Адамов Аркадий Григорьевич. Злым ветром (Инспектор Лосев - 1)

   - Разве гниль-то сразу увидишь? - продолжает с негодованием Бурлаков. Пуд соли с таким подлецом сперва съесть надо. Тем более... - Но тут он спохватывается и поспешно добавляет: - По чести говоря, помнится, однажды был он у меня дома, напросился.
   - А в Одессе у него семья? - спрашиваю я, делая вид, что не замечаю его оговорки.
   - Какая там семья, - расплывается в улыбке Бурлаков. - Так, знаете... одна любовь. С ней и в Москву прикатил. Ох и девка... Для супруги, я скажу, слишком хороша.
   Толстая физиономия его приобретает мечтательное выражение, и он сладко чмокает губами.
   - Звали-то ее как? - с неслужебной, а чисто мужской заинтересованностью спрашиваю я, подыгрывая Бурлакову.
   - Галина Остаповна... - все так же мечтательно отвечает он.
   Вот это открытие! Ради одного его стоило навестить Бурлакова.
   - Ну а может быть, и жена? Красота, это, знаете, еще ничего не означает, - все тем же тоном продолжаю я обсуждать эту животрепещущую тему.
   - Что вы! Какая там жена... - отмахивался Бурлаков, весь еще во власти приятных воспоминаний. - Жене разве такие подарки делают, какие он делал?
   - Какие же? - с любопытством спрашиваю я.
   - Ну, к примеру, золотое кольцо с камнями, каждое по два карата, не меньше. Старинной работы. Камушки, как ягодки, на стебельке висят. Неслыханной красоты кольцо, уверяю вас.
   - Ух ты... - восхищенно вздыхаю я.
   - А внутри, значит, надпись изобразил, - увлеченно продолжает Бурлаков. - Как сейчас помню: "Галочке от М.3. на всю жизнь".
   Второй факт, который стоит не меньше первого!
   - Ну вот видите? - говорю я. - "...на всю жизнь". Выходит, все-таки жена она ему.
   Бурлаков с откровенной иронией смотрит на меня.
   - Эх, молодой человек, что вы понимаете? - вздыхает он. - Да если хотите знать, он эту Галочку уже бросил, говорят. Вот вам и "на всю жизнь".
   Но я чувствую, что он доволен, и не только сладкими воспоминаниями о красивой Галине Остаповне, но и тем, что так ловко увел разговор в сторону от опасной темы всяких там злоупотреблений и махинаций в тихую заводь любовных утех. И я пока его иллюзии не разрушаю. Кстати, факт его собственного знакомства с Галиной Кочергой нам тоже может пригодиться. Об этом он, конечно, не догадывается.
   - А вы-то память о себе ей тоже небось оставили? - лукаво спрашиваю я. - Не утерпели? Тем более если не жена.
   - Куда мне, старику!.. - машет рукой Бурлаков.
   Он закуривает новую сигарету и блаженно откидывается на спинку кресла.
   Но тут вдруг до него, видимо, доходит, что он, пожалуй, уж слишком расписал свои связи с Зурихом, и неожиданно резко заявляет:
   - Да и с какой, собственно, стати мне ей чего-то дарить? Люди, в общем-то, посторонние, незнакомые даже.
   Глазки его наливаются холодом и теперь смотрят на меня отчужденно и даже подозрительно. Я понимаю, что лирическая часть разговора окончена, и пожимаю плечами.
   - Вообще-то верно, - соглашаюсь я и уже деловым тоном спрашиваю: - Не помните, где Зурих тогда работал?
   - А черт его знает, где этот прохвост работал. Разве все упомнишь?
   - Недавно с ним в Москве большая неприятность случилась, - говорю я.
   - Это какая же? - настороженно интересуется Бурлаков.
   - В гостинице его обокрали.
   - Вот те раз! - не очень искусно демонстрирует удивление Бурлаков. Скажи на милость.
   Ему, конечно, все это давно известно, возможно, даже не только от Веры Михайловны.
   Я чувствую, что больше ничего от Бурлакова не узнаю. Он уже отгородился от меня и, возможно, даже казнит себя сейчас за болтливость.
   Глава VII
   СЕСТРЕНОК НЕ ВЫБИРАЮТ
   Поздний вечер. Я все еще сижу у Кузьмича. Он по привычке утюжит ладонью свою седую макушку и, хмурясь, говорит:
   - Что значит "исчез"? Что это еще за чепуха такая?
   Он сердит и встревожен. Я это прекрасно вижу. И я встревожен не меньше его, даже больше. И сердит тоже.
   - Все-таки что-то случилось, - говорю я.
   - Панику порют. Ну не ночевал в гостинице, не дал о себе знать. Что из того? В нашей работе всякое может быть.
   - Вот именно, - многозначительно подтверждаю я.
   - А, брось, - машет рукой Кузьмич. - Что это за настроение у тебя, скажи на милость?
   - Я вам говорил, Федор Кузьмич, не надо было посылать его одного. Не у меня настроение, а у него.
   - Да что за черт! - взрывается Кузьмич. - С барышнями какими-то кисейными работаю! Настроение, видите ли, у них! Нервные стали, - он берет себя в руки и сухо говорит: - Ладно, хватит. Чтоб я больше об этом не слышал.
   - Разрешите мне поехать в Пунеж, Федор Кузьмич, - как можно спокойнее говорю я.
   - Не разрешаю. Ты поедешь в Одессу. Найдется Откаленко, не бойся. А если он глупости наделал... Да нет! Что мы его, первый день знаем?
   Кузьмич вытаскивает из ящика стола сигарету, закуривает и машет рукой, разгоняя дым.
   Я вижу, с каким трудом он успокаивается. У него тоже шалят нервы. Но и я взвинчен. Я целый день почему-то в таком состоянии, словно предчувствовал, что что-то случится.
   - Давай займемся делом, - говорит Кузьмич. - Значит, Одесса. Какие факты привели нас к ней?
   - Пожалуйста, - нехотя отвечаю я. - Значит, так. Если начать в хронологическом порядке. Зурих звонил туда Галине Кочерге и говорил с ней дольше, чем с другими. Потом она уехала якобы к больной матери. Денисов установил: мать больна не была, просто жила месяц у старшей дочери и сейчас вместе с Галиной вернулась в Одессу, - незаметно для самого себя я увлекаюсь и говорю уже с некоторой даже горячностью: - Дальше. Зурих пытался подарить Варе Глотовой браслет, купленный в комиссионном магазине в Одессе, возможно, в том самом, где работает Галина Кочерга. Он же дал Николову для связи ее адрес, а не чей-нибудь другой. Отсюда можно сделать вывод, что, во всяком случае, деловые отношения у них сохраняются.
   - Так, так... - одобрительно кивает Кузьмич.
   - Потом. В Одессу срочно летал Клячко. Цель пока неясна. Там же, в Одессе, вероятно, жил и работал Зурих. По крайней мере, там он получил командировку в Москву и, конечно же, туда угнал вагон дефицитного керамзита. Ну что еще? Кочерга замечена в спекуляции кофточками, которые обнаружены у Зуриха. Наконец, Зурих был в близких отношениях с этой девицей и в Москве подарил ей дорогое кольцо с надписью. Вот, пожалуй, и все... Да! Возможно, что в Одессу Зурих направил какого-то головореза, который звонил Пирожкову. Вот и все факты по Одессе.
   - Немало... немало... - задумчиво произносит Кузьмич и мнет в пепельнице недокуренную сигарету. - Очень даже немало... Сам, надеюсь, видишь. Итак, надо ехать, - он решительно прихлопывает ладонями по столу. Непременно надо ехать. Очень все там серьезно.
   - Конечно, Федор Кузьмич.
   - Вот и поедешь. С Денисовым.
   - Нет, Федор Кузьмич, - твердо говорю я. - С Денисовым я бы не хотел ехать.
   - Это еще почему?
   Кузьмич сердито и удивленно смотрит на меня.
   - Именно потому, что там все очень серьезно.
   - Что-то я тебя не понимаю, милый мой. Что ж, по-твоему, Денисов плохой работник?
   - Не в этом дело. Просто психологическая несовместимость. И потом... я не люблю равнодушных.
   С Кузьмичом я привык быть всегда откровенен. Я ему очень верю, нашему Кузьмичу. И он это знает.
   - Та-ак... - задумчиво произносит Кузьмич. - Интересно. Однако и одному тебе будет трудно.
   - Там есть отличные ребята.
   - Это конечно. И все же требуется рядом человек... Узел-то запутанный. Эта самая Галина и ее окружение... Гм... И человек должен быть умный, опытный и... какой-то другой, чтобы посмотреть на все по-другому, заметить, чего ты можешь не заметить...
   Кузьмич размышляет вслух, навалившись грудью на стол, и, прищурившись, смотрит куда-то в пространство:
   - А что, если... Гм... если послать с тобой женщину?..
   - Женщину?! - изумленно переспрашиваю я. - Это еще зачем?
   Кузьмич усмехается.
   - Красивую молодую женщину. Нашего работника, конечно.
   - Мужчина надежней!
   - Гм... видно, что ты с женщинами не работал, - очень серьезно говорит Кузьмич. - А они, милый мой, могут быть неоценимыми работниками. У них свои качества, которых у нас нет. Не замечал? Например, особая интуиция и особая наблюдательность. С ними иной раз скорее будут откровенны и легче вступят в контакт.
   Я невольно улыбаюсь.
   - Уговорили, Федор Кузьмич. Надо только найти стоящего человека, замечаю я.
   - Конечно, - соглашается Кузьмич. - Найдем. Есть у нас такой человек.
   - Кто же это?
   - Да вот хотя бы Златова Лена. Очень хороший работник.
   - Лена?!
   У меня, очевидно, в этот момент очень глупый вид. И Кузьмич еле заметно усмехается.
   Я решаю ничего не объяснять. Кузьмич опять скажет, что все это мои причуды и нервы.
   - Вставай, пошли, - говорит Кузьмич, потягиваясь. - Поздно уже. Завтра утром все обговорим окончательно.
   Я машинально поднимаюсь и устало тру лоб. Черт возьми, слишком уж много впечатлений для одного дня.
   Утром в кабинете Кузьмича я застаю высокую молодую женщину, светлые, с рыжеватым отливом волосы аккуратно собраны в тугой пучок на затылке, на впалых щеках чуть заметный румянец, строгая вертикальная складка залегла между тонкими бровями, серые глаза смотрят сухо и внимательно. Ей бы еще очки в роговой оправе. Типичная "училка", да и только.
   Впервые я вижу Лену так близко. Тогда, в троллейбусе, она показалась мне куда симпатичнее.
   Кузьмич нас друг другу представляет, деловито и вполне официально.
   - Старший лейтенант Лосев Виталий Павлович. Лейтенант Златова Елена Павловна...
   Тут он на секунду останавливается, удивленный неожиданным совпадением, оглядывает нас и усмехается.
   Мы тоже невольно, хотя и весьма сдержанно, улыбаемся.
   - И в самом деле похожи, - говорит Кузьмич. - Оба длинные, худые, светловолосые. И даже лицом, пожалуй, похожи.
   - Обрел себе сестрицу на старости лет, - шучу я без особого, впрочем, энтузиазма.
   Лену эта мысль тоже, кажется, в восторг не приводит.
   - А что? Такая легенда тоже может пригодиться, - серьезно подтверждает Кузьмич. - Пока что извольте друг друга по имени величать. С первого раза привыкайте.
   - Доброе утро, Леночка, - говорю я чуть насмешливо.
   - Доброе утро, Виталий, - сдержанно отвечает она мне.
   Нет, я решительно недоволен такой сестрицей. "Синий чулок" какой-то. Что только нашел в ней Игорь? Впрочем, я ей, кажется, тоже не слишком пришелся по душе. Такие ощущения почти всегда взаимны, кстати.
   Кузьмич, по-моему, все замечает, но вида не подает.
   - Так вот, милые мои, - говорит он. - Летите вы завтра. День даю на подготовку. Ты, Виталий, сейчас полностью введи Лену в курс дела. Все обсудите. Наметьте легенду, кто вы, откуда и так далее. Это на случай контактов. И помните, задача ваша не только обнаружить и задержать Зуриха. Его там вообще может не оказаться. Надо еще выявить все его связи, найти ниточки, ведущие к убийству, а они там есть, не зря Клячко летал в Одессу. Вечером встретимся и все окончательно уточним. Вот так. Вопросы есть?
   - Есть один, - говорю я. - Вы не звонили больше в Пунеж, Федор Кузьмич.
   - Нет, - сдержанно отвечает Кузьмич. - Ну ступайте.
   Мы выходим из кабинета. Я галантно пропускаю Лену вперед.
   По дороге я заглядываю в комнату, где сидит Валя Денисов. Он, к счастью, на месте.
   - Пойдем, - говорю я ему. - И захвати свою папку. Надо ввести товарища в курс дела.
   Мы уже втроем идем по коридору и заходим в мою комнату.
   Пустой стол Игоря вызывает у меня какое-то сосущее, тоскливое чувство. Я бросаю быстрый взгляд на Лену. Серые глаза ее смотрят по-прежнему отчужденно и сосредоточенно. Она вся ушла в себя и не делает никаких попыток наладить хоть какой-то контакт со мной. Ну и особа.
   Мы усаживаемся возле моего стола, и Валя раскрывает папку.
   - Давай, - говорю я. - Мне тоже не грех вспомнить все детали.
   Валя, кстати говоря, идеальный накопитель всяких сведений. У него не только феноменальная память, он еще умеет сгруппировать, сцепить факты и педантичнейшим образом разложить их по нужным полочкам. В этом смысле одна его таблица чего стоит.
   Ровным голосом Валя начинает докладывать все дело с самого начала, от последней кражи в гостинице и исчезновения Зуриха.
   Некоторое время мы втроем обсуждаем всякие подробности, и, судя по коротким репликам Лены и ее вопросам, я убеждаюсь, что она прекрасно во всем разобралась и вообще не новичок в нашей работе. Это меня несколько примиряет с ней. Потом Валя выходит, и мы остаемся вдвоем.
   - Ну так как, - говорю я, - вариант "брат - сестра" для внешних контактов принимается? Все другое, я думаю, будет сложнее.
   - Пожалуй, - соглашается Лена.
   - Тогда сразу переходим на "ты", - бодро говорю я и, не удержавшись, прибавляю: - На будущее тоже может пригодиться.
   Лена бросает на меня внимательный взгляд и неожиданно спрашивает:
   - Откаленко в Пунеже?
   - Да.
   - Есть что-нибудь от него?
   - Пока ничего.
   Она смотрит на меня все так же внимательно.
   - Почему вас...
   - Тебя, - поправляю я.
   - Да. Почему тебя это беспокоит?
   - Что именно?
   - Что он молчит.
   - С чего ты взяла, что это меня беспокоит?
   - Так мне показалось. Это правда?
   - Не совсем.
   Лена пристально смотрит мне в глаза и сухо произносит:
   - Если не хочешь говорить, не говори. Только обманывать меня не надо. На будущее это тоже имей в виду... Виталий.
   Мне становится неловко, и в то же время возникает глухое раздражение. Что это, в самом деле, за менторский тон. Учить меня будет эта "училка", как вести себя.
   - Хорошо, - сдержанно отвечаю я. - Буду иметь в виду, - и добавляю: Давай закончим легенду. Кто наши родители? Твои, например, кто?
   - У меня нет родителей, - тихо говорит Лена. - И я их не знаю. Можем оставить твоих.
   - Как так не знаешь? - вырывается у меня.
   Лена отводит глаза и отрывисто говорит:
   - Они погибли. Оба. Мама была радисткой. А папа... он был разведчик. Они погибли вместе. Уже после окончания войны. Я не знаю как. Мне было два года...
   Она умолкает. Мне вдруг становится неловко. Сам не знаю почему. За свою неприязнь к ней, что ли? Или за то, что у меня есть родители, есть Светка, и вообще я какой-то уж очень благополучный и все у меня хорошо. А у нее...
   - Кто твои родители, я знаю, - говорит Лена. - И как их зовут, тоже. Пусть будут они. Так легче. Давай дальше.
   Я собираюсь с мыслями и предлагаю:
   - Мы приехали в Одессу на праздники посмотреть город и остановились в гостинице.
   - Да. Так лучше.
   Словом, мы составляем неплохую легенду. Вечером еще уточним ее с Кузьмичом.
   Лена смотрит на часы и прощается. Я провожаю ее и напоследок говорю:
   - Знаешь, когда поедем, оденься как-нибудь... полегкомысленней.
   Она впервые улыбается. Улыбка у нее хорошая.
   - Обязательно...
   Не успеваю я вернуться к себе в комнату, как звонит телефон. Взволнованный и какой-то очень знакомый девичий голос просит:
   - Товарища Лосева можно?
   - Слушаю вас.
   - Ой, здравствуйте! Это Надя Пирожкова. Вы знаете, я его сейчас встретила, этого парня.
   - Какого парня?
   - Ну который звонил нам.
   - И говорили с ним?
   - Да, да! Просто кошмар какой-то!
   - Можете заехать ко мне?
   - А я... Вы знаете, я напротив стою, в будке...
   - Так что же вы? Идите сейчас же!
   - Иду...
   В трубке слышатся короткие гудки.
   Через две минуты Надя появляется у меня в комнате. Короткое кожаное пальто расстегнуто, глаза возбужденно блестят, волосы спутаны, в руках у нее красивая сумка с длинным ремешком, чтобы носить на плече. Надя тяжело дышит. Видно, бежала. Усевшись к столу, Надя немного успокаивается и начинает торопливо рассказывать:
   - Представляете? Я к вам прямо с вокзала. Подругу провожала. Она в Киев уехала, к родным, на праздники. Так вот, стоим мы около вагона. Кругом люди. И вдруг подходит парень. В дугу пьяный. И говорит: "Вот ты где, сучка. Давай, давай, гуляй пока". Я говорю: "Что вам надо?" А у самой руки-ноги трясутся. А он смеется: "Скажи, - говорит, - спасибо, что не завалил. Папаше своему скажи". - "Отстаньте, - говорю. - Я вас не знаю". А он говорит: "Зато я тебя знаю. Вот вернусь, тогда со мной погуляешь". И еще что-то в таком роде. Ну надо же? Я чуть не умерла со страху.
   - Какой он из себя, этот парень? Одет как?
   - Какой? Громадный, вот какой. Бык просто. И глаза красные. А одет... Ну я не помню, как одет. Как все.
   Больше мне ничего у нее не удается узнать. На глазах у Нади слезы, губы трясутся, и она никак не может открыть сумку, чтобы достать платок. Я помогаю ей. Потом даю стакан с водой. И наконец мы оба закуриваем.
   - Ну а теперь, - говорю я, когда вижу, что она немного успокоилась, скажите, зачем вы приходили в гостиницу к тому человеку?
   - Какое это...
   - Прямое, - перебиваю я ее. - Прямое отношение имеет к тому, что случилось. Ну говорите...
   - Я... сама не знаю... - мнется Надя. - Он пришел к нам домой... Папы еще не было... Мы разговорились... Потом он сказал, что у него есть одна вещь... и... и он мне ее подарит...
   - Какая же вы, извините, дура! - в сердцах говорю я.
   - Конечно, дура, - покорно соглашается Надя.
   А я невольно вспоминаю Варвару, ее гневный взгляд, презрение, какое было в ее голосе, когда она говорила о Зурихе.
   - Уж не браслет ли он вам обещал подарить? - с усмешкой спрашиваю я.
   - Да. Откуда вы знаете?
   Надя сидит пунцовая и не поднимает на меня глаз.
   - Он... он и не думал ко мне приставать, честное слово... Просто хотел, чтобы я повлияла на папу...
   - Ну и вы повлияли?
   Я не могу скрыть злости и презрения. Надя еще ниже опускает голову.
   - Я пробовала... - еле слышно шепчет она. - Папа на меня страшно накричал... и тоже сказал... что я... дура...
   - Идите и немедленно привезите этот браслет, - говорю я. - Немедленно. Мы оформим это как положено.
   Надя поднимается и выходит. Вид у нее побитой собачонки, мерзкой собачонки причем.
   Часа через два она возвращается. Я веду ее к Кузьмичу. Там она и передает нам браслет. Конечно же, в присутствии понятых и ювелира, который его осматривает и оценивает. Потом я еду за Варварой. И она опознает браслет. Это мы тоже тщательно документируем.
   В конце дня приезжает Лена.
   Мы долго сидим у Кузьмича. Испытываем "на прочность" нашу "легенду". Ведь нам наверняка придется контактировать с весьма подозрительным окружением Галины Кочерги, а может быть, и самого Зуриха. И тут надо не ошибиться, надо точно сыграть свою роль. Мы имеем дело с умным и опасным врагом.
   Потом Кузьмич звонит в Одессу.
   Когда разговор кончается, я осторожно спрашиваю:
   - Больше никуда не позвоните, Федор Кузьмич? В Пунеж, например?
   - Звонил, - хмурясь, говорит Кузьмич. - Ничего там нового нет.
   Я чуть скашиваю глаза.
   Лена внешне сейчас абсолютно спокойна и невозмутимо курит. Но я замечаю, как при последних словах Кузьмича тонкие ноздри ее вздрагивают, Лена на миг прикусывает нижнюю губу. Кажется, она о чем-то все-таки догадывается. Но выдержке ее можно позавидовать.
   Поздно вечером я приезжаю к Светке.
   - Опять надо лететь, - виновато говорю я, снимая пальто в передней. Опять, Светка.
   - Ой, какая у тебя работа, - досадует она. - Бедная твоя жена.
   - Нет, моя жена очень счастливая, - горячо возражаю я и крепко прижимаю Светку к себе.
   Светка вырывается.
   - У тебя пока еще нет жены, - смеется она. - И кажется, ей надо еще очень подумать.
   Мы проходим в комнату.
   Я ловлю себя на том, что любуюсь Светкой. И она это чувствует и от этого, по-моему, становится еще красивее. Я убежден: женщину украшает только ответная любовь, от безответной она дурнеет. Ведь как, например, подурнела Алла, когда я ее видел последний раз.
   Светка, как обычно, забирается с ногами на тахту, уютно устраивается там среди подушек и, кутаясь в свой голубой шарф, спрашивает:
   - Куда ты летишь, Витик?
   Я улыбаюсь и неторопливо закуриваю, устроившись на краешке тахты.
   - А! - Светка досадливо машет рукой. - Ну конечно, в один большой город Эн. Пустяковая прогулка, да? Я все никак не могу привыкнуть. А с кем ты летишь?
   - С той самой Леной, - отвечаю я.
   - С какой Леной?.. Ах, с той...
   Светка долго смотрит на меня и неожиданно говорит:
   - Как тебе трудно будет, Витик...
   Рано утром за мной приезжает Володя. На улице еще совсем темно. Я наскоро проглатываю завтрак.
   Целую маму. Она еще в халате и совсем сонная. Но все же успевает дать целый ряд указаний, как беречь себя в поездке. Отца я будить не решаюсь. В институте у них какой-то международный коллоквиум, и отец эти дни страшно устает. В передней я хватаю большой чемодан, который сложил еще вчера и отнюдь не за пять минут, как обычно свой неизменный портфель. На этот раз мой "джентльменский набор" претерпел существенные изменения и сильно разросся.
   Поверх свитера я надеваю легкую и теплую поролоновую куртку на "молнии", на голову светлую пушистую кепку, обвязываю шею весьма красивым и броским шелковым платком, который вчера дала мне Светка. Мельком смотрю на себя в зеркало и остаюсь доволен своим пижонским видом.
   Когда я выхожу, Володя встречает меня вполне спокойно. Он привык и не к таким перевоплощениям. Еще из дому я успел позвонить Лене, и теперь мы едем за ней.
   На Песчаной мы сбавляем скорость, чтобы не проскочить нужный дом. Затем, рассмотрев номер, и вовсе останавливаемся.
   И тут же из подъезда выскакивает высокая гибкая фигура и бежит к нам. Это Лена. Нет, это она и в то же время не она. Я не могу скрыть своего удивления, и улыбка у меня, наверное, довольно глупая. Потому что Лена весело смеется, пока я открываю ей заднюю дверцу машины. А может быть, ее развеселил мой собственный вид?
   На Лене блестящие расклешенные брюки, по-моему, чуть ли не кожаные, яркая красная куртка с откинутым назад капюшоном расстегнута, под ней виден красивый узорчатый свитер, рыжеватые волосы рассыпаны по плечам, на шее повязан легкий нейлоновый шарфик, а в руке у Лены большая красивая, в каких-то пестрых наклейках кожаная сумка на "молнии". И главное, все это ей необычайно идет. Вид у Лены лихой, кокетливый и совершенно юный.
   - Эй, мальчики, подкиньте быстрее в аэропорт! - задорно кричит Лена, пока я вожусь с дверцей.
   - Вот какие у нас офицеры, - бормочу я, все еще не в силах прийти в себя от удивления.
   Лена проворно опускается на сиденье позади нас и хлопает дверцей. Володя рвет с места как бешеный и развивает сумасшедшую скорость.
   Лена звонко хохочет.
   Нет, я ее решительно не узнаю и, кажется, начинаю понимать Игоря. Между прочим, сестренка сестренкой, но такой помощник мне, пожалуй, может здорово пригодиться.
   Во Внуково мы прибываем в рекордно короткий срок. Тут мы прощаемся с Володей, и он, окинув нас оценивающим взглядом, изрекает:
   - А вы, между прочим, здорово смотритесь, - и, подмигнув мне, добавляет: - Учти, все Светлане скажу, если что.
   И вот снова знакомая суета аэропорта. Посадка. Взлет. Полет начался.
   - А кто это Светлана? - спрашивает Лена. - Твоя жена?
   - Будущая.
   - А фотографии ее у тебя нет?
   - Как так нет!
   Я достаю из бумажника фотографию Светки.
   Светка улыбается, и Лена невольно улыбается тоже.
   - Очень милая, - говорит Лена.
   - Не то слово, - убежденно возражаю я и отбираю фотографию.
   Некоторое время мы молчим. Потом Лена спокойно, почти безразлично спрашивает:
   - Ты перед отъездом с дежурным не говорил?
   - Говорил.
   - Что Пунеж?
   Я чувствую, как она напрягается, чтобы скрыть волнение. И мне становится не по себе.
   - Молчит... - хрипло отвечаю я и откашливаюсь.
   Мы закуриваем.
   - Лен, - спрашиваю я, - а как ты пришла к нам, в розыск?
   - Как все, - она пожимает плечами. - Кончила юрфак. И тебя, кстати, помню. Такая великолепная каланча. Да еще секретарь курсового бюро. Между прочим, здорово ты тогда в баскет стукал. Мы ходили смотреть.
   - Скажешь... - я усмехаюсь. - А вот чего тебя к нам потянуло? Не женское это дело, вообще-то говоря.
   - Вообще может быть. Но не в частности...
   Лена хмурится.
   - А что в частности?
   - Ну был такой случай. Шли мы из кино. Три девчонки. Пристали какие-то хулиганы. Пытались затащить во двор. А когда не удалось, один вытащил нож и ударил Веру... Я, не помня, что делаю, кинулась на него. От неожиданности он нож выронил. И я подхватила... В этот момент я почему-то подумала о папе, которого не знала... И тоже ударила... Ножом, представляешь? Он закричал. От страха. Нож его еле поцарапал... А Вера умерла...
   Лена умолкает и низко склоняется к иллюминатору. Я молчу и курю. Я не знаю, что сказать. Я только думаю о мере ненависти и мере добра в душе этой девушки, в душе каждого из нас.
   Стюардессы разносят завтрак. Лена почти не притрагивается к нему, но я уничтожаю все, даже хлеб. Потом разворачиваю газеты. Этого занятия мне хватает ровно до того момента, когда из динамика раздается голос одной из стюардесс:
   - Внимание! Наш самолет идет на посадку. Просим...
   Мы не успеваем сойти по трапу, как прямо на летное поле выскакивает новенькая черная "Волга", из нее появляются два парня в легких плащах и без колебаний направляются к нам.
   - Привет братику и сестричке, - весело говорит один из них. - Или вы думаете, мы вас не узнаем в этих шмутках?
   Они крепко жмут нам руки. Я замечаю, как их взгляды останавливаются на Лене.
   Сначала мы едем в гостиницу.
   - Согласно указанию, - оживленно говорит Стась, - вам достанется "прима-люкс".
   Стась невысокий, плотный, с хитрыми глазками на круглом улыбчивом лице, светлые волосы расчесаны на аккуратный пробор, на затылке они уже заметно редеют. Стась сидит впереди, рядом с водителем.
   А с нами, по другую сторону от Лены, сидит Лева. Он худощавый и жилистый, лицо резкое, угловатое, острые скулы, тонкий с горбинкой нос, сросшиеся на переносице густые черные брови и синие от бритья щеки. Лева молчалив и застенчив.