Страница:
Зверев А М
Большой материк естественной жизни
А. М. ЗВЕРЕВ
БОЛЬШОЙ МАТЕРИК ЕСТЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ
Статья
В этой книге вы прочтете повести и рассказы трех писателей. Они почти современники. Их произведения появились в самом конце прошлого века и в начале нынешнего.
Один из них был американец. Другой - канадец. Третий - австриец.
Друг на друга они не походили и жизнь прожили разную: кто долгую и сравнительно спокойную, а кто краткую и бурную, полную приключений.
Никогда они не встречались, мало знали или вовсе не знали один о другом. Очень бы удивились, увидев, что написанные ими книги теперь стоят на полке рядом. Каждый из них делал свое дело, как ему казалось, в одиночку.
А выяснилось, что это было общее дело. Потому что все трое любили и понимали животных. Умели не только увлекательно описывать их повадки. Если можно так сказать, умели проникать в их душу.
Общество, в котором жили эти писатели, - буржуазное общество, - вовсе не заботилось о судьбе наших меньших братьев - животных. В этом обществе считалось само собой разумеющимся, что животных можно истреблять поголовно, если охота приносит прибыль. В этом обществе дорожили прямой выгодой, и мало кого тревожило, что леса год от года пустеют, и в реках не остается рыбы, и над полями висит сизый фабричный дым, от которого вянут цветы.
Думали: ну какая там "душа" у лиса, у ворона, у собаки? Или у почтового голубя. У бродячей кошки, подстерегающей добычу в укрытии за мусорным баком. У воробья, который чирикает себе на крыше да прыгает по дорогам, собирая зернышки.
Для людей, усвоивших понятия буржуазного общества, отношения с природой выглядели просто. Человек - царь природы и может распоряжаться природой по своему усмотрению. Других обитателей земли он должен победить, вытеснить, подчинить себе. Заставить на себя работать, если они для этого пригодны. А если мешают - перебить, не ведая жалости.
Он, например, хочет выращивать пшеницу, а неподалеку бродят лоси и вытаптывают его поле, - человек берет в руки карабин, не успокаиваясь, пока не перестреляет все стадо.
Хищники утащили у него из хлева овцу - человек пулями, капканами, отравленной приманкой изведет этих хищников всех до одного.
Понадобилась площадка под новый поселок - и человек сводит леса: крепкие деревья распиливает на доски, а кустарник поджигает, не задумываясь, сколько погибнет в огне птиц, зайцев, грызунов.
Все это делали со спокойной совестью. В буржуазном обществе были убеждены: природа должна служить человеку, а он ей служить не должен. От нее нужно силой взять то, что она не хочет отдать по доброй воле.
Природу убивали. И убивали ее обитателей - четвероногих и крылатых. А бывало и так, что ради животных стремились согнать с земли человека простого, небогатого человека. В середине позапрошлого века по всей Англии огораживали крестьянские поля и превращали их в пастбища. Крестьяне уходили в города и, вспоминая свой потерянный дом, говорили: "Овцы съели людей".
Конечно, не овцы были в этом виноваты, а богачи и собственники. Овцы, как все другие животные, от таких порядков только страдали. Но порядки оставались неизменными.
И так продолжалось очень долго - до самого конца прошлого века и начала нынешнего. Люди не осознавали, что в природе нет ничего лишнего и ненужного. И что сами они - тоже часть природы.
Только когда в самом конце прошлого века и в начале нынешнего выяснилось, что земля истощена и обезображена, стали задумываться, что, может быть, привычный порядок неправилен, жесток, ложен.
Еще не поздно было что-то исправить. Писатели, с которыми вы сейчас познакомитесь, и некоторые другие писатели - англичанин Редьярд Киплинг, наш Мамин-Сибиряк - старались объяснить простую истину: в отношениях между человеком и животными вражда должна смениться товариществом. К их призывам прислушивались, только мало что от этого менялось - в буржуазном обществе и сегодня к природе относятся хищнически, своекорыстно и бездумно.
За это хищничество человечеству пришлось дорого платить.
Сейчас заведены Красные книги - это списки животных, которые вымирают. Их пытаются сохранить, берут под защиту закона, да только уже поздно. Приходится оберегать в заповедниках последних европейских медведей, последних американских медведей-гризли.
О других, совсем исчезнувших животных в наши дни напоминают лишь названия городов и железнодорожных станций. Они поднялись в тех местах, где такие животные жили мирно и привольно, пока и сюда не пришли буржуазные порядки. И тогда животные уходили в глушь лесов, забирались все выше по горным кручам, но человек настигал их и здесь, неся с собой ненавистный запах пороха и железа.
Недавно один американский писатель рассказал в своей книге: задумали поставить монумент в память бизона, когда-то населявшего бескрайние просторы американского Запада, и пришлось долго караулить в заповеднике, чтобы зарисовать, как бизоны пасутся у ручья. Ведь теперь и в заповедниках их считанные единицы. А полтора столетия назад только в Америке их было больше семидесяти миллионов.
Задумайтесь над этим. Исчез биологический вид. Исчез весь бизоний "народ". И он исчез по вине человека. Тут уже, конечно, не одно лишь заблуждение, тут психология и принцип. Люди, истребившие бизонов, жили в обществе, где главное - собственность. Они и на природу смотрели как на свою собственность. Старались урвать от нее побольше, присвоить, захватить. Не ведали ни жалости, ни заботы о будущем.
В рассказах и повестях, которые вы прочтете, перед вами пройдет немало таких вот людей. Они охотятся - кто для развлечения, кто для того, чтобы прокормиться, кто защищая свои фермы от набегов из леса, кто вдохновляясь чисто спортивным интересом. Они придумывают всё новые и всё более хитрые способы истребления тех, кого признали своими врагами: волков, лис, медведей, а иногда и безобидных кроликов - их просто слишком много, или голубей - их мясо прекрасная начинка для пирога. Они устраивают собачьи бега, выпуская в качестве приза для самых резвых какого-нибудь зверька, покалеченного капканом и надломленного неволей. Порой наоборот, они стараются обласкать и приручить своих диких пленников, не понимая, что нет ни для одного живого существа беды горше, чем рабство.
И никто из этих людей ни на секунду не задумывается о том, как постыдно насилие, которое они совершают. Какими потерями оно обернется в конечном счете для них самих.
Человеческие поступки не проходят бесследно. А тем более поступки жестокие и ненаказуемые. К жестокости привыкают. С нею сживаются. Перестают ее замечать в себе и в других. Травя и муча животных, человек совершает преступление не только перед природой. Перед самим собой тоже.
Обычно животному не по силам отомстить за себя. Человек намного могущественнее. Но ему мстит жизнь. Мстит тем, что убивает в нем все самое лучшее - чувство справедливости, доброту, милосердие. Опустошает его изнутри, и человек становится несчастным, как бы благополучно ни складывались его дела.
Сто с лишним лет назад повсюду в мире спорили об открытиях Дарвина. Его труды только что увидели свет, вызвав необычайно сильный отклик. Многие сочли унизительной мысль, от которой он отталкивался, - что у человека и животных общее происхождение. Если так, разве допустимы методы истребления и чувства взаимной ненависти, разве не напоминают они, пусть отдаленно, братоубийственную войну?
С дистанции времени хорошо видно, насколько глубоки и верны были дарвиновские идеи. Время подтвердило их не только достижениями биологии, для которой они давно являются основой основ.
Может быть, не менее весомо время подтвердило их медленными, трудными, но коренными и необратимыми переменами в отношениях человека с животным миром вокруг него. Все меньше становится вражды и все крепче ощущение кровного родства. Все чаще побеждает не принуждение, не насилие, а товарищество.
Писатели, с которыми вы познакомитесь в этом томе, сделали очень много для того, чтобы эти перемены начались и углублялись с каждым новым поколением, воспитывавшимся на их книгах.
В сущности, они (и еще несколько писателей той поры, включая нашего замечательного прозаика Александра Куприна) первыми проникли в ту особую вселенную, которая населена четвероногими и крылатыми обитателями планеты. Конечно, о животных писали и до них. Но как? Почти всегда это были описания домашних животных, преданных друзей человека, счастливых его лаской и страдающих от его равнодушия или суровости, верно разделяющих с хозяином все его радости и невзгоды, лишенных собственной жизни. Или, как в баснях и сказках, изображались животные, только сразу становилось понятно, что на самом деле это люди, которых переодели в ворон и лисиц, ослов и соловьев, волков и овец.
О своей первой книге "Животные, которых я знал" канадец Эрнест Сетон-Томпсон говорил, что она "положила начало новому направлению". И пояснял: "В ней впервые правдиво обрисовано поведение животных". Книга вышла в 1898 году. Еще через восемь лет американец Джек Лондон напечатал свою прославленную повесть о собаке-волке - "Белый Клык". Когда в 1923 году австриец Феликс Зальтен опубликовал "Бемби", повесть об олене, никто уже, наверное, не сомневался, что новое направление и впрямь существует. А самое в нем существенное то, что писателям, которые держатся этого направления, удается рассказывать о животных правдиво - не только об их нравах и привычках, но и об их переживаниях, понятиях, законах. Потому что это у них тоже есть. Совсем как у людей.
Чтобы все это почувствовать и передать, писателю необходим особый дар.
Сетон-Томпсон (1860 - 1946) открыл его в себе очень рано. Еще мальчишкой он вырезал из дерева фигурки разных зверей. А как радовался каждой книжке по зоологии! Потом он сам стал зоологом, признанным ученым. Занимал почетную должность государственного натуралиста Канады. Его научные книги удостоились высшей награды - золотой медали.
Но славу ему все же принесли другие книги. Художественные. Те, в которых он выступал не как натуралист, а просто как человек, бесконечно любящий всех животных на свете, знающий о них все и каждого читателя умеющий увлечь своими познаниями, своей любовью.
А вот Зальтен (1869 - 1945) никогда зоологом не был. Он был поэтом и журналистом. Страстно поклонялся сцене и много писал о театре и для театра. И вдруг, уже опытным, известным литератором, начал сочинять повести о зайцах, об уличных собаках города Флоренции. И об олененке Бемби, который потом вырос, стал воспитывать собственных оленят. Их историю Зальтен описывает в своей последней книге "Дети Бемби".
Создавал он ее во Франции и в Америке, переезжая с места на место. Австрию захватили фашисты. Зальтен был не из тех, кто трусливо приспосабливался к фашистским порядкам. Он уехал, скитался, терпел нужду. Шла война, фашизм праздновал свои недолгие, но шумные триумфы. И в эти черные дни 1940 года старый писатель говорил о том, что жизнь победить нельзя. Никаким варварством, никаким насилием нельзя искоренить то доброе и светлое, что есть в мире. Бессмертен род Бемби и бессмертно добро.
Ну, а Джек Лондон (1876 - 1916), самый знаменитый из них трех, вообще не получил образования, даже школу не кончил и впоследствии вспоминал: "В пятнадцать лет я был мужчиной, равным среди мужчин".
Его детство прошло в Калифорнии, в красивом городе Сан-Франциско и промышленном Окленде, который лежит на другом берегу воспетой поэтами бухты Золотых Ворот. Издалека Калифорния виделась райским уголком: сказочно щедрая природа, лето круглый год, апельсиновые рощи вдоль просторных тихоокеанских пляжей, виноградники по холмам. Для любимчиков судьбы, для богатых она и вправду была раем. Но большинство, огромное большинство, здесь бедствовало точно так же, как и всюду в Америке.
Лондоны принадлежали к большинству. Джек не знал отца, его воспитывал отчим, крепко потрепанный жизнью человек. Он был плотником, но очень хотел стать фермером. Отказывая себе во всем, скапливал денег и приобретал участок, но быстро разорялся, и опять мечтал о земле, и опять откладывал цент за центом.
А в это время его пасынок развозил лед хозяевам пивных, помогал владельцу кегельбана, продавал на улице газеты. Когда он чуть подрос, пришлось поступить на консервную фабрику. После десятичасового рабочего дня он приходил домой обессилевшим, отупевшим. И все-таки хватался за книги. Читал с невероятной жадностью все подряд. По утрам, ночами, в постели, за столом.
Через много лет он напишет: "На полках городской библиотеки я открыл для себя огромный мир, простирающийся за горизонтом".
Этот мир властно звал его к себе. Джек Лондон предчувствовал, что сделается писателем. Готовился к этому. Вбирал в себя впечатления жизни. Создавал запас, из которого будет черпать долгие годы.
Он был прирожденный романтик и мечтатель, и с детства жил в нем дух странствий, будоражила кровь жажда приключений. Подростком на легкой быстроходной лодке он уходил в море и опустошал устричные отмели, принадлежавшие акционерному обществу. Рыбачий патруль знал об этом, было несколько стычек, и юного пирата оставили в покое: он умел постоять за себя, его побаивались.
Свое первое большое плавание - матросом на промысловом паруснике, ловившем крабов у побережья Японии и Камчатки, - он совершил, когда ему исполнилось шестнадцать. А через два года пешком и на товарных поездах пересек Америку в толпе безработных, которые двинулись со всех концов страны в столицу, чтобы добиваться справедливости. Его арестовали за бродяжничество, и месяц в тюрьме стал его университетом: сколько горя он здесь перевидал, какое бесправие открылось ему в этих "подземельях отчаяния"!
В Окленд он вернулся другим человеком. Твердо решил посвятить себя борьбе против социального неравенства, жить и работать для революции, которая положит конец обездоленности и нищете. Называл себя социалистом. Представления Лондона о законах общественной жизни остались достаточно смутными, ему недоставало знания революционной теории. Впоследствии это еще не раз скажется - в его срывах, идейных и творческих.
Но чувство, что окружающая действительность бесчеловечна, останется у него навсегда, и останется вера, что революция необходима и неизбежна. Он выразит это свое убеждение в пророческой книге о революции "Железная пята". И в нескольких прекрасных рассказах. В "Отступнике". В "Мексиканце".
Все это будет позже, когда имя Джека Лондона узнают миллионы читателей. А сейчас его снова позовет в дорогу мир за горизонтом.
1897 год. В газетах, потеснив другие сообщения, на первых полосах появляются рассказы удачливых золотоискателей, только что вернувшихся с Аляски. Уверяют, что самородки там валяются прямо на земле. Тысячи людей осаждают пароходные агентства, требуя билетов на северные рейсы. Подхваченный этой неистовой волной, Лондон оказывается на Клондайке.
Недолгое полярное лето близилось к концу. До поселка Доусон, где располагались прииски, добраться можно было только по рекам, а реки замерзали. На стремнинах что ни день гибли десятки лодок. Но "золотая лихорадка" гнала людей вперед. К бездомью, разорению, цинге, смерти.
Лед стал, когда Лондону надо было пройти еще семьдесят пять миль.
Он зазимовал. Восемь месяцев спустя он тронулся в обратный путь: вниз к океану, потом кочегаром на пароходе, который шел в Ванкувер, и пассажиром товарных составов, увертываясь от охраны. Вернулся без гроша в кармане. Золота не нашел ни унции. Нашел он другое: свою писательскую тему, свою тональность и своих героев.
Дома он засел писать. Рассылал рукописи по журналам. Они приходили назад без ответа или с отказами. Так продолжалось почти два года. Мучило безденежье. Приходилось голодать, бороться с отчаянием, напрягая все силы, физические и душевные.
И ветер удачи наконец подул в его паруса.
Один за другим начали появляться его северные рассказы: "Белое Безмолвие", "Сказание о Кише", "Любовь к жизни". Поразила их необычность, новизна. О старателях Аляски тогда писали много, но никто не писал так, как Джек Лондон. Человек у него оставался наедине с собой и испытывал себя, преодолевая обстоятельства, угрожающие самому его существованию. В таких испытаниях проверялось не только мужество. Проверку на истинность проходило понимание долга, нравственности, ответственности.
Все случайное, наносное и пустое отступало. С беспощадной резкостью обнажалась человеческая сущность каждого персонажа. Ситуации требовали от него величайшего напряжения воли. Ведь от любого решения зависела жизнь. И порой не только своя собственная жизнь.
Своими северными рассказами Лондон вернул высокий и неподдельный смысл понятиям товарищества, стойкости, чести. Он отказывался оправдать обстоятельствами безволие и малодушие. Он доказывал, что в любых условиях все решают духовные качества человека. Его отвага или трусость. Человечность или своекорыстие. Чувство моральной обязанности или желание разбогатеть какой угодно ценой.
На Севере его герои впрямую сталкивались с суровыми истинами жизни, впервые по-настоящему узнавая, что такое голод и опасность, как много значат кров и покой. Они как бы заново открывали для себя мир. И менялись сами. Освобождались от недоверия друг к другу, от ожесточенности. Становились не соперниками в погоне за богатством, а единой человеческой семьей.
Этим и дорог был им Север - чистотой отношений, бескорыстием помыслов. Конечно, не всем им - только лучшим. Много, слишком много очутилось на Клондайке людей, ни о чем другом не думавших, кроме легкой наживы. Подчас им тоже не занимать было храбрости и упорства, да только вся их энергия расходовалась впустую, потому что ложной оказывалась цель. Романтика и грезы о миллионе, переплетаясь, оставляли причудливый отпечаток в сознании жителей северной страны. Разыгрывались драмы жестокие и непоправимые.
Пока не вспыхнула "золотая лихорадка", Клондайк почти безраздельно принадлежал индейцам. Из поколения в поколение хранили они свои традиции и законы, свои прямодушные и честные понятия о справедливости. Когда из далеких земель явилось "злое племя" золотоискателей, сошлись лицом к лицу индейский "каменный век" и американский "век стали".
Трагичным стал исход этого столкновения. Белые пришельцы грабили и растлевали, пользуясь когда подкупом, а чаще грубой силой. Мир, созданный индейцами, рухнул. Но это не было поражение слабых. Индейцы были обречены, и все-таки они не склонили головы. Они и оказались в лондоновских рассказах о Севере самыми настоящими героями. Прекрасными в самом вызове, который бросают они своей жестокой судьбе. Бесконечно стойкими духом. Как и герои написанных много позднее рассказов Лондона об ограбленной Полинезии. Как и герой "Мексиканца", сражающийся на ринге ради винтовок, которые нужны для восстания.
Через все книги Лондона проходит эта тема вызова обстоятельствам и стойкости в неравной борьбе. Он знал, как высока цена настоящего мужества, собранности и воли. Наделил своих героев сознанием братства всех людей, к какой бы расе они ни принадлежали. И еще - чувством величия природы, ее высшей соразмерности, которая не допускает никакого насилия над собой.
"Жители Севера рано познают тщету слов и неоценимое благо действий", - писал он в "Белом Безмолвии". На Клондайке туго приходилось белоручкам и краснобаям. Здесь нужны были крепкие мускулы, ясная голова. Здесь дорожили бескорыстием, честностью, готовностью прийти на выручку.
Но больше всего здесь было необходимо умение читать книгу природы и жить по законам, записанным в этой книге.
Тогда появлялась сила, помогавшая выстоять в любой беде, не уронив себя ни малодушием, ни предательством. Возникало ощущение своего прочного места на земле. Пробуждался дух борьбы, пусть даже положение выглядело безнадежным.
Отчего эта сила, это упорство особенно отличают главного героя повести "Белый Клык", отчего клондайкский волк, у которого лишь четверть собачьей крови, в этом отношении, пожалуй, превосходит всех других персонажей Джека Лондона, во всяком случае - четвероногих? Да, наверное, оттого, что есть в нем такая слитность с природой, которая людьми уже утрачена навсегда. В природе для него не существует ни тайн, ни неведомых угроз, ни той холодной враждебности, которую, попав на Север, постоянно чувствовали люди, привыкшие к благоустроенной, бестревожной жизни: вчерашние конторщики или механики, банковские служащие или фермеры, "чечакос", как их презрительно называли местные ветераны.
Минутами и в душе "чечакос" тоже начинал звучать голос далекой памяти. Они вспоминали, что и человек когда-то был неотъемлемой частицей природы, подчиняясь ее жестким требованиям, чтобы выжить. Но для них это было мимолетное прозрение. Оно вспыхивало, когда создавалась смертельная опасность. И вместе с этой опасностью исчезало. Если, разумеется, им удавалось ее избежать.
А Белый Клык ощущает свое единство с природой всегда. Точнее, даже не ощущает. Просто не в состоянии представить себе, чтобы могло быть иначе. И его не сломит никакая передряга, никакая напасть, пока не ослабла эта крепчайшая связь между ним и миром вокруг него.
Ему ли не знать, какой это жестокий, яростный мир! Кипит в этом мире битва за жизнь, и слабым в ней нет пощады. Поначалу в повести "Белый Клык" увидели чуть ли не учебное пособие, помогающее лучше понять теорию Дарвина. Это наивно и несправедливо. Лондон в самом деле хорошо знал труды великого биолога. Принимал его идеи без всяких оговорок. Иной раз даже пытался с их помощью объяснить отношения между людьми. Ничего путного из этого не получалось. Не могло получиться. В обществе действуют другие силы. Постичь жизнь общества невозможно, полагая, будто она похожа на естественный отбор, когда неприспособленные погибают, а живут лишь физически самые крепкие.
Но разве "Белый Клык" написан о том, как в природе происходил такой вот отбор? Вовсе нет. Знания, почерпнутые из книг Дарвина, пригодились, это бесспорно, однако задача была иной.
Какой же? Давайте присмотримся к биографии нашего героя. Белый Клык растет среди жестокости. Его первое побуждение - страх: нельзя покинуть логово, за ним - на каждом шагу риск смерти. Его первое приобщение к реальным вещам - это кровь и боль: вкус крови птенцов куропатки, боль от ударов их обезумевшей матери. И сразу за этим - ее гибель в когтях ястреба. Камнем падая с неба, ястреб целил в волчонка. Промахнулся самую малость. А уж потом схватил потерявшую осторожность птицу.
Так проходит его жизнь в одиночку. Рядом с людьми жестокости еще больше. Рядом с драчливым индейцем по прозвищу Серый Бобр. Рядом с уродом и садистом по прозвищу Красавчик Смит. Все, кажется, должно воспитать в нем чувства отнюдь не добрые: повинуйся сильному, угнетай слабого.
Но ведь вырастает он совсем другим. Умеющим ценить добро и воздавать за него сторицей. Преданным. Тянущимся к людям, которых вроде бы должен воспринимать как злейших врагов. Способным любить так, как давно разучились любить его "божества" - и озлобленный индеец, и ласковый Уидон Скотт. Жертвующим собой не задумываясь, если этого требует огромная, бездонная его любовь.
Он совсем как человек. Только переживания его острее. Проще, конечно, зато искреннее. Уж игры и фальши в них нет ни капельки. Они неподдельны.
И эта неподдельность чувства, эта самоотверженность да и все другое заложено в нем от рождения. Не выпестовано человеком, а таилось изначально. И раскрывается полно и свободно, потому что он всегда поступал в согласии с природой, выполняя "высшее назначение жизни".
А этого не скажешь ни о ком из людей, с которыми его сводит судьба. Откройте первые главы повести. Там два "чечакос" везут в Доусон останки своего погибшего товарища. Он был английским лордом, а кончил век на Клондайке, и его тело едва не стало добычей полярных волков. Такой конец ждал одного из сопровождающих. Да и второй спасается лишь чудом.
Теперь-то они узнали, до чего могущественна северная глушь. Поняли, как опасно, не рассчитав своих возможностей, восставать против ее воли. Самих себя ощутили ничтожными пылинками, которые беспомощны, когда сталкиваются с игрой слепых сил мироздания.
Но какой ценой пришлось оплачивать этот урок! Как беспощадно развеял Север их уверенность, будто назначением человека может сделаться богатство, знатность или претензия навязать природе свои законы, свои понятия!
Жить так, как велит природа, люди не могут. И не должны, не в этом их призвание. Нельзя зачеркнуть тысячелетия человеческой истории, вернуться к пещерным временам. Попыток "опроститься" было немало, и все они завершались неудачами: человек приходит в мир, чтобы строить жизнь по своему убеждению, а не для того, чтобы просто подчиниться существующему порядку вещей.
Только нужно, непременно нужно, чтобы, строя жизнь, он твердо знал, в чем ее высшее назначение, и не ошибался, как не ошибается, зная свое высшее назначение, Белый Клык. И чтобы не принимали люди за высшее назначение ни мечты о миллионах, ни страсть к авантюрам, ни гнет над теми, кто их слабее, ни высокомерие к тем, кто от них зависит. Ни многое другое, что перевидал Белый Клык, прежде чем найти приют под жарким калифорнийским солнцем.
Вот о чем написана эта повесть: о назначении, которое каждый должен для себя ясно определить, чтобы потом от него уже не отступать, не отклоняться. И о том, что природа сурова, даже жестока, но добра в ней все-таки больше, чем зла. И о равенстве всего живого перед лицом ее законов, ее гармонии. И о преданности, самопожертвовании, настоящем товариществе, настоящей любви.
БОЛЬШОЙ МАТЕРИК ЕСТЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ
Статья
В этой книге вы прочтете повести и рассказы трех писателей. Они почти современники. Их произведения появились в самом конце прошлого века и в начале нынешнего.
Один из них был американец. Другой - канадец. Третий - австриец.
Друг на друга они не походили и жизнь прожили разную: кто долгую и сравнительно спокойную, а кто краткую и бурную, полную приключений.
Никогда они не встречались, мало знали или вовсе не знали один о другом. Очень бы удивились, увидев, что написанные ими книги теперь стоят на полке рядом. Каждый из них делал свое дело, как ему казалось, в одиночку.
А выяснилось, что это было общее дело. Потому что все трое любили и понимали животных. Умели не только увлекательно описывать их повадки. Если можно так сказать, умели проникать в их душу.
Общество, в котором жили эти писатели, - буржуазное общество, - вовсе не заботилось о судьбе наших меньших братьев - животных. В этом обществе считалось само собой разумеющимся, что животных можно истреблять поголовно, если охота приносит прибыль. В этом обществе дорожили прямой выгодой, и мало кого тревожило, что леса год от года пустеют, и в реках не остается рыбы, и над полями висит сизый фабричный дым, от которого вянут цветы.
Думали: ну какая там "душа" у лиса, у ворона, у собаки? Или у почтового голубя. У бродячей кошки, подстерегающей добычу в укрытии за мусорным баком. У воробья, который чирикает себе на крыше да прыгает по дорогам, собирая зернышки.
Для людей, усвоивших понятия буржуазного общества, отношения с природой выглядели просто. Человек - царь природы и может распоряжаться природой по своему усмотрению. Других обитателей земли он должен победить, вытеснить, подчинить себе. Заставить на себя работать, если они для этого пригодны. А если мешают - перебить, не ведая жалости.
Он, например, хочет выращивать пшеницу, а неподалеку бродят лоси и вытаптывают его поле, - человек берет в руки карабин, не успокаиваясь, пока не перестреляет все стадо.
Хищники утащили у него из хлева овцу - человек пулями, капканами, отравленной приманкой изведет этих хищников всех до одного.
Понадобилась площадка под новый поселок - и человек сводит леса: крепкие деревья распиливает на доски, а кустарник поджигает, не задумываясь, сколько погибнет в огне птиц, зайцев, грызунов.
Все это делали со спокойной совестью. В буржуазном обществе были убеждены: природа должна служить человеку, а он ей служить не должен. От нее нужно силой взять то, что она не хочет отдать по доброй воле.
Природу убивали. И убивали ее обитателей - четвероногих и крылатых. А бывало и так, что ради животных стремились согнать с земли человека простого, небогатого человека. В середине позапрошлого века по всей Англии огораживали крестьянские поля и превращали их в пастбища. Крестьяне уходили в города и, вспоминая свой потерянный дом, говорили: "Овцы съели людей".
Конечно, не овцы были в этом виноваты, а богачи и собственники. Овцы, как все другие животные, от таких порядков только страдали. Но порядки оставались неизменными.
И так продолжалось очень долго - до самого конца прошлого века и начала нынешнего. Люди не осознавали, что в природе нет ничего лишнего и ненужного. И что сами они - тоже часть природы.
Только когда в самом конце прошлого века и в начале нынешнего выяснилось, что земля истощена и обезображена, стали задумываться, что, может быть, привычный порядок неправилен, жесток, ложен.
Еще не поздно было что-то исправить. Писатели, с которыми вы сейчас познакомитесь, и некоторые другие писатели - англичанин Редьярд Киплинг, наш Мамин-Сибиряк - старались объяснить простую истину: в отношениях между человеком и животными вражда должна смениться товариществом. К их призывам прислушивались, только мало что от этого менялось - в буржуазном обществе и сегодня к природе относятся хищнически, своекорыстно и бездумно.
За это хищничество человечеству пришлось дорого платить.
Сейчас заведены Красные книги - это списки животных, которые вымирают. Их пытаются сохранить, берут под защиту закона, да только уже поздно. Приходится оберегать в заповедниках последних европейских медведей, последних американских медведей-гризли.
О других, совсем исчезнувших животных в наши дни напоминают лишь названия городов и железнодорожных станций. Они поднялись в тех местах, где такие животные жили мирно и привольно, пока и сюда не пришли буржуазные порядки. И тогда животные уходили в глушь лесов, забирались все выше по горным кручам, но человек настигал их и здесь, неся с собой ненавистный запах пороха и железа.
Недавно один американский писатель рассказал в своей книге: задумали поставить монумент в память бизона, когда-то населявшего бескрайние просторы американского Запада, и пришлось долго караулить в заповеднике, чтобы зарисовать, как бизоны пасутся у ручья. Ведь теперь и в заповедниках их считанные единицы. А полтора столетия назад только в Америке их было больше семидесяти миллионов.
Задумайтесь над этим. Исчез биологический вид. Исчез весь бизоний "народ". И он исчез по вине человека. Тут уже, конечно, не одно лишь заблуждение, тут психология и принцип. Люди, истребившие бизонов, жили в обществе, где главное - собственность. Они и на природу смотрели как на свою собственность. Старались урвать от нее побольше, присвоить, захватить. Не ведали ни жалости, ни заботы о будущем.
В рассказах и повестях, которые вы прочтете, перед вами пройдет немало таких вот людей. Они охотятся - кто для развлечения, кто для того, чтобы прокормиться, кто защищая свои фермы от набегов из леса, кто вдохновляясь чисто спортивным интересом. Они придумывают всё новые и всё более хитрые способы истребления тех, кого признали своими врагами: волков, лис, медведей, а иногда и безобидных кроликов - их просто слишком много, или голубей - их мясо прекрасная начинка для пирога. Они устраивают собачьи бега, выпуская в качестве приза для самых резвых какого-нибудь зверька, покалеченного капканом и надломленного неволей. Порой наоборот, они стараются обласкать и приручить своих диких пленников, не понимая, что нет ни для одного живого существа беды горше, чем рабство.
И никто из этих людей ни на секунду не задумывается о том, как постыдно насилие, которое они совершают. Какими потерями оно обернется в конечном счете для них самих.
Человеческие поступки не проходят бесследно. А тем более поступки жестокие и ненаказуемые. К жестокости привыкают. С нею сживаются. Перестают ее замечать в себе и в других. Травя и муча животных, человек совершает преступление не только перед природой. Перед самим собой тоже.
Обычно животному не по силам отомстить за себя. Человек намного могущественнее. Но ему мстит жизнь. Мстит тем, что убивает в нем все самое лучшее - чувство справедливости, доброту, милосердие. Опустошает его изнутри, и человек становится несчастным, как бы благополучно ни складывались его дела.
Сто с лишним лет назад повсюду в мире спорили об открытиях Дарвина. Его труды только что увидели свет, вызвав необычайно сильный отклик. Многие сочли унизительной мысль, от которой он отталкивался, - что у человека и животных общее происхождение. Если так, разве допустимы методы истребления и чувства взаимной ненависти, разве не напоминают они, пусть отдаленно, братоубийственную войну?
С дистанции времени хорошо видно, насколько глубоки и верны были дарвиновские идеи. Время подтвердило их не только достижениями биологии, для которой они давно являются основой основ.
Может быть, не менее весомо время подтвердило их медленными, трудными, но коренными и необратимыми переменами в отношениях человека с животным миром вокруг него. Все меньше становится вражды и все крепче ощущение кровного родства. Все чаще побеждает не принуждение, не насилие, а товарищество.
Писатели, с которыми вы познакомитесь в этом томе, сделали очень много для того, чтобы эти перемены начались и углублялись с каждым новым поколением, воспитывавшимся на их книгах.
В сущности, они (и еще несколько писателей той поры, включая нашего замечательного прозаика Александра Куприна) первыми проникли в ту особую вселенную, которая населена четвероногими и крылатыми обитателями планеты. Конечно, о животных писали и до них. Но как? Почти всегда это были описания домашних животных, преданных друзей человека, счастливых его лаской и страдающих от его равнодушия или суровости, верно разделяющих с хозяином все его радости и невзгоды, лишенных собственной жизни. Или, как в баснях и сказках, изображались животные, только сразу становилось понятно, что на самом деле это люди, которых переодели в ворон и лисиц, ослов и соловьев, волков и овец.
О своей первой книге "Животные, которых я знал" канадец Эрнест Сетон-Томпсон говорил, что она "положила начало новому направлению". И пояснял: "В ней впервые правдиво обрисовано поведение животных". Книга вышла в 1898 году. Еще через восемь лет американец Джек Лондон напечатал свою прославленную повесть о собаке-волке - "Белый Клык". Когда в 1923 году австриец Феликс Зальтен опубликовал "Бемби", повесть об олене, никто уже, наверное, не сомневался, что новое направление и впрямь существует. А самое в нем существенное то, что писателям, которые держатся этого направления, удается рассказывать о животных правдиво - не только об их нравах и привычках, но и об их переживаниях, понятиях, законах. Потому что это у них тоже есть. Совсем как у людей.
Чтобы все это почувствовать и передать, писателю необходим особый дар.
Сетон-Томпсон (1860 - 1946) открыл его в себе очень рано. Еще мальчишкой он вырезал из дерева фигурки разных зверей. А как радовался каждой книжке по зоологии! Потом он сам стал зоологом, признанным ученым. Занимал почетную должность государственного натуралиста Канады. Его научные книги удостоились высшей награды - золотой медали.
Но славу ему все же принесли другие книги. Художественные. Те, в которых он выступал не как натуралист, а просто как человек, бесконечно любящий всех животных на свете, знающий о них все и каждого читателя умеющий увлечь своими познаниями, своей любовью.
А вот Зальтен (1869 - 1945) никогда зоологом не был. Он был поэтом и журналистом. Страстно поклонялся сцене и много писал о театре и для театра. И вдруг, уже опытным, известным литератором, начал сочинять повести о зайцах, об уличных собаках города Флоренции. И об олененке Бемби, который потом вырос, стал воспитывать собственных оленят. Их историю Зальтен описывает в своей последней книге "Дети Бемби".
Создавал он ее во Франции и в Америке, переезжая с места на место. Австрию захватили фашисты. Зальтен был не из тех, кто трусливо приспосабливался к фашистским порядкам. Он уехал, скитался, терпел нужду. Шла война, фашизм праздновал свои недолгие, но шумные триумфы. И в эти черные дни 1940 года старый писатель говорил о том, что жизнь победить нельзя. Никаким варварством, никаким насилием нельзя искоренить то доброе и светлое, что есть в мире. Бессмертен род Бемби и бессмертно добро.
Ну, а Джек Лондон (1876 - 1916), самый знаменитый из них трех, вообще не получил образования, даже школу не кончил и впоследствии вспоминал: "В пятнадцать лет я был мужчиной, равным среди мужчин".
Его детство прошло в Калифорнии, в красивом городе Сан-Франциско и промышленном Окленде, который лежит на другом берегу воспетой поэтами бухты Золотых Ворот. Издалека Калифорния виделась райским уголком: сказочно щедрая природа, лето круглый год, апельсиновые рощи вдоль просторных тихоокеанских пляжей, виноградники по холмам. Для любимчиков судьбы, для богатых она и вправду была раем. Но большинство, огромное большинство, здесь бедствовало точно так же, как и всюду в Америке.
Лондоны принадлежали к большинству. Джек не знал отца, его воспитывал отчим, крепко потрепанный жизнью человек. Он был плотником, но очень хотел стать фермером. Отказывая себе во всем, скапливал денег и приобретал участок, но быстро разорялся, и опять мечтал о земле, и опять откладывал цент за центом.
А в это время его пасынок развозил лед хозяевам пивных, помогал владельцу кегельбана, продавал на улице газеты. Когда он чуть подрос, пришлось поступить на консервную фабрику. После десятичасового рабочего дня он приходил домой обессилевшим, отупевшим. И все-таки хватался за книги. Читал с невероятной жадностью все подряд. По утрам, ночами, в постели, за столом.
Через много лет он напишет: "На полках городской библиотеки я открыл для себя огромный мир, простирающийся за горизонтом".
Этот мир властно звал его к себе. Джек Лондон предчувствовал, что сделается писателем. Готовился к этому. Вбирал в себя впечатления жизни. Создавал запас, из которого будет черпать долгие годы.
Он был прирожденный романтик и мечтатель, и с детства жил в нем дух странствий, будоражила кровь жажда приключений. Подростком на легкой быстроходной лодке он уходил в море и опустошал устричные отмели, принадлежавшие акционерному обществу. Рыбачий патруль знал об этом, было несколько стычек, и юного пирата оставили в покое: он умел постоять за себя, его побаивались.
Свое первое большое плавание - матросом на промысловом паруснике, ловившем крабов у побережья Японии и Камчатки, - он совершил, когда ему исполнилось шестнадцать. А через два года пешком и на товарных поездах пересек Америку в толпе безработных, которые двинулись со всех концов страны в столицу, чтобы добиваться справедливости. Его арестовали за бродяжничество, и месяц в тюрьме стал его университетом: сколько горя он здесь перевидал, какое бесправие открылось ему в этих "подземельях отчаяния"!
В Окленд он вернулся другим человеком. Твердо решил посвятить себя борьбе против социального неравенства, жить и работать для революции, которая положит конец обездоленности и нищете. Называл себя социалистом. Представления Лондона о законах общественной жизни остались достаточно смутными, ему недоставало знания революционной теории. Впоследствии это еще не раз скажется - в его срывах, идейных и творческих.
Но чувство, что окружающая действительность бесчеловечна, останется у него навсегда, и останется вера, что революция необходима и неизбежна. Он выразит это свое убеждение в пророческой книге о революции "Железная пята". И в нескольких прекрасных рассказах. В "Отступнике". В "Мексиканце".
Все это будет позже, когда имя Джека Лондона узнают миллионы читателей. А сейчас его снова позовет в дорогу мир за горизонтом.
1897 год. В газетах, потеснив другие сообщения, на первых полосах появляются рассказы удачливых золотоискателей, только что вернувшихся с Аляски. Уверяют, что самородки там валяются прямо на земле. Тысячи людей осаждают пароходные агентства, требуя билетов на северные рейсы. Подхваченный этой неистовой волной, Лондон оказывается на Клондайке.
Недолгое полярное лето близилось к концу. До поселка Доусон, где располагались прииски, добраться можно было только по рекам, а реки замерзали. На стремнинах что ни день гибли десятки лодок. Но "золотая лихорадка" гнала людей вперед. К бездомью, разорению, цинге, смерти.
Лед стал, когда Лондону надо было пройти еще семьдесят пять миль.
Он зазимовал. Восемь месяцев спустя он тронулся в обратный путь: вниз к океану, потом кочегаром на пароходе, который шел в Ванкувер, и пассажиром товарных составов, увертываясь от охраны. Вернулся без гроша в кармане. Золота не нашел ни унции. Нашел он другое: свою писательскую тему, свою тональность и своих героев.
Дома он засел писать. Рассылал рукописи по журналам. Они приходили назад без ответа или с отказами. Так продолжалось почти два года. Мучило безденежье. Приходилось голодать, бороться с отчаянием, напрягая все силы, физические и душевные.
И ветер удачи наконец подул в его паруса.
Один за другим начали появляться его северные рассказы: "Белое Безмолвие", "Сказание о Кише", "Любовь к жизни". Поразила их необычность, новизна. О старателях Аляски тогда писали много, но никто не писал так, как Джек Лондон. Человек у него оставался наедине с собой и испытывал себя, преодолевая обстоятельства, угрожающие самому его существованию. В таких испытаниях проверялось не только мужество. Проверку на истинность проходило понимание долга, нравственности, ответственности.
Все случайное, наносное и пустое отступало. С беспощадной резкостью обнажалась человеческая сущность каждого персонажа. Ситуации требовали от него величайшего напряжения воли. Ведь от любого решения зависела жизнь. И порой не только своя собственная жизнь.
Своими северными рассказами Лондон вернул высокий и неподдельный смысл понятиям товарищества, стойкости, чести. Он отказывался оправдать обстоятельствами безволие и малодушие. Он доказывал, что в любых условиях все решают духовные качества человека. Его отвага или трусость. Человечность или своекорыстие. Чувство моральной обязанности или желание разбогатеть какой угодно ценой.
На Севере его герои впрямую сталкивались с суровыми истинами жизни, впервые по-настоящему узнавая, что такое голод и опасность, как много значат кров и покой. Они как бы заново открывали для себя мир. И менялись сами. Освобождались от недоверия друг к другу, от ожесточенности. Становились не соперниками в погоне за богатством, а единой человеческой семьей.
Этим и дорог был им Север - чистотой отношений, бескорыстием помыслов. Конечно, не всем им - только лучшим. Много, слишком много очутилось на Клондайке людей, ни о чем другом не думавших, кроме легкой наживы. Подчас им тоже не занимать было храбрости и упорства, да только вся их энергия расходовалась впустую, потому что ложной оказывалась цель. Романтика и грезы о миллионе, переплетаясь, оставляли причудливый отпечаток в сознании жителей северной страны. Разыгрывались драмы жестокие и непоправимые.
Пока не вспыхнула "золотая лихорадка", Клондайк почти безраздельно принадлежал индейцам. Из поколения в поколение хранили они свои традиции и законы, свои прямодушные и честные понятия о справедливости. Когда из далеких земель явилось "злое племя" золотоискателей, сошлись лицом к лицу индейский "каменный век" и американский "век стали".
Трагичным стал исход этого столкновения. Белые пришельцы грабили и растлевали, пользуясь когда подкупом, а чаще грубой силой. Мир, созданный индейцами, рухнул. Но это не было поражение слабых. Индейцы были обречены, и все-таки они не склонили головы. Они и оказались в лондоновских рассказах о Севере самыми настоящими героями. Прекрасными в самом вызове, который бросают они своей жестокой судьбе. Бесконечно стойкими духом. Как и герои написанных много позднее рассказов Лондона об ограбленной Полинезии. Как и герой "Мексиканца", сражающийся на ринге ради винтовок, которые нужны для восстания.
Через все книги Лондона проходит эта тема вызова обстоятельствам и стойкости в неравной борьбе. Он знал, как высока цена настоящего мужества, собранности и воли. Наделил своих героев сознанием братства всех людей, к какой бы расе они ни принадлежали. И еще - чувством величия природы, ее высшей соразмерности, которая не допускает никакого насилия над собой.
"Жители Севера рано познают тщету слов и неоценимое благо действий", - писал он в "Белом Безмолвии". На Клондайке туго приходилось белоручкам и краснобаям. Здесь нужны были крепкие мускулы, ясная голова. Здесь дорожили бескорыстием, честностью, готовностью прийти на выручку.
Но больше всего здесь было необходимо умение читать книгу природы и жить по законам, записанным в этой книге.
Тогда появлялась сила, помогавшая выстоять в любой беде, не уронив себя ни малодушием, ни предательством. Возникало ощущение своего прочного места на земле. Пробуждался дух борьбы, пусть даже положение выглядело безнадежным.
Отчего эта сила, это упорство особенно отличают главного героя повести "Белый Клык", отчего клондайкский волк, у которого лишь четверть собачьей крови, в этом отношении, пожалуй, превосходит всех других персонажей Джека Лондона, во всяком случае - четвероногих? Да, наверное, оттого, что есть в нем такая слитность с природой, которая людьми уже утрачена навсегда. В природе для него не существует ни тайн, ни неведомых угроз, ни той холодной враждебности, которую, попав на Север, постоянно чувствовали люди, привыкшие к благоустроенной, бестревожной жизни: вчерашние конторщики или механики, банковские служащие или фермеры, "чечакос", как их презрительно называли местные ветераны.
Минутами и в душе "чечакос" тоже начинал звучать голос далекой памяти. Они вспоминали, что и человек когда-то был неотъемлемой частицей природы, подчиняясь ее жестким требованиям, чтобы выжить. Но для них это было мимолетное прозрение. Оно вспыхивало, когда создавалась смертельная опасность. И вместе с этой опасностью исчезало. Если, разумеется, им удавалось ее избежать.
А Белый Клык ощущает свое единство с природой всегда. Точнее, даже не ощущает. Просто не в состоянии представить себе, чтобы могло быть иначе. И его не сломит никакая передряга, никакая напасть, пока не ослабла эта крепчайшая связь между ним и миром вокруг него.
Ему ли не знать, какой это жестокий, яростный мир! Кипит в этом мире битва за жизнь, и слабым в ней нет пощады. Поначалу в повести "Белый Клык" увидели чуть ли не учебное пособие, помогающее лучше понять теорию Дарвина. Это наивно и несправедливо. Лондон в самом деле хорошо знал труды великого биолога. Принимал его идеи без всяких оговорок. Иной раз даже пытался с их помощью объяснить отношения между людьми. Ничего путного из этого не получалось. Не могло получиться. В обществе действуют другие силы. Постичь жизнь общества невозможно, полагая, будто она похожа на естественный отбор, когда неприспособленные погибают, а живут лишь физически самые крепкие.
Но разве "Белый Клык" написан о том, как в природе происходил такой вот отбор? Вовсе нет. Знания, почерпнутые из книг Дарвина, пригодились, это бесспорно, однако задача была иной.
Какой же? Давайте присмотримся к биографии нашего героя. Белый Клык растет среди жестокости. Его первое побуждение - страх: нельзя покинуть логово, за ним - на каждом шагу риск смерти. Его первое приобщение к реальным вещам - это кровь и боль: вкус крови птенцов куропатки, боль от ударов их обезумевшей матери. И сразу за этим - ее гибель в когтях ястреба. Камнем падая с неба, ястреб целил в волчонка. Промахнулся самую малость. А уж потом схватил потерявшую осторожность птицу.
Так проходит его жизнь в одиночку. Рядом с людьми жестокости еще больше. Рядом с драчливым индейцем по прозвищу Серый Бобр. Рядом с уродом и садистом по прозвищу Красавчик Смит. Все, кажется, должно воспитать в нем чувства отнюдь не добрые: повинуйся сильному, угнетай слабого.
Но ведь вырастает он совсем другим. Умеющим ценить добро и воздавать за него сторицей. Преданным. Тянущимся к людям, которых вроде бы должен воспринимать как злейших врагов. Способным любить так, как давно разучились любить его "божества" - и озлобленный индеец, и ласковый Уидон Скотт. Жертвующим собой не задумываясь, если этого требует огромная, бездонная его любовь.
Он совсем как человек. Только переживания его острее. Проще, конечно, зато искреннее. Уж игры и фальши в них нет ни капельки. Они неподдельны.
И эта неподдельность чувства, эта самоотверженность да и все другое заложено в нем от рождения. Не выпестовано человеком, а таилось изначально. И раскрывается полно и свободно, потому что он всегда поступал в согласии с природой, выполняя "высшее назначение жизни".
А этого не скажешь ни о ком из людей, с которыми его сводит судьба. Откройте первые главы повести. Там два "чечакос" везут в Доусон останки своего погибшего товарища. Он был английским лордом, а кончил век на Клондайке, и его тело едва не стало добычей полярных волков. Такой конец ждал одного из сопровождающих. Да и второй спасается лишь чудом.
Теперь-то они узнали, до чего могущественна северная глушь. Поняли, как опасно, не рассчитав своих возможностей, восставать против ее воли. Самих себя ощутили ничтожными пылинками, которые беспомощны, когда сталкиваются с игрой слепых сил мироздания.
Но какой ценой пришлось оплачивать этот урок! Как беспощадно развеял Север их уверенность, будто назначением человека может сделаться богатство, знатность или претензия навязать природе свои законы, свои понятия!
Жить так, как велит природа, люди не могут. И не должны, не в этом их призвание. Нельзя зачеркнуть тысячелетия человеческой истории, вернуться к пещерным временам. Попыток "опроститься" было немало, и все они завершались неудачами: человек приходит в мир, чтобы строить жизнь по своему убеждению, а не для того, чтобы просто подчиниться существующему порядку вещей.
Только нужно, непременно нужно, чтобы, строя жизнь, он твердо знал, в чем ее высшее назначение, и не ошибался, как не ошибается, зная свое высшее назначение, Белый Клык. И чтобы не принимали люди за высшее назначение ни мечты о миллионах, ни страсть к авантюрам, ни гнет над теми, кто их слабее, ни высокомерие к тем, кто от них зависит. Ни многое другое, что перевидал Белый Клык, прежде чем найти приют под жарким калифорнийским солнцем.
Вот о чем написана эта повесть: о назначении, которое каждый должен для себя ясно определить, чтобы потом от него уже не отступать, не отклоняться. И о том, что природа сурова, даже жестока, но добра в ней все-таки больше, чем зла. И о равенстве всего живого перед лицом ее законов, ее гармонии. И о преданности, самопожертвовании, настоящем товариществе, настоящей любви.