Страница:
Марианна взглянула на свои замшевые черные туфли, и ее лицо порозовело. Вернувшись домой в ту злополучную ночь, она сразу же скинула их и засунула в шкаф, а вот сегодня надела, даже не посмотрев.
– Вот досада, – сказала она, вставая и направляясь в спальню, чтобы переодеться, – туфли, кажется, совсем запылились, да? Придется задать взбучку прислуге…
– Что случилось с Гарри? – спросил он.
– Ты уже знаешь? Вот ужас, правда? Бедняга сгорел в собственном доме, а эти дураки полагают, что его убили.
Марианна колебалась, она понимала, что муж еще не знает об аресте Фрэнси, и раздумывала, рассказать ему об этом или нет. Потом Марианна решила, что рассказывать не стоит. Прежде всего, они должны были уехать на следующее утро, а Бак слишком устал, чтобы включать радио и дожидаться последних новостей. Если она будет вести себя с умом и постарается спрятать от него газеты, то, возможно, удача улыбнется ей и он узнает об этом не раньше, чем они приедут в Вашингтон.
– Мне думается, – устало проговорил Бак, вертя в руках стакан, – что Гарри был тем человеком, которого многие были бы не прочь увидеть мертвым.
– Да уж, на похороны мы не останемся, – коротко бросила Марианна. – Мне, разумеется, жаль Гарри, но пора возвращаться к детям – мы слишком долго их не видели.
Бак удивленно взглянул на жену – Марианна никогда не беспокоилась о детях и не скучала по ним. Бак допил виски и отправился в ванную, а когда вышел, официант уже вкатывал в номер столик на колесиках, заставленный тарелками. Марианна при виде официанта торопливо ретировалась в свою комнату, торопливо бросив: «Позаботься об ужине, Бак, пожалуйста».
– Рад видеть вас, господин сенатор, – сказал официант, переставляя тарелки с кушаньями на стол и улыбаясь. – Хотя, я думаю, вы весьма расстроены смертью вашего друга мистера Хэррисона.
– Что и говорить, печальная новость, – согласился Бак, подписывая счет.
– Надеюсь, что миссис Вингейт нашла наконец ключи, сэр, – с сочувствием в голосе продолжал словоохотливый официант. – Клянусь, я обшарил весь коридор и осмотрел дюйм за дюймом полы в лифте в ту ночь, но так их и не нашел – словно они сквозь землю провалились.
– Какие ключи?
– Да ключи миссис Вингейт. В среду поздно вечером, когда она вернулась, она обратилась ко мне и сказала, что потеряла ключи от номера. Но вы, пожалуйста, скажите ей, чтобы она не волновалась. У мисс Эйсгарт полно запасных – ведь такие вещи случаются довольно часто, правда?
– Да, да, разумеется, – ответил Бак, думая про себя, куда это ходила Марианна поздно вечером в среду.
Он дал официанту щедрые чаевые, распрощался с ним и, налив себе новую порцию виски, принялся мрачно смотреть в окно, размышляя о том, дома Фрэнси или нет и что она думает о гибели брата. Бак знал, какие чувства питают они друг к другу. Он уже начал подумывать о том, чтобы позвонить Энни и расспросить ее обо всем, но тут в комнату вошла Марианна, и он передумал. К тому же Фрэнси запретила каким-либо образом вмешиваться в ее жизнь.
– Консоме, – отметила Марианна, одну за другой поднимая крышки судков и кастрюлек. – Жареная перепелка для тебя и салат из омаров – мне. Ты ужасно выглядишь, дорогой. Рекомендую тебе немного поесть. Понюхай, как пахнет!
Бак опять оказался лицом к лицу с женой и был вынужден наблюдать, как она расправляется с салатом из омаров, а также слушать вполуха ее болтовню – Марианна излагала свои ближайшие планы: какие званые вечера они должны будут посетить в Вашингтоне и какой роскошный обед она думает устроить в честь посла Великобритании. Внезапно зазвонил телефон, и Марианна замолкла на полуслове.
– Я подойду, – предупредил Бак движение Марианны и поднял трубку.
– Извините, что беспокою вас, сенатор Вингейт, – вежливо произнес голос в трубке. – Говорит детектив-сержант Маллой, сэр. Уверен, что вы уже наслышаны о пожаре в доме мистера Хэррисона. Очень сожалею, сенатор, поскольку знаю, что он был другом вашей семьи. Именно это, в сущности, заставило меня к вам обратиться. В нашу работу, знаете ли, входит поиск всевозможных доказательств и улик. В данном случае мы обыскали руины с целью определить, что явилось причиной пожара, а также по возможности спасти какие-нибудь ценности. Так вот, на этот рад нам повезло, и мы нашли ценную вещь, которую дворецкий мистера Хэррисона опознал и сообщил, что она принадлежит вашей жене. Это небольшая пудреница с зеркалом, на которой поставлены ее инициалы. Слуги показали, что вы и ваша жена обедали у мистера Хэррисона во вторник вечером, и я полагаю, что она тогда же забыла ее в доме.
– Спасибо, – сказал Бак автоматически.
– Мы немного почистили вещицу, сэр, – продолжал детектив Маллой, – так что сейчас она выглядит вполне привлекательно. Внутри даже сохранилась пудра. Удивительно, но некоторые вещи сравнительно безболезненно пережили пожар, а другие – нет. Вы бы удивились, узнав, что мы нашли на пепелище: туфли, игрушки, наручные часы… Весьма странный набор предметов.
– Совершенно верно, – согласился Бак.
– Сам я нахожусь внизу, но мне неудобно вас беспокоить. Я передам вещицу рассыльному, и он занесет ее вам в номер. Только не забудьте, пожалуйста, расписаться в получении. Заранее вас благодарю.
– Не беспокойтесь, – сказал Бак. – Я сам спущусь за ней.
Направляясь к двери, сенатор чувствовал, что Марианна пристально смотрит ему в спину, поэтому повернулся к ней и сообщил:
– В холле меня ждет некий господин…
– Но твой ужин, Бак…
Дверь захлопнулась, и Марианна сердито поджала губы, недоумевая, какое важное дело оторвало Бака от ужина.
Бак забрал у полицейского пудреницу и расписался в получении, затем, сунув ее в карман, вышел на улицу; ему было необходимо побыть наедине со своими мыслями. Он быстро перешел площадь и направился по Калифорния-стрит вверх к Ноб-Хиллу. Толпа по-прежнему с любопытством взирала на руины дома Хэррисонов, и он остановился тоже, чтобы взглянуть на жалкие остатки здания. Ему волей-неволей пришлось вспомнить, что только четыре дня назад он обедал в этом доме; сунув руки в карманы, он нащупал пудреницу в одном из них и пальцем провел по гладкой поверхности. Вот пальцы добрались до рубиновых инициалов, которыми Марианна любила украшать свои безделушки, и тут Бак задумался. Перед его глазами всплыл образ Марианны, сидевшей у зеркала и пудрившей нос. Да, именно так и было. В среду вечером, в ту самую среду, когда сгорел дом Хэррисона, а его владелец был убит и когда он сам, Бак Вингейт, готовился к встрече с Фрэнси, пудреница определенно еще была у Марианны.
Бак с силой сжал в кармане хрупкую вещицу, так что ее крышка жалобно скрипнула. На этот раз ему вспомнилось озабоченное лицо официанта, спрашивавшего, нашла ли миссис Вингейт ключи. Официант, по его словам, открыл дверь номера запасными и впустил его жену, которая куда-то выходила во время его, Бака, отсутствия вечером в среду…
– Господин сенатор Вингейт, если не ошибаюсь? – раздался прямо над ухом Бака голос, принадлежавший полицейскому офицеру. – Могу ли я чем-нибудь помочь вам?
Бак пожал плечами:
– Спасибо. Вряд ли здесь требуется помощь. Просто я был знаком с человеком, которого уже нет…
– Понимаю, сэр, и сочувствую. Впрочем, возможно, вы почувствуете себя лучше, когда узнаете, что по подозрению в убийстве арестована женщина. Между нами говоря, в полиции абсолютно уверены, что это сделала она.
Бак вдруг успокоился и уже не сжимал злосчастную пудреницу с такой силой. В самом деле, чего только не выдумает человек? Конечно же, Гарри укокошила женщина, одна из многих, подобранных им от нечего делать, а потом отброшенная в сторону, как ненужная вещь…
– Все знают, как они с сестрой ненавидели друг друга, – продолжал между тем рассуждать полицейский. – Семейная распря Хэррисонов тянется уже более тридцати лет. Она не уставала повторять, что брат виновен в смерти ее сына, и я полагаю, все эти годы она лишь ожидала подходящего момента, чтобы отомстить.
Бак уставился на полицейского, не веря своим ушам.
– Что вы такое говорите? Как зовут женщину, которую арестовали по подозрению в убийстве?
– Это его сестра, кто же еще, сэр? – Тут настала очередь полицейского удивляться, поскольку сенатор, не дослушав его, молча повернулся на каблуках и неверными шагами побежал прочь.
Марианна по-прежнему сидела на диванчике, облаченная в персикового цвета домашнее платье, которое было на ней в среду вечером. Она подняла глаза на мужа, оторвавшись от книги, которую читала, и проговорила, улыбаясь:
– Дорогой, я так за тебя волновалась. Ради Бога, скажи мне, где ты был?
Бак достал из кармана пудреницу с рубиновым инициалами Марианны – МБВ – на ней, протянул жене и произнес, с трудом сдерживая гнев:
– Я выходил, чтобы принести тебе вот это. Марианна посмотрела на пудреницу, а затем на мужа.
Голос у нее задрожал:
– Господи! А я ее искала. Наверное, я уронила ее где-нибудь, а теперь ее нашли, да?
– Ты оставила ее в доме у Гарри, – ровным голосом сказал Бак. – В среду вечером.
– В среду вечером? Что ты такое говоришь? Ведь мы были у Гарри во вторник, а не в среду.
– Да, мы были у Гарри во вторник. Но ты побывала у него и в среду. Именно в среду ты потеряла ключи, и официанту пришлось тебе помочь войти в номер, используя запасные. Ты вспоминаешь, Марианна, не так ли?
Она провела рукой по идеально причесанным волосам.
– В среду? Но ты ошибаешься. Разве я не оставалась в тот вечер дома, дожидаясь твоего возвращения?
– Что произошло между тобой и Гарри? – резко спросил Бак, не обращая внимания на ее поднятую в протестующем жесте руку. – Только не пытайся мне лгать. Я желаю знать, что ты делала у него в среду?
Марианна безвольно пожала красивыми плечами – она поняла, что проиграла и притворяться бессмысленно.
– Гарри меня шантажировал. Он знал о твоей связи со своей проклятой сестрой и годами тянул из меня средства – конечно же, я платила ему не из собственного кошелька, а помогая проворачивать различные сомнительные сделки, пользуясь влиянием и связями моей семьи, да и твоими, Бак, тоже, хотя ты и не подозревал об этом. – Блестящими от ярости глазами она в упор смотрела на мужа. – И все это из-за тебя, Бак. Если бы ты не влез по уши в эту глупейшую историю с Франческой Хэррисон, ничего не случилось бы. Она годами угрожала Гарри смертью – он сам мне сказал. И вот теперь ее арестовали по подозрению в убийстве. Но если бы она не убила его, то в один прекрасный день Гарри бы, без сомнения, добрался до нее. Они с ним были одной крови – и оба сумасшедшие.
– Фрэнси не убивала Гарри, – сказал Бак, грубо хватая ее за плечи.
На губах Марианны появилась улыбка, в которой сквозила сама невинность.
– Нет, Бак. Именно Фрэнси убила его. Ты просто отказываешься верить в очевидное. Гарри сам говорил мне, что она считала его виновником ужасной смерти своего сына. Разве поджог дома – не самый лучший способ отомстить? Огнем за огонь. В этом даже есть нечто библейское…
– Ты лжешь, ты, ничтожная интриганка! – воскликнул Бак, пораженный наглостью жены.
Марианна подумала, что давно не видела Бака в таком состоянии – руки дрожат, в глазах сверкают молнии. Пора кончать этот спектакль.
– Все кончилось, Бак, – произнесла она успокаивающе. – Твоя связь оборвалась – и забудем об этом. В конце концов, от Гарри больше всех пострадала я, – Марианна содрогнулась от отвращения. – Он оказался таким… таким негодяем…
– Не я порвал с Фрэнси, – упрямо сказал Бак. – Ты сделала это за меня. Точно так же, как ты старалась навязывать мне свою волю все годы нашего брака. Я не хотел расставаться с ней – я ее любил…
Даже теперь, в этой критической ситуации, Марианна не преминула отметить про себя, что муж употребил глагол «любить» в прошедшем времени, и ухватилась за это.
– Вот видишь, ты сказал «любил». Пусть ты любил ее, теперь – не любишь. Твоя Фрэнси замешана в убийстве. Мне очень жаль, Бак, но мы не можем себе позволить оказаться в этом деле вместе с ней – слишком высоки нынче ставки.
Бак засунул руки в карманы и, раскачиваясь на каблуках, наблюдал за женой. Для нее ставки и в самом деле были высоки. Господи, что делает здесь, рядом с ним, эта холодная безжалостная женщина? Сколько лет жизни потеряно зря. Она часто говорит о детях, но они пошли в мать – и почти так же далеки от него, как и Марианна. Она постоянно напоминает ему о его карьере, но, несмотря на весь свой ум, Марианна не видит, что при сложившихся обстоятельствах карьера для него – пустой звук. Его жена всегда оставляла после себя руины и пепел, точно так же, как она, не моргнув глазом, подожгла дом Гарри. В том, что это сделала Марианна, он не сомневался.
Бак повернулся и снял с вешалки пальто.
– Куда ты идешь? – спросила Марианна со страхом в голосе, дрожащими руками стягивая у горла воротник платья.
– Я хочу повидаться с Фрэнси. Я знаю, что она невиновна. Кстати, я забыл тебе сказать, что у нее есть отличное алиби. В то время как ты находилась у Гарри в доме, она встречалась с сенатором Вингейтом.
– Нет, нет, это ложь! Я не верю тебе!
Бак направился к двери, и Марианна бросилась за ним, пытаясь остановить.
– Ты всегда добивалась того, чего хотела, – сказал Бак, – но на этот раз у тебя ничего не выйдет, Марианна.
– Я сделала это ради тебя, Бак, – закричала она, цепляясь за его рукав. – Запомни, Бак, для тебя!.. Для нас!
– Все, что ты когда-либо делала в жизни, ты делала только для себя, – с горечью произнес Бак. – Но на этот раз тебе придется расплачиваться за содеянное.
Марианна остановившимися глазами смотрела, как Бак выходил из номера. Она издала болезненный стон и обхватила голову руками. Через некоторое время, однако, она превозмогла свою слабость и прошла в спальню. Усевшись за туалетный столик, Марианна принялась рассматривать свое лицо в зеркале. Все висит на волоске исключительно по глупости Бака. Она долго раздумывала над тем, что сможет предпринять Бак. И в конце концов, успокоилась. Тот факт, что пудреница была у нее с собой в ночь убийства, доказать трудно. Только Бак мог подтвердить это, а его нельзя считать полноправным свидетелем, поскольку Марианна – его жена. Так что она в безопасности. Зато, когда он вернется, она ему устроит… Он заплатит за все, что ей пришлось пережить за эти несколько дней.
Марианна тщательно причесалась, припудрилась и сменила персиковый наряд на темно-синее панбархатное платье. Затем, расположившись на софе, стала ожидать возвращения мужа.
Дежурный сержант едва не подпрыгнул на месте, когда сенатор Вингейт вошел в помещение департамента полиции города Сан-Франциско и потребовал к себе начальника.
– Разумеется, сэр… господин сенатор, я хочу сказать. Полагаю, что он дома, сенатор. Я позвоню ему прямо сейчас, сэр.
Бак ждал пятнадцать минут в неуютном офисе, где стены были выкрашены мрачной коричневой краской, лампа под зеленым абажуром придавала людям и предметам какой-то призрачный зеленоватый оттенок, а на столах и полках громоздились кучи бумаг и груды папок различной толщины. Помимо канцелярских столов, в комнате дежурного находилось всего два стула, выкрашенных коричневой краской, которая уже начала облезать.
– Сенатор Вингейт? Рад вас видеть, сэр. Чем могу помочь? – Начальник полиции Ролинс был плотным мужчиной с умным лицом, которое слегка раскраснелось от быстрой ходьбы.
Бак уселся на один из стульев и, смерив полицейского твердым взглядом, заявил:
– Я пришел к вам по поводу Франчески Хэррисон.
– Вы по делу Хэррисона?
– Именно. Я пришел к вам, чтобы сообщить, что мисс Хэррисон не совершала того, в чем ее обвиняют, мистер Ролинс. Она бы не смогла. Видите ли, в тот вечер она была со мной.
Ролинс со свистом втянул в себя воздух – за время своей службы ему пришлось наслушаться и навидаться всякого, в том числе и всевозможных скандалов, но то, что сказал сенатор Вингейт, грозило перерасти в скандал просто грандиозный по своим масштабам. Полицейский вздохнул – воистину эти амуры в состоянии выбить из седла даже такого государственного мужа, как сенатор Вингейт. В сущности, чему же удивляться, этому греху подвержены все – от юнца до сенатора. Однако тут случай был все же особенный – сенатор, кандидат в президенты, а уж его жена вообще чуть ли не королевского происхождения, если, разумеется, подобное сравнение уместно в такой демократической стране, как Америка…
– Вы уверены, что хотели сказать именно это, сэр? – очень осторожно и очень деликатно спросил сенатора Ролинс, оставляя своему высокому гостю путь к отступлению.
– Именно так. Мисс Хэррисон невиновна, и я готов подписать любое заявление, где будет сказано, что в среду вечером она находилась со мной. Если возникнет необходимость, я готов пойти в суд и выступить в качестве свидетеля.
Ролинс отрицательно затряс головой:
– Что вы, сенатор, этого не понадобится. Я готов выпустить мисс Хэррисон под ваше поручительство. Никакой необходимости делать публичные заявления нет. Всем прочим знать об этом необязательно. – Полицейский взглянул на сенатора и многозначительно улыбнулся. Эти господа, подумал он, вроде нашего сенатора, вынуждены есть сладкое втихомолку.
Бак, однако, не собирался воспользоваться предложенной любезностью.
– Я хочу сделать подобное заявление, Ролинс. Кроме того, я собираюсь его обнародовать через печать. Я хочу, чтобы все знали, что мисс Хэррисон не имеет ни малейшего отношения к убийству, а не просто отпущена под залог или поручительство. Я не хочу оставлять средствам массовой информации ни малейшей зацепки, которую они могли бы использовать, чтобы раздуть очередной скандал по ее поводу.
Начальник полиции забеспокоился:
– Дело в том, сенатор, что при сложившихся обстоятельствах для вас было бы выгоднее держаться в тени.
Бак пожал плечами:
– Я уже обдумал все возможные последствия моего поступка, Ролинс.
– В таком случае вам остается лишь записать ваши показания, сэр, а я их засвидетельствую. Потом я отправлю сержанта за мисс Хэррисон. Она в кабинете следователя дальше по коридору.
Образ несчастной Фрэнси преследовал Бака. Он вынул авторучку и быстро написал заявление, потом твердой рукой подписал его, а полицейский поставил на документе свою подпись – как свидетель.
В дверь постучали, и молоденький сержант ввел в комнату Фрэнси. Выглядела она неважно – голова безвольно опущена к плечу, в глазах застыло испуганное выражение. Было похоже, что она все еще находилась в шоке от случившегося. Фрэнси затравленно посмотрела сначала на него, затем на шефа полиции, но не издала ни одного звука, и тогда Бак понял, что, даже оказавшись в отчаянном положении, она по-прежнему готова защищать честь его и его семьи, а также его злополучную политическую карьеру. Ту самую карьеру, ради которой он принес в жертву их счастье.
Он улыбнулся ей, и его лицо озарилось любовью к этой женщине, которая столько выстрадала за свою не такую уж длинную жизнь.
– Все нормально, Фрэнси, – сказал он. – Мистер Ролинс уже знает, что в ночь, когда погиб Гарри, мы были вместе. Теперь ты свободна.
Фрэнси взглянула на него и неожиданно гордо вскинула голову.
– Свободна? – переспросила она, и Бак понял, что она имела в виду.
– Да, – твердо ответил он. Он взял Фрэнси за руку, и они покинули мрачное учреждение, двигаясь почти шаг в шаг. Когда они оказались на улице, Бак широко улыбнулся и сказал:
– На этот раз мы свободны оба.
Марианна прочитала сенсационную статью об освобождении Фрэнси Хэррисон в газете «Экзаминер» утром следующего дня. Кроме того, в газете была напечатана фотография ее мужа, а также заметка, в которой подтверждались слухи об его отставке.
Побелев от гнева, Марианна швырнула газету на пол. Потом позвала горничную и велела ей упаковывать чемоданы, а сама пошла одеваться. Она надела серебристо-серое шерстяное платье, подбитый норкой плащ с капюшоном и шляпку, а на губы положила более толстый слой помады, чем обычно. Затем спустилась в холл и вышла на улицу. Перед парадными дверями отеля ее уже давно караулили многочисленные корреспонденты. Увидев Марианну, журналисты бросились к ней, отталкивая друг друга.
– Миссис Вингейт! – кричали они наперебой, пока она спускалась по ступеням к ожидавшему ее лимузину. – Миссис Вингейт, что вы можете сказать об отношениях между вашим мужем и мисс Хэррисон? А как относиться к слухам, которые ходят об отставке мистера Вингейта?
Марианна поставила ногу на подножку автомобиля, после чего, мило улыбнувшись, обратилась к жаждущим сенсации репортерам.
– Господа, благодарю вас за внимание и терпеливое ожидание, но хочу сразу предупредить, что это дело сугубо личное, а мы, Брэттлы, никогда не говорим о том, что касается нас лично, вне стен нашего дома.
Еще раз улыбнувшись и помахав собравшимся рукой, она захлопнула дверцу автомобиля и велела везти себя в аэропорт, где купила билет на рейс до Нью-Йорка. В Нью-Йорке жил ее адвокат, с которым она собиралась проконсультироваться по поводу развода.
Энни Эйсгарт наблюдала из холла за последним спектаклем, который давала Марианна в качестве жены сенатора Вингейта. Когда ее автомобиль скрылся за поворотом, она вздохнула с облегчением. В сущности, между покойным Гарри Хэррисоном и ныне здравствующей Марианной Вингейт можно было обнаружить много общего. Они оба превращали в руины жизни людей, которые в той или иной степени имели несчастье связать с ними свою жизнь. Они оба были эгоистичны и безжалостны, привыкли брать, ничего не давая взамен, и ни перед чем не останавливались для достижения своих целей. Даже перед убийством. И вот Гарри уже не было в живых, а Марианна потерпела крушение всех своих планов, что для нее было страшнее всякого ада.
Когда представители прессы разошлись, чтобы приступить к осмысливанию драматического отъезда Марианны, Энни неторопливо вышла из дверей, спустилась по ступеням вниз и, повернувшись на каблуках, принялась рассматривать свой собственный отель, будто видела его впервые. Она создала это здание собственными руками, как, впрочем, уже и несколько ему подобных. Она не жалела сил и нервов, зато «Эйсгарт Армз» сделался для нее самым дорогим и любимым местом на свете, ее миром, ее землей обетованной. А ведь была еще Фрэнси, были ее дети, о которых Энни с радостью заботилась, как в свое время она заботилась о Джоше, когда он был маленьким. Хотя у Энни никогда не было своей семьи, ее жизнь, тем не менее, являлась осмысленной и наполненной. Еще раз окинув довольным взглядом «Эйсгарт Армз», она легко побежала по ступенькам обратно в свой мир. Несмотря ни на что, она смело могла сказать, что судьба все-таки улыбнулась ей, и она ощущала себя счастливой женщиной.
Фрэнси и Бак жили на ранчо. Им нужно было столько рассказать друг другу. Впрочем, сейчас уже торопиться было некуда. Самое главное они сказали, когда вышли на улицу из Полицейского департамента.
Бак не сразу удалился от дел после разразившегося скандала, «Если я уйду прямо сейчас, то люди обязательно подумают, что кто-нибудь из нас виноват, – внушал он Фрэнси. – Ты увидишь, что через неделю-другую о нас подзабудут, а газетчики начнут смаковать подробности новой сенсации. Кроме того, руководители партии должны решить, кого они назначат на мое место, – я ведь не могу бросить всех тех людей, которые на меня работали или поддерживали меня».
Без сомнения, Бак был прав. В Вашингтоне его любили, и, когда он месяц спустя все-таки подал прошение об отставке, все политические обозреватели крупнейших газет разразились панегириками в его честь. «Мир политики лишился своего верного рыцаря, – писал один из авторитетных журналистов. – Но он сделал это по доброй воле, а не по причине давления на него некоторых ханжески настроенных господ, которые окопались в нашем правительстве. Вероятно, он думает, что ему предстоит возможность наслаждаться прелестями свободной жизни, но, как нам кажется, республиканцы допустят большую глупость, если позволят такому общепризнанному эксперту в вопросах политики навсегда уйти с политической арены. Существует точка зрения, что мистер Вингейт, скорее всего, останется работать в аппарате партии в качестве одного из советников; при этом его роль при огромных заслугах и опыте трудно переоценить».
Когда Бак наконец познакомился с Лизандрой, он поднял ее на руки, поцеловал и сказал, что он старый друг ее мамы, с которым она как-то разговаривала по телефону. Потом присел на корточки, чтобы девочке не надо было задирать голову, и посмотрел ей прямо в глаза. Лизандра тоже долго смотрела на него, а потом сказала:
– Ты, наверное, тот самый… Ты мой папа, да? Фрэнси замерла от волнения, не зная, что девочка скажет в следующий момент, но Бак нежно улыбнулся ребенку и произнес:
– Да, Лизандра, это правда. Надеюсь, ты простишь, что меня не было рядом с тобой первые семь лет твоей жизни, но я, видишь ли, просто не подозревал о твоем существовании.
– А ты больше от меня не уйдешь? – серьезно спросила девочка, слегка склонив голову набок.
– Нет, если твоя мама позволит мне остаться, – ответил Бак и выразительно посмотрел на Фрэнси.
Тогда Лизандра вложила свою ладошку в его ладонь и сказала с полной уверенностью в правоте своих слов:
– Позволит, уж ты мне поверь! Она ведь тебя любит – я точно знаю.
– Вот досада, – сказала она, вставая и направляясь в спальню, чтобы переодеться, – туфли, кажется, совсем запылились, да? Придется задать взбучку прислуге…
– Что случилось с Гарри? – спросил он.
– Ты уже знаешь? Вот ужас, правда? Бедняга сгорел в собственном доме, а эти дураки полагают, что его убили.
Марианна колебалась, она понимала, что муж еще не знает об аресте Фрэнси, и раздумывала, рассказать ему об этом или нет. Потом Марианна решила, что рассказывать не стоит. Прежде всего, они должны были уехать на следующее утро, а Бак слишком устал, чтобы включать радио и дожидаться последних новостей. Если она будет вести себя с умом и постарается спрятать от него газеты, то, возможно, удача улыбнется ей и он узнает об этом не раньше, чем они приедут в Вашингтон.
– Мне думается, – устало проговорил Бак, вертя в руках стакан, – что Гарри был тем человеком, которого многие были бы не прочь увидеть мертвым.
– Да уж, на похороны мы не останемся, – коротко бросила Марианна. – Мне, разумеется, жаль Гарри, но пора возвращаться к детям – мы слишком долго их не видели.
Бак удивленно взглянул на жену – Марианна никогда не беспокоилась о детях и не скучала по ним. Бак допил виски и отправился в ванную, а когда вышел, официант уже вкатывал в номер столик на колесиках, заставленный тарелками. Марианна при виде официанта торопливо ретировалась в свою комнату, торопливо бросив: «Позаботься об ужине, Бак, пожалуйста».
– Рад видеть вас, господин сенатор, – сказал официант, переставляя тарелки с кушаньями на стол и улыбаясь. – Хотя, я думаю, вы весьма расстроены смертью вашего друга мистера Хэррисона.
– Что и говорить, печальная новость, – согласился Бак, подписывая счет.
– Надеюсь, что миссис Вингейт нашла наконец ключи, сэр, – с сочувствием в голосе продолжал словоохотливый официант. – Клянусь, я обшарил весь коридор и осмотрел дюйм за дюймом полы в лифте в ту ночь, но так их и не нашел – словно они сквозь землю провалились.
– Какие ключи?
– Да ключи миссис Вингейт. В среду поздно вечером, когда она вернулась, она обратилась ко мне и сказала, что потеряла ключи от номера. Но вы, пожалуйста, скажите ей, чтобы она не волновалась. У мисс Эйсгарт полно запасных – ведь такие вещи случаются довольно часто, правда?
– Да, да, разумеется, – ответил Бак, думая про себя, куда это ходила Марианна поздно вечером в среду.
Он дал официанту щедрые чаевые, распрощался с ним и, налив себе новую порцию виски, принялся мрачно смотреть в окно, размышляя о том, дома Фрэнси или нет и что она думает о гибели брата. Бак знал, какие чувства питают они друг к другу. Он уже начал подумывать о том, чтобы позвонить Энни и расспросить ее обо всем, но тут в комнату вошла Марианна, и он передумал. К тому же Фрэнси запретила каким-либо образом вмешиваться в ее жизнь.
– Консоме, – отметила Марианна, одну за другой поднимая крышки судков и кастрюлек. – Жареная перепелка для тебя и салат из омаров – мне. Ты ужасно выглядишь, дорогой. Рекомендую тебе немного поесть. Понюхай, как пахнет!
Бак опять оказался лицом к лицу с женой и был вынужден наблюдать, как она расправляется с салатом из омаров, а также слушать вполуха ее болтовню – Марианна излагала свои ближайшие планы: какие званые вечера они должны будут посетить в Вашингтоне и какой роскошный обед она думает устроить в честь посла Великобритании. Внезапно зазвонил телефон, и Марианна замолкла на полуслове.
– Я подойду, – предупредил Бак движение Марианны и поднял трубку.
– Извините, что беспокою вас, сенатор Вингейт, – вежливо произнес голос в трубке. – Говорит детектив-сержант Маллой, сэр. Уверен, что вы уже наслышаны о пожаре в доме мистера Хэррисона. Очень сожалею, сенатор, поскольку знаю, что он был другом вашей семьи. Именно это, в сущности, заставило меня к вам обратиться. В нашу работу, знаете ли, входит поиск всевозможных доказательств и улик. В данном случае мы обыскали руины с целью определить, что явилось причиной пожара, а также по возможности спасти какие-нибудь ценности. Так вот, на этот рад нам повезло, и мы нашли ценную вещь, которую дворецкий мистера Хэррисона опознал и сообщил, что она принадлежит вашей жене. Это небольшая пудреница с зеркалом, на которой поставлены ее инициалы. Слуги показали, что вы и ваша жена обедали у мистера Хэррисона во вторник вечером, и я полагаю, что она тогда же забыла ее в доме.
– Спасибо, – сказал Бак автоматически.
– Мы немного почистили вещицу, сэр, – продолжал детектив Маллой, – так что сейчас она выглядит вполне привлекательно. Внутри даже сохранилась пудра. Удивительно, но некоторые вещи сравнительно безболезненно пережили пожар, а другие – нет. Вы бы удивились, узнав, что мы нашли на пепелище: туфли, игрушки, наручные часы… Весьма странный набор предметов.
– Совершенно верно, – согласился Бак.
– Сам я нахожусь внизу, но мне неудобно вас беспокоить. Я передам вещицу рассыльному, и он занесет ее вам в номер. Только не забудьте, пожалуйста, расписаться в получении. Заранее вас благодарю.
– Не беспокойтесь, – сказал Бак. – Я сам спущусь за ней.
Направляясь к двери, сенатор чувствовал, что Марианна пристально смотрит ему в спину, поэтому повернулся к ней и сообщил:
– В холле меня ждет некий господин…
– Но твой ужин, Бак…
Дверь захлопнулась, и Марианна сердито поджала губы, недоумевая, какое важное дело оторвало Бака от ужина.
Бак забрал у полицейского пудреницу и расписался в получении, затем, сунув ее в карман, вышел на улицу; ему было необходимо побыть наедине со своими мыслями. Он быстро перешел площадь и направился по Калифорния-стрит вверх к Ноб-Хиллу. Толпа по-прежнему с любопытством взирала на руины дома Хэррисонов, и он остановился тоже, чтобы взглянуть на жалкие остатки здания. Ему волей-неволей пришлось вспомнить, что только четыре дня назад он обедал в этом доме; сунув руки в карманы, он нащупал пудреницу в одном из них и пальцем провел по гладкой поверхности. Вот пальцы добрались до рубиновых инициалов, которыми Марианна любила украшать свои безделушки, и тут Бак задумался. Перед его глазами всплыл образ Марианны, сидевшей у зеркала и пудрившей нос. Да, именно так и было. В среду вечером, в ту самую среду, когда сгорел дом Хэррисона, а его владелец был убит и когда он сам, Бак Вингейт, готовился к встрече с Фрэнси, пудреница определенно еще была у Марианны.
Бак с силой сжал в кармане хрупкую вещицу, так что ее крышка жалобно скрипнула. На этот раз ему вспомнилось озабоченное лицо официанта, спрашивавшего, нашла ли миссис Вингейт ключи. Официант, по его словам, открыл дверь номера запасными и впустил его жену, которая куда-то выходила во время его, Бака, отсутствия вечером в среду…
– Господин сенатор Вингейт, если не ошибаюсь? – раздался прямо над ухом Бака голос, принадлежавший полицейскому офицеру. – Могу ли я чем-нибудь помочь вам?
Бак пожал плечами:
– Спасибо. Вряд ли здесь требуется помощь. Просто я был знаком с человеком, которого уже нет…
– Понимаю, сэр, и сочувствую. Впрочем, возможно, вы почувствуете себя лучше, когда узнаете, что по подозрению в убийстве арестована женщина. Между нами говоря, в полиции абсолютно уверены, что это сделала она.
Бак вдруг успокоился и уже не сжимал злосчастную пудреницу с такой силой. В самом деле, чего только не выдумает человек? Конечно же, Гарри укокошила женщина, одна из многих, подобранных им от нечего делать, а потом отброшенная в сторону, как ненужная вещь…
– Все знают, как они с сестрой ненавидели друг друга, – продолжал между тем рассуждать полицейский. – Семейная распря Хэррисонов тянется уже более тридцати лет. Она не уставала повторять, что брат виновен в смерти ее сына, и я полагаю, все эти годы она лишь ожидала подходящего момента, чтобы отомстить.
Бак уставился на полицейского, не веря своим ушам.
– Что вы такое говорите? Как зовут женщину, которую арестовали по подозрению в убийстве?
– Это его сестра, кто же еще, сэр? – Тут настала очередь полицейского удивляться, поскольку сенатор, не дослушав его, молча повернулся на каблуках и неверными шагами побежал прочь.
Марианна по-прежнему сидела на диванчике, облаченная в персикового цвета домашнее платье, которое было на ней в среду вечером. Она подняла глаза на мужа, оторвавшись от книги, которую читала, и проговорила, улыбаясь:
– Дорогой, я так за тебя волновалась. Ради Бога, скажи мне, где ты был?
Бак достал из кармана пудреницу с рубиновым инициалами Марианны – МБВ – на ней, протянул жене и произнес, с трудом сдерживая гнев:
– Я выходил, чтобы принести тебе вот это. Марианна посмотрела на пудреницу, а затем на мужа.
Голос у нее задрожал:
– Господи! А я ее искала. Наверное, я уронила ее где-нибудь, а теперь ее нашли, да?
– Ты оставила ее в доме у Гарри, – ровным голосом сказал Бак. – В среду вечером.
– В среду вечером? Что ты такое говоришь? Ведь мы были у Гарри во вторник, а не в среду.
– Да, мы были у Гарри во вторник. Но ты побывала у него и в среду. Именно в среду ты потеряла ключи, и официанту пришлось тебе помочь войти в номер, используя запасные. Ты вспоминаешь, Марианна, не так ли?
Она провела рукой по идеально причесанным волосам.
– В среду? Но ты ошибаешься. Разве я не оставалась в тот вечер дома, дожидаясь твоего возвращения?
– Что произошло между тобой и Гарри? – резко спросил Бак, не обращая внимания на ее поднятую в протестующем жесте руку. – Только не пытайся мне лгать. Я желаю знать, что ты делала у него в среду?
Марианна безвольно пожала красивыми плечами – она поняла, что проиграла и притворяться бессмысленно.
– Гарри меня шантажировал. Он знал о твоей связи со своей проклятой сестрой и годами тянул из меня средства – конечно же, я платила ему не из собственного кошелька, а помогая проворачивать различные сомнительные сделки, пользуясь влиянием и связями моей семьи, да и твоими, Бак, тоже, хотя ты и не подозревал об этом. – Блестящими от ярости глазами она в упор смотрела на мужа. – И все это из-за тебя, Бак. Если бы ты не влез по уши в эту глупейшую историю с Франческой Хэррисон, ничего не случилось бы. Она годами угрожала Гарри смертью – он сам мне сказал. И вот теперь ее арестовали по подозрению в убийстве. Но если бы она не убила его, то в один прекрасный день Гарри бы, без сомнения, добрался до нее. Они с ним были одной крови – и оба сумасшедшие.
– Фрэнси не убивала Гарри, – сказал Бак, грубо хватая ее за плечи.
На губах Марианны появилась улыбка, в которой сквозила сама невинность.
– Нет, Бак. Именно Фрэнси убила его. Ты просто отказываешься верить в очевидное. Гарри сам говорил мне, что она считала его виновником ужасной смерти своего сына. Разве поджог дома – не самый лучший способ отомстить? Огнем за огонь. В этом даже есть нечто библейское…
– Ты лжешь, ты, ничтожная интриганка! – воскликнул Бак, пораженный наглостью жены.
Марианна подумала, что давно не видела Бака в таком состоянии – руки дрожат, в глазах сверкают молнии. Пора кончать этот спектакль.
– Все кончилось, Бак, – произнесла она успокаивающе. – Твоя связь оборвалась – и забудем об этом. В конце концов, от Гарри больше всех пострадала я, – Марианна содрогнулась от отвращения. – Он оказался таким… таким негодяем…
– Не я порвал с Фрэнси, – упрямо сказал Бак. – Ты сделала это за меня. Точно так же, как ты старалась навязывать мне свою волю все годы нашего брака. Я не хотел расставаться с ней – я ее любил…
Даже теперь, в этой критической ситуации, Марианна не преминула отметить про себя, что муж употребил глагол «любить» в прошедшем времени, и ухватилась за это.
– Вот видишь, ты сказал «любил». Пусть ты любил ее, теперь – не любишь. Твоя Фрэнси замешана в убийстве. Мне очень жаль, Бак, но мы не можем себе позволить оказаться в этом деле вместе с ней – слишком высоки нынче ставки.
Бак засунул руки в карманы и, раскачиваясь на каблуках, наблюдал за женой. Для нее ставки и в самом деле были высоки. Господи, что делает здесь, рядом с ним, эта холодная безжалостная женщина? Сколько лет жизни потеряно зря. Она часто говорит о детях, но они пошли в мать – и почти так же далеки от него, как и Марианна. Она постоянно напоминает ему о его карьере, но, несмотря на весь свой ум, Марианна не видит, что при сложившихся обстоятельствах карьера для него – пустой звук. Его жена всегда оставляла после себя руины и пепел, точно так же, как она, не моргнув глазом, подожгла дом Гарри. В том, что это сделала Марианна, он не сомневался.
Бак повернулся и снял с вешалки пальто.
– Куда ты идешь? – спросила Марианна со страхом в голосе, дрожащими руками стягивая у горла воротник платья.
– Я хочу повидаться с Фрэнси. Я знаю, что она невиновна. Кстати, я забыл тебе сказать, что у нее есть отличное алиби. В то время как ты находилась у Гарри в доме, она встречалась с сенатором Вингейтом.
– Нет, нет, это ложь! Я не верю тебе!
Бак направился к двери, и Марианна бросилась за ним, пытаясь остановить.
– Ты всегда добивалась того, чего хотела, – сказал Бак, – но на этот раз у тебя ничего не выйдет, Марианна.
– Я сделала это ради тебя, Бак, – закричала она, цепляясь за его рукав. – Запомни, Бак, для тебя!.. Для нас!
– Все, что ты когда-либо делала в жизни, ты делала только для себя, – с горечью произнес Бак. – Но на этот раз тебе придется расплачиваться за содеянное.
Марианна остановившимися глазами смотрела, как Бак выходил из номера. Она издала болезненный стон и обхватила голову руками. Через некоторое время, однако, она превозмогла свою слабость и прошла в спальню. Усевшись за туалетный столик, Марианна принялась рассматривать свое лицо в зеркале. Все висит на волоске исключительно по глупости Бака. Она долго раздумывала над тем, что сможет предпринять Бак. И в конце концов, успокоилась. Тот факт, что пудреница была у нее с собой в ночь убийства, доказать трудно. Только Бак мог подтвердить это, а его нельзя считать полноправным свидетелем, поскольку Марианна – его жена. Так что она в безопасности. Зато, когда он вернется, она ему устроит… Он заплатит за все, что ей пришлось пережить за эти несколько дней.
Марианна тщательно причесалась, припудрилась и сменила персиковый наряд на темно-синее панбархатное платье. Затем, расположившись на софе, стала ожидать возвращения мужа.
Дежурный сержант едва не подпрыгнул на месте, когда сенатор Вингейт вошел в помещение департамента полиции города Сан-Франциско и потребовал к себе начальника.
– Разумеется, сэр… господин сенатор, я хочу сказать. Полагаю, что он дома, сенатор. Я позвоню ему прямо сейчас, сэр.
Бак ждал пятнадцать минут в неуютном офисе, где стены были выкрашены мрачной коричневой краской, лампа под зеленым абажуром придавала людям и предметам какой-то призрачный зеленоватый оттенок, а на столах и полках громоздились кучи бумаг и груды папок различной толщины. Помимо канцелярских столов, в комнате дежурного находилось всего два стула, выкрашенных коричневой краской, которая уже начала облезать.
– Сенатор Вингейт? Рад вас видеть, сэр. Чем могу помочь? – Начальник полиции Ролинс был плотным мужчиной с умным лицом, которое слегка раскраснелось от быстрой ходьбы.
Бак уселся на один из стульев и, смерив полицейского твердым взглядом, заявил:
– Я пришел к вам по поводу Франчески Хэррисон.
– Вы по делу Хэррисона?
– Именно. Я пришел к вам, чтобы сообщить, что мисс Хэррисон не совершала того, в чем ее обвиняют, мистер Ролинс. Она бы не смогла. Видите ли, в тот вечер она была со мной.
Ролинс со свистом втянул в себя воздух – за время своей службы ему пришлось наслушаться и навидаться всякого, в том числе и всевозможных скандалов, но то, что сказал сенатор Вингейт, грозило перерасти в скандал просто грандиозный по своим масштабам. Полицейский вздохнул – воистину эти амуры в состоянии выбить из седла даже такого государственного мужа, как сенатор Вингейт. В сущности, чему же удивляться, этому греху подвержены все – от юнца до сенатора. Однако тут случай был все же особенный – сенатор, кандидат в президенты, а уж его жена вообще чуть ли не королевского происхождения, если, разумеется, подобное сравнение уместно в такой демократической стране, как Америка…
– Вы уверены, что хотели сказать именно это, сэр? – очень осторожно и очень деликатно спросил сенатора Ролинс, оставляя своему высокому гостю путь к отступлению.
– Именно так. Мисс Хэррисон невиновна, и я готов подписать любое заявление, где будет сказано, что в среду вечером она находилась со мной. Если возникнет необходимость, я готов пойти в суд и выступить в качестве свидетеля.
Ролинс отрицательно затряс головой:
– Что вы, сенатор, этого не понадобится. Я готов выпустить мисс Хэррисон под ваше поручительство. Никакой необходимости делать публичные заявления нет. Всем прочим знать об этом необязательно. – Полицейский взглянул на сенатора и многозначительно улыбнулся. Эти господа, подумал он, вроде нашего сенатора, вынуждены есть сладкое втихомолку.
Бак, однако, не собирался воспользоваться предложенной любезностью.
– Я хочу сделать подобное заявление, Ролинс. Кроме того, я собираюсь его обнародовать через печать. Я хочу, чтобы все знали, что мисс Хэррисон не имеет ни малейшего отношения к убийству, а не просто отпущена под залог или поручительство. Я не хочу оставлять средствам массовой информации ни малейшей зацепки, которую они могли бы использовать, чтобы раздуть очередной скандал по ее поводу.
Начальник полиции забеспокоился:
– Дело в том, сенатор, что при сложившихся обстоятельствах для вас было бы выгоднее держаться в тени.
Бак пожал плечами:
– Я уже обдумал все возможные последствия моего поступка, Ролинс.
– В таком случае вам остается лишь записать ваши показания, сэр, а я их засвидетельствую. Потом я отправлю сержанта за мисс Хэррисон. Она в кабинете следователя дальше по коридору.
Образ несчастной Фрэнси преследовал Бака. Он вынул авторучку и быстро написал заявление, потом твердой рукой подписал его, а полицейский поставил на документе свою подпись – как свидетель.
В дверь постучали, и молоденький сержант ввел в комнату Фрэнси. Выглядела она неважно – голова безвольно опущена к плечу, в глазах застыло испуганное выражение. Было похоже, что она все еще находилась в шоке от случившегося. Фрэнси затравленно посмотрела сначала на него, затем на шефа полиции, но не издала ни одного звука, и тогда Бак понял, что, даже оказавшись в отчаянном положении, она по-прежнему готова защищать честь его и его семьи, а также его злополучную политическую карьеру. Ту самую карьеру, ради которой он принес в жертву их счастье.
Он улыбнулся ей, и его лицо озарилось любовью к этой женщине, которая столько выстрадала за свою не такую уж длинную жизнь.
– Все нормально, Фрэнси, – сказал он. – Мистер Ролинс уже знает, что в ночь, когда погиб Гарри, мы были вместе. Теперь ты свободна.
Фрэнси взглянула на него и неожиданно гордо вскинула голову.
– Свободна? – переспросила она, и Бак понял, что она имела в виду.
– Да, – твердо ответил он. Он взял Фрэнси за руку, и они покинули мрачное учреждение, двигаясь почти шаг в шаг. Когда они оказались на улице, Бак широко улыбнулся и сказал:
– На этот раз мы свободны оба.
Марианна прочитала сенсационную статью об освобождении Фрэнси Хэррисон в газете «Экзаминер» утром следующего дня. Кроме того, в газете была напечатана фотография ее мужа, а также заметка, в которой подтверждались слухи об его отставке.
Побелев от гнева, Марианна швырнула газету на пол. Потом позвала горничную и велела ей упаковывать чемоданы, а сама пошла одеваться. Она надела серебристо-серое шерстяное платье, подбитый норкой плащ с капюшоном и шляпку, а на губы положила более толстый слой помады, чем обычно. Затем спустилась в холл и вышла на улицу. Перед парадными дверями отеля ее уже давно караулили многочисленные корреспонденты. Увидев Марианну, журналисты бросились к ней, отталкивая друг друга.
– Миссис Вингейт! – кричали они наперебой, пока она спускалась по ступеням к ожидавшему ее лимузину. – Миссис Вингейт, что вы можете сказать об отношениях между вашим мужем и мисс Хэррисон? А как относиться к слухам, которые ходят об отставке мистера Вингейта?
Марианна поставила ногу на подножку автомобиля, после чего, мило улыбнувшись, обратилась к жаждущим сенсации репортерам.
– Господа, благодарю вас за внимание и терпеливое ожидание, но хочу сразу предупредить, что это дело сугубо личное, а мы, Брэттлы, никогда не говорим о том, что касается нас лично, вне стен нашего дома.
Еще раз улыбнувшись и помахав собравшимся рукой, она захлопнула дверцу автомобиля и велела везти себя в аэропорт, где купила билет на рейс до Нью-Йорка. В Нью-Йорке жил ее адвокат, с которым она собиралась проконсультироваться по поводу развода.
Энни Эйсгарт наблюдала из холла за последним спектаклем, который давала Марианна в качестве жены сенатора Вингейта. Когда ее автомобиль скрылся за поворотом, она вздохнула с облегчением. В сущности, между покойным Гарри Хэррисоном и ныне здравствующей Марианной Вингейт можно было обнаружить много общего. Они оба превращали в руины жизни людей, которые в той или иной степени имели несчастье связать с ними свою жизнь. Они оба были эгоистичны и безжалостны, привыкли брать, ничего не давая взамен, и ни перед чем не останавливались для достижения своих целей. Даже перед убийством. И вот Гарри уже не было в живых, а Марианна потерпела крушение всех своих планов, что для нее было страшнее всякого ада.
Когда представители прессы разошлись, чтобы приступить к осмысливанию драматического отъезда Марианны, Энни неторопливо вышла из дверей, спустилась по ступеням вниз и, повернувшись на каблуках, принялась рассматривать свой собственный отель, будто видела его впервые. Она создала это здание собственными руками, как, впрочем, уже и несколько ему подобных. Она не жалела сил и нервов, зато «Эйсгарт Армз» сделался для нее самым дорогим и любимым местом на свете, ее миром, ее землей обетованной. А ведь была еще Фрэнси, были ее дети, о которых Энни с радостью заботилась, как в свое время она заботилась о Джоше, когда он был маленьким. Хотя у Энни никогда не было своей семьи, ее жизнь, тем не менее, являлась осмысленной и наполненной. Еще раз окинув довольным взглядом «Эйсгарт Армз», она легко побежала по ступенькам обратно в свой мир. Несмотря ни на что, она смело могла сказать, что судьба все-таки улыбнулась ей, и она ощущала себя счастливой женщиной.
Фрэнси и Бак жили на ранчо. Им нужно было столько рассказать друг другу. Впрочем, сейчас уже торопиться было некуда. Самое главное они сказали, когда вышли на улицу из Полицейского департамента.
Бак не сразу удалился от дел после разразившегося скандала, «Если я уйду прямо сейчас, то люди обязательно подумают, что кто-нибудь из нас виноват, – внушал он Фрэнси. – Ты увидишь, что через неделю-другую о нас подзабудут, а газетчики начнут смаковать подробности новой сенсации. Кроме того, руководители партии должны решить, кого они назначат на мое место, – я ведь не могу бросить всех тех людей, которые на меня работали или поддерживали меня».
Без сомнения, Бак был прав. В Вашингтоне его любили, и, когда он месяц спустя все-таки подал прошение об отставке, все политические обозреватели крупнейших газет разразились панегириками в его честь. «Мир политики лишился своего верного рыцаря, – писал один из авторитетных журналистов. – Но он сделал это по доброй воле, а не по причине давления на него некоторых ханжески настроенных господ, которые окопались в нашем правительстве. Вероятно, он думает, что ему предстоит возможность наслаждаться прелестями свободной жизни, но, как нам кажется, республиканцы допустят большую глупость, если позволят такому общепризнанному эксперту в вопросах политики навсегда уйти с политической арены. Существует точка зрения, что мистер Вингейт, скорее всего, останется работать в аппарате партии в качестве одного из советников; при этом его роль при огромных заслугах и опыте трудно переоценить».
Когда Бак наконец познакомился с Лизандрой, он поднял ее на руки, поцеловал и сказал, что он старый друг ее мамы, с которым она как-то разговаривала по телефону. Потом присел на корточки, чтобы девочке не надо было задирать голову, и посмотрел ей прямо в глаза. Лизандра тоже долго смотрела на него, а потом сказала:
– Ты, наверное, тот самый… Ты мой папа, да? Фрэнси замерла от волнения, не зная, что девочка скажет в следующий момент, но Бак нежно улыбнулся ребенку и произнес:
– Да, Лизандра, это правда. Надеюсь, ты простишь, что меня не было рядом с тобой первые семь лет твоей жизни, но я, видишь ли, просто не подозревал о твоем существовании.
– А ты больше от меня не уйдешь? – серьезно спросила девочка, слегка склонив голову набок.
– Нет, если твоя мама позволит мне остаться, – ответил Бак и выразительно посмотрел на Фрэнси.
Тогда Лизандра вложила свою ладошку в его ладонь и сказала с полной уверенностью в правоте своих слов:
– Позволит, уж ты мне поверь! Она ведь тебя любит – я точно знаю.