Зверев Максим. По родному краю

 
   Зоолог Серебреников поставил свою палатку на склоне горного хребта, где он резко обрывался в степь, и стал с нетерпением ждать массового прилета розовых скворцов. Они зимуют в Индии и через Афганистан летят весной на родину, в Среднюю Азию.
   Небольшие стайки появились в начале апреля. Мы поймали несколько скворцов и знакомились с ними, посадив их в клетки. Аппетиту розового скворца можно позавидовать: пятьдесят-шестьдесят саранчуков за утро — это только завтрак! До двухсот вредителей в день — вот норма скворца в неволе, в клетке, при сидячем образе жизни, а в природе, где птица непрерывно находится в движении, она съедает еще больше. Пищеварение должно работать у скворцов со сказочной быстротой, чтобы за день пропускать столько пищи. И в самом деле: через два часа пища, проглоченная скворцом, полностью переваривается и усваивается.

 
   После жирной саранчовой пищи скворцы летят к арыкам. Они пьют, выстроившись на десятки метров по обоим берегам арыка. Хохлатые головки поднимаются вверх и снова спускаются к воде. Кажется, будто по рядам птиц пробегают волны.
   Тут же начинается отчаянное купанье. Скворцы делаются какими-то мокрыми, взлохмаченными созданиями, не похожими на птиц.
   Отряхиваясь и прихорашиваясь, скворцы сушатся на солнце и непрерывно галдят.
   Постоянный «волчий» аппетит влечет их снова и снова в степь на истребление саранчи.
   Вторая половина апреля прошла в разъездах по степи, но массового прилета розовых скворцов все еще не было.
   Настал май.
   Однажды мы готовили обед на костре у палатки.
   Далеко над степью появилось несколько подвижных облачков. Они походили на пыльные смерчи, но в бинокль было видно, что летят несметные стаи птиц.
   Это, наконец, возвращались с зимовок розовые скворцы. Наступил их массовый прилет.
   Едва пронеслась одна стая птиц, как на горизонте показалась новая.
   Наблюдения за розовыми скворцами начались.
   Через несколько дней после начала массового прилета розовых скворцов мы заметили их там, где горные отроги хребта длинным мысом вдаются далеко в степь. Это навело нас на мысль, что там скворцы устраиваются на гнездование.
   Бросив недопитый чай, мы оседлали коней и через полчаса подняли из расщелин скал первых скворцов. Когда мы перевалили в следующее ущелье, то были совершенно ошеломлены невероятным шумом, щебетом и гамом, который наполнял воздух. Тысячи розовых скворцов покрывали оба склона ущелья и носились в воздухе. Кусты жимолости тоже были усыпаны скворцами. На каждом камне осыпи сидело по нескольку птиц. Ущелье напоминало знаменитый «птичий базар» далекого севера. Скворцы совсем не боялись людей. Едва уступив нам дорогу, они тут же садились на камни и продолжали заниматься своим делом охорашивались, щебетали, иногда дрались. Самцы ухаживали за самками, задорно приподнимая черные хохолки.
   Мы объехали целый ряд ущелий, и всюду картина была одна и та же.
   Каждая щель, в которую только мог пролезть скворец, оказалась занятой гнездом. Тут же под большими камнями и плитами находилось по нескольку прошлогодних гнезд. Даже под небольшими камешками, которые можно легко поднять рукой, было по одному, а иногда и по два гнезда.
   Скворцы выбрали удачные места для гнездования: горный хребет длинным мысом врезался в степь, а в ней сколько угодно саранчи.
   Часть скворцов не смогла разместиться в щелях горного мыса и улетела дальше к северу.
   К вечеру мы перекочевали со своей палаткой к подножью хребта и расположились рядом с колонией розовых скворцов.
   Однажды утром все были удивлены тем, что недалеко от нашей палатки в степи дымится костер и стоят две грузовые машины. Это ночью прибыл отряд по борьбе с саранчой и расположился у небольшого ключа.
   К работе он не успел приступить. Многотысячная стая скворцов с шумом и гамом опустилась на саранчовые полчища и начала кормиться. На смену этой стае прилетело еще две, а когда к полудню прилетела новая огромная стая, то ей пришлось поедать только остатки.
   Мы пришли в гости к нашим соседям. Они собирались ехать дальше, так как травить было некого.
   Двое рабочих обратились к нам с просьбой разъяснить, почему столько трупов саранчи валяется в степи, где только что кормилась стая.
   Оказалось, что этот вопрос давно интересует всех работников отряда, и около нас вырос кружок. Посыпались вопросы.
   Пришлось прочесть краткую лекцию:
   — Дело в том, товарищи, что скворцы — стадные птицы. Они не живут поодиночке или отдельными парами. Посмотрите внимательнее, как они кормятся. Опустившись в степи на саранчу, скворцы бегут в каком-нибудь одном направлении и клюют саранчуков. Обыкновенно передние ряды стайки спешат и бегут быстрее, чем задние. Последние взлетают и опускаются впереди, продолжая бежать, подгоняемые общим настроением охоты на саранчу. Так, взлетая и перекатываясь, как волны, стая двигается по степи в погоне за кормом. С утра, пока птицы голодны, они все заняты кормежкой. Вскоре впереди стаи оказываются птицы, которые уже не кормятся. Они насытились. На ходу, не отставая от других, они начинают чиститься и не прочь затеять ссору с соседями. Но драчливое настроение быстро проходит, и они бегут дальше вместе со всеми. В силу инстинкта стадности сытые птицы не покидают стаю, а бегут, хватая под общее настроение саранчуков. Не в силах проглатывать их, они тут же бросают убитую добычу и хватают новых. Вот почему, чем дольше кормится стая, тем больше оказывается брошенных убитых саранчуков.
   В середине мая поведение скворцов изменилось. Не стало больше беззаботного щебета, бесцельных перепрыгиваний по кустам и камням скворчихи занялись устройством гнезд. С огромными пучками травы, листьев и веточек в клюве они со всех сторон летели к занятым ими щелям и отверстиям под камнями. Серые скромные скворчихи теперь все время имели озабоченный вид. Их хохолки были приподняты, как и у нарядных розовых кавалеров.
   Самцы тоже сделались неузнаваемыми. У них стали возникать ссоры между собой, казалось, без всякой видимой причины. То здесь, то там ссоры переходили в драки. Наступило время, когда в любую минуту дня можно было видеть яростно дерущихся самцов. Такая внезапная драчливость была не без причины. У скворцов наступил брачный период, и они всячески старались снискать расположение своих скромных серых подруг. Скворцы вертелись перед ними, щебетали, задорно приподнимали хохолки и даже бросались собирать материал для гнезда. Самочки широко открывали клюв и гнали их. Тогда самцы пускали в ход еще одно средство: трепеща крыльями и приседая, они открывали клюв, пища при этом, как птенцы. Тогда самочки начинали волноваться, бегать кругом самцов, и вся эта сцена заканчивалась спариванием.
   Через три дня началась кладка яиц и насиживание. Самцов теперь всюду гнали. Наконец, самцы собрались огромными стаями и покинули гнездовье. Они зажили жизнью холостяков, кочуя по степи. Даже ночевать не стали прилетать в ущелье. В течение дня скворчихи по нескольку часов кормились в степи, а камни, раскаленные солнцем, не давали остывать яйцам.
   Часто приходилось наблюдать, как в полуденные часы то тут, то там выскакивали самки из своих гнезд с распущенными крыльями и раскрытым клювом. Они спешили улететь в степь. Самочки на гнезде были очень доверчивы, они подпускали к себе буквально на расстояние вытянутой руки, позволяя фотографировать их и зарисовывать сколько угодно. Но все же было видно, что они настороже. Стоило слишком близко приблизиться или сделать резкое движение, как доверие к вам кончалось, и скворчиха с тревожным щебетом взлетала с гнезда.
   Самое большое препятствие перед человеком, когда он хочет вступить в добрые отношения с животными, состоит в недостатке терпения. Секрет людей, которым удается приручить диких животных, прост. Он заключается в том, что они обладают этим терпением.
   Мы выбрали себе каждый по одному гнезду и занялись приручением скворчих. На второй день к вечеру скворчихи, сидя на гнезде, стали спокойно брать из наших рук саранчу и тут же расправлялись с ней. Через несколько дней птицы так привыкли к нам, что было хорошо заметно, как они при виде подходившего к гнезду человека с радостным оживлением смотрели ему на руки, ожидая очередного угощения.
   Наблюдая за скворчихами, мы узнавали день за днем многое из их жизни. Так, например, мы были поражены остротой их зрения. Казалось бы, чем крупнее животное, тем оно дальше должно видеть. Если степная газель джейран видит двигающегося врага на несколько километров, то маленькая мышь, конечно, не может этого сделать. Однако к розовым скворцам это положение не применимо: не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь из нас первый заметил в небе сарыча или летящую ворону. Всегда сначала скворчиха прижималась ниже в гнезде и косилась одним глазом из-под своего камня куда-то в сторону. Только тогда мы замечали в этом направлении летящую хищную птицу.
   Скворчихи при виде птиц держали себя по-разному. Когда в небе парил орел, они только следили за ним; если пролетала ворона, скворчихи замирали без движения, распластавшись в гнезде и втянув шею. На журавлей скворчихи не обращали ни малейшего внимания. С интересом следили они за пролетающими ласточками, «развлекаясь», подобно детям, которые любят подолгу смотреть в окно на прохожих.
   Так незаметно прошел май. Как-то утром в первых числах июня всюду под камнями тоненько запищали птенцы. Их писк очень походил на цыканье летучих мышей. Мы несколько раз замечали, как самки выбегали из гнезда со скорлупой. Отбежав несколько метров, они бросали ее и расклевывали на мелкие кусочки.
   На следующее утро на горизонте появилась несметная продолговатая туча птиц, километра два длиной. В бинокль было видно, что летят огромные стаи скворцов. Эта туча иногда прерывалась, но скоро снова соединялась. Местами скворцы сбивались в плотную массу, затем распределялись равномерно, то опускаясь, то поднимаясь. Все они садились в ущелье, где были гнезда.
   Мы бегом бросились к своим наблюдательным постам. И что же? Прилетевшие оказались розовыми самцами. Они вернулись на гнездовье все сразу, как будто кто-то им сказал, что начался вывод птенцов.
   Самцы были сильно возбуждены. Они с писком бегали вокруг самок, подняв хохолки и пытаясь ухаживать. Затем они полетели в степь и начали носить корм птенцам. Но розовые скворцы оказались плохими отцами. Число их с каждым днем таяло. И через несколько дней самцы едва составляли одну треть от общего количества самок. Большинство розовых скворцов опять зажило беспечной жизнью холостяков.
   Занятный вид имеет самка, прилетевшая с кормом: саранчовые зажаты в ее клюве в виде букета. Шесть-семь саранчовых с оборванными ногами и надкрыльями — такова разовая порция скворчатам почти через каждые двадцать-тридцать минут в течение всего длинного летнего дня. Иными словами, это около двухсот саранчовых в день, а за пятнадцать дней скармливается свыше трех тысяч саранчовых! Но кроме птенцов, и взрослые птицы съедают столько же.
   Мамаши в течение дня заняты не только кормлением. Они попутно строго следят за чистотой в гнездах. Накормив птенцов, скворчихи захватывают с собой в клюв помет скворчат и, отлетев от гнезда, бросают его.
   Вечером мы были свидетелями настоящего воровства на гнездовье. «Воровкой» была одна из скворчих. Она долго лазила по чужим гнездам и подбирала там оброненных саранчовых. У скворчихи не было времени набирать в клюв целый пучок насекомых. По одному она таскала их своим птенцам.
   Не долго «воровке» пришлось оставаться безнаказанной: ее застигла на месте преступления разъяренная хозяйка гнезда.
   Надо было видеть, какая произошла драка!
   Это была даже не драка, а избиение «преступницы». Только перья летели во все стороны, и она долго потом сидела на камне, приводя себя в порядок. После этого «воровка» тоже полетела в степь «честным образом» добывать корм.
   Самый юный из нас уверял, что скворчиха даже тяжело «вздохнула», перед тем, как полететь в степь.
   Случаи воровства мы наблюдали во всех щелях, и все они кончались неизбежной взбучкой.
   Время шло, птенцам требовалось все больше корма.
   На гнездовье стали наблюдаться уже не случаи «воровства», а настоящие «разбои».
   Трудно сказать, кто разбойничал — те же скворчихи, которые пытались «воровать», или другие.
   Во всяком случае, то там, то здесь раздавался щебет и летели перья: это «грабительница» бросалась на прилетевшую с кормом в клюве скворчиху и вырывала у нее добрую половину саранчовых. Затем разбойница скрывалась в своей щели и кормила там чужим добром голодных птенцов.
   Едва вывелись скворчата у розовых скворцов, как кругом гнездовья, на скалах, в гнездах коршунов и сарычей тоже запищали птенцы. Особых хлопот с добычей пищи у хищников не было. Она была рядом.
   Над гнездовьями часто парили коршуны. Они бесцеремонно вытаскивали скворчат из-под камней и щелей. До двадцати остатков трупов скворчат нашли мы однажды около гнезда этого хищника.
   Взрослых скворцов коршун ловит с трудом. Как мешок, неловко падает он в куст жимолости, ломая ветви.
   Скворцы успевают почти всегда юркнуть за куст и благополучно улететь. Бросаясь на скворцов, коршуны так шарахались о россыпи, что мелкие камешки с шумом летели вниз по склонам.
   Иногда высоко в небе над гнездовьем появлялся крупный сокол. Его молниеносные удары с высоты были всегда безошибочны. Громко шлепнув летящего скворца грудью, он хватал его лапами и, пустив облачко перьев, спокойно летел с добычей в когтях за гребень хребта к своему гнезду. Он ловил скворцов только в воздухе.
   Пара сарычей свила свое гнездо на таком неприступном утесе, что забраться туда было невозможно. Чтобы узнать, сколько скворцов в сутки носят сарычи птенцам, мы сделали шалаш под утесом и дежурили в нем.
   Однако, к нашему удивлению, сарычи до полудня ни разу не подлетали даже близко к гнезду, все время кружась в вышине. Птенцы были явно голодны и пищали на все ущелье.
   Около трех часов дня от сарыча в воздухе отделился какой-то комочек и стремительно полетел вниз. Он упал прямо в гнездо. В бинокль было прекрасно видно, что сарычата с жадностью рвут на части труп скворца.
   Сарычи видели в шалаше наблюдателя и боялись подлететь к гнезду. Чтобы накормить птенцов, они стали «бомбить» их пищей с воздуха. Сарычи бросали добычу несколько раз, и ни разу не промахнулись. Только раз «бомба» оказалась еще живой и, немного пролетев по воздуху, распластала крылья и понеслась к своему гнезду.
   Нападение хищников на гнездовья розовых скворцов все учащалось. Придя рано утром на наблюдательные пункты, мы не раз заставали в ущелье лисиц, хорьков-перевязок и даже волка. Всех их привлекала легкая добыча.
   Однажды на гнездовье спустился стервятник. Прыгая как-то боком, он ловко вытаскивал из щелей скворчат и тут же проглатывал их. В одном месте стервятник засунул голову в щель, и она завязла в ней. Испуганный стервятник долго бил крыльями по камням с такой силой, что кругом летели перья. Наконец, видимо удачно повернув голову, он вырвал ее из плена и тотчас, подпрыгнув, тяжело поднялся в воздух. Больше мы его на колонии не видели…
   Птенцы подросли и стали выглядывать из-под камней, норок и щелей. С каждым днем они крепли и вскоре начали выбегать из гнезд, перепутываясь с соседними. Жизнь отдельных скворчиных семей кончилась и началось общественное выкармливание птенцов. Скворчихи давали корм первым попавшимся птенцам. «Воровство» и «грабеж» прекратились.
   После десятого июня начался массовый вылет птенцов и старых птиц в степь. Обратно они уже не возвращались. На гнездовье прилетали редкие одиночные скворцы. Вскоре и их не стало.
   Наступила полная тишина. Как-то странно было и даже неприятно находиться теперь в ущелье, где за несколько дней до этого бурно кипела жизнь. Только стервятник по-прежнему появлялся над ущельем и жадно пожирал трупы разбившихся птенцов.
   Мы стали свертывать нашу палатку и уехали с таким чувством, будто покинули гостеприимный дом, который вдруг опустел и сделался необитаемым.
   Но в тот же вечер в первом колхозе мы встретились опять со своими старыми знакомыми: тысячи скворцов расположились на ночлег в садах колхоза. Все ветви деревьев были так густо усыпаны птицами, что вновь подлетающим не было места. Они садились на спины сидящих, срываясь с них и сшибая других. Скворцы сплошь покрывали все заборы и крыши, а из степи все летели и летели новые стаи. Засыпали мы под щебет скворцов, совсем, как около «своего» ущелья. Скворцы шумели всю ночь, но едва стало светать, наступила полная тишина: птицы улетели в степь искать саранчу.
   Пожелав скворцам приятного аппетита, мы в тот же день поехали домой.

ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

   Богата и разнообразна природа Казахстана. В северной части его на тысячи километров простираются сосновые леса и бескрайние степи, с серебристыми волнами ковылей. На юге — горячие пески пустынь и вечные снега Тянь-Шаня, бирюзовый Арал и седой Каспий, тростниковые джунгли Балхаша.
   Но богатства фауны Казахстана распределены неравномерно. Многих тысячелетий и даже миллионов лет оказалось мало для того, чтобы ценные животные сами могли переселиться в места, где они могли бы жить. Непроходимые пустыни, степи и горы помешали им сделать это. Советские ученые смело вмешались в жизнь природы: за два десятка лет они переселили много ценных диких животных на новые места, и для большинства этих переселенцев новая родина оказалась не хуже их обычных мест обитаний. Они размножились, расселились и стали давать огромный доход государству.

* * *

   Скорый поезд несется на восток. В конце состава прицеплен специальный «живорыбный» вагон. В нем, в двух огромных чанах с волжской водой, перевозится живая рыба. Триста стерлядок плавают на дне чанов. Вода в них во время хода поезда непрерывно плещется и частые мелкие волны бегают по поверхности чанов. Этого достаточно для обогащения воды кислородом и ее не нужно менять. Для того, чтобы вода охлаждалась, чаны обложили льдом. Стерлядки чувствуют себя, как во время зимней дремоты.
   На станции Арысь вагон отцепили. Поезд ушел на Ташкент. В сторону Алма-Аты поезд пойдет только через несколько часов. Началось томительное ожидание.
   Через два часа ихтиолог Мартехов заметил, что одна стерлядка высунула нос из воды и глотнула воздух. Вскоре появилось сразу несколько носов. Потом все больше и больше: рыба начала задыхаться…
   Создалось безвыходное положение — солоноватая степная вода не годилась для смены волжской воды, уже лишенной кислорода, а поезд придет не скоро.
   Но выход все-таки был найден! «Живорыбный» вагон прицепили к маневровому паровозу. Несколько часов он таскал вагон, тряся его и толкая. Вода плескалась в чанах, ходила по ним кругами и обогащалась кислородом. Носы стерлядок исчезли с поверхности. Наконец, пришел пассажирский поезд. Вагон прицепили и он снова помчался на восток.
   Река Тентек в своем устье разбивается на протоки и медленно пробирается по ним в огромное озеро Сасык-Куль.
   На берегу реки Тентек показалась грузовая машина. Она быстро мчится по степи, оставляя позади облако пыли. В ее кузове большой брезентовый чан, наполненный водой, а в нем живая стерлядь. Огромный путь проделали эти переселенцы.
   Мягкими марлевыми сачками стерлядь выловили из чана и она исчезла в реке. Это была первая стерлядь в южном Казахстане.
   Аральским лещам посчастливилось на путешествия больше, чем другим рыбам-переселенцам. Гидробиолог Тютеньков вез их с Аральского моря в «живорыбном» вагоне до станции Лепсы. Здесь часть лещей пересадили в брезентовые чаны и отвезли на автомашине в устье реки Лепсы, где и выпустили. Остальных отправили транспортным самолетом на озеро Зайсан. Лещи летели все время выше облаков, но прекрасно выдержали эту высоту и благополучно нырнули в озеро. Из трехсот переселенцев только семь не долетели до Зайсана. Новые водоемы Казахстана обогатились ценной породой рыб.
   От границ Китая через горы и степи мчит свои воды река Или. В ней никогда не водилось осетров. Но почему бы им не плавать здесь? И вот ихтиолог Кичагов привез триста осетров из Аральского моря на станцию Илийск. Осетров-переселенцев бережно выпустили в реку. В ней оказалось все для того, чтобы осетры почувствовали себя хорошо на новой родине. Прошло пятнадцать лет и аральские осетры стали илийскими. Скоро они сделаются промысловой рыбой.
   Сазан — самая обычная рыба в реке Или. Но мало кто знает, что раньше сазанов здесь не было. Это тоже переселенцы, но попали они в Или совсем не по воле человека, а самовольно! В восьмидесятых годах прошлого века алма-атинский мельник Богданов привез из озера Иссык-Куль живых сазанов и выпустил их в свой пруд около города Верного. Рыба начала быстро размножаться. Но мельник думал только о своем личном благополучии и никому не давал рыбачить в пруду.
   Прошло несколько лет. Сазаны размножились в маленьком пруду в огромном количестве. Вероятно, они все погибли бы от перенасыщения водоема, но однажды разразилась гроза. Ливень продолжался несколько часов. Горные речки вздулись и бешено ворочали камни по дну. Плотина на мельнице Богданова не выдержала напора и прорвалась. Тысячи сазанов устремились вниз по течению и достигли реки Или.
   Теперь сазанов развезли по всем крупным водоемам Казахстана и сазан сделался основой рыбного промысла Прибалхашья. Его улов составляет семьдесят процентов общего улова рыбы. За последние двадцать лет добыто в Казахстане два миллиона центнеров сазана.
   Зеркальный карп, сибирский елец, черноморская кефаль, севрюга и другие рыбы-переселенцы появились и появляются в новых озерах, реках и морях Казахстана. В Бухтарминское водохранилище предполагают выпустить из лососевых сига и рипуса, а в Балхаш и Ала-Куль — судака. С Амура в Или ценную рыбу толстолобика и белого амура, который три раза в лето мечет икру. Но этого мало, повышаются и кормовые качества наших водоемов: из Аральского моря на Балхаш предполагают привезти бокоплавов-гамарусов, а из Каспийского моря — моллюсков.

* * *

   Долго защищал молодой охотовед Аркадий Слудский свой план заселения водоемов Казахстана американским зверьком — ондатрой. Но большинство было не на его стороне. Авторитет старых ученых был слишком велик, а они боялись, что иноземный зверек нанесет ущерб водному хозяйству, прорывая плотины и уничтожая рыбу. Но Слудский все же выпустил ондатр в озера около Кзыл-Орды, а охотоведы Назаров и Рябов — в устье реки Или.
   Шли годы, жалоб на прорытие плотин не поступало. Тревожные голоса об ондатре стали постепенно стихать. Иноземные зверьки быстро размножились.
   Прошло пятнадцать лет.
   Едва сгустятся сумерки над тростниковыми зарослями в устье Или, как всюду слышатся всплески и шорохи. Это огромные водяные крысы — ондатры начинают свою ночную жизнь. Спокойная гладь потемневшей воды разрезается быстро плывущим зверьком, а там еще и еще — во всех направлениях плывут ондатры, вылезают на берег и поедают принесенный в зубах тростник.
   Плавает ондатра по-лягушачьи, прижимая передние лапки к брюшку и работая одними задними. Если укрыться где-нибудь в тростниках на берегу озера и терпеливо ждать, принося себя в жертву комарам, то можно увидеть вечером замечательное свойство этого зверька.
   Кругом тихо. Ондатра бесшумно появляется из воды и быстро плывет к берегу. Сначала она высовывает из воды один нос, затем часть головы, а когда осмелеет, то и часть спинки. Но вот зверек подплывает к берегу и вылезает совершенно сухим, словно это не он только что вынырнул из воды.
   В чем же дело?
   Оказывается, мех у ондатр настолько жирный и густой, что совершенно не намокает.
   Зверек уселся на задние лапки, сладко зевнул, топорща усы и закрывая пуговки глаз. С ожесточением он начинает чесать передней лапкой брюшко, при этом так комично морщится и гримасничает, что смех неудержимо овладевает вами. Малейший шорох и в ответ слабый всплеск воды — ондатры уже нет на берегу, и только медленно расходятся круги на воде.

 
   Неузнаваемо изменился вид озер, в которых живут ондатры. Из воды поднимаются кучи мелко нагрызенного тростника. Это ондатровые хатки — их жилища зимой и летом.
   Когда морозный ветер несет по степи снежную поземку, все живое спешит укрыться куда-нибудь в затишье. Но ондатра в своей хатке не боится ни мороза, ни ветра. Все семейство живет в теплом гнезде над льдом. Из хатки в воду сделана прорубь и зверьки все время поддерживают ее, не давая ей замерзнуть.
   Всю зиму ондатры достают со дна корневища тростника и другие водяные растения. Нырнув на дно, они отгрызают там корневище или молодой стебель, но при этом не захлебываются. Их губы плотно сжаты, а передние зубы резцы настолько выдвинуты наружу, что они могут ими грызть, не открывая рта.
   Прошло десять лет. Однажды ранним летним утром жители небольшого поселка рыбаков в устье реки Или — Джельтуранги услышали шум двухмоторного транспортного самолета. Зеленоватая машина послушно села на дорожку, расчищенную среди тростников. Она прилетела сюда за необычным грузом.