Зубкова Анастасия. Скромное обаяние художника Яичкина

   - Ну что - повели ее, что ль? - поскреб в затылке Перевалов.
   - Да-да, - покивал Женя, и уже Катерине, - осторожно, тут ступеньки начинаются. Вы извините… - он снова попытался прикрыть Катерину курткой, но она снова отшвырнула ее на пол.
   - Пшел вон! - вопила она, - болван!
   Женя мягко, но крепко обхватил Катерину и повел к выходу.
   - Эй, - разволновалась я, - куда?
   - Молчи, - дернула меня за рукав бабуля, - можно подумать, он ее к Зямочке повел…
   - Бабуля, но он же с ней черти что сделает! - зашептала я, подрываясь отбить Катерину.
   - Да он пальцем до нее дотронуться побоится, - засвистела мне в ухо бабуля, - наука! Наука, детка!
   - Сукин сын! Урод! Мурло! - слышались крики Катерины с лестницы.
   - Аккуратненько, приступочка, - кротко мямлил Женя, робко поддерживая Катерину, и дверь в наш подвал захлопнулась. Погас свет, и снова наступила темнота.
   Я вскочила и принялась бегать, заламывая руки.
   - Вот мы дуры, - причитала я, - вот дуры мы с тобой, бабуля, дорогая…
   - Детка, если тебе хочется побегать, - спокойно пробасила бабуля, - бегай с умом, помни, что тут бетонный пол и трубы, не грохнись и не треснись обо что-нибудь головой.
   - К черту! - бормотала я, - куда увели Катерину? А если их там десять человек?
   - Дорогая, - проговорила бабуля, - успокойся и сядь. Их там наверняка больше, чем десять человек, но Женя ни за что не поведет нашу Катерину туда, где они сидят. Мальчик сейчас в ее руках как масло. Доверься ей, у нее определенно талант.
   - Какой талант, бабуля, какой талант?! - шептала я, - Она столько всего ему наговорила, что этот Женя сейчас ее где-нибудь грохнет. Неужели этого нет в твоей науке?
   - Нет, - хмыкнула бабуля, - и в помине.
   - А что есть? - напирала я.
   - На самом деле, детка, - продолжала веселиться бабуля, - правил соблазнения существует только одно.
   - Какое? - потерянно спросила я.
   - Красавица должна заговорить, - сказала бабуля, - все остальное неважно.
   - А как же все, что ты тут только что развела? - опешила я.
   - Фигня на постном масле. Просто Катенька была так не уверена в успехе, ее надо было подбодрить. И потом, у девочки накопилось, что сказать мужчинам. А такое нельзя держать в себе.
   - А как же все то, что ты тут нам продекларировала? - я даже не удивилась. Моя бабушка - страшный человек, - ты все придумала?
   - Почему же придумала, - обиделась бабуля, - я про это где-то читала.
   - Где? - подозрительно скривилась я.
   - Где-то, - вздохнула бабуля. - Главное тут, что парень с самого начала был в таком восторге от Катерины, что она могла сразу ему в морду плевать, а он бы стоял и улыбался. А тут она с ним заговорила - он, небось, от счастья чуть не скончался.
   После бабулиных слов я надолго замолчала. Все-таки это удивительно. По части что-нибудь кому-нибудь наврать я и сама не промах (профессия обязывает), но до бабули мне далеко. Каким восхитительным, отборнейшим враньем она может вас попотчевать! Причем, заметьте, все это из самых добрых побуждений. Надо же, три правила соблазнения… А я уже повелась, приготовилась мотать на ус, думала, превращусь в роковую женщину, у ног которой трепетно замерли толпы восхищенных мужчин… Надо будет об этом матерьяльчик Светке предложить. Ну, не о толпах восхищенных мужчин, а о бабулиной науке. «Три правила соблазнения». Нет, три мало. «Десять правил соблазнения или походный набор стервы». Вот как раз обдумыванием этого походного набора я и занималась, пока не сообразила, что Катерина сидит где-то наверху в обществе потрясенного Жени уже почти час, и от них ни слуху, ни духу.
   - Откуда ты знаешь, что все идет нормально? - доканывала я бабулю, которая от меня уже на стену лезла.
   - Просто знаю и все, - огрызалась она.
   - А вдруг? - замирала я.
   - Иди к черту, - шипела бабуля.
   - А если…
   - Отстань, - изнемогала она.
   - Но как же…
   - Детка, - взвилась бабуля, - просто верь мне, наберись терпения и жди!
   Я набралась терпения и села ждать. Через пятнадцать минут стало понятно, что тут никакого терпения не хватит, зато у нас есть целый поднос еды. Не знаю, насколько еда заменяет терпение, но я нашарила одну пластиковую коробку, извлекла из нее вполне пристойную котлету и вмиг умяла. Попыталась запить ее соевым соусом, проплевалась, нашарила пакет сока, разом выпила половину и съела вторую котлету. Что приятно - к вопросу ужина Зямочкины ребята подошли с душой, и это радовало. Бабуля от еды рассеянно отказалась, заявила, что будет думать, и замолчала.
   Я вытерла руки о наши тюфяки, легла, почистила себе банан и продолжила придумывать правила соблазнения для будущей статьи. Матерьяльчик и в самом деле получится отменный, Светка будет довольна. Главное правильно все закрутить и расставить нужные акценты.
 
    Приложение №21. Фрагмент моей будущей статьи «Десять правил соблазнительницы или походный набор стервы»
    Главное в нашем деле - не бояться. Страх - совершенно лишняя деталь нашего туалета. Орите на объект во весь голос, не стесняйтесь в выражениях - в конце концов, это даст вам возможность почувствовать себя хозяйкой положения. Никогда не сдавайтесь без боя. Причем, пора понять, что бой - он бой и есть, это не фигуральное выражение, не красивая метафора, вуалирующая тонкие интриги и словесные перепалки. Бой - это открытые военные действия в условиях, приближенных к полевым. Деритесь, ругайтесь и держитесь молодцом. И будьте уверены, вам непременно повезет. Должно повезти. Короче - вперед, никаких глупых страхов и тревожных рассуждений из серии «могу ли я, получится ли». Конечно, получится. Право дело, ну сколько же можно, пора и честь знать. Как пить дать получится.
 
    Глава двадцать первая, в которой Катерина ругает всех мужиков мира, а я ни на секунду не забываю о работе (окончание)
   Видела бы меня сейчас Светка. Я имею в виду, если бы у моей начальницы были прибор ночного видения и машинка для чтения мыслей, она бы порадовалась, глядя, как я не теряю оптимизма и думаю только о работе. С бабулей бы этот трюк не прокатил, о чем она думала в тот момент - сказать невозможно, потому что ее мысли неподвластны никому.
   Когда от умных дум меня начало клонить в сон (поели - теперь можно и поспать), кто-то заковырялся ключом в нашем замке. Ковырялся там этот кто-то долго. Сначала мы разволновались, потом - заскучали, потом все это уже начало раздражать, как дверь распахнулась, вспыхнул свет, и на пороге появилась Катерина.
   Дорогая подруга была необыкновенно довольна. Взамен разорванной бабулей кофты на ней красовалась Женина рубашка. По всему было видно, что не опозорила перед державами нас Катерина, и мы можем ею гордиться.
 
    Глава двадцать вторая, в которой мы крадемся огородами, а бабуля скачет со сверхзвуковой скоростью
   - Детка, дорогая, - шипела бабуля, - не топай так.
   - Марья Степановна, - успокаивал бабулю Женя, - тут чисто. Я вас огородами поведу.
   «Огородами - так огородами», - радостно подумала я, но на всякий случай постаралась потише топать. Бабуля снисходительно похлопала Женю по щеке на правах престарелой родственницы Катерины, у которой и стоит просить руки и сердца нашей красавицы. Женя всячески лебезил, обещал провести нас в кабинет Зямочки кратчайшим путем, скакал вокруг бабули на цырлах и яростно выражал ей свое почтение. Бабуля была благосклонна, но сдержана. Наша красавица, судя по всему, до сих пор не отошла от сногсшибательной эффективности бабулиных методик соблазнения. Я решила пока не разочаровывать ее, и не рассказывать жертвами какого чудовищного вранья мы пали.
   Да и вообще, в данный момент мне было решительно на все наплевать. Свобода! Лишь отсидев полдня в темном подвале можно оценить всю прелесть этого слова. Вполне могу предположить, что чувствовал граф Монте-Кристо, выбравшись из замка Ив. Хотелось плакать, нацеловывать всех, кто попадал в поле зрения и обниматься. Я и не предполагала, что вокруг столько удивительных деталей. Все, на что не натыкался мой взгляд, казалось красивым. Яркие цвета, воздух и свежесть - как выяснилось, лучшее лекарство от хандры - принудительное заточение в Зямочкином подвале, он еще деньги может так зашибать. Даст объявление в газету и поставит четкую таксу. Полдня, к примеру, сто долларов.
   Короче, настроение было приподнятое. Хотя, сложно было сказать, что хоть одна из составляющих этой ночи располагала к оптимизму. Мы шли красть у негодяев «Автопортрет» художника Яичкина, за это можно было огрести люлей. Мы крались по странному, запутанному дому, напичканному вооруженной охраной, тут к гадалке не ходи, того и гляди словишь дыню. Из-за любого угла мог выскочить разъяренный Зямочка, это нас пугало мало, однако, тоже неприятно. Вел нас по уши влюбленный идиот, которому сейчас фантик от ириски страшно было доверить, не то, что собственные жизни, тоже фактор, добавлявший опасности.
   К тому же, было совершенно непонятно, как мы будем из этого дома выбираться. Женя заявил, что никакого отношения к внешней охране Зямочкиного жилища не имеет, а входит в личную свиту. Мол, его ребята, «которые выпускают собак», даже слушать не будут, когда он их попросит пропустить за ворота трех странных дамочек с «Автопортретом» Яичкина наперевес (кстати, любопытно, какого он размера?). Должна заметить, что лично у меня накопилось несколько вопросов относительно пород и родословных тех собак, которых имеют обыкновения выпускать неизвестные ребята.
   - Соблазним, - обрадовалась бабуля, но тут же поняла, что лимит соблазнительниц исчерпан: Катерина ворковала с Женей, взяв его под руку, мне вряд ли можно было доверить такое серьезное дело, а бабуля находилась в предательском возрастном разрыве с объектами соблазнения.
   - Просто пристукнем, - успокоила себя бабуля, когда стало ясно, что соблазнять парней, «которые выпускают собак», некому. Что об этом подумают собаки, осталось невыясненным.
   Зямочкин дом заслуживал отдельного упоминания. Он был похож одновременно на центральную консерваторию, столовую пионерского лагеря, склад торгового центра и логово террористов (какими их представляют в американских фильмах). Представить себе, что тут живут люди, было сложно. Вообразить, что кто-то добровольно выбрал себе подобное жилище, да еще и оплатил всю эту ерунду, было невозможно. Такое ощущение, что сначала этот дом был в разы меньше, но потом к нему пристраивали флигеля, новые этажи, делили большие комнаты на много маленьких, начинали один ремонт, и не заканчивали, забывали про него и тут же начинали новые.
   Из подвала вела длинная лестница, потом мы сразу попали в коридор со множеством дверей, потом оказались на складе, забитом тюками, рулонами, коробками и свертками (в нос тут же шибануло могучей кухонной вонью), потом с места в карьер мы попали в помещение, очень похожее на приемный покой больницы, потом пошли коридоры поприличнее, с галогеновыми лампочками и оштукатуренными стенами, огромными зеркалами и красными креслами. Если туда воткнуть парочку чахлых пальм, получится чудесное фойе дома отдыха для младшего офицерского состава.
   До сих пор не представляю себе логики деления этого дома на сектора, но дальше мы словно попали в величественную дворянскую усадьбу. Прошмыгнув по роскошному каминному залу, я чуть не скончалась, потрясенная огромным портретом пышной тетеньки в парадной мантии, на коне. Закралось предательское ощущение, что картина принадлежала перу Евгения Карловича. Кругом ни души. Бабуля подозрительно оглядывалась и была начеку, так что вздумай кто-нибудь излишне бдительный прогуляться здесь посреди ночи, ему можно было бы только посочувствовать. Катерина с Женей были всецело увлечены друг другом.
   - План такой, - прошептала бабуля, - мы пробираемся в Зямочкин кабинет и шустро его обследуем. Наша цель - тайник и «Автопортрет». Нас ведь не ожидают там неприятные встречи?
   - Марья Степановна, - отрапортовал Женя, - Василий Геннадьевич сутки землю грыз. Он до утра продрыхнет, отвечаю. А вся охрана сейчас внизу.
   - Почему? - живо поинтересовалась бабуля.
   - Так футбол же, - развел руками Женя, - я бы тоже там был, если бы не… - тут часовой любви запнулся, залился краской и кинул обожающий взгляд на Катерину. Та загадочно сверкнула глазами и парадно оскалилась. Я преисполнилась гордости, что накоротке знакома с такой женщиной.
   Тем временем мы поднялись по широкой мраморной лестнице, вырулили в еще один коридор, попетляли по нему, и оказались перед очередной дверью. Наш проводник немного помедлил и извлек из кармана электронный ключ.
   - А, к черту, - выдохнул Женя и приложил его к двери. Замок пикнул, мигнул зеленой лампочкой, и через секунду мы оказались в Зямочкином кабинете. - У меня второй код доступа, - зачем-то гордо заметил Женя и включил свет.
   Зямочкин кабинет порадовал. Никакого авангарда или антиквариата - сплошной конструктивный минимализм. Светлые стены, книжные шкафы темного дерева, высокие окна, море свободного пространства и главная фишка - огромный золотистый глобус, как в Кунсткамере. Впечатляло. Даже ругать не за что. Впрочем, бабуля была совсем другого мнения.
   - Выпендрежник хренов, - буркнула она, смерив презрительным взглядом глобус, - а вот и наш тайник, - объявила она, постучав по его крышке и обернувшись к нам. - Женечка, дорогой, как бы нам эту штуку вскрыть?
   - Вскрыть? - всполошился тот, - как это - вскрыть?
   - Держу пари, что тайник там, - усмехнулась бабуля.
   - Марья Степановна, - залепетал Женя, - за шарик бабки плачены. Немеряные. Я не буду. Василий Геннадьевич глаз на жопу натянет. Мы его везли два месяца. Он за него пацанов на части рвал. Я жить хочу, Марья Степановна.
   - Ты нам помогаешь, или кудахчешь, как курица? - взвилась бабуля.
   - Помогаю, - простонал Женя, - но это абсолютно невозможно…
   - Ах, невозможно? - бабуля была сама кротость. - Катенька, мы уходим, - она взяла Катерину за руку.
   - Куда? - опешила упирающаяся Катерина.
   - Куда? - взвизгнул Женя, хватая Катерину за вторую руку.
   - В свой подвал, - отрезала бабуля. - Нам и там неплохо было, зачем ты вообще приперся? Будем сидеть и ждать, пока судьба не подкинет нам настоящего мужика.
   - Стойте, - Женя был на грани отчаяния. Его любовное помутнение было настолько сильно, что он и впрямь поверил, что мы сейчас развернемся, отбудем в свой подвал и закроем за собой дверь. Изнутри. И Женю к себе никогда не пустим. - Стойте, я попробую.
   - Уж попробуй, - передразнила его бабуля, продолжая тянуть Катерину на себя.
   - Я сейчас, - Женя неуверенно подошел к глобусу и начал примеряться к нему. Обошел кругом, сокрушенно покачивая головой, засучил рукава, взялся за основание глобуса и слегка потянул на себя. Глобус задрожал, но не поддался. Вещь и, правда, стало жалко - было видно, что это не штамповка, а добротная, согретая теплом Зямочкиного сердца штуковина. Каждый человек может позволить себе маленькую радость. И никого не касается, если эта маленькая радость два с половиной метра в диаметре.
   Женя тем временем терзал несчастный глобус. Мы, затаив дыхание, наблюдали за ним. И вот в тот самый момент, когда, казалось, шар начал поддаваться, случилось страшное. В коридоре послышались шаги.
   - Зараза, - процедила бабуля, шаря глазами по Зямочкиному кабинету в поисках укрытия. Укрытия не было. Зямочкин кабинет был аскетичен и гол - ни тебе бархатных портьер, за которыми можно пристроиться, ни массивных шкафов, куда влезает бегемот, ни прочих, сладостных сердцу настоящего шпиона мест.
   Бабуля вмиг вырубила свет (после непроницаемого мрака подвала мы этого даже и не заметили, все-таки от окон было хоть какое-то освещение) и принялась скакать по кабинету, шепотом ругаясь, на чем свет стоит. Скорость при этом она развивала нечеловеческую. Спрятаться было решительно негде. Она заглянула пол стол, покрыла его проклятиями, кинула взгляд на стеллажи с книгами, изрыгнула новую порцию отборнейшей брани, подхватила с Зямочкиного стола тяжелое пресс-папье и встала в первую боевую позицию у двери.
   Постояла мгновение, обругала Зямочку такими словами, что страшно стало, засунула пресс-папье в карман, попыталась отодвинуть стеллаж (зачем - ума не приложу), перевела дух, обреченно облокотилась рукой о стену, и тут Зямочкин кабинет ожил. Один из стеллажей с тихим щелчком отъехал в сторону, и нам открылся тайник, который мы так долго искали. Бабуля исполнила короткий ликующий танец, пинками загнала в тайник нас с Катериной, потом схватила за шиворот замешкавшегося Женю, втянула к нам, и стеллаж тут же встал на место.
   Все вышеописанное уложилось в несколько секунд. За это время я успела множество полезнейших вещей: закрыла и открыла рот, четыре раза хлопнула ресницами, с сомнением потрогала ковер (нельзя ли спрятаться под него), решительно отвергла эту идею и схватилась за голову. Так что пользы от меня не было никакой, как, впрочем, и от Катерины с Женей. Они просто взялись за руки, впились друг в друга влюбленными взглядами, и, судя по всему, приготовились принять мученическую смерть во имя любви.
   - Не тупи, - пнула меня локтем бабуля, - заткнись и смотри в оба.
   Я кротко кивнула (хоть на это меня хватило) и принялась смотреть в оба. В тайнике было тесно и душно, зато открывался отличный обзор.
   Не успела я переступить с ноги на ногу, как дверь Зямочкиного кабинета пикнула, распахнулась, зажегся свет и к нам пожаловал Зямочка собственной персоной.
    Глава двадцать третья, в которой Зямочка качается на стуле, а бабуля разводит отвратительную бюрократическую канитель
   Скажем прямо, вид у Зямочки был нездоровый. Одет он был все в тот же халат, в руке держал небольшую книгу в цветном блестящем переплете, которую тут же небрежно бросил на стол.
   Мы затаили дыхание и боялись двинуться. Сам по себе Зямочка был, конечно, не опасен, но вот его ребята, которые легко могли оторваться от футбола и отправиться крошить нас в капусту, меня пугали.
   Зямочка постоял некоторое время, засунув руки в карманы, подозрительно нахмурился, прошелся к окну и выглянул наружу. Потом он обласкал влюбленным взглядом свой глобус, не подозревая, от какой опасности только что убереглось его сокровище, и печально вздохнул. Бабуля презрительно ухмыльнулась.
   Потом Зямочка прошелся до своего стола, уселся так, чтобы ему было удобнее видеть свой глобус, сложил руки на груди и надулся как индюк. Просидел он в такой позе минут пять, у меня уже затекли ноги, и, к тому же, начало предательски клонить в сон. Бабуля наблюдала за Зямочкой с непроницаемым, как у индейца лицом.
   Тот развалился, уронив голову на грудь и, казалось, задремал. Вдруг оглушительно запиликал мобильник, Зямочка подскочил, принялся шарить по карманам халата, наконец, извлек на свет божий разрывающийся телефон, принял вызов и гаркнул что было сил:
   - Слушаю? - на том конце провода кто-то что-то быстро затараторил, - мы уже обсуждали. Какая она тебе старуха? Как приложит тебя эта старуха, попляшешь тогда. Мне плевать, что тут мы никогда никого не кончали. Этих кончаем. Утром. Попробуем еще поговорить и кончаем.
   Меня прошиб холодный пот. То есть как это «этих кончаем»? Что это за безобразие? Как можно нас - кончать? Не понимаю. Бабуля стояла с непроницаемым лицом, казалось, она и не слышала Зямочкиных слов, а находилась в глубокой медитации.
   - Слушай, ну еще завтрак их давай со мной обсудим. Дай им там что-нибудь, какая разница. А можешь, - тут Зямочка зашелся в свистящем смехе, - можешь вообще ничего не давать - чтобы добро не переводить, - он согнулся пополам и принялся трястись за своим столом, причмокивая вставными зубами.
   Тут меня начала бить мелкая дрожь. Это как мы удачно из подвала выбрались. Через пару секунд меня осенила еще одна гениальная мысль. Это как бы мы неудачно остались бы там сидеть! Тут у меня застучали зубы. Зямочка демонстрировал какие-то демонические стороны своей натуры. Видимо, со дня, когда мой дедуля гнал Зямочку с оркестром по ночным улицам, изредка постреливая в воздух, тот покатился по наклонной. Был - романтичный юноша, стал - кровожадный маньяк. А все почему? Связался с моей бабулей.
   - А собаки нам на что? - как ни в чем не бывало, продолжала жертва бабулиной бессердечности, - собаки на что? Все подчистую, комар носа не подточит!
   Тут мне совсем поплохело. Картина перед глазами встала такая ужасная, что в глазах стало темно. Вот никогда мне особенно не нравились собаки, особенно большие. Я покосилась на бабулю. Она стояла, не шевелясь, глаза ее сузились до едва различимых щелочек.
   - Утром, - сказал Зямочка, послушав немного, - все, бывай, - он дал отбой и снова обмяк за столом.
   Вообще, должна сказать, наблюдать из укрытия за человеком, который уверен, что полностью предоставлен сам себе - ужасно.
 
    Приложение № 22. Чем занимался в глубокой ночи в своем кабинете большой человек из Химок
    1. Зямочка творил очень противные вещи:
    2. Распевал песню про бродягу, который «К Байкалу подходит, на встречу родимая ма-а-а-а-ать»;
    3. Высыпал на стол скрепки и начал делать из них цепочку, причем конец этой цепочки он наворачивал себе на шею;
    4. Задумчиво жонглировал двумя фломастерами, пристраивал их себе за уши, а под конец вставил их себе в нос;
    5. Вытащил один из этих фломастеров и начал делать вид, что это - дорогая сигара (Катерина содрогнулась от отвращения);
    6. Прилепил желтый бумажный стикер себе на лоб и качался в таком виде на кресле;
    7. Колол себе палец кнопкой и вскрикивал: «Ай!»;
    8. Стрелял скрепками из степлера в стену.
 
    Глава двадцать третья, в которой Зямочка качается на стуле, а бабуля разводит отвратительную бюрократическую канитель (окончание)
   Невооруженным глазом было видно, что в своем кабинете человек привык много и напряженно работать. Проделав все эти полезные вещи, Зямочка ни с того, ни с сего сел ровно и принялся беспокойно шарить по столу. Меня осенило: он искал пресс-папье, которое лежало в кармане у бабули. Зямочка перевернул все бумажки, перетряс все папки, заглянул под стол, но, судя по всему, пропажу не обнаружил. Тогда Зямочка принялся беспокойно озираться, словно увидел обстановку своего кабинета впервые. Подскочил, коротко пробежался в противоположный угол, остановился и глубоко задумался над загнутым уголком ковра. Стало видно, что Зямочке сильно не по себе. Он обхватил себя за плечи, протопал к столу, пошарил в ящиках и извлек оттуда пистолет.
   Я закатила глаза. Великолепно. Пресс-папье против пистолета. Конечно, мы не знаем, какой из Зямочки стрелок, но стало очень неуютно. Сейчас он нас обнаружит, и…
   Но, судя по всему, Зямочка не спешил нас обнаруживать. Он крался по кабинету, как заправский спецназовец, хотя даже мне было понятно, что спрятаться там негде. Зямочка тоже быстро это смекнул и в задумчивости встал у окна. Вот тут-то ему и пришла в голову эта идея: Зямочка засунул за пояс халата свой пистолет и рванул к тайнику. Бабуля едва уловимо пошевельнулась. Женя попытался закрыть Катерину своей грудью. Зямочка с треском стукнул по стене, стеллаж отъехал в сторону, и вся наша честная компания предстала перед ним.
   - Здрасте, - сказала я.
   - Глаз за глаз, - торжественно провозгласила бабуля, широко размахнулась и опустила пресс-папье на голову совершенно потрясенного Зямочки. Тот ахнул и осел на пол. Бедняга и не подозревал до сих пор, что в его тайник можно набить столько народу.
   - Ну? - рявкнула бабуля, пикируя на Зямочку, как коршун на зяблика, - говори, скотина, где тут у тебя «Автопортрет», и не думай, что после всего услышанного я буду с тобой нежна!
   Пока бабуля терзала оглоушенного Зямочку, а Катерина с Женей приходили в себя, у меня появилось время разглядеть получше место, где мы прятались. Вся стена тайника была утыкана ячейками с дверцами. Я открыла одну из них. Там кучкой лежали пластиковые карточки и какие-то бумаги. Я заглянула в следующую - белые слитки. Дальше обнаружились: пергаментный свиток, глиняная крынка, полная копеек екатерининских времен и маленький черный мешочек. С каким-то пугающим безразличием я заглянула туда, увидела бриллианты, и некоторое время тупо разглядывала лучших друзей девушек. Они совсем не впечатляли.
   - Где «Автопортрет»? - трясла Зямочку бабуля.
   - Выше, - простонал тот. Я взглянула выше - какие-то свертки, свертки…
   - За синим пакетом, - хрипел Зямочка, которого для ускорения мыслительного процесса бабуля принялась душить.
   Я взглянула еще выше. В очередной ячейке и, правда, лежал синий пакет. Не церемонясь, я отшвырнула его на середину комнаты (в нем что-то мелодично зазвенело), запустила руку поглубже и извлекла на свет свернутый в рулон холст, замотанный в целлофан.
   - Есть? - напряженно спросила бабуля, не отпуская Зямочкину шею.
   - Посмотрим, - бормотала я, распаковывая холст, - сейчас посмотрим… - Признаться, целлофан я раздирала с сильнейшим душевным трепетом. Уже двое суток мечтаю насладиться созерцанием волшебного лика художника Яичкина. С холста на меня смотрел кривой страшный мужик. Мне он показался прекраснее всех принцев на свете. Я издала победный клич и мельком показала холст бабуле.
   - Отлично, - кивнула та, - запаковывай обратно. - Зямочка, сейчас я тебя свяжу.
   Зямочка молчал и вращал глазами.
   - Женька, не стой столбом, - гаркнула бабуля, - помоги мне перенести его на кресло!
   Женя вышел из ступора, в котором он пребывал с момента появления в кабинете Зямочки, метнулся к бабуле, бодро подхватил босса (теперь, судя по всему, уже бывшего) под коленки и поволок его к столу. Если он и раздумывал над материями вроде «быть или не быть», то недолго, а когда Катерина положила ему на спину руку, то и вовсе бросил рефлексировать. Обожаю таких людей. Приняв один раз решение, они больше не возвращаются к нему, а действуют по намеченному плану. Жизнь у таких людей легка и понятна, они не крутятся в постели до четырех утра и не раздумывают, правильно ли они сделали, что съели на ночь килограмм оливье, два банана, четыре котлеты, сковородку макарон и брикет мороженого. Такие люди после всех этих подвигов ложатся и мгновенно засыпают как младенцы, потому что изначально доверяют своему выбору.