Вот только кто потом будет лечить неизлечимых больных? Тех, кого приговорила медицина официальная?
   Я сам всегда хожу к казенным врачам. И они меня прекрасно лечат и вылечивают. Успехи академической медицины неоспоримы. То, от чего раньше люди умирали в муках, от чего у них проваливались носы, теперь лечится двумя уколами. Это ли не успех? Каких-то пятнадцать лет назад смертельный гепатит С излечивали всего в 6 % случаев. А сегодня излечивают 60 % больных! Это ли не чудо?
   Но вместе с тем я прекрасно понимаю, что если официальная медицина поставит на мне крест, если я выйду за пределы ее компетенции, иной дороги, кроме как к людям нетрадиционной медицинской ориентации, у меня не останется. Утопающий хватается за соломинку. Вот я и хочу эту соломинку заранее поближе рассмотреть. Знаете такую поговорку – «знал бы, где упаду, соломки бы подстелил»? Щас навалим соломы!..
 
   Карданов – «врач-расстрига». Родом он из самой что ни на есть академической науки. Помните, в 1980-х годах советская власть запускала в космос обезьян? Так вот, оперировал этих обезьян, вживляя им в мозг электроды, нейрохирург Беслан Карданов. Это потом он ушел в сторону, отклонился, так сказать, от «генеральной линии» медицинской науки и погряз в мракобесии. А тогда был вполне себе в мейнстриме. Ныне же от старого Карданова осталось только чувство юмора… Сразу после «здравствуйте» он протянул мне свою визитку. Я прочитал и улыбнулся: «Беслан Карданов, врач-мракобес» – ласковым курсивом представлял своего хозяина плотный бумажный прямоугольник. Так могут шутить над собой только сильные люди.
   Впрочем, насчет силы я, быть может, и погорячился. Потому что всю свою жизнь Беслан Карданов отступал, без боя сдавая позиции. Он терял какие-то социальные высоты, а взамен приобретал ненависть. И должен вам сказать, немного есть на свете людей, которые так не любили бы свою родину, как Беслан Карданов. Мы говорили с ним долго, часа три, и эта нелюбовь, вызванная частыми обидами, периодически вклинивалась в симфонию нашего разговора диссонирующей нотой.
   И я его понимаю. Ему 64 года. И родины у него просто нет – ни большой, ни малой. Большая Родина – Россия – не любит его, как кавказца. Когда Карданов пришел оформлять пенсию, работницы пенсионного отдела зашушукались: «Гляди-гляди, черный пришел за нашей пенсией…» Пенсия, кстати, у доктора и члена-корреспондента РАЕН 1300 рублей.
   – А чтобы больше получать, мне нужно было ехать в Хабаровск, заверять какие-то справки. Я плюнул…
   Новый загранпаспорт взамен закончившегося ему в ОВИРе не дали.
   – Потому что я кавказец. То есть потенциальный террорист. Сказали, что будут большие сложности, и потребовали взятку в 20 тысяч долларов. Так что теперь я невыездной, помните еще такое слово?.. В общем, в России я чужой.
   Но и на Кавказе Карданов не родной. Он, хотя и кабардинец, по-кабардински ни слова не знает. Потому что родился на Итурупе. Это такой островок на Дальнем Востоке, если кто вдруг запамятовал. Дело в том, что отец Беслана – легендарный Кубати Карданов, генерал и герой Советского Союза, – был послан родиной командовать военным аэродромом на этом маленьком острове на окраине империи.
   – Когда я приезжаю в Кабарду, меня все очень уважают, потому что мой отец – герой Советского Союза. Но как-то местная женщина сказала: «Хороший ты человек, Беслан, жалко, что мама твоя – рюсский». Мать моя, кстати, из рода Воронцовых, старая русская аристократия… Ну, и куда мне податься? Нигде не хотят за своего принять!
   Другой бы воспринял это все с юмором, а Карданова такое отношение огорчает. Он завис вне родины. Он никто. Человек империи вне империи.
   – Когда немцы брали Химки, мой отец-кабардинец был нужен на фронте. Когда требовалось осваивать космос и ковать щит и меч родины, мои знания были нужны. А в 1999-м, когда Путин сказал про сортиры, ко мне подошел сопливый мент на улице и сказал: «Убирайся из нашей страны!» С тех пор это не моя страна. И я больше не хочу для нее ничего делать. Я даже прием больных веду по минимуму – только чтобы не сдохнуть с голоду. И принимаю только по знакомству.
   – А куда бы вы уехали, будь у вас паспорт?
   – Куда угодно, где не строили социализм… Хорошо тому, у кого есть телевизор и бутылка пива. А у меня телевизора нет, пиво я не пью. Остается страдать, глядя на окружающую действительность…
   Его родина – остров Итуруп – мелкий прыщ, который вскочил на заднице у империи в 1945 году. Карданов показывает мне его в гугл-мапе:
   – Вот аэродром, которым командовал отец, а тут стоял наш дом. Вот магазин и баня. А здесь я гусей пас. С детства я в погоде разбираюсь не хуже военного метеоролога. Вон, видите, за окошком темное облако – это юго-восточный ветер несет сюда снежный заряд. Но снег будет недолгим… У нас там постоянные тайфуны, ветер до 80 километров в час. Если с определением погоды ошибся, из школы можешь не вернуться – в океан унесет. Зимой в пургу мы, знаете, как домой добирались? Был у нас там старый танк без пушки, детей к нему привязывали веревками и так растаскивали по домам. Мы шли за этим танком на веревках, чтобы не унесло и чтобы не заблудиться. И еще к каждому ребенку был приставлен солдат. Такое детство.
   После окончания Харьковского мединститута Карданов попал по распределению в Нальчик. Простым терапевтом.
   – Тогда не было понятия «черный», его заменяло понятие «нацкадр». Вот как нацкадр я туда и попал.
   – Ну, все-таки Нальчик – это не Дальний Восток.
   – Гораздо хуже! Национализм, грязь… Это сейчас глупцы ахают: какой был хороший СССР. А это была большая помойка – во всех смыслах. Мой русский дед со стороны матери являлся весьма крупным фюрером в вашей партии и дружил с Мишей Калининым – сыном дедушки Калинина. И женаты они были на подружках. Мой отец тоже был властью весьма обласкан. Но строй тот я все равно ненавижу. Надеюсь, вы записываете.
   – Записываю…
   Диктофон между нами лежал, как волнолом, предохраняя меня от вала кардановской ненависти и вместе с тем впитывая вал его мудрости.
   Работать рядовым врачом в Нальчике Карданову не понравилось:
   – Я понял, что ничего не могу в этой системе. Я даже не могу при пневмонии, которая лечится минимум три недели, выписать больничный дольше, чем на три дня. И потом больной должен через весь этот сырой, промозглый Нальчик ехать в поликлинику ко мне продлевать бюллетень. А чтобы в третий раз продлить, собирается целая комиссия. Не дай бог, государственный раб в сговоре с врачом прогуляет работу!.. И я подумал: что я тут делаю? Написал в Москву письмо: хочу учиться! И мне пришел ответ: есть место в аспирантуре. Так попал я на кафедру физиологии к академику Косицкому Григорию Ивановичу. Умнейший был человек! Великан! За четыре года аспирантуры он научил меня всему, чего ни в коем случае не надо делать. И это главное, я считаю. Потому как то, что надо делать с больным, каждый медик должен сам найти.
   Диссертацию я написал, но защищать ее не стал, хотя Косицкий на меня очень ругался. Так что в Академию меня приняли вообще без научных званий. Просто Андрей Маленков – сын того самого Маленкова, убийцы и поддонка, – случайно наткнулся на кучу вылеченных мною неизлечимых пациентов. И хотя он не врач, а биофизик (у него два образования – физмат и биофак), его это настолько поразило, что он буквально за руку втащил меня в Академию. Даже отца моего обрабатывал: ну науськай своего сына написать заявление в Академию! Науськали. Написал. И с 1998-го я стал член-корром РАЕН. Теперь вот хочу этот диплом разыскать и вернуть им обратно. Потому что быть на одной скамейке с Сережей Капицей и Андрюшей Маленковым, конечно, почетно. Но когда рядом на той же скамейке числятся Рамзан Кадыров и Грызлов – это совсем другое дело.
   Я не хочу сидеть в одной Академии с такими «учеными». Пускай дальше они науку в России двигают…
   Короче говоря, Косицкий научил меня нормальной физиологии и классической науке, пусть земля ему будет пухом. А я после аспирантуры, поскольку был целевиком, снова попал в Нальчик, в местный университет – КБГУ, который открыл один местный партийный деятель для мелких народов. Его так и расшифровывали тогда, этот КБГУ, – Как Будто Где Учился. И вот начал я на Кавказе преподавать… А нужно понимать, кем я тогда был. Академическая школа! Меня же, помимо академика Косицкого, учила еще аспирантка самого Ивана Павлова, знаменитого нашего физиолога, который собак резал. Петербуржская дама к восьмидесяти годам. У нее было чему поучиться! Да и подружки моей мамы Воронцовой – старые аристократки – меня дрессировали с горшка. И вот я – классик – сажусь принимать у студентов Кавказа экзамен. Мне студентка протягивает зачетку. Я ее открываю, а там – 25-рублевка, она как раз в размер зачетной книжки была. И студентка ждет, что дядя сейчас возьмет бумажку, распишется – и все. А дядя начинает задавать вопросы. После второй такой сессии меня попросили уйти. Я должен был отработать три года, но ко мне пришла целая делегация – ректор, парторг и прочие: вот тебе отличная характеристика, открепительные документы, только вали отсюда подальше. Они даже приехали через три дня на вокзал, убедиться, что я уехал.
   …Это было первым поражением Карданова, которое он принял без борьбы. Потом их будет много…
   По счастью, о ту пору у нашего героя уже была невеста в Москве, куда он приехал, честно женился, прописался и поступил на работу в ИМБП – Институт медико-биологических проблем, который был создан по инициативе Келдыша и Королева для обеспечения космоса. Режимный объект. Его возглавил академик Василий Парин, к тому времени давно уже вышедший из сталинской тюрьмы и реабилитированный.
   (Любопытно, что Парин сидел во Владимирском централе в одной камере с русским мыслителем Даниилом Андреевым и сыном фельдмаршала Паулюса. Чтобы не скучать, они читали друг другу лекции, кто в чем был силен, – по философии, физиологии, немецкой грамматике…)
   – С Париным, кстати, была веселая история, – вспоминает Карданов. – Сидит новый директор института в своем кабинете; открывается дверь и входит человек: «Товарищ директор! Я начальник охраны. Но мне жить негде». Парин поднимает голову и видит перед собой того самого следователя, который избивал его на допросах. Вот такая у вас страна… В паринском институте я поработал два года. Обезьян-космонавтов оперировал. Поначалу все шло хорошо. А потом началось то, что моей аристократической душе претило… Кто-то работает, а кому-то пряники. Почему? «А у нее папа был вместе с Брежневым на Малой земле». Твою мать! Посмотрел я на все это и ушел. Ушел недалеко, в очередной ящик – гиперборическая медицина, подводные дела. Мы разрабатывали режимы сверхбыстрых погружений. Сделали блестящую серию, я сам ходил на большие глубины, были прекрасные результаты. И опять повторилась та же история. Приходит большой начальник и говорит: давай мне все данные по экспериментам, мне на докторскую не хватает, а ты себе потом сделаешь… Подошел бы он ко мне по-человечески, сказал бы: мол, для пользы нашего института мне надо быть доктором наук, тогда я смогу выбивать больше фондов, войди в мое положение… Я бы понял. А так я просто вечером собрал все результаты, сложил в одну кучу на снегу, облил спиртом и поджег. И уволился. А чтобы не сдохнуть с голоду, устроился в одну подпольную еврейскую артель. Это было такое время… Вам знакомы понятия «я в подаче» и «я в отказе»? Нет?
   Я отрицательно качаю головой, хотя что-то в памяти неуловимо шевелится…
   – Когда евреи в массовом порядке покидали вашу благословенную советскую родину, они сначала подавали документы – на паспорт и визу. Ведь тогда, если помните, существовало такое дикое явление, как виза на выезд из страны. И пока человек «в подаче», его сначала выгоняют из партии, потом с работы, соответственно, жить не на что. А потом ему приходит отказ в выезде. Потому и спрашивали с горькой иронией: «Ты еще в подаче или уже отказе?» Ну и чтобы не сдохнуть, отказные евреи открыли подпольный «университет». Это было своего рода репетиторство. Абитуриентов готовили к поступлению, учили отвечать на вопросы экзаменационной комиссии – в том числе и на подлые, которые практиковали, чтобы отсеять того, кого нужно отсеять по пятому пункту. Например, такой вопрос: сколько зубов у крокодила? Не знаешь? Два! Между тем в школьном учебнике зоологии этого нет. А ответить надо было так: нечетное число. У млекопитающих четное, потому что нижние зубы ложатся на верхние, а у крокодила нижние зубы ложатся в промежутки между верхними и потому нижних на один больше. К таким подлянкам мы ребят тоже готовили.
   У меня было по 30–40 учеников, и я зарабатывал за неделю столько, сколько директор ИМБП в месяц. Работать мне было не нужно, но так как за тунеядство сажали, я числился инженером-теплотехником на птицефабрике и жил в свое удовольствие. Но всему приходит конец. Нескольким членам нашего «университета» неожиданно позволили уехать, из преподавателей биологии я остался один, и на меня свалилось целых три комплекта групп. Это был кошмар! А к тому времени СССР уже разваливался, что было ясно всем думающим людям. И все хотели только одного – чтобы развалился он без большой крови. Горбачев в этом смысле вполне оправдал надежды: спустил СССР в унитаз аккуратно. Эта новая эра стала новой и для меня. Я мог уйти в политику, как многие тогда, и слава богу, что не ушел. А ушел в целительство.
   …То, чем сейчас занимается Карданов, сложилось, как из лоскутов, из каких-то мелочей, обрывков воспоминаний и того огромного запаса знаний, который у Беслана к тому времени накопился в медицине, биологии, физике (он заканчивал физико-математическую школу, поэтому физикой интересовался с детства). Толчком, чтобы рыть в том или ином направлении, могла быть случайная встреча или разговор.
   – Ну, например, собирается группа врачей и обсуждают странный феномен: если лекарство дать в таблетке, будет эффект небольшой и коротенький, если в виде укола поставить, эффект будет чуть больше, а если развести и в нос закапать, эффект будет гораздо больше и дольше. Почему? Никто не знает. Я заинтересовался этим вопросом, стал думать. И понял, что у меня не хватает кое-каких знаний. Денег у меня о ту пору было много – заработал на репетиторстве, времени тоже полно, и я устроился со всеми своими образованиями в один институт простым лаборантом с зарплатой в 72 рубля 50 копеек – нужно было набраться кое-какого практического опыта. Тогда по старой советской памяти всю профессуру и доцентов еще гоняли территорию мести и только меня не гоняли, потому что я всех посылал, и никто мне ничего не мог сделать: а что сделаешь с простым лаборантом? Поэтому я спокойно мыл свои пробирки, набирался практического опыта. И кое-что понял. Именно там у меня пошли первые вылеченные пациенты.
   – Что поняли? И как идея пришла?
   – Просто нужно все время думать об одном и том же. У нас в социалистическом СССР, да и в социалистической Европе, равно как и политкорректной Америке любят кричать: науку делает коллектив. Полное вранье! Главная идея принадлежит одному. Взять тот же институт, где я занимался глубоководными погружениями. Нас было много на челне. Но основные идеи поставлял я, а остальные катали баллоны, прикручивали гаечки… А как приходят идеи, я не знаю. Просто сидишь, и тебе скучно, попиваешь коньячок и думаешь, думаешь, думаешь… Потом надоело думать – прошел, отвлекся – и вот она! Главное – накопить информацию.
   Например, читаю я в специализированном журнале: один бельгийский патанатом, вскрывавший мертвых бельгиек, заметил, что у одних погибших женщин гипофиз изменен очень резко, а других нет. Он заинтересовался и стал поднимать их истории болезни. И у женщин с измененным гипофизом обнаруживал в анамнезе миомы, нарушения цикла, воспаления яичников и прочие неприятности по женской части. Это неудивительно, ведь известно, что передняя доля гипофиза управляет всеми девчачьими делами – менструации, беременности… А у тех, у кого гипофиз изменен не был, не было проблем по этой части. Доктор заинтересовался причинами этих изменений в гипофизе и выяснил, что все женщины с измененным гипофизом использовали определенную тушь для ресниц. Вывод: вещества, нанесенные на кожу, всасываются, с кровотоком попадают в гипофиз, меняют его и тот начинает выдавать ошибочные команды. Отсюда и женские проблемы – от ошибок в регулировке. Я это запомнил.
   Еще одна метка в памяти: я на втором курсе мединститута, мы проходим нос. Есть в носу так называемый вомероназальный орган. Он есть у акул, у рептилий, у человеческих эмбрионов… А у взрослого человека его вроде бы нет. Я спрашиваю: а почему нет? Ответа не получаю… А я всегда был непослушным ребенком, любил задавать учителям вредные вопросы. Репрессий не боялся, поскольку знал: у меня отец – военный, завтра придет приказ – и мы на другом конце страны. Да, мне за мои каверзные вопросы давали плохую характеристику. Но что я с ней делал? Выйдя из школы, выкидывал в урну. На новом месте, когда спрашивали, отвечал, что никакой характеристики у меня нет, потому как знал – и без нее примут, поскольку не имеют права не принять, у нас же обязательное среднее образование…
   – Погодите… А зачем вы спрашивали лектора про вомероназальный орган? Если он есть только у рептилий и эмбрионов, а у человека нет, значит, это какой-то эволюционный рудимент. От которого эволюция в процессе совершенствования конструкции отказалась. Ну и чего о нем печалиться?
   – Ну да. Вот только теперь наука считает, что этот рудиментарный орган существует и у взрослых людей. Вообще, впервые этот химический анализатор появился вместе с возникновением полового размножения полтора миллиарда лет назад – у многоклеточных, которые еще не имели твердых скелетов. И появился он для улавливания феромонов, которые выделяли эти создания для привлечения партнера. Им же надо было как-то искать друг друга.
   …Здесь я отвлекусь и буквально в паре слов расскажу читателю про этот самый вомероназальный орган, который меня, как и Карданова, чрезвычайно заинтересовал своей невероятной древностью. Эволюционная древность – это простота. Простое решение. Короткий путь. Получается, что у нас в организме есть некая отмычка… Впрочем, по порядку.
   Орган этот, как вы уже поняли, обонятельный. Он представляет собой крохотную, в миллиметр размером, ямку на слизистой оболочке носа. От этой ямки в мозг тянутся нервные провода, передающие сигнал. Это если вкратце… Впервые вомероназальный орган у взрослого человека еще в XVIII веке открыл один европейский врач, когда занимался солдатом с лицевым ранением. По какой-то непонятной для меня причине это открытие прошло совершенно незамеченным, и во всех учебниках по-прежнему утверждалось, что вомероназального органа у взрослых людей нет, а есть он только у эмбрионов и прочих рептилий.
   Повторно орган был переоткрыт уже в конце XX века Д. Мораном и Б. Джефеком из Денверского университета (США). Исследовав сотни людей, они у всех нашли в носу маленькую ямочку, от которой тянется каналец длиной примерно в сантиметр, заканчивающийся небольшой обонятельной камерой. А уже от камеры дальше в мозг тянулись «провода». И это явно был не аппендикс, а работающий орган, поскольку и камера, и сам каналец были густо усеяны обонятельными рецепторами. Зачем этот «первобытный нос» сохранился, почему его не стерли сотни миллионов лет эволюции? Причем, что интересно, при дальнейшем изучении оказалось, что у человека этот орган больше, чем, например, у лошади. Хотя в целом обоняние человека хуже лошадиного.
   Обоняние вообще штука интересная. Собаки в общественном мнении считаются обонятельными рекордсменами. Но есть в мире существа, у которых с обонянием дела обстоят гораздо лучше, чем у наших четвероногих друзей. Например, угри. Угорь может почувствовать пахучее вещество даже если один грамм его растворить в объеме воды, втрое превышающем объем Ладожского озера! То есть какие-то совершенно гомеопатические дозы… Иное дело – человек: 90 % информации мы получаем через глаза, для нас обоняние не так важно, как для тех зверей, которые с его помощью охотятся или ищут еду. Приматы пищу находят глазами, отличая зрелые плоды от незрелых по цвету. Именно поэтому у нас развито цветное зрение.
   Для сравнения: собачий обонятельный рецептор может уловить одну молекулу вещества. Человеческому нужно как минимум восемь, чтобы он включился. При этом, чтобы мозг человека ощутил запах, необходимо одновременное включение нескольких десятков рецепторов. То есть к человеку в нос должно залететь не меньше трех-четырех сотен молекул, тогда как угрю достаточно одной. (Но зато наш глаз теоретически может уловить один-единственный квант света!)
   Короче говоря, обоняние для нас – дело второстепенное. Тогда зачем человеку довольно развитый вомероназальный орган? А затем, что человек – одно из самых сексуальных животных на планете. И вомероназальный орган как раз специализируется на улавливании феромонов, то есть характерных запахов особей противоположного пола. Запахи эти не воспринимаются мозгом как запахи, а воспринимаются сразу и непосредственно как привлекательность или непривлекательность самца (самки). Феромоны человеческое тело вырабатывает в районе паха и подмышечных впадин, именно поэтому там у нас и сохранилось оволосение – как концентратор запаха. Пишу об этом специально, поскольку на многочисленных выступлениях пред читателями меня часто упрекают: «Вот вы в книге “Апгрейд обезьяны” обещали рассказать читателю, почему у наших облысевших предков сохранилось лобковое и подмышечное оволосение, но забыли это сделать! А нам интересно…» Теперь интерес читателя полностью удовлетворен, и я могу продолжать…
   Хитрость вомероназального органа в том, что он дает нам в руки прямой канал доступа в самые глубины мозга – минуя все защитные барьеры и даже кровоток. Нервный пучок от вомероназальной камеры идет сразу в гипоталамус, который является главный центром регуляции вегетативных функций организма. Именно поэтому назальные закапывания дают порой больший эффект при меньших дозах. И природа этого эффекта, как мы теперь с вами понимаем, чисто регуляторная: получив молекулярный сигнал, гипоталамус начинает работать по-другому. Что немедленно отражается на нашей «тушке».
   Возникает вопрос, а как вещества могут попасть в мозг, минуя кровоток, – по нервам, что ли? Как ни парадоксально, именно по нервам…
   – Все, что залетает в нос, – нафтизин, гарь и так далее, – минуя защитные барьеры, попадает прямо в мозг. Казалось бы, как? Ведь мозг окружен мощной защитой и туда из организма абы что не проникнет. Но вомероназальный орган – черный ход, через который в мозг могут проникнуть диверсанты. Причем не в виде электрических сигналов, а в виде веществ. Существуют так называемые креаторные связи, которые открыл мой учитель, академик Косицкий. – Увлекаясь, Карданов хватает ручку и начинает на листке рисовать странных головастиков с хвостами. – Вот нейрон, вот аксон, вот синапс, в котором переключается сигнал. Мы привыкли думать, что нерв – это просто провод, по которому бежит электросигнал. Но, оказывается, и молекулы тоже, медленно диффундируя, передвигаются по нему и воздействуют на управляемый объект. Нервик можно аккуратненько перетянуть так, что сигнал проходить будет, а вещества эти нет. Такие опыты проводились. И тогда мышца начинает атрофироваться. Представляете? Управляющий сигнал бежит, а вещества по проводу не поступают, – и мышца атрофируется. Развязали – мышца восстанавливается.
   – Я раньше думал, управление у нас чисто сигнальное. Это, кстати, логично. Зачем же вещества по проводам бегут?
   – Не знаю, видимо, эволюционный след с самых древних времен. Который я и использую. Весьма успешно, между прочим! У меня несколько ящиков, в которых лежат истории вылеченных людей. И одна небольшая коробка с бумагами тех, кого я потерял, их примерно процента два. По канцеру у меня более 90 % вылеченных. Я раньше по глупости пытался рассказывать коллегам: господа, такие-то и такие-то «неизлечимые» болезни лечатся так-то и так-то. Много раз. В разных местах. На меня везде смотрели, как на дурака: «Ты что, хочешь сказать, что мы и вся наука всю жизнь не тем занимались? Ты что, против науки?..»
   Карданов продолжает малевать головастиков:
   – Вот кора мозга, молодое образование. Здесь вы чей-то сын, специалист, семьянин, владелец квартиры, здесь у нас слова, образы… Под корой – гипофиз и прочие структуры, они управляют всеми функциями организма. А это тушка со всеми ее потрошками. Кто лучше всех знает, как тушке функционировать в данное время в данных условиях? Вы – как отец, сын, специалист и владелец квартиры, то бишь кора мозга, – или все же подкорка? Вы можете только сказать: «Я хочу пить». А что дальше будет с этой водой в вашем организме, вы не знаете и распорядиться этим не можете. Что-то уйдет в пот, что-то в мочу… Есть специализированный отдел мозга – таламус, который регулирует водносолевой баланс. И он лучше знает, как надо распорядиться той водой, которую вы выпили. Регуляция лежит так далеко от коры в глубинах мозга, что словесные команды, которыми оперирует мозг, туда не проходят. Поэтому я подаю химические команды напрямую.
   …Как вы уже поняли, основной метод лечения у Карданова – закапывание лекарственных растворов в нос. Откуда они, минуя все барьеры, через черный ход вомероназального органа проникают в мозг, корректируя регуляцию, то есть центральное управление внутренними органами. Карданов вообще полагает, что львиная доля всех наших проблем со здоровьем происходит из-за ошибок в регуляции. И стоит подкорректировать управляющие сигналы, как орган начнет восстанавливаться.
   – То есть вы хотите сказать, что практически все болезни имеют регуляторную природу?
   – Кроме переломов.
   – А инфекционные?
   – Тоже. Мы с вами миллионы вирусов цепляем каждый день. Если иммунитет работает нормально, организм с ними сам справляется. Если же не справляется – заболевает… Город Мюнстер. Средние века. Эпидемия чумы. 70 % населения умерли, а 30 % выжили. Почему выжили? Иммунитет был нормальный. Я могу поднять вам иммунитет, и организм сам справится с болезнью… Помните историю с лихорадкой Эбола? Геморрагическая лихорадка со смертностью 80 %. Мне было интересно ее полечить. И мне даже устроили встречу с нигерийским послом по этому поводу. Я через него предлагал нигерийскому правительству: дайте мне группу больных. А чтобы доказать действенность методики, я за свой счет к вам приезжаю, на ваших глазах заражаю сам себя Эболой и сам себя вылечиваю… Мы шесть часов провели в нигерийском посольстве. Но в конце концов они отказались. Не знаю, почему.
   …Читателя, наверное, интересует, а что же такое закапывает в нос своим больным доктор Карданов? Ведь мало открыть короткий путь к пещере Аладдина, нужно еще знать заклинание! О том, чем Карданов лечит, мы еще поговорим – это отдельная песня, которая уведет нас в глубины физики. А сейчас я пытаюсь выяснить другое – как он понимает болезнь. Ведь практика вытекает из теории.
   – Сейчас считается, что убийца номер один в мире – сердечно-сосудистые болезни. Но я считаю, что это неверно, это методическая ошибка. Холестерин, атеросклероз, бляшки, инфаркты, инсульты – это все следствия.
   – Следствия чего?
   – Прибитой печени. Сердечно-сосудистые проблемы начинаются с печени, которую вы всю жизнь травите лекарствами. У вас болит голова, вы съели анальгин, голова прошла, через 15 минут половина дозы анальгина печень расщепила, еще через 15 минут – еще половина расщеплена. Вот чем опасна медикаментозная медицина! Вылечили голову – убили печень, вылечили грипп – убили печень, вылечили сифилис – убили печень… И когда до меня это дошло, я стал отращивать больным с пороком сердца новые клапаны.
   Я вскакиваю со стула:
   – Что за бред? Я уже не могу больше это слышать! Клапан – это соединительная ткань. Это примерно то же самое, что новую кость вырастить взамен утраченной.
   – Меня не удивляет ваша реакция. Когда это впервые произошло, я сам себе не поверил! А теперь для меня это рутина. Первых экспериментальных больных я «сделал» в кардиологическом институте, где меня хорошо знают. И теперь мне оттуда врачи периодически звонят: «Ты опять у нас пациента со стола снял!..» Короче, сердечно-сосудистые неполадки начинаются, как правило, с просадки печени. Есть, правда, исключения – диабетическая гангрена. Но я сбрасываю диабетикам сахар с 15 до 9 единиц, и у людей она проходит. Главное – восстановить сосуды, поскольку именно нарушения в сосудах приводят к гангрене.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента