Гамгор молча выполнил распоряжение, но спустя некоторое время спросил:
– Что они увидели?
– Они передали три сигнала: «Враг», «Бой» и «Пожар на воде», – ответил Грон, – а что это означает, мы сейчас увидим.
Когда ходко идущая унирема обогнула выступающий в море мыс, глазам Грона предстала несколько жутко выглядевшая на фоне темнеющего неба картина. Шесть горгосских триер зажали у скалистого берега четыре элитийские диремы. Одна из дирем уже горела, выбрасывая в небо густые клубы черного дыма от горящей смолы, другая, полузатопленная, колыхалась на воде с проломанным бортом чуть в стороне от места основной схватки, а с находящейся рядом триеры расстреливали плывущих к берегу элитийцев из луков. На двух остальных диремах, борта которых тоже были проломлены таранами триер и они не тонули только потому, что были крепко сцеплены абордажными крючьями с пятью горгосскими кораблями, все еще шел бой. Грон скрипнул зубами и прикинул шансы. Горгосские триеры были мощными боевыми кораблями, несущими на борту баллисты и катапульту, что, впрочем, в данный момент было не так важно, с тремя сотнями гребцов и со ста двадцатью воинами на каждой. Диремы были меньше. На каждой всего сто пятьдесят гребцов и до восьмидесяти воинов, от которых, скорее всего, осталась жалкая горсточка. Его воины еще ни разу не участвовали в морских схватках, но на их стороне была внезапность и лучшая выучка. Короче, к настоящему моменту силы были почти равны.
– Насколько я знаю, для горгосцев совсем не характерно ходить шестерками? – обратился он к Гамгору.
Капитан кивнул:
– Точно, они либо ходят в одиночку, либо более крупными эскадрами в несколько десятков кораблей.
– Значит, – размышлял Грон, – вероятнее всего, они специально охотились за этими диремами. А такую охоту вряд ли возглавит рядовой капитан. – Он помолчал. – К тому же я хочу знать, за чем это они так охотятся.
Гамгор недоверчиво поинтересовался:
– Ты хочешь провести первый бой при таком соотношении сил?..
– Иногда боги выбирают за нас, – усмехнулся Грон и скомандовал: – Сигнальщик, сигнал: «На абордаж».
Униремы вынырнули из ночи, как призраки касаток. Каждая скользнула к корме своей триеры и – то ли действительно боги этой ночью благоволили к ним, то ли кормчие все-таки были достаточно искусны – нанесли удар почти одновременно. Когда до кормы триеры оставалось около десятка локтей, Гамгор свирепо оскалился и надсадно выкрикнул:
– Левый борт, греби, правый – весла внутрь! – и всем телом налег на рулевое весло.
Унирема ударила крутым носом в основание последнего весельного порта нижнего ряда и, скрежеща обшивкой, въехала вверх по стыку борта и гребных камер второго и третьего ряда весел. В борта и палубу триеры тут же впились абордажные крючья. Палуба диремы перекосилась, но воины уже привычно быстро вскарабкались по набитым на палубе поперечным рейкам и горохом посыпались на верхнюю палубу триеры. Звонко хлопнули тетивы трех арбалетов, и кормчий с рулевыми, находившиеся на площадке у спаренных рулевых весел, повалились на доски. Горгосцы конечно же почувствовали удар, но сначала не могли ничего понять, и бойцы успели пробежать через всю палубу триеры, не разрядив арбалетов, походя зарубив десяток горгосских солдат и матросов, ошарашенно пытавшихся что-то сделать с толпой неизвестно откуда свалившихся им на голову воинов, и на мгновение замерли у возвышавшегося над палубой диремы борта триеры. Почти одновременно хлопнули несколько арбалетных залпов, сметя с верхней палубы толпящихся на диреме горгосцев, а потом вниз посыпались бойцы с обнаженными мечами…
Спустя четверть часа все было кончено. Одинокая триера, до сего момента развлекавшаяся расстрелом плывущих элитийцев, только-только осознала, что с остальными происходит что-то неладное. Однако Грон сразу после того, как стало ясно, что горгосцы обречены, отправил назад три униремы. И когда триера, неторопливо развернувшись, начала движение к месту боя, эти три униремы, резво сползя с уже захваченных триер, молниеносно развернулись и скользнули навстречу. Этот бой был более ожесточенным, но столь же скоротечным. Несмотря на то что две униремы все еще висели носами на триерах, ясно показывая, как атакуют эти неизвестно откуда взявшиеся враги, горгосцы не смогли ничего противопоставить подобной тактике. И когда с трех унирем после арбалетного залпа на палубу триеры хлынули бойцы, она была обречена.
Не успела еще заливавшая всю палубу диремы кровь стечь сквозь отверстия в фальшборте, как к Грону подбежал боец и, восторженно отдав честь, доложил:
– Там нашли живых элитийцев, командор. Капитан Гамгор просит вас подойти.
Грон двинулся за ним к рулевой площадке, где маячила фигура Гамгора. Элитийцев было пятеро, все, кто остался в живых. Они были в жреческих одеждах. Один лежал на палубе, остальные сидели рядом, привалившись к ограждению площадки. Все были ранены, а лежащий на палубе, судя по всему, должен был скоро умереть. Когда Грон взбежал на рулевую площадку по наклонному трапу, сидящие попытались выпрямиться, а лежащий с трудом повернул голову. Вдруг он удивленно распахнул глаза и с клекотом в горле прошептал:
– Великий Грон?!
Грон опустился на колено и вгляделся в лицо, обезображенное ударом меча. Это был Эомер, первосвященник храма Отца-луны, ставший им после исчезновения Алкаста Великолепного. Кстати, тогда, сразу после Освобождения, они так и не смогли доказать, что его предательство было вызвано злым умыслом. Хотя, конечно, и тогда, и особенно сейчас, после происшествия в лесу около Эллора, Грону все было ясно. У него никогда особо не складывались отношения с клиром Отца-луны. Особенно после того, как Яг хорошенько повычистил из жреческой среды собратьев Юнония. Вот и сейчас взгляд умирающего, которого Грон только что спас из лап горгосцев, совсем не горел благодарностью.
– Рад видеть вас живым, – сдержанно произнес Грон. Жрец с выражением вынужденной благодарности прикрыл глаза. Грон окинул взглядом лица сидящих рядом жрецов, на мгновение задержав взгляд на одном, самом худом, который смотрел на Грона наиболее вызывающе, и снова повернулся к Эомеру:– Что вы везли, отец Эомер? Почему горгосцы так за вами охотились?
Умирающий страдальчески наморщил лоб и отхаркнул сгусток крови.
– Это священная тайна, Грон. Прошу тебя, раз ты помог нам отбиться от горгосцев, соверши еще один добрый поступок – помоги моим людям добраться до берега.
Грон покачал головой:
– Нет.
Отец Эомер дернулся и уставил на Грона яростный взгляд.
– Но… это необходимо. Грон поднялся на ноги.
– Вам придется подождать.
– Почему?
Грон бросил взгляд на сереющий восток. Скоро должен был наступить рассвет. Времени на объяснения было не очень много. И будь на месте Эомера кто другой, Грон просто бы ответил: «Я так решил», но отец Эомер был неплохим человеком. И, несмотря на неприязнь, Грон считал его человеком, заслуживающим уважения. Поэтому он имел право хотя бы на намек объяснения.
– Насколько я могу судить по вашей реакции, ни вы, ни горгосцы не знали, что у Корпуса есть корабли? Так вот, я хочу, чтобы так оставалось и впредь. До тех пор, пока мы не будем готовы заявить о себе в полный голос. А если на побережье Элитии пойдут слухи – мои планы полетят псу под хвост. – Грон умолк, заметив, что у жрецов на мгновение презрительно вздернулась верхняя губа. В отличие от Тамариса, в Элитии собака считалась животным нечистым. – Вернее, слухи пойдут в любом случае, – продолжил он, – потому что кто-то все равно спасся или видел бой с берега, но это будут слухи о том, что кто-то зачем-то сильно надрал зад горгосцам. А если проговорится кто-нибудь из ваших людей, эти слухи обретут конкретность. И вот этого я допустить не могу.
Несколько мгновений отец Эомер сверлил его взглядом, потом спросил:
– А если они поклянутся на дисках Кандора молчать? Кто-то из элитийцев невольно охнул. Диски Кандора были главной святыней храма Отца-луны. По преданию, Кандор, легендарный прародитель элитийцев, получил их в дар от самого Отца-луны. На лицевой стороне каждого диска были выпуклыми письменами начертаны заповеди, а на обороте выдавлены грехи. Это была очень сильная клятва, особенно для жрецов. Грон вздохнул:
– Значит, вы везли диски Кандора.
Отец Эомер, тяжело дыша, смотрел на него, и взгляд его горел яростью. Грон усмехнулся:
– Подумай, мудрейший, разве не в полной тайне, укрепленной не менее страшными клятвами, вы готовили это путешествие, – он обвел взглядом всех жрецов, настороженно смотревших на него, – и разве не только самые верные и надежные были посвящены в его тайну, – он указал рукой в сторону залитой кровью палубы, – и каков результат? Неужели ты настолько наивен, будто можешь думать, что эта встреча в столь удобном для засады месте – простая случайность?
Грон сделал жест, обозначающий, что выводы не сможет сделать только неразумный, и закончил:
– Я не могу рисковать. – Он повернулся и бросил через плечо: – Вам окажут помощь.
В это мгновение один из жрецов вскочил на ноги, подскочил к лежащему, выхватил у него из-под головы укутанный в жреческий плащ резной ларец и бросился к борту. Хлопнула тетива арбалета, и жрец грохнулся на палубу. Ларец вылетел у него из рук и покатился по доскам. Жрец завизжал и попытался, волоча простреленную ногу, дотянуться до ларца, но один из воинов заступил ему дорогу. Грон досадливо поморщился. Не хватало еще совсем обострить отношения со жрецами. Грон взял в руки ларец, который протянул ему Гамгор, раскрыл и задумчиво провел пальцами по поверхности блистающих дисков. Потом закрыл ларец, наклонился, подсунул его под голову лежащего Эомера и посмотрел на валяющегося на палубе жреца, сверлившего его ненавидящим взглядом:
– Тебе тоже окажут помощь.
Он уже отошел на несколько шагов, но его остановил хриплый голос отца Эомера:
– Почему ты не взял диски, Великий Грон? Грон, мгновение помедлив, ответил:
– До сих пор я обходился без них. К тому же, по преданию, тот, кто владеет дисками, будет властвовать над миром. – Он сделал паузу. – А на кой мне надо вешать себе на шею столько забот?
Спустя четверть часа униремы и шесть захваченных триер устремились в море. Грон возвращался в Герлен.
Почти четверть они успешно уходили от встреч с горгосскими триерами, но, когда до траверза Фероса оставался день пути, с двух унирем, идущих на веслах в десяти милях за колонной триер, передали сигнал: «Враг на горизонте». Грон, избравший местом своего нахождения одну из захваченных триер, поднял сигнал: «Взять мористее». Но через два часа от униремы, идущей на левом фланге, тоже поступил сигнал: «Враг на горизонте».
Грон попытался увеличить ход, но несколько часов спустя стало ясно, что враг их заметил. Грон передал сигнал на унирему Гамгора с приказом прибыть к нему. Унирема Гамгора подошла почти вплотную к его триере, Гамгор перескочил через борт, пробежал по вытянутому вперед веслу и перепрыгнул на палубу триеры. Грон стоял на мостике и напряженно всматривался в карту. Эта часть моря за последние два года была хорошо изучена и картографирована. Он сам прошлым летом бороздил ее почти две луны во время учебного похода отряда унирем. Когда Гамгор появился на мостике, Грон оторвал взгляд от карты и весело посмотрел на Гамгора:
– Тебе не кажется, капитан, что они думают, будто зажали нас?
Гамгор бросил осторожный взгляд на карту. Пока он не видел ничего веселого. Сзади их нагоняло семь боевых триер, и со стороны моря шло еще пять. А у них было всего пять унирем с двумя третями бойцов на каждой. Потому что по нескольку десятков человек охраняли пленных на триерах. С любой половиной они бы смогли справиться, но стоило им вступить в схватку с одним из отрядов, как другой немедленно зажимал бы их в угол. Он видел только один выход – перебить пленных, поджечь триеры и попытаться оторваться. Что было вполне возможным, потому что униремы имели большую крейсерскую скорость, чем триеры. К тому же у них было две смены гребцов на веслах. Но, судя по всему, Грон ни за что не хотел бросать пленных и при этом весело смотрел на него. А потому Гамгор решил, что стоит воззвать к богам и, как это делали многие до него, положиться на удачу командора.
– Что, недоумеваешь? – Грон довольно хохотнул, потом сожалеюще посмотрел на Гамгора: – Не понимаешь?
Гамгор неопределенно пожал плечами. Грон снисходительно хмыкнул, потом развернул к нему карту:
– Что видишь, капитан?
Гамгор, по старой привычке морских разбойников скорее предпочитавший смотреть в море с рулевой площадки, чем в какие-то каракули на вощеной бумаге, непонимающе уставился на карту. Грон осуждающе покачал головой.
– Эх, Гамгор, Гамгор, ну вспомни, что от нас в трех часах пути на север?
Тут до Гамгора наконец дошло.
– Зубья дракона. – Он запнулся, восторженно глядя на Грона. – Нет, не зря тебя называют Великим.
Грон рассмеялся:
– Это точно. Если бы они догнали нас день назад… – Он кинул на карту еще один взгляд, потом отчеркнул ногтем какую-то линию. – Ну уж нет, я не только отобьюсь, я не отпущу назад ни одной триеры. – Он подмигнул Гамгору и наклонился к карте. – Слушай, что мы сделаем…
Через полчаса пять унирем, сбив тесный строй и завалив мачты, уходили на север, обходя по широкой дуге линию загонщиков, а триеры, перестроившись в тесную кильватерную колонну, взяли круто к западу и, на первый взгляд незаметно, но существенно снизив скорость, стали забирать мористее, будто нарочно давая отряду из пяти триер подойти поближе. В течение трех часов триеры медленно сокращали расстояние, пока наконец впереди не показались черные скалы архипелага Зубья дракона. Грон стоял на мостике головной триеры и, хищно ощерясь, бросал быстрые взгляды то на приблизившиеся корабли, то на быстро надвигавшиеся скалы. Преследовавшие их триеры тоже чуть снизили скорость, но он нисколько не был этим расстроен. Грон не собирался вступать в абордажную схватку, это было бы абсурдом. У него на шести триерах было, кроме гребцов-рабов, около шести сотен пленников, многие из которых были ранены, и всего девять десятков бойцов. По полтора десятка на каждой. До темноты оставалось еще около двух часов.
Когда до ближайшей группы скал осталось не более пяти миль, Грон приказал еще снизить скорость и поднять сигнал: «Следовать строго в кильватер». Пять триер уже подошли на дистанцию досягаемости выстрела из баллист, и в палубу последней триеры Грона одно за другим воткнулись два копья. Гребцы работали в самом низком темпе. Грон, сузив глаза и стиснув зубы, каждую минуту брал азимуты на характерную группу скал, находящуюся чуть восточнее и напоминавшую две рогатки. Наконец он оторвался от визира и повернулся к кормчему: – Пора.
По этой команде кормчий вместе с воинами, исполнявшими обязанности рулевых матросов, навалился на рулевые весла, и триера начала резко поворачиваться влево, почти под прямым углом к прежнему курсу. Когда четвертая триера повернула вслед первой, горгосцы не выдержали. Пять триер ближнего отряда быстро перестроились в атакующую линию, и со стороны развернувшихся для атаки кораблей послышались убыстряющиеся звуки гонга. Гребцам задавали атакующий темп. Грон стоял на рулевой площадке, приникнув глазом к окуляру подзорной трубы. Со стороны могло показаться, что он напряженно смотрел в сторону приближающейся смерти, но его больше всего волновало, успеют ли исчезнувшие из виду униремы выйти на рубеж атаки второго отряда триер. Спустя несколько мгновений раздался треск. Грон перевел окуляр трубы на ближние корабли. Триера, шедшая второй слева в линии атаки, напоролась на рифы. Она с грохотом ударилась днищем о торчащий в воде острый осколок скалы, и таран на несколько мгновений полностью выскочил из воды. Потом триера завалилась на борт, и с верхней палубы в воду полетело несколько вопящих фигур, не успевших ухватиться за фальшборт или мачту. И тут же почти одновременно на камни налетели еще две триеры. Две оставшиеся начали быстро тормозить и отворачивать в сторону, но одна из них, еще не успев развернуться, получила две пробоины у самой кормы и начала тонуть, высоко задирая нос и заваливаясь на левый борт. Спустя несколько мгновений та же участь постигла и последнюю. Грон усмехнулся. Прибрежные воды архипелага Зубья дракона были напичканы рифами, как стручок горошинами. Но бой был еще не закончен, и потому он отвернулся от зрелища гибнущих кораблей и снова приник к визиру, ловя еле видимые в отблесках почти угасшего дня триангуляционные точки. Прошлым летом Грон дважды проходил по обнаруженному проходу. Но тогда он стоял на палубе одиночной униремы, которая имела гораздо меньшую осадку, и дело происходило ясным днем. Через четверть часа он снова оторвался от визира и, бросив повеселевший взгляд на кормчего, хмыкнул: – Ну, да помогут нам боги.
Триера снова повернула, но на этот раз угол поворота был почти вполовину меньше. Грон посмотрел в сторону едва видимого в сумерках второго отряда триер. Они уже отвернули, не рискуя в быстро наступающей темноте приближаться к оказавшемуся столь коварным архипелагу. Некоторое время Грон вел триеры по большой дуге, все больше забирая в сторону уходящего отряда, и наконец, когда силуэты горгосских триер почти потерялись на фоне ночного неба, со стороны уходивших кораблей послышался грохот и скрип трущейся друг о друга обшивки. Вскоре со стороны горгосских триер раздались знакомые резкие хлопки арбалетных залпов. Когда шесть триер Грона подошли к месту схватки, бой шел только на двух последних триерах, у капитанов которых не хватило ума припустить во все тяжкие в то время, пока униремы атаковали пять их соратниц. Грон не стал подходить близко к захваченным кораблям и принимать доклады от капитанов, а просто приказал передать световой сигнал: «Возвращение на базу» – и дал команду на гонг увеличить темп работы веслами.
Спустя три дня на горизонте появились знакомые башни Герлена. Поход закончился. Но экипажам тринадцати триер, идущих под конвоем пяти унирем, этот пейзаж совсем не казался землей обетованной. Что ж, говорят, над воротами филиала ада, называемого Маутхаузен, было начертано: «Каждому свое».
Раскаленный докрасна металлический стержень медленно приближался к обнаженному телу, уже изрядно расцвеченному синяками и ожогами. Вот он на мгновение замер, потом качнулся вперед – и под сводами пыточной камеры раздался дикий вопль и запахло паленым мясом. Яг небрежно махнул рукой, и стержень, на два пальца погрузившийся в мошонку, был выдернут наружу и брошен на решетку над жаровней – нагреваться для следующего захода. Какое-то время мужчина, привязанный к пыточному ложу, стонал, с натугой выпуская воздух между изуродованных губ, потом вновь, в который уже раз, повернул горячечные глаза в сторону Яга и забормотал:
– Им уже овладевает жажда величия, ибо это в сути человеческой – стремиться к божественному… И первое, что он совершит, – это избавится от тех, кто видел его в низости. – Голос мужчины осекся и захрипел, но он торопливо облизал пересохшие губы и начал с новой силой: – И первым будет тот, кто знает его помыслы зачастую лучше, чем он сам, кто служит ему вернее, чем перчатка, надетая на руку. – Он попытался возвысить голос, но только сорвался и хрипло зашипел. – Разве не начал он скрывать от тебя свои мысли? Разве не отдалил от себя? Неужели ты не чувствуешь, что меч уже занесен над твоей головой?!
Яг вздрогнул и яростно махнул Слую, тот подхватил снова накалившийся стержень и воткнул лежащему в левый сосок. Камера снова огласилась диким визгом. Но через несколько минут человек забормотал вновь:
– Он не плоть от плоти и не кровь от крови этого мира. В его природе хаос, и через хаос он достигает своих целей. Ибо нет на этом свете богов, которые признали бы его своим… И с каждым шагом он все больше скатывается к безумию и гордыне… И в конце концов он увлечет к гибели и проклятию всех, кто стоит рядом с ним…
И снова дикий вопль. На этот раз штырь пробороздил грудь и живот. Но после небольшого отдыха снова:
– На смену ему должен прийти тот, кто плоть от плоти, кровь от крови этого мира, кто любим богами… И, предназначенный от рождения быть пылью под ногами властителей, станет властителем властелинов среди народов Ооконы. Иначе – смерть, смерть всему, созданному Творцом. – Мужчина на мгновение запнулся, потом проглотил комок в горле и забормотал с новой силой.
Спустя несколько мгновений его болтовню прервал новый вопль. Когда Слуй вновь оторвал штырь от изуродованного тела, Яг поймал себя на мысли о том, что уже давно не задает схваченному посланцу Ордена вопросы. А эти пытки вызваны всего лишь желанием заткнуть рот этому назойливому бормотанию, которое какими-то отголосками перекликалось с обрывками мыслей, время от времени проскальзывающих у него в голове. Поэтому, когда Слуй очередной раз поднес штырь к телу пытаемого, Яг отрицательно мотнул головой, потом поднялся и, буркнув:
– Пока в казематы, – вышел из камеры, раздраженно хлопнув дверью. Остановившись сразу за дверью, он приложил ладонь к покрытым каплями камням стены и протер лицо влажной ладонью. Потом мотнул головой и двинулся вверх по лестнице.
Выйдя на крепостной двор, Яг привычно бросил взгляд в сторону моря. Это было даже немного смешно, поскольку наивно думать, что он сможет разглядеть возвращающиеся униремы раньше, чем наблюдатели на сторожевой или маяковой башне. А те, увидев, моментально дали бы сигнал дежурным у сигнального колокола. Но вот уже почти четверть Яг ловил себя на том, что каждый раз, подходя к окну или выходя на крепостной двор, смотрел на море. И еще он вдруг понял, что, смотря на море, всякий раз испытывает напряжение. Он сумрачно насупился и двинулся через двор. На площадке у ворот стояла в строю сотня новобранцев, только прибывших из Западного бастиона. Пару четвертей назад они закончили проходить «давильный чан» и вот сегодня прибыли к своему первому месту службы. Сержант, приведший маршевую роту, вышел из ворот с толпой старшин-моряков и, развернув список, начал громко выкрикивать фамилии. Услышав свою, бойцы привычно делали шаг вперед, а затем легкой рысью заскакивали за шеренгу старшин, пристраиваясь в затылок тому из них, кто небрежным жестом давал знать, что боец зачислен в его десяток. Яг наблюдал эту обычную для Корпуса сцену и вдруг почувствовал, что напряжение, которое не покидало его с того момента, как он начал допрос, отпустило. В конце концов, Яг был офицером Корпуса, а девиз Корпуса гласил: «Ты заботишься о Корпусе, а Корпус заботится о тебе». Он хмыкнул и неторопливо направился в кабинет коменданта.
Перед закатом он по давно выработанной привычке поднялся на стену и двинулся в обход крепости. С того момента как в Герлене появился Грон, Яг утратил свой статус старшего начальника, но по-прежнему любил по вечерам обходить крепостные стены. Шагая по стене, обращенной в сторону степи, перед которой было устроено стрельбище, он услышал внизу голоса. Яг затормозил, облокотился на нижнюю часть бойницы и прислушался.
– …твой «давильный чан» позади, парень, поэтому не надо каждый раз орать как сумасшедший, когда к тебе обращается старшина. Сейчас твое дело доказать, что ты один из нас, понял?
– Так точно!
Снизу раздался смешок:
– Я же тебе сказал, не ори.
– Так точно.
На этот раз уставной возглас был отчеканен на полтона ниже. Первый собеседник вздохнул:
– Ладно, привыкнешь. Просто запомни: если ты один из нас, то, когда ты попадешь в беду, Корпус придет тебе на помощь со всеми своими пиками, арбалетами, боевыми униремами и всем, что есть у Корпуса, а если нет… В тот момент, когда я пойму это, то не буду на тебя орать, как эти дебилы из учебного полка, а просто воткну тебе клинок между ребрами или под левую лопатку и пну труп в сторону, чтобы не загораживал дорогу. – Говоривший сделал паузу. – Понял?
На этот раз голос новобранца звучал еле слышно:
– Так точно.
– Вот и слава богам. Эй, Смок, Угрбас, Ик, возьмите парня и проверьте, чему его там научили в учебном полку.
Внизу послышались шаги нескольких человек. Яг усмехнулся. Согласно традициям Корпуса, из этого парня сейчас будут вполне профессионально делать отбивное мясо. Но когда его наконец приведут в чувство довольно грубыми, однако на фоне того, что парню пришлось пережить, почти нежными шлепками по щекам, первое, что он увидит, будут улыбающиеся лица и фляга с бренди. А первое, что он услышит, будет не общепринятое в учебном полку: «Ты дерьмо!», а добродушное: «Молодец, парень! Смок (или Угрбас, или Ик) при первом знакомстве продержался гораздо меньше», что далеко не всегда было правдой. Яг, посмеиваясь, двинулся дальше по стене. Нет, что бы там Грон ни говорил, именно Корпус был величайшим созданием Грона. Это было войско, в ряды которого с жаром стремился любой, чьи мечты были заключены в клинке меча. Вот только Грон растрачивал его мощь вхолостую. Это войско было достойно власти над миром.
Следующий день принес много забот. Утром Яг приказал Слую самому заняться схваченным посвященным, и спустя два часа Слуй доложил, что тот отдал концы. Несмотря на то что они почти не получили от него никакой информации, Яг при этом известии почувствовал облегчение. К полудню с верфей прибыл корабельный мастер Смигарт и, испуганно глотая окончания слов, стал просить отправить на верфи листовую медь. Нужно было обшивать днища новых кораблей, а все запасы на верфи были уже исчерпаны. Яг небрежно кивнул и, вызвав ключника, приказал снять людей из дежурного подразделения с занятий и поставить на загрузку телег, после чего погнал ребят из своей сотни на полосу «ночной кошки». А когда ворота крепости уже готовы были закрыться на ночь, с дороги, ведущей в сторону Западного бастиона и далее, к крепости Горных Барсов, послышался сигнал рога. Курьер влетел в крепость на взмыленном коне, бросил поводья подскочившему коноводу и, подбежав к подошедшему Ягу, звонко доложил: