а Идрису выпала часть закончить обсуждение.
– Да уж! – глубокомысленно заявил он. Но к протянутым Труа деньгам никто не прикоснулся.
Мастер нахмурился и тряхнул вытянутой рукой (деньги жгли ему пальцы):
– Ну же, чего вы стоите, берите!
Уроды снова переглянулись, Лерой вздохнул:
– Извините, мастер Труа. Но… нам не нужно столько сараев!
5
6
Экран показал развернутую картинку всех четверых земляков-уродцев, переодетых в уличную одежду и навьюченных вещмешками. Несколько мгновений Труа оторопело пялился на эту картину, грозившую пустить под откос все его финансовое благополучие, а затем решительно надавил на клавишу, открывающую электронный замок.
Через минуту все четверо выстроились у дальней стены его кабинета. Заговорил, как всегда, Лерой:
– Мы это… хозяин… нам надо уехать…
Мастер Труа, который в течение этой минуты продолжал с показной сосредоточенностью пересчитывать деньги, оторвался от своего занятия и сурово уставился на них. Несколько мгновений его маленькие свинячьи глазки бегали по их лицам в поисках признаков иронии (хотя еще мгновение назад он был совершенно уверен в том, что эти тупые выкормыши с окраинных миров в принципе не умеют шутить), затем его тонкие губы растянулись в подобии угодливой улыбки. О, он совершенно не собирался никак угождать этим провинциалам, еще чего… просто это был условный рефлекс, выработавшийся у мастера за долгие годы столичной жизни.
Столица – очень жестокий и подлый мир, где место под солнцем завоевывается в упорной схватке с тысячами других, тоже жаждущих этого места, где каждый готов вцепиться в глотку каждому и где даже самый мелкий и незначительный обитатель в любой момент может показать свои у кого мелкие, а у кого и неожиданно крупные и опасные клыки. Так что, как только нос мастера Труа различал в воздухе угрозу его собственному благополучию, все его органы тут же рефлекторно приходили в боевое положение, то есть на губах появлялась угодливая улыбочка, голос приобретал лебезящие нотки, а шея тут же опускала голову на пару дюймов ниже и разворачивала таким образом, что вся фигура мастера Труа приобретала униженно-просящие очертания. А что делать? Возможность встречать угрозу глядя ей в лицо и с гордо поднятой головой всегда, во все времена, стоила в столице слишком дорого и для многих и многих ее обитателей была недостижимым удовольствием.
– Но… как же так, дорогие мои? Неужели вы хотите бросить старого дядюшку Труа? И это после всего, что я для вас сделал?
Лерой переступил с ноги на ногу и, вжав голову в плечи, угрюмо пробормотал:
– Простите, мастер, нам надо… тетушка Магмара помирает… и сарай надо матери отремонтировать…
Мастер Труа всплеснул пухлыми руками:
– О Ева-заступница, какие мелочи… – По изменившимся лицам стоявших перед ним главных источников дохода он мгновенно понял, что так говорить нельзя, и сменил тон: – Нет-нет, мне тоже очень жалко вашу тетушку, я даже готов… – Тут его руки вновь торопливо погрузились в денежный ящик, лихорадочно отыскивая среди смятых бумажек купюры помельче. – Вот… возьмите, – толстые пальцы мастера вынырнули наружу с несколькими зажатыми между ними купюрами достоинством один и два кредита, – отправьте эти деньги тетушке, и она сможет купить на них дорогое лекарство (это была неслыханная щедрость, поскольку предложенная хозяином сумма превышала месячный заработок любого из стоящих перед ним). Так что вам совершенно незачем ехать самим… – Мастер Труа рассыпался довольным смехом. И напрасно. Стоявшие перед ним уроды – гаранты его процветания лишь угрюмо переглянулась и еще больше нахохлилась. Похоже, их решимость покинуть «Отель удовольствий» была слишком твердой, чтобы ее могла поколебать такая сумма, как, наверное, и более крупная. Но мастер Труа попытался.
– Послушайте, вам совершенно незачем уезжать. Вашей тетушке лучше поможет квалифицированный врач. А вы там будете только мешаться. Более того, здесь вы сможете заработать… причем больше, намного больше, чем раньше. Я согласен платить вам… – Тут мастер Труа запнулся, ибо слова, что сейчас готовился произнести его язык, жгли огнем его сердце. – Вы будете получать… два-ад… нет, тридцать кредитов в месяц! – Хозяин борделя вздрогнул и зажмурился от подобной перспективы и едва не дал задний ход. Но… если эти трое уедут, то на его «Отеле удовольствий» можно поставить…
– Да! Я буду платить вам тридцать кредитов. – Хозяин решительно кивнул, тряся тройным подбородком и, распахнув глаза, гордо уставился на стоящий перед ним персонал. К его изумлению, даже столь чудовищная сумма совершенно не произвела на них никакого впечатления. Мастер Труа, все еще не пришедший в себя от собственной щедрости, оторопело вытаращился на них. О Ева-спасительница, что же еще может их остановить? И тогда мастер Труа решился на отчаянный шаг. Он вновь запустил руку в денежный ящик и (буквально чувствуя, как скрипят и хрустят пальцы) вытащил оттуда две измятых полусотенных кредитки:
– Вот, вот, возьмите, отправьте тетушке, матери… на это можно построить дюжину сараев.
Гаранты процветания переглянулась, Тироль покачал головой:
– Да-а-а…
Ему в ответ кивнул Лерой:
– Двенадцать сараев! Это… о-о-о-о!
Следом покачал головой дядюшка Роб, а Идрису выпала часть закончить обсуждение.
– Да уж! – глубокомысленно заявил он. Но к протянутым Труа деньгам никто не прикоснулся.
Мастер нахмурился и тряхнул вытянутой рукой (деньги жгли ему пальцы):
– Ну же, чего вы стоите, берите!
Уроды снова переглянулись, Лерой вздохнул:
– Извините, мастер Труа. Но… нам не нужно столько сараев!
5
Большой парадный выезд герцога Эсмеральды, как и большинство подобных моделей других высокопоставленных особ, был сконструирован на базе стандартного армейского десантного бота типа «Мотылек». Вообще-то ходили слухи, будто у графини Эрлисии большой парадный выезд был собран на основе ходовой платформы типа «Гусь» (в просторечии «Большая буханка»), но это было уже нонсенсом. «Гусь» имел сорок ярдов в длину и двенадцать в ширину. А поскольку согласно традиции парадный выезд передвигается только над наземными дорогами и на высоте не более одного фута от поверхности, для подобного монстра оказывались недоступными девяносто девять процентов наземных дорог. Он просто не вписался бы в первый же поворот. Так что даже если это и было правдой, то, скорее всего, этот парадный выезд графини никогда не покидал пределы ее поместья. Парадный же выезд герцога Эсмеральды был вполне стандартных размеров – десять ярдов в длину и три с половиной в ширину. И внешне он почти ничем не отличался от классических образцов – высокий корпус с огромными зеркальными окнами, массивная сдвижная дверь, масса хрома и позолоты и пара двойных «стаканов» для лакеев в кормовой части. Конечно, открытые площадки с поручнями, по мнению герцога, выглядели бы шикарнее, но ей эта колымага досталась по наследству, и она решила ничего не менять. Тем более что, если все пойдет по плану, от нее все равно придется отказаться. Может быть, поэтому она так полюбила эти вечерние поездки по поместью. Настолько, что велела заложить парадный выезд даже сегодня, хотя с самого утра не переставая лил дождь… Впрочем, скорее всего, это был один из последних выездов. Сообщение профессора Антемы заставило резко форсировать планы, поэтому скоро все должно решиться. Скоро произойдут события, которые вознесут ее, герцога Эсмеральду, на самую вершину власти… и заставят отказаться от маленьких радостей. Поэтому она спешила пользоваться моментом…
Когда жаркая дискуссия в курительной начала понемногу иссякать, герцог незаметно выскользнула из комнаты и поднялась к себе в кабинет. Она едва успела разжечь жаровню, нагреть песок и воткнуть в него несколько джезв с ароматным содержимым, как дверь кабинета тихо открылась и в комнату деловито вошли пять человек, которых она ожидала. Адмирал Шанторин была не в курсе того, что помимо того круга лиц, озабоченных судьбой королевства и изысканием возможности направить его развитие по пути свободы и демократии, к которому ныне принадлежала и она сама, существует еще один, гораздо более узкий круг. Причем мнение лиц этого круга весило гораздо больше, чем всех остальных сторонников изменений в государстве, вместе взятых. Ну, по поводу четверых из этого узкого круга у Шанторин, даже узнай она о его существовании, не возникло бы никаких вопросов. Потому что она считала этих четверых личностями, способными без всякого мыла пролезть в любое, даже самое узкое анальное отверстие. Но вот пятое лицо… Впрочем, адмирала Шанторин здесь и в помине не было, а в глазах герцога присутствие всех пятерых выглядело вполне оправданным. Поэтому Эсмеральда только слегка покосилась на вошедших, ни на мгновение не отрываясь от своего чрезвычайно важного и серьезного занятия, требующего полной сосредоточенности. В этом большом поместье, заполненном десятками и сотнями вышколенных слуг, не было ни одного человека, которому герцог доверила бы это дело. Впрочем, таковых не было и на всей этой планете, да и вообще в королевстве существовало только трое, кому Эсмеральда могла бы доверить, и то не очень охотно, заваривание кофе. Причем один из них был уже мертв. Наконец джезвы почти одновременно вскипели густой коричневой пенкой, после чего их содержимое было разлито по маленьким изящным чашечкам, которые тут же перекочевали в руки гостей. И герцог наконец позволила себе уютно устроиться в своем кресле:
– Итак, что будем делать?
Сестры Энгеманн переглянулись, затем старшая втянула губы и откинулась на спинку мягкого диванчика, вновь, как и обычно, предоставляя младшей огласить их совместное мнение:
– Ждать больше невозможно. Акция должна быть проведена в течение недели.
Герцог насмешливо вздернула бровь:
– Это общее мнение?
Младшая Энгеманн скривилась.
– Разве это сборище болтунов способно выработать какую-то общую позицию? Это наша позиция. – Она бросила выразительный взгляд на остальных присутствующих. Молчание супругов Присби было выразительнее всяких слов. Герцог медленно кивнула:
– Годри, как там дела с рейтингами?
Глистообразный Годри Присби вялым движением извлек из папки, с которой никогда не расставался, тонкие пластиковые листки распечатки. Пару мгновений он вглядывался в них, а затем скривил лицо в странной гримасе, которую окружающие могли расценить и как отвращение, и как брезгливое одобрение:
– Пока неплохо, но динамика мне не нравится. По-моему, начинается откат.
– А мы можем что-то сделать за оставшееся время?
Годри задумался. Его жена хранила молчание. Только очень информированные люди знали, что за последние десять лет Каролина Присби где подкупом, где угрозами, где прямым шантажом сумела получить негласный, но от этого не менее эффективный контроль над тремя из пяти самых влиятельных головизиосетей королевства. Но это было еще не все. Действуя теми же методами, она смогла продвинуть в руководство профсоюза работников головещания Берту Железную Задницу, которая вот уже лет восемь как была у нее на содержании. И это назначение позволило ей накинуть удавку на своенравную и не признающую никаких видимых ограничений журналистскую вольницу. Ибо неугодные журналисты теперь довольно быстро оттеснялись от первых ролей. Нет, внешне все было прилично, никто не налагал никаких запретов, просто на тех каналах и у тех программ, которые выступали с позиций, неугодных Каролине Присби, внезапно начинались проблемы с персоналом.
Электрики, осветители, ассистенты внезапно принимались выдвигать требования о повышении зарплаты, сокращении рабочего дня, улучшении условий работы, проводить предупредительные забастовки, пикетирование студий, сидячие бойкоты. Каналы лихорадило, студии срывали сроки подготовки программ, и так продолжалось до тех пор, пока руководство не сдавалось и не меняло программную политику, отказываясь от услуг неугодных журналистов. В этом случае тоже все обставлялось вполне прилично. Руководители каналов и редакторы программ на пресс-конференциях и в частных интервью жаловались на финансовые трудности, на необходимость сократить расходы, на проблемы с оснащением и иные причины. Так что выброшенные за ворота «звезды» независимой журналистики, привыкшие не только к независимости, но ж к увесистым гонорарам, внезапно обнаруживали, что они больше не являются желанными гостями ни на одном сколь-нибудь крупном канале. И задумывались, почему это произошло. Многие приходили к правильным выводам, ну а рядом с теми, кто был недостаточно разумен и никак не хотел поверить в происходящее, как-то случайно оказывались один-два доброхота, которые и разъясняли им, деликатно, что и как.
Большинство молча сделало выводы и вскоре вернулось к своим местам в центре экранов и привычным гонорарам. Меньшинство же, не пожелавшее поступиться принципами, было тут же «притоплено» еще ниже, на третьеразрядные каналы, к совсем уж смешным гонорарам, где многие тихо спились. Так что вот уже почти два года практически вся сеть головизиоканалов национального масштаба либо находилась под полным контролем Каролины Присби, либо чутко держала нос по ветру, настороженно ловя не просто предпочтения хозяйки, но даже оттенки этих предпочтений. Именно этим и объяснялось то стремительное изменение народных настроений и отношения к королеве, которое сторонний наблюдатель мог наблюдать за последние четыре месяца. Но сторонних наблюдателей здесь не было. Те же, что были, сами находились под воздействием кампании по промыванию мозгов, организованной подконтрольными Каролине Присби СМИ. Вот только никто не догадывался, что это вовсе не Каролина захватила контроль над головизиосетями и прибрала к рукам профсоюз. Все это было сделано по планам и под руководством ее крайне невзрачного на вид и внешне флегматичного супруга. Поэтому, когда Годри открывал рот, Каролина предпочитала молчать.
– Не знаю… – Годри с сомнением покачал головой. – И без того вся кампания ведется на грани фола. Если «пережать», население вполне может «вспомнить», что оно любит королеву, и тогда…
– А как дела на финансовом фронте?
На этот раз вопрос был обращен к сестрам Энгеманн. Им принадлежал самый крупный по активам и развитию филиальной сети банковский холдинг королевства. О чем были осведомлены практически все граждане королевства. А также еще добрая сотня более мелких полукриминальных структур и тысячи ныне действующих и давно почивших в бозе фирм-однодневок, являвшихся профессиональными «прачечными» по отстирыванию криминальных финансовых ресурсов. О чем были осведомлены очень немногие. Причем обороты и, соответственно, доходность этой криминальной составляющей совместного бизнеса сестер Энгеманн заметно превышали обороты и, естественно, доходность легального бизнеса.
На этот раз ответила старшая:
– Неплохо. Мы увеличили свою долю до блокирующего пакета в «Элисон найкуз» и «Блонди дайнемикс», что с предыдущими нашими приобретениями выводит нас на вторую позицию. Конечно, если бы ситуация развивалась более… плавно, можно было бы предпринять еще кое-какие полезные шаги, но, если королева сумеет восстановить свой контроль над деятельностью регистрационной палаты, наши потери будут несоизмеримо выше возможных приобретений. Так что я – за безотлагательное проведение акции.
Герцог понимающе кивнула и обратила свой взор на последнего гостя:
– Ну а что скажешь ты?
Гость манерно скривил губки:
– Никаких проблем.
Герцог хмыкнула:
– Что ж, тогда… так и решим. Я думаю, что за оставшиеся несколько дней сумею подготовить наших… единомышленников (все присутствующие понимающе переглянулись, уловив интонацию, с какой герцог произнесла это слово) таким образом, что, когда ЭТО произойдет, они будут совершенно уверены, что все решили сами.
На этом и порешили…
Герцог тряхнула головой, отвлекаясь от воспоминаний. Большой парадный выезд плавно притормозил и остановился. Герцог приподнялась на подушках и, вытянув шею, выглянула в окно. Вокруг все было спокойно, но в следующее мгновение мимо промелькнула пестрая ливрея. Это означало, что рева сирены и ругани пилота через полуоткрытую форточку кабины оказалось недостаточно для устранения причины остановки. В таком случае на эту причину, пожалуй, следовало посмотреть поближе. Заодно и ноги размять. Эсмеральда хлопнула ладонью по сенсору разблокирования дверей и поднялась на ноги. Дверь едва успела отойти в сторону, как у проема возникла запыхавшаяся лакей.
– Что там?
Лакей побагровела:
– Не извольте беспокоиться, ваша светлость, сейчас все будет…
Герцог досадливо сморщилась:
– Послушай, милейшая, я задала тебе вопрос, а не спрашивала твое мнение по поводу того, как быстро вы все устраните. Сказать по правде, только за то, что мы все-таки остановились, вы уже заслуживаете порки. Итак, что там произошло?
Лицо лакея последовательно сменило багровый, снежно-белый и сине-зеленый тона, после чего она с натугой заговорила:
– Там это… крестьяне какие-то. Тупые невероятно…
– С чего ты взяла, что тупые?
– Так это… мы их плетками лупим, а им хоть бы что…
Герцог заинтересованно вскинула подбородок:
– Ну-ка, ну-ка… – Одной из ее тайных страстей было коллекционирование людей с редкими уродствами или причудливыми извращениями психики. Правда, основная часть ее коллекции пока хранилась далеко отсюда, но кое-какие экземпляры она привезла с собой. И возможность пополнить эту коллекцию ее страшно возбудила.
То, что она увидела, не слишком впечатляло. Прямо посреди дороги, в луже уныло сидел здоровенный самец (настолько огромный, что Эсмеральда даже цокнула языком, она еще никогда не видела такого самца). Рядом с ним в столь же безучастных позах сидели еще три самца потоньше и помоложе. А вокруг них прыгали трое лакеев, остервенело охаживая всех четверых плетками. Герцог немного постояла, любуясь, потом достала из кармана свисток и резко дунула. Вышколенные лакеи тут же прекратили лупцевание и отпрянули назад. Эсмеральда подошла поближе и чувствительно пнула большого самца носком ботфорта. Тот никак не отреагировал. Герцог пнула сильней, так что от удара даже заныл большой палец ноги. Но результат остался неизменным. Герцог хмыкнула:
– Эй, ты…
В ответ самец разразился натужным кашлем, и герцог немедленно отодвинулась назад. Не хватало еще подцепить какую-нибудь заразу. Кто их разберет, этих бродяг, чем они там болеют? Конечно, медцентр вылечил бы любую болячку за пару дней или за неделю, в зависимости от того какой мед-комплект использовать – стационарный или портативный, но у Эсмеральды как раз-то и не было этих двух дней. Сейчас счет шел уже на часы, и опоздание грозило полным крахом. Если все, что рассказала эта старая сучка Антема, – правда, то королева очень скоро окончательно очухается и тут же не преминет запустить обе руки в тот кисель, который удалось создать им с четой Присби и сестрами Энгеманн, а это означало полный провал. У этой молодой стервы острый глаз, да к тому же совершенно отсутствует патологическое мягкосердечие, присущее всем представителям ее ветви династии (за исключением, пожалуй, только адмирала Сандры, но та приходится королеве родственницей скорее по боковой линии). То есть доброты у нее, конечно, не отнять (уму непостижимо, до какой степени раздут бюджет вспомоществования отцам-одиночкам, вдовцам по случаю потери кормилицы, сколько было пооткрыто сиротских домов), но, увы, не к мятежникам…
Наконец урод прокашлялся и хрипло, с натугой проговорил:
– Мы… крестьяне… госпожа. Работали… в столице… госпожа. Сейчас… домой… госпожа.
Герцог поморщилась, но не ушла. От этих согбенных фигур явственно веяло непробиваемой тупостью. И перед ней внезапно забрезжило решение проблемы, которая подспудно занимала ее ум все последние дни, а именно проблемы верности. Дело в том, что большая часть слуг поместья были родом отсюда, с Тронного мира. И, несмотря на строжайший личный отбор, она все же сомневалась, останутся ли они верны ей, если она поднимет мятеж. Надежных же людей, которых она переправила из родных мест и в верности которых нисколько не сомневалась, было не очень много, и в ближайшее время они должны были понадобиться в десятке разных мест. Конечно, такое положение должно было продлиться недолго – неделю, максимум две, а затем на Тронном мире высадились бы десятки и сотни тысяч верных соратниц, чье прибытие стало бы совершенно неожиданным даже для сестер Энгеманн и супругов Присби. Но этого надо было еще дождаться. Надо было не только продержаться, но и постараться взять под контроль наиболее важные точки, чтобы обеспечить беспроблемную высадку прибывших подкреплений. И главным фактором успеха всего предприятия было – не упустить двух высокопоставленных пленниц. Ибо план всего мятежа (эти дуры, ее соратницы, все еще думали, что участвуют в банальном мятеже) был построен на том, что никто, кроме узкого круга посвященных, до нужного момента не подозревает, что в королевстве происходит самый настоящий мятеж. Приказы флоту и войскам должны были отдавать штатные командиры или официальные «исполняющие обязанности», назначенные в связи с болезнью командира, его отлучкой по семейным обстоятельствам или еще по какой-либо личной причине. Сетевые новости должны выходить в срок и быть самыми обычными, биржа – держать колебания индексов в обычных параметрах. Так что жизнь должна течь своим чередом до тех пор, пока…
Конечно, можно было бы, как предлагали сестры Энгеманн или мужская половина Присби, по-тихому придушить королеву и ее тетку, но Эсмеральда допускала это лишь на крайний случай. Потому что существовала большая вероятность того, что пленницы могут ей понадобиться на конечном этапе, в последние дня два из десяти дней ожидания подкреплений, если вдруг сестры Энгеманн или супруги Присби почуют ее двойную игру. Угроза выпустить пленниц, да еще и выступить на их стороне должна была дать пару дней форы, которые могли оказаться жизненно важными. А в случае совсем уж непредвиденного развития событий можно было действительно выпустить пленниц, объявив им, что она, Эсмеральда, действовала по принуждению… или, лучше, из искреннего убеждения в преимуществе республиканского пути, но разочаровалась в соратницах. А пока горящие ненавистью друг к другу мятежники и роялисты рвали бы друг друга в клочья, все бы уже закончилось… Но для этого надо было удержать пленниц.
Герцог окинула сидящих перед ней уродцев заинтересованным взглядом. Какая интересная мутация! Тупость только на руку, тупых труднее подкупить и сложнее убедить. Да и дольше к тому же…
Но сначала стоит проверить еще пару предположений. Эсмеральда протянула руку к лакею:
– Шокер!
Та выхватила оружие и поспешно ткнула в руку хозяйке. Герцог большим пальцем передвинула регулятор до максимума и, направив раструб на сидящую в луже глыбу плоти, нажала на спуск. Глыба не шелохнулась. Герцог поочередно перевела раструб на три фигуры поменьше. Те уже отреагировали… правда, всего лишь легким почесыванием. Оставался последний тест.
– Ошеломитель!
Лакей вздрогнула, но тут же опомнилась и метнулась к своему «стакану». Спустя минуту герцог подняла раструб ошеломителя и надавила на спусковой рычаг. Крупный самец взревел и прыгнул вперед, на обидчицу, а тех, что помельче, скрутило… что, однако, не помешало им откатиться в сторону, выходя из-под луча. Вышколенные лакеи, не успев ничего осознать, рванулись навстречу…
Через десять секунд герцог холодно улыбнулась в оскаленную… морду (назвать ЭТО лицом не было никакой возможности) и небрежно бросила:
– Я беру вас на службу. На десять дней. Оплата двенадцать золотых в день, – и, кивнув в сторону «стаканов», добавила: – Полезайте. – После чего повернулась и величественно проследовала в салон. Крупный самец поднял окровавленные лапы и уткнулся озадаченным взглядом в «стаканы». А один из тех, что помельче, тронул его за плечо и без предварительного кашля произнес:
– Пойдем, дядюшка Роб…
Тот опустил лапы, окинул пустым взглядом куски мяса, оставшиеся от мгновенно растерзанных четырех тренированных лакеев-охранниц, и, понуро опустив плечи, послушно побрел в сторону освободившихся стаканов. В его голове звенела мысль: «Мы сделали это!»
Когда жаркая дискуссия в курительной начала понемногу иссякать, герцог незаметно выскользнула из комнаты и поднялась к себе в кабинет. Она едва успела разжечь жаровню, нагреть песок и воткнуть в него несколько джезв с ароматным содержимым, как дверь кабинета тихо открылась и в комнату деловито вошли пять человек, которых она ожидала. Адмирал Шанторин была не в курсе того, что помимо того круга лиц, озабоченных судьбой королевства и изысканием возможности направить его развитие по пути свободы и демократии, к которому ныне принадлежала и она сама, существует еще один, гораздо более узкий круг. Причем мнение лиц этого круга весило гораздо больше, чем всех остальных сторонников изменений в государстве, вместе взятых. Ну, по поводу четверых из этого узкого круга у Шанторин, даже узнай она о его существовании, не возникло бы никаких вопросов. Потому что она считала этих четверых личностями, способными без всякого мыла пролезть в любое, даже самое узкое анальное отверстие. Но вот пятое лицо… Впрочем, адмирала Шанторин здесь и в помине не было, а в глазах герцога присутствие всех пятерых выглядело вполне оправданным. Поэтому Эсмеральда только слегка покосилась на вошедших, ни на мгновение не отрываясь от своего чрезвычайно важного и серьезного занятия, требующего полной сосредоточенности. В этом большом поместье, заполненном десятками и сотнями вышколенных слуг, не было ни одного человека, которому герцог доверила бы это дело. Впрочем, таковых не было и на всей этой планете, да и вообще в королевстве существовало только трое, кому Эсмеральда могла бы доверить, и то не очень охотно, заваривание кофе. Причем один из них был уже мертв. Наконец джезвы почти одновременно вскипели густой коричневой пенкой, после чего их содержимое было разлито по маленьким изящным чашечкам, которые тут же перекочевали в руки гостей. И герцог наконец позволила себе уютно устроиться в своем кресле:
– Итак, что будем делать?
Сестры Энгеманн переглянулись, затем старшая втянула губы и откинулась на спинку мягкого диванчика, вновь, как и обычно, предоставляя младшей огласить их совместное мнение:
– Ждать больше невозможно. Акция должна быть проведена в течение недели.
Герцог насмешливо вздернула бровь:
– Это общее мнение?
Младшая Энгеманн скривилась.
– Разве это сборище болтунов способно выработать какую-то общую позицию? Это наша позиция. – Она бросила выразительный взгляд на остальных присутствующих. Молчание супругов Присби было выразительнее всяких слов. Герцог медленно кивнула:
– Годри, как там дела с рейтингами?
Глистообразный Годри Присби вялым движением извлек из папки, с которой никогда не расставался, тонкие пластиковые листки распечатки. Пару мгновений он вглядывался в них, а затем скривил лицо в странной гримасе, которую окружающие могли расценить и как отвращение, и как брезгливое одобрение:
– Пока неплохо, но динамика мне не нравится. По-моему, начинается откат.
– А мы можем что-то сделать за оставшееся время?
Годри задумался. Его жена хранила молчание. Только очень информированные люди знали, что за последние десять лет Каролина Присби где подкупом, где угрозами, где прямым шантажом сумела получить негласный, но от этого не менее эффективный контроль над тремя из пяти самых влиятельных головизиосетей королевства. Но это было еще не все. Действуя теми же методами, она смогла продвинуть в руководство профсоюза работников головещания Берту Железную Задницу, которая вот уже лет восемь как была у нее на содержании. И это назначение позволило ей накинуть удавку на своенравную и не признающую никаких видимых ограничений журналистскую вольницу. Ибо неугодные журналисты теперь довольно быстро оттеснялись от первых ролей. Нет, внешне все было прилично, никто не налагал никаких запретов, просто на тех каналах и у тех программ, которые выступали с позиций, неугодных Каролине Присби, внезапно начинались проблемы с персоналом.
Электрики, осветители, ассистенты внезапно принимались выдвигать требования о повышении зарплаты, сокращении рабочего дня, улучшении условий работы, проводить предупредительные забастовки, пикетирование студий, сидячие бойкоты. Каналы лихорадило, студии срывали сроки подготовки программ, и так продолжалось до тех пор, пока руководство не сдавалось и не меняло программную политику, отказываясь от услуг неугодных журналистов. В этом случае тоже все обставлялось вполне прилично. Руководители каналов и редакторы программ на пресс-конференциях и в частных интервью жаловались на финансовые трудности, на необходимость сократить расходы, на проблемы с оснащением и иные причины. Так что выброшенные за ворота «звезды» независимой журналистики, привыкшие не только к независимости, но ж к увесистым гонорарам, внезапно обнаруживали, что они больше не являются желанными гостями ни на одном сколь-нибудь крупном канале. И задумывались, почему это произошло. Многие приходили к правильным выводам, ну а рядом с теми, кто был недостаточно разумен и никак не хотел поверить в происходящее, как-то случайно оказывались один-два доброхота, которые и разъясняли им, деликатно, что и как.
Большинство молча сделало выводы и вскоре вернулось к своим местам в центре экранов и привычным гонорарам. Меньшинство же, не пожелавшее поступиться принципами, было тут же «притоплено» еще ниже, на третьеразрядные каналы, к совсем уж смешным гонорарам, где многие тихо спились. Так что вот уже почти два года практически вся сеть головизиоканалов национального масштаба либо находилась под полным контролем Каролины Присби, либо чутко держала нос по ветру, настороженно ловя не просто предпочтения хозяйки, но даже оттенки этих предпочтений. Именно этим и объяснялось то стремительное изменение народных настроений и отношения к королеве, которое сторонний наблюдатель мог наблюдать за последние четыре месяца. Но сторонних наблюдателей здесь не было. Те же, что были, сами находились под воздействием кампании по промыванию мозгов, организованной подконтрольными Каролине Присби СМИ. Вот только никто не догадывался, что это вовсе не Каролина захватила контроль над головизиосетями и прибрала к рукам профсоюз. Все это было сделано по планам и под руководством ее крайне невзрачного на вид и внешне флегматичного супруга. Поэтому, когда Годри открывал рот, Каролина предпочитала молчать.
– Не знаю… – Годри с сомнением покачал головой. – И без того вся кампания ведется на грани фола. Если «пережать», население вполне может «вспомнить», что оно любит королеву, и тогда…
– А как дела на финансовом фронте?
На этот раз вопрос был обращен к сестрам Энгеманн. Им принадлежал самый крупный по активам и развитию филиальной сети банковский холдинг королевства. О чем были осведомлены практически все граждане королевства. А также еще добрая сотня более мелких полукриминальных структур и тысячи ныне действующих и давно почивших в бозе фирм-однодневок, являвшихся профессиональными «прачечными» по отстирыванию криминальных финансовых ресурсов. О чем были осведомлены очень немногие. Причем обороты и, соответственно, доходность этой криминальной составляющей совместного бизнеса сестер Энгеманн заметно превышали обороты и, естественно, доходность легального бизнеса.
На этот раз ответила старшая:
– Неплохо. Мы увеличили свою долю до блокирующего пакета в «Элисон найкуз» и «Блонди дайнемикс», что с предыдущими нашими приобретениями выводит нас на вторую позицию. Конечно, если бы ситуация развивалась более… плавно, можно было бы предпринять еще кое-какие полезные шаги, но, если королева сумеет восстановить свой контроль над деятельностью регистрационной палаты, наши потери будут несоизмеримо выше возможных приобретений. Так что я – за безотлагательное проведение акции.
Герцог понимающе кивнула и обратила свой взор на последнего гостя:
– Ну а что скажешь ты?
Гость манерно скривил губки:
– Никаких проблем.
Герцог хмыкнула:
– Что ж, тогда… так и решим. Я думаю, что за оставшиеся несколько дней сумею подготовить наших… единомышленников (все присутствующие понимающе переглянулись, уловив интонацию, с какой герцог произнесла это слово) таким образом, что, когда ЭТО произойдет, они будут совершенно уверены, что все решили сами.
На этом и порешили…
Герцог тряхнула головой, отвлекаясь от воспоминаний. Большой парадный выезд плавно притормозил и остановился. Герцог приподнялась на подушках и, вытянув шею, выглянула в окно. Вокруг все было спокойно, но в следующее мгновение мимо промелькнула пестрая ливрея. Это означало, что рева сирены и ругани пилота через полуоткрытую форточку кабины оказалось недостаточно для устранения причины остановки. В таком случае на эту причину, пожалуй, следовало посмотреть поближе. Заодно и ноги размять. Эсмеральда хлопнула ладонью по сенсору разблокирования дверей и поднялась на ноги. Дверь едва успела отойти в сторону, как у проема возникла запыхавшаяся лакей.
– Что там?
Лакей побагровела:
– Не извольте беспокоиться, ваша светлость, сейчас все будет…
Герцог досадливо сморщилась:
– Послушай, милейшая, я задала тебе вопрос, а не спрашивала твое мнение по поводу того, как быстро вы все устраните. Сказать по правде, только за то, что мы все-таки остановились, вы уже заслуживаете порки. Итак, что там произошло?
Лицо лакея последовательно сменило багровый, снежно-белый и сине-зеленый тона, после чего она с натугой заговорила:
– Там это… крестьяне какие-то. Тупые невероятно…
– С чего ты взяла, что тупые?
– Так это… мы их плетками лупим, а им хоть бы что…
Герцог заинтересованно вскинула подбородок:
– Ну-ка, ну-ка… – Одной из ее тайных страстей было коллекционирование людей с редкими уродствами или причудливыми извращениями психики. Правда, основная часть ее коллекции пока хранилась далеко отсюда, но кое-какие экземпляры она привезла с собой. И возможность пополнить эту коллекцию ее страшно возбудила.
То, что она увидела, не слишком впечатляло. Прямо посреди дороги, в луже уныло сидел здоровенный самец (настолько огромный, что Эсмеральда даже цокнула языком, она еще никогда не видела такого самца). Рядом с ним в столь же безучастных позах сидели еще три самца потоньше и помоложе. А вокруг них прыгали трое лакеев, остервенело охаживая всех четверых плетками. Герцог немного постояла, любуясь, потом достала из кармана свисток и резко дунула. Вышколенные лакеи тут же прекратили лупцевание и отпрянули назад. Эсмеральда подошла поближе и чувствительно пнула большого самца носком ботфорта. Тот никак не отреагировал. Герцог пнула сильней, так что от удара даже заныл большой палец ноги. Но результат остался неизменным. Герцог хмыкнула:
– Эй, ты…
В ответ самец разразился натужным кашлем, и герцог немедленно отодвинулась назад. Не хватало еще подцепить какую-нибудь заразу. Кто их разберет, этих бродяг, чем они там болеют? Конечно, медцентр вылечил бы любую болячку за пару дней или за неделю, в зависимости от того какой мед-комплект использовать – стационарный или портативный, но у Эсмеральды как раз-то и не было этих двух дней. Сейчас счет шел уже на часы, и опоздание грозило полным крахом. Если все, что рассказала эта старая сучка Антема, – правда, то королева очень скоро окончательно очухается и тут же не преминет запустить обе руки в тот кисель, который удалось создать им с четой Присби и сестрами Энгеманн, а это означало полный провал. У этой молодой стервы острый глаз, да к тому же совершенно отсутствует патологическое мягкосердечие, присущее всем представителям ее ветви династии (за исключением, пожалуй, только адмирала Сандры, но та приходится королеве родственницей скорее по боковой линии). То есть доброты у нее, конечно, не отнять (уму непостижимо, до какой степени раздут бюджет вспомоществования отцам-одиночкам, вдовцам по случаю потери кормилицы, сколько было пооткрыто сиротских домов), но, увы, не к мятежникам…
Наконец урод прокашлялся и хрипло, с натугой проговорил:
– Мы… крестьяне… госпожа. Работали… в столице… госпожа. Сейчас… домой… госпожа.
Герцог поморщилась, но не ушла. От этих согбенных фигур явственно веяло непробиваемой тупостью. И перед ней внезапно забрезжило решение проблемы, которая подспудно занимала ее ум все последние дни, а именно проблемы верности. Дело в том, что большая часть слуг поместья были родом отсюда, с Тронного мира. И, несмотря на строжайший личный отбор, она все же сомневалась, останутся ли они верны ей, если она поднимет мятеж. Надежных же людей, которых она переправила из родных мест и в верности которых нисколько не сомневалась, было не очень много, и в ближайшее время они должны были понадобиться в десятке разных мест. Конечно, такое положение должно было продлиться недолго – неделю, максимум две, а затем на Тронном мире высадились бы десятки и сотни тысяч верных соратниц, чье прибытие стало бы совершенно неожиданным даже для сестер Энгеманн и супругов Присби. Но этого надо было еще дождаться. Надо было не только продержаться, но и постараться взять под контроль наиболее важные точки, чтобы обеспечить беспроблемную высадку прибывших подкреплений. И главным фактором успеха всего предприятия было – не упустить двух высокопоставленных пленниц. Ибо план всего мятежа (эти дуры, ее соратницы, все еще думали, что участвуют в банальном мятеже) был построен на том, что никто, кроме узкого круга посвященных, до нужного момента не подозревает, что в королевстве происходит самый настоящий мятеж. Приказы флоту и войскам должны были отдавать штатные командиры или официальные «исполняющие обязанности», назначенные в связи с болезнью командира, его отлучкой по семейным обстоятельствам или еще по какой-либо личной причине. Сетевые новости должны выходить в срок и быть самыми обычными, биржа – держать колебания индексов в обычных параметрах. Так что жизнь должна течь своим чередом до тех пор, пока…
Конечно, можно было бы, как предлагали сестры Энгеманн или мужская половина Присби, по-тихому придушить королеву и ее тетку, но Эсмеральда допускала это лишь на крайний случай. Потому что существовала большая вероятность того, что пленницы могут ей понадобиться на конечном этапе, в последние дня два из десяти дней ожидания подкреплений, если вдруг сестры Энгеманн или супруги Присби почуют ее двойную игру. Угроза выпустить пленниц, да еще и выступить на их стороне должна была дать пару дней форы, которые могли оказаться жизненно важными. А в случае совсем уж непредвиденного развития событий можно было действительно выпустить пленниц, объявив им, что она, Эсмеральда, действовала по принуждению… или, лучше, из искреннего убеждения в преимуществе республиканского пути, но разочаровалась в соратницах. А пока горящие ненавистью друг к другу мятежники и роялисты рвали бы друг друга в клочья, все бы уже закончилось… Но для этого надо было удержать пленниц.
Герцог окинула сидящих перед ней уродцев заинтересованным взглядом. Какая интересная мутация! Тупость только на руку, тупых труднее подкупить и сложнее убедить. Да и дольше к тому же…
Но сначала стоит проверить еще пару предположений. Эсмеральда протянула руку к лакею:
– Шокер!
Та выхватила оружие и поспешно ткнула в руку хозяйке. Герцог большим пальцем передвинула регулятор до максимума и, направив раструб на сидящую в луже глыбу плоти, нажала на спуск. Глыба не шелохнулась. Герцог поочередно перевела раструб на три фигуры поменьше. Те уже отреагировали… правда, всего лишь легким почесыванием. Оставался последний тест.
– Ошеломитель!
Лакей вздрогнула, но тут же опомнилась и метнулась к своему «стакану». Спустя минуту герцог подняла раструб ошеломителя и надавила на спусковой рычаг. Крупный самец взревел и прыгнул вперед, на обидчицу, а тех, что помельче, скрутило… что, однако, не помешало им откатиться в сторону, выходя из-под луча. Вышколенные лакеи, не успев ничего осознать, рванулись навстречу…
Через десять секунд герцог холодно улыбнулась в оскаленную… морду (назвать ЭТО лицом не было никакой возможности) и небрежно бросила:
– Я беру вас на службу. На десять дней. Оплата двенадцать золотых в день, – и, кивнув в сторону «стаканов», добавила: – Полезайте. – После чего повернулась и величественно проследовала в салон. Крупный самец поднял окровавленные лапы и уткнулся озадаченным взглядом в «стаканы». А один из тех, что помельче, тронул его за плечо и без предварительного кашля произнес:
– Пойдем, дядюшка Роб…
Тот опустил лапы, окинул пустым взглядом куски мяса, оставшиеся от мгновенно растерзанных четырех тренированных лакеев-охранниц, и, понуро опустив плечи, послушно побрел в сторону освободившихся стаканов. В его голове звенела мысль: «Мы сделали это!»
6
Это утро началось просто великолепно. В общем-то, все последнюю неделю она просыпалась довольно рано и почти каждый день в хорошем настроении, но сегодня… сегодня все было необычным. Тэра проснулась на рассвете и некоторое время лежала, положив руку на живот и чувствуя кожей ладони едва ощутимое биение крохотного сердечка. И этот едва ощутимый (а возможно, даже совершенно не ощутимый, а просто придуманный ею) ритм наполнял ее сердце чистой, незамутненной радостью. «Ты не одна, – говорило ей это маленькое сердечко. – Даже если ОН ушел навсегда, ты все равно не одна».
В восемь часов она впервые за последние четыре месяца вышла к завтраку. Встретившаяся ей по пути молоденькая дворцовая служанка разинула рот, увидев причесанную и аккуратно накрашенную королеву, бодрым упругим шагом спускающуюся по лестнице в малую столовую. И это изумление еще больше подняло Тэре настроение. Похоже, ее уже списали со счетов все, а не только политики. Что ж, тем неприятней будет для всех ее неожиданное выздоровление…
Сандра появилась уже к концу завтрака. Задержавшись в дверях, она окинула взглядом уютную столовую, Тэру, с аппетитом уплетающую фруктовый десерт, криво усмехнулась, шагнув вперед, пододвинула ногой, обутой в парадный ботфорт, кресло и опустила в него свой сухопарый зад:
– Вижу, милая моя, тебе явно полегчало.
Тэра старательно облизала ложку и бросила ее в вазочку из-под десерта, окинула взглядом разгром, учиненный ею на столе, и вздохнула:
– Да уж, не могу представить, что еще пару дней назад меня с души воротило при виде всей этой вкуснятины.
Сандра рассмеялась:
– Ну, слава Еве-спасительнице… в таком случае, милая моя, нам пора идти в твой любимый кабинет.
– Ну, это мы всегда с удовольствием, – хмыкнула королева, с некоторым затруднением выбираясь из-за стола. С тех пор как Сандра ушла с поста регента, у нее не было официального кабинета во дворце, как, впрочем, и официальной должности. Однако, когда королева вплотную занялась подготовкой нападения на Форпост, в связи с чем Сандра вновь переселилась во дворец, она заняла те же самые апартаменты, которые были у нее во время регентства. И хотя это не было никак закреплено официально (ни даже устным распоряжением королевы), никто и не подумал возражать. На следующий же день после того, как Сандра разместилась в своих старых апартаментах, мажордом доставила в ее старый кабинет прежнюю мебель (которую, как оказалось, она заботливо сохранила в своих кладовых, запретив кому бы то ни было ее растаскивать), а через день начальник узла связи дворца уже установила там ЗАС-терминал. Так что, когда Тэра через пару дней появилась в кабинете Сандры, она ошеломленно замерла на пороге, а затем весело рассмеялась. Ей показалось, что она вернулась в почти беззаботное детство. И все те месяцы, пока шла подготовка к штурму Форпоста, это ощущение было ее маленькой тайной. Иногда она даже специально придумывала себе причины, чтобы лишний раз вырваться из холодно-официальных, заполненных стерильным кондиционированным воздухом помещений Главного штаба флота или помпезных дворцовых зал и появиться в этом кабинете. Все для того, чтобы вновь погрузиться в то время, когда маленькая королева Тэра сидела, забравшись с ногами, в большом черном кресле, стоящем в самом углу кабинета регента рядом со старомодным книжным шкафом и, посасывая карамель на палочке, таращилась на склонившуюся над бумагами тщательно завитую макушку самого регента. Поэтому сейчас, после стольких месяцев мучений, когда она практически не покидала своей спальни, ей было особенно радостно вновь окунуться в то беззаботное время (пусть для кого-то со стороны оно и не казалось столь уж беззаботным).
Войдя в кабинет, Тэра тут же направилась к своему любимому креслу. Однако, как оказалось, усесться так, как ей хотелось, на этот раз как-то не получилось. Мешал пусть и не слишком заметный, но уже явно увеличившийся живот. Но по сравнению с пережитыми мучениями это была такая мелочь, что Тэра лишь улыбнулась.
Сандра с размаху шмякнулась в свое старое, изрядно потертое кресло и, по своей старой привычке вскинув ноги в ботфортах на мраморную столешницу, протянула руку к терминалу ЗАС. Терминал был запрограммирован на сканирование папиллярных линий на всей площади ладони; спустя мгновение после того, как рука оказалась в поле сканирования, над столом должен был вспыхнуть двусторонний экран. Однако ничего не произошло. Сандра нахмурилась:
– Адам побери… опять у них что-то сбоит…
– Мы кого-то ждем? – осведомилась Тэра. Сандра досадливо поморщилась:
– Ну да, мой Усачок страшно желает нам что-то сообщить… а, ладно, позвоню так. – И она извлекла из кармана свой комкомп.
Через минуту Сандра оторвала от уха комкомп и с недоумением уставилась на него.
– Что такое? – лениво осведомилась Тэра, которую после обильного завтрака слегка разморило в кресле.
– Не знаю. – Сандра пожала плечами. – Похоже, и мобильник вырубился. Поле исчезло. Куда смотрит эта засранка Имага (полковник Имага была комендантом дворца)?
Но развить эту тему она не успела. В кабинет ввалился Усатая Харя. Окинув взглядом присутствующих, он расплылся в улыбке, которая тут же сменилась озабоченным выражением:
В восемь часов она впервые за последние четыре месяца вышла к завтраку. Встретившаяся ей по пути молоденькая дворцовая служанка разинула рот, увидев причесанную и аккуратно накрашенную королеву, бодрым упругим шагом спускающуюся по лестнице в малую столовую. И это изумление еще больше подняло Тэре настроение. Похоже, ее уже списали со счетов все, а не только политики. Что ж, тем неприятней будет для всех ее неожиданное выздоровление…
Сандра появилась уже к концу завтрака. Задержавшись в дверях, она окинула взглядом уютную столовую, Тэру, с аппетитом уплетающую фруктовый десерт, криво усмехнулась, шагнув вперед, пододвинула ногой, обутой в парадный ботфорт, кресло и опустила в него свой сухопарый зад:
– Вижу, милая моя, тебе явно полегчало.
Тэра старательно облизала ложку и бросила ее в вазочку из-под десерта, окинула взглядом разгром, учиненный ею на столе, и вздохнула:
– Да уж, не могу представить, что еще пару дней назад меня с души воротило при виде всей этой вкуснятины.
Сандра рассмеялась:
– Ну, слава Еве-спасительнице… в таком случае, милая моя, нам пора идти в твой любимый кабинет.
– Ну, это мы всегда с удовольствием, – хмыкнула королева, с некоторым затруднением выбираясь из-за стола. С тех пор как Сандра ушла с поста регента, у нее не было официального кабинета во дворце, как, впрочем, и официальной должности. Однако, когда королева вплотную занялась подготовкой нападения на Форпост, в связи с чем Сандра вновь переселилась во дворец, она заняла те же самые апартаменты, которые были у нее во время регентства. И хотя это не было никак закреплено официально (ни даже устным распоряжением королевы), никто и не подумал возражать. На следующий же день после того, как Сандра разместилась в своих старых апартаментах, мажордом доставила в ее старый кабинет прежнюю мебель (которую, как оказалось, она заботливо сохранила в своих кладовых, запретив кому бы то ни было ее растаскивать), а через день начальник узла связи дворца уже установила там ЗАС-терминал. Так что, когда Тэра через пару дней появилась в кабинете Сандры, она ошеломленно замерла на пороге, а затем весело рассмеялась. Ей показалось, что она вернулась в почти беззаботное детство. И все те месяцы, пока шла подготовка к штурму Форпоста, это ощущение было ее маленькой тайной. Иногда она даже специально придумывала себе причины, чтобы лишний раз вырваться из холодно-официальных, заполненных стерильным кондиционированным воздухом помещений Главного штаба флота или помпезных дворцовых зал и появиться в этом кабинете. Все для того, чтобы вновь погрузиться в то время, когда маленькая королева Тэра сидела, забравшись с ногами, в большом черном кресле, стоящем в самом углу кабинета регента рядом со старомодным книжным шкафом и, посасывая карамель на палочке, таращилась на склонившуюся над бумагами тщательно завитую макушку самого регента. Поэтому сейчас, после стольких месяцев мучений, когда она практически не покидала своей спальни, ей было особенно радостно вновь окунуться в то беззаботное время (пусть для кого-то со стороны оно и не казалось столь уж беззаботным).
Войдя в кабинет, Тэра тут же направилась к своему любимому креслу. Однако, как оказалось, усесться так, как ей хотелось, на этот раз как-то не получилось. Мешал пусть и не слишком заметный, но уже явно увеличившийся живот. Но по сравнению с пережитыми мучениями это была такая мелочь, что Тэра лишь улыбнулась.
Сандра с размаху шмякнулась в свое старое, изрядно потертое кресло и, по своей старой привычке вскинув ноги в ботфортах на мраморную столешницу, протянула руку к терминалу ЗАС. Терминал был запрограммирован на сканирование папиллярных линий на всей площади ладони; спустя мгновение после того, как рука оказалась в поле сканирования, над столом должен был вспыхнуть двусторонний экран. Однако ничего не произошло. Сандра нахмурилась:
– Адам побери… опять у них что-то сбоит…
– Мы кого-то ждем? – осведомилась Тэра. Сандра досадливо поморщилась:
– Ну да, мой Усачок страшно желает нам что-то сообщить… а, ладно, позвоню так. – И она извлекла из кармана свой комкомп.
Через минуту Сандра оторвала от уха комкомп и с недоумением уставилась на него.
– Что такое? – лениво осведомилась Тэра, которую после обильного завтрака слегка разморило в кресле.
– Не знаю. – Сандра пожала плечами. – Похоже, и мобильник вырубился. Поле исчезло. Куда смотрит эта засранка Имага (полковник Имага была комендантом дворца)?
Но развить эту тему она не успела. В кабинет ввалился Усатая Харя. Окинув взглядом присутствующих, он расплылся в улыбке, которая тут же сменилась озабоченным выражением:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента