Страница:
– Я скажу Эсмеральде, – радостно заявил он, – и она поможет вам с уборкой. Здесь столько лет никого не было, вот мы ничего и не делали. Но уж сейчас ей придется попотеть. Я тут же прямо ее и пришлю, мисс Фрэнси. Рад, что на ранчо Де Сото снова вернулась его хозяйка.
Энни следила из окна, как всадник торопливо отвязал коня и, вскочив в седло, умчался, поднимая клубы пыли.
– Это кто такой? – требовательным тоном спросила она.
– Это Зокко. Мне кажется, я помню его с самого рождения. Когда мне было шесть лет, он учил меня ездить верхом без седла, поэтому я теперь никогда не упаду с лошади. Он мой друг, – объяснила Фрэнси простодушно.
Зокко вернулся через полчаса и привез с собой Эсмеральду, свою жену. Она правила небольшой повозкой, запряженной пони и нагруженной метлами, швабрами, ведрами, деревянными планками, гвоздями, молотками и пилами. На коленях у Эсмеральды колыхалась большая корзина с едой.
– Рада познакомиться с тобой, Эсмеральда, – вежливо сказала Энни и начала с благодарностью распаковывать корзину, извлекая оттуда свежие томаты, горшочек с жареными бобами, лепешки из кукурузной муки, маринованные перчики и устрашающих размеров яблочный пирог. Эсмеральда, такая же смуглая и улыбающаяся, как и ее муж, совершенно не говорила по-английски, но добродушно кивала, очевидно, догадываясь, что ее корзинка пришлась как нельзя более кстати. Они перекусили на скорую руку, а потом Энни отослала Фрэнси на прогулку и принялась вместе с Эсмеральдой сражаться с пылью и грязью.
А Фрэнси лениво побрела к пруду, где по-прежнему резвились гогочущие гуси. При ее приближении они угрожающе выгнули шеи и захлопали крыльями. Фрэнси вспомнила, как гуси уморительно семенили на подгибающихся лапках по скользкой поверхности пруда, когда вода в нем замерзла. Это произошло в ту роковую зиму, когда умерла ее мать. Наткнулась, Фрэнси и на заброшенный курятник, где она собирала в подарок матери коричневые рождественские яйца, и тут же решила, что снова непременно заведет кур. Она не спеша прошлась по пустой конюшне, втягивая ноздрями знакомый приятный запах сена, и прогулялась по заросшим травой тропинкам, по которым некогда катала мать, восседавшую в кресле. Вздохнув, Фрэнси решила, что не позволит ранчо превратиться в обитель воспоминаний, и пообещала себе во что бы то ни стало воскресить его к жизни. В этом домике будут жить она, и ее ребенок, и Энни, если, конечно, она согласится. И еще – большая добрая собака. И Фрэнси дала себе еще одно обещание – незамедлительно найти собаку, похожую на погибшую мученической смертью Принцессу.
Через неделю старый дом было не узнать – он просто сверкал от чистоты. Полы из каштанового дерева отскребли и натерли воском, в окнах засияли новые стекла, порог и лестница перед дверью также были вымыты и натерты, негодные деревянные части в них заменены, а мебель отполирована до блеска. Плетеные коврики, отчищенные до белизны, сушились на солнце. Старый сосновый кухонный стол отскребли от грязи и снова установили в центре кухни. Плиту привели в порядок, прочистили и вновь зажгли. В теплом воздухе опять вкусно запахло свежими яблоками и стряпней Энни. Ранчо Де Сото постепенно превращалось в надежное уютное жилище.
Сэмми Моррис, опустив голову, торопливо шел по узеньким улочкам китайского квартала, пробираясь среди развалин и не обращая внимания на громоздившиеся вокруг почерневшие от огня останки домов. Ветер с залива приносил в город влажную прохладу океана. Временами ветер становился настолько пронзительным, что глаза Сэмми начинали слезиться, а тело содрогалось от холода. Старательно укутав заросший щетиной подбородок в коричневый шерстяной шарф, он повернул сначала налево, потом направо и, выбравшись из лабиринта переулков, остановился перед заброшенным зданием. Поставив на мостовую корзину, которую он нес, Сэмми тщательно осмотрелся. Затем некоторое время постоял, прислушиваясь, и, наконец, уверившись, что никто за ним не следит, поднял корзину и вошел в дом. Оказавшись внутри, он двинулся мимо разрушенной лестницы, которая вела на уже не существующий второй этаж, потом прошел по узкому захламленному коридору и оказался перед дверью, а вернее, перед дверным проемом, поскольку дверь отсутствовала, затянутым куском рогожи. Сэмми снова огляделся и лишь после этого вошел в комнату.
В ней стоял невероятный холод – холод могильного склепа, поскольку здание давно уже было заброшенным и нежилым. Поставив корзину на пол, Сэмми вынул из кармана спички и с трудом разжег крошечную печурку. Он отсутствовал дольше, чем намеревался, потому что сегодня ему Показалось, что кто-то за ним следит. Он чувствовал преследователя всем своим существом, ощущал на себе его взгляд, Слышал его шаги у себя за спиной, и тем не менее всякий раз, когда он оглядывался, улица была пустынна. Покрываясь потом от страха, он кидался в самые темные закоулки, прятался в подворотнях и петлял проходными дворами, стараясь запутать преследователя и оторваться от него. Уже почти совсем лишившись самообладания, он добрался наконец до благотворительной кухни. С жадностью уничтожая пищу, Сэмми продолжал незаметно наблюдать за окружавшими его людьми, но, судя по всему, никто из них не испытывал к нему ни малейшего интереса. Люди ели, пили, болтали или шли мимо по своим делам, и на Сэмми никто не смотрел. Однако он продолжал оглядываться все время, пока возвращался в свое убежище.
Из печурки стал валить дым, и чтобы уголь лучше разгорался, Сэмми приставил ладони ко рту и принялся раздувать набиравший силу огонь. Затем он обернулся, чтобы взглянуть на Джоша.
Тот лежал на складной металлической кровати, на том же месте, где его оставил Сэмми. Ничего удивительного в этом не было, ведь Джош был парализован. Его ослепшие глаза смотрели в потолок, и если он даже и услышал, как в комнату вошел его друг, то не подал виду. Джош не издал ни звука с того самого момента, как Сэмми вытащил его из-под объятых пламенем обломков дома и на руках отнес по полыхавшей из конца в конец Пасифик-авеню в госпиталь.
Он подошел к кровати и, обхватив Джоша своими сильными руками, приподнял его беспомощное тело и кое-как придал ему сидячее положение. Потом принялся растирать его ледяные руки, чтобы восстановить в них циркуляцию крови.
– У меня тут имеется одна вещь, которая согреет тебя, – радостно объявил Сэмми и, вытащив из корзины миску с горячим тушеным мясом, поднял крышку и поднес жаркое к носу Джоша, чтобы тот ощутил аппетитный аромат – Не хуже того, что готовила Энни в свое время, – бодро произнес Сэмми, пытаясь пропихнуть крохотную порцию пищи в изуродованный рот Джоша.
– Будь хорошим мальчиком, – говорил он всякий раз, когда подносил ложку ко рту Джоша.
Сэмми кормил друга, словно младенца, приговаривая:
– Молодец, Джош. Ты не сможешь потом сказать, что я за тобой плохо ухаживал. И я буду присматривать за тобой до своего смертного часа, помнишь, как мы обещали всегда помогать друг другу?
Голова Джоша стала заваливаться набок, и Сэмми, отложив миску, вновь заботливо уложил его на кровать.
– Скоро я найду себе подходящую работенку, – пообещал он, откидываясь на стуле и закуривая сигарету – Сейчас работы полно – кругом возводят новые постройки. А уж потом я сниму для нас двоих хорошую комнату на первом этаже, чтобы было полегче вывозить тебя на прогулку. Я обязательно заработаю деньги и куплю для тебя кресло на колесиках. Мы будем совершать прогулки на побережье. Думаю, это тебе понравится, не так ли, парень?
Глаза Сэмми влажно заблестели. Он до сих пор не мог привыкнуть к той ужасной перемене, которая произошла с Джошем. Уж кто-кто, а он, Сэмми, помнил, каким златокудрым красавцем был когда-то его друг. А вот теперь ему приходилось вести с Джошем разговоры о том, как он станет возить его в кресле на колесиках, показывать красоты, которые тот никогда не увидит, и рассказывать об океане, в котором бедняге не придется плавать.
Сэмми выудил из кармана бутылку дешевого виски и сделал несколько долгих глотков, переводя дух после каждого – огненная влага оказалась мерзкой на вкус. Потом поднес горлышко бутылки ко рту Джоша и удовлетворенно кивнул, заметив, что тот немного отхлебнул.
– Так-то лучше, парень, – пробормотал он – Выпивка немного облегчит твою боль.
Он снова уселся на жалкое подобие стула, потягивая виски и мечтая лишь об одном, чтобы время повернулось вспять и перенесло их с Джошем в незамутненные дни детства.
– Я верну все назад, Джош, – хрипло произнес Сэмми через некоторое время – Помнишь те благословенные дни, когда мы были сопливыми юнцами и вместе таскались в школу? Прекрасные были времена, разве нет? Только ты да я – и всегда вместе. Ведь нам было здорово, да? – Тут он опять отхлебнул из бутылки – Ага! Я так и сделаю. Переведу, так сказать, стрелки назад. В розовое детство. Задолго до того, как утонул Мерфи. – И Сэмми тяжело вздохнул. – Я не хотел этого, честно, Джош. Но на меня навалилась такая злоба, что я не сдержался. – Он ударил себя кулаком в грудь, и его глаза снова увлажнились от воспоминаний. – В тот день я смотрел на тебя, когда ты стоял на скале, и понял, что люблю тебя. Ты же любезничал с этим растреклятым Мерфи и никого больше вокруг не замечал. Ну, и меня, естественно. И тогда я почувствовал себя полным ничтожеством. Всем было абсолютно наплевать, есть я или уже ушел. Обо мне просто никто не вспомнил. И тем более ты. Но я не мог позволить, чтобы ты вот так взял и забыл о моем существовании. После в вечной дружбе и преданности. Помнишь, ведь мы даже на крови клялись? Мне не стоило большого труда совершить то, что я задумал. Это казалось вполне естественным шагом. Я даже не знал, догадался ты или нет, что Мерфи убил я. По крайней мере, никто ничего не подозревал.
Он молча уставился на Джоша, будто ждал от него каких-то слов в ответ, но лицо калеки оставалось непроницаемым. Тогда Сэмми налил еще немного виски в его безвольный изуродованный рот и пальцами стер капли, стекавшие по подбородку. Потом заботливо поинтересовался:
– Ну как, тебе стало теплее, парень?
Тут он потрогал раскаленный докрасна бочок железной печурки.
– Понятно, что в этой чертовой дыре никогда не станет по-настоящему тепло, но виски тебя согреет. Надеюсь, что и боль тебя отпустила маленько, а вот моя зато всегда при мне. Боже, сколько всего я ради тебя сделал, а теперь… Если бы ты мог взглянуть на себя в зеркало…
Глаза Сэмми наполнились слезами, и он, уставившись в стену, принялся покачивать головой из стороны в сторону.
– Видишь ли, Джош, если бы ты не заглядывался на девчонок, мне никогда не пришло бы в голову их убивать. Я не мог перенести и мысли о том, что ты касаешься их, целуешь… это одно уже вызывало у меня приступы самой настоящей рвоты, понимаешь? И у меня в душе снова рождалась ненависть, слепая ярость к ним всем. Но после Мерфи я знал, что надо делать. Впрочем, в последний раз все получилось не так гладко, как всегда. Я знал, что ты меня подозреваешь, но ты все же пожалел меня, когда я бросился к тебе за помощью.
Они повесят меня, Джош, сказал я тебе тогда. Судья наденет свой черный колпак и вынесет мне смертный приговор, а затем меня повесят за шею, и я буду висеть в петле, пока не умру. Но я не убивал ее, настаивал я, ведь ты не дашь им меня повесить, правда? Помнишь, как я умолял тебя дать мне шанс доказать свою невиновность? И ты согласился, добрая душа, и послал меня к Энни, чтобы я взял у нее деньги, а сам пытался сбить со следа полицию. Но я, прежде чем бежать за деньгами, убедился, что на трупе остался лежать твой шарф, а после успел забежать к матери и сообщить ей, что именно ты убил несчастных девушек, а я, как и подобает настоящему другу, должен помочь тебе спастись. Таким образом, я сделал все, чтобы и полиция, и люди стали подозревать тебя, и тебе ничего другого не оставалось, как бежать вместе со мной, дорогой Джош. Причем я был уверен, что назад ты вернуться уже не сможешь. Так я заполучил тебя целиком, и мне не надо было ни с кем тебя делить до тех пор, пока ты на познакомился с мисс Франческой Хэррисон, вот что.
Сэмми поднялся на ноги и пьяной походкой направился к Джошу. Он рухнул перед ним на колени и впился взглядом в его слепые глаза.
– Ты понимаешь, что я говорю тебе, Джош? Я говорю тебе правду, дружок. Одну только правду, и ничего, кроме правды. И я готовился отправить на тот свет Фрэнси Хэррисон следом за остальными, но ей удалось ускользнуть. Мне хотелось, чтобы перед смертью она испытала страдания, Джош. Вроде тех, что испытал ты. И это было бы справедливо.
Сэмми взглянул на бутылку, зажатую в кулаке, и обнаружил, что она пуста. Тогда он со злостью швырнул ее от стену. Бутылка с грохотом разлетелась на мелкие осколки.
– Понимаешь, Джош, если бы не она, ты бы не валялся здесь, как раздавленный червяк. Это Фрэнси превратила тебя в калеку, это она ослепила тебя и отняла твой разум, и только благодаря ей тебе пришлось все это время страдать от непереносимой боли, – уже не говорил, а вопил во все горло Сэмми.
Он бросился на пол, обхватил голову руками, и слезы ручьями потекли по его грязным щекам.
– Я не смогу забыть те минуты, когда пришел, чтобы спасти тебя, Джош, – в исступлении рыдал Сэмми – Пламя бушевало вовсю, но я знал, что ты там, под обломками. Я нашел тебя и на руках понес в госпиталь. Ты был весь в крови, и кости у тебя были переломаны во многих местах. Я не отходил от тебя, пока они оказывали первую помощь. Я просидел рядом с твоей постелью много недель, и лишь окончательно утвердившись, что ты останешься жить, но ничем другим врачи тебе помочь не в состоянии, я привез тебя сюда, и ты будешь здесь теперь жить, старина Джош. Рядом со мной.
Сэмми извлек вторую бутылку виски и вытащил пробку трясущимися руками.
– Теперь ты мой, Джош, целиком и полностью, – проговорил он голосом, в котором звучало скрытое торжество, – и я уж теперь тебя от себя не отпущу.
Закинув голову, он стал пить, захлебываясь и кашляя, а затем, обтерев губы тыльной стороной ладони, сказал:
– Но ты помни, настанет момент, когда эта женщина, Фрэнси Хэррисон, которая стала причиной твоих страданий, присоединится к прочим, к тем, которые уже лежат в могиле.
Бар Джимми на Вашингтон-стрит отстроился на удивление быстро и снова начал поставлять обитателям развалин дешевое пойло, которое, тем не менее, моментально расхватывали, и в баре всегда стоял дым коромыслом. Когда Сэмми становилось невмоготу переносить молчание Джоша, он отправлялся туда, чтобы утопить свои печали в дешевом ирландском виски. Обычно он сидел за обшарпанной деревянной стойкой и, уставившись в стакан, думал о своем искалеченном друге.
Молчание Джоша временами действовало на Сэмми самым тягостным образом, а полуразрушенная комнатка, где они обитали вдвоем, превращалась в такие минуты в мрачный холодной склеп. Казалось, что Джош постоянно хочет высказать нечто, накрепко запертое в его потускневшем сознании, но когда Сэмми пытался растормошить его, он всякий раз сталкивался с ничего не выражавшим пустым взглядом. Уже неоднократно, выпив лишнего и вернувшись домой, Сэмми кричал ему прямо в ухо:
– Ради всего святого, Джош, не молчи! Говори, если можешь хоть что-то сказать. Говори, черт возьми!
Но сегодня вечером чаша терпения Сэмми переполнилась. Он схватил Джоша за воротник и принялся трясти его, как щенка.
– Даже если ты меня ненавидишь, скажи мне это в лицо, только не молчи, ради Христа! – кричал он вне себя.
Но голова Джоша лишь болталась из стороны в сторону, а его глаза, в которых навсегда застыл ужас, продолжали бессмысленно смотреть прямо перед собой. Все это напоминало сцену из романа о зомби – людях-мертвецах.
Наконец, совершенно обессилев, Сэмми швырнул Джоша на койку и укрыл одеялами. В комнате стоял лютый холод, но Сэмми взмок от пота. Ему вдруг стало страшно, и он бросился прочь из комнаты на улицу – в милое его сердцу заведение. Но и там ему было не по себе. Он не мог ни на секунду забыть о зловещем, угрожающем молчании Джоша и его новой оболочке, напрочь лишенной эмоций. Все это притягивало Сэмми к себе, подобно магниту.
Он залпом выпил стакан и сразу же заказал новую порцию. Попытка уяснить, кем же стал Джош, лишала его покоя – ведь того нельзя было причислить ни к живым, ни к мертвым. Выходило, что постепенно Сэмми начал бояться Джоша – ему не хотелось домой, но, с другой стороны, он не мог не вернуться туда. В последнее время ему становилось не по себе, когда он видел молчаливого неподвижного Джоша, валявшегося на грязной койке. Но более всего Сэмми боялся собственной слепой ярости, приступы которой все чаще случались у него, и все оттого, что Джош молчал и не двигался. Сэмми подозревал, что в один прекрасный день совершит что-нибудь ужасное по отношению к Джошу, даже если потом ему придется об этом горько пожалеть. Он сунул руку в карман и привычно нащупал там рукоять складного ножа. Похоже, настанет день, когда он пустит кровь Джошу. И этот день не за горами.
Уже стемнело, когда Сэмми вывалился из бара. По темному небу неслись низкие облака, едва не задевая за уцелевшие крыши, но Сэмми не нужна была луна, чтобы добраться до дома, он знал дорогу, как голубь – путь к голубятне. Бутылка виски, взятая с собой, при каждом шаге со звоном ударялась в кармане о нож, но он был настолько погружен в свои мысли, что не замечал этого. «Нет, это случится еще не сегодня», – твердил он себе. Он предоставит ему еще одну ночь для того, чтобы исправиться, и даже нальет добрую порцию виски, дабы облегчить боль, хотя по большому счету Сэмми не знал, испытывает Джош боль или нет.
Как обычно, он остановился у входа в развалюху и по привычке оглянулся, но разглядеть что-либо в кромешной темноте было невозможно, поэтому, немного помешкав, он вошел внутрь. Повсюду царил абсолютный мрак, даже печь потухла. Чертыхаясь в темноте, Сэмми ощупью добрался до печи и засунул в нее горящую спичку. Пока печь разогревалась, он зажег свечу и повернулся в сторону кровати, но, к его величайшему изумлению, Джоша на ней не оказалось.
Сэмми сморгнул и вновь оглядел комнату. Никого. Он поднял свечу повыше, по-прежнему не понимая, что произошло. Кровать Джоша была пуста, а одеяло валялось на полу. Холодок страха пробежал у Сэмми по спине. Подумать только – Джош ушел! Вот так просто поднялся с постели – и ушел прочь. Джош снова оставил его! Сэмми уронил свечу и, бормоча ругательства, забегал по комнате. Он рычал, словно разъяренное животное, но внезапно его рев перешел в вопль ужаса, так как из темных углов комнаты выступили два человека и бросились на него. Они швырнули его на пол и принялись с силой выкручивать руки за спиной. Боль ошеломила Сэмми, и он завопил изо всех сил.
– Отпустите его, – вдруг раздался спокойный голос.
Сэмми почувствовал, как его руки обрели свободу, а налетчики отошли в сторону. Он во все глаза смотрел на них, продолжая тяжело дышать и постанывать от боли. Это были китайцы, вооруженные небольшими, острыми, как бритва, ножами с широкими лезвиями, которые люди, подобные им, носили в красных чехлах, пристегнутых к поясу. Сэмми сразу понял, что сопротивляться бессмысленно.
– Садись, – приказал тот же самый голос, обладателя которого было трудно рассмотреть во мраке.
Сэмми подчинился и сел, продолжая нервно оглядываться на громил, стоявших у него за спиной.
– Кто вы такие? – спросил он – И что нужно от меня китайцам?
Лаи Цин сделал шаг вперед и вышел из темноты, сжимая в руке фонарь.
– Мне хочется услышать вашу исповедь, мистер Моррис, – ледяным голосом проговорил он.
Сэмми испуганно посмотрел на него. Во внешности этого китайца что-то показалось ему знакомым, но он не мог решить, знает ли он китаезу лично или же дело тут в том, что для любого белого все желтолицые на одно лицо.
– Что вы сделали с Джошем? – прорычал Сэмми угрожающе.
– Ты его больше никогда не увидишь, – сообщил китаец мелодичным, но оттого не менее зловещим голосом.
Сэмми почувствовал, как безумная, слепая ярость завладела всем его существом. Это была ярость того сорта, при которой люди теряют контроль над собой и бросаются очертя голову навстречу опасности… Они отобрали у него Джоша… наверняка причинили ему боль… а может быть, даже убили?
Выхватив из кармана нож, Сэмми неожиданно для всех кинулся на китайца.
Лаи Цин увидел, как в свете фонаря блеснул клинок, потом почувствовал, как лезвие впилось ему в щеку, и теплой струйкой потекла кровь. Но он остался недвижим, словно скала. Его спутники в мгновение ока повалили Сэмми на пол и скрутили ему руки. Тогда Лаи Цин нагнулся и поднял нож, выпавший из ладони Морриса.
– А теперь ты сделаешь все так, как я тебе скажу, – спокойно сказал он.
Сэмми поставили на колени, причем один из налетчиков держал его сзади за локти, а другой – за шею, с ножом наготове. Лаи Цин положил на пол рядом с Сэмми лист писчей бумаги, ручку и чернильницу и сказал:
– Возьми ручку и пиши то, что я тебе продиктую.
Сэмми посмотрел сначала на Лаи Цина, а затем на бумагу и ручку, но не шевельнулся. Человек, державший его за шею, молниеносным движением резко ткнул его коленом в спину, и Сэмми, мгновенно поняв чувствительный намек, взял ручку и стал ждать, что последует за этим.
– Отпустите его, – скомандовал Лаи Цин, и Сэмми сразу же получил возможность двигаться. Он потряс не совсем трезвой головой и подумал, что все происходящее похоже на сон, на какой-то один большой ночной кошмар, который никак не может кончиться. Что им от него надо? «Исповедь» – так, кажется, сказал главный китаец…
Сэмми поднял глаза. Лаи Цин спокойно встретил его взгляд.
– Ты напишешь следующее, – сказал он – Я, Сэмми Моррис, сознаюсь в том, что убил пять невинных людей.
– Нет, – проревел Сэмми, отшвырнув ручку – Вы не сможете меня заставить написать такое.
Лаи Цин кивнул своим людям, и те снова пришли в движение. Только на этот раз они не заламывали ему руки – Сэмми лишь ощутил, как острое, словно бритва, лезвие прикоснулось к его шее и потихоньку двинулось вглубь, рассекая кожу. Внезапно он почувствовал, как по шее теплой струйкой побежала кровь.
– Теперь ты знаешь, что чувствовали твои жертвы, – сказал Лаи Цин – Ты ощущаешь ужас и беспомощность, точно так же, как и они. Бери ручку и пиши.
И, содрогаясь от страха, Сэмми начал писать под диктовку Лаи Цина:
«Я сознаюсь в убийстве моего школьного товарища Мерфи…»
Сэмми остановился – он был в отчаянии. Никто не знал об этом преступлении, никто, кроме Джоша. Ведь он рассказал обо всем только слепому и немому Джошу… Ведь только он – больше некому – мог знать о Мерфи.
– Пиши!
Нож снова коснулся шеи Сэмми, и он торопливо стал выводить: «Я сознаюсь в убийстве трех женщин, в котором обвиняли моего друга Джоша Эйсгарта».
Воздух вырывался из груди Сэмми короткими, шумными толчками. Должно быть, Джош все время его надувал, притворяясь беспомощным калекой, а сам слушал и мотал на ус… он и донес.
Мучимый страхами и сомнениями, Сэмми поднял голову и опять взглянул на китайца. Вдруг его челюсть отвисла, а из груди вырвался сдавленный хрип. Он наконец узнал его. Да, это был он, тот самый китаеза, который заграбастал себе Фрэнси Хэррисон после мнимой смерти ее жениха! Это она все рассказала китайцу! Она и послала его сюда, чтобы выколотить из Сэмми эту дьявольскую исповедь. Она и только она вновь отобрала у него Джоша!
– Пиши, – последовала очередная команда. Голос Лаи Цина был холоден как лед и едва не звенел от скрытого напряжения. Сэмми вновь нагнулся к бумаге и послушно написал все, что ему продиктовали.
– Подписывай, – потребовал Лаи Цин.
– Где Джош? Что вы с ним сделали? – завопил Сэмми – Вы не имеете права отнимать его у меня. Мы с ним братья, мы любим друг друга… Я спас его, я ухаживал за ним, я всегда…
– Подписывай! – с каменным выражением лица повторил Лаи Цин.
Рука Сэмми дрожала, и он был едва в состоянии держать перо, поэтому подпись получилась корявой и неровной.
– Распишись снова, – скомандовал Лаи Цин – Я хочу, чтобы каждый смог узнать твою подпись.
Лезвие ножа, уже в который раз оказалось у горла Сэмми, и подпись получилась куда разборчивей.
Лаи Цин кивнул своим людям, и те, схватив Сэмми за руки, опять завели их ему за спину и стали выкручивать до тех пор, пока Сэмми не заорал от боли.
Лаи Цин спокойно поднял бумагу и внимательно перечитал ее. Потом, удовлетворенный, одобрительно кивнул головой. Подойдя к Сэмми поближе, он довольно долго всматривался в его горящие от ненависти глаза. Это были глаза самого настоящего убийцы, маньяка, который убивал, не задумываясь и не сожалея о содеянном. Он, несомненно, убил бы и Фрэнси, если бы смог.
– Вы знаете, что с ним делать, – обратился китаец к наемникам и, повернувшись ко всем спиной, двинулся к темнеющему проему дверей.
– Нет! – завопил Сэмми, пытаясь броситься вслед за ним – Нет!
Но Лаи Цин уже удалился из комнаты.
Сэмми же почувствовал сильнейший удар по затылку, и это было последнее, что он ощутил, погружаясь в непроглядную темноту.
Этой же ночью, но значительно позже, в момент, когда тьма сгущается перед рассветом, наемные убийцы из китайского квартала вынесли тело Сэмми Морриса из дома, переложили его на крытую подводу и отвезли на побережье. Там тело погрузили на судно, идущее в Китай. Капитан получая условленную плату, а матросы, по обыкновению, сделали вид, что ничего не видели, когда бандиты вносили тело по трапу, а затем спускали его в трюм. Тем не менее, Сэмми был еще жив – так распорядился Лаи Цин. Но прежде чем оставить бесчувственное тело в кромешном мраке трюма и уйти, бандиты отрезали ему гениталии.
Энни следила из окна, как всадник торопливо отвязал коня и, вскочив в седло, умчался, поднимая клубы пыли.
– Это кто такой? – требовательным тоном спросила она.
– Это Зокко. Мне кажется, я помню его с самого рождения. Когда мне было шесть лет, он учил меня ездить верхом без седла, поэтому я теперь никогда не упаду с лошади. Он мой друг, – объяснила Фрэнси простодушно.
Зокко вернулся через полчаса и привез с собой Эсмеральду, свою жену. Она правила небольшой повозкой, запряженной пони и нагруженной метлами, швабрами, ведрами, деревянными планками, гвоздями, молотками и пилами. На коленях у Эсмеральды колыхалась большая корзина с едой.
– Рада познакомиться с тобой, Эсмеральда, – вежливо сказала Энни и начала с благодарностью распаковывать корзину, извлекая оттуда свежие томаты, горшочек с жареными бобами, лепешки из кукурузной муки, маринованные перчики и устрашающих размеров яблочный пирог. Эсмеральда, такая же смуглая и улыбающаяся, как и ее муж, совершенно не говорила по-английски, но добродушно кивала, очевидно, догадываясь, что ее корзинка пришлась как нельзя более кстати. Они перекусили на скорую руку, а потом Энни отослала Фрэнси на прогулку и принялась вместе с Эсмеральдой сражаться с пылью и грязью.
А Фрэнси лениво побрела к пруду, где по-прежнему резвились гогочущие гуси. При ее приближении они угрожающе выгнули шеи и захлопали крыльями. Фрэнси вспомнила, как гуси уморительно семенили на подгибающихся лапках по скользкой поверхности пруда, когда вода в нем замерзла. Это произошло в ту роковую зиму, когда умерла ее мать. Наткнулась, Фрэнси и на заброшенный курятник, где она собирала в подарок матери коричневые рождественские яйца, и тут же решила, что снова непременно заведет кур. Она не спеша прошлась по пустой конюшне, втягивая ноздрями знакомый приятный запах сена, и прогулялась по заросшим травой тропинкам, по которым некогда катала мать, восседавшую в кресле. Вздохнув, Фрэнси решила, что не позволит ранчо превратиться в обитель воспоминаний, и пообещала себе во что бы то ни стало воскресить его к жизни. В этом домике будут жить она, и ее ребенок, и Энни, если, конечно, она согласится. И еще – большая добрая собака. И Фрэнси дала себе еще одно обещание – незамедлительно найти собаку, похожую на погибшую мученической смертью Принцессу.
Через неделю старый дом было не узнать – он просто сверкал от чистоты. Полы из каштанового дерева отскребли и натерли воском, в окнах засияли новые стекла, порог и лестница перед дверью также были вымыты и натерты, негодные деревянные части в них заменены, а мебель отполирована до блеска. Плетеные коврики, отчищенные до белизны, сушились на солнце. Старый сосновый кухонный стол отскребли от грязи и снова установили в центре кухни. Плиту привели в порядок, прочистили и вновь зажгли. В теплом воздухе опять вкусно запахло свежими яблоками и стряпней Энни. Ранчо Де Сото постепенно превращалось в надежное уютное жилище.
Сэмми Моррис, опустив голову, торопливо шел по узеньким улочкам китайского квартала, пробираясь среди развалин и не обращая внимания на громоздившиеся вокруг почерневшие от огня останки домов. Ветер с залива приносил в город влажную прохладу океана. Временами ветер становился настолько пронзительным, что глаза Сэмми начинали слезиться, а тело содрогалось от холода. Старательно укутав заросший щетиной подбородок в коричневый шерстяной шарф, он повернул сначала налево, потом направо и, выбравшись из лабиринта переулков, остановился перед заброшенным зданием. Поставив на мостовую корзину, которую он нес, Сэмми тщательно осмотрелся. Затем некоторое время постоял, прислушиваясь, и, наконец, уверившись, что никто за ним не следит, поднял корзину и вошел в дом. Оказавшись внутри, он двинулся мимо разрушенной лестницы, которая вела на уже не существующий второй этаж, потом прошел по узкому захламленному коридору и оказался перед дверью, а вернее, перед дверным проемом, поскольку дверь отсутствовала, затянутым куском рогожи. Сэмми снова огляделся и лишь после этого вошел в комнату.
В ней стоял невероятный холод – холод могильного склепа, поскольку здание давно уже было заброшенным и нежилым. Поставив корзину на пол, Сэмми вынул из кармана спички и с трудом разжег крошечную печурку. Он отсутствовал дольше, чем намеревался, потому что сегодня ему Показалось, что кто-то за ним следит. Он чувствовал преследователя всем своим существом, ощущал на себе его взгляд, Слышал его шаги у себя за спиной, и тем не менее всякий раз, когда он оглядывался, улица была пустынна. Покрываясь потом от страха, он кидался в самые темные закоулки, прятался в подворотнях и петлял проходными дворами, стараясь запутать преследователя и оторваться от него. Уже почти совсем лишившись самообладания, он добрался наконец до благотворительной кухни. С жадностью уничтожая пищу, Сэмми продолжал незаметно наблюдать за окружавшими его людьми, но, судя по всему, никто из них не испытывал к нему ни малейшего интереса. Люди ели, пили, болтали или шли мимо по своим делам, и на Сэмми никто не смотрел. Однако он продолжал оглядываться все время, пока возвращался в свое убежище.
Из печурки стал валить дым, и чтобы уголь лучше разгорался, Сэмми приставил ладони ко рту и принялся раздувать набиравший силу огонь. Затем он обернулся, чтобы взглянуть на Джоша.
Тот лежал на складной металлической кровати, на том же месте, где его оставил Сэмми. Ничего удивительного в этом не было, ведь Джош был парализован. Его ослепшие глаза смотрели в потолок, и если он даже и услышал, как в комнату вошел его друг, то не подал виду. Джош не издал ни звука с того самого момента, как Сэмми вытащил его из-под объятых пламенем обломков дома и на руках отнес по полыхавшей из конца в конец Пасифик-авеню в госпиталь.
Он подошел к кровати и, обхватив Джоша своими сильными руками, приподнял его беспомощное тело и кое-как придал ему сидячее положение. Потом принялся растирать его ледяные руки, чтобы восстановить в них циркуляцию крови.
– У меня тут имеется одна вещь, которая согреет тебя, – радостно объявил Сэмми и, вытащив из корзины миску с горячим тушеным мясом, поднял крышку и поднес жаркое к носу Джоша, чтобы тот ощутил аппетитный аромат – Не хуже того, что готовила Энни в свое время, – бодро произнес Сэмми, пытаясь пропихнуть крохотную порцию пищи в изуродованный рот Джоша.
– Будь хорошим мальчиком, – говорил он всякий раз, когда подносил ложку ко рту Джоша.
Сэмми кормил друга, словно младенца, приговаривая:
– Молодец, Джош. Ты не сможешь потом сказать, что я за тобой плохо ухаживал. И я буду присматривать за тобой до своего смертного часа, помнишь, как мы обещали всегда помогать друг другу?
Голова Джоша стала заваливаться набок, и Сэмми, отложив миску, вновь заботливо уложил его на кровать.
– Скоро я найду себе подходящую работенку, – пообещал он, откидываясь на стуле и закуривая сигарету – Сейчас работы полно – кругом возводят новые постройки. А уж потом я сниму для нас двоих хорошую комнату на первом этаже, чтобы было полегче вывозить тебя на прогулку. Я обязательно заработаю деньги и куплю для тебя кресло на колесиках. Мы будем совершать прогулки на побережье. Думаю, это тебе понравится, не так ли, парень?
Глаза Сэмми влажно заблестели. Он до сих пор не мог привыкнуть к той ужасной перемене, которая произошла с Джошем. Уж кто-кто, а он, Сэмми, помнил, каким златокудрым красавцем был когда-то его друг. А вот теперь ему приходилось вести с Джошем разговоры о том, как он станет возить его в кресле на колесиках, показывать красоты, которые тот никогда не увидит, и рассказывать об океане, в котором бедняге не придется плавать.
Сэмми выудил из кармана бутылку дешевого виски и сделал несколько долгих глотков, переводя дух после каждого – огненная влага оказалась мерзкой на вкус. Потом поднес горлышко бутылки ко рту Джоша и удовлетворенно кивнул, заметив, что тот немного отхлебнул.
– Так-то лучше, парень, – пробормотал он – Выпивка немного облегчит твою боль.
Он снова уселся на жалкое подобие стула, потягивая виски и мечтая лишь об одном, чтобы время повернулось вспять и перенесло их с Джошем в незамутненные дни детства.
– Я верну все назад, Джош, – хрипло произнес Сэмми через некоторое время – Помнишь те благословенные дни, когда мы были сопливыми юнцами и вместе таскались в школу? Прекрасные были времена, разве нет? Только ты да я – и всегда вместе. Ведь нам было здорово, да? – Тут он опять отхлебнул из бутылки – Ага! Я так и сделаю. Переведу, так сказать, стрелки назад. В розовое детство. Задолго до того, как утонул Мерфи. – И Сэмми тяжело вздохнул. – Я не хотел этого, честно, Джош. Но на меня навалилась такая злоба, что я не сдержался. – Он ударил себя кулаком в грудь, и его глаза снова увлажнились от воспоминаний. – В тот день я смотрел на тебя, когда ты стоял на скале, и понял, что люблю тебя. Ты же любезничал с этим растреклятым Мерфи и никого больше вокруг не замечал. Ну, и меня, естественно. И тогда я почувствовал себя полным ничтожеством. Всем было абсолютно наплевать, есть я или уже ушел. Обо мне просто никто не вспомнил. И тем более ты. Но я не мог позволить, чтобы ты вот так взял и забыл о моем существовании. После в вечной дружбе и преданности. Помнишь, ведь мы даже на крови клялись? Мне не стоило большого труда совершить то, что я задумал. Это казалось вполне естественным шагом. Я даже не знал, догадался ты или нет, что Мерфи убил я. По крайней мере, никто ничего не подозревал.
Он молча уставился на Джоша, будто ждал от него каких-то слов в ответ, но лицо калеки оставалось непроницаемым. Тогда Сэмми налил еще немного виски в его безвольный изуродованный рот и пальцами стер капли, стекавшие по подбородку. Потом заботливо поинтересовался:
– Ну как, тебе стало теплее, парень?
Тут он потрогал раскаленный докрасна бочок железной печурки.
– Понятно, что в этой чертовой дыре никогда не станет по-настоящему тепло, но виски тебя согреет. Надеюсь, что и боль тебя отпустила маленько, а вот моя зато всегда при мне. Боже, сколько всего я ради тебя сделал, а теперь… Если бы ты мог взглянуть на себя в зеркало…
Глаза Сэмми наполнились слезами, и он, уставившись в стену, принялся покачивать головой из стороны в сторону.
– Видишь ли, Джош, если бы ты не заглядывался на девчонок, мне никогда не пришло бы в голову их убивать. Я не мог перенести и мысли о том, что ты касаешься их, целуешь… это одно уже вызывало у меня приступы самой настоящей рвоты, понимаешь? И у меня в душе снова рождалась ненависть, слепая ярость к ним всем. Но после Мерфи я знал, что надо делать. Впрочем, в последний раз все получилось не так гладко, как всегда. Я знал, что ты меня подозреваешь, но ты все же пожалел меня, когда я бросился к тебе за помощью.
Они повесят меня, Джош, сказал я тебе тогда. Судья наденет свой черный колпак и вынесет мне смертный приговор, а затем меня повесят за шею, и я буду висеть в петле, пока не умру. Но я не убивал ее, настаивал я, ведь ты не дашь им меня повесить, правда? Помнишь, как я умолял тебя дать мне шанс доказать свою невиновность? И ты согласился, добрая душа, и послал меня к Энни, чтобы я взял у нее деньги, а сам пытался сбить со следа полицию. Но я, прежде чем бежать за деньгами, убедился, что на трупе остался лежать твой шарф, а после успел забежать к матери и сообщить ей, что именно ты убил несчастных девушек, а я, как и подобает настоящему другу, должен помочь тебе спастись. Таким образом, я сделал все, чтобы и полиция, и люди стали подозревать тебя, и тебе ничего другого не оставалось, как бежать вместе со мной, дорогой Джош. Причем я был уверен, что назад ты вернуться уже не сможешь. Так я заполучил тебя целиком, и мне не надо было ни с кем тебя делить до тех пор, пока ты на познакомился с мисс Франческой Хэррисон, вот что.
Сэмми поднялся на ноги и пьяной походкой направился к Джошу. Он рухнул перед ним на колени и впился взглядом в его слепые глаза.
– Ты понимаешь, что я говорю тебе, Джош? Я говорю тебе правду, дружок. Одну только правду, и ничего, кроме правды. И я готовился отправить на тот свет Фрэнси Хэррисон следом за остальными, но ей удалось ускользнуть. Мне хотелось, чтобы перед смертью она испытала страдания, Джош. Вроде тех, что испытал ты. И это было бы справедливо.
Сэмми взглянул на бутылку, зажатую в кулаке, и обнаружил, что она пуста. Тогда он со злостью швырнул ее от стену. Бутылка с грохотом разлетелась на мелкие осколки.
– Понимаешь, Джош, если бы не она, ты бы не валялся здесь, как раздавленный червяк. Это Фрэнси превратила тебя в калеку, это она ослепила тебя и отняла твой разум, и только благодаря ей тебе пришлось все это время страдать от непереносимой боли, – уже не говорил, а вопил во все горло Сэмми.
Он бросился на пол, обхватил голову руками, и слезы ручьями потекли по его грязным щекам.
– Я не смогу забыть те минуты, когда пришел, чтобы спасти тебя, Джош, – в исступлении рыдал Сэмми – Пламя бушевало вовсю, но я знал, что ты там, под обломками. Я нашел тебя и на руках понес в госпиталь. Ты был весь в крови, и кости у тебя были переломаны во многих местах. Я не отходил от тебя, пока они оказывали первую помощь. Я просидел рядом с твоей постелью много недель, и лишь окончательно утвердившись, что ты останешься жить, но ничем другим врачи тебе помочь не в состоянии, я привез тебя сюда, и ты будешь здесь теперь жить, старина Джош. Рядом со мной.
Сэмми извлек вторую бутылку виски и вытащил пробку трясущимися руками.
– Теперь ты мой, Джош, целиком и полностью, – проговорил он голосом, в котором звучало скрытое торжество, – и я уж теперь тебя от себя не отпущу.
Закинув голову, он стал пить, захлебываясь и кашляя, а затем, обтерев губы тыльной стороной ладони, сказал:
– Но ты помни, настанет момент, когда эта женщина, Фрэнси Хэррисон, которая стала причиной твоих страданий, присоединится к прочим, к тем, которые уже лежат в могиле.
Бар Джимми на Вашингтон-стрит отстроился на удивление быстро и снова начал поставлять обитателям развалин дешевое пойло, которое, тем не менее, моментально расхватывали, и в баре всегда стоял дым коромыслом. Когда Сэмми становилось невмоготу переносить молчание Джоша, он отправлялся туда, чтобы утопить свои печали в дешевом ирландском виски. Обычно он сидел за обшарпанной деревянной стойкой и, уставившись в стакан, думал о своем искалеченном друге.
Молчание Джоша временами действовало на Сэмми самым тягостным образом, а полуразрушенная комнатка, где они обитали вдвоем, превращалась в такие минуты в мрачный холодной склеп. Казалось, что Джош постоянно хочет высказать нечто, накрепко запертое в его потускневшем сознании, но когда Сэмми пытался растормошить его, он всякий раз сталкивался с ничего не выражавшим пустым взглядом. Уже неоднократно, выпив лишнего и вернувшись домой, Сэмми кричал ему прямо в ухо:
– Ради всего святого, Джош, не молчи! Говори, если можешь хоть что-то сказать. Говори, черт возьми!
Но сегодня вечером чаша терпения Сэмми переполнилась. Он схватил Джоша за воротник и принялся трясти его, как щенка.
– Даже если ты меня ненавидишь, скажи мне это в лицо, только не молчи, ради Христа! – кричал он вне себя.
Но голова Джоша лишь болталась из стороны в сторону, а его глаза, в которых навсегда застыл ужас, продолжали бессмысленно смотреть прямо перед собой. Все это напоминало сцену из романа о зомби – людях-мертвецах.
Наконец, совершенно обессилев, Сэмми швырнул Джоша на койку и укрыл одеялами. В комнате стоял лютый холод, но Сэмми взмок от пота. Ему вдруг стало страшно, и он бросился прочь из комнаты на улицу – в милое его сердцу заведение. Но и там ему было не по себе. Он не мог ни на секунду забыть о зловещем, угрожающем молчании Джоша и его новой оболочке, напрочь лишенной эмоций. Все это притягивало Сэмми к себе, подобно магниту.
Он залпом выпил стакан и сразу же заказал новую порцию. Попытка уяснить, кем же стал Джош, лишала его покоя – ведь того нельзя было причислить ни к живым, ни к мертвым. Выходило, что постепенно Сэмми начал бояться Джоша – ему не хотелось домой, но, с другой стороны, он не мог не вернуться туда. В последнее время ему становилось не по себе, когда он видел молчаливого неподвижного Джоша, валявшегося на грязной койке. Но более всего Сэмми боялся собственной слепой ярости, приступы которой все чаще случались у него, и все оттого, что Джош молчал и не двигался. Сэмми подозревал, что в один прекрасный день совершит что-нибудь ужасное по отношению к Джошу, даже если потом ему придется об этом горько пожалеть. Он сунул руку в карман и привычно нащупал там рукоять складного ножа. Похоже, настанет день, когда он пустит кровь Джошу. И этот день не за горами.
Уже стемнело, когда Сэмми вывалился из бара. По темному небу неслись низкие облака, едва не задевая за уцелевшие крыши, но Сэмми не нужна была луна, чтобы добраться до дома, он знал дорогу, как голубь – путь к голубятне. Бутылка виски, взятая с собой, при каждом шаге со звоном ударялась в кармане о нож, но он был настолько погружен в свои мысли, что не замечал этого. «Нет, это случится еще не сегодня», – твердил он себе. Он предоставит ему еще одну ночь для того, чтобы исправиться, и даже нальет добрую порцию виски, дабы облегчить боль, хотя по большому счету Сэмми не знал, испытывает Джош боль или нет.
Как обычно, он остановился у входа в развалюху и по привычке оглянулся, но разглядеть что-либо в кромешной темноте было невозможно, поэтому, немного помешкав, он вошел внутрь. Повсюду царил абсолютный мрак, даже печь потухла. Чертыхаясь в темноте, Сэмми ощупью добрался до печи и засунул в нее горящую спичку. Пока печь разогревалась, он зажег свечу и повернулся в сторону кровати, но, к его величайшему изумлению, Джоша на ней не оказалось.
Сэмми сморгнул и вновь оглядел комнату. Никого. Он поднял свечу повыше, по-прежнему не понимая, что произошло. Кровать Джоша была пуста, а одеяло валялось на полу. Холодок страха пробежал у Сэмми по спине. Подумать только – Джош ушел! Вот так просто поднялся с постели – и ушел прочь. Джош снова оставил его! Сэмми уронил свечу и, бормоча ругательства, забегал по комнате. Он рычал, словно разъяренное животное, но внезапно его рев перешел в вопль ужаса, так как из темных углов комнаты выступили два человека и бросились на него. Они швырнули его на пол и принялись с силой выкручивать руки за спиной. Боль ошеломила Сэмми, и он завопил изо всех сил.
– Отпустите его, – вдруг раздался спокойный голос.
Сэмми почувствовал, как его руки обрели свободу, а налетчики отошли в сторону. Он во все глаза смотрел на них, продолжая тяжело дышать и постанывать от боли. Это были китайцы, вооруженные небольшими, острыми, как бритва, ножами с широкими лезвиями, которые люди, подобные им, носили в красных чехлах, пристегнутых к поясу. Сэмми сразу понял, что сопротивляться бессмысленно.
– Садись, – приказал тот же самый голос, обладателя которого было трудно рассмотреть во мраке.
Сэмми подчинился и сел, продолжая нервно оглядываться на громил, стоявших у него за спиной.
– Кто вы такие? – спросил он – И что нужно от меня китайцам?
Лаи Цин сделал шаг вперед и вышел из темноты, сжимая в руке фонарь.
– Мне хочется услышать вашу исповедь, мистер Моррис, – ледяным голосом проговорил он.
Сэмми испуганно посмотрел на него. Во внешности этого китайца что-то показалось ему знакомым, но он не мог решить, знает ли он китаезу лично или же дело тут в том, что для любого белого все желтолицые на одно лицо.
– Что вы сделали с Джошем? – прорычал Сэмми угрожающе.
– Ты его больше никогда не увидишь, – сообщил китаец мелодичным, но оттого не менее зловещим голосом.
Сэмми почувствовал, как безумная, слепая ярость завладела всем его существом. Это была ярость того сорта, при которой люди теряют контроль над собой и бросаются очертя голову навстречу опасности… Они отобрали у него Джоша… наверняка причинили ему боль… а может быть, даже убили?
Выхватив из кармана нож, Сэмми неожиданно для всех кинулся на китайца.
Лаи Цин увидел, как в свете фонаря блеснул клинок, потом почувствовал, как лезвие впилось ему в щеку, и теплой струйкой потекла кровь. Но он остался недвижим, словно скала. Его спутники в мгновение ока повалили Сэмми на пол и скрутили ему руки. Тогда Лаи Цин нагнулся и поднял нож, выпавший из ладони Морриса.
– А теперь ты сделаешь все так, как я тебе скажу, – спокойно сказал он.
Сэмми поставили на колени, причем один из налетчиков держал его сзади за локти, а другой – за шею, с ножом наготове. Лаи Цин положил на пол рядом с Сэмми лист писчей бумаги, ручку и чернильницу и сказал:
– Возьми ручку и пиши то, что я тебе продиктую.
Сэмми посмотрел сначала на Лаи Цина, а затем на бумагу и ручку, но не шевельнулся. Человек, державший его за шею, молниеносным движением резко ткнул его коленом в спину, и Сэмми, мгновенно поняв чувствительный намек, взял ручку и стал ждать, что последует за этим.
– Отпустите его, – скомандовал Лаи Цин, и Сэмми сразу же получил возможность двигаться. Он потряс не совсем трезвой головой и подумал, что все происходящее похоже на сон, на какой-то один большой ночной кошмар, который никак не может кончиться. Что им от него надо? «Исповедь» – так, кажется, сказал главный китаец…
Сэмми поднял глаза. Лаи Цин спокойно встретил его взгляд.
– Ты напишешь следующее, – сказал он – Я, Сэмми Моррис, сознаюсь в том, что убил пять невинных людей.
– Нет, – проревел Сэмми, отшвырнув ручку – Вы не сможете меня заставить написать такое.
Лаи Цин кивнул своим людям, и те снова пришли в движение. Только на этот раз они не заламывали ему руки – Сэмми лишь ощутил, как острое, словно бритва, лезвие прикоснулось к его шее и потихоньку двинулось вглубь, рассекая кожу. Внезапно он почувствовал, как по шее теплой струйкой побежала кровь.
– Теперь ты знаешь, что чувствовали твои жертвы, – сказал Лаи Цин – Ты ощущаешь ужас и беспомощность, точно так же, как и они. Бери ручку и пиши.
И, содрогаясь от страха, Сэмми начал писать под диктовку Лаи Цина:
«Я сознаюсь в убийстве моего школьного товарища Мерфи…»
Сэмми остановился – он был в отчаянии. Никто не знал об этом преступлении, никто, кроме Джоша. Ведь он рассказал обо всем только слепому и немому Джошу… Ведь только он – больше некому – мог знать о Мерфи.
– Пиши!
Нож снова коснулся шеи Сэмми, и он торопливо стал выводить: «Я сознаюсь в убийстве трех женщин, в котором обвиняли моего друга Джоша Эйсгарта».
Воздух вырывался из груди Сэмми короткими, шумными толчками. Должно быть, Джош все время его надувал, притворяясь беспомощным калекой, а сам слушал и мотал на ус… он и донес.
Мучимый страхами и сомнениями, Сэмми поднял голову и опять взглянул на китайца. Вдруг его челюсть отвисла, а из груди вырвался сдавленный хрип. Он наконец узнал его. Да, это был он, тот самый китаеза, который заграбастал себе Фрэнси Хэррисон после мнимой смерти ее жениха! Это она все рассказала китайцу! Она и послала его сюда, чтобы выколотить из Сэмми эту дьявольскую исповедь. Она и только она вновь отобрала у него Джоша!
– Пиши, – последовала очередная команда. Голос Лаи Цина был холоден как лед и едва не звенел от скрытого напряжения. Сэмми вновь нагнулся к бумаге и послушно написал все, что ему продиктовали.
– Подписывай, – потребовал Лаи Цин.
– Где Джош? Что вы с ним сделали? – завопил Сэмми – Вы не имеете права отнимать его у меня. Мы с ним братья, мы любим друг друга… Я спас его, я ухаживал за ним, я всегда…
– Подписывай! – с каменным выражением лица повторил Лаи Цин.
Рука Сэмми дрожала, и он был едва в состоянии держать перо, поэтому подпись получилась корявой и неровной.
– Распишись снова, – скомандовал Лаи Цин – Я хочу, чтобы каждый смог узнать твою подпись.
Лезвие ножа, уже в который раз оказалось у горла Сэмми, и подпись получилась куда разборчивей.
Лаи Цин кивнул своим людям, и те, схватив Сэмми за руки, опять завели их ему за спину и стали выкручивать до тех пор, пока Сэмми не заорал от боли.
Лаи Цин спокойно поднял бумагу и внимательно перечитал ее. Потом, удовлетворенный, одобрительно кивнул головой. Подойдя к Сэмми поближе, он довольно долго всматривался в его горящие от ненависти глаза. Это были глаза самого настоящего убийцы, маньяка, который убивал, не задумываясь и не сожалея о содеянном. Он, несомненно, убил бы и Фрэнси, если бы смог.
– Вы знаете, что с ним делать, – обратился китаец к наемникам и, повернувшись ко всем спиной, двинулся к темнеющему проему дверей.
– Нет! – завопил Сэмми, пытаясь броситься вслед за ним – Нет!
Но Лаи Цин уже удалился из комнаты.
Сэмми же почувствовал сильнейший удар по затылку, и это было последнее, что он ощутил, погружаясь в непроглядную темноту.
Этой же ночью, но значительно позже, в момент, когда тьма сгущается перед рассветом, наемные убийцы из китайского квартала вынесли тело Сэмми Морриса из дома, переложили его на крытую подводу и отвезли на побережье. Там тело погрузили на судно, идущее в Китай. Капитан получая условленную плату, а матросы, по обыкновению, сделали вид, что ничего не видели, когда бандиты вносили тело по трапу, а затем спускали его в трюм. Тем не менее, Сэмми был еще жив – так распорядился Лаи Цин. Но прежде чем оставить бесчувственное тело в кромешном мраке трюма и уйти, бандиты отрезали ему гениталии.