Страница:
Пейсли, чтобы...
Но не успел я договорить, - заключил Телемак Хикс, - как мне
показалось, что кто-то отстрелил мое левое ухо из сорокапятикалиберного.
Выяснилось, что по уху меня съездила половая щетка, а за нее держалась
миссис Хикс.
------------------------------------------------------------
1) - Легендарные жители древних Сиракуз, прославившиеся своею дружбой.
Перевод М. Урнова
Я, Сандерсон Пратт, пишущий эти строки, полагаю, что системе
образования в Соединенных Штатах следовало бы находиться в ведении бюро
погоды. В пользу этого я могу привести веские доводы. Ну, скажите, почему бы
наших профессоров не передать метеорологическому департаменту? Их учили
читать, и они легко могли бы пробегать утренние газеты и потом
телеграфировать в главную контору, какой ожидать погоды. Но этот вопрос
интересен и с другой стороны. Сейчас я собираюсь вам рассказать, как погода
снабдила меня и Айдахо Грина светским образованием.
Мы находились и горах Биттер-Рут, за хребтом Монтана, искали золота. В
местечке Уолла-Уолла один бородатый малый, надеясь неизвестно на что, выдал
нам аванс. И вот мы торчали в горах, ковыряя их понемножку и располагая
запасом еды, которого хватило бы на прокорм целой армии на все время мирной
конференции.
В один прекрасный день приезжает из Карлоса почтальон, делает у нас
привал, съедает три банки сливовых консервов и оставляет нам свежую газету.
Эта газета печатала сводки предчувствий погоды, и карта, которую она сдала
горам Биттер-Рут с самого низа колоды, означала: "Тепло и ясно, ветер
западный, слабый".
В тот же день вечером пошел снег и подул сильный восточный ветер. Мы с
Айдахо перенесли свою стоянку повыше, в старую заброшенную хижину, думая,
что это всего-навсего налетела ноябрьская метелица. Но когда на ровных
местах снегу выпало на три фута, непогода разыгралась всерьез, и мы поняли,
что нас занесло. Груду топлива мы натаскали еще до того, как его засыпало,
кормежки у нас должно было хватить на два месяца, так что мы предоставили
стихиям бушевать и злиться, как им заблагорассудится.
Если вы хотите поощрять ремесло человекоубийства, заприте на месяц двух
человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура этого
не выдержит.
Когда упали первые снежные хлопья, мы хохотали над своими остротами да
похваливали бурду, которую извлекали из котелка и называли хлебом. К концу
третьей недели Айдахо опубликовывает такого рода эдикт.
- Я не знаю, какой звук издавало бы кислое молоко, падая с воздушного
шара на дно жестяной кастрюльки, но, мне кажется, это было бы небесной
музыкой по сравнению с бульканьем жиденькой струйки дохлых мыслишек,
истекающих из ваших разговорных органов. Полупрожеванные звуки, которые вы
ежедневно издаете, напоминают мне коровью жвачку с той только разницей, что
корова - особа воспитанная и оставляет свое при себе, а вы нет.
- Мистер Грин, - говорю я, - вы когда-то были моим приятелем, и это
мешает мне сказать вам со всей откровенностью, что если бы мне пришлось
выбирать между вашим обществом и обществом обыкновенной кудлатой, колченогой
дворняжки, то один из обитателей этой хибарки вилял бы сейчас хвостом.
В таком духе мы беседуем несколько дней, а потом и вовсе перестаем
разговаривать. Мы делим кухонные принадлежности, и Айдахо стряпает на одном
конце очага, а я - на другом. Снега навалило по самые окна, и огонь
приходилось поддерживать целый день.
Мы с Айдахо, надо вам доложить, не имели никакого образования, разве
что умели читать да вычислять на грифельной доске "Если у Джона три яблока,
а у Джеймса пять..." Мы никогда не ощущали особой необходимости в
университетском дипломе, так как, болтаясь по свету, приобрели кое-какие
истинные познание и могли ими пользоваться в критических обстоятельствах. Но
загнанные снегом в хижину на Биттер-Рут, мы впервые почувствовали, что если
бы изучали Гомера или греческий язык, дроби и высшие отрасли, знания, у нас
были бы кое-какие запасы для размышлений и дум в одиночестве. Я видел, как
молодчики из восточных колледжей работают в ковбойских лагерях по всему
Западу, и у меня создалось впечатление, что образование было для них меньшей
помехой, чем могло показаться с первого взгляда. Вот, к примеру, на
Снейк-Ривер у Андру Мак-Уильямса верховая лошадь подцепила чесотку, так он
за десять миль погнал тележку за одним из этих чудаков, который величал себя
ботаником. Но лошадь все-таки околела.
Однажды утром Айдахо шарил поленом на небольшой полке, - до нее нельзя
было дотянуться рукой. На пол упали две книги. Я шагнул к ним, но встретился
взглядом с Айдахо. Он заговорил в первый раз за неделю.
- Не обожгите ваших пальчиков, - говорит он. - Вы годитесь в товарищи
только спящей черепахе, но, невзирая, на это, я поступлю с вами по-честному.
И это больше того, что сделали ваши родители, пустив вас по свету с
общительностью гремучей змеи и отзывчивостью мороженой репы. Мы сыграем с
вами до туза, и выигравший выберет себе книгу, а проигравший возьмет
оставшуюся.
Мы сыграли, и Айдахо выиграл. Он взял свою книгу, а я свою. Потом мы
разошлись по разным углам хижины и занялись чтением.
Я никогда так не радовался самородку в десять унций, как обрадовался
этой книге. И Айдахо смотрел на свою, как ребенок на леденец.
Моя книжонка была небольшая, размером пять на шесть дюймов, с
заглавием: "Херкимеров справочник необходимых познаний". Может быть, я
ошибаюсь, но, по- моему, - это величайшая из всех написанных книг. Она
сохранилась у меня до сих пор, и, пользуясь ее сведениями, я кого хочешь
могу обыграть пятьдесят раз в пять минут. Куда до нее Соломону или "Нью-Йорк
трибюн"! Херкимер обоих заткнет за пояс. Этот малый, должно быть, потратил
пятьдесят лет и пропутешествовал миллион миль, чтобы набраться такой
премудрости. Тут тебе и статистика населения всех городов, и способ, как
узнать возраст девушки, и сведения о количестве зубов у верблюда. Тут можно
узнать, какой самый длинный в мире туннель, сколько звезд на небе, через
сколько дней высыпает ветряная оспа, каких размеров должна быть женская шея,
какие права "вето" у губернаторов, даты постройки римских акведуков, сколько
фунтов риса можно купить, если не выпивать три кружки пива в день, среднюю
ежегодную температуру города Огэсты, штат Мен, сколько нужно семян моркови,
чтобы засеять один акр рядовой сеялкой, какие бывают противоядия, количество
волос на голове у блондинки, как сохранять яйца, высоту, всех гор в мире,
даты всех войн и сражений, и как приводить в чувство утопленников и
очумевших от солнечного удара, и сколько гвоздей идет на фунт, и как делать
динамит, поливать цветы и стлать постель, и что предпринять до прихода
доктора - и еще пропасть всяких сведений. Может, Херкимер и не знает
чего-нибудь, но по книжке я этого не заметил.
Я сидел и читал эту книгу четыре часа. В ней были спрессованы все
чудеса просвещения. Я забыл про снег и про наш разлад с Айдахо. Он тихо
сидел на табуретке, и какое-то нежное и загадочное выражение просвечивало
сквозь его рыже-бурую бороду.
- Айдахо, - говорю я, - тебе какая книга. Досталась?
Айдахо, очевидно, тоже забыл старые счеты, потому что ответил умеренным
тоном, без всякой брани и злости,
- Мне-то? - говорит он, - По всей видимости, это Омар Ха-Эм (1).
- Омар X. М., а дальше? - спросил я.
- Ничего дальше. Омар Ха-Эм, и все, - говорит он.
- Врешь, - говорю я, немного задетый тем, что Айдахо хочет втереть мне
очки. - Какой дурак станет подписывать книжку инициалами. Если это Омар X.
М. Спупендайк, или Омар X. М. Мак-Суини, или Омар Х. М. Джонс, так и скажи
по- человечески, а не жуй конец фразы, как теленок подол рубахи, вывешенной
на просушку.
- Я сказал тебе все как есть, Санди, - говорит Айдахо спокойно. - Это
стихотворная книга, автор - Омар Ха-Эм. Сначала я не мог понять, в чем тут,
соль, но покопался и вижу, что жила есть. Я не променял бы эту книгу на пару
красных одеял.
- Ну и читай ее себе на здоровье, - говорю я. - Лично я предпочитаю
беспристрастное изложение фактов, чтобы было над чем поработать мозгам, и,
кажется, такого сорта книжонка мне и досталась.
- Тебе, - говорит Айдахо, - досталась статистика - самая низкопробная
из всех существующих наук. Она отравит твой мозг. Нет, мне приятней система
намеков старикашки Ха-Эм. Он, похоже, что-то вроде агента по продаже вин.
Его дежурный тост: "Все трын-трава". По-видимому, он страдает избытком
желчи, но в таких дозах разбавляет ее спиртом, что самая беспардонная его
брань звучит как "приглашение раздавить бутылочку. Да, это поэзия, - говорит
Айдахо, - и я презираю твою кредитную лавочку, где мудрость меряют на футы и
дюймы. А если понадобится объяснить философическую первопричину тайн
естества, то старикашка Ха-Эм забьет твоего парня по всем статьям - вплоть
до объема груди и средней годовой нормы дождевых осадков.
Вот так и шло у нас с Айдахо. Днем и ночью мы только тем и
развлекались, что изучали наши книги. И, несомненно, снежная буря снабдила
каждого из нас уймой всяких познаний. Если бы в то время, когда снег начал
таять, вы вдруг подошли ко мне испросили: "Сандерсон Пратт, сколько стоит
покрыть квадратный фут крыши железом двадцать на двадцать восемь, ценою
девять долларов пятьдесят центов за ящик?" - я ответил бы вам с такой же
быстротой, с какой свет пробегает по ручке лопаты со скоростью в сто
девяносто две тысячи миль в секунду. Многие могут это сделать? Разбудите-ка
в полночь любого из ваших знакомых и попросите его сразу ответить, сколько
костей в человеческом скелете, не считая зубов, или какой процент голосов
требуется в парламенте штата Небраска, чтобы отменить "вето". Ответит он
вам? Попробуйте и убедитесь.
Какую пользу извлекал Айдахо из своей стихотворной книги, я точно не
знаю. Стоило ему открыть рот, и он уже прославлял своего винного агента, но
меня это мало в чем убеждало:
Этот Омар X. М., судя по тому, что просачивалось из его книжонки через
посредство Айдахо, представлялся мне чем-то вроде собаки, которая смотрит на
жизнь, как на консервную банку, привязанную к ее хвосту. Набегается до
полусмерти, усядется, высунет язык, посмотрит на банку и скажет:
"Ну, раз мы не можем от нее освободиться, пойдем в кабачок на углу и
наполним ее за мой счет".
К тому же он, кажется, был персом. А я ни разу не слышал, чтобы Персия
производила что-нибудь достойное упоминания, кроме турецких ковров и
мальтийских кошек.
В ту весну мы с Айдахо наткнулись на богатую жилу. У нас было правило
распродавать все в два счета и двигаться дальше. Мы сдали нашему подрядчику
золота на восемь тысяч долларов каждый, а потом направились в этот маленький
городок Розу, на реке Салмон, чтобы отдохнуть, поесть по-человечески и
соскоблить наши бороды.
Роза не была приисковым поселком. Она расположилась в долине и
отсутствием шума и распутства напоминала любой городок сельской местности. В
Розе была трехмильная трамвайная линия, и мы с Айдахо целую неделю катались
в одном вагончике, вылезая только на ночь у отеля "Вечерняя заря". Так как
мы и много поездили, и были теперь здорово начитаны, мы вскоре стали вхожи в
лучшее общество Розы, и нас приглашали на самые шикарные и бонтонные вечера.
Вот на одном таком благотворительном вечере-конкурсе на лучшую
мелодекламацию и на большее количество съеденных перепелов, устроенном в
здании муниципалитета в пользу пожарной команды, мы с Айдахо и встретились
впервые с миссис Д. Ормонд Сэмпсон; королевой общества Розы.
Миссис Сэмпсон была вдовой и владетельницей единственного в городе
двухэтажного дома. Он был выкрашен в желтую краску, и, откуда бы на него ни
смотреть, он был виден так же ясно, как остатки желтка в постный день в
бороде ирландца. Двадцать два человека, кроме меня и Айдахо, заявляли
претензии на этот желтый домишко.
Когда ноты и перепелиные кости были выметены из залы, начались танцы.
Двадцать три поклонника галопом подлетели к миссис Сэмпсон и пригласили ее
танцевать. Я отступился от тустепа и попросил разрешения сопровождать ее
домой. Вот здесь-то я и показал себя.
По дороге она говорит:
- Ax, какие сегодня прелестные и яркие звезды, Мистер Пратт!
- При их возможностях, - говорю я, - они выглядят довольно симпатично.
Вот эта, большая, находится от нас на расстоянии шестидесяти шести
миллиардов миль. Потребовалось тридцать шесть лет, чтобы ее свет достиг до
нас. В восемнадцатифутовый телескоп можно увидеть сорок три миллиона звезд,
включая и звезды тринадцатой величины, а если какая-нибудь из этих последних
сейчас закатилась бы, вы продолжали бы видеть ее две тысячи семьсот лет.
- Ой! - говорит миссис Сэмпсон. - А я ничего об этом не знала. Как
жарко... Я вся вспотела от этих танцев.
- Не удивительно, - говорю я, - если принять во внимание, что у вас два
миллиона потовых желез и все они действуют одновременно. Если бы все ваши
потопроводные трубки длиной в четверть дюйма каждая присоединить друг к
другу концами, они вытянулись бы на семь миль.
- Царица небесная! - говорит миссис Сэмпсон. - Можно подумать, что вы
описываете оросительную канаву, мистер Пратт. Откуда у вас все эти ученые
познания?
- Из наблюдений, - говорю я ей. - Странствуя по свету, я не закрываю
глаз.
- Мистер Пратт, - говорит она, - я всегда обожала культуру. Среди
тупоголовых идиотов нашего города так мало образованных людей, что истинное
наслаждение побеседовать с культурным джентльменом. Пожалуйста, заходите ко
мне в гости, когда только вздумается.
Вот каким образом я завоевал расположение хозяйки двухэтажного дома.
Каждый вторник и каждую пятницу, по вечерам, я навещал ее и рассказывал ей о
чудесах вселенной, открытых, классифицированных и воспроизведенных с натуры
Херкимером. Айдахо и другие донжуаны города пользовались каждой минутой
остальных дней недели, предоставленных в их распоряжение.
Мне было невдомек, что Айдахо пытается воздействовать на миссис Сэмпсон
приемами ухаживания старикашки X. М., пока я не узнал об этом как-то
вечером, когда шел обычным своим путем, неся ей корзиночку дикой сливы. Я
встретил миссис Сэмпсон в переулке, ведущем к ее дому. Она сверкала глазами,
а ее шляпа угрожающе накрыла одну бровь.
- Мистер Пратт, - начинает она, - этот мистер Грин, кажется, ваш
приятель?
- Вот уже девять лет, - говорю я.
- Порвите с ним, - говорит она, - он не джентльмен.
- Поймите, сударыня, - говорю я, - он обыкновенный житель гор, которому
присуще хамство и обычные недостатки расточителя и лгуна, но никогда, даже в
самых критических обстоятельствах, у меня не хватало духа отрицать его
джентльменство. Вполне возможно, что своим мануфактурным снаряжением,
наглостью и всей своей экспозицией он противен глазу, но по своему нутру,
сударыня, он так же не склонен к низкопробному преступлению, как и к
тучности. После девяти лет, проведенных в обществе Айдахо, - говорю я, - мне
было бы неприятно порицать его и слышать, как его порицают другие.
- Очень похвально, мистер Пратт, что вы вступаетесь за своего друга, -
говорит миссис Сэмпсон, - но это не меняет того обстоятельства, что он
сделал мне предложение, достаточно оскорбительное, чтобы возмутить
скромность всякой женщины.
- Да не может быть! - говорю я. - Старикашка Айдахо выкинул такую
штуку? Скорее этого можно было ожидать от меня. За ним водится лишь один
грех, и в нем повинна метель. Однажды, когда снег задержал нас в горах, мой
друг стал жертвой фальшивых и непристойных стихов, и, возможно, они
развратили его манеры.
- Вот именно, - говорит миссис Сэмпсон. - С тех пор, как я его знаю, он
не переставая декламирует мне безбожные стихи какой-то особы, которую он
называет Рубай Ате, и если судить по ее стихам, это негодница, каких свет не
видал.
- Значит, Айдахо наткнулся на новую книгу, - говорю я, - автор той, что
у него была, пишет под пот de plume (2) X. М.
- Уж лучше бы он и держался за нее, - говорит миссис Сэмпсон, - какой
бы она ни была. А сегодня он перешел все границы. Сегодня я получаю от него
букет цветов, и к ним приколота записка. Вы, мистер Пратт, вы знаете, что
такое воспитанная женщина, и вы знаете, какое и занимаю положение в обществе
Розы. Допускаете вы на минуту, чтобы я побежала в лес с мужчиной, прихватив
кувшин вина и каравай хлеба, и стала бы петь и скакать с ним под деревьями?
Я выпиваю немного красного за обедом, но не имею привычки таскать его
кувшинами в кусты и тешить там дьявола на такой манер. И уж, конечно, он
принес бы с собой эту книгу стихов, он так и написал. Нет, пусть уж он один
ходит на свои скандальные пикники. Или пусть берет с собой свою Рубай Ате.
Уж она-то не будет брыкаться, разве что ей не понравится, что ой захватит
больше хлеба, чем вина. Ну, мистер Пратт, что вы теперь скажете про вашего
приятеля-джентльмена?
- Видите ли, сударыня, - говорю я, - весьма вероятно, что приглашение
Айдахо было своего рода поэзией и не имело в виду обидеть вас. Возможно, что
оно принадлежало к разряду стихов, называемых фигуральными. Подобные стихи
оскорбляют закон и порядок, но почта их пропускает на том основании, что в
них пишут не то, что думают. Я был бы рад за Айдахо, если бы вы посмотрели
на это сквозь пальцы, - говорю я. - И пусть наши мысли взлетят с низменных
областей поэзии в высшие сферы расчета и факта Наши мысли, - говорю я, -
должны быть созвучны такому чудесному дню. Неправда ли, здесь тепло, но мы
не должны забывать, что на экваторе линия вечного холода находится на высоте
пятнадцати тысяч футов А между сороковым и сорок девятым градусом широты она
находится на высоте от четырех до девяти тысяч футов.
- Ах, мистер Пратт, - говорит миссис Сэмпсон, - какое утешение слышать
от вас чудесные факты после того, как вся изнервничаешься из-за стихов этой
негодной Рубай.
- Сядем на это бревно у дороги, - говорю я, - и забудем о
бесчеловечности и развращенности поэтов. В длинных столбцах удостоверенных
фактов и общепринятых мер и весов - вот где надо искать красоту. Вот мы
сидим на бревне, и в нем, миссис Сэмпсон, - говорю я, - заключена статистика
- более изумительная, чем любая поэма. Кольца на срезе показывают, что
дерево прожило шестьдесят лет. На глубине двух тысяч футов, через три тысячи
лет оно превратилось бы в уголь. Самая глубокая угольная шахта в мире
находится в Киллингворте близ Ньюкастля. Ящик в четыре фута длиной, три фута
шириной и два фута восемь дюймов вышиной вмещает тонну угля. Если порезана
артерия, стяните ее выше раны. В ноге человека тридцать костей. Лондонский
Тауэр сгорел в тысяча восемьсот сорок первом году.
- Продолжайте, мистер Пратт, продолжайте, - говорит миссис Сэмпсон, -
ваши идеи так оригинальны и успокоительны. По моему, нет ничего прелестнее
статистики.
Но только две недели спустя я до конца оценил Херкимера.
Однажды ночью я проснулся от криков: "Пожар!" Я вскочил, оделся и вышел
из отеля полюбоваться зрелищем. Увидев, что горит дом миссис Сэмпсон, я
испустил оглушительный вопль и через две минуты был на месте.
Весь нижний этаж был объят пламенем, и тут же столпилось все мужское,
женское и собачье население Розы и орало, и лаяло, и мешало пожарным. Айдахо
держали шестеро пожарных, а он пытался вырваться из их рук. Они говорили
ему, что весь низ пылает и кто туда войдет, обратно живым не выйдет.
- Где миссис Сэмпсон? - спрашиваю я.
- Ее никто не видел, - говорит один из пожарных. - Она спит наверху. Мы
пытались туда пробраться, но не могли, а лестниц у нашей команды еще нет.
Я выбегаю на место, освещенное пламенем пожара, и вытаскиваю из
внутреннего кармана справочник. Я засмеялся, почувствовав его в своих руках,
- мне кажется, что я немного обалдел от возбуждения.
- Херки, друг, - говорю я ему, перелистывая страницы, - ты никогда не
лгал мне и никогда не оставлял меня в беде. Выручай, дружище, выручай! -
говорю я.
Я сунулся на страницу 117: "Что делать при несчастном случае", -
пробежал пальцем вниз по листу и попал в точку Молодчина Херкимер, он ничего
не забыл!
На странице 117 было написано:
"Удушение от вдыхания дыма или газа. - Нет ничего лучше льняного семени
Вложите несколько семян в наружный угол глаза".
Я сунул справочник обратно в карман я схватил пробегавшего мимо
мальчишку.
- Вот, - говорю я, давая ему деньги, - беги в аптеку и принеси на
доллар льняного семени. Живо, и получишь доллар за работу. - Теперь, - кричу
я, - мы добудем миссис Сэмпсон! - И сбрасываю пиджак и шляпу.
Четверо пожарных и граждан хватают меня,
- Идти в дом - идти на верную смерть, - говорят они. - Пол уже начал
проваливаться.
- Да как же, черт побери! - кричу я и все еще смеюсь, хотя мне не до
смеха. - Как же я вложу льняное семя в глаз, не имея глаза?
Я двинул локтями пожарников по лицу, лягнул одного гражданина и свалил
боковым ударом другого. А затем я ворвался в дом. Если я умру раньше вас, я
напишу вам письмо и сообщу, на много ли хуже в чертовом, пекле, чем было в
стенах этого дома; но пока не делайте выводов. Я прожарился куда больше тех
цыплят, что подают в ресторане по срочным заказам. От дыма и огня я дважды
кидался на пол и чуть-чуть не посрамил Херкимера, но пожарные помогли мне,
пустив небольшую струйку воды, и я добрался до комнаты миссис Сэмпсон. Она
от дыма лишилась чувств, так что я завернул ее в одеяло и взвалил на плечо.
Ну ясно, пол не был так уж поврежден, как мне говорили, а то разве бы он
выдержал? И думать нечего!
Я оттащил ее на пятьдесят ярдов от дома и уложил на траву. Тогда,
конечно, все остальные двадцать два претендента на руку миссис Сэмпсон
столпились вокруг с ковшиками воды, готовые спасать ее. Тут прибежал и
мальчишка с льняным семенем.
Я раскутал голову миссис Сэмпсон. Она открыла глаза и говорит:
- Это вы, мистер Пратт?
- Т-с-с, - говорю я. - Не говорите, пока не примете лекарство.
Я обвиваю ее шею рукой и тихонько поднимаю ей голову, а другой рукой
разрываю пакет с льняным семенем; потом со всей возможной осторожностью я
склоняюсь над ней и пускаю несколько семян в наружный уголок ее глаза.
В этот момент галопом прилетает деревенский доктор, фыркает во все
стороны, хватает миссис Сэмпсон за пульс и интересуется, что собственно
значат мои идиотские выходки.
- Видите ли, клистирная трубка, - говорю я, - я не занимаюсь постоянной
врачебной практикой, но тем не менее могу сослаться на авторитет.
Принесли мой пиджак, и я вытащил справочник.
- Посмотрите страницу сто семнадцать, - говорю я. - Удушение от
вдыхания дыма или газа. Льняное семя в наружный угол глаза, не так ли? Я не
сумею сказать, действует ли оно как поглотитель дыма, или побуждает к
действию сложный гастрогиппопотамический нерв, но Херкимер его рекомендует,
а он был первым приглашен к пациентке. Если хотите устроить консилиум, я
ничего не имею против.
Старый доктор берет книгу и рассматривает ее с помощью очков и
пожарного фонаря.
- Послушайте, мистер Пратт, - говорит он, - вы, очевидно, попали не на
ту строчку, когда ставили свой диагноз. Рецепт от удушья гласит: "Вынесите
больного как можно скорее на свежий воздух и положите его на спину,
приподняв голову", а льняное семя - это средство против "пыли и золы,
попавших в глаз", строчкой выше. Но в конце концов...
- Послушайте, - перебивает миссис Сэмпсон, - мне кажется, я могу
высказать свое мнение на этом консилиуме. Так знайте, это льняное семя
принесло мне больше пользы, чем все лекарства в моей жизни.
А потом она поднимает голову, снова опускает ее мне на плечо и говорит:
"Положите мне немножко и в другой глаз, Санди, дорогой".
Так вот, если вам придется завтра или когда-нибудь в другой раз
остановиться в Розе, то вы увидите замечательный новенький ярко-желтый дом,
который украшает собою миссис Пратт, бывшая миссис Сэмпсон. И если вам
придется ступить за его порог, вы увидите на мраморном столе посреди
гостиной "Херкимеров справочник необходимых познаний", заново переплетенный
в красный сафьян и готовый дать совет по любому вопросу, касающемуся
человеческого счастья и мудрости".
----------------------------------------------------------
1) - Речь идет о стихотворениях старинного персидского поэта XI в.
Омара Хайама.
2) - Псевдоним (франц.).
Перевод М. Урнова
Когда мы сгоняли гурт скота с тавром "Треугольник-О" в долине Фрио,
торчащий сук сухого мескита зацепился за мое деревянное стремя, я вывихнул
себе ногу и неделю провалялся в лагере.
На третий день моего вынужденного безделья я выполз к фургону с
провизией и беспомощно растянулся под разговорным обстрелом Джедсона Одома,
лагерного повара Джед был рожден для монологов, но судьба, как всегда,
ошиблась, навязав ему профессию, в которой он большую часть времени был
лишен аудитории.
Таким образом, я был манной небесной в пустыне вынужденного молчания
Джеда.
Своевременно во мне заговорило естественное для больного желание поесть
чего- нибудь такого, что не входило в опись нашего пайка. Меня посетили
видения матушкиного буфета, "что сладостны, как первая любовь, источник
горьких сожалений", и я спросил.
- Джед, ты умеешь печь блинчики?
Джед отложил свой шестизарядный револьвер, которым собирался постучать
антилопью отбивную, и встал надо мною, как мне показалось, в угрожающей
позе. Впечатление его враждебности еще более усилилось, когда он устремил на
меня холодный и подозрительный взгляд своих блестящих голубых глаз.
Но не успел я договорить, - заключил Телемак Хикс, - как мне
показалось, что кто-то отстрелил мое левое ухо из сорокапятикалиберного.
Выяснилось, что по уху меня съездила половая щетка, а за нее держалась
миссис Хикс.
------------------------------------------------------------
1) - Легендарные жители древних Сиракуз, прославившиеся своею дружбой.
Перевод М. Урнова
Я, Сандерсон Пратт, пишущий эти строки, полагаю, что системе
образования в Соединенных Штатах следовало бы находиться в ведении бюро
погоды. В пользу этого я могу привести веские доводы. Ну, скажите, почему бы
наших профессоров не передать метеорологическому департаменту? Их учили
читать, и они легко могли бы пробегать утренние газеты и потом
телеграфировать в главную контору, какой ожидать погоды. Но этот вопрос
интересен и с другой стороны. Сейчас я собираюсь вам рассказать, как погода
снабдила меня и Айдахо Грина светским образованием.
Мы находились и горах Биттер-Рут, за хребтом Монтана, искали золота. В
местечке Уолла-Уолла один бородатый малый, надеясь неизвестно на что, выдал
нам аванс. И вот мы торчали в горах, ковыряя их понемножку и располагая
запасом еды, которого хватило бы на прокорм целой армии на все время мирной
конференции.
В один прекрасный день приезжает из Карлоса почтальон, делает у нас
привал, съедает три банки сливовых консервов и оставляет нам свежую газету.
Эта газета печатала сводки предчувствий погоды, и карта, которую она сдала
горам Биттер-Рут с самого низа колоды, означала: "Тепло и ясно, ветер
западный, слабый".
В тот же день вечером пошел снег и подул сильный восточный ветер. Мы с
Айдахо перенесли свою стоянку повыше, в старую заброшенную хижину, думая,
что это всего-навсего налетела ноябрьская метелица. Но когда на ровных
местах снегу выпало на три фута, непогода разыгралась всерьез, и мы поняли,
что нас занесло. Груду топлива мы натаскали еще до того, как его засыпало,
кормежки у нас должно было хватить на два месяца, так что мы предоставили
стихиям бушевать и злиться, как им заблагорассудится.
Если вы хотите поощрять ремесло человекоубийства, заприте на месяц двух
человек в хижине восемнадцать на двадцать футов. Человеческая натура этого
не выдержит.
Когда упали первые снежные хлопья, мы хохотали над своими остротами да
похваливали бурду, которую извлекали из котелка и называли хлебом. К концу
третьей недели Айдахо опубликовывает такого рода эдикт.
- Я не знаю, какой звук издавало бы кислое молоко, падая с воздушного
шара на дно жестяной кастрюльки, но, мне кажется, это было бы небесной
музыкой по сравнению с бульканьем жиденькой струйки дохлых мыслишек,
истекающих из ваших разговорных органов. Полупрожеванные звуки, которые вы
ежедневно издаете, напоминают мне коровью жвачку с той только разницей, что
корова - особа воспитанная и оставляет свое при себе, а вы нет.
- Мистер Грин, - говорю я, - вы когда-то были моим приятелем, и это
мешает мне сказать вам со всей откровенностью, что если бы мне пришлось
выбирать между вашим обществом и обществом обыкновенной кудлатой, колченогой
дворняжки, то один из обитателей этой хибарки вилял бы сейчас хвостом.
В таком духе мы беседуем несколько дней, а потом и вовсе перестаем
разговаривать. Мы делим кухонные принадлежности, и Айдахо стряпает на одном
конце очага, а я - на другом. Снега навалило по самые окна, и огонь
приходилось поддерживать целый день.
Мы с Айдахо, надо вам доложить, не имели никакого образования, разве
что умели читать да вычислять на грифельной доске "Если у Джона три яблока,
а у Джеймса пять..." Мы никогда не ощущали особой необходимости в
университетском дипломе, так как, болтаясь по свету, приобрели кое-какие
истинные познание и могли ими пользоваться в критических обстоятельствах. Но
загнанные снегом в хижину на Биттер-Рут, мы впервые почувствовали, что если
бы изучали Гомера или греческий язык, дроби и высшие отрасли, знания, у нас
были бы кое-какие запасы для размышлений и дум в одиночестве. Я видел, как
молодчики из восточных колледжей работают в ковбойских лагерях по всему
Западу, и у меня создалось впечатление, что образование было для них меньшей
помехой, чем могло показаться с первого взгляда. Вот, к примеру, на
Снейк-Ривер у Андру Мак-Уильямса верховая лошадь подцепила чесотку, так он
за десять миль погнал тележку за одним из этих чудаков, который величал себя
ботаником. Но лошадь все-таки околела.
Однажды утром Айдахо шарил поленом на небольшой полке, - до нее нельзя
было дотянуться рукой. На пол упали две книги. Я шагнул к ним, но встретился
взглядом с Айдахо. Он заговорил в первый раз за неделю.
- Не обожгите ваших пальчиков, - говорит он. - Вы годитесь в товарищи
только спящей черепахе, но, невзирая, на это, я поступлю с вами по-честному.
И это больше того, что сделали ваши родители, пустив вас по свету с
общительностью гремучей змеи и отзывчивостью мороженой репы. Мы сыграем с
вами до туза, и выигравший выберет себе книгу, а проигравший возьмет
оставшуюся.
Мы сыграли, и Айдахо выиграл. Он взял свою книгу, а я свою. Потом мы
разошлись по разным углам хижины и занялись чтением.
Я никогда так не радовался самородку в десять унций, как обрадовался
этой книге. И Айдахо смотрел на свою, как ребенок на леденец.
Моя книжонка была небольшая, размером пять на шесть дюймов, с
заглавием: "Херкимеров справочник необходимых познаний". Может быть, я
ошибаюсь, но, по- моему, - это величайшая из всех написанных книг. Она
сохранилась у меня до сих пор, и, пользуясь ее сведениями, я кого хочешь
могу обыграть пятьдесят раз в пять минут. Куда до нее Соломону или "Нью-Йорк
трибюн"! Херкимер обоих заткнет за пояс. Этот малый, должно быть, потратил
пятьдесят лет и пропутешествовал миллион миль, чтобы набраться такой
премудрости. Тут тебе и статистика населения всех городов, и способ, как
узнать возраст девушки, и сведения о количестве зубов у верблюда. Тут можно
узнать, какой самый длинный в мире туннель, сколько звезд на небе, через
сколько дней высыпает ветряная оспа, каких размеров должна быть женская шея,
какие права "вето" у губернаторов, даты постройки римских акведуков, сколько
фунтов риса можно купить, если не выпивать три кружки пива в день, среднюю
ежегодную температуру города Огэсты, штат Мен, сколько нужно семян моркови,
чтобы засеять один акр рядовой сеялкой, какие бывают противоядия, количество
волос на голове у блондинки, как сохранять яйца, высоту, всех гор в мире,
даты всех войн и сражений, и как приводить в чувство утопленников и
очумевших от солнечного удара, и сколько гвоздей идет на фунт, и как делать
динамит, поливать цветы и стлать постель, и что предпринять до прихода
доктора - и еще пропасть всяких сведений. Может, Херкимер и не знает
чего-нибудь, но по книжке я этого не заметил.
Я сидел и читал эту книгу четыре часа. В ней были спрессованы все
чудеса просвещения. Я забыл про снег и про наш разлад с Айдахо. Он тихо
сидел на табуретке, и какое-то нежное и загадочное выражение просвечивало
сквозь его рыже-бурую бороду.
- Айдахо, - говорю я, - тебе какая книга. Досталась?
Айдахо, очевидно, тоже забыл старые счеты, потому что ответил умеренным
тоном, без всякой брани и злости,
- Мне-то? - говорит он, - По всей видимости, это Омар Ха-Эм (1).
- Омар X. М., а дальше? - спросил я.
- Ничего дальше. Омар Ха-Эм, и все, - говорит он.
- Врешь, - говорю я, немного задетый тем, что Айдахо хочет втереть мне
очки. - Какой дурак станет подписывать книжку инициалами. Если это Омар X.
М. Спупендайк, или Омар X. М. Мак-Суини, или Омар Х. М. Джонс, так и скажи
по- человечески, а не жуй конец фразы, как теленок подол рубахи, вывешенной
на просушку.
- Я сказал тебе все как есть, Санди, - говорит Айдахо спокойно. - Это
стихотворная книга, автор - Омар Ха-Эм. Сначала я не мог понять, в чем тут,
соль, но покопался и вижу, что жила есть. Я не променял бы эту книгу на пару
красных одеял.
- Ну и читай ее себе на здоровье, - говорю я. - Лично я предпочитаю
беспристрастное изложение фактов, чтобы было над чем поработать мозгам, и,
кажется, такого сорта книжонка мне и досталась.
- Тебе, - говорит Айдахо, - досталась статистика - самая низкопробная
из всех существующих наук. Она отравит твой мозг. Нет, мне приятней система
намеков старикашки Ха-Эм. Он, похоже, что-то вроде агента по продаже вин.
Его дежурный тост: "Все трын-трава". По-видимому, он страдает избытком
желчи, но в таких дозах разбавляет ее спиртом, что самая беспардонная его
брань звучит как "приглашение раздавить бутылочку. Да, это поэзия, - говорит
Айдахо, - и я презираю твою кредитную лавочку, где мудрость меряют на футы и
дюймы. А если понадобится объяснить философическую первопричину тайн
естества, то старикашка Ха-Эм забьет твоего парня по всем статьям - вплоть
до объема груди и средней годовой нормы дождевых осадков.
Вот так и шло у нас с Айдахо. Днем и ночью мы только тем и
развлекались, что изучали наши книги. И, несомненно, снежная буря снабдила
каждого из нас уймой всяких познаний. Если бы в то время, когда снег начал
таять, вы вдруг подошли ко мне испросили: "Сандерсон Пратт, сколько стоит
покрыть квадратный фут крыши железом двадцать на двадцать восемь, ценою
девять долларов пятьдесят центов за ящик?" - я ответил бы вам с такой же
быстротой, с какой свет пробегает по ручке лопаты со скоростью в сто
девяносто две тысячи миль в секунду. Многие могут это сделать? Разбудите-ка
в полночь любого из ваших знакомых и попросите его сразу ответить, сколько
костей в человеческом скелете, не считая зубов, или какой процент голосов
требуется в парламенте штата Небраска, чтобы отменить "вето". Ответит он
вам? Попробуйте и убедитесь.
Какую пользу извлекал Айдахо из своей стихотворной книги, я точно не
знаю. Стоило ему открыть рот, и он уже прославлял своего винного агента, но
меня это мало в чем убеждало:
Этот Омар X. М., судя по тому, что просачивалось из его книжонки через
посредство Айдахо, представлялся мне чем-то вроде собаки, которая смотрит на
жизнь, как на консервную банку, привязанную к ее хвосту. Набегается до
полусмерти, усядется, высунет язык, посмотрит на банку и скажет:
"Ну, раз мы не можем от нее освободиться, пойдем в кабачок на углу и
наполним ее за мой счет".
К тому же он, кажется, был персом. А я ни разу не слышал, чтобы Персия
производила что-нибудь достойное упоминания, кроме турецких ковров и
мальтийских кошек.
В ту весну мы с Айдахо наткнулись на богатую жилу. У нас было правило
распродавать все в два счета и двигаться дальше. Мы сдали нашему подрядчику
золота на восемь тысяч долларов каждый, а потом направились в этот маленький
городок Розу, на реке Салмон, чтобы отдохнуть, поесть по-человечески и
соскоблить наши бороды.
Роза не была приисковым поселком. Она расположилась в долине и
отсутствием шума и распутства напоминала любой городок сельской местности. В
Розе была трехмильная трамвайная линия, и мы с Айдахо целую неделю катались
в одном вагончике, вылезая только на ночь у отеля "Вечерняя заря". Так как
мы и много поездили, и были теперь здорово начитаны, мы вскоре стали вхожи в
лучшее общество Розы, и нас приглашали на самые шикарные и бонтонные вечера.
Вот на одном таком благотворительном вечере-конкурсе на лучшую
мелодекламацию и на большее количество съеденных перепелов, устроенном в
здании муниципалитета в пользу пожарной команды, мы с Айдахо и встретились
впервые с миссис Д. Ормонд Сэмпсон; королевой общества Розы.
Миссис Сэмпсон была вдовой и владетельницей единственного в городе
двухэтажного дома. Он был выкрашен в желтую краску, и, откуда бы на него ни
смотреть, он был виден так же ясно, как остатки желтка в постный день в
бороде ирландца. Двадцать два человека, кроме меня и Айдахо, заявляли
претензии на этот желтый домишко.
Когда ноты и перепелиные кости были выметены из залы, начались танцы.
Двадцать три поклонника галопом подлетели к миссис Сэмпсон и пригласили ее
танцевать. Я отступился от тустепа и попросил разрешения сопровождать ее
домой. Вот здесь-то я и показал себя.
По дороге она говорит:
- Ax, какие сегодня прелестные и яркие звезды, Мистер Пратт!
- При их возможностях, - говорю я, - они выглядят довольно симпатично.
Вот эта, большая, находится от нас на расстоянии шестидесяти шести
миллиардов миль. Потребовалось тридцать шесть лет, чтобы ее свет достиг до
нас. В восемнадцатифутовый телескоп можно увидеть сорок три миллиона звезд,
включая и звезды тринадцатой величины, а если какая-нибудь из этих последних
сейчас закатилась бы, вы продолжали бы видеть ее две тысячи семьсот лет.
- Ой! - говорит миссис Сэмпсон. - А я ничего об этом не знала. Как
жарко... Я вся вспотела от этих танцев.
- Не удивительно, - говорю я, - если принять во внимание, что у вас два
миллиона потовых желез и все они действуют одновременно. Если бы все ваши
потопроводные трубки длиной в четверть дюйма каждая присоединить друг к
другу концами, они вытянулись бы на семь миль.
- Царица небесная! - говорит миссис Сэмпсон. - Можно подумать, что вы
описываете оросительную канаву, мистер Пратт. Откуда у вас все эти ученые
познания?
- Из наблюдений, - говорю я ей. - Странствуя по свету, я не закрываю
глаз.
- Мистер Пратт, - говорит она, - я всегда обожала культуру. Среди
тупоголовых идиотов нашего города так мало образованных людей, что истинное
наслаждение побеседовать с культурным джентльменом. Пожалуйста, заходите ко
мне в гости, когда только вздумается.
Вот каким образом я завоевал расположение хозяйки двухэтажного дома.
Каждый вторник и каждую пятницу, по вечерам, я навещал ее и рассказывал ей о
чудесах вселенной, открытых, классифицированных и воспроизведенных с натуры
Херкимером. Айдахо и другие донжуаны города пользовались каждой минутой
остальных дней недели, предоставленных в их распоряжение.
Мне было невдомек, что Айдахо пытается воздействовать на миссис Сэмпсон
приемами ухаживания старикашки X. М., пока я не узнал об этом как-то
вечером, когда шел обычным своим путем, неся ей корзиночку дикой сливы. Я
встретил миссис Сэмпсон в переулке, ведущем к ее дому. Она сверкала глазами,
а ее шляпа угрожающе накрыла одну бровь.
- Мистер Пратт, - начинает она, - этот мистер Грин, кажется, ваш
приятель?
- Вот уже девять лет, - говорю я.
- Порвите с ним, - говорит она, - он не джентльмен.
- Поймите, сударыня, - говорю я, - он обыкновенный житель гор, которому
присуще хамство и обычные недостатки расточителя и лгуна, но никогда, даже в
самых критических обстоятельствах, у меня не хватало духа отрицать его
джентльменство. Вполне возможно, что своим мануфактурным снаряжением,
наглостью и всей своей экспозицией он противен глазу, но по своему нутру,
сударыня, он так же не склонен к низкопробному преступлению, как и к
тучности. После девяти лет, проведенных в обществе Айдахо, - говорю я, - мне
было бы неприятно порицать его и слышать, как его порицают другие.
- Очень похвально, мистер Пратт, что вы вступаетесь за своего друга, -
говорит миссис Сэмпсон, - но это не меняет того обстоятельства, что он
сделал мне предложение, достаточно оскорбительное, чтобы возмутить
скромность всякой женщины.
- Да не может быть! - говорю я. - Старикашка Айдахо выкинул такую
штуку? Скорее этого можно было ожидать от меня. За ним водится лишь один
грех, и в нем повинна метель. Однажды, когда снег задержал нас в горах, мой
друг стал жертвой фальшивых и непристойных стихов, и, возможно, они
развратили его манеры.
- Вот именно, - говорит миссис Сэмпсон. - С тех пор, как я его знаю, он
не переставая декламирует мне безбожные стихи какой-то особы, которую он
называет Рубай Ате, и если судить по ее стихам, это негодница, каких свет не
видал.
- Значит, Айдахо наткнулся на новую книгу, - говорю я, - автор той, что
у него была, пишет под пот de plume (2) X. М.
- Уж лучше бы он и держался за нее, - говорит миссис Сэмпсон, - какой
бы она ни была. А сегодня он перешел все границы. Сегодня я получаю от него
букет цветов, и к ним приколота записка. Вы, мистер Пратт, вы знаете, что
такое воспитанная женщина, и вы знаете, какое и занимаю положение в обществе
Розы. Допускаете вы на минуту, чтобы я побежала в лес с мужчиной, прихватив
кувшин вина и каравай хлеба, и стала бы петь и скакать с ним под деревьями?
Я выпиваю немного красного за обедом, но не имею привычки таскать его
кувшинами в кусты и тешить там дьявола на такой манер. И уж, конечно, он
принес бы с собой эту книгу стихов, он так и написал. Нет, пусть уж он один
ходит на свои скандальные пикники. Или пусть берет с собой свою Рубай Ате.
Уж она-то не будет брыкаться, разве что ей не понравится, что ой захватит
больше хлеба, чем вина. Ну, мистер Пратт, что вы теперь скажете про вашего
приятеля-джентльмена?
- Видите ли, сударыня, - говорю я, - весьма вероятно, что приглашение
Айдахо было своего рода поэзией и не имело в виду обидеть вас. Возможно, что
оно принадлежало к разряду стихов, называемых фигуральными. Подобные стихи
оскорбляют закон и порядок, но почта их пропускает на том основании, что в
них пишут не то, что думают. Я был бы рад за Айдахо, если бы вы посмотрели
на это сквозь пальцы, - говорю я. - И пусть наши мысли взлетят с низменных
областей поэзии в высшие сферы расчета и факта Наши мысли, - говорю я, -
должны быть созвучны такому чудесному дню. Неправда ли, здесь тепло, но мы
не должны забывать, что на экваторе линия вечного холода находится на высоте
пятнадцати тысяч футов А между сороковым и сорок девятым градусом широты она
находится на высоте от четырех до девяти тысяч футов.
- Ах, мистер Пратт, - говорит миссис Сэмпсон, - какое утешение слышать
от вас чудесные факты после того, как вся изнервничаешься из-за стихов этой
негодной Рубай.
- Сядем на это бревно у дороги, - говорю я, - и забудем о
бесчеловечности и развращенности поэтов. В длинных столбцах удостоверенных
фактов и общепринятых мер и весов - вот где надо искать красоту. Вот мы
сидим на бревне, и в нем, миссис Сэмпсон, - говорю я, - заключена статистика
- более изумительная, чем любая поэма. Кольца на срезе показывают, что
дерево прожило шестьдесят лет. На глубине двух тысяч футов, через три тысячи
лет оно превратилось бы в уголь. Самая глубокая угольная шахта в мире
находится в Киллингворте близ Ньюкастля. Ящик в четыре фута длиной, три фута
шириной и два фута восемь дюймов вышиной вмещает тонну угля. Если порезана
артерия, стяните ее выше раны. В ноге человека тридцать костей. Лондонский
Тауэр сгорел в тысяча восемьсот сорок первом году.
- Продолжайте, мистер Пратт, продолжайте, - говорит миссис Сэмпсон, -
ваши идеи так оригинальны и успокоительны. По моему, нет ничего прелестнее
статистики.
Но только две недели спустя я до конца оценил Херкимера.
Однажды ночью я проснулся от криков: "Пожар!" Я вскочил, оделся и вышел
из отеля полюбоваться зрелищем. Увидев, что горит дом миссис Сэмпсон, я
испустил оглушительный вопль и через две минуты был на месте.
Весь нижний этаж был объят пламенем, и тут же столпилось все мужское,
женское и собачье население Розы и орало, и лаяло, и мешало пожарным. Айдахо
держали шестеро пожарных, а он пытался вырваться из их рук. Они говорили
ему, что весь низ пылает и кто туда войдет, обратно живым не выйдет.
- Где миссис Сэмпсон? - спрашиваю я.
- Ее никто не видел, - говорит один из пожарных. - Она спит наверху. Мы
пытались туда пробраться, но не могли, а лестниц у нашей команды еще нет.
Я выбегаю на место, освещенное пламенем пожара, и вытаскиваю из
внутреннего кармана справочник. Я засмеялся, почувствовав его в своих руках,
- мне кажется, что я немного обалдел от возбуждения.
- Херки, друг, - говорю я ему, перелистывая страницы, - ты никогда не
лгал мне и никогда не оставлял меня в беде. Выручай, дружище, выручай! -
говорю я.
Я сунулся на страницу 117: "Что делать при несчастном случае", -
пробежал пальцем вниз по листу и попал в точку Молодчина Херкимер, он ничего
не забыл!
На странице 117 было написано:
"Удушение от вдыхания дыма или газа. - Нет ничего лучше льняного семени
Вложите несколько семян в наружный угол глаза".
Я сунул справочник обратно в карман я схватил пробегавшего мимо
мальчишку.
- Вот, - говорю я, давая ему деньги, - беги в аптеку и принеси на
доллар льняного семени. Живо, и получишь доллар за работу. - Теперь, - кричу
я, - мы добудем миссис Сэмпсон! - И сбрасываю пиджак и шляпу.
Четверо пожарных и граждан хватают меня,
- Идти в дом - идти на верную смерть, - говорят они. - Пол уже начал
проваливаться.
- Да как же, черт побери! - кричу я и все еще смеюсь, хотя мне не до
смеха. - Как же я вложу льняное семя в глаз, не имея глаза?
Я двинул локтями пожарников по лицу, лягнул одного гражданина и свалил
боковым ударом другого. А затем я ворвался в дом. Если я умру раньше вас, я
напишу вам письмо и сообщу, на много ли хуже в чертовом, пекле, чем было в
стенах этого дома; но пока не делайте выводов. Я прожарился куда больше тех
цыплят, что подают в ресторане по срочным заказам. От дыма и огня я дважды
кидался на пол и чуть-чуть не посрамил Херкимера, но пожарные помогли мне,
пустив небольшую струйку воды, и я добрался до комнаты миссис Сэмпсон. Она
от дыма лишилась чувств, так что я завернул ее в одеяло и взвалил на плечо.
Ну ясно, пол не был так уж поврежден, как мне говорили, а то разве бы он
выдержал? И думать нечего!
Я оттащил ее на пятьдесят ярдов от дома и уложил на траву. Тогда,
конечно, все остальные двадцать два претендента на руку миссис Сэмпсон
столпились вокруг с ковшиками воды, готовые спасать ее. Тут прибежал и
мальчишка с льняным семенем.
Я раскутал голову миссис Сэмпсон. Она открыла глаза и говорит:
- Это вы, мистер Пратт?
- Т-с-с, - говорю я. - Не говорите, пока не примете лекарство.
Я обвиваю ее шею рукой и тихонько поднимаю ей голову, а другой рукой
разрываю пакет с льняным семенем; потом со всей возможной осторожностью я
склоняюсь над ней и пускаю несколько семян в наружный уголок ее глаза.
В этот момент галопом прилетает деревенский доктор, фыркает во все
стороны, хватает миссис Сэмпсон за пульс и интересуется, что собственно
значат мои идиотские выходки.
- Видите ли, клистирная трубка, - говорю я, - я не занимаюсь постоянной
врачебной практикой, но тем не менее могу сослаться на авторитет.
Принесли мой пиджак, и я вытащил справочник.
- Посмотрите страницу сто семнадцать, - говорю я. - Удушение от
вдыхания дыма или газа. Льняное семя в наружный угол глаза, не так ли? Я не
сумею сказать, действует ли оно как поглотитель дыма, или побуждает к
действию сложный гастрогиппопотамический нерв, но Херкимер его рекомендует,
а он был первым приглашен к пациентке. Если хотите устроить консилиум, я
ничего не имею против.
Старый доктор берет книгу и рассматривает ее с помощью очков и
пожарного фонаря.
- Послушайте, мистер Пратт, - говорит он, - вы, очевидно, попали не на
ту строчку, когда ставили свой диагноз. Рецепт от удушья гласит: "Вынесите
больного как можно скорее на свежий воздух и положите его на спину,
приподняв голову", а льняное семя - это средство против "пыли и золы,
попавших в глаз", строчкой выше. Но в конце концов...
- Послушайте, - перебивает миссис Сэмпсон, - мне кажется, я могу
высказать свое мнение на этом консилиуме. Так знайте, это льняное семя
принесло мне больше пользы, чем все лекарства в моей жизни.
А потом она поднимает голову, снова опускает ее мне на плечо и говорит:
"Положите мне немножко и в другой глаз, Санди, дорогой".
Так вот, если вам придется завтра или когда-нибудь в другой раз
остановиться в Розе, то вы увидите замечательный новенький ярко-желтый дом,
который украшает собою миссис Пратт, бывшая миссис Сэмпсон. И если вам
придется ступить за его порог, вы увидите на мраморном столе посреди
гостиной "Херкимеров справочник необходимых познаний", заново переплетенный
в красный сафьян и готовый дать совет по любому вопросу, касающемуся
человеческого счастья и мудрости".
----------------------------------------------------------
1) - Речь идет о стихотворениях старинного персидского поэта XI в.
Омара Хайама.
2) - Псевдоним (франц.).
Перевод М. Урнова
Когда мы сгоняли гурт скота с тавром "Треугольник-О" в долине Фрио,
торчащий сук сухого мескита зацепился за мое деревянное стремя, я вывихнул
себе ногу и неделю провалялся в лагере.
На третий день моего вынужденного безделья я выполз к фургону с
провизией и беспомощно растянулся под разговорным обстрелом Джедсона Одома,
лагерного повара Джед был рожден для монологов, но судьба, как всегда,
ошиблась, навязав ему профессию, в которой он большую часть времени был
лишен аудитории.
Таким образом, я был манной небесной в пустыне вынужденного молчания
Джеда.
Своевременно во мне заговорило естественное для больного желание поесть
чего- нибудь такого, что не входило в опись нашего пайка. Меня посетили
видения матушкиного буфета, "что сладостны, как первая любовь, источник
горьких сожалений", и я спросил.
- Джед, ты умеешь печь блинчики?
Джед отложил свой шестизарядный револьвер, которым собирался постучать
антилопью отбивную, и встал надо мною, как мне показалось, в угрожающей
позе. Впечатление его враждебности еще более усилилось, когда он устремил на
меня холодный и подозрительный взгляд своих блестящих голубых глаз.