Алексеев Александр. Когда боги спят

Зубатый пожал плечами и пошел вдоль по улице: власть тут была не в
авторитете, а прародина - если это была она - встречала, как чужого и это
вызывало печаль. Он миновал две усадьбы и заметил старушку, выметающую двор
- маленькая, седенькая, в валенках с галошами. Он подошел к штакетному
заборчику, облокотился и поздоровался, но хозяйка головы не подняла, шаркая
метлой.
- Мамаша, можно вас на минуту? - громче сказал он.абушка вроде бы даже
в его сторону посмотрела и ничего не заметила, Зубатый постоял, пожал
плечами и двинулся дальше, высматривая людей. В середине деревни возле
усадьбы стоял колесный трактор с телегой и чувствовалось: здесь живет
молодой и домовитый хозяин. Однако на стук вышел мальчишка лет двенадцати и
на вопрос, где отец, ответил с веселой легкостью:
- Собакам сено косит!асмеялся и убежал. Часть домов в деревне была
заброшена, в нескольких жили и с десяток давно превратились в дачи, уже
законсервированные на зиму. Зубатый еще раз попытал счастья, постучавшись в
дверь ладного, ухоженного пятистенника с зеленой крышей, возле которого
стояла чистенькая "Нива" (как-то ведь проехала сюда!), но и тут встретили
хмуро. По виду городской мужчина, припозднившийся дачник, смерил его
взглядом, закинул в багажник полупустой рюкзак и спросил так, что отбил
всякую охоту разговаривать:
- Что вам надо? Ну что?
- Где тут дорога в монастырь? - только и нашелся Зубатый, удивленный
крайним раздражением.от еще раз взглянул с ненавистью и, подчеркивая остроту
ума, язвительно выговорил:
- Дорога в монастырь лежит через грехи. - Сел в машину и,
развернувшись, опустил стекло, сдобрился из мужской солидарности. - Иди вон
там, вдоль берега, по столбам. это время на крыльцо вышла пожилая и с виду
интеллигентная женщина, взглянула презрительно и бросила что-то похожее на
"подлец" или "подонок", однако "Нива" уже мчалась вдоль улицы и получилось
так, что слова прозвучали в сторону Зубатого.
- За что же меня-то? - спросил он с усмешкой.
- Извините, это к вам не относится, - сердито произнесла она и
проводила гневными глазами удаляющуюся машину. - Забудьте к нам дорогу,
негодяй!азвивать чужую ссору или даже присутствовать при ней настроения не
было, потому Зубатый обогнул усадьбу, направляясь к реке, и пока не скрылся
за колхозными сараями, все чувствовал на себе тяжелый, угнетающий взор
пожилой хозяйки пятистенника. Хотелось оглянуться, и он потом оглядывался,
но скандальный дом уже заслонил ржавеющий ангар, а зарастающий проселок
возле заброшенной линии электропередач змеился вдоль высокого берега и тянул
куда-то в молодые сосновые боры, по вечернему пронизанные солнцем и оттого
красные. В лесу было тихо и сухо, Зубатый незаметно перестал вспоминать
неприветливую Соринскую Пустынь и навязчивого Хамзата, дышал по-летнему
хвойным воздухом, рвал и ел переспелую бруснику и постепенно успокаивался. И
когда рядом внезапно и резко зацокала белка, прыгнув с земли на дерево, он
неподдельно вздрогнул от испуга, засмеялся и с этого мгновения заметил, что
идет и непроизвольно улыбается, чего не было давным-давно.н не заметил, как
и дорога, и длинный ряд деревянных столбов кончились, вдруг оборвавшись у
подошвы высокого, безлесного холма, на вершине которого виднелись явно
церковного вида постройки. Траву здесь не косили и не выбивали скотом много
лет, поэтому она вымахала в человеческий рост и стояла непроходимой стеной,
напрямую не продраться, и он двинулся дальше по проселку, уходящему вдоль
подошвы холма. Через пять минут он увидел впереди какой-то частокол,
торчащий из травы, и не сразу понял, что попал на кладбище, сбегающее по
склону к лесу. Старая его часть давно заросла, а новая, нижняя, еще белела
свежими крестами, яркими пластиковыми и пожелтевшими еловыми венками.ришлось
вернуться и пойти кромкой леса, огибая открытое место, и когда впереди
блеснуло широкое, с тонкой линией другого берега синее озеро, Зубатый
наконец-то рассмотрел монастырь - низкие строения красного кирпича с
дырявыми шиферными крышами вместо колокольни и церковных куполов. Остатки
стен и построек еще торчали из буйных засыхающих трав и по их гребню росли
высокие и гибкие рябины, нагруженные ягодами.есмотря на старость и
запустение, отмытый дождями кирпич казался алым, яркими пятнами, словно
брызги крови, рдели на солнце гроздья рябины, и само солнце, заваливаясь за
противоположный берег, горело красноватым пламенем остывающего металла. ни
единой живой души! Даже птица не перепорхнет, мышь не зашуршит - воистину
Пустыня.о, что он ждал всю дорогу, покой и душевный трепет, нахлынули
незаметно, и когда все это почувствовалось, Зубатый обнаружил, как начинает
стремительно темнеть, и состояние, которое можно было назвать благодатью,
улетучивается вместе со светом. Вдоль берега озера оказалась хорошо набитая
тропа, по которой он и поднялся к ближайшему каменному надолбу. А забравшись
наверх, понял, что вокруг лишь руины и нет места, где можно переночевать.
Вместе с ушедшим солнцем от глубокого потемневшего озера потянуло холодом, и
на зреющем темнотой небе проступили льдистые и низкие звезды. Еще минут
десять, сбившись с тропы, он продирался сквозь заросли, озираясь с
мальчишеским испугом, пока зарево не погасло и землю не накрыло суровым
сукном солдатского одеяла. голове постукивала назойливая и будто кем-то
продиктованная мысль - ночью здесь оставаться нельзя. Нельзя! Подгоняемый ею
и подавляя желание оглянуться, он выпутался из зарослей и лишь на опушке
леса обернулся - по всему открытому пространству, где когда-то стоял
монастырь, откуда-то снизу, от корней трав поднимались и светились неясные
огоньки, словно оброненные китайские фонарики.орога далеко уходила от реки,
и в бору оказалось настолько темно, что он сначала шел с вытянутыми руками,
боясь удариться о дерево, и только когда вышел на проселок, стал
ориентироваться по белым песчаным колеям, рыщущим между столбов. Он шел и
думал, что обязательно придет сюда завтра, днем, все обойдет, посмотрит,
поскольку в этом месте что-то есть, что-то притягивает - память ли о предках
или сам разрушенный монастырь, намеленное место, как бы сказала Снегурка.
Между тем начало холодать, и когда Зубатый вышел на поле, услышал, как под
ногами хрустит подмороженная трава. Земля под открывшимся звездным небом
белела от инея, а на реке у берега шуршал тонкий лед. В темной, непроглядной
деревне горело всего три огонька, очень похожих на те, что мерцали в траве
монастырского двора, ночь лишила пространство всяческих ориентиров и
казалось, эти светлячки парят над землей. Только сейчас он подумал о ночлеге
и вдруг отчетливо представил, что ждать утра придется возле костра - зря
погорячился и отправил Хамзата! Народ в деревне негостеприимный, вряд ли кто
пустит, тем паче, ночью, и все-таки он выбрал ближний светлячок и пошел
напрямую, переступая через разрушенные поскотины.убатый был уверен, что
перед ним тот самый красивый пятистенник с зеленой крышей - кажется, рамные
переплеты в светящихся окнах те же, вычурные, лучистые, и заборчик
палисадника похож, и растворенная калитка знакома. Желания входить сюда не
было, вечером здесь кипели страсти, и вряд ли теперь наступил покой, но
оглядевшись, он понял, что стучаться больше некуда: пока шел, два других
огонька погасли. К тому же окна в доме и входные двери почему-то были
распахнуты, несмотря на конец октября и ночной морозец. Зубатый поднялся на
высокое крыльцо, прошел темные сени, ориентируясь на светлый дверной проем и
здесь постучал в косяк.
- Можно к вам? Здравствуйте.икто не ответил, хотя в доме чувствовалось
присутствие людей и вроде бы доносился приглушенный, монотонный голос, то ли
напевающий, то ли ворчащий. Он переступил порог и оказался в освещенной
передней, где на полу сидел к нему спиной и умывался огромный рыжий кот.
Деревенский половичок вел к дверному проему, прикрытому вздувающимися от
сквозняка ситцевыми занавесками.
- Хозяева, пустите переночевать, - Зубатый снял кепку и раздвинул
занавески.начала он увидел задернутое простыней зеркало прямо перед входом,
и потом, слева, у распахнутых окон, гроб на табуретках. Три старухи в шалях
и зимних пальто сидели возле, одна у изголовья покойного нараспев читала
молитвы из черной книжки. Все это было настолько неожиданно, что Зубатый на
минуту замер, не зная, как поступить - поздороваться или тихо уйти, пока не
заметили, ибо ночевать здесь нельзя. Он не хотел смотреть на покойного,
однако взгляд сам отыскал его желтое лицо: это был глубокий старик с редкими
седенькими волосами, возраст и смерть сделали свое дело - разгладили и вовсе
убрали отличительные признаки и теперь он просто походил на мертвеца.от кому
делал гроб зловредный Иван Михайлович...н бы ушел, но секундой раньше от
гроба встала одна из старух, и Зубатый узнал ту интеллигентную пожилую
женщину, что ругалась вслед уезжающей "Ниве".
- Вы зачем сюда вошли?
- Извините, не знал, - он почувствовал себя виноватым и маленьким. -
Искал, где переночевать...енщина (назвать такую старухой невозможно)
пристально посмотрела ему в лицо.
- А это опять вы...Что вы тут ходите?
- Простите, у вас горе, я не вовремя, - Зубатый хотел выйти, но она
остановила властным голосом:
- Постойте! Что вы ищете?
- Переночевать.енщина будто сдобрилась, но тон остался прежним
- Хорошо, ступайте ко мне в дом. Скажите Елене, я прислала.
- Спасибо. А где ваш дом?
- Как где? Вы же были сегодня возле него.
Он сообразил, что в темноте перепутал дома, поблагодарил и с
облегчением покинул скорбный пятистенник. И только оказавшись на улице, он
будто споткнулся от внезапной мысли: а что если этот покойник - его прадед,
юродивый старец?!
Было желание немедленно вернуться и спросить, но Зубатый насильно
развернул себя и повел к калитке - нет, такое совпадение невозможно! И
вообще невозможно, чтобы его отпустили домой умирать или отдали тело, так
необходимое клинике бессмертия для изучения и исследований. И все равно надо
было хотя бы имя покойного спросить...оплутав в темных лабиринтах изгородей
и заплотов, он наконец-то выбрался на центральную улицу, почти сразу нашел
знакомый пятистенник и нащупал ногами колеи от "Нивы", подъезжавшей к
воротам. Света в окнах не было, однако в доме топилась печь, из трубы валил
дым и вылетали искры. Хороший хозяин не ляжет спать, пока не протопит печь и
не закроет трубу, значит, домочадцы сумерничали. Зубатый постучал в дверь и
буквально через секунду загорелся свет, вспыхнула лампочка над крыльцом.
- Мама, ты? - спросил из-за двери женский голос.
- Нет, но она прислала меня к вам, - Зубатый опасался напугать хозяйку
и, кажется, напугал. - Вас зовут Елена?
- Кто там? Вы кто? - голос аж зазвенел.
- Меня прислала ваша мама, - совсем уж бестолково стал объяснять он. -
Я был в доме, где покойник...
- Что вам нужно?
- Переночевать.
- Я вас не пущу! Идите отсюда. А то мужа позову!
- Ваш муж уехал еще вечером, - не задумываясь о последствиях,
предположил Зубатый.
Женщина тревожно затихла, и голос, раздавшийся через минуту, был
хрипловатый, надломленный, со слезами.
- Что вы хотите? Ну, что?..
- Мне некуда идти. Я приезжий.
- Но почему пришли к нам? Здесь что, гостиница?
- Я только что разговаривал с вашей матерью. Она сказала, чтобы шел
сюда, к вам, и попросил Елену впустить.
- Нет, все равно не открою, - лишь через полминуты отозвалась женщина.
- Кто вы такой?
- Моя фамилия Зубатый, Анатолий Алексеевич, - объяснил он, полагая, что
местная фамилия сработает. - Корнями я отсюда, из Соринской Пустыни...
Она договорить не дала.
- Пожалуйста, уходите, я не впущу! Не хочу никого видеть.
- А можно на крыльце посидеть? Ваша мама придет и пустит.
Вместо ответа послышался стук двери, и все стихло. Скоро в доме
выключил свет, однако лампочка над головой горела, и оттого казалось, что он
стоит на освещенной сцене и держит паузу. Зубатый сел на ступеньки, натянул
на голову капюшон, подобрал колени и поджал к животу руки: куртка была
теплая, но пока шел - пропотел и теперь спину холодило. Одно из окон
выходило на крыльцо, за стеклом просвечивалась белая шторка, и он неотрывно
смотрел, не колыхнется ли, не подойдет ли кто, однако внутри дома был полный
штиль. Минуло четверть часа, и он уж подумывал, не уйти ли куда-нибудь за
деревню, где можно развести костер и если не поспать, то погреться, как в
сенях снова хлопнула дверь. Голос был негромкий, усталый и подавленный,
словно у наплакавшегося ребенка.
- Что вы сидите? Что ждете?
- Маму, - отозвался Зубатый.
- Какую маму?
- Которая сейчас возле покойного. Не знаю, как ее зовут.
- Она до утра не придет.
- Буду ждать до утра, - он почувствовал, что вместе с усталостью голос
женщины подобрел. - Кстати, Елена, а как его звали?
- Кого?
- Усопшего?
- Зачем это вам? Хотите разговорить, вызвать доверие? Чтобы открыла?
- Нет, я ищу своего прадеда, - неожиданно для себя признался Зубатый. -
Или хотя бы какое-то известие о нем. Сегодня увидел покойного и подумал -
вдруг он?
- Это не ваш прадед, - уверенно заявила женщина. - Он безродный.
- Так не бывает.
- Почему? Илиодор был последним иноком Соринской Пустыни. И в монастырь
попал еще в юности. Детей не имел...
У Зубатого от предчувствия удачи зажгло под ложечкой.
- Как его мирское имя?
- Никто не знает. Да и он сам забыл.
- Сколько ему было лет?
- Возможно, около ста...
- Жаль, он должен был знать моего прадеда...
- Не исключено...
- А где инок жил все это время?
Вдруг скажет, по миру бродил, в больницах содержался...
С той стороны ничего не сказали, но ручка замка щелкнула, и дверь
отворилась. На пороге оказалась женщина лет тридцати пяти в ярком спортивном
костюме, несмотря на дачный вид, с бигудями, повязанными платочком, взор
такой же спокойный, открытый и пристальный, как у матери. И такая же
барственная стойка.
- Входите, - обронила она и пошла вперед.епло в доме он ощутил сначала
лицом, а когда снял куртку, то и спиной, в передней топилась голландка,
возле открытой дверцы стояла скамеечка, на полу - кофе и сигареты.
- Только тихо, - предупредила, приложив палец к губам. - Мальчик
спит...убатый стащил ботинки, на цыпочках прошел к печке и сел на скамейку.
Елена куда-то удалилась, а он сидел перед огнем, грел лицо, колени и руки, и
через несколько минут почувствовал, как наваливается сон и падает голова. И
это в такой момент! Ведь и впрямь подумает, что втерся в доверие,
выпросился, чтобы поспать в тепле. Надо бы расспросить хозяйку о Соринской
Пустыни, о монахах, об умершем старичке, наконец, о юродивом старце; он же
сидел, клевал носом и ничего не мог поделать с собой, ощущая бездумное
умиротворение. Даже мысль о дочери, о напророченной опасности не бодрила.
Сквозь дрему он будто слышал детский голос и топот босых ножек по
деревянному полу, несколько раз ясно прозвучала фраза "Мама, я не хочу
спать", или сам выговаривал эти слова, пытаясь отогнать сон? Еще отметилось
в сознании, как чьи-то руки раскидывают постель на полу - тут же, в
передней, возле печки, все остальное пропало, едва он положил голову на
подушку.роснулся он от холода и обнаружил, что спит одетым на матраце, без
одеяла, за окном уже светлеет, а Елена закладывает дрова в печь.
- Наверное, замерзли? Дом у нас ужасно холодный, - сказала она,
заметив, что ночной гость проснулся. - Низ весь прогнил, из подпола дует...
- А снаружи такой красивый, - проговорил он хрипловато.
- Всего лишь фасад... Как зиму перезимуем?
- Я подумал, это у вас летняя дача, - Зубатый сел и отер лицо.
- Это и есть дача...
Он сразу вспомнил вчерашний конфликт возле дома и замолчал. Кажется, на
эту семью обрушилось сразу все - полный разлад, смерть последнего инока,
должно быть, близкого человека, участь зимовать в холодном доме, а тут еще
гость с неба свалился... это время из комнаты выбежал мальчик лет четырех, с
разбега бросился к матери и вдруг увидел чужого.
- Мама, это кто? - зашептал, прижимаясь лицом к лицу. огромных карих
глазах было лишь любопытство. Елена обняла сына и погладила белесую
головенку.
- Не бойся, это прохожий...
- А, прохожий, - успокоился тот. - А где бабушка?
- Она еще не вернулась.
- А мы пойдем дедушку хоронить?
- Пойдем...
Мальчишка не сводил глаз с чужака и терся о материнский бок.
- Я у тебя посплю, - сказал он. - Возьми на ручки? Так спать хочется...
- Ну, поспи, - сидя на корточках перед печью, Елена взяла его на руки и
покачала. - Каждый год в мае папа привозил нас на дачу и потом забирал в
сентябре. У него всегда было много работы. А нынче не забрал. Приехал
сказать, что мы ему не нужны...е спуская сына с рук, Елена пошуршала
коробком, зажгла спичку и подпалила бересту. В ее словах уже не слышалось
горя, была только грусть одиночества или ожидание этого одиночества. Ее
неожиданная откровенность перед чужим человеком напоминала вагонную
исповедь, когда судьба сводит и потом разводит незнакомых людей в одном
купе. Ему бы, как мужчине, как нежданному гостю, человеку со стороны,
успокоить ее, утешить, сказать, все утрясется, ваш папа одумается,
спохватится и непременно вернется и заберет, однако эта откровенность вдруг
вызвала ответное желание, вернее, потребность высказать наболевшее.
- А у меня полтора месяца назад погиб сын, - проговорил он, глядя в
огонь.- Покончил с собой. Написал: "Я слишком поздно родился, чтобы жить с
вами, люди".лена вскинула свой пристальный взор и испуганно прижала мальчика
к груди. Зубатый встряхнулся, задавил в себе порыв слабости.
- Простите... Я не хотел пугать вас.
- Нет, это вы меня простите... Я первая начала, - она встала. - Все
познается в сравнении. Вообще-то я не люблю жаловаться... Поспите еще,
сейчас будет тепло.
- Нет, я больше не усну, - Зубатый сел. - Уже светает, мне пора.
- Знаете, я вас вчера впустила, - неожиданно и тихо рассмеялась она. -
Чужого, незнакомого человека!.. Боялась, тряслась! И первую ночь спала так
крепко и спокойно. Наверное, вы добрый и сильный человек.
- Не знаю... Бываю слабым и злым, особенно в последнее время.
- Я тоже бываю... Хорошо вот так разговаривать утром, когда все позади.
- А я вчера подумал: если не впустит, буду сидеть на крыльце, пока не
околею.
- Ну вот, не хватало нам еще одного покойника!
Она смеялась и смотрела ему в глаза, как могут смотреть только дети,
еще не нажившие комплексов и не набравшиеся грязи условностей. И он, на
минуту забывшись, смотрел точно так же и чувствовал, как от неясного
восторга распирает грудь. Потом у Зубатого вырвалась одна неосторожная и
шутливая, без всяких намеков, фраза:
- Вы спасли меня от холодной смерти. Просите что хотите!о она, как
птица, тотчас взмахнула крылышками и отлетела на высокую ветку. И сказала
оттуда:
- Я не люблю просить. Никогда и ни о чем.
- Обиделись?
- Нет...
Это чудесное пробуждение и вспыхнувшее искристое чувство мгновенно
заземлилось, как молния на громоотводе.
- Я приготовила завтрак, - как-то виновато сказала Елена. - Идите на
кухню. Там умывальник и полотенце. Ромку уложу и приду.
- Ну что вы, я пойду, - он схватил ботинки. - И так ворвался ночью,
напугал...
- Но я уже приготовила...
- Спасибо, пора и честь знать. Еще и завтрак!...
- Просто срабатывает сила привычки, - вздохнула она. - Я слишком долго
была женой, домохозяйкой. Встаю и готовлю автоматически...ти ее слова
обескуражили и тронули одновременно, отказываться было глупо и неуместно.
Зубатый прошел на кухню, обставленную по-городскому, и только почувствовав
аппетитные запахи жареного мяса и лука, вспомнил, что последний раз ел
позавчера, в дороге. Он умылся под рукомойником и причесываясь перед
зеркалом, обнаружил отросшую за двое суток щетину. Обряд сборов в дорогу был
нарушен Ал. Михайловым, да и надолго ли он едет, что брать с собой в эту
необычную командировку, Зубатый не представлял и поехал налегке, с одной
расческой в кармане. Обычно кейс с бельем и туалетными принадлежностями за
ним носил Хамзат...лена вошла на кухню, не взглянув на гостя, собрала на
стол.
- Чем богаты, тем и рады. Прошу.ама села с другого конца и стала есть,
деловито и аккуратно, не поднимая глаз.
Только за столом Зубатый вспомнил, на чем вчера оборвался разговор
через дверь, но повторить свой вопрос - где жил все это время умерший
старичок - язык не поворачивался. После того, почти мгновенного взаимного
откровения, всякий разговор выглядел бы светской болтовней за завтраком. Он
молча съел котлету в сухарях, кое-как выпил огненный чай и встал.
- Спасибо, все было очень вкусно, - выдавил дежурную фразу. - Мне пора.
- Вы вчера ходили к монастырю? - вдруг спросила Елена.
- Ходил, - удивленно протянул он. - Откуда вы знаете?
- Слышала, у мужа дорогу спрашивали, - в сторону проговорила. - Палатки
на озере еще стоят?
- Не видел...
- Если стоят, будьте осторожнее. Там третий месяц люди живут, четверо,
с миноискателями ходят, клады ищут. Могилы раскапывают, подонки... стала
убирать со стола.олучалось, однофамилец Иван Михайлович знал про
гробокопателей и посылал его к ним!убатый надел в передней ботинки, куртку и
заглянул на кухню.
- До свидания.
- Всего доброго, - не глядя, отозвалась она, занятая хозяйством.
На улице был морозец, бело повсюду и заря в полнеба. Кричали петухи,
где-то стучал топор и еще доносился глухой и сытый звук, будто молотом по
разогретому металлу. Иней лежал на траве, земле, заборах и даже на стенах
дома. Пятистенник с обратной стороны и впрямь оказался старым, дряхлым, и из
сопревших от времени бревен курился парок, застывая в узорчатую, махровую
изморозь - из дома уходило тепло, топили улицу. Посмотрев по сторонам,
Зубатый двинулся знакомым путем к реке, отмечая, что дорога по полю стала
лучше, грязь взялась твердой коркой, хотя еще не промерзла. И когда вышел на
берег, вспомнил, какое число и обрадовался - сегодня инаугурация!
А на Соре отросли тонкие, зубчатые забереги, тихо звенящие от напора
воды, в унисон им позванивали заиндевевшие кусты над рекой и колкий ледок
под ногами...
* * *
Часа четыре он. бродил по разрушенному монастырю, а вернее, по тому
месту, где когда-то стояла Соринская Пустынь, и вид руин навевал неожиданные
чувства - некого облегчения, освобождения от прошлого, ненужных обязанностей
и обязательств - пыльного и тяжелого шлейфа, который тянулся за ним многие
годы. Несколько раз он доставал телефон, пробуя позвонить Маше, однако связи
не было, весь этот край лежал в мертвой зоне, не подвластной
коммуникационной цивилизации.
Он ничего не искал, ни на чем не сосредотачивал внимания; шел от одной
развалины к другой по натоптанным тропинкам, иногда стоял, глядя на битый
кирпич, или слушал, как скрипит железо в сохранившихся фрагментах старой
кровли, стучит дятел или по-зимнему печально кричит синица. Людей не было, и
палаток на берегу не оказалось, разве что остались квадраты выбитой,
посохшей травы, мусор да кострище с горой золы. Видимо, кладоискатели уплыли
на лодке, оставив после себя тропы, сотни полторы траншейных раскопов, ям и
десяток вскрытых старых могил на монастырском кладбище, где сохранилась
часовня. Вероятно, монастырь стоял на древнем торговом пути и сохранились
легенды и предания о несметных богатствах какого-нибудь варяга или купца,
зарытых в пределах обители. полудню он прошел по всем кладоискательским
тропам и остановился на высоком берегу озера, где из земли торчал остаток
крепостной башни. Было чувство, что монастырь отдали на разграбление, а
потом взорвали храмы; иначе невозможно было объяснить вид руин. Стены
сохранились лишь у братских корпусов и каких-то построек, стоящих с
проваленными крышами; церкви же были словно изрублены вкривь и вкось, и над
землей высились угловатые и высокие остатки стен, напоминающих скалы.еперь
здесь добывали не только сокровища, но и стройматериалы, поскольку у кромки
воды оказался бревенчатый причал и многоугольный штабель очищенного от
извести кирпича, приготовленного к отправке. Похоже, не дачники тут
разбирали стены, слишком велики объемы, впору баржу подгоняй. Отдельно, на
козлах, лежал полосовой металл - скрепы, которые закладывали в стены. Для
чего добывают их в развалинах, Зубатый знал давно. По уверению кузнецов с
конезавода, это было железо, выплавленное на березовом угле, например, в
шестнадцатом веке, почти чистое, не горящее в горне, мягкое, как пластилин,
но при использовании особой технологии, пригодное для получения булатной
стали. По ночам, втайне от посторонних глаз, они ковали клинки из этих
скреп, подмешивая в металл порошок высоколегированной стали, потом
оттачивали и опускали в кислоту, отчего на лезвии вытравливался рисунок
булата. Такая шашка на черном рынке любителей холодного оружия шла по цене
подержанного автомобиля. для продажи была заготовлена темно-зеленая кипа
листов кровельной меди, наверняка выкопанных из земли, мятых и насквозь
прогнивших, да куча утвари, изготовленной из меди - ковши, рукомойники,
кадила, лампадки, подсвечники и узорная оковка сундуков. Пожалуй, это был
единственный след, возможно, оставленный здесь предками Зубатого - все
другие стерло время.н долго рассматривал ископаемые поделки, уже потерявшие
первоначальный вид, выбрал крохотную и почти целую лампадку странной,