Страница:
Элиен решил отказаться от разминки конницей и легкой пехотой. Герверитов надо давить сразу == большего они не заслуживают. К чему тратить лишнее время и лишних людей, даже если эти люди == даллаги и таркиты?
== Подавайте "наступление бегом" для тяжелой пехоты, == приказал Элиен трубачам.
Яростно-хриплые и одновременно пронзительные звуки харренских длинных труб подняли пехоту в полный рост. Оторвались от земли "башни". Юркие даллаги разрядили пращи и поспешили вперед == озорничать и кривляться перед герверитским строем. Разом опустились копья первых шести шеренг. В каждой сотне тяжелых пехотинцев был свой барабан, способный вместить четыре ведра браги и оттого называвшийся "большим бражником".
Сто двадцать "бражников" стали отбивать ритм мерных шагов. Страшный гул харренских барабанов сам по себе уже мог заставить разбежаться любую толпу варваров и Элиен вознес хвалу Гаиллирису, что рожден северянином, а не герверитом, ибо герверитам сейчас суждено получить жестокий урок от весьма просвещенных учителей.
"Бражники" участили бой. Пехота ускоряла шаги, постепенно переходя на бег. Элиен в сопровождении грютов и таркитов последовал за ними, вверяя свой рассудок пьянящему предвкушению сечи и в то же время трезво осознавая, что его фланги надежно обеспечены гвардией и Кавессаром.
Даллаги в последний раз осыпали герверитов камнями и разбежались на фланги.
"Бражники" перешли на частую трескучую дробь. С расстояния тридцати шагов пехота взревела "энно!" и бросилась на герверитов бегом, сохраняя образцовую нерушимость строя.
Нет ничего неизменного. Вино уходит в уксус, лед == в воду, человек == в землю.
Первые ряды герверитов, не смущаясь, показали харренской пехоте спину и стремительно отступили, обнажив невиданное зрелище: стену из цельножелезных поясных щитов, из-за которой практически в упор по тяжеловооруженным ударили подозрительно короткие луки, толком разглядеть которые было непросто. Короткие массивные стрелы скрывали в себе, похоже, страшную пробивную силу, потому что первая шеренга харренской пехоты рухнула как подкошенная. Рухнула почти вся и строй мгновенно сломался.
Элиену некогда было раздумывать над новым оружием герверитов, некогда было строить догадки, откуда оно взялось и какие бедствия сулит в будущем. Было совершенно ясно одно: стоит помедлить под обстрелом и после двадцатого залпа от его армии останется менее, чем ничто. Отступать значило погубить армию. Стоять на месте значило погубить армию. Оставалось как можно быстрее добраться до совсем близких врагов и забить им в глотки их поганые луки-коротышки.
== Повторить пехоте приказ "наступление бегом", да погромче! Подать сигнал коннице и гвардии! То же самое, "наступление бегом"! Фарамма! == Это уже к грюту, который озабоченно следил за передним краем. == Поезжайте со своими к Кавессару и помогите ему. Цельте только в стрелков. Пехоту растопчем сами. А ты, == бросил Элиен Сфорку, начальнику над вспомогательной пехотой, таркитами и даллагами, == веди своих к гвардии, займите ее место и следите за лесом.
Пехота все-таки добежала до герверитских стрелков, добежала по трупам своих и, озверевшая, мгновенно взломала железную стену невиданных щитов. В то же время на фланги герверитов обрушилась кавалерия Кавессара, грютские стрелы и гвардия. Элиен не был трусом и более всего ему сейчас хотелось крушить налево и направо уродливые герверитские шлемы, но, как учил Эллат, "хорошо, если военачальник зарубит несколько неприятелей в пример своему воинству; но плохо, очень плохо, если несколько неприятелей зарубят его == тогда гибель многих из-за смерти одного неизбежна". Элиен, оставшийся позади своих рядов, с наслаждением наблюдал, как гервериты нехотя уступают натиску его профессиональной армии; как один за другим падают шесты с полотняными Листьями Вяза == герверитские знамена == но не мог увидеть лишь одного == Октанга Урайна. Где прячется и что себе думает этот выскочка? Где, в конце концов, его доморощенная военная хитрость, какие-нибудь горящие свиньи, что бегут с визгом из того паршивого леска, или пятьсот колдунов-недоучек, переодетых Воинством Хуммера? Чего еще ждет этот ублюдок?
Когда казалось, что гервериты уже полностью сломлены и вот-вот ударятся в повальное бегство, любопытство Элиена было полностью удовлетворено. Тот неслышный доселе звук, который будил необъяснимое беспокойство еще до начала битвы, набрал силу и теперь его услышали все.
Так не кричит птица, не рычит зверь, не стонет человек == так, наверное, вопила Сармонтазара на Заре Дней, когда рожала из своего чрева Хелтанские горы, Орис и море Фахо. Копье Кавессара, на котором только что поселился невезучий герверит, не выдержало тяжести его тела и сломалось. В пальцах Фараммы лопнула натянутая тетива.
Гервериты дружно подхватили этот нечеловеческий рев и запели. Мир изменялся.
Лес полыхнул прозрачным серебристым пламенем и между деревьев появились они. Элиен понял, что наступил решающий час. Подгоняя перепуганного коня, который все норовил своротить вправо, к Сагреале, он помчался на правый фланг, где застыла в нерешительности вспомогательная пехота.
Теперь он начал понимать истинное значение своего сна. Из леса выходили, точнее, вытекали == словно бы струились в нескольких пальцах от земли == невиданные существа. И это были отнюдь не пятьсот колдунов-недоучек, переодетых Воинством Хуммера. Это было само Воинство Хуммера.
Люди? Птицы? Их головы напоминали человеческие, но носы были ближе по форме к клювам и, видимо, заменяли им заодно и рты, которых не было. Глаз он не видел, потому что верхняя часть их голов была закрыта не то шлемами с прорезями, не то костяными наростами, увенчанными ровным гребнем из перьев. Тела были покрыты крохотными серебряными чешуйками, ноги в коленях сгибались не вперед, а назад, и вместо ступней имели огромные когтистые лапы, руки же были в точности человеческими. Последнее было всего омерзительнее, если не считать того, что существа были наделены вполне человеческими признаками пола и, судя по ним, все сплошь были мужчинами. Существа не несли щитов, но были вооружены мечами и мечи эти не были порождением кузнеца-человека. Более всего они походили на тонкие и узкие осколки морского льда == темные, зеленовато-голубые, изогнутые серпообразно. Существ было около шестисот == это Элиен отметил про себя совершенно машинально, как и любой военачальник с опытным глазом.
Они вышли и выстроились напротив оробевших таркитов, не прекращая, а лишь усиливая и усиливая до нестерпимой мощи свой боевой крик == казалось, в уши ввинчиваются граненые рубины, а в сердце ледяной острогой входит Коготь Хуммера.
Но самым страшным оказался не их крик. Самое страшное началось, когда они прыгнули == все разом, прямо с того места, где стояли, без разбега, с расстояния около пятнадцати шагов. Мало кто из таркитов успел выставить меч или закрыться щитом, но каждый из тех, кто все-таки успел, перед смертью видел, как раскалывались, разлетались на мельчайшие осколки мечи при соприкосновении с серебристой чешуей чудовищ, в то время как их мечи-серпы с легкостью вспарывали и кожу щитов, и кожу людей. Края ран вспыхивали прозрачным пламенем и быстро обугливались, но кровь отнюдь не сворачивалась и хлестала вовсю.
Ни таркиты, ни даллаги не успели оказать никакого сопротивления, да и чем, милостивый гиазир, прикажете сопротивляться, если оружие в ваших руках колется как весенняя сосулька?
Не помня себя, Элиен бросился вперед, хотя каждая частица его тела жаждала бегства.
Он оказался рядом с одним из врагов, усевшимся сверху на зарубленного только что таркита и выцарапывавшим ему сердце. Невзирая на участь, которая постигла дрянные таркитские мечи, Элиен вложил в свой удар такую силу, которую только могли породить гнев и отчаяние. Удар пришелся ровно поперек перьевого гребня.
Только когда его противник рухнул ниц на свою жертву, а меч в руках издал торжествующий звенящий звук, перед Элиеном блеснул крохотный луч надежды.
Птицечеловек, впрочем, был скорее оглушен, чем убит. Он шевельнулся, рука вслепую зашарила по траве в поисках утерянного меча.
Оглушить шесть сотен противников Элиен мог едва ли == уже с первого удара он сильно ушиб кисть, а после десятого она обещала повиснуть плетью вдоль тела. Зато они уделили ему достаточно внимания. Сразу два десятка уродов оказались рядом с ним. О бегстве Элиен и не думал. Он приготовился принять достойную сына Тремгора смерть на берегах Сагреалы.
Но смертным не дано видеть витийство Нитей Лаги, как не дано пламени питаться водой.
Из-за спины Элиена на его врагов обрушилось множество стрел. Поражая их в лицо, в руки, в чресла, они едва ли причиняли им ощутимый вред и раскалывались, но их было так много, что существа промедлили и это спасло Элиену жизнь.
== Мой гиазир, == услышал Элиен знакомый голос с глухим грютским акцентом, == уходи отсюда, уходи во имя своей страны и всей Сармонтазары.
Рядом с Элиеном гарцевал Фарамма. Лук его обзавелся новой тетивой, а лицо == новыми ранами. "Похоже, кто-то из герверитов дотянулся своим копьем до нашего мудреца", == подумал Элиен. Фарамма среди прочих военачальников слыл за большого умника. В основном потому, что на военных советах предпочитал молчать, а в пору самых горячих споров == загадочно улыбаться.
== Уллар Фарамма, кто разрешил тебе нарушить мой последний приказ? Почему ты и твои люди не на левом фланге?
== Забудь об Уложениях Айланга, скоро некому будет им подчиняться, == спокойно сказал Фарамма, между делом запуская стрелу с ближайшего урода. == Эти твари везде, нет ни левого фланга, ни центра. Не с тем оружием пришли мы сюда.
В этот момент на Фарамму обрушилась серебристая молния и он полетел с лошади, подминаемый чудовищем.
Элиен пытался ему помочь, но морду его коня располосовал удар Когтя Хуммера, а на него самого, как только что на Фарамму, налетел другой нелюдь и через мгновение Элиен уже лежал на земле, а над ним склонилось лицо (лицо? о, милостивый гиазир, с таким личиком едва ли имеет смысл надеяться на благорасположенность милых девушек) невиданного врага. Тот почему-то медлил. Элиен уже успел привыкнуть к той завораживающей быстроте, с которой перемещаются и орудуют мечами враги, и не мог понять, почему он еще жив.
Лысое яйцо с клювом и гребнем, заменявшее Воину Хуммера голову, вдруг растрескалось == и впрямь, как яйцо == и ледяное тело, прижимавшее Элиена к земле, отлетело в сторону.
Довольный Кавессар поцеловал внушительных размеров шестопер и, соскочив с коня, помог Элиену подняться.
== Помнишь, Кузнец Гаиллириса, свое первое творение? == Спросил он, тяжело дыша.
Элиен помнил. В шестнадцать лет он, вступая в сан, на испытаниях, едва не до икоты обпившись Медом Поэзии, двенадцать часов кряду надсаживал глотку в стенах храмовой кузницы и собственноручно выковал эти шесть стальных перьев, каждое в четыре ладони и, разумеется, не смог убить своим изобретением даже мухи, оттого что ему было не по силам оторвать от земли недетскую голову шестопера. Ему, но не могучему Кавессару. Нашелся, наконец, камень и на Косу Хуммера.
== Ты убил его, == удовлетворенно сказал Элиен, глядя, как тело врага устремляется к небу стаей вертких зимородков.
Неподалеку лежал мертвый Фарамма, встретивший свою смерть печальной улыбкой. Грют, сын грюта, Сын Степей.
== Не уверен, == мрачно заметил Кавессар. == Но, даже если и убил == что с того? Мои люди вырезаны, почти все люди вырезаны. Беги, мой гиазир, и я отдам им свою жизнь вместо твоей, пока есть еще что отдавать.
== Нет, варанский флотоводец встречает смерть вместе со своим кораблем, я же хочу погибнуть со своими солдатами.
== Как знаешь, == сказал Кавессар, вскрывая перстень на безымянном пальце.
Не успел Элиен вспомнить, что носит Кавессар в своем перстне, как тот поднес перстень к губам, дунул и облачко красной пыли окутало лицо Элиена. Туман Фратана.
***
Был это сон или не сон? Тело не слушалось его, но сквозь полуприкрытые глаза Элиен видел == или ему казалось, что он видит? == как Кавессар пел и вместе с ним пел его шестопер; как надсадно кричали Воины Хуммера и последние грюты; как кучка гвардейцев, сбившись вокруг стрелометов, надеялась на то, что хотя бы восьмилоктевые бревна смогут пробить серебристую чешую == тщетно; как упало в кровавую траву Славное Знамя == осклабившийся харренский пес; как бурлили воды Сагреалы и топтались перед ними, словно свиньи перед кипящими отрубями, Воины Хуммера.
Когда Элиен сбросил с себя Тенета Фратана, солнце уже клонилось к закату. Над головой покачивались голые ветви молодых дубов.
Он сидел, прислоненный спиной к холодному стволу, и не чувствовал онемевших ног. Перед ним на корточках сидел Кавессар. Его лицо было бело, как утренний снег на ласарских дюнах.
== Слушай меня, Брат по Слову, == сказал он на чистейшем варанском наречии. == Слушай, пока не ушла моя власть над этим телом. Я, Шет окс Лагин, спас тебя и это удалось только потому, что река за моей спиной носит имя Сагреалы...
Элиен покачивал головой в такт его словам, но рука уже нащупала рукоять меча под плащом == хвала Гаиллирису, он был там.
== ...да, Сагреалы, будь проклято это имя и имя породившего ее. Я, Длань, Уста и Чресла Хуммера говорю с тобой...
Элиен так и думал. Не дожидаясь продолжения, он выхватил меч и, прокрутив его в великолепном "жернове", снес говорящую голову. Еще с утра она принадлежала Кавессару, а теперь, извольте видеть, милостивый гиазир == уста и все такое Хуммера.
Обезглавленное тело медленно завалилось навзничь. "Что я скажу, Кавессар, твоему отцу?" == горько подумал Элиен. Он перевернул тело. Да, все правильно. Лучший в северных землях доспех был разодран, как пергамент. Края обугленных ребер. Изуродованные легкие. В чьих руках теперь твое сердце, Кавессар?
***
Когда на могилу Кавессара был положен последний ломоть дерна, Элиен поднялся с колен и, прошептав посмертное заклинание Гаиллириса, поцеловал свой меч. Он не чувствовал страха. Мерзкие человеко-птицы могли появиться в любую минуту, но Элиен не думал о них.
Элиен помедлил еще немного и уже собрался тронуться в путь, как еловые лапы за его спиной расступились и слабый голос воззвал к нему. Элиен спокойно обернулся == если бы его хотели убить, это можно было бы сделать, не вдаваясь в беседы.
== Милостивый гиазир, я шла по твоим следам, чтобы проститься, == сказала Гаэт.
Платье ее было порвано и окровавлено, на виске запеклась кровь. Ногти на ее длинных тонких пальцах были сорваны, а правое плечо рассечено кинжалом. Остатки одежды на ней были насквозь мокры и сквозь тонкую ткань белело ее прекрасное тело.
"Главное, она жива!" == подумал Элиен, быстро подходя к девушке. "Однако, она оказалась удачливее всех моих воинов == кажется, пока только ей одной удалось переплыть Сагреалу".
== Гиазир Элиен, я не могу теперь говорить с вами долго. Я почти мертва. Поэтому выслушайте меня, == на лице Гаэт отражалась нечеловеческая боль, раздиравшая ее бренное тело.
Элиен не мог понять, какая из нанесенных ран может служить столь внушительным поводом для разговоров о смерти. Все, что он видел == в общем-то, царапины.
== Говори же, == сказал он, стараясь быть настолько сдержанным, насколько позволяли ее грустные слова.
== Мне нужно уходить в мир мертвых. Но я не хочу расставаться с тобой.
Элиен обнял лебединую шею девушки и погладил ее слегка волнистые цвета воронова крыла волосы.
== Не говори глупостей, Гаэт. Тебе нечего спешить в мир мертвых. Мы вместе вернемся в Харрену.
Губы Гаэт были бескровны и белы, словно бы покрыты мелом. Ее дыхание было тяжелым и прерывистым. Чувствовалось, что каждое слово дается ей с величайшим трудом.
== Не время, милостивый гиазир... Уже поздно думать об этом.... Гаэт сняла с руки браслет из черных камней и протянула его Элиену, знаком призвав его к молчанию. Элиен повиновался.
== Вот эта вещь. Возьми ее. Если ты действительно хочешь, чтобы Гаэт пришла, одень браслет на руку понравившейся тебе женщине. И Гаэт придет к тебе. И Гаэт проведет с тобой ночь, такую же ночь как та, что предваряла сегодняшний день. День, исполненный смерти.
Элиен взял браслет и принялся целовать девушку. Он целовал ее перепачканные глиной руки, окровавленные плечи. Он шептал ей слова, на которые, как полагал, вообще не был способен. Он превозносил ее, он славил ее, он восхищался ею. Он закрыл глаза, прижавшись лицом к ее груди. Но он не услышал стука сердца.
Элиен посмотрел в ее искаженное мукой лицо. Глаза Гаэт были закрыты, уста безмолвны. Элиен отпрянул назад. Девушка, словно лишенная опоры фарфоровая кукла, упала к его ногам.
Сын Тремгора смотрел на нее, овеваемую ледяным ветром смерти, и не скоро понял, что же произошло.
В спине девушки торчал неприметный обломок стрелы, едва выступающий из-под кожи. Рана не была свежей. Кровь уже успела свернуться, образовав вокруг раны некое подобие крепостных валов.
Сам не понимая зачем, Элиен попробовал вытащить стрелу, уцепившись за торчащий край древка. Пальцы соскальзывали и срывались. Из-под ногтей выступила кровь.
На бескровное лицо той, что звалась Гаэт, упала слеза. Погони все не было.
***
ПУТИ ЗВЕЗДНОРОЖДЕННЫХ
Большое Междуречье, Варнаг
Великая Мать Тайа-Ароан озарила его рождение, но тогда он не знал этого. Детство он провел в темной лачуге, прилепившейся к варнагским тесаным стенам, и помогал отцу-старьевщику разыскивать и починять всякую рухлядь. Они подолгу скитались по лесам, которыми сплошь покрыто Большое Междуречье, не брезговали ни одной находкой, а потом возвращались в свою лачугу и разбирались с добычей. Заржавленные шишаки, отысканные среди болот, редко возвращали себе былую молодость. Битые горшки, даже и склеенные рыбьим клеем, протекали и мерзко смердели. За украденную из древнего кургана золотую сережку могли утопить по обвинению в колдовстве.
Впрочем, золотые серьги в курганах, похоже, давно перевелись, ожерелье или диковинный кривой меч разыскать удавалось редко, а за горшки платили смехотворные гроши. К тому же, какой-нибудь веселый вельможа из царского дворца мог спьяну и расколотить уродливый горшок на голове незадачливого торговца. А потом отец, злой и упитый вонючей брагой, колотил на голове сына все, что попадалось под руку.
Семью его соседи не любили, но побаивались. Его деда, Октанга Сарома, казнили как колдуна с нечистым глазом и это обвинение было вполне основательным. За умеренную мзду от мужа-ревнивца Саром мог поугасить любовный пыл неверной жены, за десять золотых от торговца мехами напустить тьму моли в амбары конкурента, а за так, для своего удовольствия, приворожить к себе и без того податливую девицу. Разжилось его семейство тогда вполне неплохо, множество незаконных детей Сарома разгуливало по Варнагу, а сам он сделал себе вполне законного наследника, Октанга Парса. Когда Парсу исполнилось одиннадцать лет, на Сарома наконец донес варанский вольный торговец, у которого в одну ночь напрочь выдохлись сто пятьдесят запечатанных бочек первосортного гортело. Саром с камнем на шее отправился кормить пиявок, его имущество конфисковали в пользу казны, но дурная слава осталась.
Парс вырос, его жена родила сына, которому дали зловещее имя Урайн, дела шли паршиво, а потом пошли совсем плохо.
ПУТИ ЗВЕЗДНОРОЖДЕННЫХ
566 г., лето, Лон-Меар
Солнце только что рассеяло мглу над болотами, когда Урайн и его отец подошли вплотную к Сумеречному Лесу. Сумеречный Лес начинался там, где Орис и Киад близко подходят друг к другу и образуют Малое Междуречье, на языке герверитов == Лон-Меар.
Место это у герверитов считалось проклятым и оно действительно было проклятым. Немногие отваживались войти в колеблющийся туман Лон-Меара и никому не случалось оттуда выйти. Только беспросветная нужда и обволакивающая мозг багрово-золотистым туманом алчность толкнули Парса в зыбкую пасть Лон-Меара. Еще в молодости он слышал от одного болтливого северянина страшные и манящие россказни о Малом Междуречье, которые тот, якобы, в свою очередь вычитал в каменных недрах Башни Оно. Там, дескать, возвышался в незапамятные времена Град Того, Кого Хуммер Лишил Значений, а потом, как обычно, все небывалое могущество пало в прах и от него ничего не осталось.
Парс не верил ни в древние письмена в башне, ни в существование самой Башни, ни уж тем более в Того, Кого И Так Далее, он вообще не верил ни во что, кроме денег, и именно поэтому все-таки решился сейчас, уже на склоне своих лет, идти в Лон-Меар. Что бы там ни был за Град, а золотишко-то в земле точно разыщется.
Сумеречный Лес почти не отличался от обычного. Деревья. Трава. Но кругом стояла полная тишина, какой никогда не бывает в летнем лесу. Не считая этого, все было даже лучше, чем в предыдущие три дня, потому что болота кончились и Парс с сыном ступили на твердую землю.
Они пошли вперед. Парс все время держался за рукоять длинного грютского кинжала, которому когда-то давно возвратил прежний блеск долгой и кропотливой возней с соком бузины, молоками налима и мелким просеянным песком. Урайн волок на себе всю путевую поклажу, недобро косился на отца, но почему-то совершенно не боялся. Тогда в нем впервые зародилось чувство, что он находится там, где должен и делает то, во имя чего рожден.
В первый день им не повстречалось ничего интересного. Они шли и шли, а кругом был все тот же умиротворенный тишиной лес, под ногами была все та же трава, солнце неспешно совершало свой путь над их головами. С востока на запад.
Ночь прошла спокойно. На второй день им тоже не открылось ничего интересного. Ничего, если не считать скелета, очень старого скелета, одежда на котором давно истлела и только заржавленный контур полуторного меча в сгнивших ножнах выдавал в нем человека из просвещенного народа, а не дикого лесного крикуна. С ним не было ничего, способного удовлетворить алчность Парса и он, сплюнув на лысый ощеренный череп, бросил: "Идем". В остальном все было точно так же. Они шли с севера на юг, солнце == с востока на запад.
Ночь прошла спокойно, точно так же, как и следующие восемь ночей. У Парса не было с собой карты, да и не существовало в мире карт Сумеречного Леса, но он был опытным ходоком, много говорил с варанцами, плававшими по Киаду мимо Лон-Меара, и знал, что они уже давно должны были выйти к месту слияния Ориса с Киадом. Давно == то есть три дневных перехода назад. Вода в их флягах закончилась и они собирали росу с листьев. Запасы пищи подходили к концу, а поживиться в этом безжизненном лесу было решительно нечем. Здесь не было ни зверей, ни птиц, ни съедобных грибов, ни ягод == ничего.
На десятый день они набрели на очень старый скелет, одежда на котором давно истлела и только заржавленный контур полуторного меча в сгнивших ножнах выдавал в нем человека из просвещенного народа. На его черепе отвратительным желтоватым пятном засох чужой плевок.
Стояла изумительная ясная погода, свойственная венцу лета, и Парс, воздев глаза к полуденному солнцу, хрипло прорычал:
== Когда-нибудь я доберусь до тебя, желтый обманщик, ведущий кругами! И тогда я сожру тебя, как лепешку с сыром!
Урайн неодобрительно нахмурился. "Старик совсем выжил из ума", == подумал он, косясь на рукоять грютского кинжала у пояса отца.
Пищи оставалось совсем немного. Доели последний ломоть вяленого мяса, закусили пригоршней сушеных ягод боярышника и пошли опять == на этот раз на север, надеясь покинуть Сумеречный Лес до того, как он навсегда оставит незваных гостей в своем на первый взгляд безобидном чреве.
Второй круг оказался значительно меньше первого. Заночевать им пришлось неподалеку от все того же истлевшего кладоискателя, пролежавшего в этом пустом лесу по меньшей мере пять столетий. Очень хотелось пить, но воды не было ни капли, царила удивительная для леса сушь и они удовлетворились тем, что пожевали горькие листья вязов. Облегчения это не принесло и они легли спать. Парс все еще не терял надежды бежать из Лон-Меара, но его более дальновидный сын уже понимал, что Лес жаждет жертвы.
Во втором часу пополуночи, когда Парс крепко спал, Урайн неслышной лаской подкрался к отцу, извлек из его ножен грютский кинжал и одним не лишенным изящества движением вспорол ему горло.
Урайн припал губами к свежей ране и пил кровь, пока не почувствовал, что голод и жажда отступили, сменившись сладким дурманом и приятным теплом, разлившимся по всем закоулкам его уставшего тела. Потом он заснул глубоким и беспробудным сном.
***
566 г., Пятый день месяца Эдар
Урайн вышел из Лон-Меара круглым сиротой. Но теперь он знал, в чем смысл его существования, он знал свою избранность и знал, что Великая Мать Тайа-Ароан пометила его чело своей багровой печатью и только благодаря этому он допущен к своему новому знанию и оставлен жить. Жить волею Хуммера и во имя воплощения воли Хуммера.
Из Лон-Меара вышел отнюдь не шестнадцатилетний подросток, еще не сбривший своей первой бороды. Сумеречную Черту переступил тридцатилетний человек в темно-пурпурном плаще, его единственное ухо украшала серьга с ярко-зеленым камнем, он был перепоясан мечом в строгих ножнах из черненного серебра, а его глаза, утратившие постоянство цвета, переливались всеми оттенками серого, зеленого и голубого. Второе ухо он оставил в залог Хуммеру и оно продолжало слышать, слышать древний язык, слова которого смертельно опасны для любого из живущих. Только Звезднорожденные способны слышать его, понимать его и после этого оставаться в живых. Но чтобы говорить на нем, Звезднорожденный должен постичь многое.
== Подавайте "наступление бегом" для тяжелой пехоты, == приказал Элиен трубачам.
Яростно-хриплые и одновременно пронзительные звуки харренских длинных труб подняли пехоту в полный рост. Оторвались от земли "башни". Юркие даллаги разрядили пращи и поспешили вперед == озорничать и кривляться перед герверитским строем. Разом опустились копья первых шести шеренг. В каждой сотне тяжелых пехотинцев был свой барабан, способный вместить четыре ведра браги и оттого называвшийся "большим бражником".
Сто двадцать "бражников" стали отбивать ритм мерных шагов. Страшный гул харренских барабанов сам по себе уже мог заставить разбежаться любую толпу варваров и Элиен вознес хвалу Гаиллирису, что рожден северянином, а не герверитом, ибо герверитам сейчас суждено получить жестокий урок от весьма просвещенных учителей.
"Бражники" участили бой. Пехота ускоряла шаги, постепенно переходя на бег. Элиен в сопровождении грютов и таркитов последовал за ними, вверяя свой рассудок пьянящему предвкушению сечи и в то же время трезво осознавая, что его фланги надежно обеспечены гвардией и Кавессаром.
Даллаги в последний раз осыпали герверитов камнями и разбежались на фланги.
"Бражники" перешли на частую трескучую дробь. С расстояния тридцати шагов пехота взревела "энно!" и бросилась на герверитов бегом, сохраняя образцовую нерушимость строя.
Нет ничего неизменного. Вино уходит в уксус, лед == в воду, человек == в землю.
Первые ряды герверитов, не смущаясь, показали харренской пехоте спину и стремительно отступили, обнажив невиданное зрелище: стену из цельножелезных поясных щитов, из-за которой практически в упор по тяжеловооруженным ударили подозрительно короткие луки, толком разглядеть которые было непросто. Короткие массивные стрелы скрывали в себе, похоже, страшную пробивную силу, потому что первая шеренга харренской пехоты рухнула как подкошенная. Рухнула почти вся и строй мгновенно сломался.
Элиену некогда было раздумывать над новым оружием герверитов, некогда было строить догадки, откуда оно взялось и какие бедствия сулит в будущем. Было совершенно ясно одно: стоит помедлить под обстрелом и после двадцатого залпа от его армии останется менее, чем ничто. Отступать значило погубить армию. Стоять на месте значило погубить армию. Оставалось как можно быстрее добраться до совсем близких врагов и забить им в глотки их поганые луки-коротышки.
== Повторить пехоте приказ "наступление бегом", да погромче! Подать сигнал коннице и гвардии! То же самое, "наступление бегом"! Фарамма! == Это уже к грюту, который озабоченно следил за передним краем. == Поезжайте со своими к Кавессару и помогите ему. Цельте только в стрелков. Пехоту растопчем сами. А ты, == бросил Элиен Сфорку, начальнику над вспомогательной пехотой, таркитами и даллагами, == веди своих к гвардии, займите ее место и следите за лесом.
Пехота все-таки добежала до герверитских стрелков, добежала по трупам своих и, озверевшая, мгновенно взломала железную стену невиданных щитов. В то же время на фланги герверитов обрушилась кавалерия Кавессара, грютские стрелы и гвардия. Элиен не был трусом и более всего ему сейчас хотелось крушить налево и направо уродливые герверитские шлемы, но, как учил Эллат, "хорошо, если военачальник зарубит несколько неприятелей в пример своему воинству; но плохо, очень плохо, если несколько неприятелей зарубят его == тогда гибель многих из-за смерти одного неизбежна". Элиен, оставшийся позади своих рядов, с наслаждением наблюдал, как гервериты нехотя уступают натиску его профессиональной армии; как один за другим падают шесты с полотняными Листьями Вяза == герверитские знамена == но не мог увидеть лишь одного == Октанга Урайна. Где прячется и что себе думает этот выскочка? Где, в конце концов, его доморощенная военная хитрость, какие-нибудь горящие свиньи, что бегут с визгом из того паршивого леска, или пятьсот колдунов-недоучек, переодетых Воинством Хуммера? Чего еще ждет этот ублюдок?
Когда казалось, что гервериты уже полностью сломлены и вот-вот ударятся в повальное бегство, любопытство Элиена было полностью удовлетворено. Тот неслышный доселе звук, который будил необъяснимое беспокойство еще до начала битвы, набрал силу и теперь его услышали все.
Так не кричит птица, не рычит зверь, не стонет человек == так, наверное, вопила Сармонтазара на Заре Дней, когда рожала из своего чрева Хелтанские горы, Орис и море Фахо. Копье Кавессара, на котором только что поселился невезучий герверит, не выдержало тяжести его тела и сломалось. В пальцах Фараммы лопнула натянутая тетива.
Гервериты дружно подхватили этот нечеловеческий рев и запели. Мир изменялся.
Лес полыхнул прозрачным серебристым пламенем и между деревьев появились они. Элиен понял, что наступил решающий час. Подгоняя перепуганного коня, который все норовил своротить вправо, к Сагреале, он помчался на правый фланг, где застыла в нерешительности вспомогательная пехота.
Теперь он начал понимать истинное значение своего сна. Из леса выходили, точнее, вытекали == словно бы струились в нескольких пальцах от земли == невиданные существа. И это были отнюдь не пятьсот колдунов-недоучек, переодетых Воинством Хуммера. Это было само Воинство Хуммера.
Люди? Птицы? Их головы напоминали человеческие, но носы были ближе по форме к клювам и, видимо, заменяли им заодно и рты, которых не было. Глаз он не видел, потому что верхняя часть их голов была закрыта не то шлемами с прорезями, не то костяными наростами, увенчанными ровным гребнем из перьев. Тела были покрыты крохотными серебряными чешуйками, ноги в коленях сгибались не вперед, а назад, и вместо ступней имели огромные когтистые лапы, руки же были в точности человеческими. Последнее было всего омерзительнее, если не считать того, что существа были наделены вполне человеческими признаками пола и, судя по ним, все сплошь были мужчинами. Существа не несли щитов, но были вооружены мечами и мечи эти не были порождением кузнеца-человека. Более всего они походили на тонкие и узкие осколки морского льда == темные, зеленовато-голубые, изогнутые серпообразно. Существ было около шестисот == это Элиен отметил про себя совершенно машинально, как и любой военачальник с опытным глазом.
Они вышли и выстроились напротив оробевших таркитов, не прекращая, а лишь усиливая и усиливая до нестерпимой мощи свой боевой крик == казалось, в уши ввинчиваются граненые рубины, а в сердце ледяной острогой входит Коготь Хуммера.
Но самым страшным оказался не их крик. Самое страшное началось, когда они прыгнули == все разом, прямо с того места, где стояли, без разбега, с расстояния около пятнадцати шагов. Мало кто из таркитов успел выставить меч или закрыться щитом, но каждый из тех, кто все-таки успел, перед смертью видел, как раскалывались, разлетались на мельчайшие осколки мечи при соприкосновении с серебристой чешуей чудовищ, в то время как их мечи-серпы с легкостью вспарывали и кожу щитов, и кожу людей. Края ран вспыхивали прозрачным пламенем и быстро обугливались, но кровь отнюдь не сворачивалась и хлестала вовсю.
Ни таркиты, ни даллаги не успели оказать никакого сопротивления, да и чем, милостивый гиазир, прикажете сопротивляться, если оружие в ваших руках колется как весенняя сосулька?
Не помня себя, Элиен бросился вперед, хотя каждая частица его тела жаждала бегства.
Он оказался рядом с одним из врагов, усевшимся сверху на зарубленного только что таркита и выцарапывавшим ему сердце. Невзирая на участь, которая постигла дрянные таркитские мечи, Элиен вложил в свой удар такую силу, которую только могли породить гнев и отчаяние. Удар пришелся ровно поперек перьевого гребня.
Только когда его противник рухнул ниц на свою жертву, а меч в руках издал торжествующий звенящий звук, перед Элиеном блеснул крохотный луч надежды.
Птицечеловек, впрочем, был скорее оглушен, чем убит. Он шевельнулся, рука вслепую зашарила по траве в поисках утерянного меча.
Оглушить шесть сотен противников Элиен мог едва ли == уже с первого удара он сильно ушиб кисть, а после десятого она обещала повиснуть плетью вдоль тела. Зато они уделили ему достаточно внимания. Сразу два десятка уродов оказались рядом с ним. О бегстве Элиен и не думал. Он приготовился принять достойную сына Тремгора смерть на берегах Сагреалы.
Но смертным не дано видеть витийство Нитей Лаги, как не дано пламени питаться водой.
Из-за спины Элиена на его врагов обрушилось множество стрел. Поражая их в лицо, в руки, в чресла, они едва ли причиняли им ощутимый вред и раскалывались, но их было так много, что существа промедлили и это спасло Элиену жизнь.
== Мой гиазир, == услышал Элиен знакомый голос с глухим грютским акцентом, == уходи отсюда, уходи во имя своей страны и всей Сармонтазары.
Рядом с Элиеном гарцевал Фарамма. Лук его обзавелся новой тетивой, а лицо == новыми ранами. "Похоже, кто-то из герверитов дотянулся своим копьем до нашего мудреца", == подумал Элиен. Фарамма среди прочих военачальников слыл за большого умника. В основном потому, что на военных советах предпочитал молчать, а в пору самых горячих споров == загадочно улыбаться.
== Уллар Фарамма, кто разрешил тебе нарушить мой последний приказ? Почему ты и твои люди не на левом фланге?
== Забудь об Уложениях Айланга, скоро некому будет им подчиняться, == спокойно сказал Фарамма, между делом запуская стрелу с ближайшего урода. == Эти твари везде, нет ни левого фланга, ни центра. Не с тем оружием пришли мы сюда.
В этот момент на Фарамму обрушилась серебристая молния и он полетел с лошади, подминаемый чудовищем.
Элиен пытался ему помочь, но морду его коня располосовал удар Когтя Хуммера, а на него самого, как только что на Фарамму, налетел другой нелюдь и через мгновение Элиен уже лежал на земле, а над ним склонилось лицо (лицо? о, милостивый гиазир, с таким личиком едва ли имеет смысл надеяться на благорасположенность милых девушек) невиданного врага. Тот почему-то медлил. Элиен уже успел привыкнуть к той завораживающей быстроте, с которой перемещаются и орудуют мечами враги, и не мог понять, почему он еще жив.
Лысое яйцо с клювом и гребнем, заменявшее Воину Хуммера голову, вдруг растрескалось == и впрямь, как яйцо == и ледяное тело, прижимавшее Элиена к земле, отлетело в сторону.
Довольный Кавессар поцеловал внушительных размеров шестопер и, соскочив с коня, помог Элиену подняться.
== Помнишь, Кузнец Гаиллириса, свое первое творение? == Спросил он, тяжело дыша.
Элиен помнил. В шестнадцать лет он, вступая в сан, на испытаниях, едва не до икоты обпившись Медом Поэзии, двенадцать часов кряду надсаживал глотку в стенах храмовой кузницы и собственноручно выковал эти шесть стальных перьев, каждое в четыре ладони и, разумеется, не смог убить своим изобретением даже мухи, оттого что ему было не по силам оторвать от земли недетскую голову шестопера. Ему, но не могучему Кавессару. Нашелся, наконец, камень и на Косу Хуммера.
== Ты убил его, == удовлетворенно сказал Элиен, глядя, как тело врага устремляется к небу стаей вертких зимородков.
Неподалеку лежал мертвый Фарамма, встретивший свою смерть печальной улыбкой. Грют, сын грюта, Сын Степей.
== Не уверен, == мрачно заметил Кавессар. == Но, даже если и убил == что с того? Мои люди вырезаны, почти все люди вырезаны. Беги, мой гиазир, и я отдам им свою жизнь вместо твоей, пока есть еще что отдавать.
== Нет, варанский флотоводец встречает смерть вместе со своим кораблем, я же хочу погибнуть со своими солдатами.
== Как знаешь, == сказал Кавессар, вскрывая перстень на безымянном пальце.
Не успел Элиен вспомнить, что носит Кавессар в своем перстне, как тот поднес перстень к губам, дунул и облачко красной пыли окутало лицо Элиена. Туман Фратана.
***
Был это сон или не сон? Тело не слушалось его, но сквозь полуприкрытые глаза Элиен видел == или ему казалось, что он видит? == как Кавессар пел и вместе с ним пел его шестопер; как надсадно кричали Воины Хуммера и последние грюты; как кучка гвардейцев, сбившись вокруг стрелометов, надеялась на то, что хотя бы восьмилоктевые бревна смогут пробить серебристую чешую == тщетно; как упало в кровавую траву Славное Знамя == осклабившийся харренский пес; как бурлили воды Сагреалы и топтались перед ними, словно свиньи перед кипящими отрубями, Воины Хуммера.
Когда Элиен сбросил с себя Тенета Фратана, солнце уже клонилось к закату. Над головой покачивались голые ветви молодых дубов.
Он сидел, прислоненный спиной к холодному стволу, и не чувствовал онемевших ног. Перед ним на корточках сидел Кавессар. Его лицо было бело, как утренний снег на ласарских дюнах.
== Слушай меня, Брат по Слову, == сказал он на чистейшем варанском наречии. == Слушай, пока не ушла моя власть над этим телом. Я, Шет окс Лагин, спас тебя и это удалось только потому, что река за моей спиной носит имя Сагреалы...
Элиен покачивал головой в такт его словам, но рука уже нащупала рукоять меча под плащом == хвала Гаиллирису, он был там.
== ...да, Сагреалы, будь проклято это имя и имя породившего ее. Я, Длань, Уста и Чресла Хуммера говорю с тобой...
Элиен так и думал. Не дожидаясь продолжения, он выхватил меч и, прокрутив его в великолепном "жернове", снес говорящую голову. Еще с утра она принадлежала Кавессару, а теперь, извольте видеть, милостивый гиазир == уста и все такое Хуммера.
Обезглавленное тело медленно завалилось навзничь. "Что я скажу, Кавессар, твоему отцу?" == горько подумал Элиен. Он перевернул тело. Да, все правильно. Лучший в северных землях доспех был разодран, как пергамент. Края обугленных ребер. Изуродованные легкие. В чьих руках теперь твое сердце, Кавессар?
***
Когда на могилу Кавессара был положен последний ломоть дерна, Элиен поднялся с колен и, прошептав посмертное заклинание Гаиллириса, поцеловал свой меч. Он не чувствовал страха. Мерзкие человеко-птицы могли появиться в любую минуту, но Элиен не думал о них.
Элиен помедлил еще немного и уже собрался тронуться в путь, как еловые лапы за его спиной расступились и слабый голос воззвал к нему. Элиен спокойно обернулся == если бы его хотели убить, это можно было бы сделать, не вдаваясь в беседы.
== Милостивый гиазир, я шла по твоим следам, чтобы проститься, == сказала Гаэт.
Платье ее было порвано и окровавлено, на виске запеклась кровь. Ногти на ее длинных тонких пальцах были сорваны, а правое плечо рассечено кинжалом. Остатки одежды на ней были насквозь мокры и сквозь тонкую ткань белело ее прекрасное тело.
"Главное, она жива!" == подумал Элиен, быстро подходя к девушке. "Однако, она оказалась удачливее всех моих воинов == кажется, пока только ей одной удалось переплыть Сагреалу".
== Гиазир Элиен, я не могу теперь говорить с вами долго. Я почти мертва. Поэтому выслушайте меня, == на лице Гаэт отражалась нечеловеческая боль, раздиравшая ее бренное тело.
Элиен не мог понять, какая из нанесенных ран может служить столь внушительным поводом для разговоров о смерти. Все, что он видел == в общем-то, царапины.
== Говори же, == сказал он, стараясь быть настолько сдержанным, насколько позволяли ее грустные слова.
== Мне нужно уходить в мир мертвых. Но я не хочу расставаться с тобой.
Элиен обнял лебединую шею девушки и погладил ее слегка волнистые цвета воронова крыла волосы.
== Не говори глупостей, Гаэт. Тебе нечего спешить в мир мертвых. Мы вместе вернемся в Харрену.
Губы Гаэт были бескровны и белы, словно бы покрыты мелом. Ее дыхание было тяжелым и прерывистым. Чувствовалось, что каждое слово дается ей с величайшим трудом.
== Не время, милостивый гиазир... Уже поздно думать об этом.... Гаэт сняла с руки браслет из черных камней и протянула его Элиену, знаком призвав его к молчанию. Элиен повиновался.
== Вот эта вещь. Возьми ее. Если ты действительно хочешь, чтобы Гаэт пришла, одень браслет на руку понравившейся тебе женщине. И Гаэт придет к тебе. И Гаэт проведет с тобой ночь, такую же ночь как та, что предваряла сегодняшний день. День, исполненный смерти.
Элиен взял браслет и принялся целовать девушку. Он целовал ее перепачканные глиной руки, окровавленные плечи. Он шептал ей слова, на которые, как полагал, вообще не был способен. Он превозносил ее, он славил ее, он восхищался ею. Он закрыл глаза, прижавшись лицом к ее груди. Но он не услышал стука сердца.
Элиен посмотрел в ее искаженное мукой лицо. Глаза Гаэт были закрыты, уста безмолвны. Элиен отпрянул назад. Девушка, словно лишенная опоры фарфоровая кукла, упала к его ногам.
Сын Тремгора смотрел на нее, овеваемую ледяным ветром смерти, и не скоро понял, что же произошло.
В спине девушки торчал неприметный обломок стрелы, едва выступающий из-под кожи. Рана не была свежей. Кровь уже успела свернуться, образовав вокруг раны некое подобие крепостных валов.
Сам не понимая зачем, Элиен попробовал вытащить стрелу, уцепившись за торчащий край древка. Пальцы соскальзывали и срывались. Из-под ногтей выступила кровь.
На бескровное лицо той, что звалась Гаэт, упала слеза. Погони все не было.
***
ПУТИ ЗВЕЗДНОРОЖДЕННЫХ
Большое Междуречье, Варнаг
Великая Мать Тайа-Ароан озарила его рождение, но тогда он не знал этого. Детство он провел в темной лачуге, прилепившейся к варнагским тесаным стенам, и помогал отцу-старьевщику разыскивать и починять всякую рухлядь. Они подолгу скитались по лесам, которыми сплошь покрыто Большое Междуречье, не брезговали ни одной находкой, а потом возвращались в свою лачугу и разбирались с добычей. Заржавленные шишаки, отысканные среди болот, редко возвращали себе былую молодость. Битые горшки, даже и склеенные рыбьим клеем, протекали и мерзко смердели. За украденную из древнего кургана золотую сережку могли утопить по обвинению в колдовстве.
Впрочем, золотые серьги в курганах, похоже, давно перевелись, ожерелье или диковинный кривой меч разыскать удавалось редко, а за горшки платили смехотворные гроши. К тому же, какой-нибудь веселый вельможа из царского дворца мог спьяну и расколотить уродливый горшок на голове незадачливого торговца. А потом отец, злой и упитый вонючей брагой, колотил на голове сына все, что попадалось под руку.
Семью его соседи не любили, но побаивались. Его деда, Октанга Сарома, казнили как колдуна с нечистым глазом и это обвинение было вполне основательным. За умеренную мзду от мужа-ревнивца Саром мог поугасить любовный пыл неверной жены, за десять золотых от торговца мехами напустить тьму моли в амбары конкурента, а за так, для своего удовольствия, приворожить к себе и без того податливую девицу. Разжилось его семейство тогда вполне неплохо, множество незаконных детей Сарома разгуливало по Варнагу, а сам он сделал себе вполне законного наследника, Октанга Парса. Когда Парсу исполнилось одиннадцать лет, на Сарома наконец донес варанский вольный торговец, у которого в одну ночь напрочь выдохлись сто пятьдесят запечатанных бочек первосортного гортело. Саром с камнем на шее отправился кормить пиявок, его имущество конфисковали в пользу казны, но дурная слава осталась.
Парс вырос, его жена родила сына, которому дали зловещее имя Урайн, дела шли паршиво, а потом пошли совсем плохо.
ПУТИ ЗВЕЗДНОРОЖДЕННЫХ
566 г., лето, Лон-Меар
Солнце только что рассеяло мглу над болотами, когда Урайн и его отец подошли вплотную к Сумеречному Лесу. Сумеречный Лес начинался там, где Орис и Киад близко подходят друг к другу и образуют Малое Междуречье, на языке герверитов == Лон-Меар.
Место это у герверитов считалось проклятым и оно действительно было проклятым. Немногие отваживались войти в колеблющийся туман Лон-Меара и никому не случалось оттуда выйти. Только беспросветная нужда и обволакивающая мозг багрово-золотистым туманом алчность толкнули Парса в зыбкую пасть Лон-Меара. Еще в молодости он слышал от одного болтливого северянина страшные и манящие россказни о Малом Междуречье, которые тот, якобы, в свою очередь вычитал в каменных недрах Башни Оно. Там, дескать, возвышался в незапамятные времена Град Того, Кого Хуммер Лишил Значений, а потом, как обычно, все небывалое могущество пало в прах и от него ничего не осталось.
Парс не верил ни в древние письмена в башне, ни в существование самой Башни, ни уж тем более в Того, Кого И Так Далее, он вообще не верил ни во что, кроме денег, и именно поэтому все-таки решился сейчас, уже на склоне своих лет, идти в Лон-Меар. Что бы там ни был за Град, а золотишко-то в земле точно разыщется.
Сумеречный Лес почти не отличался от обычного. Деревья. Трава. Но кругом стояла полная тишина, какой никогда не бывает в летнем лесу. Не считая этого, все было даже лучше, чем в предыдущие три дня, потому что болота кончились и Парс с сыном ступили на твердую землю.
Они пошли вперед. Парс все время держался за рукоять длинного грютского кинжала, которому когда-то давно возвратил прежний блеск долгой и кропотливой возней с соком бузины, молоками налима и мелким просеянным песком. Урайн волок на себе всю путевую поклажу, недобро косился на отца, но почему-то совершенно не боялся. Тогда в нем впервые зародилось чувство, что он находится там, где должен и делает то, во имя чего рожден.
В первый день им не повстречалось ничего интересного. Они шли и шли, а кругом был все тот же умиротворенный тишиной лес, под ногами была все та же трава, солнце неспешно совершало свой путь над их головами. С востока на запад.
Ночь прошла спокойно. На второй день им тоже не открылось ничего интересного. Ничего, если не считать скелета, очень старого скелета, одежда на котором давно истлела и только заржавленный контур полуторного меча в сгнивших ножнах выдавал в нем человека из просвещенного народа, а не дикого лесного крикуна. С ним не было ничего, способного удовлетворить алчность Парса и он, сплюнув на лысый ощеренный череп, бросил: "Идем". В остальном все было точно так же. Они шли с севера на юг, солнце == с востока на запад.
Ночь прошла спокойно, точно так же, как и следующие восемь ночей. У Парса не было с собой карты, да и не существовало в мире карт Сумеречного Леса, но он был опытным ходоком, много говорил с варанцами, плававшими по Киаду мимо Лон-Меара, и знал, что они уже давно должны были выйти к месту слияния Ориса с Киадом. Давно == то есть три дневных перехода назад. Вода в их флягах закончилась и они собирали росу с листьев. Запасы пищи подходили к концу, а поживиться в этом безжизненном лесу было решительно нечем. Здесь не было ни зверей, ни птиц, ни съедобных грибов, ни ягод == ничего.
На десятый день они набрели на очень старый скелет, одежда на котором давно истлела и только заржавленный контур полуторного меча в сгнивших ножнах выдавал в нем человека из просвещенного народа. На его черепе отвратительным желтоватым пятном засох чужой плевок.
Стояла изумительная ясная погода, свойственная венцу лета, и Парс, воздев глаза к полуденному солнцу, хрипло прорычал:
== Когда-нибудь я доберусь до тебя, желтый обманщик, ведущий кругами! И тогда я сожру тебя, как лепешку с сыром!
Урайн неодобрительно нахмурился. "Старик совсем выжил из ума", == подумал он, косясь на рукоять грютского кинжала у пояса отца.
Пищи оставалось совсем немного. Доели последний ломоть вяленого мяса, закусили пригоршней сушеных ягод боярышника и пошли опять == на этот раз на север, надеясь покинуть Сумеречный Лес до того, как он навсегда оставит незваных гостей в своем на первый взгляд безобидном чреве.
Второй круг оказался значительно меньше первого. Заночевать им пришлось неподалеку от все того же истлевшего кладоискателя, пролежавшего в этом пустом лесу по меньшей мере пять столетий. Очень хотелось пить, но воды не было ни капли, царила удивительная для леса сушь и они удовлетворились тем, что пожевали горькие листья вязов. Облегчения это не принесло и они легли спать. Парс все еще не терял надежды бежать из Лон-Меара, но его более дальновидный сын уже понимал, что Лес жаждет жертвы.
Во втором часу пополуночи, когда Парс крепко спал, Урайн неслышной лаской подкрался к отцу, извлек из его ножен грютский кинжал и одним не лишенным изящества движением вспорол ему горло.
Урайн припал губами к свежей ране и пил кровь, пока не почувствовал, что голод и жажда отступили, сменившись сладким дурманом и приятным теплом, разлившимся по всем закоулкам его уставшего тела. Потом он заснул глубоким и беспробудным сном.
***
566 г., Пятый день месяца Эдар
Урайн вышел из Лон-Меара круглым сиротой. Но теперь он знал, в чем смысл его существования, он знал свою избранность и знал, что Великая Мать Тайа-Ароан пометила его чело своей багровой печатью и только благодаря этому он допущен к своему новому знанию и оставлен жить. Жить волею Хуммера и во имя воплощения воли Хуммера.
Из Лон-Меара вышел отнюдь не шестнадцатилетний подросток, еще не сбривший своей первой бороды. Сумеречную Черту переступил тридцатилетний человек в темно-пурпурном плаще, его единственное ухо украшала серьга с ярко-зеленым камнем, он был перепоясан мечом в строгих ножнах из черненного серебра, а его глаза, утратившие постоянство цвета, переливались всеми оттенками серого, зеленого и голубого. Второе ухо он оставил в залог Хуммеру и оно продолжало слышать, слышать древний язык, слова которого смертельно опасны для любого из живущих. Только Звезднорожденные способны слышать его, понимать его и после этого оставаться в живых. Но чтобы говорить на нем, Звезднорожденный должен постичь многое.