Страница:
– Ну, понимать я все понимаю, – не стал сопротивляться он. – А помочь-то я чем в такой ситуации могу?
– Вы же знаете, что теперь для нас самое важное – выяснить…
– Ну, это, конечно, не бином Ньютона. Самое важное – установить, это его собственное сочинительство или ему поручили?
– Ну правильно, – согласился Гриб. – А как я это узнаю? Не буду же я его тут пытать каленым железом…
– По нынешним временам есть другие способы, – улыбнулся Иноземцев.
– Юра, а вы среди своих подопечных поинтересуйтесь, может, что-то услышите? Вы же тут всех наших знаете, вам про них все известно. А? Поинтересуетесь?
Гриб с трогательной надеждой посмотрел на Иноземцева. Мужик он хороший, что и говорить, подумал Иноземцев, но и расслабляться с ним не стоит. Если понадобится – откусит все, что можно. Так что они с Грибом два сапога пара, друг друга стоят. Немножко доверяют и очень много перепроверяют. Иметь дело с Грибом можно, если понимать и всегда иметь в виду, что у него есть своя главная игра, в которую он никого не посвящает. И игра эта очень и очень непростая, со множеством тайных целей и смыслов. А самая большая тайна – какой результат считается победным?..
«Ну, а у меня тоже своя игра, и не всегда мы с ним играем по одним правилам. И не каждый раз на одной стороне, – подвел итог своим размышлениям Иноземцев. – То, что я согласился, чтобы он по-отечески называл меня просто Юра, ничего не значит. Да и он на сей счет, убежден, не заблуждается».
– Попробую, – вслух пообещал он. – Хотя… Какая теперь разница – эта партия уже сыграна. И все-таки, дорогой мой Роман Аркадьевич, это каким же мудилой надо быть, чтобы работать с такими людьми, как господин Вайс! Они там хоть в его биографию заглядывали, когда в дело брали? Человек учился на биологическом факультете, аспирантом был на философском, потом он еще учился во ВГИКе, в художественном институте и академии госслужбы… При этом организовывал дискотеки и выпускные вечера для школьников! Мыкался во время выборов по избирательным штабам всех партий и предлагал организовывать концерты и массовые мероприятия. От него за версту несло откровенным жульничеством, и даже в этих штабах, где воруют не переставая, его сразу посылали куда подальше.
Гриб лишь сопел в ответ, словно вол, которого за веревку на шее ведут на убой, а он упирается, но только для виду, потому что понимает – конец неизбежен.
– Представляете себе персонаж с такой кредитной историей? – веселился Иноземцев. – Типичный аферист начала девяностых годов прошлого века. Я думал, что такие герои на просторах отечества давно уже повывелись! Оказывается, нет. Их услуги кое-кому до сих пор нужны.
Гриб страдальчески посмотрел на Иноземцева своими умными глазами, предлагая успокоиться. Все он, конечно, и сам понимал. Но Иноземцева уже было тяжело остановить на полном ходу.
– Да, а еще он не так давно работал в астрономическом институте, представляете? Астрономическом, Роман Аркадьевич! Звездочет хренов! Знаете, как французы говорят? Ne laissez pas le cadavre sur la table! Не оставляйте пустую бутылку на столе. Причем «le cadavre» означает еще и «труп». Этот звездочет давно уже политический труп, а им все играют. Хотя давно пора убрать со стола.
Гриб послушно кивнул своей круглой головой – виноват, мол, недосмотрел за трупом! – и уставился в бокал с пивом. А что он, профессиональный разведчик, мог сказать?
– Кстати, о тех, кто ему поручил… – сбавил эмоции и уже серьезно сказал Иноземцев. – Вы думаете, это мог быть кто-то из наших местных подопечных?
– Вариант реальный.
– Реальный, – согласился Иноземцев. – Но не менее реально, что истинный автор сего представления сидит там, в столице нашей милой родины. Или в Лондоне. А может, в Вашингтоне.
– Да все я понимаю, – пробурчал Гриб. – Но эти варианты не моего ума дело. Мое дело – отработать здесь. И отработать все варианты.
– Ну, коли так… – пожал плечами Иноземцев. – Повестка дня исчерпана?
Гриб поднял на Иноземцева потухшие от бесчисленных государственных забот глаза, посмотрел внимательно, потом снова уставился в остатки пива на дне бокала. Было ясно, что у него есть еще какая-то информация. Но он пока не решил, выкладывать ее или нет. Но Иноземцев и не пытался у него что-либо выпытывать. Если Гриб решит, что говорить не стоит, расспрашивать его все равно бесполезно – не расколется ни за что. Так что пусть созреет. Но поторопить его можно.
Он отодвинул от себя чашку с остатками кофе и почтительно склонил голову:
– Разрешите идти?
Гриб вздохнул. Видимо, решение было принято.
– Погодите чуток… Тут есть момент. Гаплыка помните? Мы им еще занимались несколько лет назад…
– Это сельхозработник с Елисейских Полей?
– Он самый. Есть информация, что он против вас лично что-то имеет. И может предпринять какие-то действия. Так что имейте в виду.
– Действия, я так понимаю, недружественные?
– Более чем.
Глава 6
Глава 7
– Вы же знаете, что теперь для нас самое важное – выяснить…
– Ну, это, конечно, не бином Ньютона. Самое важное – установить, это его собственное сочинительство или ему поручили?
– Ну правильно, – согласился Гриб. – А как я это узнаю? Не буду же я его тут пытать каленым железом…
– По нынешним временам есть другие способы, – улыбнулся Иноземцев.
– Юра, а вы среди своих подопечных поинтересуйтесь, может, что-то услышите? Вы же тут всех наших знаете, вам про них все известно. А? Поинтересуетесь?
Гриб с трогательной надеждой посмотрел на Иноземцева. Мужик он хороший, что и говорить, подумал Иноземцев, но и расслабляться с ним не стоит. Если понадобится – откусит все, что можно. Так что они с Грибом два сапога пара, друг друга стоят. Немножко доверяют и очень много перепроверяют. Иметь дело с Грибом можно, если понимать и всегда иметь в виду, что у него есть своя главная игра, в которую он никого не посвящает. И игра эта очень и очень непростая, со множеством тайных целей и смыслов. А самая большая тайна – какой результат считается победным?..
«Ну, а у меня тоже своя игра, и не всегда мы с ним играем по одним правилам. И не каждый раз на одной стороне, – подвел итог своим размышлениям Иноземцев. – То, что я согласился, чтобы он по-отечески называл меня просто Юра, ничего не значит. Да и он на сей счет, убежден, не заблуждается».
– Попробую, – вслух пообещал он. – Хотя… Какая теперь разница – эта партия уже сыграна. И все-таки, дорогой мой Роман Аркадьевич, это каким же мудилой надо быть, чтобы работать с такими людьми, как господин Вайс! Они там хоть в его биографию заглядывали, когда в дело брали? Человек учился на биологическом факультете, аспирантом был на философском, потом он еще учился во ВГИКе, в художественном институте и академии госслужбы… При этом организовывал дискотеки и выпускные вечера для школьников! Мыкался во время выборов по избирательным штабам всех партий и предлагал организовывать концерты и массовые мероприятия. От него за версту несло откровенным жульничеством, и даже в этих штабах, где воруют не переставая, его сразу посылали куда подальше.
Гриб лишь сопел в ответ, словно вол, которого за веревку на шее ведут на убой, а он упирается, но только для виду, потому что понимает – конец неизбежен.
– Представляете себе персонаж с такой кредитной историей? – веселился Иноземцев. – Типичный аферист начала девяностых годов прошлого века. Я думал, что такие герои на просторах отечества давно уже повывелись! Оказывается, нет. Их услуги кое-кому до сих пор нужны.
Гриб страдальчески посмотрел на Иноземцева своими умными глазами, предлагая успокоиться. Все он, конечно, и сам понимал. Но Иноземцева уже было тяжело остановить на полном ходу.
– Да, а еще он не так давно работал в астрономическом институте, представляете? Астрономическом, Роман Аркадьевич! Звездочет хренов! Знаете, как французы говорят? Ne laissez pas le cadavre sur la table! Не оставляйте пустую бутылку на столе. Причем «le cadavre» означает еще и «труп». Этот звездочет давно уже политический труп, а им все играют. Хотя давно пора убрать со стола.
Гриб послушно кивнул своей круглой головой – виноват, мол, недосмотрел за трупом! – и уставился в бокал с пивом. А что он, профессиональный разведчик, мог сказать?
– Кстати, о тех, кто ему поручил… – сбавил эмоции и уже серьезно сказал Иноземцев. – Вы думаете, это мог быть кто-то из наших местных подопечных?
– Вариант реальный.
– Реальный, – согласился Иноземцев. – Но не менее реально, что истинный автор сего представления сидит там, в столице нашей милой родины. Или в Лондоне. А может, в Вашингтоне.
– Да все я понимаю, – пробурчал Гриб. – Но эти варианты не моего ума дело. Мое дело – отработать здесь. И отработать все варианты.
– Ну, коли так… – пожал плечами Иноземцев. – Повестка дня исчерпана?
Гриб поднял на Иноземцева потухшие от бесчисленных государственных забот глаза, посмотрел внимательно, потом снова уставился в остатки пива на дне бокала. Было ясно, что у него есть еще какая-то информация. Но он пока не решил, выкладывать ее или нет. Но Иноземцев и не пытался у него что-либо выпытывать. Если Гриб решит, что говорить не стоит, расспрашивать его все равно бесполезно – не расколется ни за что. Так что пусть созреет. Но поторопить его можно.
Он отодвинул от себя чашку с остатками кофе и почтительно склонил голову:
– Разрешите идти?
Гриб вздохнул. Видимо, решение было принято.
– Погодите чуток… Тут есть момент. Гаплыка помните? Мы им еще занимались несколько лет назад…
– Это сельхозработник с Елисейских Полей?
– Он самый. Есть информация, что он против вас лично что-то имеет. И может предпринять какие-то действия. Так что имейте в виду.
– Действия, я так понимаю, недружественные?
– Более чем.
Глава 6
Валентин Ледников
Elle a vu le loup
Она видела волка
– Надеюсь, звонить этому бывшему вертухаю ты не собираешься? А то знаю я тебя… – Немец погрозил Ледникову пальцем.
– Он не вертухай, – поправил его Ледников. – Он служил в спецназе ГУИН. А это совсем иное.
– Держите меня – я сейчас упаду от умиления! Спецназ ГУИН! Прямо институт благородных девиц! Царскосельский лицей и Пажеский корпус, вместе взятые! Хорошо еще, что ты догадался не оставить ему свой телефон. И как только сообразил!
Они сидели в кабинете Немца на втором этаже, куда вела винтовая лестница из салона, в котором властвовала деловитая, как муравей, Клер. Кабинет походил на музей дореволюционных времен. О том, какое сейчас время за окнами, среди этого тяжеловесного великолепия напоминал лишь дорогущий, самый навороченный ноутбук, к которым Немец питал слабость, а потому менял их, как перчатки.
Ледников рассказал ему о нелепой встрече с Карагодиным, которая все никак не шла у него из головы, и был несколько удивлен неожиданно острой реакцией Немца.
– Ты думаешь, там может быть что-то серьезное? – удивленно спросил он.
– Да черт его знает! – брезгливо поморщился Немец. – Может, да. Сейчас же таинственных организаций наплодилось, как чертей на болоте. А может, это просто сборище жалких неудачников, не знающих, как заработать деньги, и готовых на любую глупость. Думаю, они только рыпнутся, как полиция их загребет.
– Думаешь, они уже под наблюдением?
– Вполне может быть. А может, и нет еще. Но следует из этого только одно – таких господ нельзя подпускать к себе близко. Даже из сострадания. Там только грязь, зависть и никакого проку. Я вот думаю, а не стоит ли сразу позвонить моим знакомым ребятам в ДСТ? Пусть натравят на них полицейских. Они сейчас из-за этих погромов в пригородах обозлены, так что церемониться особо не будут.
Юрка Иноземцев, дворовое прозвище Немец, в своем репертуаре. Именно он втолковывал Ледникову в детстве, что такое «голубая кровь», «Готский альманах», «Российская родословная книга», Дворянское собрание… И совершенно серьезно объяснял, что род их идет от некоего рыцаря-иноземца, который вышел из варяжской земли и поступил на службу к князю московскому. «А откуда князь узнал, что он рыцарь, а не простой конюх?» – коварно спросил Ледников. На что Немец высокомерно ответил: «Благородного человека сразу видно. Конюх к князю и подойти побоится – в штаны наделает».
В девятом, кажется, классе, когда Ледников жестоко подрался из-за одноклассницы с ее ухажером, Немец специально сходил в школу – сам он учился к тому времени в каком-то хитром заочном заведении, куда можно было не ходить неделями, лишь сдавая время от времени экзамены, – осмотрел «даму сердца» Ледникова и выразил свое полное неодобрение геройством друга.
– Что за страсть к простолюдинкам? – процедил он. – Сия особа вовсе не твоего круга. Так что оставь ее своему придурку-сопернику – они с ней одного пошиба. Нет, я понимаю, иногда и на пейзанок тянет. Тем более что среди них встречаются весьма хорошенькие, свеженькие, кровь с молоком. Но, во-первых, эта девица a vu le loup… – Снисходительно посмотрев на ошарашенного Ледникова, Немец объяснил: – Elle a vu le loup – она уже видела волка. То есть уже не девственница. Причем давным-давно, ты тогда еще на трехколесном велосипеде катался. Драться из-за такой с каким-нибудь конюхом или кузнецом! Это даже не моветон, а просто глупость. Ну я не знаю, почитай у Бунина на сей счет. Может быть, конечно, секундное увлечение, солнечный удар, но и только. – Немец прикрыл глаза и процитировал: – «Эта самая Надежда не содержательница постоялой гостиницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей? Какой вздор!»
Именно с тех пор у Ледникова началось страстное увлечение Буниным. Немец поразил тогда каким-то особым, удивительным взглядом на мир, с которым до этого Ледникову приходилось сталкиваться только в книгах. Этот взгляд, полный стародавних правил и понятий, раньше казался ему давным-давно ушедшим, не имеющим никакого отношения к действительности. Но Немец был вполне реальным, дерзким, до крайности самоуверенным доказательством, что мир этот с его законами вовсе не пропал бесследно, не развеян в прахе и тьме времен и с такими наследниками, как Немец, продержится еще долго. Уж подольше пролетарского учения, во всяком случае…
Учился Немец, знавший три языка, в МГИМО. После крушения советской власти откуда-то объявилось множество его родственников, всякие там ветви, колена, роды, в том числе и за границей, так что после института он убыл на государственную службу прямо в город Париж. Но служить ему довелось недолго. Из-за нескольких скандалов, порожденных слишком вольным поведением и демонстративными связями с недобитыми во время пролетарской революции родственниками, он плюнул на госслужбу, получил при содействии всяких там «бароньев», «светлейших» и кузенов вид на жительство во Франции и занялся антикварным бизнесом.
Началось все с огромной коллекции, которую ему оставил некий дальний родственник, как нарочно, наследник одной из самых славных российских дворянских фамилий. Когда на ее основе Немец открыл салон «Третий Рим», к нему потянулись и другие эмигранты. Многие отдавали старинные вещи совершенно бесплатно – лишь бы не пропали, потому как их офранцузившимся потомкам они были совершенно без надобности. Дело процветало, причем без особого усердия со стороны хозяина.
С юности у Немца было множество подруг, но почти не было друзей. Ледников был из очень немногих. Со временем их близость только укрепилась. Когда Ледников занялся историей российской прокуратуры, Немец эти его занятия всячески поддерживал, ибо тут интересы их совпадали абсолютно. С его помощью Ледников встречался с представителями эмигрантских кругов, сохранивших в памяти детали и факты, которые придавали книгам особый, никакими документами не заменимый аромат достоверности и неотразимую убедительность.
Правда, Немец не одобрял его интереса к истории советской прокуратуры.
– Плюнь ты на них, – презрительно цедил он. – Какие они прокуроры! Палачи, прислужники своего рябого вождя!
– Ладно-ладно, там, знаешь, люди разные были, – отмахивался Ледников. Он-то знал, что в истории советской прокуратуры были личности удивительные, а судьбы и сюжеты столь причудливые, что в них было просто трудно поверить.
Но Немец гнул свое:
– Тупые укрепревзаки! Укрепители революционной законности – надо же до такого додуматься!
Очень скоро Ледников догадался, что «Третий Рим» во главе с обаятельной и деловитой Клер для Иноземцева только прикрытие. В условиях свободного мира в нем окончательно возобладал авантюрист и искатель приключений, высокомерно убежденный в своем превосходстве над всеми и праве вертеть чужими судьбами. Правда, с принципиально патриотическими убеждениями. Против своего любезного отечества Немец, несмотря на прозвище, никогда не работал.
Из того, что Немец счел нужным поведать Ледникову об этой стороне своей жизни, можно было представить следующую картину. Немец специализировался на новых русских эмигрантах, которые обосновались в Париже и на Лазурном Берегу. Он собирал на них досье, выяснял связи, истоки и способы обогащения. Среди его «подопечных» был весь набор постсоветских нуворишей. Сам он приобрел среди них славу человека, для которого в Париже все двери открыты. Несколько раз на предоставлении конфиденциальной информации он заработал очень хорошие деньги и был теперь вполне обеспеченным человеком.
Российские спецслужбы, мимо которых не прошли его таланты, предложили ему сотрудничество – великосветские и деловые связи делали его весьма ценным источником информации. Он не нашел весомых причин им отказать. Но с улыбкой, как и подобает истинному патриоту отечества, честно поставил в известность, что поддерживает связи с людьми из французской контрразведки, которые тоже сами на него вышли.
В общем, очень скоро Немец стал некой спецслужбой из одного человека с неограниченной сферой деятельности и не ясными никому, кроме него самого, полномочиями. Помощь он мог оказать любую. Если находил это нужным. Antennes, как говорят французы, то есть информаторы, свои люди, у него были повсюду.
– Знал бы ты, мой милый, с кем я сегодня свел знакомство… – Ледников хитро посмотрел на Немца, потом отвернулся, уставился в окно, выдерживая паузу.
Немец задумчиво почесал кончик носа.
– Женщина?
– Женщина. И какая!
– То есть можно надеяться, что знакомство сие амурное, а не деловое?
– Там, знаешь, с амурами очень сложно. Там такое…
– Ого! Это что же такое делается в славном городе Париже! Я ее знаю?
– А как же! Ее зовут Николь.
Немец присвистнул, подумал и недоверчиво спросил:
– Погоди, не хочешь же ты сказать…
– Да-да, меня познакомили с первой леди этой страны.
Немец присвистнул снова – на сей раз куда громче.
– Эк тебя угораздило!
– А что такого?
– Нет, он еще спрашивает – что такого? Ты знаешь, что это за создание?
– Она показалась мне весьма милой и даже застенчивой.
– Милой и застенчивой! – передразнил его Немец. – Сейчас я позову Клер, и попробуй повторить то же самое в ее присутствии. Да она после этого с тобой здороваться перестанет!
Немец в непонятном возбуждении вскочил со своего кресла.
– Погоди, а где ты ее нашел? Вряд ли тебя приглашали в Елисейский дворец…
– Нас познакомил Ренн.
– Это старый барон, что ли?
– Да. Я был у него по своим делам, а Николь в это время заехала к нему в гости – они вроде бы какие-то очень дальние родственники.
– Вроде бы какие-то… – снова передразнил Немец. – Ну да, у нее родственники в каждом царстве, в каждом государстве!
Ледников посмотрел на Немца с удивлением – что это его так разбирает?
– Слушай, а что ты, собственно, против нее имеешь?
– Лично я – ничего. Я только боюсь, что тебя ждут серьезные проблемы, если ваше милое знакомство продолжится.
– Интересно, какие? – благодушно спросил Ледников, прикидывая, можно ли раззадорить Немца еще пуще.
– Какие! Прямо так все тебе и скажи да всю правду доложи! Не знаю. Но чувствую, что вокруг нее и ее мужа заваривается какая-то каша. Что-то там творится, копится, пучится… А во что это выльется – не знаю. Пока. Как бы тебе в эту кашу не угодить, мой друг. Уж больно горяча!
– А ты не слишком фантазируешь? Смотри, заведут тебя твои конспирологические занятия за темные леса, за высокие горы, в глубокие норы…
Немец хмыкнул, просвистел какой-то мотивчик, недовольно буркнул:
– Ну смотри, петушок, золотой гребешок, маслена головушка, шелкова бородушка… Помнишь, чем сказочка-то кончается?
– Ну утащила лиса любопытного петушка за темные леса… И что?
– А то… Будешь потом хныкать: котик-братик, выручи меня!
– Ну и выручишь.
– Говорю тебе: каша там слишком горяча! Кипяток!
– Ладно, не пугай! Что у нас вечером нынче?
– «Мулен Руж», «Крези хорз», «Лидо». На выбор.
– Я смотрю, твои вкусы не меняются!
– Есть вещи, не подвластные времени, – с идиотской, как в рекламном ролике, серьезностью изрек Немец.
Весь вечер Ледников вспоминал встречу у старика Ренна, какие-то обрывки разговора, жесты, движение руки, поправляющей темные волосы, прощальное рукопожатие, оказавшееся неожиданно крепким, договоренность о новой встрече… Потом позвонил Ренн и после каких-то необязательных слов сказал:
– Николь сейчас очень трудно, она совершенно растеряна, а я слишком стар, чтобы ее поддержать. А вы… Вы ей очень понравились, друг мой. Она сказала, что вы совершенно не похожи на тех новых русских, которых она знала. Вы уж простите великодушно, но попросил бы вас как-то помочь ей. Надеюсь, я не очень затрудняю вас своей просьбой?
Тут не о затруднениях речь, подумал Ледников. Тут совсем другое… И старик это прекрасно понимает.
– Он не вертухай, – поправил его Ледников. – Он служил в спецназе ГУИН. А это совсем иное.
– Держите меня – я сейчас упаду от умиления! Спецназ ГУИН! Прямо институт благородных девиц! Царскосельский лицей и Пажеский корпус, вместе взятые! Хорошо еще, что ты догадался не оставить ему свой телефон. И как только сообразил!
Они сидели в кабинете Немца на втором этаже, куда вела винтовая лестница из салона, в котором властвовала деловитая, как муравей, Клер. Кабинет походил на музей дореволюционных времен. О том, какое сейчас время за окнами, среди этого тяжеловесного великолепия напоминал лишь дорогущий, самый навороченный ноутбук, к которым Немец питал слабость, а потому менял их, как перчатки.
Ледников рассказал ему о нелепой встрече с Карагодиным, которая все никак не шла у него из головы, и был несколько удивлен неожиданно острой реакцией Немца.
– Ты думаешь, там может быть что-то серьезное? – удивленно спросил он.
– Да черт его знает! – брезгливо поморщился Немец. – Может, да. Сейчас же таинственных организаций наплодилось, как чертей на болоте. А может, это просто сборище жалких неудачников, не знающих, как заработать деньги, и готовых на любую глупость. Думаю, они только рыпнутся, как полиция их загребет.
– Думаешь, они уже под наблюдением?
– Вполне может быть. А может, и нет еще. Но следует из этого только одно – таких господ нельзя подпускать к себе близко. Даже из сострадания. Там только грязь, зависть и никакого проку. Я вот думаю, а не стоит ли сразу позвонить моим знакомым ребятам в ДСТ? Пусть натравят на них полицейских. Они сейчас из-за этих погромов в пригородах обозлены, так что церемониться особо не будут.
Юрка Иноземцев, дворовое прозвище Немец, в своем репертуаре. Именно он втолковывал Ледникову в детстве, что такое «голубая кровь», «Готский альманах», «Российская родословная книга», Дворянское собрание… И совершенно серьезно объяснял, что род их идет от некоего рыцаря-иноземца, который вышел из варяжской земли и поступил на службу к князю московскому. «А откуда князь узнал, что он рыцарь, а не простой конюх?» – коварно спросил Ледников. На что Немец высокомерно ответил: «Благородного человека сразу видно. Конюх к князю и подойти побоится – в штаны наделает».
В девятом, кажется, классе, когда Ледников жестоко подрался из-за одноклассницы с ее ухажером, Немец специально сходил в школу – сам он учился к тому времени в каком-то хитром заочном заведении, куда можно было не ходить неделями, лишь сдавая время от времени экзамены, – осмотрел «даму сердца» Ледникова и выразил свое полное неодобрение геройством друга.
– Что за страсть к простолюдинкам? – процедил он. – Сия особа вовсе не твоего круга. Так что оставь ее своему придурку-сопернику – они с ней одного пошиба. Нет, я понимаю, иногда и на пейзанок тянет. Тем более что среди них встречаются весьма хорошенькие, свеженькие, кровь с молоком. Но, во-первых, эта девица a vu le loup… – Снисходительно посмотрев на ошарашенного Ледникова, Немец объяснил: – Elle a vu le loup – она уже видела волка. То есть уже не девственница. Причем давным-давно, ты тогда еще на трехколесном велосипеде катался. Драться из-за такой с каким-нибудь конюхом или кузнецом! Это даже не моветон, а просто глупость. Ну я не знаю, почитай у Бунина на сей счет. Может быть, конечно, секундное увлечение, солнечный удар, но и только. – Немец прикрыл глаза и процитировал: – «Эта самая Надежда не содержательница постоялой гостиницы, а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей? Какой вздор!»
Именно с тех пор у Ледникова началось страстное увлечение Буниным. Немец поразил тогда каким-то особым, удивительным взглядом на мир, с которым до этого Ледникову приходилось сталкиваться только в книгах. Этот взгляд, полный стародавних правил и понятий, раньше казался ему давным-давно ушедшим, не имеющим никакого отношения к действительности. Но Немец был вполне реальным, дерзким, до крайности самоуверенным доказательством, что мир этот с его законами вовсе не пропал бесследно, не развеян в прахе и тьме времен и с такими наследниками, как Немец, продержится еще долго. Уж подольше пролетарского учения, во всяком случае…
Учился Немец, знавший три языка, в МГИМО. После крушения советской власти откуда-то объявилось множество его родственников, всякие там ветви, колена, роды, в том числе и за границей, так что после института он убыл на государственную службу прямо в город Париж. Но служить ему довелось недолго. Из-за нескольких скандалов, порожденных слишком вольным поведением и демонстративными связями с недобитыми во время пролетарской революции родственниками, он плюнул на госслужбу, получил при содействии всяких там «бароньев», «светлейших» и кузенов вид на жительство во Франции и занялся антикварным бизнесом.
Началось все с огромной коллекции, которую ему оставил некий дальний родственник, как нарочно, наследник одной из самых славных российских дворянских фамилий. Когда на ее основе Немец открыл салон «Третий Рим», к нему потянулись и другие эмигранты. Многие отдавали старинные вещи совершенно бесплатно – лишь бы не пропали, потому как их офранцузившимся потомкам они были совершенно без надобности. Дело процветало, причем без особого усердия со стороны хозяина.
С юности у Немца было множество подруг, но почти не было друзей. Ледников был из очень немногих. Со временем их близость только укрепилась. Когда Ледников занялся историей российской прокуратуры, Немец эти его занятия всячески поддерживал, ибо тут интересы их совпадали абсолютно. С его помощью Ледников встречался с представителями эмигрантских кругов, сохранивших в памяти детали и факты, которые придавали книгам особый, никакими документами не заменимый аромат достоверности и неотразимую убедительность.
Правда, Немец не одобрял его интереса к истории советской прокуратуры.
– Плюнь ты на них, – презрительно цедил он. – Какие они прокуроры! Палачи, прислужники своего рябого вождя!
– Ладно-ладно, там, знаешь, люди разные были, – отмахивался Ледников. Он-то знал, что в истории советской прокуратуры были личности удивительные, а судьбы и сюжеты столь причудливые, что в них было просто трудно поверить.
Но Немец гнул свое:
– Тупые укрепревзаки! Укрепители революционной законности – надо же до такого додуматься!
Очень скоро Ледников догадался, что «Третий Рим» во главе с обаятельной и деловитой Клер для Иноземцева только прикрытие. В условиях свободного мира в нем окончательно возобладал авантюрист и искатель приключений, высокомерно убежденный в своем превосходстве над всеми и праве вертеть чужими судьбами. Правда, с принципиально патриотическими убеждениями. Против своего любезного отечества Немец, несмотря на прозвище, никогда не работал.
Из того, что Немец счел нужным поведать Ледникову об этой стороне своей жизни, можно было представить следующую картину. Немец специализировался на новых русских эмигрантах, которые обосновались в Париже и на Лазурном Берегу. Он собирал на них досье, выяснял связи, истоки и способы обогащения. Среди его «подопечных» был весь набор постсоветских нуворишей. Сам он приобрел среди них славу человека, для которого в Париже все двери открыты. Несколько раз на предоставлении конфиденциальной информации он заработал очень хорошие деньги и был теперь вполне обеспеченным человеком.
Российские спецслужбы, мимо которых не прошли его таланты, предложили ему сотрудничество – великосветские и деловые связи делали его весьма ценным источником информации. Он не нашел весомых причин им отказать. Но с улыбкой, как и подобает истинному патриоту отечества, честно поставил в известность, что поддерживает связи с людьми из французской контрразведки, которые тоже сами на него вышли.
В общем, очень скоро Немец стал некой спецслужбой из одного человека с неограниченной сферой деятельности и не ясными никому, кроме него самого, полномочиями. Помощь он мог оказать любую. Если находил это нужным. Antennes, как говорят французы, то есть информаторы, свои люди, у него были повсюду.
– Знал бы ты, мой милый, с кем я сегодня свел знакомство… – Ледников хитро посмотрел на Немца, потом отвернулся, уставился в окно, выдерживая паузу.
Немец задумчиво почесал кончик носа.
– Женщина?
– Женщина. И какая!
– То есть можно надеяться, что знакомство сие амурное, а не деловое?
– Там, знаешь, с амурами очень сложно. Там такое…
– Ого! Это что же такое делается в славном городе Париже! Я ее знаю?
– А как же! Ее зовут Николь.
Немец присвистнул, подумал и недоверчиво спросил:
– Погоди, не хочешь же ты сказать…
– Да-да, меня познакомили с первой леди этой страны.
Немец присвистнул снова – на сей раз куда громче.
– Эк тебя угораздило!
– А что такого?
– Нет, он еще спрашивает – что такого? Ты знаешь, что это за создание?
– Она показалась мне весьма милой и даже застенчивой.
– Милой и застенчивой! – передразнил его Немец. – Сейчас я позову Клер, и попробуй повторить то же самое в ее присутствии. Да она после этого с тобой здороваться перестанет!
Немец в непонятном возбуждении вскочил со своего кресла.
– Погоди, а где ты ее нашел? Вряд ли тебя приглашали в Елисейский дворец…
– Нас познакомил Ренн.
– Это старый барон, что ли?
– Да. Я был у него по своим делам, а Николь в это время заехала к нему в гости – они вроде бы какие-то очень дальние родственники.
– Вроде бы какие-то… – снова передразнил Немец. – Ну да, у нее родственники в каждом царстве, в каждом государстве!
Ледников посмотрел на Немца с удивлением – что это его так разбирает?
– Слушай, а что ты, собственно, против нее имеешь?
– Лично я – ничего. Я только боюсь, что тебя ждут серьезные проблемы, если ваше милое знакомство продолжится.
– Интересно, какие? – благодушно спросил Ледников, прикидывая, можно ли раззадорить Немца еще пуще.
– Какие! Прямо так все тебе и скажи да всю правду доложи! Не знаю. Но чувствую, что вокруг нее и ее мужа заваривается какая-то каша. Что-то там творится, копится, пучится… А во что это выльется – не знаю. Пока. Как бы тебе в эту кашу не угодить, мой друг. Уж больно горяча!
– А ты не слишком фантазируешь? Смотри, заведут тебя твои конспирологические занятия за темные леса, за высокие горы, в глубокие норы…
Немец хмыкнул, просвистел какой-то мотивчик, недовольно буркнул:
– Ну смотри, петушок, золотой гребешок, маслена головушка, шелкова бородушка… Помнишь, чем сказочка-то кончается?
– Ну утащила лиса любопытного петушка за темные леса… И что?
– А то… Будешь потом хныкать: котик-братик, выручи меня!
– Ну и выручишь.
– Говорю тебе: каша там слишком горяча! Кипяток!
– Ладно, не пугай! Что у нас вечером нынче?
– «Мулен Руж», «Крези хорз», «Лидо». На выбор.
– Я смотрю, твои вкусы не меняются!
– Есть вещи, не подвластные времени, – с идиотской, как в рекламном ролике, серьезностью изрек Немец.
Весь вечер Ледников вспоминал встречу у старика Ренна, какие-то обрывки разговора, жесты, движение руки, поправляющей темные волосы, прощальное рукопожатие, оказавшееся неожиданно крепким, договоренность о новой встрече… Потом позвонил Ренн и после каких-то необязательных слов сказал:
– Николь сейчас очень трудно, она совершенно растеряна, а я слишком стар, чтобы ее поддержать. А вы… Вы ей очень понравились, друг мой. Она сказала, что вы совершенно не похожи на тех новых русских, которых она знала. Вы уж простите великодушно, но попросил бы вас как-то помочь ей. Надеюсь, я не очень затрудняю вас своей просьбой?
Тут не о затруднениях речь, подумал Ледников. Тут совсем другое… И старик это прекрасно понимает.
Глава 7
Юрий Иноземцев
Passer a tabac
«Пропустить через табак»
Голос был вежливый, вкрадчиво-предупредительный.
– Господин Иноземцев?
Он откликнулся с бодростью пенсионера, стремящегося убедить всех, что по-прежнему пребывает в полном порядке.
– Он самый. С кем имею честь?
– Вас беспокоит секретарь господина Гаплыка.
– Радость-то какая! – возликовал Иноземцев, хотя звонок по мобильному заставил его всерьез задуматься. Судя по всему, Роман Аркадьевич предупреждал не зря. Ребята решили не откладывать выяснение отношений в долгий ящик.
– Виктор Семенович очень хотел бы с вами встретиться.
– Когда?
– Если вы не возражаете, он будет вас ждать через полчаса в баре гостиницы «Георг».
– Ну, допустим, я не возражаю. А какова будет повестка дня нашего саммита?
– Могу только сказать, что он хотел бы обсудить с вами проблемы антикварного бизнеса.
– Ну что ж, передайте товарищу Гаплыку, что я буду… Правда, могу немного опоздать, так как ваше предложение довольно неожиданно.
– Спасибо, господин Иноземцев. Я сообщу господину Гаплыку о вашем согласии. Всего доброго.
– Адье!
Проблемы антикварного бизнеса с ним обсуждать, зло подумал Иноземцев. Ишь чего захотел, козлина! Нет, мы с тобой если что и будем обсуждать, то только виды на урожай озимых и рост поголовья крупного рогатого скота. Эти темы тебе доступнее будут!
В советские времена товарищ Гаплык делал карьеру в качестве второразрядного чиновника в Министерстве сельского хозяйства. С наступлением новых времен он принялся эксплуатировать новую золотоносную жилу – совмещение государственной службы и частного бизнеса. Наплодив тучу фирм и фирмочек, стал, используя свое служебное положение, выбивать для них всевозможные преференции, льготы и прочие радости. Звездный час его наступил, когда на страну обрушился дефолт. Правительство обратилось к зарубежным партнерам с просьбой о безвозмездных поставках продовольствия и товарных кредитах. Соответствующие соглашения были подписаны, а «проработкой деталей механизма поставок» занялись ответственные товарищи, среди которых был и наш товарищ Гаплык.
«Механизм» получился хоть куда. Продовольствие, поступавшее в качестве дара или в виде товарного кредита, доставалось лишь нескольким приближенным фирмам, которые реализовывали его по самым рыночным ценам. Большинство из них потом просто пропали вместе с товаром на десятки миллионов долларов. Зато товарищ Гаплык приобрел себе несколько квартир в Москве, поместье в Подмосковье и, как и полагается бывшему советскому работнику, шикарную квартиру на Елисейских Полях. Денег с лихвой хватило не только на них, но и на приобретение пакетов акций лучших предприятий отрасли. Опять же – используя служебное положение и запугивая несогласных. После этого Гаплык ушел в тень, проводил большую часть времени в Париже, завел себе секретаря, основной обязанностью которого было доставлять молоденьких проституток из России, и был уверен, что он теперь будет в полном шоколаде до самого схождения во гроб.
Но обиженные им в свое время люди потихоньку пришли в себя, собрались с силами, нашли смелых партнеров и решили отыграться. Иноземцеву довелось им помочь, предоставив кое-какую важную информацию. Очевидно, откуда-то Гаплыку это стало известно… Откуда? Судя по всему, оттуда же, откуда это узнал уважаемый Роман Аркадьевич. Среди его коллег, видимо, оказался человек, с Гаплыком повязанный прошлыми подвигами или им подкармливаемый.
Но не об этом сейчас надо было беспокоиться. В данный момент нужно было срочно и навсегда отбить у Гаплыка охоту выяснять отношения с мсье Иноземцевым. «Passer a tabac» – «пропустить через табак», как говорят во французской полиции, то есть допросить с пристрастием, не стесняясь в способах, включая меры физического воздействия.
Гаплык знает о «Третьем Риме» и, значит, может прислать туда своих подручных и, не дай бог, напугает маленькую Клер.
Потому, собственно, Иноземцев и согласился встретиться с Гаплыком немедленно. Пока еще ничего не произошло с Клер. Дело в том, что, по некоторым сведениям, особо злостно уклонявшиеся от сотрудничества с Гаплыком люди зачастую попадали в весьма неприятные ситуации, заканчивавшиеся серьезными моральными и физическими травмами. Товарищ Гаплык был не чужд брутальных способов решения деловых и хозяйственных споров. Правда, прямых доказательств его участия у Иноземцева не было. Но ему было достаточно и подозрений.
Оставив машину в переулке, Иноземцев вошел в отель, где ему приходилось уже бывать. Бар располагался так, что вход в отель из него не просматривался, поэтому его появление вроде бы никто не должен был проконтролировать. Он пристроился к группе немцев, бессмысленно слонявшихся в холле в ожидании размещения, и быстро оглядел помещение бара.
Гаплык сидел за столиком в самом углу. Его постную, расплывшуюся морду в дорогих очках, с едва заметным лбом и отвислыми мешками щек Иноземцев узнал сразу. Густые, будто смазанные чем-то липким черные волосы у бывшего ответственного работника росли чуть ли не от самых бровей, так что нечеловечески ровный пробор в них ближе к переносице выгибался дугой. Сельхозтоварищу было уже за шестьдесят, но в его гриве не было ни одного седого волоса. Видимо, совесть его по ночам не мучила.
– А вот и я! – радостно выпалил Иноземцев. Он плюхнулся в кресло и уставился на Гаплыка широко открытыми, как у невинного младенца, глазами. – Готов выслушать предложения! Ведь вы ради этого меня сюда заманили?
В мешках сероватых щек зародилось какое-то клокотание, а потом Гаплык пробурчал что-то вроде того, что его интересуют некоторые антикварные вещи, которыми салон Иноземцева, по его сведениям, располагает…
В этот момент в бар вошел какой-то человек и устроился за столиком у самого входа. Иноземцев сразу насторожился. Если это был подручный Гаплыка, позицию он занял весьма удачную.
Особенно если учитывать, что сесть Иноземцеву пришлось напротив Гаплыка прямо под светильником и рассмотреть его можно было во всей красе.
Вот теперь все стало понятно. Встреча была затеяна именно для того, чтобы предъявить его нужному человеку. Пока Гаплык нес какую-то чепуху про свое давнее увлечение антиквариатом, Иноземцев успел разглядеть наблюдателя. Вывод был неутешительный.
Там сидел не телохранитель и не вышибала с пудовыми кулачищами и бычьей шеей. Это был не очень приметный, жилистый мужчина в светлой спортивной куртке. Лет этак сорока, с очень внимательным и очень спокойным взглядом. И очень экономными, предельно точными движениями. У него были повадки профессионального киллера. Иноземцеву приходилось таких видеть, и ошибиться он не мог. Ясно было, что киллер уже придумал, где и когда разделается со своей глупой жертвой. Такой уже не отпустит…
Иноземцев резко встал. Гаплык растерянно уставился на него.
– Вы извините, – сказал Иноземцев, болезненно морщась, – что-то живот прихватило. Придется бежать в туалет…
Произнес он это достаточно громко, дабы сомнений ни у кого не было, а проходя мимо столика у входа, с виноватой гримасой даже развел руками – мол, бывают же такие неприятности. Мужчина в куртке сочувственно улыбнулся. Значит, по-русски разумеет… Что и требовалось доказать! Наверняка гражданин прибыл с просторов необъятной родины.
Иноземцев помнил, что дверь туалета открывается здесь внутрь. Чуть ли не бегом он ввалился в туалет, краем глаза успев заметить, что в конце коридора появилась быстрая и ловкая фигура.
Глубоко вздохнув, он прижался к стене у самой двери – так, чтобы, распахнувшись, она закрыла его от глаз вошедшего.
Киллер входить не спешил. Видимо, давал Иноземцеву время основательно расслабиться на унитазе. Человек со спущенными штанами не приспособлен для какого-либо серьезного сопротивления.
Наконец дверь распахнулась, и киллер бесшумно шагнул внутрь. Первое, что Иноземцев увидел, был пистолет с глушителем, который тот держал перед собой двумя руками. Можно было попробовать выбить его ударом ноги, но делать этого Иноземцев не стал. Не в кино. Конечно, он способен кое на что в драке, но не с профессионалом. Мужика надо было просто вырубить сразу. Одним ударом. Любой ценой.
И когда перед ним возникла спина в светлой куртке, он уже не раздумывал – просто прыгнул на киллера и всем телом толкнул на дверки кабинок. От сильного толчка тот буквально протаранил ближайшую дверь, врезался со всего размаха головой в стену и рухнул на кафельный пол.
– Господин Иноземцев?
Он откликнулся с бодростью пенсионера, стремящегося убедить всех, что по-прежнему пребывает в полном порядке.
– Он самый. С кем имею честь?
– Вас беспокоит секретарь господина Гаплыка.
– Радость-то какая! – возликовал Иноземцев, хотя звонок по мобильному заставил его всерьез задуматься. Судя по всему, Роман Аркадьевич предупреждал не зря. Ребята решили не откладывать выяснение отношений в долгий ящик.
– Виктор Семенович очень хотел бы с вами встретиться.
– Когда?
– Если вы не возражаете, он будет вас ждать через полчаса в баре гостиницы «Георг».
– Ну, допустим, я не возражаю. А какова будет повестка дня нашего саммита?
– Могу только сказать, что он хотел бы обсудить с вами проблемы антикварного бизнеса.
– Ну что ж, передайте товарищу Гаплыку, что я буду… Правда, могу немного опоздать, так как ваше предложение довольно неожиданно.
– Спасибо, господин Иноземцев. Я сообщу господину Гаплыку о вашем согласии. Всего доброго.
– Адье!
Проблемы антикварного бизнеса с ним обсуждать, зло подумал Иноземцев. Ишь чего захотел, козлина! Нет, мы с тобой если что и будем обсуждать, то только виды на урожай озимых и рост поголовья крупного рогатого скота. Эти темы тебе доступнее будут!
В советские времена товарищ Гаплык делал карьеру в качестве второразрядного чиновника в Министерстве сельского хозяйства. С наступлением новых времен он принялся эксплуатировать новую золотоносную жилу – совмещение государственной службы и частного бизнеса. Наплодив тучу фирм и фирмочек, стал, используя свое служебное положение, выбивать для них всевозможные преференции, льготы и прочие радости. Звездный час его наступил, когда на страну обрушился дефолт. Правительство обратилось к зарубежным партнерам с просьбой о безвозмездных поставках продовольствия и товарных кредитах. Соответствующие соглашения были подписаны, а «проработкой деталей механизма поставок» занялись ответственные товарищи, среди которых был и наш товарищ Гаплык.
«Механизм» получился хоть куда. Продовольствие, поступавшее в качестве дара или в виде товарного кредита, доставалось лишь нескольким приближенным фирмам, которые реализовывали его по самым рыночным ценам. Большинство из них потом просто пропали вместе с товаром на десятки миллионов долларов. Зато товарищ Гаплык приобрел себе несколько квартир в Москве, поместье в Подмосковье и, как и полагается бывшему советскому работнику, шикарную квартиру на Елисейских Полях. Денег с лихвой хватило не только на них, но и на приобретение пакетов акций лучших предприятий отрасли. Опять же – используя служебное положение и запугивая несогласных. После этого Гаплык ушел в тень, проводил большую часть времени в Париже, завел себе секретаря, основной обязанностью которого было доставлять молоденьких проституток из России, и был уверен, что он теперь будет в полном шоколаде до самого схождения во гроб.
Но обиженные им в свое время люди потихоньку пришли в себя, собрались с силами, нашли смелых партнеров и решили отыграться. Иноземцеву довелось им помочь, предоставив кое-какую важную информацию. Очевидно, откуда-то Гаплыку это стало известно… Откуда? Судя по всему, оттуда же, откуда это узнал уважаемый Роман Аркадьевич. Среди его коллег, видимо, оказался человек, с Гаплыком повязанный прошлыми подвигами или им подкармливаемый.
Но не об этом сейчас надо было беспокоиться. В данный момент нужно было срочно и навсегда отбить у Гаплыка охоту выяснять отношения с мсье Иноземцевым. «Passer a tabac» – «пропустить через табак», как говорят во французской полиции, то есть допросить с пристрастием, не стесняясь в способах, включая меры физического воздействия.
Гаплык знает о «Третьем Риме» и, значит, может прислать туда своих подручных и, не дай бог, напугает маленькую Клер.
Потому, собственно, Иноземцев и согласился встретиться с Гаплыком немедленно. Пока еще ничего не произошло с Клер. Дело в том, что, по некоторым сведениям, особо злостно уклонявшиеся от сотрудничества с Гаплыком люди зачастую попадали в весьма неприятные ситуации, заканчивавшиеся серьезными моральными и физическими травмами. Товарищ Гаплык был не чужд брутальных способов решения деловых и хозяйственных споров. Правда, прямых доказательств его участия у Иноземцева не было. Но ему было достаточно и подозрений.
Оставив машину в переулке, Иноземцев вошел в отель, где ему приходилось уже бывать. Бар располагался так, что вход в отель из него не просматривался, поэтому его появление вроде бы никто не должен был проконтролировать. Он пристроился к группе немцев, бессмысленно слонявшихся в холле в ожидании размещения, и быстро оглядел помещение бара.
Гаплык сидел за столиком в самом углу. Его постную, расплывшуюся морду в дорогих очках, с едва заметным лбом и отвислыми мешками щек Иноземцев узнал сразу. Густые, будто смазанные чем-то липким черные волосы у бывшего ответственного работника росли чуть ли не от самых бровей, так что нечеловечески ровный пробор в них ближе к переносице выгибался дугой. Сельхозтоварищу было уже за шестьдесят, но в его гриве не было ни одного седого волоса. Видимо, совесть его по ночам не мучила.
– А вот и я! – радостно выпалил Иноземцев. Он плюхнулся в кресло и уставился на Гаплыка широко открытыми, как у невинного младенца, глазами. – Готов выслушать предложения! Ведь вы ради этого меня сюда заманили?
В мешках сероватых щек зародилось какое-то клокотание, а потом Гаплык пробурчал что-то вроде того, что его интересуют некоторые антикварные вещи, которыми салон Иноземцева, по его сведениям, располагает…
В этот момент в бар вошел какой-то человек и устроился за столиком у самого входа. Иноземцев сразу насторожился. Если это был подручный Гаплыка, позицию он занял весьма удачную.
Особенно если учитывать, что сесть Иноземцеву пришлось напротив Гаплыка прямо под светильником и рассмотреть его можно было во всей красе.
Вот теперь все стало понятно. Встреча была затеяна именно для того, чтобы предъявить его нужному человеку. Пока Гаплык нес какую-то чепуху про свое давнее увлечение антиквариатом, Иноземцев успел разглядеть наблюдателя. Вывод был неутешительный.
Там сидел не телохранитель и не вышибала с пудовыми кулачищами и бычьей шеей. Это был не очень приметный, жилистый мужчина в светлой спортивной куртке. Лет этак сорока, с очень внимательным и очень спокойным взглядом. И очень экономными, предельно точными движениями. У него были повадки профессионального киллера. Иноземцеву приходилось таких видеть, и ошибиться он не мог. Ясно было, что киллер уже придумал, где и когда разделается со своей глупой жертвой. Такой уже не отпустит…
Иноземцев резко встал. Гаплык растерянно уставился на него.
– Вы извините, – сказал Иноземцев, болезненно морщась, – что-то живот прихватило. Придется бежать в туалет…
Произнес он это достаточно громко, дабы сомнений ни у кого не было, а проходя мимо столика у входа, с виноватой гримасой даже развел руками – мол, бывают же такие неприятности. Мужчина в куртке сочувственно улыбнулся. Значит, по-русски разумеет… Что и требовалось доказать! Наверняка гражданин прибыл с просторов необъятной родины.
Иноземцев помнил, что дверь туалета открывается здесь внутрь. Чуть ли не бегом он ввалился в туалет, краем глаза успев заметить, что в конце коридора появилась быстрая и ловкая фигура.
Глубоко вздохнув, он прижался к стене у самой двери – так, чтобы, распахнувшись, она закрыла его от глаз вошедшего.
Киллер входить не спешил. Видимо, давал Иноземцеву время основательно расслабиться на унитазе. Человек со спущенными штанами не приспособлен для какого-либо серьезного сопротивления.
Наконец дверь распахнулась, и киллер бесшумно шагнул внутрь. Первое, что Иноземцев увидел, был пистолет с глушителем, который тот держал перед собой двумя руками. Можно было попробовать выбить его ударом ноги, но делать этого Иноземцев не стал. Не в кино. Конечно, он способен кое на что в драке, но не с профессионалом. Мужика надо было просто вырубить сразу. Одним ударом. Любой ценой.
И когда перед ним возникла спина в светлой куртке, он уже не раздумывал – просто прыгнул на киллера и всем телом толкнул на дверки кабинок. От сильного толчка тот буквально протаранил ближайшую дверь, врезался со всего размаха головой в стену и рухнул на кафельный пол.