Афанасьева Елена. Знак змеи

   Последний раз она чуть было не сорвалась лет пять назад. Альку с Ануш тогда только-только отправили в закрытую частную школу в Оксфорде. Она хоть заботами о детях и не сильно истомилась, но все же роль блистательной мамаши очаровательных армянских чад пришлось до следующих каникул повесить в шкафчик и заложить нафталином. И стало нечего делать. Абсолютно нечего. Не работать же!
   Карлик ей для забавы то магазинчик дарил, то турфирму, а потребовала — и салон элитных автомобилей, глазом не моргнув, сварганил. Но все это функционировало само собой, без ее участия. Покрасуется раза два в неделю, «лицом» поработает, и снова делать нечего. А тут еще Лика в Москву сбежала. Подруга называется! Ее бросила. И бесхозного мужа-красавчика бросила. Даже двух мужей. Но спивающийся художник ее никогда не возбуждал, а красавчик-телеведущий очень даже ничего. Она его еще в детстве приглядела, когда после уроков шли домой к Лике и видели Тимурчика, гоняющего в футбол во дворе. А уж когда у подруги с ним начались напряги — вся жила ее страстями. Своих не хватало — чих-чих-пых-пых-а-а-а! Но в Ликиных любовях страсти на двоих обламывалось. Пока все перетрешь, пока все ее братские связи утрясешь. Каждый день по полночи про ее мужиков трепались, душу облегчали.
   Лика сбежала, облегчать стало нечего. Подумала тогда, нырнуть в неостывшую Ликину койку. Самое время было пригреть и утешить брошенного мужа подруги на своей вполне подкорректированной груди. Уже и дорулила до старого их дома, и даже пред ясны очи зловредных Ликиных свекровей нарисовалась, и рот открыла спросить о Тимуре. Но вспомнила выловленное распухшее тело Владички. И, ничего не сказав, поцокала на своих каблучищах вниз. Еще лестница их идиотская от каждого шага гудела, как дешевый динамик у лабухов в плохом ресторане. Под аккомпанемент восклицаний и ругательств Ликиной старшей свекрови споткнулась о дебильный камень около ворот. Живут здесь триста лет, каменюку выкорчевать не могут! Чуть не растянулась — хороша была б в своем кожаном мини с разбитой коленкой, но только каблук сломала. Выматерилась, то ли на камень, то ли на старую перечницу Иду, то ли на свой страх, нарисовавший распухшее Владичкино тело с головой Тимура. И ушла, клятвенно пообещав никого больше под карликов тихий гнев не подставлять.
   Анжелика-Лика-Лика! Когда злилась на подругу, всегда называла ее первым именем, которое та терпеть не могла. Чтобы довести и без того взрывную Лику до белого каления, ее просто надо было назвать Анжеликой. И дело в шляпе! В роддоме, родив первую девочку, которую хотела назвать Стелой, а карлик назвал Ануш, читала книжку про имя и судьбу. Зачем читала, непонятно, карлик все равно назвал детей по-своему. Но тогда запомнила, что от имени у человека много зависит. «Как вы яхту назовете, так она и поплывет», — пел в ее детстве капитан Врунгель в мультике.
   Вот если Лика, хоть умри, не желает быть Анжеликой и если из вредности ее так мысленно называть, может, чем ей и навредишь. Или вредить Лике она не хочет? Эх, и сама не знает, чего она Лике хочет, а чего нет. Эта женская дружба, которую от зависти и ревности, что в английском одно слово, не отодрать!
   Лика как-то так умненько-заумненько сказала: «Лучшая подруга — это самая диалектически сложная категория в жизни женщины». На то она и Лика, чтобы не только сиськами, но и умом выпендриваться. А ей самой и одних сисек хватает. И еще задницы вполне достойной. Карлику нравится. А ум у нее свой, не книжный, но очень даже подходящий для жизни ум. Слова «диалектическая категория» с бухты-барахты ее ум ей подсовывать не станет, но при случае для понта повторить к месту всегда сумеет.
   Завидует она Лике? Завидует!
   Хочет она, чтобы у Лики не все катило, не все получалось? Наверное, хочет.
   Хочет она, чтобы у Лики было все плохо? Наверное, нет…
   Хочет она, чтобы с Ликой что-то плохое случилось? Да ни за что на свете! Своими руками поубивает любого, кто Лику тронет!
   Если с Ликой что-то случится, то куда ж она без Лики?! Они же с младшей группы детского садика, страшно вслух сказать, тридцать лет вместе! Лика как сестра, которой у нее никогда не было и всегда хотелось. Она без Лики, как без руки, без ноги, без сиськи своей, успешно насиликоненной. Она за Лику жизнь отдаст. Но сама ей жизнь и испортит. Иначе у самой жизни нет.
   А с Ликиными пропавшими мужьями… Так она ж не хотела. Кто ж знал, что все так получится… Кто ж знал… Говорит же карлик, что мозги у нее от задницы на две фазы отстают. Две не две, но что было — то было, отстали мозги. Как всегда, сначала сделала, подумала потом. Когда увидела, что Ким улетает, сама всю историю с Тимуром затеяла, а расхлебывать снова карлику. То-то Ашотик нудеть будет…

27
НЕ КРИЧИ: «ВОЛКИ!»

(ЛИКА. СЕЙЧАС)

   Отыгравшая роль древнегреческого хора Каринэ кинулась на шею младшему сыну.
   — Вай! Дгас эрал! ^[67] К матери своей вернулся!
   — Это ваш муж-многоженец? — поинтересовался Шейх.
   — Нет, — кокетливо открестилась Алина и указала на меня пальцем. — Это только ее муж.
   — Бывший, — честно добавила я. Кокетничать с нашим Высочеством в мои планы не входило, но необъявленная соревновательность с моей последовательницей бодрила. Не уступать же пальму первенства Алине. Еще чего! Так и тонус можно потерять. Я и так за полгода вынужденного простоя изрядно его потеряла.
   — Ничего не понял! — признался Шейх.
   — И не поймешь, дорогое Высочество. Ты на каникулах, вот и расслабляйся.
 
   Все, включая Шейха, суетились вокруг свекрови — редкостное умение заставить весь мир крутиться вокруг собственной персоны! А я поглядывала на второго «бывшего», которого пятилетку не видела. И понять своих ощущений не могла.
   Изменился — не изменился? Рада я ему — не рада? Жив, и слава богу. А остальное?
   Сердце не вырвалось из груди, не забилось в дикой лезгинке, как прежде, не поскакало вперед меня. И током меня не шибануло. Энергетическое поле Тима, попадая в которое, я раньше превращалась в другого человека — не могла жить, дышать, говорить, — теперь на меня не действовало.
   Прежде много лет подряд при любом исчезновении Тимки я натуральным образом заболевала. И врачи, старательно приводимые всей русской родней и армянскими соседями, не могли определить, что со мной — умирает! Полная сил молодая девчонка умирает, да и только. И при появлении Тимки я так же запросто могла ожить.
   Один раз, с непонятым медицинскими светилами всей Нахичевани диагнозом отлежав месяц в больнице, не в силах оторвать голову от подушки, я столь же непостижимым для врачей способом встала, умылась, причесалась, накрасилась и своими ножками пошла домой, чтобы в больницу больше уже не возвращаться. Целый месяц я не могла ни есть, ни пить, ни дышать, мне физически было больно дышать, при каждом вдохе словно несколько кинжалов впивались в межреберье. И чувствовать не могла. Только по ночам, когда соседки по палате спали, брела к горящей лампочке на посту дежурной медсестры и на обертках от упаковок медикаментов накрученной на спичку ватой, обмакнутой в сильный раствор марганца, рисовала свою больную душу. Кипа выцветшей теперь уже истерики на бумаге, которую позже я никогда не могла ни посмотреть, ни перебрать. Стоило открыть картонную папку, как на меня вырывался такой поток боли, что сил переносить его и спустя много лет не находилось. И только недоумение оставалось — как же я после такой боли выжила? Но выжила, и встала, и пошла.
   Необъяснимое для медицины выздоровление произошло для самой меня вполне объяснимо — Тимка прислал мне лукошко клубники с запиской: «Верблюжонок, жду тебя на нашем месте!» Разве после этого я могла не встать. Пока шла от больницы до дома, последние признаки загадочной болезни испарились, будто их не было. И на глаза суженому явилась уже во всей красе своих восемнадцати лет.
   Почему и когда Тимур прозвал меня Верблюжонком, уже не помню, но то, что живого верблюда он в глаза не видел, это точно. После вчерашнего падения с верблюда свое давнее прозвище я вспомнила с содроганием. Синяки у меня на ногах и спине постепенно превращались в иссиня-зеленые пятна, но даже на эти пятна Тим смотрел теперь с давно забытой нежностью.
   Он стоял передо мной, дважды любимый и единожды разлюбленный, нормальный живой Тимка. А я не чувствовала ни прежней злости, ни прежней любви. Ничего, кроме облегчения, не чувствовала — ну, слава богу, хоть этот жив!

* * *

   Когда полностью отыгравшую свой акт Каринэ удалось усадить на диван, напоить валокордином и хоть как-то утихомирить, Тимур смог объяснить то, что он мог объяснить.
   Кинг-Конг нашел Тима почти там, где я его заметила вчера вечером. Отправив людей Шейха во все отели Дубая, он уже спустя неполный час знал, что этот русский остановился в «Интерконтинентале». Моего второго благоверного признал швейцар, больше похожий на Гулливера в стране лилипутов.
   — Ой, знаю я этого портье! Главная туристская достопримечательность. Сама с ним фотографировалась, я ему ровно по пояс! — радостно подтвердила Алина. — Да что там я, Киркоров в этом отеле останавливался и с этим головорезом фотографировался, видела, как Киркоров ему до плеча не дотягивается!
   И стоило Тимуру подняться в свой номер, как он был упакован и под охраной Кинг-Конга, чьи параметры немногим уступали параметрам Гулливера, отправлен пред ясны очи Шейха. И наши тоже.
   Теперь Тимур сидел за деревянным столом посреди родной кухни и рассказывал:
   — Ашот ни при чем. А вот супруга его…
   — Говорила же, что эта твоя Элька позы ахчих! — выразительно поглядела в мою сторону свекровь, за годы жизни с которой я прекрасно знала почти матерный перевод данного высказывания.
   Шейх, на которого дома и глядеть долее двух секунд было нельзя и с которым разговаривать можно было только шепотом, с удивлением вслушивался в обычную для нашего двора истеричность. И только улыбался — чтобы так не обращать внимания на Его Высочество, как мы теперь не обращали! Вот это уж настоящие каникулы!
   — В день, когда мать позвонила, что Ким пропал, я пришел посмотреть, что можно сделать с сараем, а тут и Элька приехала. Обскакал тебя, говорит, братец, как водится. Думаешь, Кимчик пропал? На самом деле это розыгрыш, чтобы ваша любимая Лика заволновалась и рванула его искать. А ты, то есть я, как всегда, в дураках, у старшего брата в запасных. Тебе остается снова плестись в хвосте Кима. Будешь сопровождать Лику в ее поисках и любоваться, как она переживает по поводу твоего исчезнувшего брата. Пусть уж лучше она о тебе переживает, я, говорит, знаю, что делать! Надо устроить так, чтобы ты исчез. Трудная профессия, журналистские расследования, постоянные угрозы! Мало ли что в твоем деле случиться может. Представим дело так, что и ты пропал. Лика заволнуется, искать тебя прилетит.
   Посмотреть в мою сторону Тимур не решался. И правильно делал. Сгорел бы от одного моего взгляда! Испепелился бы!
   У меня внутри все кипело от злости. Ну, удружили! Бывший любимый муж и лучшая подруга! И я как дура по пустыне за ним ношусь, песок глотаю, тогда как вместе с Женькой давно должна Оленика с нар вытаскивать!
   Дабы невываленная на Тимура злость не поглотила меня целиком, демонстративно села к нему спиной и стала шепотом на ухо Шейху переводить все рассказанное. Но, вероятно, рот мой оказался в неподобающей близости от высочайшего уха, иначе Кинг-Конг и Алина не дернулись бы столь выразительно. Кинг-Конг по долгу службы, Алина по вечному долгу соперницы.
   — Элька сказала, что в тот же вечер отправит меня в Эмираты снимать для своей турфирмы проморолики о вип-курортах. «Отдохнешь там, оттянешься и подзаработаешь заодно, а здесь само все и уляжется». Улеглось.
   — Тентек ^[68], — от пережитого сама вдруг сбилась на армянские ругательства. И, не переводя сказанное в ухо Шейху, добавила: — Обо мне ты не подумал, ладно. Вернее, подумал. Заранее радовался, что волноваться буду. А о матери, о бабке старой ты не подумал? Если бы Ида концы отдала, в ее-то девяносто два года, на чьей это было бы совести?! «Прогноз погоды» свой лучше волноваться заставлял бы!
   — Подождите ссориться, — утихомирил всех Шейх. Мудрый мужчина. Неслучайно целой страной, хоть и маленькой, зато очень нефтяной, правит. — Если исчезновение второго мужа организовала ваша подруга и если она имела доступ к факсу в доме ее мужа и даже сама привозила записки с переводом завещания жены Надир-шаха, значит ли это, что она причастна и к исчезновению вашего общего мужа? И она ли организовала сообщение в полицию об угрозе теракта, чтобы чуть-чуть подорвать ваш, как вы называете… — Шейх чуть напрягся и выговорил: — Zarai!
   — Она могла! — заверила все еще утопающая в диване Каринэ.
   — И могла факсы прочесть. Догадаться, что стена, о которой написано в переводе, это наш сарай, — ненавидящая и этот двор, и все, что с ним связано, Алина в пылу алмазного блеска снова перешла на «наш». — Сплавить куда-то Кима, потом, увидев, что доламывать сарай взялся Тимур, убрать и его, а затем организовать звонок в милицию — теракт! угроза! эвакуация! И руками своего Ашота организовать разбор стен. И присвоить себе наш алмаз.
   Снова «наш». А Элька, неужели могла? Новоявленный «оборотень в погонах» Михаська Платонов еще вчера руководил эвакуацией моих свекровей из этого двора, где безо всякого присмотра оказывался драгоценный сарай. А судя по тому, что его человек без всякого уточнения адреса привез меня точно в дом Асланянов, школьной связи с Элькой он не утратил.
   — Нужно Эльку сюда выманивать!
   — Что ее выманивать! Послать к ней этого душегуба! — мечтательно произнесла свекровь, указав на Кинг-Конга. — И дело с концом.
   — У Ашота своих Кинг-Конгов завались. Но Эльку я тридцать лет знаю. Не смотрите на меня так и не врите, что это больше, чем я на свете живу. Живу больше, но ненамного. Мы с ней в детском саду на раскладушках рядом спали. Тогда отдельных спален не было, и на тихий час в общей комнате раскладушки разбирали. Ряд девочек, ряд мальчиков, а к Эльке с мальчикового ряда Игорь Данилов целоваться лазил.
   — Нельзя ли без мемуаристики, — оборвала меня свекровь.
   — А если без мемуаристики, то Эльку я лучше вас всех знаю. С ней надо рубить сплеча.
   И, набрав номер лучшей подруги, без предисловий сказала:
   — Ну, мать, ты и влипла! Греби скорее к моим свекровям. Тимура сюда уже доставили!
   И повесила трубку.
   Пока я звонила, Шейх еще раз внимательно посмотрел на висящую на стене фотографию Кима.
   — Где же я его видел?! Причем совсем недавно…

* * *

   Элька появилась во всем блеске. На красном «Феррари», в таком же красном умопомрачительном мини, выразительно обтягивающем формы — а-ля Ля Гулю. Судя по тому, как Шейх смотрел на Эльку, и этот оказался поклонником Тулуз-Лотрека.
   — Ну, бл… я, бл…! Ну что меня теперь, убить? Или изнасиловать? На последнее согласна!
   Горбатого могила исправит, а Эльку и она не переделает.
   — Обидно стало. Почему одним все, другим ничего! Вокруг тебя два таких мужика всю жизнь гарцуют, света белого не видят, баб других не видят, друг друга поубивать готовые…
   — Э-э, насчет других баб, это ты полегче! — попробовала защитить свое реноме Алина.
   — Молчала бы уж! — оборвала «вторую моего первого» Элька. — Все знают, что на тебе Кимка с горя женился, как и Тимка на своем «циклоне с антициклонами», оттого, что их Лика бросила. Скажешь, что не так, Тим? Сами знаете, что так. Жаба меня душить стала, что Лике все, а мне один карлик, убить за любой взгляд на сторону готовый. Вот и завелась. Прости, подруга! Ничего плохого тебе не хотела, так, перчику чуток добавить.
   «Да уж, добавила», — подумала я, и услышала радостный, почти детский смех нашего Высочества. Это обиженная Алина допереводила Шейху высказывание «одним все, другим ничего», и, сопоставив Элькину «Феррари» с нашими «трущобами», Его Высочество сочли возможным искренне расхохотаться.
   — Мне недавно анекдот рассказали…
   — Особы королевской крови еще и снисходят до анекдотов?
   — Этот анекдот как раз для особ королевской крови. Плывет мультимиллиардер…
   — Арабский шейх?
   — Может, и арабский шейх, плывет на своей яхте. Вокруг толпа обнаженных блондинок… — говорила же, что арабские высочества на блондинок тянет, стало быть, совсем я не в форме, — …лучшие вина, самые дорогие сигары. Он сидит на корме под навесом со специальной системой кондиционирования открытого пространства с удочкой последнего образца. Видит, где-то внизу мимо его огромной яхты проплывает старая прохудившаяся лодка, в которой под палящим солнцем сидит нищий оборванный рыбак. И вся его лодка доверху полна рыбы. Смотрит на этого нищего мультимиллиардер и восклицает: «Всегда так — одним все, другим ничего!»
   А наше-то Высочество с чувством юмора оказалось!
   — Ничего, Ваше Высочество, не дрейфь! Это у вас в странах миллиардные состояния — как крест, навсегда. У нас этой тяжести в два счета лишиться можно. На счет раз — ты в Бутырках. На счет два — у тебя заблокированы все счета.
   — А что потом? — не понимает Шейх.
   — А потом — исключительно «спор хозяйствующих субъектов». Или «равенство всех перед законом». Все равны, но один обязательно равнее. Или «равноудаленность олигархов»…
   — «Равноудаленность» — это как? — с трудом выговаривает незнакомое ему слово Шейх.
   — Это когда один равноудален в Бутырку, а другой в «Челси».
   — «Челси»? — переспрашивает англизированный Шейх. — О да! Во время матча с «Арсеналом» я был в ложе господина Абрамовича…
   Прочие рассуждения о горькой мультимиллиардерской доле прерывает конкретный вопрос Каринэ.
   — Один, слава богу, нашелся, — свекровь указывает на Тимура, — а второй-то где?
   — Не знаю! — отзывается Элька. — Честно, не знаю, где Ким. Я его сама в аэропорт отвезла.
   — Как в аэропорт?!
   — Когда?!
   — В тот же день, часа через два после того, как факс ему передала, еду, смотрю, он машину ловит. Вот и отвезла. Прямо к московскому рейсу. Еще привет тебе передала, — Элька кивнула головой в мою сторону, — а Тимура уж потом в Эмираты спровадила.
   — Пора в Москву! — делает вывод Шейх. — Зачастил я в вашу столицу. Недели не прошло, как был в Москве.
   Кинг-Конг, опережая приказания, звонит в аэропорт, проверить, готов ли шейхский «Боинг» к вылету. И правда, неплохо бы в Москву. Мальчишек первого сентября в школу проводить да Оленя спасать.
   Мой «Тореадор» вливается в течение мыслей.
   — Вы помните, что я у вас последний день работаю?! — вопрошает Сашкина и Пашкина няня.
   Мамочки родные! Я и забыла, что вместе с летом и моя нянька кончается, с мужем-шабашником возвращается к себе домой в Молдавию, «своих детей заводить». Думала в конце августа ей замену подыскать. Подыскала! Не сидеть же теперь дома! И так работу запустила, ребята мои в дизайн-бюро за меня отдуваются, но за собственный бренд «Ахвелиди» самой отдуваться надо. И Оленя спасать! Сейчас главное — Оленя спасать! Но кто первого сентября будет детей из школы забирать, на футбол, на рисование тащить? Не Каринэ же! Хотя почему не Каринэ?
   — Мам, я Аню с соседней дачи на велосипеде катал, а Сашка нас дразнил «тили-тили-тесто». А потом врезался в нас, и мы в лужу упали! — кричит уже вырвавший трубку из нянькиных рук Пашка. Мне только братской ревности в сыновнем исполнении не хватало, мысленно ужасаюсь я. Но младший сын, уже забыв про незнакомую мне Аню, кричит дальше: — Мам, бионикла купила?
   — Бионикла не купила, зато твой папа нашелся.
   — Папа? — переспрашивает ребенок. — Папа это хорошо, а как же бионикл?
   — Его папа нашелся, а мой где?! — оттесняет младшего брата от телефонной трубки Сашка. — Почему одним все, другим ничего?
   Впору ребенку шейхский анекдот пересказывать.
   — И твой найдется! — утешаю я. — Вам что, одной меня мало? На радость вам еще и бабушку привезу!
   — Бабушку Дашу? — хором интересуются мои чада, имея в виду мою маму.
   — Бабушку Каринэ! Вот уж вам мало не покажется!
   Может моя античная свекровь в случае экстренной необходимости временно поработать бабушкой? Не терять же Оленя из-за ненанятой няньки!
   — Так, Каринэ! — вспоминаю, что разговаривать со свекровью без ущерба для собственной психики у меня получалось только тогда, когда я делала это в приказном тоне. — Нянька твоих внуков не выдержала, уволилась.
   — Папины копии! — настораживающе ласково произносит свекровь.
   — Посему час на сборы — и первой лошадью в столицу! Будешь бабушкой работать, пока я Кима искать стану и новую няньку найду. — Про спасение Оленя сейчас благоразумнее молчать.
   — У меня же начало учебного года! Лекции! — пробует возражать не привыкшая к приказному тону свекровь, но по ее глазам я понимаю, что она уже сдалась и готова ехать.
   Я сама не слишком уверена, что готова везти ее с собой на свою голову. Но другого выхода нет. На всякий случай кладу на чашу свекровиного выбора последний аргумент:
   — Тебе кто дороже, Агамемноны или внуки?!
   — Они еще, между прочим, твои дети! — важно замечает Кора, но отправляется собирать вещи.

* * *

   — Но если Элька хотела только пошутить и вас всех разыграть… — тем временем продолжила Алина.
   — Ничего себе, розыгрыш! — даже из-за закрытой двери своей комнаты успевала свекровь комментировать.
   — …если Эля ничего плохого больше не делала, то где алмаз? Или это тоже только розыгрыш? Придумал Ким шутку с якобы раскопанным завещанием, а я как дурочка повелась? Где алмаз?
   — А где Ким, тебя не интересует? — спросила я у следующей по счету жены все еще не найденного мужа. Ответила Элька:
   — Я честно не знаю, где Ким. Думала, Ким у Лики. А когда ты появилась и сказала, что оба мужа пропали, то не знала, что и подумать.
   — С чего ты решила, что Ким ко мне полетел?
   — К кому же ему еще лететь?! Глаз его я, что ли, не видела!
   — Ты кому-нибудь говорила, что Ким, по твоему разумению, ко мне полетел?
   — Ашоту в сердцах брякнула. В тот же вечер не выдержала, говорю, что Лика как медом намазана. «Сколько лет как мужика бросила, а он из стены алмаз выкопал и ей дарить повез!»
   — С чего ты решила, что он алмаз выкопал?!
   — Так он мне в машине показал камень, весь в старой глине. Ким его и отчистить не успел, сразу к тебе понесся. Желтоватый такой, большой камень. — Элька соединила большой и указательный пальцы в колечко, показывая размер камня. Преувеличила, наверное.
   — Топаз, — квалифицированно заявил Шейх.
   — Теперь и я думаю, что топаз, — бриллиантов я, можно подумать, не видела! — Элька плотоядно взглянула на бриллиант в кольце, скрывающем змею на пальце Его Высочества, и, с трудом оторвав взгляд, заверила: — Видела, знаю! Но тогда вторая часть факса с переводом про топаз еще не пришла, вот я и думала, что алмаз. И Ашоту так сказала.
   — А вторую часть перевода записки Ашот видел?
   — Нет. Я с ним в тот вечер поругалась. Коньяк, спрашиваю, куда спрятал, а этот карлик какому-то козлу в Москву названивает, задержать кого-то просит…
   — Какому козлу? — не понял Шейх, видимо, Алина в расстроенных чувствах перевела дословно.
   — Хрен поймешь разборки их бандитские. Кричал в трубку: «Прне! Прне!» — это по-армянски «задержи», — вежливо перевела Шейху Элька. — И еще кричал: «Кайл! Кайл!» — что по-армянски значит…
   — …«волк!» — досказала за Эльку собравшая свои вещи свекровь.

28
СТОЙКИЙ ОЛОВЯННЫЙ ДИКТАТОР

(ВОЛЧАРА. СЕЙЧАС)

   Зевнул. От мысли о сне не отвлекал даже любимый аукционный сайт коллекционного оружия, на который он забежал со своего ноутбука, пока эти нудные соратники по борьбе пятый час сряду теоретизировали на тему, что можно и чего нельзя делать с Оленем. С Гусем они столько не разглагольствовали. Вот и обожглись на «Протоколе №6». Гусинский, как тот пострел, который везде поспел, и из Бутырки ушел, и за границу убежал, и собственное имущество им не сдал. Оказалось, он одной рукой тайное соглашение с ними в «Протоколе №6» подписывал, а другой в солидной международной конторе заверял свои показания, что все, что он подпишет или скажет в ближайшие дни, будет подписано или сказано под угрозой жизни и безопасности и потому не может считаться действительным.
   Гусь выставил их перед всем мировым сообществом полными дураками. Теперь и дуракуют, как сделать так, чтобы Олень их не облапошил. Олень, как Ходор, такой же упертый. В политэмигранты его, как и Ходорковского, не выдавишь. За Гусем и Березой следовать не желает. Моя страна, говорит, гад, и не намерен оставлять ее всякой нечисти. А не намерен, так посиди возле параши! Вычисли, кто тебя довел до жизни такой. Без чьей давней ненависти не обошелся арест вчера еще одного из самых богатых и влиятельных людей страны, а сегодня арестанта Бутырки.
   Не удержался, зевнул под недовольным взглядом хозяина кремлевского кабинета, в котором заседали. Спать хотелось после двух бессонных ночей. Возраст сказываться начал. Прежде ночи напролет пахал, или пил, или за компьютером просиживал — наутро хоть бы хны. А теперь две бессонные ночи, и организм отказывается функционировать, требует тайм-аута.
   Вчерашнюю ночь с вице-премьером и тремя денежными мешками до пяти утра бабки на думские выборы подбивали. Все тип-топ вышло, всем хватить должно, еще и в откате сколько надо останется. Не девяносто шестой год, конечно, когда перепуганные перспективой коммунистического реванша еще не нажравшиеся толстосумы сами везли и несли кто сколько может, и на тех выборах сколачивались целые состояния. Но и теперь на тиффаневские шишки и на куршевельские гребешки женам да любовницам должно хватить и себе на солдатики с пистолетиками останется.