Страница:
Вы что — ветеринары? — рассмеялся Святой. — Ну ладно, блатные с гражданки юшкухи приносят. Но вы…
— Все имеет под собой биографическую основу! — подался к нему Скуридин. — Вот Слон, к примеру…
— Что Слон? Про себя расскажи взводному, — глухо протрубил Голубев, пряча притушенный бычок.
— Мы одежду гражданскую сдавали, — не обращая внимания на сержанта, продолжал москвич. — Стоим рядком у склада, прапор по одному запускает, туфтяк гонит: мол, все запакуем и по домам отошлем. А у ворот «деды» собрались, отнимают у нас гражданку, кто артачится — в морду. Голубев подошел и тут же в пятак схлопотал: кроссовки отдавать не хотел. Кроссовки, товарищ старший лейтенант, хреновые, одно только название. А Голубев уперся рогом: не сниму, и все тут. Ну ему еще разок торец шлифанули. Тогда он лапищами за железяку какую-то схватился, вырвал ее с мясом и пошел «дедов» гвоздить! — От восторга Скуридин даже проиллюстрировал свой рассказ размашистыми жестами. — По хребтам, по чайникам… Молотит, блин, всех без разбора.
Куликово поле… «Деды» пищат: «Скотина, нам же домой, а не в госпиталь!..» К прапору на склад ломятся! Прапор перепугался, никого не пускает, караул, — орет, — вызывайте.
Слон носится, кричит: «Всем гробы красным обобью». Потеха! Насилу угомонился. Ну вот… Поуползали «деды», но пригрозили: «Вешайся, „дух“, мы тебе этого не простим!»
Мы в карантине курс молодого бойца проходили. Жили на первом этаже нашей казармы, да там и сейчас карантин…
Скуридин сделал паузу, давая понять, что переходит к самому интересному.
— Ночью пробралась компания «дедов» и к нам. Двери в карантине после отбоя запираются. С нами двое сержантиков только что из учебки и дневальный на тумбочке. «Деды» дверь долбают сапогами, вопят: «Отдайте нам этого Слона, иначе всех вас уроем». Сержанты, что салажата, испугались, дежурному звонить собрались.
— Ты, Скуридин, себя не забывай! — напомнил Серегин, пробравшийся поближе к командиру.
— Я про Слона…
— Сам уделался со свистом. Забился в сушилку! — перехватил повествование неуемный младший сержант Серегин. — Про челюсть сломанную что-то гугнил!
— Лажу прешь, Колян. Не было такого! — пытался перечить посрамленный Скуридин.
— Не впаивай старшему лейтенанту мозги! — оборвал его Серегин и перехватил эстафету. — Прут «деды», хай подняли, что дверь сломают. У нас душа в пятках. По рылу схлопотать не очень хочется. А Голубь в одних трусах по коридору рассекает, смотрит, как мы мечемся. Ходил, ходил, потом дневального с тумбочки снял. — Серегин переставил автомат, показывая, как это было. — Тумбочку приподнял, она здоровенная, не из фанеры, а из дерева, разогнался и ею в дверь! Точь-в-точь тараном…
— У меня был похожий случай! — неожиданно вставил Святой и усмехнулся. Вспомнился ему бравый солдат Швейк с его знаменитым: «Аналогичный случай был в нашем полку».
— Да ну! — искренне удивился Серегин. — Расскажите!
— Нет, давай ты до конца боевик свой доводи…
— Дверь Слон вынес! «Деды» врассыпную! Усекли, что тумбочкой по голове схлопотать — вовек не поправиться.
Кому на дембель придурком идти хочется. Вот Вася и стал Слоном. — Серегин похлопал Голубсва по плечу. — Строгий, но справедливый!
— Ты, Колька, про пчелок давай! — смутился укротитель «дедов».
— Офигели, зачем товарищу старшему лейтенанту стучать! — осекся Серегин.
— Давай выкладывай! Дорога долгая. Надо же мне знать, какими головорезами командую! — иронично заметил развеселившийся Святой. — Вот Голубева я дразнить уже не буду. Рэмбо!
Незаметно проснувшийся взвод собрался около своего командира. Солдаты сели в проходе, подложив под себя рюкзаки.
— Напился Серегин в увольнении, — нехотя начал Скуридин. — Вернулся в часть на полусогнутых. У КПП командир дивизии стоит. Сгреб Коляна, трясет: «Из какого подразделения? Позор! Пьяный спецназовец хуже свиньи…»
«Свинья — животное с наиболее развитым интеллектом, — авторитетно заметил Серегин. — Французы их обучают трюфеля рыть, а англичане на таможне наркотики искать натаскивают».
— Колошматит Коляна, — взахлеб тараторил Скуридин. — Посинел комдив от злости…
— Выбирай выражения, трещотка. О командире дивизии говоришь! — одернул Голубев — ..А Серегин ему: «Мертвые пчелы не жужжат!» И все!
Взрыв хохота потряс мрачные внутренности транспортника. Громче всех гоготал сам Серегин.
Святой понимал, что должен сказать нечто назидательное о недопустимости пьянства в войсках, но сам смеялся до колик в животе. Отдышавшись, он все-таки выдавил:
— Попадешься, Серегин, я тебе лично клизму литров на пять ввинчу и в клозет сутки пускать не буду!
— Заметано, товарищ старший лейтенант! С киром завязал. У меня трагедия в тот «увал» приключилась…
— Трагедия? Трави про трагедию! — В предвкушении очередного прикола Серегина Святой подобрел. — Курите, парни, кому невтерпеж! Одну сигарету на троих, не больше.
Щелкнули зажигалки, в сумраке затрепетали язычки пламени.
— Подругу я снял. Посылали нас в подшефный детский садик заборы красить… Лафа и расслабуха. День бичевали, а как уходить — начальница пайкой угостить нас решила. Детки распущенные, кашки армейской не пробовали… Мы в столовку. Слон своим чебуреком в тарелку уткнулся, а я барышню кадрить!..
Слушатели притихли. Эту эпопею Серегин, видимо, выдавал впервые.
— Такой экземпляр! — с восторгом выдохнул младший сержант. — Двадцать восемь лет…
— Пенсионерка!! — презрительно фыркнул Скуридин.
— Прикрой хлеборезку! — зашикали на него.
— Параметры по мировому стандарту: ноги от ушей, халат на груди не застегивается, глаза как триплексы. Я заторчал! Слон пайку детскую уминает, Пашка компота надулся и кемарит, а я цыпу обхаживаю! — чмокнул губами Серегин и сделал паузу.
— Ближе к делу, Колька! Конкретнее… — застонали ребята, предчувствуя развязку.
— Звали ее удивительным именем — Виолетта! «Павшая», между прочим, в переводе с греческого! — блеснул эрудицией Серегин. — Все в масть, пацаны, шло. Телефончик мне оставила, предупредила, что замужем. Но не стенка, отодвинуть можно. Короче, договорились: в «увал» очередной иду — сразу с ней контактируюсь! Слон, дай затянуться, дыхание сперло. Перехожу к драматическому финалу несостоявшейся любви… — Сержант облизал губы и пыхнул сигаретой, тяжело вздохнул. — Встретились мы в скверике. Время — полдень, впереди восемь часов сказки. Виолетта от меня балдеет…
— Во баки Колька заливает! — не выдержал кто-то накала рассказа.
— На скамейке впилась в меня! Клянусь, мужики, целует взасос, аж кислород перекрывает! Обмусолила всего. Потом говорит: «Пойдем к подруге. У нее муж водилой междугородных автобусов работает, сейчас в рейсе! На работу забегу, предупрежу напарницу, чтобы прикрыла, если мой благоверный названивать будет!» Братаны! Я горю! Такая женщина в руки плывет! Это вам не со шмарами подзаборными…
«Подожди меня на скамеечке», — говорит. Я к ней: «Давай поцелуемся, любимая! Хочу сохранить вкус твоих губ, чтобы не умереть с тоски, ожидая тебя…»
— Во дает! Я — не Лермонтов, не Пушкин, я блатной поэт Кукушкин, — вставил Голубев с явным неодобрением.
— Она в это время губы помадой красила. Я как сказал…
Виолетта на меня! — Серегин демонстративно вытер несуществующий пот со лба. — Минут десять.., как пиявка — отвечаю! Я весь в сердцах! Башка звенит, воздуха не хватает, гляделки под лоб закатились — полный отвал! Смотрю, подруга белугой как заревет! Что такое? Спрашиваю: «Любимая, кто тебя обидел? Мужа боишься, так я его, козла ревнивого, построю и по струнке ходить заставлю». А она мне в физиономию помадой тычет, сопли размазывает: "Смотри, что она сделала, пока мы целовались. Помада французская «Ив Роше». Глядь, а от этой чертовой помады огрызок остался, и тюбик пластмассовый покусан, весь в трещинках таких маленьких… — Серегин сузил глаза, а затем широко раскрыл их. — У ног моей герлы падла шелудивая стоит — псина вроде полысевшей болонки. Морда наглая, глаза хитрые, и обрубленным хвостом повиливает. Облизывается, зараза. Она к помаде подкралась — Виолетта ее в руках держала и, чтобы меня приобнять, опустила вниз руку — псина помаду и слопала. А говорят, косметику из собачьего жира делают. Вранье! — Серегин с сожалением вздохнул и горестно покачал головой. — Мне бы промолчать или посочувствовать.
Я ржать начал. Ой и болван я! Виолетта кипеж подняла.
Ножками топает, вопит на меня: «Солдафон бесчувственный!» А я остановиться не могу. Взгляну на псину и опять от смеха помираю. Подруга потопталась около меня и убежала…
— Правильно сделала, — мрачно пробасил Голубев.
— Что оставалось брошенному воину? — задал риторический вопрос Серегин. — Назюзюкаться! Отправился я на вокзал посмотреть, не изменилось ли расписание моего дембельского поезда, заглянул в буфет, с бичами местными перезнакомился, взяли по «сотке», еще накатили пивком, и понеслось… Как до части добрался? Не помню. Запросто мог оказаться в Ленинграде, в чужой квартире. Сильнейшее отравление с риском для измотанного службой организма заработал…
— Всю «губу» заблевал! — продолжал комментировать командир отделения. — Не умеешь пить — не пей…
Замечания Голубева достигли цели. Серегин фальцетом заголосил:
— Слон, ты мертвого достанешь. Человек драму жизни перед друзьями открывает! Душу наизнанку выворачивает, а ты квакаешь. Нет, не зря тебя Слоном прозвали! Толстокожий ты! Точно слон, только со спиленными бивнями. Пельмень уральский примороженный, — сыпал ругательствами Серегин на потеху снецназовцам.
Транспортники летели в темном небе, словно огромные ночные птицы. Проблески сигнальных огней вспыхивали и гасли через равные промежутки времени, высвечивая на черном небосводе пульс военных самолетов.
Под сенью железных крыльев, как потусторонние видения, распластались просторы азиатских пустынь, бугрились отроги хребтов, горные массивы. Огни городов и поселков редкими пятнами прорывали фантастическое темное пространство, напоминая о том, что здесь все-таки живут люди, а не призраки.
Солдаты поутихли. Усталость брала свое. Задремал незадачливый донжуан Серегин, по-столичному интеллигентно посапывал Скуридин. Вытянулся через весь проход архангелогородец Иван Ковалев, придавив плечом Пашу Черкасова.
«Куда посылают генералы этих ребят? Пропади все пропадом… Ош! Шипящее название у этого города, змеиное!» — блуждали мысли, обрывки фраз в голове у Святого.
— Быстрее, что вы, как мухи по стеклу, ползаете. Снимайте крепления! Механики, проверьте все. Никаких остановок на марше! — Подполковник переходил от одной боевой машины к другой, нервно пинал носком сапога скаты.
За ним гурьбой передвигались офицеры, словно за каким-нибудь генерал-аншефом на старинном полотне. Для полноты картины не хватало только треуголок и бакенбард.
Майор Виноградов все допытывался:
— Задачи, товарищ подполковник, нам определены?
— Отстань, Виноградов! Какие задачи? Выдвинуться к городу… — неуверенно отвечал Орлов. — Руководство республики обратилось с просьбой к армии помочь в защите мирного населения. Командующий округом доверил эту миссию нам…
— В Тбилиси тоже доверили! — мрачно произнес майор. — Десантников эсэсовцами после этого называли. Дебилизм, комбат, полнейший. Есть внутренние войска, милиция…
— Завел старую шарманку! — скривился точно от зубной боли Орлов. — Расквартируемся, разберемся в ситуации, а потом поговорим на интересующие тебя темы. Не первый год кашу жуешь, ветеран воздушно-десантных войск, а зудишь похуже сварливой старухи. Пора привыкнуть разнимать дерущихся!
— За-дол-ба-ло, — по слогам произнес командир роты, — роль полицейского исполнять! В данный момент мы кому подчиняемся — Москве или местным деятелям?
— Конечно, Москве! — убежденно ответил Орлов. — Мы же — Советская Армия.
— Советская? — переспросил Виноградов. — Так какого рожна мы тут делаем? Ты ведь был, комбат, в Фергане. Кончилась советская власть в Средней Азии, а может, никогда ее здесь и не было. Всюду местные баи да ханы: захотят — помилуют, захотят — казнят! Мы опять, как в Афгане, крайними окажемся!
— Растрясло тебя в воздухе. Посиди в тенечке! — устало ответил комбат, хотя прекрасно понимал, что это горькая правда.
Пронзительный скрежет металла и вой двигателя «бээрдээмки» смешались в невыносимую для человеческого уха какофонию. Водитель одной из машин в спешке не справился с управлением и, вместо того чтобы плавно спуститься на твердую землю, забрал влево.
Боевая разведывательная десантная машина неуклюже, заваливаясь набок, падала, словно в замедленной съемке.
Наконец рухнула. Даже поврежденная, «бээрдээмка» продолжала испускать струи сизоватого дыма и вращать колесами.
Подполковник Орлов опрометью бросился к опрокинувшейся машине. Из люка высунулся по пояс водитель. Он хватался за зачехленный ствол пулемета, пытаясь выползти наружу, но что-то мешало ему это сделать.
Молодое лицо, страдальчески искривившееся от боли и испуга, было запачкано кровью.
— Сынок, ты цел? — Подполковник подхватил парня под мышки.
— Ногам больно… — простонал тот.
Подбежавшие люди обступили БРДМ.
— Зажало чем-то? — легонько потянул Орлов водителя на себя.
— Ошибся о рычаги управления… — прошептал солдат, стискивая зубы, чтобы не закричать.
Словно врач, принимающий роды, Орлов осторожно вытягивал парня из круглого отверстия люка. Ему пытались помочь, но он взглядом показал — не надо, я сам.
Видимых повреждений у водителя не было, но ноги безжизненными плетьми сорвались с кромки люка и, щелкнув каблуками сапог, упали на бетон взлетной полосы. Подоспевший санинструктор суетливо ощупывал солдата.
— Одеяла принесите! — закричал Орлов. — Шевелитесь!
В Мою машину его и в ближайшую больницу!
Тут появился человек в гражданской одежде, которого в суматохе никто не замечал. Несмотря на жару, на нем был официальный костюм-тройка. Мужчина наклонился к подполковнику и строго произнес:
— Ближайшая больница в городе. Но отправлять туда солдата небезопасно.
— Вы кто? — спросил Орлов.
— Второй секретарь обкома партии. Послан лично первым встретить вас! — Слово «первым» чиновник подчеркнул голосом.
На подполковника это не произвело никакого впечатления.
— Сабит Малалатов! — представился партийный босс.
Вид второго секретаря, его надутые гладко выбритые щеки, степенные манеры, пухлые руки, сцепленные на животе, традиционная униформа «партайгеноссе» разозлили Орлова.
— Но вы же добрались до аэродрома! — с вызовом сказал подполковник, неодобрительно разглядывая представителя партийной элиты Ошской области. — Маскироваться, судя по всему, вам не пришлось!
— Я местный! — Маслянистая улыбочка расплылась по широкому как блин азиатскому лицу. — В городе и окрестностях очень неспокойно, товарищ военный… Оставьте солдата на аэродроме. Здесь он будет в безопасности. Или самолетом отправьте обратно. Кроме того, больница переполнена, медикаментов не хватает, врачи вряд ли окажут ему необходимую помощь! До свадьбы заживет! Верно? — Киргиз с наигранным состраданием нагнулся над солдатом и протянул руку, чтобы прикоснуться к раненому.
Но Орлов остановил его.
— Мой парень и еще двое поедут в Ош на вашей машине, — неприязненно заявил он. — Вы лично проследите за его размещением и лечением в больнице.
— Первый определил мне иные функции! — высокопарно заявил киргиз и стал буравить подполковника своими узкими азиатскими глазками.
— Какие же? — язвительно спросил Орлов.
— Осуществлять общее политическое руководство. Проконсультировать о местной специфике. Проводить до объектов, которые необходимо взять под охрану…
— Забирайте солдата — ив больницу… Виноградов, выдели двоих для охраны второго секретаря!
— Есть, товарищ подполковник! — козырнул майор.
— Это самоуправство, — надулся «партайгеноссе» и стал похож на объевшегося зерном тушканчика. Его щеки затряслись мелкой дрожью. — Вы игнорируете партийное руководство! Мы будем жаловаться в Главное политуправление и командующему округом! Подполковник, вы рискуете…
Орлов подошел вплотную к киргизу, деликатно взял его за лацкан пиджака и притянул к себе.
— У вас с людей кожу живьем сдирают! Детей насилуют… — Подполковник все сильнее оттягивал лацкан пиджака, заставляя партийца пригибаться. — В этом ваша национальная специфика? Так я ее по Фергане знаю! Риском меня тоже пугать не стоит! Это уже специфика моей службы! Поняли, товарищ второй секретарь?
Киргиз с натужным пыхтением пробовал освободиться из крепких рук подполковника.
— Приказы я получаю от командира полка. Пока имею один: произвести разгрузку и ждать дальнейших указаний, — продолжал Орлов. — Поэтому советую вам побыстрее убраться с аэродрома и в точности исполнить мою просьбу. Настоятельно прошу позаботиться о солдате, товарищ второй секретарь! Через полтора часа, если поступит команда, моя колонна войдет в город. Первое место, которое я посещу, будет больница и палата, где разместят бойца. Вы улавливаете?
Шофер партийного босса вышел из черной «Волги» и буквально разинул рот, наблюдая, как его шефа мутузит какой-то подполковник.
Майор Виноградов, возле которого стоял изумленный «лейб-кучер», деликатно тронул его за подбородок.
— Закрой рот, дружище! Ворона влетит, — сказал он с издевательской заботливостью.
— Ага! — клацнул зубами шофер. Его глаза чуть не выпадали из орбит. Происходило неслыханное: второе лицо в области отчитывал простой офицер. У верного нукера коммунистического бая такое ну никак не укладывалось в голове.
— Бегом к своей тачанке заводить мотор! — шепнул ему Виноградов. — Даю тебе полминуты. Не успеешь — раздавлю обкомовскую «Волгу» БРДМом. Ферштейн?
— Так точно, товарищ майор! — встал по стойке «смирно» шофер.
— Не забыл службу! Молодец! — Виноградов одобрительно похлопал водителя по животу, который не уступал чреву второго секретаря. — Постой! — задержал майор перепуганного шофера. — В городе скверно?
— Чего? — не понял тот.
— В городе что творится?
— А!.. — махнул рукой шофер. Жест этот, по всей видимости, должен был означать: словами происходящее не опишешь.
— В машину, уважаемый, и хана своего забрать не забудь.
Нам такое дерьмо и даром не нужно!
Последнюю фразу Виноградов сказал вполголоса, чтобы расслышали только свои.
— Майор, прекратите безобразие, — вмешался в разговор своим начальственным баритоном подполковник.
Святой знал: это представитель второго отдела штаба округа, прикомандированный к батальону.
Подполковник симпатий не вызывал. Спецназовцы вообще недолюбливали чужаков, тем более штабистов. А Виноградову удалось разведать, что худой как жердина подполковник с изрытым глубокими оспинами лицом — кадровый сотрудник ГРУ, а точнее — его третьего отдела, занимающегося экстремистами и террористами.
Гэрэушник держался обособленно, демонстрируя свою принадлежность к касте избранных. С офицерами он не общался, холодно отвечал на приветствия, еле открыв рот, словно тот был набит драгоценными камнями, которые подполковник боялся обронить.
Острословы окрестили гэрэушника мультяшной кличкой Гоблин. Подполковник действительно напоминал это фантастическое существо нескладной фигурой, хмурым взглядом и особенно верхней выступающей челюстью, украшенной жиденькими, соломенного цвета усами.
— Заплечных дел мастер! — поставил сокрушительный диагноз майор Виноградов. — От одного взгляда расколешься, ну а если улыбнется…
Почувствовав поддержку со стороны тощего подполковника, киргиз резко рванул лацкан пиджака. Орлов намеренно ослабил хватку, и партиец от рывка потерял равновесие.
Всей массой своего грузного тела второй секретарь пошел назад, не удержался на ногах и упал на спину, что-то выкрикнув при этом по-киргизски.
— Не ушиблись? — участливо поинтересовался Орлов. — Машина подана!
Поверженный «партайгеноссе» под сдавленный смех солдат и офицеров поспешно ретировался в «Волгу», где на заднем сиденье уже лежал травмированный спецназовец.
Машина взвизгнула протекторами и рванула с места. У ее заднего бампера, почти касаясь никелированного металла броней, стоял БРДМ, из люка которого высовывался невозмутимый майор Виноградов.
— Чуть краску мне не поцарапал. Лихач! — сокрушенно сказал он, очутившись на земле и озабоченно осматривая нос боевой машины. — Привыкли ездить с мигалками по открытым трассам!
Красный от ярости гэрэушник немедленно принялся прилюдно отчитывать Орлова:
— Как вы посмели из второго секретаря дурака сделать?
Да еще в присутствии подчиненных! Это прямой подрыв дисциплины! Я доложу в своем рапорте о вашем поведении!
Комбат достал из нарукавного кармана коробок, вынул спичку и принялся чистить ухо.
— Пробки, товарищ подполковник. Как посадка, так сразу пробки в ушах образуются. Что за напасть… Стыдобища! Все равно что моряк, страдающий морской болезнью.
Перед солдатами неудобно, ей-богу! — удрученно бормотал Орлов, давая понять Гоблину, что пробки в ушах — его главная забота на данный момент.
— Придурка из себя корчишь, комбат! — прошипел гэрэушник. — Самоуправством занимаешься! Куда солдата отправил? Он на твоей совести! Там русских режут! Узбеков!
Сводки не читал?
— В руках ваши поганые сводки не держал! — огрызнулся Орлов. — Ты, подполковник, не ори! Знаю я вас, бойцов невидимого фронта. Штаны просиживаете по кабинетам. Ни одного события предотвратить не смогли. КГБ, МВД, ГРУ… — никто вовремя не сработал! Позволили распоясаться разной дряни! Пожарники! Прибегаете тогда, когда уже тушить нечего! Занимайте свое место в БРДМ и не путайтесь под ногами!
У подполковника по прозвищу Гоблин нервно задергалась щека.
— Клевета! — взвизгнул он. — Начитались всяких «Огоньков». Все национальные конфликты спровоцированы из-за рубежа…
— Хорош мозги впаивать! — брезгливо отмахнулся от набивших оскомину речей Орлов. — Самый захудалый замполит постесняется нести такую чушь. Кто-то стравливает людей, чтобы власть удержать!
— Вы на что намекаете? — свистящим шепотом спросил подполковник. — Комбат, вы партийным и государственным органам вменяете организацию погромов?
Орлов пошел на попятную. Такие обвинения могли повлечь за собой серьезные последствия, вплоть до… Конечно, не до расстрела, как когда-то, и не до тюрьмы или психушки, как в совсем недавние времена, но до увольнения из армии. А без нее комбат своей жизни не представлял.
— Ваши домыслы оставьте при себе! — бросил Орлов. — Ничего такого я не говорил! Вон все вокруг подтвердят!
Толпа поддержала своего командира гулом голосов:
— Не шейте комбату политику… Командир прав — мы затычки в каждой дырке… Отстаньте от него, товарищ подполковник!
Гоблин растерянно оглянулся. С такой волной неприязни ему еще не приходилось сталкиваться. Он напыщенно выпятил нижнюю губу, разгладил жидкие усики, метнул в Орлова недвусмысленный взгляд и, слегка сутулясь, с прижатыми к туловищу руками засеменил прочь.
— Смотри, Святой! Гоблин грабли к телу тиснет! — тихо сказал Виноградов.
— Ну и что?
— Как что? Первейший признак неискреннего, скрытного человека… — по-детски радуясь своему открытию, объявил командир роты.
— Откуда ты выкопал это?
— Ломброзо, величайшего психолога-криминалиста, читать надо. Темнотища! — Майор ткнул Святого кулаком в бок. — Человек — открытая книга, но не всякий понимает ее словеса!
— Кто-то из восточных мудрецов?
— Точно! Великий халдей и звездочет, астроном-прорицатель халифа правоверных, бездомный дервиш в голубом берете ибн-Виноградов подарил миру сии словеса! — с лукавой улыбкой выпалил майор. — Добро! Хватит хохмить, Дмитрий! Твои будут головными в колонне!.. До города полтора часа ходу…
— Пулеметы расчехлять?
— Комбат скажет. Я думаю — да! Предельно внимательным будь на въезде и улицах. Могут бросать бутылки с бензином. В Фергане два экипажа сожгли! Без надобности не высовывайся. Под броней надежнее. Мин пока здесь ставить не научились! Что еще? — Виноградов наморщил лоб. — Вроде все. За тобой идет весь батальон!
— — Карты города нет! Куда продвигаться? Может, зря Орлов местного отшил? Заблудимся!
— У Гоблина есть карта. С ним связь держи, частоты он укажет. Формально руководит действиями батальона он. Так Орлову из округа приказали через командира полка. — Майор раскрутил флягу с водой и сделал глоток.
Тонкая струйка повисла капельками на выступившей щетине.
— Спецзадание… — протянул Виноградов и вытер подбородок. — Ох и не люблю я всякие спецзадания! Поставят кольцом вокруг обкома, и сиди, глазей на бесчинства.
— Нет, здесь что-то посерьезнее! — с сомнением покачал головой Святой. — Целый батальон перебросили. Транспортники гоняли…
— Все имеет под собой биографическую основу! — подался к нему Скуридин. — Вот Слон, к примеру…
— Что Слон? Про себя расскажи взводному, — глухо протрубил Голубев, пряча притушенный бычок.
— Мы одежду гражданскую сдавали, — не обращая внимания на сержанта, продолжал москвич. — Стоим рядком у склада, прапор по одному запускает, туфтяк гонит: мол, все запакуем и по домам отошлем. А у ворот «деды» собрались, отнимают у нас гражданку, кто артачится — в морду. Голубев подошел и тут же в пятак схлопотал: кроссовки отдавать не хотел. Кроссовки, товарищ старший лейтенант, хреновые, одно только название. А Голубев уперся рогом: не сниму, и все тут. Ну ему еще разок торец шлифанули. Тогда он лапищами за железяку какую-то схватился, вырвал ее с мясом и пошел «дедов» гвоздить! — От восторга Скуридин даже проиллюстрировал свой рассказ размашистыми жестами. — По хребтам, по чайникам… Молотит, блин, всех без разбора.
Куликово поле… «Деды» пищат: «Скотина, нам же домой, а не в госпиталь!..» К прапору на склад ломятся! Прапор перепугался, никого не пускает, караул, — орет, — вызывайте.
Слон носится, кричит: «Всем гробы красным обобью». Потеха! Насилу угомонился. Ну вот… Поуползали «деды», но пригрозили: «Вешайся, „дух“, мы тебе этого не простим!»
Мы в карантине курс молодого бойца проходили. Жили на первом этаже нашей казармы, да там и сейчас карантин…
Скуридин сделал паузу, давая понять, что переходит к самому интересному.
— Ночью пробралась компания «дедов» и к нам. Двери в карантине после отбоя запираются. С нами двое сержантиков только что из учебки и дневальный на тумбочке. «Деды» дверь долбают сапогами, вопят: «Отдайте нам этого Слона, иначе всех вас уроем». Сержанты, что салажата, испугались, дежурному звонить собрались.
— Ты, Скуридин, себя не забывай! — напомнил Серегин, пробравшийся поближе к командиру.
— Я про Слона…
— Сам уделался со свистом. Забился в сушилку! — перехватил повествование неуемный младший сержант Серегин. — Про челюсть сломанную что-то гугнил!
— Лажу прешь, Колян. Не было такого! — пытался перечить посрамленный Скуридин.
— Не впаивай старшему лейтенанту мозги! — оборвал его Серегин и перехватил эстафету. — Прут «деды», хай подняли, что дверь сломают. У нас душа в пятках. По рылу схлопотать не очень хочется. А Голубь в одних трусах по коридору рассекает, смотрит, как мы мечемся. Ходил, ходил, потом дневального с тумбочки снял. — Серегин переставил автомат, показывая, как это было. — Тумбочку приподнял, она здоровенная, не из фанеры, а из дерева, разогнался и ею в дверь! Точь-в-точь тараном…
— У меня был похожий случай! — неожиданно вставил Святой и усмехнулся. Вспомнился ему бравый солдат Швейк с его знаменитым: «Аналогичный случай был в нашем полку».
— Да ну! — искренне удивился Серегин. — Расскажите!
— Нет, давай ты до конца боевик свой доводи…
— Дверь Слон вынес! «Деды» врассыпную! Усекли, что тумбочкой по голове схлопотать — вовек не поправиться.
Кому на дембель придурком идти хочется. Вот Вася и стал Слоном. — Серегин похлопал Голубсва по плечу. — Строгий, но справедливый!
— Ты, Колька, про пчелок давай! — смутился укротитель «дедов».
— Офигели, зачем товарищу старшему лейтенанту стучать! — осекся Серегин.
— Давай выкладывай! Дорога долгая. Надо же мне знать, какими головорезами командую! — иронично заметил развеселившийся Святой. — Вот Голубева я дразнить уже не буду. Рэмбо!
Незаметно проснувшийся взвод собрался около своего командира. Солдаты сели в проходе, подложив под себя рюкзаки.
— Напился Серегин в увольнении, — нехотя начал Скуридин. — Вернулся в часть на полусогнутых. У КПП командир дивизии стоит. Сгреб Коляна, трясет: «Из какого подразделения? Позор! Пьяный спецназовец хуже свиньи…»
«Свинья — животное с наиболее развитым интеллектом, — авторитетно заметил Серегин. — Французы их обучают трюфеля рыть, а англичане на таможне наркотики искать натаскивают».
— Колошматит Коляна, — взахлеб тараторил Скуридин. — Посинел комдив от злости…
— Выбирай выражения, трещотка. О командире дивизии говоришь! — одернул Голубев — ..А Серегин ему: «Мертвые пчелы не жужжат!» И все!
Взрыв хохота потряс мрачные внутренности транспортника. Громче всех гоготал сам Серегин.
Святой понимал, что должен сказать нечто назидательное о недопустимости пьянства в войсках, но сам смеялся до колик в животе. Отдышавшись, он все-таки выдавил:
— Попадешься, Серегин, я тебе лично клизму литров на пять ввинчу и в клозет сутки пускать не буду!
— Заметано, товарищ старший лейтенант! С киром завязал. У меня трагедия в тот «увал» приключилась…
— Трагедия? Трави про трагедию! — В предвкушении очередного прикола Серегина Святой подобрел. — Курите, парни, кому невтерпеж! Одну сигарету на троих, не больше.
Щелкнули зажигалки, в сумраке затрепетали язычки пламени.
— Подругу я снял. Посылали нас в подшефный детский садик заборы красить… Лафа и расслабуха. День бичевали, а как уходить — начальница пайкой угостить нас решила. Детки распущенные, кашки армейской не пробовали… Мы в столовку. Слон своим чебуреком в тарелку уткнулся, а я барышню кадрить!..
Слушатели притихли. Эту эпопею Серегин, видимо, выдавал впервые.
— Такой экземпляр! — с восторгом выдохнул младший сержант. — Двадцать восемь лет…
— Пенсионерка!! — презрительно фыркнул Скуридин.
— Прикрой хлеборезку! — зашикали на него.
— Параметры по мировому стандарту: ноги от ушей, халат на груди не застегивается, глаза как триплексы. Я заторчал! Слон пайку детскую уминает, Пашка компота надулся и кемарит, а я цыпу обхаживаю! — чмокнул губами Серегин и сделал паузу.
— Ближе к делу, Колька! Конкретнее… — застонали ребята, предчувствуя развязку.
— Звали ее удивительным именем — Виолетта! «Павшая», между прочим, в переводе с греческого! — блеснул эрудицией Серегин. — Все в масть, пацаны, шло. Телефончик мне оставила, предупредила, что замужем. Но не стенка, отодвинуть можно. Короче, договорились: в «увал» очередной иду — сразу с ней контактируюсь! Слон, дай затянуться, дыхание сперло. Перехожу к драматическому финалу несостоявшейся любви… — Сержант облизал губы и пыхнул сигаретой, тяжело вздохнул. — Встретились мы в скверике. Время — полдень, впереди восемь часов сказки. Виолетта от меня балдеет…
— Во баки Колька заливает! — не выдержал кто-то накала рассказа.
— На скамейке впилась в меня! Клянусь, мужики, целует взасос, аж кислород перекрывает! Обмусолила всего. Потом говорит: «Пойдем к подруге. У нее муж водилой междугородных автобусов работает, сейчас в рейсе! На работу забегу, предупрежу напарницу, чтобы прикрыла, если мой благоверный названивать будет!» Братаны! Я горю! Такая женщина в руки плывет! Это вам не со шмарами подзаборными…
«Подожди меня на скамеечке», — говорит. Я к ней: «Давай поцелуемся, любимая! Хочу сохранить вкус твоих губ, чтобы не умереть с тоски, ожидая тебя…»
— Во дает! Я — не Лермонтов, не Пушкин, я блатной поэт Кукушкин, — вставил Голубев с явным неодобрением.
— Она в это время губы помадой красила. Я как сказал…
Виолетта на меня! — Серегин демонстративно вытер несуществующий пот со лба. — Минут десять.., как пиявка — отвечаю! Я весь в сердцах! Башка звенит, воздуха не хватает, гляделки под лоб закатились — полный отвал! Смотрю, подруга белугой как заревет! Что такое? Спрашиваю: «Любимая, кто тебя обидел? Мужа боишься, так я его, козла ревнивого, построю и по струнке ходить заставлю». А она мне в физиономию помадой тычет, сопли размазывает: "Смотри, что она сделала, пока мы целовались. Помада французская «Ив Роше». Глядь, а от этой чертовой помады огрызок остался, и тюбик пластмассовый покусан, весь в трещинках таких маленьких… — Серегин сузил глаза, а затем широко раскрыл их. — У ног моей герлы падла шелудивая стоит — псина вроде полысевшей болонки. Морда наглая, глаза хитрые, и обрубленным хвостом повиливает. Облизывается, зараза. Она к помаде подкралась — Виолетта ее в руках держала и, чтобы меня приобнять, опустила вниз руку — псина помаду и слопала. А говорят, косметику из собачьего жира делают. Вранье! — Серегин с сожалением вздохнул и горестно покачал головой. — Мне бы промолчать или посочувствовать.
Я ржать начал. Ой и болван я! Виолетта кипеж подняла.
Ножками топает, вопит на меня: «Солдафон бесчувственный!» А я остановиться не могу. Взгляну на псину и опять от смеха помираю. Подруга потопталась около меня и убежала…
— Правильно сделала, — мрачно пробасил Голубев.
— Что оставалось брошенному воину? — задал риторический вопрос Серегин. — Назюзюкаться! Отправился я на вокзал посмотреть, не изменилось ли расписание моего дембельского поезда, заглянул в буфет, с бичами местными перезнакомился, взяли по «сотке», еще накатили пивком, и понеслось… Как до части добрался? Не помню. Запросто мог оказаться в Ленинграде, в чужой квартире. Сильнейшее отравление с риском для измотанного службой организма заработал…
— Всю «губу» заблевал! — продолжал комментировать командир отделения. — Не умеешь пить — не пей…
Замечания Голубева достигли цели. Серегин фальцетом заголосил:
— Слон, ты мертвого достанешь. Человек драму жизни перед друзьями открывает! Душу наизнанку выворачивает, а ты квакаешь. Нет, не зря тебя Слоном прозвали! Толстокожий ты! Точно слон, только со спиленными бивнями. Пельмень уральский примороженный, — сыпал ругательствами Серегин на потеху снецназовцам.
Транспортники летели в темном небе, словно огромные ночные птицы. Проблески сигнальных огней вспыхивали и гасли через равные промежутки времени, высвечивая на черном небосводе пульс военных самолетов.
Под сенью железных крыльев, как потусторонние видения, распластались просторы азиатских пустынь, бугрились отроги хребтов, горные массивы. Огни городов и поселков редкими пятнами прорывали фантастическое темное пространство, напоминая о том, что здесь все-таки живут люди, а не призраки.
Солдаты поутихли. Усталость брала свое. Задремал незадачливый донжуан Серегин, по-столичному интеллигентно посапывал Скуридин. Вытянулся через весь проход архангелогородец Иван Ковалев, придавив плечом Пашу Черкасова.
«Куда посылают генералы этих ребят? Пропади все пропадом… Ош! Шипящее название у этого города, змеиное!» — блуждали мысли, обрывки фраз в голове у Святого.
* * *
Транспортный самолет приземлился на закрытом военном аэродроме, чьи взлетно-посадочные полосы могли принимать широкофюзеляжные машины. До города предстоял марш, и комбат поторапливал невыспавшихся солдат:— Быстрее, что вы, как мухи по стеклу, ползаете. Снимайте крепления! Механики, проверьте все. Никаких остановок на марше! — Подполковник переходил от одной боевой машины к другой, нервно пинал носком сапога скаты.
За ним гурьбой передвигались офицеры, словно за каким-нибудь генерал-аншефом на старинном полотне. Для полноты картины не хватало только треуголок и бакенбард.
Майор Виноградов все допытывался:
— Задачи, товарищ подполковник, нам определены?
— Отстань, Виноградов! Какие задачи? Выдвинуться к городу… — неуверенно отвечал Орлов. — Руководство республики обратилось с просьбой к армии помочь в защите мирного населения. Командующий округом доверил эту миссию нам…
— В Тбилиси тоже доверили! — мрачно произнес майор. — Десантников эсэсовцами после этого называли. Дебилизм, комбат, полнейший. Есть внутренние войска, милиция…
— Завел старую шарманку! — скривился точно от зубной боли Орлов. — Расквартируемся, разберемся в ситуации, а потом поговорим на интересующие тебя темы. Не первый год кашу жуешь, ветеран воздушно-десантных войск, а зудишь похуже сварливой старухи. Пора привыкнуть разнимать дерущихся!
— За-дол-ба-ло, — по слогам произнес командир роты, — роль полицейского исполнять! В данный момент мы кому подчиняемся — Москве или местным деятелям?
— Конечно, Москве! — убежденно ответил Орлов. — Мы же — Советская Армия.
— Советская? — переспросил Виноградов. — Так какого рожна мы тут делаем? Ты ведь был, комбат, в Фергане. Кончилась советская власть в Средней Азии, а может, никогда ее здесь и не было. Всюду местные баи да ханы: захотят — помилуют, захотят — казнят! Мы опять, как в Афгане, крайними окажемся!
— Растрясло тебя в воздухе. Посиди в тенечке! — устало ответил комбат, хотя прекрасно понимал, что это горькая правда.
Пронзительный скрежет металла и вой двигателя «бээрдээмки» смешались в невыносимую для человеческого уха какофонию. Водитель одной из машин в спешке не справился с управлением и, вместо того чтобы плавно спуститься на твердую землю, забрал влево.
Боевая разведывательная десантная машина неуклюже, заваливаясь набок, падала, словно в замедленной съемке.
Наконец рухнула. Даже поврежденная, «бээрдээмка» продолжала испускать струи сизоватого дыма и вращать колесами.
Подполковник Орлов опрометью бросился к опрокинувшейся машине. Из люка высунулся по пояс водитель. Он хватался за зачехленный ствол пулемета, пытаясь выползти наружу, но что-то мешало ему это сделать.
Молодое лицо, страдальчески искривившееся от боли и испуга, было запачкано кровью.
— Сынок, ты цел? — Подполковник подхватил парня под мышки.
— Ногам больно… — простонал тот.
Подбежавшие люди обступили БРДМ.
— Зажало чем-то? — легонько потянул Орлов водителя на себя.
— Ошибся о рычаги управления… — прошептал солдат, стискивая зубы, чтобы не закричать.
Словно врач, принимающий роды, Орлов осторожно вытягивал парня из круглого отверстия люка. Ему пытались помочь, но он взглядом показал — не надо, я сам.
Видимых повреждений у водителя не было, но ноги безжизненными плетьми сорвались с кромки люка и, щелкнув каблуками сапог, упали на бетон взлетной полосы. Подоспевший санинструктор суетливо ощупывал солдата.
— Одеяла принесите! — закричал Орлов. — Шевелитесь!
В Мою машину его и в ближайшую больницу!
Тут появился человек в гражданской одежде, которого в суматохе никто не замечал. Несмотря на жару, на нем был официальный костюм-тройка. Мужчина наклонился к подполковнику и строго произнес:
— Ближайшая больница в городе. Но отправлять туда солдата небезопасно.
— Вы кто? — спросил Орлов.
— Второй секретарь обкома партии. Послан лично первым встретить вас! — Слово «первым» чиновник подчеркнул голосом.
На подполковника это не произвело никакого впечатления.
— Сабит Малалатов! — представился партийный босс.
Вид второго секретаря, его надутые гладко выбритые щеки, степенные манеры, пухлые руки, сцепленные на животе, традиционная униформа «партайгеноссе» разозлили Орлова.
— Но вы же добрались до аэродрома! — с вызовом сказал подполковник, неодобрительно разглядывая представителя партийной элиты Ошской области. — Маскироваться, судя по всему, вам не пришлось!
— Я местный! — Маслянистая улыбочка расплылась по широкому как блин азиатскому лицу. — В городе и окрестностях очень неспокойно, товарищ военный… Оставьте солдата на аэродроме. Здесь он будет в безопасности. Или самолетом отправьте обратно. Кроме того, больница переполнена, медикаментов не хватает, врачи вряд ли окажут ему необходимую помощь! До свадьбы заживет! Верно? — Киргиз с наигранным состраданием нагнулся над солдатом и протянул руку, чтобы прикоснуться к раненому.
Но Орлов остановил его.
— Мой парень и еще двое поедут в Ош на вашей машине, — неприязненно заявил он. — Вы лично проследите за его размещением и лечением в больнице.
— Первый определил мне иные функции! — высокопарно заявил киргиз и стал буравить подполковника своими узкими азиатскими глазками.
— Какие же? — язвительно спросил Орлов.
— Осуществлять общее политическое руководство. Проконсультировать о местной специфике. Проводить до объектов, которые необходимо взять под охрану…
— Забирайте солдата — ив больницу… Виноградов, выдели двоих для охраны второго секретаря!
— Есть, товарищ подполковник! — козырнул майор.
— Это самоуправство, — надулся «партайгеноссе» и стал похож на объевшегося зерном тушканчика. Его щеки затряслись мелкой дрожью. — Вы игнорируете партийное руководство! Мы будем жаловаться в Главное политуправление и командующему округом! Подполковник, вы рискуете…
Орлов подошел вплотную к киргизу, деликатно взял его за лацкан пиджака и притянул к себе.
— У вас с людей кожу живьем сдирают! Детей насилуют… — Подполковник все сильнее оттягивал лацкан пиджака, заставляя партийца пригибаться. — В этом ваша национальная специфика? Так я ее по Фергане знаю! Риском меня тоже пугать не стоит! Это уже специфика моей службы! Поняли, товарищ второй секретарь?
Киргиз с натужным пыхтением пробовал освободиться из крепких рук подполковника.
— Приказы я получаю от командира полка. Пока имею один: произвести разгрузку и ждать дальнейших указаний, — продолжал Орлов. — Поэтому советую вам побыстрее убраться с аэродрома и в точности исполнить мою просьбу. Настоятельно прошу позаботиться о солдате, товарищ второй секретарь! Через полтора часа, если поступит команда, моя колонна войдет в город. Первое место, которое я посещу, будет больница и палата, где разместят бойца. Вы улавливаете?
Шофер партийного босса вышел из черной «Волги» и буквально разинул рот, наблюдая, как его шефа мутузит какой-то подполковник.
Майор Виноградов, возле которого стоял изумленный «лейб-кучер», деликатно тронул его за подбородок.
— Закрой рот, дружище! Ворона влетит, — сказал он с издевательской заботливостью.
— Ага! — клацнул зубами шофер. Его глаза чуть не выпадали из орбит. Происходило неслыханное: второе лицо в области отчитывал простой офицер. У верного нукера коммунистического бая такое ну никак не укладывалось в голове.
— Бегом к своей тачанке заводить мотор! — шепнул ему Виноградов. — Даю тебе полминуты. Не успеешь — раздавлю обкомовскую «Волгу» БРДМом. Ферштейн?
— Так точно, товарищ майор! — встал по стойке «смирно» шофер.
— Не забыл службу! Молодец! — Виноградов одобрительно похлопал водителя по животу, который не уступал чреву второго секретаря. — Постой! — задержал майор перепуганного шофера. — В городе скверно?
— Чего? — не понял тот.
— В городе что творится?
— А!.. — махнул рукой шофер. Жест этот, по всей видимости, должен был означать: словами происходящее не опишешь.
— В машину, уважаемый, и хана своего забрать не забудь.
Нам такое дерьмо и даром не нужно!
Последнюю фразу Виноградов сказал вполголоса, чтобы расслышали только свои.
— Майор, прекратите безобразие, — вмешался в разговор своим начальственным баритоном подполковник.
Святой знал: это представитель второго отдела штаба округа, прикомандированный к батальону.
Подполковник симпатий не вызывал. Спецназовцы вообще недолюбливали чужаков, тем более штабистов. А Виноградову удалось разведать, что худой как жердина подполковник с изрытым глубокими оспинами лицом — кадровый сотрудник ГРУ, а точнее — его третьего отдела, занимающегося экстремистами и террористами.
Гэрэушник держался обособленно, демонстрируя свою принадлежность к касте избранных. С офицерами он не общался, холодно отвечал на приветствия, еле открыв рот, словно тот был набит драгоценными камнями, которые подполковник боялся обронить.
Острословы окрестили гэрэушника мультяшной кличкой Гоблин. Подполковник действительно напоминал это фантастическое существо нескладной фигурой, хмурым взглядом и особенно верхней выступающей челюстью, украшенной жиденькими, соломенного цвета усами.
— Заплечных дел мастер! — поставил сокрушительный диагноз майор Виноградов. — От одного взгляда расколешься, ну а если улыбнется…
Почувствовав поддержку со стороны тощего подполковника, киргиз резко рванул лацкан пиджака. Орлов намеренно ослабил хватку, и партиец от рывка потерял равновесие.
Всей массой своего грузного тела второй секретарь пошел назад, не удержался на ногах и упал на спину, что-то выкрикнув при этом по-киргизски.
— Не ушиблись? — участливо поинтересовался Орлов. — Машина подана!
Поверженный «партайгеноссе» под сдавленный смех солдат и офицеров поспешно ретировался в «Волгу», где на заднем сиденье уже лежал травмированный спецназовец.
Машина взвизгнула протекторами и рванула с места. У ее заднего бампера, почти касаясь никелированного металла броней, стоял БРДМ, из люка которого высовывался невозмутимый майор Виноградов.
— Чуть краску мне не поцарапал. Лихач! — сокрушенно сказал он, очутившись на земле и озабоченно осматривая нос боевой машины. — Привыкли ездить с мигалками по открытым трассам!
Красный от ярости гэрэушник немедленно принялся прилюдно отчитывать Орлова:
— Как вы посмели из второго секретаря дурака сделать?
Да еще в присутствии подчиненных! Это прямой подрыв дисциплины! Я доложу в своем рапорте о вашем поведении!
Комбат достал из нарукавного кармана коробок, вынул спичку и принялся чистить ухо.
— Пробки, товарищ подполковник. Как посадка, так сразу пробки в ушах образуются. Что за напасть… Стыдобища! Все равно что моряк, страдающий морской болезнью.
Перед солдатами неудобно, ей-богу! — удрученно бормотал Орлов, давая понять Гоблину, что пробки в ушах — его главная забота на данный момент.
— Придурка из себя корчишь, комбат! — прошипел гэрэушник. — Самоуправством занимаешься! Куда солдата отправил? Он на твоей совести! Там русских режут! Узбеков!
Сводки не читал?
— В руках ваши поганые сводки не держал! — огрызнулся Орлов. — Ты, подполковник, не ори! Знаю я вас, бойцов невидимого фронта. Штаны просиживаете по кабинетам. Ни одного события предотвратить не смогли. КГБ, МВД, ГРУ… — никто вовремя не сработал! Позволили распоясаться разной дряни! Пожарники! Прибегаете тогда, когда уже тушить нечего! Занимайте свое место в БРДМ и не путайтесь под ногами!
У подполковника по прозвищу Гоблин нервно задергалась щека.
— Клевета! — взвизгнул он. — Начитались всяких «Огоньков». Все национальные конфликты спровоцированы из-за рубежа…
— Хорош мозги впаивать! — брезгливо отмахнулся от набивших оскомину речей Орлов. — Самый захудалый замполит постесняется нести такую чушь. Кто-то стравливает людей, чтобы власть удержать!
— Вы на что намекаете? — свистящим шепотом спросил подполковник. — Комбат, вы партийным и государственным органам вменяете организацию погромов?
Орлов пошел на попятную. Такие обвинения могли повлечь за собой серьезные последствия, вплоть до… Конечно, не до расстрела, как когда-то, и не до тюрьмы или психушки, как в совсем недавние времена, но до увольнения из армии. А без нее комбат своей жизни не представлял.
— Ваши домыслы оставьте при себе! — бросил Орлов. — Ничего такого я не говорил! Вон все вокруг подтвердят!
Толпа поддержала своего командира гулом голосов:
— Не шейте комбату политику… Командир прав — мы затычки в каждой дырке… Отстаньте от него, товарищ подполковник!
Гоблин растерянно оглянулся. С такой волной неприязни ему еще не приходилось сталкиваться. Он напыщенно выпятил нижнюю губу, разгладил жидкие усики, метнул в Орлова недвусмысленный взгляд и, слегка сутулясь, с прижатыми к туловищу руками засеменил прочь.
— Смотри, Святой! Гоблин грабли к телу тиснет! — тихо сказал Виноградов.
— Ну и что?
— Как что? Первейший признак неискреннего, скрытного человека… — по-детски радуясь своему открытию, объявил командир роты.
— Откуда ты выкопал это?
— Ломброзо, величайшего психолога-криминалиста, читать надо. Темнотища! — Майор ткнул Святого кулаком в бок. — Человек — открытая книга, но не всякий понимает ее словеса!
— Кто-то из восточных мудрецов?
— Точно! Великий халдей и звездочет, астроном-прорицатель халифа правоверных, бездомный дервиш в голубом берете ибн-Виноградов подарил миру сии словеса! — с лукавой улыбкой выпалил майор. — Добро! Хватит хохмить, Дмитрий! Твои будут головными в колонне!.. До города полтора часа ходу…
— Пулеметы расчехлять?
— Комбат скажет. Я думаю — да! Предельно внимательным будь на въезде и улицах. Могут бросать бутылки с бензином. В Фергане два экипажа сожгли! Без надобности не высовывайся. Под броней надежнее. Мин пока здесь ставить не научились! Что еще? — Виноградов наморщил лоб. — Вроде все. За тобой идет весь батальон!
— — Карты города нет! Куда продвигаться? Может, зря Орлов местного отшил? Заблудимся!
— У Гоблина есть карта. С ним связь держи, частоты он укажет. Формально руководит действиями батальона он. Так Орлову из округа приказали через командира полка. — Майор раскрутил флягу с водой и сделал глоток.
Тонкая струйка повисла капельками на выступившей щетине.
— Спецзадание… — протянул Виноградов и вытер подбородок. — Ох и не люблю я всякие спецзадания! Поставят кольцом вокруг обкома, и сиди, глазей на бесчинства.
— Нет, здесь что-то посерьезнее! — с сомнением покачал головой Святой. — Целый батальон перебросили. Транспортники гоняли…