Страница:
Единственное, что принципиально изменило подход к расследованию дела, – это даже не сам факт убийства губернатора – в России за последние годы уже привыкли к подобным методам выяснения отношений. Ситуацию «перевернули» те странности в ходе следствия, которые происходили после убийства в вотчине покойного, о чем решился проинформировать коллег полковник Мацкевич на очередном совещании в кабинете заместителя директора ФСБ Кушакова.
Докладывал непосредственно Смирнягин, после чего, собственно, его и забрали в новую команду.
Все слушали сообщение милицейского чина разинув рты.
– Поэтому после всего вышеизложенного предлагаю к вашим плановым мероприятиям добавить следующее…
Смирнягин степенно погладил свои замечательные, в пол-лица усы, перевел дух и стал излагать буквально по пунктам:
1. Поставить крест на экономических версиях убийства губернатора и пока предположить, что его убили в связи с меморандумом.
2. Дать следственную оценку несанкционированному проникновению в квартиру убитого неизвестного, представившегося офицером ФСО, и выявить его.
3. Направить все усилия на поиск охранника, исчезнувшего из поля зрения следствия после несанкционированного проникновения в охранявшуюся им квартиру.
4. Ответить на вопрос, почему была украдена из квартиры Листова копеечная, по мнению его жены, ваза.
– У меня все, – закончил Смирнягин и присел на дальнее от стола Кушакова свободное место.
Полное безмолвие в кабинете первым нарушил сам генерал:
– Александр Васильевич, что вы так далеко от меня сели? ФСБ – МВД – дружба! Садитесь рядом с Поповым. Какие будут суждения, товарищи?
– У меня лишь одна ремарка по первому выводу Смирнягина. Вы позволите, Петр Семенович?
Мацкевич, попросивший слова, сиял как масленичный блин. Еще бы! Это его друг и однокашник дал шанс всей команде.
– Я бы не ходил вокруг да около, как Александр Васильевич, а сразу бы переквалифицировал дело об убийстве губернатора в политическое, безальтернативно связал его с раскрытием фактора «меморандум». И что самое, на мой взгляд, главное – это признание факта присутствия в игре серьезного политического участника, стоящего и за убийством, и за исчезновением, и за похищением.
– Примем к сведению, – коротко подвел черту Кушаков. Осталось непонятным, согласился он с предложением главного аналитика ФСБ или нет. Хозяин кабинета сразу не мог понять, как отнесутся в Администрации Президента к подобному повороту событий. Поэтому ушел от прямой оценки сказанного Мацкевичем.
– Ты куда? – спросил Мацкевич своего друга, когда все разошлись.
– Заеду, пожалуй, с ребятами потолкую.
Другого ответа Леонид Сергеевич и не ожидал. Он прекрасно сознавал, как ненавидит Смирнягин возвращаться в свою постоянно пустую квартиру, где даже мыши не обитали за неимением регулярного довольствия.
Любые командировки типа дальневосточной – чем продолжительнее, тем лучше – были для друга спасением от затянувшегося одиночества. Знал Мацкевич и причину его холостяцкого образа жизни – собственная жена Валя.
– Надо срочно тебя женить, Александр Васильевич.
– Да брось ты…
– Хочешь, пройдемся по Чистым прудам, как в былые времена?
– Давай прошвырнемся, если не в обузу. А там куда-нибудь заглянем, поужинаем.
Оба приказали водителям ждать их в Ивановском переулке и пошли вверх по Мясницкой, к бульварам.
– Не очень я тебе испортил жизнь, отозвав в Москву?
– Не гневи Бога, Леонид. Знаешь, сколько я дел расследовал на своем веку? Пару сотен наберется, поверь. Понимаешь, к чему это я? Да к тому, что всем нутром следователя чую: такого тонкого дела у меня еще не было и вряд ли будет еще. А ты говоришь!
Друзья обогнули Главпочтамт и свернули к прудам.
– Для чего, дружище, мы существуем? – неожиданно спросил Мацкевич.
– Кто это мы – два индивидуума в погонах? Или ты о человечестве? Которому, кстати, на заре нашей с тобой молодости был поставлен неутешительный диагноз. Помнишь фильм «Девять дней одного года»? Там Баталов так, между прочим, за чаем, говорит с экрана: «Человечество глупеет день ото дня».
– Прости, но мой вопрос был гораздо прозаичнее. Для чего существуем мы, спецслужбы… Твоя, моя, например.
В их повседневной суетливой, на износ, жизни практически не оставалось времени даже на самые простенькие философские разговоры, которые они вели очень часто в молодости.
Поэтому оба обрадовались завязывающейся теме, тем более что прогулка весьма располагала.
Вечер был достаточно теплым, дождь закончился, но асфальт еще не успел подсохнуть, и блики от уличной рекламы, фар проезжающих мимо машин и трамваев рисовали на этом черном полотне улицы причудливые картины.
– Как для чего мы существуем? – неуверенным голосом переспросил Смирнягин. – Прежде всего для защиты государственных интересов.
– А где ты сейчас видишь государственные интересы, которые нуждаются в нашей с тобой защите? Вот мы с тобой только что прошли Главпочтамт. – Мацкевич махнул рукой за плечо, в сторону оставшегося позади почтамта. – Ты давно там не был?
– Очень давно.
– Жаль, тогда, боюсь, ты меня не поймешь. Понимаешь, не знаю, как ты, Александр Васильевич, а я, когда заходил туда прежде, попадал в государственный институт. А зайди сейчас. Содом и Гоморра: палатки, грязь, неразбериха. Вот мне и кажется, что все наши государственные институты сегодня похожи на почтамт. Палатки, грязь. Грязь, палатки. И где твои высокие государственные интересы, которые наши спецслужбы призваны защищать?
– Ну ты уж совсем, дружище…
– Не совсем, а в частности. Где во всей этой истории суть, где и в чем государственные интересы? Помяни мои слова: чем глубже мы начнем копать, тем быстрее вся эта история с меморандумом превратится черт-те во что. Не в защиту государственных интересов, а в прикрытие чьих-то амбициозных планов, чьих-то корыстных замыслов. Надоело!
Помнишь, был такой генерал Бобков, ну, из нашего ведомства? Десять лет назад ушел в банк, был там царь и бог, заработал кучу денег. И защищал понятно какие интересы – коммерческие. Просто и ясно. И наши нервы… – Мацкевич недоговорил и как-то неловко прислонился к стене дома, схватившись за сердце.
– У тебя нитроглицерин есть? – тихо произнес он.
Растерявшийся Смирнягин отрицательно покачал головой.
– Плохо. Там – в машине…
Ресторан находился уже рядом, за углом.
Машина, куда с трудом усадили полковника, помчалась вниз, на Солянку, потом – вверх, на Лубянку, и резко затормозила у поликлиники ФСБ в Кисельном переулке.
– Инфаркт? – нетерпеливо спросил Смирнягин, когда дежурный врач вышел к нему из процедурного кабинета.
– Возможно. Но в клинике диагноз поставят точнее. Одно могу вам сказать – вы привезли полковника вовремя. Процесс, по крайней мере, удалось локализовать.
– Можно его увидеть?
– Нежелательно, но на секунду разрешу.
– Васильич, слушай меня – ищи майора ФСО. Сейчас он основной. А Попов пусть ищет подписантов меморандума. И еще, сообщи Валентине Сергеевне, пусть завтра меня проведает.
Где-то к середине следующего дня выяснилось, что у Мацкевича никакого инфаркта нет. Заурядная стенокардия. Но недельки две в больничной палате ему обеспечены. И на том, как говорится, спасибо.
Глава 2
Глава 3
Докладывал непосредственно Смирнягин, после чего, собственно, его и забрали в новую команду.
Все слушали сообщение милицейского чина разинув рты.
– Поэтому после всего вышеизложенного предлагаю к вашим плановым мероприятиям добавить следующее…
Смирнягин степенно погладил свои замечательные, в пол-лица усы, перевел дух и стал излагать буквально по пунктам:
1. Поставить крест на экономических версиях убийства губернатора и пока предположить, что его убили в связи с меморандумом.
2. Дать следственную оценку несанкционированному проникновению в квартиру убитого неизвестного, представившегося офицером ФСО, и выявить его.
3. Направить все усилия на поиск охранника, исчезнувшего из поля зрения следствия после несанкционированного проникновения в охранявшуюся им квартиру.
4. Ответить на вопрос, почему была украдена из квартиры Листова копеечная, по мнению его жены, ваза.
– У меня все, – закончил Смирнягин и присел на дальнее от стола Кушакова свободное место.
Полное безмолвие в кабинете первым нарушил сам генерал:
– Александр Васильевич, что вы так далеко от меня сели? ФСБ – МВД – дружба! Садитесь рядом с Поповым. Какие будут суждения, товарищи?
– У меня лишь одна ремарка по первому выводу Смирнягина. Вы позволите, Петр Семенович?
Мацкевич, попросивший слова, сиял как масленичный блин. Еще бы! Это его друг и однокашник дал шанс всей команде.
– Я бы не ходил вокруг да около, как Александр Васильевич, а сразу бы переквалифицировал дело об убийстве губернатора в политическое, безальтернативно связал его с раскрытием фактора «меморандум». И что самое, на мой взгляд, главное – это признание факта присутствия в игре серьезного политического участника, стоящего и за убийством, и за исчезновением, и за похищением.
– Примем к сведению, – коротко подвел черту Кушаков. Осталось непонятным, согласился он с предложением главного аналитика ФСБ или нет. Хозяин кабинета сразу не мог понять, как отнесутся в Администрации Президента к подобному повороту событий. Поэтому ушел от прямой оценки сказанного Мацкевичем.
– Ты куда? – спросил Мацкевич своего друга, когда все разошлись.
– Заеду, пожалуй, с ребятами потолкую.
Другого ответа Леонид Сергеевич и не ожидал. Он прекрасно сознавал, как ненавидит Смирнягин возвращаться в свою постоянно пустую квартиру, где даже мыши не обитали за неимением регулярного довольствия.
Любые командировки типа дальневосточной – чем продолжительнее, тем лучше – были для друга спасением от затянувшегося одиночества. Знал Мацкевич и причину его холостяцкого образа жизни – собственная жена Валя.
– Надо срочно тебя женить, Александр Васильевич.
– Да брось ты…
– Хочешь, пройдемся по Чистым прудам, как в былые времена?
– Давай прошвырнемся, если не в обузу. А там куда-нибудь заглянем, поужинаем.
Оба приказали водителям ждать их в Ивановском переулке и пошли вверх по Мясницкой, к бульварам.
– Не очень я тебе испортил жизнь, отозвав в Москву?
– Не гневи Бога, Леонид. Знаешь, сколько я дел расследовал на своем веку? Пару сотен наберется, поверь. Понимаешь, к чему это я? Да к тому, что всем нутром следователя чую: такого тонкого дела у меня еще не было и вряд ли будет еще. А ты говоришь!
Друзья обогнули Главпочтамт и свернули к прудам.
– Для чего, дружище, мы существуем? – неожиданно спросил Мацкевич.
– Кто это мы – два индивидуума в погонах? Или ты о человечестве? Которому, кстати, на заре нашей с тобой молодости был поставлен неутешительный диагноз. Помнишь фильм «Девять дней одного года»? Там Баталов так, между прочим, за чаем, говорит с экрана: «Человечество глупеет день ото дня».
– Прости, но мой вопрос был гораздо прозаичнее. Для чего существуем мы, спецслужбы… Твоя, моя, например.
В их повседневной суетливой, на износ, жизни практически не оставалось времени даже на самые простенькие философские разговоры, которые они вели очень часто в молодости.
Поэтому оба обрадовались завязывающейся теме, тем более что прогулка весьма располагала.
Вечер был достаточно теплым, дождь закончился, но асфальт еще не успел подсохнуть, и блики от уличной рекламы, фар проезжающих мимо машин и трамваев рисовали на этом черном полотне улицы причудливые картины.
– Как для чего мы существуем? – неуверенным голосом переспросил Смирнягин. – Прежде всего для защиты государственных интересов.
– А где ты сейчас видишь государственные интересы, которые нуждаются в нашей с тобой защите? Вот мы с тобой только что прошли Главпочтамт. – Мацкевич махнул рукой за плечо, в сторону оставшегося позади почтамта. – Ты давно там не был?
– Очень давно.
– Жаль, тогда, боюсь, ты меня не поймешь. Понимаешь, не знаю, как ты, Александр Васильевич, а я, когда заходил туда прежде, попадал в государственный институт. А зайди сейчас. Содом и Гоморра: палатки, грязь, неразбериха. Вот мне и кажется, что все наши государственные институты сегодня похожи на почтамт. Палатки, грязь. Грязь, палатки. И где твои высокие государственные интересы, которые наши спецслужбы призваны защищать?
– Ну ты уж совсем, дружище…
– Не совсем, а в частности. Где во всей этой истории суть, где и в чем государственные интересы? Помяни мои слова: чем глубже мы начнем копать, тем быстрее вся эта история с меморандумом превратится черт-те во что. Не в защиту государственных интересов, а в прикрытие чьих-то амбициозных планов, чьих-то корыстных замыслов. Надоело!
Помнишь, был такой генерал Бобков, ну, из нашего ведомства? Десять лет назад ушел в банк, был там царь и бог, заработал кучу денег. И защищал понятно какие интересы – коммерческие. Просто и ясно. И наши нервы… – Мацкевич недоговорил и как-то неловко прислонился к стене дома, схватившись за сердце.
– У тебя нитроглицерин есть? – тихо произнес он.
Растерявшийся Смирнягин отрицательно покачал головой.
– Плохо. Там – в машине…
Ресторан находился уже рядом, за углом.
Машина, куда с трудом усадили полковника, помчалась вниз, на Солянку, потом – вверх, на Лубянку, и резко затормозила у поликлиники ФСБ в Кисельном переулке.
– Инфаркт? – нетерпеливо спросил Смирнягин, когда дежурный врач вышел к нему из процедурного кабинета.
– Возможно. Но в клинике диагноз поставят точнее. Одно могу вам сказать – вы привезли полковника вовремя. Процесс, по крайней мере, удалось локализовать.
– Можно его увидеть?
– Нежелательно, но на секунду разрешу.
– Васильич, слушай меня – ищи майора ФСО. Сейчас он основной. А Попов пусть ищет подписантов меморандума. И еще, сообщи Валентине Сергеевне, пусть завтра меня проведает.
Где-то к середине следующего дня выяснилось, что у Мацкевича никакого инфаркта нет. Заурядная стенокардия. Но недельки две в больничной палате ему обеспечены. И на том, как говорится, спасибо.
Глава 2
Уже вторую неделю Москва «отмокала» от новогодних праздников, щедро подаренных обществу в конце прошлого года.
Дмитрий Мальцев, единственный вольнонаемный сотрудник аналитической группы ФСБ, позвонил Смирнягину и попросил о встрече.
– Неужели тарелочка с голубой каемочкой? – спросил он в телефонную трубку, ориентируясь больше на приподнятый голос аналитика, чем на возможность реального результата.
Этот молодой и толковый парень, выпускник математического факультета Физтеха, уже более двух месяцев дневал и ночевал в аэропортах – искал хоть какую-то ниточку к Аудитору.
Разумеется, Дмитрий понятия не имел об агентской кличке неизвестного майора ФСО, который несанкционированно, самым наглым образом проник в квартиру убитого губернатора.
Перед тем как пуститься в активный розыск, Мальцев сочинил за подписью Смирнягина официальный запрос на имя начальника ФСО Муромцева по поводу наличия в подведомственной структуре офицера, который был бы командирован на Дальний Восток в период с 18 по 25 октября.
– А это обязательно? – недовольно поморщился полковник, покручивая свои шикарные усы. Те, кто знал его хорошо, были прекрасно осведомлены, что это признак глубоких раздумий.
Казалось бы, пустяк – направить по инстанции официальное письмо и получить на него официальный ответ. Но доселе малоискушенный в иерархических делах ведомств Смирнягин нутром чувствовал, что реакция может оказаться непредсказуемой, если, не ведая того, запрос «даст под дых» какой-нибудь операции этого ведомства.
Александр Васильевич набрал номер телефона генерала Кушакова и попросил подписать письмо.
– Считаю, что так будет солиднее, Петр Семенович, – пояснил он.
Но не тут-то было. К сожалению, видеотелефона на столе у Смирнягина не было, а то бы он увидел своего нового куратора во всей красе.
Заместитель директора ФСБ сначала заерзал в кресле, затем замахал своими короткими ручками, а в трубку весомо сказал:
– Нет уж. Идея твоя? Ты и подписывай. По результату доложишь.
– Идея вообще-то не моя, а Мальцева. Но она здравая. Если не ответят, значит, не туда, куда надо, нос сунули. Ответят – узнаем по существу запроса.
– Ну, видишь, как все здорово, – засмеялся в трубку Кушаков и дал отбой.
Не консультируясь больше ни с кем, Смирнягин размашисто подписал письмо и передал Мальцеву.
– Отправишь от моего имени.
«Мужик! – подумал про себя Мальцев, который присутствовал при тактической пикировке высоких начальников. – Даром, что ли, такие усищи себе позволяет».
Ответ из ФСО пришел также фельдпочтой через три дня: «На ваш запрос сообщаем, что никто из кадровых сотрудников Федеральной службы охраны в указанный период в указанный регион командирован не был». Дата. Подпись начальника кадровой службы, фамилия которого ни Смирнягину, ни Мальцеву ничего не говорила.
– Вот и понимай, как знаешь, – с нескрываемой досадой прокомментировал ответ полковник. – Кадровые, например, не направлялись. А не кадровые?.. И все-таки, Дмитрий, это скорее положительный ответ, чем отрицательный. И наш майор – скорее всего самозванец. А это еще более интересно. Так что действуй.
«Неужели я этого гонца не вычислю? – азартно убеждал сам себя Дмитрий на утро следующего дня. – Ведь если он летал в вотчину Листова, то, стало быть, и возвращался обратно. Факт бесспорный. Поездом не доберешься. Значит, он покупал билеты на самолет. Значит, я его вычислю».
За контрольные параметры розыска Дмитрий взял неделю после гибели губернатора. По косвенным данным именно в этот период неизвестный «майор ФСО» летал на свое «задание».
Скрупулезно загрузив в усовершенствованную программу все данные о конкретно интересующих его рейсах, Дмитрий удивился и даже обрадовался. Таковых оказалось не очень и много – 16, в среднем по 150 человек на борт, всего чуть более 2400 человек.
Для компьютера Мальцева – работы на пару часов.
Но поразмыслив, он решил усложнить задачу, дабы не возвращаться к ней вновь. Он запросил у службы пассажирских перевозок Министерства транспорта все данные прошлого года по рейсам на Дальний Восток и обратно из всех городов России, а также чартеры искомого периода.
Как назло, в ту злополучную неделю были выполнены 52 рейса. И поскольку каждый из них был переполнен, «Сирена» выдала список пассажиров из 4920 человек. Но самым катастрофичным оказалось то, что практически добрая треть попала в сетку под грифом «туда и обратно» – 1842 фамилии.
Мальцев сразу стал читать список, хотя количество фамилий в нем пугало.
У этого молодого аналитика, в данный момент, по сути, совместившего в себе функции аналитика и оперативника, настоящее дело было всего четвертым в жизни. Но первым, в котором ему отвели самостоятельную роль. Это было здорово, интересно и опасно одновременно. Но сыграть ее плохо он никак не мог себе позволить.
«Надо этот список несколько препарировать», – решил Мальцев и ввел задание: вычленить «парные» полеты на московских рейсах.
Компьютер бесстрастно выдал 345 фамилий.
«С них, пожалуй, и начнем. – Дмитрий подбодрил себя конфеткой, сладко покатал ее во рту и мечтательно проглотил. – Что там еще полезного собрано о нашем клиенте?»
Он нашел файл о предполагаемом возрасте, приметах, одежде «майора» и прочих весьма ограниченных деталях, кем-то кому-то пересказанных, а позже, еще в Домодедове, зафиксированных Смирнягиным.
– И на том спасибо Александру Васильевичу. А иначе вообще непонятно, кого надо было бы искать.
Мальцев продолжал что-то еще бубнить себе под нос, хрюкать, хмыкать, чертыхаться, глубоко, как астматик, шумно вздыхал. Но все это выглядело как музыкальное сопровождение процесса принятия очередного решения.
– Начнем с самого бесспорного. Возраст: примерно двадцать пять – тридцать лет. Что же это нам дает?
Дмитрий отыскал среди бумаг, лежавших стопкой на столе, ответ на свой запрос из паспортно-визовой службы МВД двухнедельной давности. Пробежав глазами по длинным столбцам цифр, он нашел, что искал, и широким мазком фломастера отчеркнул на странице серии и номера паспортов, выданных между 1990–1995 годами.
Именно в этот период человек, за которым гонялись оперативники Попова, должен был получать паспорт. Затем ввел новые параметры в соответствующие данные программы, где уже находились вычлененные из «Сирены» сведения о паспортах пассажиров, зафиксированные при покупке авиабилетов, и, откинувшись на стуле, замер в ожидании, пока компьютер выдал свой вердикт.
В какой-то момент Дмитрий провалился в сон. И в этом скоротечном сне ему приснилось, что он лично участвует в задержании «майора ФСО», за которым долгих два месяца гонялся по всей Москве, а настиг в Шереметьеве-2, у служебного входа в таможню, в правом крыле здания.
Вороненые пистолеты, в том числе и табельное оружие Дмитрия, нацелились в его мощную спортивную грудь, заставив поднять руки над головой. Жест, во всем мире означающий то ли «Сдаюсь», то ли «Не ждите от меня плохого».
Дмитрия переполняли нешуточные эмоции.
Во-первых, сбылась мечта лично участвовать в операции по захвату – делать то, что не раз видел в сериалах, в одиночестве прихлебывая на диване остывший сладкий чай.
Вот он выхватывает из-за пояса пистолет.
Вот он кричит: «Стой, стреляю без предупреждения!» Вот она, жизнь! А не какая-то рутинная работа аналитика, где самый для него решительный жест – сгрести со стола ворох разом оказавшихся ненужными бумаг и в гневе швырнуть их на пол, а потом, чтобы уборщица не застыдила, ползать на коленях и собирать каждую бумажку в отдельности, чтобы следующим решительным действием отправить все в шредер.
Он что-то прокричал во сне. И от собственного голоса, испуганно дернувшись на стуле, проснулся.
На выцветшем бело-голубом мониторе зафиксировалось ни много ни мало 109 фамилий. Ничего не говорящих фамилий и инициалов молодых людей, слетавших с 18 по 25 октября неизвестно зачем на Колыму и обратно.
И среди них наверняка был только что схваченный им в Шереметьеве «майор». Схваченный, как оказалось, увы, лишь во сне.
«Вот бы ребята погоготали вдоволь, расскажи я им сон», – хмыкнул Мальцев и, определенно сам не лишенный чувства юмора, мысленно и с удовольствием посмеялся с ними вместе.
Первое, что осмысленно пришло ему в голову, как ни странно, была непонятная сентенция о том, что во всем, что происходит с человеком, присутствует сакраментальная возможность риска. Даже во сне, который, казалось бы, можешь смотреть только лишь ты сам. Ведь никто другой не может заглянуть в твой сон.
А вдруг тебя во сне убьют?
Дмитрий похолодел от этой неожиданной мысли. «Наверное, я все-таки здорово переутомился. Мама не одобрила бы».
Мальцев не был верующим человеком, но, возможно, поверил бы в Бога, если б узнал, что его сон в дальнейшем повторится наяву. Но финал окажется совсем другим.
– Хватит нытья и фантазий. Что дальше? – вновь заговорил он сам с собой, сбрасывая файл со списком из ста девяти фамилий на дискету. На сегодня в этой выделенной ему администрацией аэропорта комнате делать было нечего.
Мальцев сел в последнюю электричку, отправлявшуюся из Домодедова на Павелецкий вокзал, и через пятьдесят минут уже был дома.
В полдень, отлично выспавшись и приведя себя в порядок, он появился на Лубянке и, не заходя к себе, сразу отправился в информационный отдел. В силу своего статуса Мальцев имел самый широкий доступ ко всему, что хранил здешний компьютер. Достаточно ввести свой персональный идентификационный номер, и доступ к файлам свободен.
Первое поверхностное секвестрирование – например, семь женщин, еще сразу 11 фамилий, на поверку оказавшихся музыкальной группой, летевших туда и обратно одним рейсом и, судя по дополнительной информации, давших в городах Дальнего Востока несколько концертов.
Кстати, столкнувшись с музыкантами, Мальцев понял, что в первоначальном списке оказалась довольно серьезная ошибка. Механически локализовав его датами с восемнадцатого по двадцать пятое, он, как в случае с музыкантами, обнаружил, что в его списке почти добрая половина пассажиров прилетела после двадцатого октября и улетела до двадцать пятого. Между тем воровство в квартире произошло как раз между восемнадцатым и двадцатым.
Таким образом, список сразу «усох» до сорока семи человек.
– Уже легче, – обрадовался аналитик.
Он сразу вспомнил знаменитый безобидный анекдот про майора Пронина, который по любому поводу любили рассказывать ветераны службы:
«Оперативник докладывает майору, склонившемуся над картой страны:
– Спичка найдена в Рязани. Окурок с характерным прикусом – на Казанском вокзале.
– Любопытно, – говорит майор Пронин. – А где нашли пачку от «Примы»?
– Выброшена из электрички на перегоне этой ветки.
– Что ж, круг сужается. Будем брать преступника в Малаховке».
– А мы где будем брать нашего майора? – засмеялся Дмитрий. – Извечный вопрос нашего брата: что, где, когда?
После некоторых раздумий он отсеял из списка еще двенадцать человек. Четверо по развернутым паспортным данным оказались жителями Смоленска, Ярославля, Ростова и Ставрополя. Скорее всего, транзитники. Еще трое – таким же макаром, через Москву, добирались туда и обратно из Калининграда.
Пятеро в списке оказались курьерами правительственной фельдслужбы, как выяснилось после короткой проверки, планово перевозившими грузы и корреспонденцию.
Еще один пассажир – это «открытие» вновь развеселило аналитика – оказался членом той самой следственной бригады Смирнягина, вылетевшим на Дальний Восток в день убийства губернатора и через три дня отозванный Генпрокуратурой.
В итоге в списке осталось тридцать четыре фамилии, обладатели которых были молоды, практически все зарегистрированы в Москве. Без двух карт – колода. Выбирай любую.
К вечеру Дмитрий сформулировал оперативникам группы новую «вводную», которая сводилась к установке визуального контакта с обладателями этих фамилий, идентификации внешности, совпадающей с имеющимися данными предварительной разработки, сбору данных о контактах людей из списка, об их московской работе, целях поездки в регион и прочей информации, способной вывести на «майора ФСО».
Дмитрий Мальцев, единственный вольнонаемный сотрудник аналитической группы ФСБ, позвонил Смирнягину и попросил о встрече.
– Неужели тарелочка с голубой каемочкой? – спросил он в телефонную трубку, ориентируясь больше на приподнятый голос аналитика, чем на возможность реального результата.
Этот молодой и толковый парень, выпускник математического факультета Физтеха, уже более двух месяцев дневал и ночевал в аэропортах – искал хоть какую-то ниточку к Аудитору.
Разумеется, Дмитрий понятия не имел об агентской кличке неизвестного майора ФСО, который несанкционированно, самым наглым образом проник в квартиру убитого губернатора.
Перед тем как пуститься в активный розыск, Мальцев сочинил за подписью Смирнягина официальный запрос на имя начальника ФСО Муромцева по поводу наличия в подведомственной структуре офицера, который был бы командирован на Дальний Восток в период с 18 по 25 октября.
– А это обязательно? – недовольно поморщился полковник, покручивая свои шикарные усы. Те, кто знал его хорошо, были прекрасно осведомлены, что это признак глубоких раздумий.
Казалось бы, пустяк – направить по инстанции официальное письмо и получить на него официальный ответ. Но доселе малоискушенный в иерархических делах ведомств Смирнягин нутром чувствовал, что реакция может оказаться непредсказуемой, если, не ведая того, запрос «даст под дых» какой-нибудь операции этого ведомства.
Александр Васильевич набрал номер телефона генерала Кушакова и попросил подписать письмо.
– Считаю, что так будет солиднее, Петр Семенович, – пояснил он.
Но не тут-то было. К сожалению, видеотелефона на столе у Смирнягина не было, а то бы он увидел своего нового куратора во всей красе.
Заместитель директора ФСБ сначала заерзал в кресле, затем замахал своими короткими ручками, а в трубку весомо сказал:
– Нет уж. Идея твоя? Ты и подписывай. По результату доложишь.
– Идея вообще-то не моя, а Мальцева. Но она здравая. Если не ответят, значит, не туда, куда надо, нос сунули. Ответят – узнаем по существу запроса.
– Ну, видишь, как все здорово, – засмеялся в трубку Кушаков и дал отбой.
Не консультируясь больше ни с кем, Смирнягин размашисто подписал письмо и передал Мальцеву.
– Отправишь от моего имени.
«Мужик! – подумал про себя Мальцев, который присутствовал при тактической пикировке высоких начальников. – Даром, что ли, такие усищи себе позволяет».
Ответ из ФСО пришел также фельдпочтой через три дня: «На ваш запрос сообщаем, что никто из кадровых сотрудников Федеральной службы охраны в указанный период в указанный регион командирован не был». Дата. Подпись начальника кадровой службы, фамилия которого ни Смирнягину, ни Мальцеву ничего не говорила.
– Вот и понимай, как знаешь, – с нескрываемой досадой прокомментировал ответ полковник. – Кадровые, например, не направлялись. А не кадровые?.. И все-таки, Дмитрий, это скорее положительный ответ, чем отрицательный. И наш майор – скорее всего самозванец. А это еще более интересно. Так что действуй.
«Неужели я этого гонца не вычислю? – азартно убеждал сам себя Дмитрий на утро следующего дня. – Ведь если он летал в вотчину Листова, то, стало быть, и возвращался обратно. Факт бесспорный. Поездом не доберешься. Значит, он покупал билеты на самолет. Значит, я его вычислю».
За контрольные параметры розыска Дмитрий взял неделю после гибели губернатора. По косвенным данным именно в этот период неизвестный «майор ФСО» летал на свое «задание».
Скрупулезно загрузив в усовершенствованную программу все данные о конкретно интересующих его рейсах, Дмитрий удивился и даже обрадовался. Таковых оказалось не очень и много – 16, в среднем по 150 человек на борт, всего чуть более 2400 человек.
Для компьютера Мальцева – работы на пару часов.
Но поразмыслив, он решил усложнить задачу, дабы не возвращаться к ней вновь. Он запросил у службы пассажирских перевозок Министерства транспорта все данные прошлого года по рейсам на Дальний Восток и обратно из всех городов России, а также чартеры искомого периода.
Как назло, в ту злополучную неделю были выполнены 52 рейса. И поскольку каждый из них был переполнен, «Сирена» выдала список пассажиров из 4920 человек. Но самым катастрофичным оказалось то, что практически добрая треть попала в сетку под грифом «туда и обратно» – 1842 фамилии.
Мальцев сразу стал читать список, хотя количество фамилий в нем пугало.
У этого молодого аналитика, в данный момент, по сути, совместившего в себе функции аналитика и оперативника, настоящее дело было всего четвертым в жизни. Но первым, в котором ему отвели самостоятельную роль. Это было здорово, интересно и опасно одновременно. Но сыграть ее плохо он никак не мог себе позволить.
«Надо этот список несколько препарировать», – решил Мальцев и ввел задание: вычленить «парные» полеты на московских рейсах.
Компьютер бесстрастно выдал 345 фамилий.
«С них, пожалуй, и начнем. – Дмитрий подбодрил себя конфеткой, сладко покатал ее во рту и мечтательно проглотил. – Что там еще полезного собрано о нашем клиенте?»
Он нашел файл о предполагаемом возрасте, приметах, одежде «майора» и прочих весьма ограниченных деталях, кем-то кому-то пересказанных, а позже, еще в Домодедове, зафиксированных Смирнягиным.
– И на том спасибо Александру Васильевичу. А иначе вообще непонятно, кого надо было бы искать.
Мальцев продолжал что-то еще бубнить себе под нос, хрюкать, хмыкать, чертыхаться, глубоко, как астматик, шумно вздыхал. Но все это выглядело как музыкальное сопровождение процесса принятия очередного решения.
– Начнем с самого бесспорного. Возраст: примерно двадцать пять – тридцать лет. Что же это нам дает?
Дмитрий отыскал среди бумаг, лежавших стопкой на столе, ответ на свой запрос из паспортно-визовой службы МВД двухнедельной давности. Пробежав глазами по длинным столбцам цифр, он нашел, что искал, и широким мазком фломастера отчеркнул на странице серии и номера паспортов, выданных между 1990–1995 годами.
Именно в этот период человек, за которым гонялись оперативники Попова, должен был получать паспорт. Затем ввел новые параметры в соответствующие данные программы, где уже находились вычлененные из «Сирены» сведения о паспортах пассажиров, зафиксированные при покупке авиабилетов, и, откинувшись на стуле, замер в ожидании, пока компьютер выдал свой вердикт.
В какой-то момент Дмитрий провалился в сон. И в этом скоротечном сне ему приснилось, что он лично участвует в задержании «майора ФСО», за которым долгих два месяца гонялся по всей Москве, а настиг в Шереметьеве-2, у служебного входа в таможню, в правом крыле здания.
Вороненые пистолеты, в том числе и табельное оружие Дмитрия, нацелились в его мощную спортивную грудь, заставив поднять руки над головой. Жест, во всем мире означающий то ли «Сдаюсь», то ли «Не ждите от меня плохого».
Дмитрия переполняли нешуточные эмоции.
Во-первых, сбылась мечта лично участвовать в операции по захвату – делать то, что не раз видел в сериалах, в одиночестве прихлебывая на диване остывший сладкий чай.
Вот он выхватывает из-за пояса пистолет.
Вот он кричит: «Стой, стреляю без предупреждения!» Вот она, жизнь! А не какая-то рутинная работа аналитика, где самый для него решительный жест – сгрести со стола ворох разом оказавшихся ненужными бумаг и в гневе швырнуть их на пол, а потом, чтобы уборщица не застыдила, ползать на коленях и собирать каждую бумажку в отдельности, чтобы следующим решительным действием отправить все в шредер.
Он что-то прокричал во сне. И от собственного голоса, испуганно дернувшись на стуле, проснулся.
На выцветшем бело-голубом мониторе зафиксировалось ни много ни мало 109 фамилий. Ничего не говорящих фамилий и инициалов молодых людей, слетавших с 18 по 25 октября неизвестно зачем на Колыму и обратно.
И среди них наверняка был только что схваченный им в Шереметьеве «майор». Схваченный, как оказалось, увы, лишь во сне.
«Вот бы ребята погоготали вдоволь, расскажи я им сон», – хмыкнул Мальцев и, определенно сам не лишенный чувства юмора, мысленно и с удовольствием посмеялся с ними вместе.
Первое, что осмысленно пришло ему в голову, как ни странно, была непонятная сентенция о том, что во всем, что происходит с человеком, присутствует сакраментальная возможность риска. Даже во сне, который, казалось бы, можешь смотреть только лишь ты сам. Ведь никто другой не может заглянуть в твой сон.
А вдруг тебя во сне убьют?
Дмитрий похолодел от этой неожиданной мысли. «Наверное, я все-таки здорово переутомился. Мама не одобрила бы».
Мальцев не был верующим человеком, но, возможно, поверил бы в Бога, если б узнал, что его сон в дальнейшем повторится наяву. Но финал окажется совсем другим.
– Хватит нытья и фантазий. Что дальше? – вновь заговорил он сам с собой, сбрасывая файл со списком из ста девяти фамилий на дискету. На сегодня в этой выделенной ему администрацией аэропорта комнате делать было нечего.
Мальцев сел в последнюю электричку, отправлявшуюся из Домодедова на Павелецкий вокзал, и через пятьдесят минут уже был дома.
В полдень, отлично выспавшись и приведя себя в порядок, он появился на Лубянке и, не заходя к себе, сразу отправился в информационный отдел. В силу своего статуса Мальцев имел самый широкий доступ ко всему, что хранил здешний компьютер. Достаточно ввести свой персональный идентификационный номер, и доступ к файлам свободен.
Первое поверхностное секвестрирование – например, семь женщин, еще сразу 11 фамилий, на поверку оказавшихся музыкальной группой, летевших туда и обратно одним рейсом и, судя по дополнительной информации, давших в городах Дальнего Востока несколько концертов.
Кстати, столкнувшись с музыкантами, Мальцев понял, что в первоначальном списке оказалась довольно серьезная ошибка. Механически локализовав его датами с восемнадцатого по двадцать пятое, он, как в случае с музыкантами, обнаружил, что в его списке почти добрая половина пассажиров прилетела после двадцатого октября и улетела до двадцать пятого. Между тем воровство в квартире произошло как раз между восемнадцатым и двадцатым.
Таким образом, список сразу «усох» до сорока семи человек.
– Уже легче, – обрадовался аналитик.
Он сразу вспомнил знаменитый безобидный анекдот про майора Пронина, который по любому поводу любили рассказывать ветераны службы:
«Оперативник докладывает майору, склонившемуся над картой страны:
– Спичка найдена в Рязани. Окурок с характерным прикусом – на Казанском вокзале.
– Любопытно, – говорит майор Пронин. – А где нашли пачку от «Примы»?
– Выброшена из электрички на перегоне этой ветки.
– Что ж, круг сужается. Будем брать преступника в Малаховке».
– А мы где будем брать нашего майора? – засмеялся Дмитрий. – Извечный вопрос нашего брата: что, где, когда?
После некоторых раздумий он отсеял из списка еще двенадцать человек. Четверо по развернутым паспортным данным оказались жителями Смоленска, Ярославля, Ростова и Ставрополя. Скорее всего, транзитники. Еще трое – таким же макаром, через Москву, добирались туда и обратно из Калининграда.
Пятеро в списке оказались курьерами правительственной фельдслужбы, как выяснилось после короткой проверки, планово перевозившими грузы и корреспонденцию.
Еще один пассажир – это «открытие» вновь развеселило аналитика – оказался членом той самой следственной бригады Смирнягина, вылетевшим на Дальний Восток в день убийства губернатора и через три дня отозванный Генпрокуратурой.
В итоге в списке осталось тридцать четыре фамилии, обладатели которых были молоды, практически все зарегистрированы в Москве. Без двух карт – колода. Выбирай любую.
К вечеру Дмитрий сформулировал оперативникам группы новую «вводную», которая сводилась к установке визуального контакта с обладателями этих фамилий, идентификации внешности, совпадающей с имеющимися данными предварительной разработки, сбору данных о контактах людей из списка, об их московской работе, целях поездки в регион и прочей информации, способной вывести на «майора ФСО».
Глава 3
После возвращения из столицы в середине две тысячи первого года в свою вотчину Степан Ефимович Дедов загрустил. Рутинная губернаторская работа в последний год уже не приносила удовлетворения, как прежде, а после окончательного переезда из Первопрестольной понимание этого только обострилось.
Несмотря на свой далеко не молодой возраст, некоторую телесную дряхлость и прилипшее к нему прозвище Дед, он все еще обладал свежим и энергичным умом. Только к чему его приложить, вот в чем был для Деда вопрос.
Местное окружение, практически не изменившееся за все годы его высокого государственного поста в Москве, изо дня в день лезло с какими-то завиральными идеями, потемкинскими прожектами, мелкими внутренними интригами, типа: Василий Ильич сказал про вас то, а Петр Петрович назвал вас старым индюком, правда, после принятого литра.
Дед в ответ лишь молчаливо кивал, дескать, запомню. На совещаниях спокойно, но твердо давал, кому считал нужным, жесткую отповедь и больше всего любил повторять:
– Вы бы то, что имеется, не растеряли. За хозяйством лучше бы приглядывали внимательнее.
Деньги его практически никогда особо не интересовали. «Отстричь» свое, когда случалась возможность, смело «стриг». При этом Степан Ефимович умел обставлять свои дела весьма тщательно и осмотрительно, никогда не зарываясь. Каждый день, приходя в свой так и не тронутый с начала девяностых, обитый лысыми деревянными панелями кабинет, Дедов заказывал секретарше чаю и уходил в себя. В приемной ждали какие-то люди. Он опаздывал на им же назначенные совещания, но ничего поделать с собой не мог.
Была суббота, и обязательств на сегодня ни перед кем у него не было. Он сам заварил чаю и, прихлебывая его мелкими глоточками, почему-то вспомнил август девяносто девятого.
Тогда, спустя ровно год после знаменитого дефолта, к нему приехали на денек погостить сразу два тезки. Тогда все еще крупный банкир и олигарх Александр Духон с еще одним гостем – журналистом Львом Багрянским. Полгода назад он приезжал в этот милый уголок Черноземья с председателем правления банка Духона – Трушиным, а теперь «прискакал» вновь.
– Я не понимаю этих моих коллег из Федерального собрания, – жаловался гостям Дедов. – У них не то что переполненные карманы, а кредитные карточки в прорезь банкоматов не пролезают – столько на них висит денег. И все им надо, надо, надо… – жаловался Дед.
Гости с показным интересом и вниманием слушали.
На самом деле слушал лишь журналист.
Жалобы Степана Ефимовича ему и вправду были интересны, так как знакомы они были уже лет десять, с бытности Дедова еще в ЦК КПСС. Тогда еще ничего не понимающий в кооперации Багрянский помогал писать Деду книгу на эту тему.
В этот приезд Степан Ефимович катал гостей по мелкой речке на стареньком плоскодонном суденышке, где прямо на палубе был накрыт щедрый, но, если быть честным, невкусный стол.
Время от времени плакучие ивы, тесно «окучившие» окрестные берега, легко хлестали по спинам сидевших за столом разморившихся под августовским солнцем мужчин, не давая им надолго ронять головы на грудь.
– Даже порой не пойму, что надо губернаторам. То ли денег. То ли власти. То ли и того, и другого. То ли чтобы их оставили в покое.
Степан Ефимович хитро усмехнулся и добавил: – Я, кстати, предпочитаю, последний вариант.
– Ну, вы, Степан Ефимович, совсем другое дело, – заметил Александр Духон. – А вот что молодые? Например, мой новгородский приятель и ваш коллега – губернатор Германов Миша. Не пойму его, так забронзовел.
– Этот далеко пойдет. Если не остановят. Любимчик незабвенного Уралова. Хотя хозяйственник, надо отдать должное, неплохой. Но хоть он и ваш приятель, я прямо скажу, продаст всех, если только ветер в другую сторону подует. Не боец.
Боцман суденышка, прислуживающий за столом, только что водрузил на скатерть блюдо с кусками свиного шашлыка, каждый величиной с боцманский кулак. Это блюдо ему передали прямо с берега, где этот самый шашлык сняли с костра.
– На обратном пути утку заберем и фрукты! – крикнул боцман кому-то на берегу.
– Но Миша, это так, мелкота, – продолжил начатую мысль Дедов. – Меня наши монстры волнуют. Те, кто с благословения Уралова до собственной макушки набрали суверенитета. Но вместо того чтобы им умело пользоваться, самостийные паспорта, например, заводят, национальности в них вписывают. По всей России отменили эту позорную необходимость, а они ввели. Тьфу ты, простите, ребята, меня грешного.
Духон отлично понял, о чем и о ком идет речь. Его тоже крайне волновал зреющий в регионах сепаратизм. Дальний Восток. Поволжье, Урал… Кто следующий? Так и России недалеко до распада на удельные княжества. И прикажет матушка-Россия, как и Союз, долго жить.
– Я, конечно, тоже своего не упустил. Тоже взял суверенитета, сколько мог донести. Но, заметьте, не политического! Нельзя в России налево-направо швыряться, как теннисными мячиками, политическим суверенитетом. Никак нельзя. А вы, ребятки, почему шашлыки не попробовали?
– Так он из свинины, дорогой Степан Ефимович, – засмеялся Багрянский. – А у вас за столом еврей и один неизвестно кто и под кого законспирированный.
Все дружно расхохотались.
– Но шашлычка все ж отведайте, люди старались, – не столько попросил, сколько потребовал Дедов. Он конечно же не случайно вспомнил приезд трехлетней давности в свои пенаты столичных бизнесменов. Гости частили к нему в ту пору регулярно. Не то что сейчас: после того как Дед больше года назад покинул свой московский рабочий кабинет, гости бывали все реже и реже.
И тут буквально, как снег на голову, звонок заместителя главы президентской Администрации Михаила Умнова с нижайшей просьбой принять его на денек якобы посмотреть писательские места.
Несмотря на свой далеко не молодой возраст, некоторую телесную дряхлость и прилипшее к нему прозвище Дед, он все еще обладал свежим и энергичным умом. Только к чему его приложить, вот в чем был для Деда вопрос.
Местное окружение, практически не изменившееся за все годы его высокого государственного поста в Москве, изо дня в день лезло с какими-то завиральными идеями, потемкинскими прожектами, мелкими внутренними интригами, типа: Василий Ильич сказал про вас то, а Петр Петрович назвал вас старым индюком, правда, после принятого литра.
Дед в ответ лишь молчаливо кивал, дескать, запомню. На совещаниях спокойно, но твердо давал, кому считал нужным, жесткую отповедь и больше всего любил повторять:
– Вы бы то, что имеется, не растеряли. За хозяйством лучше бы приглядывали внимательнее.
Деньги его практически никогда особо не интересовали. «Отстричь» свое, когда случалась возможность, смело «стриг». При этом Степан Ефимович умел обставлять свои дела весьма тщательно и осмотрительно, никогда не зарываясь. Каждый день, приходя в свой так и не тронутый с начала девяностых, обитый лысыми деревянными панелями кабинет, Дедов заказывал секретарше чаю и уходил в себя. В приемной ждали какие-то люди. Он опаздывал на им же назначенные совещания, но ничего поделать с собой не мог.
Была суббота, и обязательств на сегодня ни перед кем у него не было. Он сам заварил чаю и, прихлебывая его мелкими глоточками, почему-то вспомнил август девяносто девятого.
Тогда, спустя ровно год после знаменитого дефолта, к нему приехали на денек погостить сразу два тезки. Тогда все еще крупный банкир и олигарх Александр Духон с еще одним гостем – журналистом Львом Багрянским. Полгода назад он приезжал в этот милый уголок Черноземья с председателем правления банка Духона – Трушиным, а теперь «прискакал» вновь.
– Я не понимаю этих моих коллег из Федерального собрания, – жаловался гостям Дедов. – У них не то что переполненные карманы, а кредитные карточки в прорезь банкоматов не пролезают – столько на них висит денег. И все им надо, надо, надо… – жаловался Дед.
Гости с показным интересом и вниманием слушали.
На самом деле слушал лишь журналист.
Жалобы Степана Ефимовича ему и вправду были интересны, так как знакомы они были уже лет десять, с бытности Дедова еще в ЦК КПСС. Тогда еще ничего не понимающий в кооперации Багрянский помогал писать Деду книгу на эту тему.
В этот приезд Степан Ефимович катал гостей по мелкой речке на стареньком плоскодонном суденышке, где прямо на палубе был накрыт щедрый, но, если быть честным, невкусный стол.
Время от времени плакучие ивы, тесно «окучившие» окрестные берега, легко хлестали по спинам сидевших за столом разморившихся под августовским солнцем мужчин, не давая им надолго ронять головы на грудь.
– Даже порой не пойму, что надо губернаторам. То ли денег. То ли власти. То ли и того, и другого. То ли чтобы их оставили в покое.
Степан Ефимович хитро усмехнулся и добавил: – Я, кстати, предпочитаю, последний вариант.
– Ну, вы, Степан Ефимович, совсем другое дело, – заметил Александр Духон. – А вот что молодые? Например, мой новгородский приятель и ваш коллега – губернатор Германов Миша. Не пойму его, так забронзовел.
– Этот далеко пойдет. Если не остановят. Любимчик незабвенного Уралова. Хотя хозяйственник, надо отдать должное, неплохой. Но хоть он и ваш приятель, я прямо скажу, продаст всех, если только ветер в другую сторону подует. Не боец.
Боцман суденышка, прислуживающий за столом, только что водрузил на скатерть блюдо с кусками свиного шашлыка, каждый величиной с боцманский кулак. Это блюдо ему передали прямо с берега, где этот самый шашлык сняли с костра.
– На обратном пути утку заберем и фрукты! – крикнул боцман кому-то на берегу.
– Но Миша, это так, мелкота, – продолжил начатую мысль Дедов. – Меня наши монстры волнуют. Те, кто с благословения Уралова до собственной макушки набрали суверенитета. Но вместо того чтобы им умело пользоваться, самостийные паспорта, например, заводят, национальности в них вписывают. По всей России отменили эту позорную необходимость, а они ввели. Тьфу ты, простите, ребята, меня грешного.
Духон отлично понял, о чем и о ком идет речь. Его тоже крайне волновал зреющий в регионах сепаратизм. Дальний Восток. Поволжье, Урал… Кто следующий? Так и России недалеко до распада на удельные княжества. И прикажет матушка-Россия, как и Союз, долго жить.
– Я, конечно, тоже своего не упустил. Тоже взял суверенитета, сколько мог донести. Но, заметьте, не политического! Нельзя в России налево-направо швыряться, как теннисными мячиками, политическим суверенитетом. Никак нельзя. А вы, ребятки, почему шашлыки не попробовали?
– Так он из свинины, дорогой Степан Ефимович, – засмеялся Багрянский. – А у вас за столом еврей и один неизвестно кто и под кого законспирированный.
Все дружно расхохотались.
– Но шашлычка все ж отведайте, люди старались, – не столько попросил, сколько потребовал Дедов. Он конечно же не случайно вспомнил приезд трехлетней давности в свои пенаты столичных бизнесменов. Гости частили к нему в ту пору регулярно. Не то что сейчас: после того как Дед больше года назад покинул свой московский рабочий кабинет, гости бывали все реже и реже.
И тут буквально, как снег на голову, звонок заместителя главы президентской Администрации Михаила Умнова с нижайшей просьбой принять его на денек якобы посмотреть писательские места.