– Так что надо?
– Чтобы вы, товарищ подполковник, поведали мне обо всех тех «штучках» немедленно и безоговорочно.
Исаков отлично помнил, в какой тайне готовился тот странный заказ, как сам министр ежедневно контролировал его исполнение. Ну и что? А что он, собственно, знает еще? Для кого, почему? Это ему абсолютно неизвестно. Впрочем, как-то однажды министр намекнул, что сам Уралов следит за этим заказом. Вот и все «наводки».
Но Смирнягину вряд ли нужны сопутствующие детали. Он наверняка знает об этом больше, если ведет дело, связанное с этими контейнерами.
– Прежде всего под что конкретно, так сказать, «загримирован» каждый контейнер и кому он был предназначен?
Исаков снова уселся на стул.
– Кому что досталось, я понятия не имею. А вот про контейнеры рассказать могу. Если вы только официально снимете с меня показания. Ну, в рамках следствия, которое вы ведете.
– А ты уверен, что тебе это надо, Михалыч? Делото деликатное, я этого не могу от тебя скрывать.
– Ну, слушайте, только без протокола. Мне, Александр Васильевич, ваша идея нравится.
Вернувшись на Лубянку, полковник не стал испытывать свою память и, взяв лист бумаги, разделил его вертикальной полосой на две части. Сначала его первым желанием было внести всю полученную информацию в компьютер. Но вспомнив свои проблемы с программой Excel, решительно отбросил эту идею.
В левой части разлинованного на две вертикальные половинки листа Смирнягин написал:
На этом список в левой части листа бумаги оказался исчерпанным.
Зато в правой части записей оказалось гораздо больше.
– Мои умельцы заложили во все контейнеры единый принцип доступа к ним, – деловито сообщил Михалыч. – ты угадал. В каждый встроен миниатюрный микрофон, на который перед закрытием сейфа заносится кодовое слово или фраза голосом его обладателя. А открывается он, естественно, реагируя не только на произнесенный кодовый текст, но и на индивидуальность голоса. Вот так. Кто уж там и что записывал в микрофоны – мне неведомо. А ответ на ваш второй вопрос очевиден. Любое несанкционированное вскрытие ведет к довольно разрушительному взрыву.
– Жестоко, – грустно произнес Смирнягин.
– Увы, так была поставлена задача.
– И что же? Даже вы не сможете, так сказать, деактивировать свое детище?
– Увы, увы.
– Ну, допустим, к примеру, ты назвал кортик. Его, что же, нельзя извлечь из ножен без кодового слова?
– Представьте себе, товарищ полковник, каждый из сейфов снабжен миниатюрным замком. Даже рамка для картинки. И без правильного вскрытия замочка картинку-то не извлечешь.
– И что, даже ты не можешь отменить собственную же заморочку?
– Увы. Так была поставлена задача, – в очередной раз произнес Исаков. – Я сам целый месяц тренировал все эти приборы.
– А на голос своего родителя они никак не реагируют? – с неожиданно наивной надеждой спросил Смирнягин. – Если, например, мы принесем тебе один из контейнеров.
– И что, код принесете? – засмеялся Михалыч. – Нет, не смогу. Так была поставлена задача.
– Да, задача, – сказал вслух Смирнягин.
«А что, может, именно здесь и есть шанс? Пусть маленький, но все же шанс. Может, Хохлов пойдет дальше?»
Если бы Смирнягин мог читать мысли на расстоянии, то узнал бы, что именно сейчас в разговоре с Дорошиным бывший министр высказал опасения, родившиеся в ходе недолгих размышлений после встречи с одним из руководителей следственной бригады операции «Меморандум».
– Я уверен, эти ребята не остановятся ни перед какими трудностями. Если не доберутся до меморандума, так сказать, мытьем да катаньем, пойдут «ва-банк». Попытаются выкрасть контейнер у кого-то из гарантов, отнять не знаю что еще. Но повторяю – у меня такое ощущение, что они не остановятся. А это приведет к гибели людей. Надо ли это гарантам?! По-моему, никто из нас, ставя свою подпись под документом, этого не предполагал.
Дорошин слушал его весьма внимательно, опершись подбородком на спинку стула, на котором сидел, как обычно любят сидеть дети, – задом наперед. Его рыжеватая борода, как и глаза, смотрели в пол. Он отлично понимал треволнения Хохлова. Тот как-никак по-прежнему оставался государственным чиновником высокого ранга и не мог не видеть возможных последствий нежелательного развития событий. Пребывающие же в благостном неведении некоторые другие гаранты, по-прежнему еще находящиеся на госслужбе, также вряд ли обрадовались бы «шансу» кровавого выяснения отношений.
– И что вы предлагаете? – после затянувшейся паузы наконец спросил Дорошин.
– Вы помните бредовые идеи Аудитора? По крайней мере, они тогда показались мне такими.
– Конечно, помню. А мне они тогда совсем не показались бредовыми.
– Тем более, – быстро согласился бывший министр внутренних дел. – Вот я и предлагаю запустить машину «доставки» меморандума столь жаждущим его получить следователям. Хотите, даже сочините новый текст. Сдадим его.
– А в настоящем-то что плохого? – обиделся Дорошин. – Его составляли умные люди.
– Я не в этом смысле. Упаси бог. Может, просто сегодня нужна другая энергетика, столько лет прошло, – пробормотал Хохлов. – Я в этом не очень силен.
– Нет уж. Я, конечно, посоветуюсь. Но практически, я уверен, нас не поддержат. Действительно, никто из гарантов, ставя свою подпись под меморандумом, не желал крови. А кровь, как вы передали настроения противной стороны, боюсь, действительно появится. Они забоялись. И больше всего знаете чего?
Хохлов изобразил на лице видимость интереса. На самом деле он понимал, чего «забоялись» кураторы Смирнягина и его приятеля из ФСБ Мацкевича. Неведения. Брожения впотьмах. Этого боятся все. Будь они саперы, политики, асы спецслужб, хирурги…
– Это не может продолжаться долго, – сказал он, обращаясь больше к самому себе, чем к рыжебородому, по-прежнему продолжающему сидеть задом наперед на стуле и разглядывать фактуру паркета. – Я постараюсь проработать вопрос. Прежде всего с нашим Факелом, – скаламбурил Хохлов. Речь шла об одном из идеологов меморандума – руководителе нефтегазового холдинга Огневе.
Дорошин встал первым. Собственно, говорить больше было не о чем.
Не прошло и недели, как он отзвонил Хохлову и без каких-либо объяснений сказал:
– В команде нет единого мнения. Но в связи с этим родилось встречное предложение. Поручить вашему молодому супермену изъять контейнеры у самых нестойких наших единомышленников. Или по крайней мере очень, очень сильно напугать их. Чтобы держали язык за зубами. Вы хорошо меня поняли?
Хохлов понял все хорошо. Ему предлагалось «сыграть» некую «возню» вокруг гарантов и тем самым подтолкнуть спецслужбы на ответные действия. А там, как говорится, видно будет. Поморщившись, он тем не менее согласился, что такая подготовка не лишена смысла, и позвонил Аудитору.
Зонтик для Кандидата
Глава 1
– Чтобы вы, товарищ подполковник, поведали мне обо всех тех «штучках» немедленно и безоговорочно.
Исаков отлично помнил, в какой тайне готовился тот странный заказ, как сам министр ежедневно контролировал его исполнение. Ну и что? А что он, собственно, знает еще? Для кого, почему? Это ему абсолютно неизвестно. Впрочем, как-то однажды министр намекнул, что сам Уралов следит за этим заказом. Вот и все «наводки».
Но Смирнягину вряд ли нужны сопутствующие детали. Он наверняка знает об этом больше, если ведет дело, связанное с этими контейнерами.
– Прежде всего под что конкретно, так сказать, «загримирован» каждый контейнер и кому он был предназначен?
Исаков снова уселся на стул.
– Кому что досталось, я понятия не имею. А вот про контейнеры рассказать могу. Если вы только официально снимете с меня показания. Ну, в рамках следствия, которое вы ведете.
– А ты уверен, что тебе это надо, Михалыч? Делото деликатное, я этого не могу от тебя скрывать.
– Ну, слушайте, только без протокола. Мне, Александр Васильевич, ваша идея нравится.
Вернувшись на Лубянку, полковник не стал испытывать свою память и, взяв лист бумаги, разделил его вертикальной полосой на две части. Сначала его первым желанием было внести всю полученную информацию в компьютер. Но вспомнив свои проблемы с программой Excel, решительно отбросил эту идею.
В левой части разлинованного на две вертикальные половинки листа Смирнягин написал:
1. Ваза из стекла и металла, на титановой подставке – Листов.
2. Титановая коробка с двойным дном для часов – Хохлов.
3. Титановая шахматная доска с двойным дном – Дедов.
На этом список в левой части листа бумаги оказался исчерпанным.
Зато в правой части записей оказалось гораздо больше.
4. Зонтик с титановой ручкой.Когда Исаков без каких-либо документальных подсказок продиктовал ему весь список, Смирнягин задал ему всего лишь два вопроса. Каков унифицированный код доступа к каждому из контейнеров? При каких обстоятельствах контейнер превращается в бомбу?
5. Плоский титановый чемоданчик.
6. Титановый футляр для складного оружия.
7. Книга в титановом окладе.
8. Кортик в титановом корпусе.
9. Теннисная ракетка с титановой ручкой.
10. Титановая рама под картину.
11. Настольная лампа на титановой подставке.
12. Титановая коробка для сигар.
13. Настольный календарь на титановой подставке.
14. Титановая рамка для фотографии.
15. Настольные часы в титановом корпусе.
– Мои умельцы заложили во все контейнеры единый принцип доступа к ним, – деловито сообщил Михалыч. – ты угадал. В каждый встроен миниатюрный микрофон, на который перед закрытием сейфа заносится кодовое слово или фраза голосом его обладателя. А открывается он, естественно, реагируя не только на произнесенный кодовый текст, но и на индивидуальность голоса. Вот так. Кто уж там и что записывал в микрофоны – мне неведомо. А ответ на ваш второй вопрос очевиден. Любое несанкционированное вскрытие ведет к довольно разрушительному взрыву.
– Жестоко, – грустно произнес Смирнягин.
– Увы, так была поставлена задача.
– И что же? Даже вы не сможете, так сказать, деактивировать свое детище?
– Увы, увы.
– Ну, допустим, к примеру, ты назвал кортик. Его, что же, нельзя извлечь из ножен без кодового слова?
– Представьте себе, товарищ полковник, каждый из сейфов снабжен миниатюрным замком. Даже рамка для картинки. И без правильного вскрытия замочка картинку-то не извлечешь.
– И что, даже ты не можешь отменить собственную же заморочку?
– Увы. Так была поставлена задача, – в очередной раз произнес Исаков. – Я сам целый месяц тренировал все эти приборы.
– А на голос своего родителя они никак не реагируют? – с неожиданно наивной надеждой спросил Смирнягин. – Если, например, мы принесем тебе один из контейнеров.
– И что, код принесете? – засмеялся Михалыч. – Нет, не смогу. Так была поставлена задача.
– Да, задача, – сказал вслух Смирнягин.
«А что, может, именно здесь и есть шанс? Пусть маленький, но все же шанс. Может, Хохлов пойдет дальше?»
Если бы Смирнягин мог читать мысли на расстоянии, то узнал бы, что именно сейчас в разговоре с Дорошиным бывший министр высказал опасения, родившиеся в ходе недолгих размышлений после встречи с одним из руководителей следственной бригады операции «Меморандум».
– Я уверен, эти ребята не остановятся ни перед какими трудностями. Если не доберутся до меморандума, так сказать, мытьем да катаньем, пойдут «ва-банк». Попытаются выкрасть контейнер у кого-то из гарантов, отнять не знаю что еще. Но повторяю – у меня такое ощущение, что они не остановятся. А это приведет к гибели людей. Надо ли это гарантам?! По-моему, никто из нас, ставя свою подпись под документом, этого не предполагал.
Дорошин слушал его весьма внимательно, опершись подбородком на спинку стула, на котором сидел, как обычно любят сидеть дети, – задом наперед. Его рыжеватая борода, как и глаза, смотрели в пол. Он отлично понимал треволнения Хохлова. Тот как-никак по-прежнему оставался государственным чиновником высокого ранга и не мог не видеть возможных последствий нежелательного развития событий. Пребывающие же в благостном неведении некоторые другие гаранты, по-прежнему еще находящиеся на госслужбе, также вряд ли обрадовались бы «шансу» кровавого выяснения отношений.
– И что вы предлагаете? – после затянувшейся паузы наконец спросил Дорошин.
– Вы помните бредовые идеи Аудитора? По крайней мере, они тогда показались мне такими.
– Конечно, помню. А мне они тогда совсем не показались бредовыми.
– Тем более, – быстро согласился бывший министр внутренних дел. – Вот я и предлагаю запустить машину «доставки» меморандума столь жаждущим его получить следователям. Хотите, даже сочините новый текст. Сдадим его.
– А в настоящем-то что плохого? – обиделся Дорошин. – Его составляли умные люди.
– Я не в этом смысле. Упаси бог. Может, просто сегодня нужна другая энергетика, столько лет прошло, – пробормотал Хохлов. – Я в этом не очень силен.
– Нет уж. Я, конечно, посоветуюсь. Но практически, я уверен, нас не поддержат. Действительно, никто из гарантов, ставя свою подпись под меморандумом, не желал крови. А кровь, как вы передали настроения противной стороны, боюсь, действительно появится. Они забоялись. И больше всего знаете чего?
Хохлов изобразил на лице видимость интереса. На самом деле он понимал, чего «забоялись» кураторы Смирнягина и его приятеля из ФСБ Мацкевича. Неведения. Брожения впотьмах. Этого боятся все. Будь они саперы, политики, асы спецслужб, хирурги…
– Это не может продолжаться долго, – сказал он, обращаясь больше к самому себе, чем к рыжебородому, по-прежнему продолжающему сидеть задом наперед на стуле и разглядывать фактуру паркета. – Я постараюсь проработать вопрос. Прежде всего с нашим Факелом, – скаламбурил Хохлов. Речь шла об одном из идеологов меморандума – руководителе нефтегазового холдинга Огневе.
Дорошин встал первым. Собственно, говорить больше было не о чем.
Не прошло и недели, как он отзвонил Хохлову и без каких-либо объяснений сказал:
– В команде нет единого мнения. Но в связи с этим родилось встречное предложение. Поручить вашему молодому супермену изъять контейнеры у самых нестойких наших единомышленников. Или по крайней мере очень, очень сильно напугать их. Чтобы держали язык за зубами. Вы хорошо меня поняли?
Хохлов понял все хорошо. Ему предлагалось «сыграть» некую «возню» вокруг гарантов и тем самым подтолкнуть спецслужбы на ответные действия. А там, как говорится, видно будет. Поморщившись, он тем не менее согласился, что такая подготовка не лишена смысла, и позвонил Аудитору.
Зонтик для Кандидата
Ноябрь 2003 – март 2004 года. 28 месяцев до объявления референдума
Глава 1
В своем лондонском доме Борис Платонович Эленский нетерпеливо ждал звонка из Киева от своего нового знакомого и, похоже, партнера Демури Жордания, киевского бизнесмена и ближайшего сподвижника оппозиционного кандидата в Президенты Украины. Тот давно должен был позвонить, но телефон молчал.
У хозяина дома, большого и не очень уютного, было время подумать над ситуацией, которая теперь развивалась уже независимо от него. Как там, например, сейчас в далеком Киеве?
Он налил в стакан минеральной воды без газа и сделал пару маленьких глотков.
Грандиозная комбинация с подписанием в декабре 1999 года политического меморандума, который, по мнению Эленского, давал российским политическим и экономическим элитам гарантии стабильности в постураловской России, вступила в новую, очень важную фазу.
Прошло ровно пять лет, как в представительском офисе банкира Александра Духона в Москве они кроили формулировки этого документа. Кроили скорее так, на всякий случай, больше для страховки, чем для дамоклова меча, предназначенного прежде всего преемнику Уралова накануне его чудесного превращения в российские Президенты.
Эленский вспомнил, как банкир вяло сомневался в необходимости подобного документа.
«Теперь у него глаза, наверное, раскрылись?! – злорадно усмехнулся Эленский. – Иначе Саша вряд ли стал бы искать себе уютный уголок во Франции. Надо будет все-таки найти его, позвонить. Но это потом… А сейчас во что бы то ни стало пора взорвать ситуацию. Меморандум просто обязан начать работать как раз накануне выборов».
Он встал из кресла и отправился на кухню. Мысли прыгали с одной темы на другую.
– Ну что это за жизнь? – вдруг вслух вырвалось у него. Фраза гулко повисла эхом в совершенно пустом доме.
Куча жен, детей, любовниц. А лекарство принести попросить некого. Болтаешься в этом доме, как поплавок в воде. Борис Платонович жутко не любил бездеятельных ситуаций. А их в последнее время, особенно после бегства из России, становилось все больше и больше. Как лососей на нересте.
И вот еще одна. Жордания не звонит. Как там у него прошла встреча с Рыбаковым?
Эленский усмехнулся. Мог ли его выкормыш Рыбаков мечтать о том, что станет политической фигурой?! И не просто фигурой, а свободным кандидатом в Президенты России!
Он принял две таблетки но-шпы, чтобы хоть как-то снять спазм, сжимавший в тиски голову, и запил водой из стакана, который все еще держал в руке.
– Если все удастся, этот выскочка получит еще один урок, – сказал он опять вслух, но уже тихо и со зловещей интонацией. – Я ему устрою выборы!
Разумеется, урок был предназначен не Рыбакову, не Хакамаде, не Харитонову, не ставленнику Жириновского – как там его зовут? – запамятовал.
В эту минуту в кармане халата зазвонил мобильник. Эленский, как всегда суетливо, попытался его извлечь, но в итоге манипуляций телефон отключился. Но через пару мгновений зазвонил вновь.
Эленский узнал голос Жордания.
(Текст приводится по распечатке Службы безопасности Украины.)
Б.Э.: Приветствую. Как дела?
Д.Ж.: Нормально все, пока все хорошо. Как у вас?
Б.Э.: У меня очень-очень-очень. Более чем. А вот там есть некоторая проблема – у нас исчез человек. Не знаю, в курсе ты или нет, но Василий Петрович Рыбаков пропал. Только что слышал – Би-би-си передало.
Д.Ж.: Супер!
Б.Э.: Вы что несете? Проблема в том, что мы его не можем найти. Мне важна одна вещь: чтобы «девушка» ни в коем случае не изменила плана своего.
Д.Ж.: Не волнуйтесь. Здесь порядок. Я только расстался с «девушкой». Мы проговорили несколько часов. Она очень нуждалась в общении, поэтому мы только расстались. У нее все очень жестко, она будет действовать, как…
Б.Э.: Зонтик при ней?
Д.Ж.: Я же сказал, все в порядке. И мы же договорились об этом не вспоминать.
Б.Э.: Сорвалось. Но мне очень важно, чтобы в связи с тем, что происходит, не было изменений решения. Вот это очень важно. Чтобы чего-то кому-то не показалось.
Д.Ж.: Я понял-понял.
Б.Э.: Что еще у вас?
Д.Ж.: Готовлюсь. Завтра заберу «девушку» у подружки, побеседую еще. И потом сразу вылетаю, если ничего не изменилось. Я оттуда же перезвоню и сообщу какие-то новости. Тут же разница во времени. Я могу где-то часа через два с половиной перезвонить – сказать по поводу «девушки».
Б.Э.: Да, будь любезен, перезвони.
Вновь отправив мобильник в карман зеленого, как трава на лужайке перед домом, халата, Эленский по привычке проанализировал разговор и поморщился.
Еще два месяца назад, в ночь, когда в узком кругу в Тбилиси Эленский изложил свой план, он предположил, что дальнейшие переговоры станут предметом изучения «слухачей» из СБУ и ФСБ. Тогда и договорились, что Рыбакова для конспирации будут нежно величать «девушкой». Но главное сейчас не сам Рыбаков, а зонтик, который при нем. Поэтому не случайно упомянул в разговоре и о «взрывоопасном» зонтике, в котором хранился один из экземпляров таинственного меморандума. Кому нужно, в Москве поймет его message.
Головная боль не отпускала, и он улегся на диване.
Может, удастся вздремнуть.
Службу безопасности Украины, поставившую по приказу Кучмы на жесткую «прослушку» не только всю страну, но и выборочно добрую половину мира, интересовали прежде всего свои проблемы.
Борьба за президентское кресло разгорелась нешуточная, Кучма требовал безоговорочного подавления активности ненавистного ему Ющенко – главного соперника своего ставленника. И если бы личный состав украинских спецслужб был столь однороден в своей преданности ему, как хотя бы лет семь назад, оппозиционный кандидат в украинские Президенты и головы бы не оторвал от асфальта. Но на его беду спецслужбы давно раскололись на два лагеря – точная калька всего электората. Поэтому неудивительно, что на игры Эленского вокруг своего протеже из России – Рыбакова – каждая из сторон смотрела под своим углом.
С одной стороны, Рыбаков, по воле своего Мефистофеля заброшенный в Киев, был официальным кандидатом в Президенты России, и с этим надо было считаться. С другой – его в «незалежную» никто не приглашал, даже сам Ющенко. И именно это настораживало всех, кто следил за вояжем незваного российского гостя.
Когда очередной телефонный перехват разговора депутата Жордания с Лондоном, через которого, собственно, и вышли на посланца Эленского, лег на стол оперативного дежурного управления СБУ по информационной поддержке правительственной связи подполковника Харченко, он, особо не задумываясь, пробежался глазами по тексту и уже приготовился отправить его в папку с грифом: «На доклад». Но что-то в этой бумаге заставило его машинально сделать копию. На ней он обвел карандашом показавшееся странным в данном контексте упоминание о каком-то зонтике. О зонтике, про который собеседники «договорились» не вспоминать.
Велика честь какому-то зонтику, если о нем в конфиденциальной беседе вспоминают депутат Рады и русский олигарх. Правда, бывший олигарх, размышлял еще несколько мгновений Харченко.
Получая зарплату в 1500 гривен, не позволяющую ему хотя бы раз в месяц пригласить даму сердца в приличное кафе, а не в какую-нибудь забегаловку, подполковник интуитивно понимал: бывших олигархов не бывает. Особенно у соседей, в России. Чего ж все гоняются за ним и клянут на каждом углу, если олигарх уже бывший?
Харченко мгновенно сообразил, что сегодня вечером он будет не только сыт и пьян, но разживется кругленькой суммой в несколько тысяч гривен. Поэтому, больше не размышляя, он позвонил своему приятелю – советнику из российского посольства Прибытко, про которого только ленивый в СБУ не знал, что тот является еще и штатным осведомителем политической ФСБ. Но в отличие от других своих коллег Харченко и Прибытко искренне дружили на почве непродолжительных, но крепких загулов. Степану особенно нравилось, когда Гена приглашал его в «Казачий курень» недалеко от стадиона «Динамо». Там всегда было сытно и весело. Правда, иной раз холодновато. Но это неудобство легко устранялось количеством принятого на грудь спиртного.
– Что случилось? У меня совещание, – проворчал советник.
– А у меня для тебя новости.
– Ценные?
– Тысяч на пять потянут.
– Да я не об этом, старичок.
– А я как раз об этом, – весело и одновременно жестко усмехнулся в трубку Харченко. – А ты уж сам определи, какая она – ценная или бесценная.
Ближе к вечеру, когда приятели встретились в ресторане, плохое настроение обоих уже улетучилось в предвкушении застолья. Тем не менее сразу после стопаря горилки Прибытко попросил взглянуть на копию обещанной стенограммы перехвата.
Еще в утреннем телефонном разговоре Харченко успел в завуалированной форме намекнуть ему о персонах, которых прямо или косвенно касалась информация. К этому дню все российское посольство стояло на ушах в связи с пропажей где-то на украинской территории кандидата в российские Президенты Василия Рыбакова.
И тут нате вам, сразу какой-то «загадочный» сигнал.
Прибытко быстро прочитал полстраницы текста и, естественно, споткнулся на том же месте, которое Харченко пометил синим кружочком.
Б.Э.: Зонтик при ней?
Д.Ж.: Я же сказал, все в порядке. И мы же договорились об этом не вспоминать.
Б.Э.: Сорвалось. Но мне очень важно, чтобы в связи с тем, что происходит, не было изменений решения. Вот это очень важно. Чтобы чего-то кому-то не показалось.
Д.Ж.: Я понял-понял.
Советник российского посольства не хотел признаваться приятелю, что ни черта не понял, поэтому быстро сунул бумажку в нагрудный карман сорочки и передал Степану конверт.
Поздно вечером, вернувшись в посольство, Прибытко отослал информацию на Лубянку. Несмотря на добрый литр скушанной горилки, он умудрился не перепутать ни код, ни e-mail, по которому он ее отправил.
Поскольку все оперативные донесения в связи с розыском Василия Петровича, как и большинство другой эфэсбэшной «помойки», сначала сваливались на стол начальнику оперативного управления ФСБ полковнику Попову, сообщение с Украины также оказалось у него на столе среди утренних бумаг.
Анатолий Петрович, несколько раз прочитав сообщение, расписал его по четырем адресам: в Генпрокуратуру (для сведения), в политическую разведку ведомства (все новости об Эленском и Рыбакове концентрировались именно там), в президентскую Администрацию – Умнову и, наконец, в оперативную группу по разработке операции «Меморандум», которую непосредственно он вел.
У полковника Смирнягина, который практически руководил работой всей группы, даже без консультаций с Мацкевичем, не было ни на йоту сомнений, что записка попала по адресу.
Его «пацаны» за последние несколько месяцев, можно сказать, уже сбились с ног, разыскивая секретные контейнеры с оригинальными копиями меморандума. После ряда оперативных мероприятий достоверно стало известно, что всего было сделано пятнадцать экземпляров контейнеров, закамуфлированных под самые неожиданные предметы из титана. Странный зонтик, с которым, как позже выяснилось, уже несколько месяцев практически не расставался кандидат в Президенты Василий Рыбаков, был в этом перечне.
Для перепроверки Смирнягин, набрав свой персональный код, вошел в специальные файлы компьютера. Точно, так и есть. Вот этот зонтик: картинка, чертеж, размеры. Нет только шифров к его вскрытию.
Бесспорно, этот киевский зонтик, о котором так волновался Эленский, принадлежит ему. И очевидно, как только Рыбаков вновь стал важной – хотя и комичной, а в чем-то даже трагичной персоной, – Борис Платонович, у которого, видимо, меморандум хранился, передал контейнер в виде зонтика кандидату в Президенты.
Зачем? На это пусть отвечают аналитики. Если успеют, конечно.
Мысль, а точнее предчувствие некоего плохого конца напомнила Смирнягину, что у него язва. Как бывало уже не раз и не два, боль сложила его пополам. Впрочем, его холостяцкая «подружка» после принятия таблеток непременно отступит. Он с этим жил давно и давно мирился. Так как радикальных мер боялся, как любой незнакомой женщины. Да и врачи особо не настаивали на радикальном решении вопроса. А что делать? Или такие врачи. Или такая язва…
Боль действительно после двух таблеток отступила. Но тревога осталась. Смирнягин отлично себе представлял, к каким последствиям может привести попытка несанкционированного доступа к сейфу с меморандумом.
Эленский, разумеется, об этом был осведомлен тоже. Значит, дал своему ставленнику пароль? Но это просто невозможно. Единственно возможный код, как сообщили ему разработчики контейнера, настолько персонифицирован голосом владельца контейнера, что результат всегда один – мощный, разрушительной силы взрыв и уничтожение самозванца.
Значит, остается думать о неком замысле в голове хитроумного отставного олигарха.
И этот замысел настолько прозрачен, что даже не верится. Рыбаков наверняка ни о чем не предупрежден и не проинструктирован. Поэтому? Поэтому на каком-то важном мероприятии, скажем – совместной пресс-конференции с украинским кандидатом в Президенты, он пытается вскрыть сейф, и… всем окружающим – труба.
«Убей меня, но ума не приложу, зачем Эленскому устранять на виду у всех своего политического партнера и ставленника?» – размышлял Смирнягин. Посоветоваться было не с кем. Мацкевич опять валялся в больнице со своей стенокардией. Его не хочется напрягать. Мальцев в этих делах такой же тюфяк, как и он сам. Придется «в тупую» докладывать Попову о своих умозаключениях. Засмеет.
Начальник оперативного управления ФСБ встретил его крайне любезно. Надо отдать ему должное: после того как Смирнягин придал принципиально новый и мощный импульс всему следствию по меморандуму, Попов всерьез зауважал милиционера. Поэтому и на сей раз выслушал его с интересом.
Он удивился не столь предположениям и связанными с ними опасениям Смирнягина, а самому факту, что он явился с утра.
– Только вчера я тебе расписал эту бумаженцию, а ты уже тут как тут. И конечно, с фантастическими выводами. Мацкевичу-то звонил?
– Думал, но отказался от этой идеи. Вы же знаете, он на больничной койке.
– Вот и подкинул бы ему задачку. Его хлебом не корми, как любит эти всякие ребусы.
Попову, в отличие от Смирнягина, и в голову не могло прийти, что сердечнику подобные умственные нагрузки излишни.
– Да я подумал, что мы с вами сами разберемся. Голова на плечах имеется. И потом, вопросов здесь я вижу сразу два, их ни мне, ни Леониду Сергеевичу не решить. И вы, я полагаю, прежде проконсультируетесь.
– Так какие же вопросы?
– Передавать ли наши выводы украинской стороне? И предпринимать ли нам самим какие-либо действия? Так сказать, противодействовать?
– Ну сам подумай, полковник, как мы можем что-либо сообщать хохлам, если не можем раскрыть канал получения нами этой пресловутой распечатки, перехваченной их СБУ?
Попову настолько понравилась мысль, спонтанно пришедшая ему в голову, что он даже возгордился собой. В кои веки представилась возможность проявить свою проницательность. И благодарный слушатель к тому же оказался рядом. Класс!
Строго говоря, он был прав. Вдруг сочтут их действия вмешательством во внутренние дела независимого государства? Тем более что наш Президент уже неуклюже попытался поучаствовать в их выборах.
Размышляя над логикой шефа, Смирнягин предположил, что тот рассуждал схоже.
Велико было бы его удивление, если бы он знал, что Попов вообще не думал о таких тонкостях.
– Почему нас вообще должна волновать ситуация с выборами на Украине?
– Но меморандум, сейф, взрыв… Разве это нас не должно волновать?
– За кого ты волнуешься? Жалеешь этого дьявола во плоти Эленского? Или эту проститутку Рыбакова?
Попов не на шутку разнервничался.
– Или ты знаешь способ, как нам добраться до их экземпляра меморандума? Фигушки! Мы пока до других, что у нас под носом, не добрались. Так что я даже докладывать не буду наверх. Их настроение мне прекрасно известно. Так что спасибо. Свободны.
Когда Смирнягин уже открывал дверь, чтобы удалиться, Попов попросил его на секунду задержаться.
«Все же сомневается полковник в своей правоте», – предположил милиционер.
– Вот что я думаю. Скорее всего, то, что ты мне здесь нарисовал, это твои выдумки.
Попов говорил как никогда четко и решительно.
– Но если вдруг эти сказки станут явью, – тут он хитро и одновременно зловеще взглянул на подчиненного, – то я ничего не слышал. А ты ничего мне не рассказывал. Я даже запись нашего разговора сотру. Понял? А уж потом, если нас попросят высказать свои соображения, ты их мне и озвучишь. А я – кому надо. Словом, там видно будет.
У хозяина дома, большого и не очень уютного, было время подумать над ситуацией, которая теперь развивалась уже независимо от него. Как там, например, сейчас в далеком Киеве?
Он налил в стакан минеральной воды без газа и сделал пару маленьких глотков.
Грандиозная комбинация с подписанием в декабре 1999 года политического меморандума, который, по мнению Эленского, давал российским политическим и экономическим элитам гарантии стабильности в постураловской России, вступила в новую, очень важную фазу.
Прошло ровно пять лет, как в представительском офисе банкира Александра Духона в Москве они кроили формулировки этого документа. Кроили скорее так, на всякий случай, больше для страховки, чем для дамоклова меча, предназначенного прежде всего преемнику Уралова накануне его чудесного превращения в российские Президенты.
Эленский вспомнил, как банкир вяло сомневался в необходимости подобного документа.
«Теперь у него глаза, наверное, раскрылись?! – злорадно усмехнулся Эленский. – Иначе Саша вряд ли стал бы искать себе уютный уголок во Франции. Надо будет все-таки найти его, позвонить. Но это потом… А сейчас во что бы то ни стало пора взорвать ситуацию. Меморандум просто обязан начать работать как раз накануне выборов».
Он встал из кресла и отправился на кухню. Мысли прыгали с одной темы на другую.
– Ну что это за жизнь? – вдруг вслух вырвалось у него. Фраза гулко повисла эхом в совершенно пустом доме.
Куча жен, детей, любовниц. А лекарство принести попросить некого. Болтаешься в этом доме, как поплавок в воде. Борис Платонович жутко не любил бездеятельных ситуаций. А их в последнее время, особенно после бегства из России, становилось все больше и больше. Как лососей на нересте.
И вот еще одна. Жордания не звонит. Как там у него прошла встреча с Рыбаковым?
Эленский усмехнулся. Мог ли его выкормыш Рыбаков мечтать о том, что станет политической фигурой?! И не просто фигурой, а свободным кандидатом в Президенты России!
Он принял две таблетки но-шпы, чтобы хоть как-то снять спазм, сжимавший в тиски голову, и запил водой из стакана, который все еще держал в руке.
– Если все удастся, этот выскочка получит еще один урок, – сказал он опять вслух, но уже тихо и со зловещей интонацией. – Я ему устрою выборы!
Разумеется, урок был предназначен не Рыбакову, не Хакамаде, не Харитонову, не ставленнику Жириновского – как там его зовут? – запамятовал.
В эту минуту в кармане халата зазвонил мобильник. Эленский, как всегда суетливо, попытался его извлечь, но в итоге манипуляций телефон отключился. Но через пару мгновений зазвонил вновь.
Эленский узнал голос Жордания.
(Текст приводится по распечатке Службы безопасности Украины.)
Б.Э.: Приветствую. Как дела?
Д.Ж.: Нормально все, пока все хорошо. Как у вас?
Б.Э.: У меня очень-очень-очень. Более чем. А вот там есть некоторая проблема – у нас исчез человек. Не знаю, в курсе ты или нет, но Василий Петрович Рыбаков пропал. Только что слышал – Би-би-си передало.
Д.Ж.: Супер!
Б.Э.: Вы что несете? Проблема в том, что мы его не можем найти. Мне важна одна вещь: чтобы «девушка» ни в коем случае не изменила плана своего.
Д.Ж.: Не волнуйтесь. Здесь порядок. Я только расстался с «девушкой». Мы проговорили несколько часов. Она очень нуждалась в общении, поэтому мы только расстались. У нее все очень жестко, она будет действовать, как…
Б.Э.: Зонтик при ней?
Д.Ж.: Я же сказал, все в порядке. И мы же договорились об этом не вспоминать.
Б.Э.: Сорвалось. Но мне очень важно, чтобы в связи с тем, что происходит, не было изменений решения. Вот это очень важно. Чтобы чего-то кому-то не показалось.
Д.Ж.: Я понял-понял.
Б.Э.: Что еще у вас?
Д.Ж.: Готовлюсь. Завтра заберу «девушку» у подружки, побеседую еще. И потом сразу вылетаю, если ничего не изменилось. Я оттуда же перезвоню и сообщу какие-то новости. Тут же разница во времени. Я могу где-то часа через два с половиной перезвонить – сказать по поводу «девушки».
Б.Э.: Да, будь любезен, перезвони.
Вновь отправив мобильник в карман зеленого, как трава на лужайке перед домом, халата, Эленский по привычке проанализировал разговор и поморщился.
Еще два месяца назад, в ночь, когда в узком кругу в Тбилиси Эленский изложил свой план, он предположил, что дальнейшие переговоры станут предметом изучения «слухачей» из СБУ и ФСБ. Тогда и договорились, что Рыбакова для конспирации будут нежно величать «девушкой». Но главное сейчас не сам Рыбаков, а зонтик, который при нем. Поэтому не случайно упомянул в разговоре и о «взрывоопасном» зонтике, в котором хранился один из экземпляров таинственного меморандума. Кому нужно, в Москве поймет его message.
Головная боль не отпускала, и он улегся на диване.
Может, удастся вздремнуть.
Службу безопасности Украины, поставившую по приказу Кучмы на жесткую «прослушку» не только всю страну, но и выборочно добрую половину мира, интересовали прежде всего свои проблемы.
Борьба за президентское кресло разгорелась нешуточная, Кучма требовал безоговорочного подавления активности ненавистного ему Ющенко – главного соперника своего ставленника. И если бы личный состав украинских спецслужб был столь однороден в своей преданности ему, как хотя бы лет семь назад, оппозиционный кандидат в украинские Президенты и головы бы не оторвал от асфальта. Но на его беду спецслужбы давно раскололись на два лагеря – точная калька всего электората. Поэтому неудивительно, что на игры Эленского вокруг своего протеже из России – Рыбакова – каждая из сторон смотрела под своим углом.
С одной стороны, Рыбаков, по воле своего Мефистофеля заброшенный в Киев, был официальным кандидатом в Президенты России, и с этим надо было считаться. С другой – его в «незалежную» никто не приглашал, даже сам Ющенко. И именно это настораживало всех, кто следил за вояжем незваного российского гостя.
Когда очередной телефонный перехват разговора депутата Жордания с Лондоном, через которого, собственно, и вышли на посланца Эленского, лег на стол оперативного дежурного управления СБУ по информационной поддержке правительственной связи подполковника Харченко, он, особо не задумываясь, пробежался глазами по тексту и уже приготовился отправить его в папку с грифом: «На доклад». Но что-то в этой бумаге заставило его машинально сделать копию. На ней он обвел карандашом показавшееся странным в данном контексте упоминание о каком-то зонтике. О зонтике, про который собеседники «договорились» не вспоминать.
Велика честь какому-то зонтику, если о нем в конфиденциальной беседе вспоминают депутат Рады и русский олигарх. Правда, бывший олигарх, размышлял еще несколько мгновений Харченко.
Получая зарплату в 1500 гривен, не позволяющую ему хотя бы раз в месяц пригласить даму сердца в приличное кафе, а не в какую-нибудь забегаловку, подполковник интуитивно понимал: бывших олигархов не бывает. Особенно у соседей, в России. Чего ж все гоняются за ним и клянут на каждом углу, если олигарх уже бывший?
Харченко мгновенно сообразил, что сегодня вечером он будет не только сыт и пьян, но разживется кругленькой суммой в несколько тысяч гривен. Поэтому, больше не размышляя, он позвонил своему приятелю – советнику из российского посольства Прибытко, про которого только ленивый в СБУ не знал, что тот является еще и штатным осведомителем политической ФСБ. Но в отличие от других своих коллег Харченко и Прибытко искренне дружили на почве непродолжительных, но крепких загулов. Степану особенно нравилось, когда Гена приглашал его в «Казачий курень» недалеко от стадиона «Динамо». Там всегда было сытно и весело. Правда, иной раз холодновато. Но это неудобство легко устранялось количеством принятого на грудь спиртного.
– Что случилось? У меня совещание, – проворчал советник.
– А у меня для тебя новости.
– Ценные?
– Тысяч на пять потянут.
– Да я не об этом, старичок.
– А я как раз об этом, – весело и одновременно жестко усмехнулся в трубку Харченко. – А ты уж сам определи, какая она – ценная или бесценная.
Ближе к вечеру, когда приятели встретились в ресторане, плохое настроение обоих уже улетучилось в предвкушении застолья. Тем не менее сразу после стопаря горилки Прибытко попросил взглянуть на копию обещанной стенограммы перехвата.
Еще в утреннем телефонном разговоре Харченко успел в завуалированной форме намекнуть ему о персонах, которых прямо или косвенно касалась информация. К этому дню все российское посольство стояло на ушах в связи с пропажей где-то на украинской территории кандидата в российские Президенты Василия Рыбакова.
И тут нате вам, сразу какой-то «загадочный» сигнал.
Прибытко быстро прочитал полстраницы текста и, естественно, споткнулся на том же месте, которое Харченко пометил синим кружочком.
Б.Э.: Зонтик при ней?
Д.Ж.: Я же сказал, все в порядке. И мы же договорились об этом не вспоминать.
Б.Э.: Сорвалось. Но мне очень важно, чтобы в связи с тем, что происходит, не было изменений решения. Вот это очень важно. Чтобы чего-то кому-то не показалось.
Д.Ж.: Я понял-понял.
Советник российского посольства не хотел признаваться приятелю, что ни черта не понял, поэтому быстро сунул бумажку в нагрудный карман сорочки и передал Степану конверт.
Поздно вечером, вернувшись в посольство, Прибытко отослал информацию на Лубянку. Несмотря на добрый литр скушанной горилки, он умудрился не перепутать ни код, ни e-mail, по которому он ее отправил.
Поскольку все оперативные донесения в связи с розыском Василия Петровича, как и большинство другой эфэсбэшной «помойки», сначала сваливались на стол начальнику оперативного управления ФСБ полковнику Попову, сообщение с Украины также оказалось у него на столе среди утренних бумаг.
Анатолий Петрович, несколько раз прочитав сообщение, расписал его по четырем адресам: в Генпрокуратуру (для сведения), в политическую разведку ведомства (все новости об Эленском и Рыбакове концентрировались именно там), в президентскую Администрацию – Умнову и, наконец, в оперативную группу по разработке операции «Меморандум», которую непосредственно он вел.
У полковника Смирнягина, который практически руководил работой всей группы, даже без консультаций с Мацкевичем, не было ни на йоту сомнений, что записка попала по адресу.
Его «пацаны» за последние несколько месяцев, можно сказать, уже сбились с ног, разыскивая секретные контейнеры с оригинальными копиями меморандума. После ряда оперативных мероприятий достоверно стало известно, что всего было сделано пятнадцать экземпляров контейнеров, закамуфлированных под самые неожиданные предметы из титана. Странный зонтик, с которым, как позже выяснилось, уже несколько месяцев практически не расставался кандидат в Президенты Василий Рыбаков, был в этом перечне.
Для перепроверки Смирнягин, набрав свой персональный код, вошел в специальные файлы компьютера. Точно, так и есть. Вот этот зонтик: картинка, чертеж, размеры. Нет только шифров к его вскрытию.
Бесспорно, этот киевский зонтик, о котором так волновался Эленский, принадлежит ему. И очевидно, как только Рыбаков вновь стал важной – хотя и комичной, а в чем-то даже трагичной персоной, – Борис Платонович, у которого, видимо, меморандум хранился, передал контейнер в виде зонтика кандидату в Президенты.
Зачем? На это пусть отвечают аналитики. Если успеют, конечно.
Мысль, а точнее предчувствие некоего плохого конца напомнила Смирнягину, что у него язва. Как бывало уже не раз и не два, боль сложила его пополам. Впрочем, его холостяцкая «подружка» после принятия таблеток непременно отступит. Он с этим жил давно и давно мирился. Так как радикальных мер боялся, как любой незнакомой женщины. Да и врачи особо не настаивали на радикальном решении вопроса. А что делать? Или такие врачи. Или такая язва…
Боль действительно после двух таблеток отступила. Но тревога осталась. Смирнягин отлично себе представлял, к каким последствиям может привести попытка несанкционированного доступа к сейфу с меморандумом.
Эленский, разумеется, об этом был осведомлен тоже. Значит, дал своему ставленнику пароль? Но это просто невозможно. Единственно возможный код, как сообщили ему разработчики контейнера, настолько персонифицирован голосом владельца контейнера, что результат всегда один – мощный, разрушительной силы взрыв и уничтожение самозванца.
Значит, остается думать о неком замысле в голове хитроумного отставного олигарха.
И этот замысел настолько прозрачен, что даже не верится. Рыбаков наверняка ни о чем не предупрежден и не проинструктирован. Поэтому? Поэтому на каком-то важном мероприятии, скажем – совместной пресс-конференции с украинским кандидатом в Президенты, он пытается вскрыть сейф, и… всем окружающим – труба.
«Убей меня, но ума не приложу, зачем Эленскому устранять на виду у всех своего политического партнера и ставленника?» – размышлял Смирнягин. Посоветоваться было не с кем. Мацкевич опять валялся в больнице со своей стенокардией. Его не хочется напрягать. Мальцев в этих делах такой же тюфяк, как и он сам. Придется «в тупую» докладывать Попову о своих умозаключениях. Засмеет.
Начальник оперативного управления ФСБ встретил его крайне любезно. Надо отдать ему должное: после того как Смирнягин придал принципиально новый и мощный импульс всему следствию по меморандуму, Попов всерьез зауважал милиционера. Поэтому и на сей раз выслушал его с интересом.
Он удивился не столь предположениям и связанными с ними опасениям Смирнягина, а самому факту, что он явился с утра.
– Только вчера я тебе расписал эту бумаженцию, а ты уже тут как тут. И конечно, с фантастическими выводами. Мацкевичу-то звонил?
– Думал, но отказался от этой идеи. Вы же знаете, он на больничной койке.
– Вот и подкинул бы ему задачку. Его хлебом не корми, как любит эти всякие ребусы.
Попову, в отличие от Смирнягина, и в голову не могло прийти, что сердечнику подобные умственные нагрузки излишни.
– Да я подумал, что мы с вами сами разберемся. Голова на плечах имеется. И потом, вопросов здесь я вижу сразу два, их ни мне, ни Леониду Сергеевичу не решить. И вы, я полагаю, прежде проконсультируетесь.
– Так какие же вопросы?
– Передавать ли наши выводы украинской стороне? И предпринимать ли нам самим какие-либо действия? Так сказать, противодействовать?
– Ну сам подумай, полковник, как мы можем что-либо сообщать хохлам, если не можем раскрыть канал получения нами этой пресловутой распечатки, перехваченной их СБУ?
Попову настолько понравилась мысль, спонтанно пришедшая ему в голову, что он даже возгордился собой. В кои веки представилась возможность проявить свою проницательность. И благодарный слушатель к тому же оказался рядом. Класс!
Строго говоря, он был прав. Вдруг сочтут их действия вмешательством во внутренние дела независимого государства? Тем более что наш Президент уже неуклюже попытался поучаствовать в их выборах.
Размышляя над логикой шефа, Смирнягин предположил, что тот рассуждал схоже.
Велико было бы его удивление, если бы он знал, что Попов вообще не думал о таких тонкостях.
– Почему нас вообще должна волновать ситуация с выборами на Украине?
– Но меморандум, сейф, взрыв… Разве это нас не должно волновать?
– За кого ты волнуешься? Жалеешь этого дьявола во плоти Эленского? Или эту проститутку Рыбакова?
Попов не на шутку разнервничался.
– Или ты знаешь способ, как нам добраться до их экземпляра меморандума? Фигушки! Мы пока до других, что у нас под носом, не добрались. Так что я даже докладывать не буду наверх. Их настроение мне прекрасно известно. Так что спасибо. Свободны.
Когда Смирнягин уже открывал дверь, чтобы удалиться, Попов попросил его на секунду задержаться.
«Все же сомневается полковник в своей правоте», – предположил милиционер.
– Вот что я думаю. Скорее всего, то, что ты мне здесь нарисовал, это твои выдумки.
Попов говорил как никогда четко и решительно.
– Но если вдруг эти сказки станут явью, – тут он хитро и одновременно зловеще взглянул на подчиненного, – то я ничего не слышал. А ты ничего мне не рассказывал. Я даже запись нашего разговора сотру. Понял? А уж потом, если нас попросят высказать свои соображения, ты их мне и озвучишь. А я – кому надо. Словом, там видно будет.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента