Страница:
Вот почему в тюрьме Тереза превратилась в дикого зверька, забилась в угол камеры и никому не доверяла. И когда перед ней появился Лулу Сантос, посланный из Сержипе Эмилиано Гедесом, она отказалась говорить с ним, считая адвоката таким же, как все, и можно ли хоть кому-нибудь доверять в этом мире страданий и подлости? Тогда, когда Терезу после убийства капитана арестовывали – пришлось это делать трем полицейским, капралу и двум солдатам, – взять её было непросто и брали силой. Не так-то просто было и Лулу Сантосу вызволить её из тюрьмы и поместить в монастырь, передав на попечение монахинь, которые надеялись вернуть ей веру в людей. Ведь Тереза под сомнение ставила и намерения Лулу и, едва представился случай, сбежала, не дождавшись обещанных им перемен в её жизни. Адвокат старался не упоминать имени доктора Эмилиано Гедеса, нанявшего Лулу для защиты Терезы.
Только в доме Эмилиано Гедеса (поначалу она и в нём сомневалась) к Терезе стали возвращаться вера в жизнь и доверие к людям. Почему она согласилась уехать с Эмилиано Гедесом, когда он приехал за ней в пансион Габи и, взяв её руку в свою, сказал ей: «Забудь прошлое, для тебя начинается новая жизнь»? Чтобы сбежать от клиентов, которые одолевали её, выстроившись в бесконечную очередь? Если бы только поэтому, то она могла уйти из пансиона Габи еще раньше с Маркосом Лемосом, который каждый день ей предлагал стать его любовницей, оставив это заведение. А доктора Эмилиано Гедеса она видела один-единственный раз, еще когда жила на ферме капитана, тот приехал в гости к Жустиниано, но, услышав теперь его слова, не стала отказываться, а согласилась, почему? Да потому, что из всех мужчин, которых она видела, он был самым привлекательным, нет, красоты Дана у него не было, нет, но была иная, какая? Тереза тогда не знала, но, несмотря на боязнь оказаться еще раз обманутой, поехала с ним и никогда после о том не пожалела, – стараясь забыть прошлое, она начала новую жизнь, как он ей обещал.
Вот так же она вдруг поверила и Ото Эспиньейре: он ведь не обольщал её, как это делал Дан, и весьма красноречиво, суля царство земное, вечную любовь и ласку, глубокую привязанность, не говорил о любви, а просто пригласил её на экскурсию в провинцию, которая могла быть приятной. А раз он предлагал так мало, то Тереза решила согласиться, ведь не может быть разочарований, если никаких иллюзий у неё нет в отношении компаньона по поездке. Приятный в общении молодой врач увозил её из Аракажу и, таким образом, спасал от угроз фабриканта-миллионера, приславшего ей отрезы материи со своих фабрик и драгоценность, хоть и маленькую; Тереза вернула подарки – доктор Эмилиано не желал бы видеть её в объятиях сенатора.
З
И
К
Л
M
H
О
П
Только в доме Эмилиано Гедеса (поначалу она и в нём сомневалась) к Терезе стали возвращаться вера в жизнь и доверие к людям. Почему она согласилась уехать с Эмилиано Гедесом, когда он приехал за ней в пансион Габи и, взяв её руку в свою, сказал ей: «Забудь прошлое, для тебя начинается новая жизнь»? Чтобы сбежать от клиентов, которые одолевали её, выстроившись в бесконечную очередь? Если бы только поэтому, то она могла уйти из пансиона Габи еще раньше с Маркосом Лемосом, который каждый день ей предлагал стать его любовницей, оставив это заведение. А доктора Эмилиано Гедеса она видела один-единственный раз, еще когда жила на ферме капитана, тот приехал в гости к Жустиниано, но, услышав теперь его слова, не стала отказываться, а согласилась, почему? Да потому, что из всех мужчин, которых она видела, он был самым привлекательным, нет, красоты Дана у него не было, нет, но была иная, какая? Тереза тогда не знала, но, несмотря на боязнь оказаться еще раз обманутой, поехала с ним и никогда после о том не пожалела, – стараясь забыть прошлое, она начала новую жизнь, как он ей обещал.
Вот так же она вдруг поверила и Ото Эспиньейре: он ведь не обольщал её, как это делал Дан, и весьма красноречиво, суля царство земное, вечную любовь и ласку, глубокую привязанность, не говорил о любви, а просто пригласил её на экскурсию в провинцию, которая могла быть приятной. А раз он предлагал так мало, то Тереза решила согласиться, ведь не может быть разочарований, если никаких иллюзий у неё нет в отношении компаньона по поездке. Приятный в общении молодой врач увозил её из Аракажу и, таким образом, спасал от угроз фабриканта-миллионера, приславшего ей отрезы материи со своих фабрик и драгоценность, хоть и маленькую; Тереза вернула подарки – доктор Эмилиано не желал бы видеть её в объятиях сенатора.
З
Земли доктора Эмилиано Гедеса были обширными. Прогуливаясь как-то по ним с Терезой, он показал ей старинный особняк, разрушившийся от времени и запущенный от неухода, это чудо архитектуры было выкрашено в голубой цвет. Доктор обратил её внимание на отдельные детали строения, помогая оценить то, что было ей не под силу сделать самостоятельно. Эмилиано Гедес не скрывал её от глаз окружающих, а, казалось, наоборот, старался, чтобы её видели с ним, а его с ней.
Фабрикант (тогда тот не был еще сенатором), приземистый и толстый, засеменил к ним, перейдя улицу, и, поздоровавшись, стал болтать с доктором: он говорил много, был весело настроен и время от времени кидал на Терезу алчные взоры. Доктор вежливо прервал беседу и, хотя фабрикант выказывал желание быть представленным Терезе, поспешил распрощаться, чтобы, не дай Бог, тот не коснулся девушки даже кончиком пальца. Глядя на удаляющегося фабриканта, Эмилиано Гедес сказал неожиданно грубовато:
– Он, как оспа, заставляет гнить всё, к чему прикоснется, и если не убивает, то метит. Черная оспа заразна.
Спасаясь от домогательств ненавистного фабриканта, Тереза приехала в Буким, сопровождая врача, когда другая, настоящая оспа сошла с курсирующего здесь поезда, чтобы уничтожать людей.
И всё же лучше такая, которая заставляет людей гнить и умирать, чем та, что вынуждает жить с человеком за деньги. Быть проституткой – это одно, эта профессия не налагает обязанностей, не требует чувств, не наносит ран, быть любовницей – совсем другое: жить в доме и спать в постели хозяина, выказывать страсть, быть подругой. «Подруга» – слово сладкое, и его значение Тереза постигла, живя с доктором Эмилиано Гедесом, и ни с кем другим, тем более с этим очень ограниченным врачишкой Ото Эспиньейрой. «Ах, Жануарио Жереба, где ты, любимый, друг, любовь, почему ты не едешь за мной, а оставляешь меня гнить и умирать здесь!»
Фабрикант (тогда тот не был еще сенатором), приземистый и толстый, засеменил к ним, перейдя улицу, и, поздоровавшись, стал болтать с доктором: он говорил много, был весело настроен и время от времени кидал на Терезу алчные взоры. Доктор вежливо прервал беседу и, хотя фабрикант выказывал желание быть представленным Терезе, поспешил распрощаться, чтобы, не дай Бог, тот не коснулся девушки даже кончиком пальца. Глядя на удаляющегося фабриканта, Эмилиано Гедес сказал неожиданно грубовато:
– Он, как оспа, заставляет гнить всё, к чему прикоснется, и если не убивает, то метит. Черная оспа заразна.
Спасаясь от домогательств ненавистного фабриканта, Тереза приехала в Буким, сопровождая врача, когда другая, настоящая оспа сошла с курсирующего здесь поезда, чтобы уничтожать людей.
И всё же лучше такая, которая заставляет людей гнить и умирать, чем та, что вынуждает жить с человеком за деньги. Быть проституткой – это одно, эта профессия не налагает обязанностей, не требует чувств, не наносит ран, быть любовницей – совсем другое: жить в доме и спать в постели хозяина, выказывать страсть, быть подругой. «Подруга» – слово сладкое, и его значение Тереза постигла, живя с доктором Эмилиано Гедесом, и ни с кем другим, тем более с этим очень ограниченным врачишкой Ото Эспиньейрой. «Ах, Жануарио Жереба, где ты, любимый, друг, любовь, почему ты не едешь за мной, а оставляешь меня гнить и умирать здесь!»
И
Интимности, настоящей близости, тем более – любви у них не было. Отношения Терезы Батисты с врачом Ото Эспиньейрой были в пределах легкой связи, которая очень скоро прервалась из-за неожиданных событий. Так лучше, подумала Тереза, очутившись одна лицом к лицу со свободно разгуливавшей страшной болезнью: лучше с ней, чем в постели неизвестно зачем и с кем – ни проститутка, ни любовница. Она была не способна свободно и просто отдаваться страсти и получать удовольствие, ей нужно было глубокое чувство, любовь; только по любви она загоралась желанием, пылала, как костер, – такова была Тереза.
И согласилась она на веселое путешествие, дружбу и постель врачишки с кукольным личиком, красивенького и циничного, без сердечной склонности только потому, что очень уж она была подавлена и чувствовала себя потерянной, вернувшись в Аракажу, да сердечной склонности Тереза не испытывала ни к кому после отплытия баркаса «Вентания», увезшего Жануарио Жеребу в порт Баия. Показавшийся ей свободным, как ветер, моряк оказался связанным по рукам и ногам.
Да и приехала Тереза в Буким с врачишкой, чтобы скрыться от преследований фабриканта, не оказаться снова взаперти и битой, ведь она не верила в возможность жить с ним без обязанностей и обязательств. В таком случае уж лучше вернуться в Масейо или Ресиф и жить, как свободная женщина, ведь недостатка в предложениях там не было; хозяйки пансионов, домов терпимости и всяких прочих заведений её вниманием не обходили. От предложений она отказывалась, пытаясь жить на заработок танцовщицы, но в кабаре платили жалкое жалованье, почти символическое, да и пение, и танец лишь прикрывали истинное занятие таких вот танцовщиц кабаре, а то, что они артистки и срывали аплодисменты, только повышало им цену. В Аракажу-то Флори платил большое жалованье, надеясь завоевать её любовь, страдая от страсти. Теперь он платил Рашель Клаус, но на этот раз получал, что желал. В турне хозяева кабаре предлагали Терезе гроши, но, если она желает получать больше, обещали увеличить жалованье за счет щедрых посетителей заведения: звание артистки, имя на рекламе, афишах и в газетах повышают цену женщине, дают успех и хороший сбор. И вот перед Терезой опять встал вопрос: продавать ли себя, свое истерзанное болью и тоской тело?
Почему она думала, что, возможно, будет весело жить с врачишкой, получать удовольствие, ложась с ним в постель, а может, даже желать его? Находя его привлекательным, она вообразила, кто знает, может, его дружба поможет ей забыть того капитана парусника; вырвать из её груди любовь к Жануарио Жеребе, что, как кинжал, торчит в её сердце. Мечтать просто, а осуществлять трудно, Жануарио владел ею целиком; она же была глуха и безразлична ко всем и ко всему. Что только придумала, дурная голова!
Когда в Букиме она легла с врачишкой, когда он взял её холод сковал Терезу. Да, такой холод в постели проститутки позволял ей быть безразличной к происходящему, далекой от совершающегося акта, в котором продаются красота и умение в подобных делах. Но здесь-то, идиотка, чего ждала она? Ждала чувств, которые помогут забыть вкус соли и морского ветра и той груди, что походила на киль корабля.
Тело ее было холодным и безразличным, почти враждебным и закрытым, опять девственница, и потому особенно желанная. Врачишка обезумел от неожиданности, никогда он не видел ничего подобного, никакая девственница с ней не сравнится, можно с ума сойти! Но Терезу в очередной раз мучили всё те же мысли: как могла она надеяться, глупая? «Это ты, Жануарио Жереба, запер моё сердце, грудь и тело!»
И согласилась она на веселое путешествие, дружбу и постель врачишки с кукольным личиком, красивенького и циничного, без сердечной склонности только потому, что очень уж она была подавлена и чувствовала себя потерянной, вернувшись в Аракажу, да сердечной склонности Тереза не испытывала ни к кому после отплытия баркаса «Вентания», увезшего Жануарио Жеребу в порт Баия. Показавшийся ей свободным, как ветер, моряк оказался связанным по рукам и ногам.
Да и приехала Тереза в Буким с врачишкой, чтобы скрыться от преследований фабриканта, не оказаться снова взаперти и битой, ведь она не верила в возможность жить с ним без обязанностей и обязательств. В таком случае уж лучше вернуться в Масейо или Ресиф и жить, как свободная женщина, ведь недостатка в предложениях там не было; хозяйки пансионов, домов терпимости и всяких прочих заведений её вниманием не обходили. От предложений она отказывалась, пытаясь жить на заработок танцовщицы, но в кабаре платили жалкое жалованье, почти символическое, да и пение, и танец лишь прикрывали истинное занятие таких вот танцовщиц кабаре, а то, что они артистки и срывали аплодисменты, только повышало им цену. В Аракажу-то Флори платил большое жалованье, надеясь завоевать её любовь, страдая от страсти. Теперь он платил Рашель Клаус, но на этот раз получал, что желал. В турне хозяева кабаре предлагали Терезе гроши, но, если она желает получать больше, обещали увеличить жалованье за счет щедрых посетителей заведения: звание артистки, имя на рекламе, афишах и в газетах повышают цену женщине, дают успех и хороший сбор. И вот перед Терезой опять встал вопрос: продавать ли себя, свое истерзанное болью и тоской тело?
Почему она думала, что, возможно, будет весело жить с врачишкой, получать удовольствие, ложась с ним в постель, а может, даже желать его? Находя его привлекательным, она вообразила, кто знает, может, его дружба поможет ей забыть того капитана парусника; вырвать из её груди любовь к Жануарио Жеребе, что, как кинжал, торчит в её сердце. Мечтать просто, а осуществлять трудно, Жануарио владел ею целиком; она же была глуха и безразлична ко всем и ко всему. Что только придумала, дурная голова!
Когда в Букиме она легла с врачишкой, когда он взял её холод сковал Терезу. Да, такой холод в постели проститутки позволял ей быть безразличной к происходящему, далекой от совершающегося акта, в котором продаются красота и умение в подобных делах. Но здесь-то, идиотка, чего ждала она? Ждала чувств, которые помогут забыть вкус соли и морского ветра и той груди, что походила на киль корабля.
Тело ее было холодным и безразличным, почти враждебным и закрытым, опять девственница, и потому особенно желанная. Врачишка обезумел от неожиданности, никогда он не видел ничего подобного, никакая девственница с ней не сравнится, можно с ума сойти! Но Терезу в очередной раз мучили всё те же мысли: как могла она надеяться, глупая? «Это ты, Жануарио Жереба, запер моё сердце, грудь и тело!»
К
Как могла выносить Тереза Батиста такую вот неистовую, всевозрастающую страсть врачишки, который желал её и днем и ночью, думая что и она испытывает те же самые чувства. Ведь таким же был капитан, в его руках она была рабой, её чувства его не волновали. К тому же в Букиме врач располагал своим временем как хотел, а потому ночь его длилась до полудня, и он не замечал безразличия Терезы, он-то получал удовольствие и считал его взаимным. Нет, для Терезы это была тяжкая обязанность.
Но как сказать ему, что она уезжает, что ничто и никто её здесь не держит, что она устала, не может больше играть, на такое способна проститутка, но не подруга и любовница? Как сказать ему всё это, если она согласилась с ним ехать, ведь он был с ней вежлив, нежен и даже стал менее циничным и самовлюбленным? Как оставить его здесь одного, в городке, где нечем заполнить время? Однако она должна это сделать, всё это ей больше не под силу, как и надетая маска, под которой она задыхается.
И длилось все это четверо суток – как раз то время, в течение которого зараженное оспой тело покрывается гнойными пузырьками в обреченном на смерть городе.
Но как сказать ему, что она уезжает, что ничто и никто её здесь не держит, что она устала, не может больше играть, на такое способна проститутка, но не подруга и любовница? Как сказать ему всё это, если она согласилась с ним ехать, ведь он был с ней вежлив, нежен и даже стал менее циничным и самовлюбленным? Как оставить его здесь одного, в городке, где нечем заполнить время? Однако она должна это сделать, всё это ей больше не под силу, как и надетая маска, под которой она задыхается.
И длилось все это четверо суток – как раз то время, в течение которого зараженное оспой тело покрывается гнойными пузырьками в обреченном на смерть городе.
Л
«Любовь, я жду тебя!» – зазывают прохожего написанные черной краской буквы на двери плохонького погребка, в котором даже нет электрического освещения. Здесь горит коптящая керосиновая лампа. Несколько человек пьют кашасу, жуют табак, компанию им составляют очень похожие на бабушку и внучку старая Грегория и худющая, бледная, почти зеленая, девочка по прозвищу Козочка. Обе они ждут клиентов в надежде хоть что-то заработать, сколько бы ни было, это ведь так редко случается.
Входит Закариас, здоровенный детина, арендатор с фазенды полковника Симона Ламего, он облокачивается на стойку, свет лампы освещает его лицо. Миссу, хозяин заведения, в немом испуге поднимает брови.
– Чистой!
Миссу выливает кашасу по мерке, указанной арендатором, тот с любопытством посматривает на жмущуюся к стене девочку: целый месяц он постился, не было денег. Вытирает рот тыльной стороной руки, перед тем как опрокинуть стакан со спиртным. Миссу переводит взгляд с лица посетителя на его руки. Закариас поднимает толстый стакан, открывает рот, гнойные пузырьки вокруг его губ становятся выпуклее. Миссу хорошо знает оспу, он сам болел и выжил, но кожа его лица и тела изрыта этой страшной болезнью. Закариас опрокидывает стакан, ставит его на прилавок, сплевывает на глинобитный пол, расплачивается и снова оглядывает девочку. Миссу берет монеты и говорит:
– А знаешь ли, друг, что у тебя оспа?
– Оспа? Да нет, это прыщи.
Старая Грегория подходит к арендатору в надежде: если вдруг девочка не подойдет, может, приглянется она, ведь ей-то добыть клиента с каждым днем всё труднее и труднее. Услышав слова Миссу, она внимательно всматривается в лицо парня, ей эта болезнь тоже знакома: пережила не одну эпидемию оспы, и почему не заразилась, неизвестно, да, это оспа, и черная. Она быстро отходит, хватает за руку Козочку и тащит её к двери.
– Эй, куда вы?! Подождите, – кричит Закариас.
В черноте вечера женщины скрываются. Закариас обращается к другим посетителям, что молча жуют табак, уставившись в пол.
– Это же прыщи, простые прыщи.
– А я считаю, что оспа, – настаивает Миссу. – И лучше бы вам идти к доктору, пока не поздно.
Закариас обводит взглядом тесное помещение, сидящие молчат, он смотрит на свои руки, вздрагивает и выходит на улицу. Где-то впереди маячит фигура старой Грегории, которая тащит Козочку, а та сопротивляется, не понимая, почему же старуха не дает ей заработать немного денег, хоть это и очень трудно. Зловоние болота, грязная земля, огромное звездное небо, и пришибленный страхом Закариас пускается в сторону города.
Входит Закариас, здоровенный детина, арендатор с фазенды полковника Симона Ламего, он облокачивается на стойку, свет лампы освещает его лицо. Миссу, хозяин заведения, в немом испуге поднимает брови.
– Чистой!
Миссу выливает кашасу по мерке, указанной арендатором, тот с любопытством посматривает на жмущуюся к стене девочку: целый месяц он постился, не было денег. Вытирает рот тыльной стороной руки, перед тем как опрокинуть стакан со спиртным. Миссу переводит взгляд с лица посетителя на его руки. Закариас поднимает толстый стакан, открывает рот, гнойные пузырьки вокруг его губ становятся выпуклее. Миссу хорошо знает оспу, он сам болел и выжил, но кожа его лица и тела изрыта этой страшной болезнью. Закариас опрокидывает стакан, ставит его на прилавок, сплевывает на глинобитный пол, расплачивается и снова оглядывает девочку. Миссу берет монеты и говорит:
– А знаешь ли, друг, что у тебя оспа?
– Оспа? Да нет, это прыщи.
Старая Грегория подходит к арендатору в надежде: если вдруг девочка не подойдет, может, приглянется она, ведь ей-то добыть клиента с каждым днем всё труднее и труднее. Услышав слова Миссу, она внимательно всматривается в лицо парня, ей эта болезнь тоже знакома: пережила не одну эпидемию оспы, и почему не заразилась, неизвестно, да, это оспа, и черная. Она быстро отходит, хватает за руку Козочку и тащит её к двери.
– Эй, куда вы?! Подождите, – кричит Закариас.
В черноте вечера женщины скрываются. Закариас обращается к другим посетителям, что молча жуют табак, уставившись в пол.
– Это же прыщи, простые прыщи.
– А я считаю, что оспа, – настаивает Миссу. – И лучше бы вам идти к доктору, пока не поздно.
Закариас обводит взглядом тесное помещение, сидящие молчат, он смотрит на свои руки, вздрагивает и выходит на улицу. Где-то впереди маячит фигура старой Грегории, которая тащит Козочку, а та сопротивляется, не понимая, почему же старуха не дает ей заработать немного денег, хоть это и очень трудно. Зловоние болота, грязная земля, огромное звездное небо, и пришибленный страхом Закариас пускается в сторону города.
M
Может, всё-таки закон издается, чтобы его выполняли? Закон, распорядок, часы работы? Часы работы пункта здравоохранения написаны на самом видном месте – на входной двери: с девяти утра до полудня и с двух до пяти вечера. Но одно дело написать, а другое – выполнять. Так вот, ни Масимиано, ни Жураси не любят, чтобы их отрывали: его – от изучения и заполнения карточек лотереи, её – от сочинения ежедневных трогательных писем жениху – священное время. Что же касается самого врача, то он и вовсе не придерживается никакого расписания, появляясь на пункте, когда ему взбредет в голову, утром или вечером, но всегда на короткое время и второпях; в случаях же срочной необходимости достаточно медсестре или сторожу перейти улицу – квартира врача находится на противоположной стороне, – и можно позвать его, вытащив, как правило, из постели, где он если не забавляется с Терезой, то спит мёртвым сном, забыв обо всём на свете, даже о своих честолюбивых мечтах и политике, проекте организовать избирательный округ в муниципалитете.
Закариас, устав хлопать в ладоши и кричать: «Эй, есть кто в доме!», колотит в дверь кулаками. Аптекарь Тезоура отсутствует – уехал в Аракажу, доктор Эвалдо – у больного, на пункте здравоохранения лишь один молодой врач. Закариас, охваченный страхом, грозит выломать дверь. Из-за угла появляется какой-то человек, убыстряет шаг, подходит к арендатору.
– Что вам нужно?
– Вы здесь работаете?
– Работаю, а что?
– Где доктор?
– Что вам надо от доктора?
– Хочу, чтобы меня принял.
– Это сейчас? Вы с ума сошли? Или читать не умеете? Вот смотрите расписание, здесь с…
– Ваша милость думает, что у болезни есть расписание? – хрипло выкрикивает Закариас и поднимает к глазам Масимиано (это был он) свои руки. – Смотрите. Я думал, это прыщи, а это, похоже, оспа, к тому же черная.
Инстинктивно Маси отступает, ему тоже кое-что известно об оспе, и он узнает её. Тяжелый аластрим, или черная оспа. Сейчас десять вечера, городок спит, молодой врач, должно быть, в постели с красоткой, привезенной из Аракажу, этой потрясающей кабоклиньей, от которой не отказался бы и сам Масимиано. Стоит ли будить доктора, чтобы получить нахлобучку? Вытаскивать его из-под теплого одеяла, а может, и с Терезы? Кому нравится, когда его прерывают в самый ответственный момент? Маси колеблется. А что, если это действительно черная оспа? Он снова вглядывается в лицо арендатора, да, гнойные пузырьки, коричневые, темно-фиолетовые, типичные для смертельной оспы. Масимиано вот уже восемнадцать лет работает в департаменте здравоохранения, перебывал во многих пунктах провинции и кое-что усвоил.
– Ладно, кум, дом доктора тут поблизости.
На хлопки Масимиано откликается женщина, её зовут Тереза Батиста, как узнал он и запомнил её имя.
– Это я, дона, Масимиано. Скажите доктору, что здесь на пункте больной оспой. Черной оспой.
Закариас, устав хлопать в ладоши и кричать: «Эй, есть кто в доме!», колотит в дверь кулаками. Аптекарь Тезоура отсутствует – уехал в Аракажу, доктор Эвалдо – у больного, на пункте здравоохранения лишь один молодой врач. Закариас, охваченный страхом, грозит выломать дверь. Из-за угла появляется какой-то человек, убыстряет шаг, подходит к арендатору.
– Что вам нужно?
– Вы здесь работаете?
– Работаю, а что?
– Где доктор?
– Что вам надо от доктора?
– Хочу, чтобы меня принял.
– Это сейчас? Вы с ума сошли? Или читать не умеете? Вот смотрите расписание, здесь с…
– Ваша милость думает, что у болезни есть расписание? – хрипло выкрикивает Закариас и поднимает к глазам Масимиано (это был он) свои руки. – Смотрите. Я думал, это прыщи, а это, похоже, оспа, к тому же черная.
Инстинктивно Маси отступает, ему тоже кое-что известно об оспе, и он узнает её. Тяжелый аластрим, или черная оспа. Сейчас десять вечера, городок спит, молодой врач, должно быть, в постели с красоткой, привезенной из Аракажу, этой потрясающей кабоклиньей, от которой не отказался бы и сам Масимиано. Стоит ли будить доктора, чтобы получить нахлобучку? Вытаскивать его из-под теплого одеяла, а может, и с Терезы? Кому нравится, когда его прерывают в самый ответственный момент? Маси колеблется. А что, если это действительно черная оспа? Он снова вглядывается в лицо арендатора, да, гнойные пузырьки, коричневые, темно-фиолетовые, типичные для смертельной оспы. Масимиано вот уже восемнадцать лет работает в департаменте здравоохранения, перебывал во многих пунктах провинции и кое-что усвоил.
– Ладно, кум, дом доктора тут поблизости.
На хлопки Масимиано откликается женщина, её зовут Тереза Батиста, как узнал он и запомнил её имя.
– Это я, дона, Масимиано. Скажите доктору, что здесь на пункте больной оспой. Черной оспой.
H
Н-да, медицина постигается на практике, как верно утверждал профессор Элено Маркес, читая лекции на медицинском факультете об эпидемиях в сертане. Глубокая ночь, пункт здравоохранения в Букиме, холодный пот прошибает доктора Ото Эспиньейру, он совсем недавно получил диплом и теперь на практике пытается постичь то, чего не постиг, изучая теорию, а на практике это много труднее, отвратительнее и страшнее. По всей вероятности, речь идет об оспе самой тяжелой формы, черной, как зовут её в народе, и, чтобы узнать это, нет нужды шесть лет учиться, достаточно взглянуть на лицо Закариаса с вытаращенными глазами и услышать его перепуганный голос:
– Скажите, доктор, это черная?
Что это, единичный случай или эпидемия? Врачишка закуривает сигарету, сколько он их закурил и бросил с той самой минуты, как Тереза передала ему это неожиданное известие? На полу куча окурков. Какого дьявола он согласился ехать в Буким?! Как разумно говорил Бруно, коллега по службе, человек опытный: нет такого соблазна, который вытащил бы его из Аракажу, провинция – это скопище болезней, там тоскливо жить и просто умереть, сеу Ото. Тоску-то он победил, привезя сюда Терезу, но как победить оспу? Он бросает сигарету на пол, давит её ногой. Протирает руки спиртом еще и еще раз.
С улицы доносится звук шаркающих ног, дрожащая рука берется за дверную ручку, в помещение пункта входит, прихрамывая, доктор Эвалдо Маскареньяс, у него в руках чемоданчик, видавший виды, потертый, подслеповатыми глазами он оглядывает комнату, отыскивая молодого врача.
– Я увидел свет, дорогой коллега, и зашёл сказать, что Рожерио, Рожерио Калдас, наш префект, при смерти. Хуже всего, что это не единственный случай. Лусию знаете? Жену ризничего, не любовницу, ту зовут Тука. Так вот, Лусия тоже в плохом состоянии, это вспышка оспы, дай-то Бог, чтобы не эпидемия. Но вы, дорогой коллега, как видно, уже информированы, раз вы здесь в этот час и, верно, собираетесь принять необходимые меры. Прежде всего нужна вакцинация всего населения.
Всего населения, сколько же это человек? Три, четыре, пять тысяч, считая городок и плантации? Сколько на пункте вакцины? Где она хранится? Он, доктор Ото Эспиньейра, ни разу этим не поинтересовался, не подумал о столь драгоценном запасе. Даже если и есть хоть какой-то запас вакцины, то кто этим будет заниматься? Ото закуривает новую сигарету и отирает пот со лба. Ну и свинская жизнь в этом Букиме, а ведь он, Ото, мог бы находиться в Аракажу всё с той же Терезой или какой другой, так он здесь, где объявилась оспа, и умирает от страха. Если оспа не убивает, то уродует лицо, оставляя оспины. Он тут же живо представил себе лицо, изрытое оспинами, свое кукольное, но привлекательное лицо, оно неузнаваемо, о Боже! Или он умрёт, сгнив от гноя.
Доктор Эвалдо Маскареньяс проходит в глубь помещения, останавливается возле Закариаса, вглядывается в его лицо. Неужели это санитар пункта Масимиано? Нет, это неизвестный ему человек, лицо его в пятнах, доктор вглядывается пристальнее, да это не пятна, это гнойники, оспа.
– Тоже схватил проклятую. Да, дорогой коллега, это эпидемия; мы видим её начало, но никому не известно, кто останется жив и увидит её конец. Я уже пережил три эпидемии, но от этой, может, и не спасусь. Да и кто спасется?
Ото Эспиньейра бросает на пол очередной окурок, хочет что-то сказать, но не находит слов. Закариас спрашивает:
– Что же мне делать, доктор? Я не хочу умирать, почему я должен умереть?
Наконец появляется вызванная доктором медсестра Жураси, она мирно спала, видела во сне своего жениха, когда Маси поднял весь дом, где она снимала комнату с пансионом, на ноги. В голосе сестры звучали нотки досады и раздражения.
– Вы послали за мной в такой час, доктор, почему? Какой-то сумасшедший, видно, днём выспался. Что за срочность?
Ото Эспиньейра не отвечает, слышится только хриплый голос Закариаса:
– Ради Бога, спасите меня, доктор, не дайте умереть. – И тут же обращается к доктору Эвалдо, известному во всей округе.
Медсестра – человек деликатный, она видит лицо Закариаса в маленьких язвах и больше не спрашивает, почему её подняли с постели.
– Это эпидемия, дорогой коллега, эпидемия оспы.
Леча больных, ободряя умирающих, помогая при погребениях, ухитрившись спасти несколько человек от смерти, доктор Эвалдо пережил три эпидемии. Переживет ли четвертую? «Доктору Эвалдо не так страшно умирать, он ведь преклонного возраста, старик, – размышляет Ото Эспиньейра, – но я, Ото, только начинаю жить». Однако полуслепая и полуглухая развалина, как злословит аптекарь, доктор Эвалдо любит жизнь и собирается бороться за неё жалкими средствами провинциального медика. Из присутствующих здесь только он и Закариас думают, как бы спастись от болезни. У медсестры Жураси начались позывы к рвоте, Маси дас Неграс пытается вспомнить, когда он делал себе прививку в последний раз, похоже, лет десять назад, она уже, должно быть, неэффективна. Доктор Ото закуривает и гасит сигареты одну за другой.
В дверях появляется чья-то фигура.
– Доктор Эвалдо здесь?
– Кто это?
– Я Витал, внук доны Ауриньи, доктор. Моя бабушка умерла, я вас всюду искал и вот пришел сюда. Надо засвидетельствовать смерть.
– Сердце?
– Может быть. Её всю обсыпало сыпью, потом поднялась температура, мы даже не успели вас позвать, как она умерла.
– Сыпь? – Доктор Эвалдо стал выяснять подробности. Уверенность, что это эпидемия, крепла.
– На лице, на руках, доктор, а в общем, по всему телу, она чесалась, потом поднялась температура, и она умерла, градусник мы брали у соседа, на нем было больше сорока.
Старый врач обратился к молодому коллеге:
– Вам, дорогой коллега, надо пойти со мной. Если это еще один случай оспы, то мы установим, что это эпидемия, и зарегистрируем первый смертельный исход.
В руке Ото новая сигарета… Лоб в поту. Не произнося ни слова, доктор Ото кивком головы дает согласие. Что делать? Надо идти! Медсестра Жураси тоже намерена сопровождать их, никакая сила не удержит её здесь, в этом помещении, куда уже проникла зараза – этот человек, с осыпанным оспой лицом! Если она, Жураси, умрет от оспы, повинен в том будет директор департамента здравоохранения штата; и все о том узнают, ведь это он преследовал её по политическим мотивам, он отправил в ссылку в Буким! Он знал, что она в оппозиции к руководству департамента и девственница, а его превосходительство не выносит ни того, ни другого.
Прежде чем уйти, доктор Эвалдо советует Маси дать больному раствор марганцовки для протирания тела и аспирин для понижения жара.
– Что же касается тебя, парень, отправляйся-ка домой с раствором марганцовки, обложись банановыми листьями, избегай попадания света в глаза, лежи и жди.
– Чего ждать, доктор?
– Божьей милости или смерти, чего же еще?
– Скажите, доктор, это черная?
Что это, единичный случай или эпидемия? Врачишка закуривает сигарету, сколько он их закурил и бросил с той самой минуты, как Тереза передала ему это неожиданное известие? На полу куча окурков. Какого дьявола он согласился ехать в Буким?! Как разумно говорил Бруно, коллега по службе, человек опытный: нет такого соблазна, который вытащил бы его из Аракажу, провинция – это скопище болезней, там тоскливо жить и просто умереть, сеу Ото. Тоску-то он победил, привезя сюда Терезу, но как победить оспу? Он бросает сигарету на пол, давит её ногой. Протирает руки спиртом еще и еще раз.
С улицы доносится звук шаркающих ног, дрожащая рука берется за дверную ручку, в помещение пункта входит, прихрамывая, доктор Эвалдо Маскареньяс, у него в руках чемоданчик, видавший виды, потертый, подслеповатыми глазами он оглядывает комнату, отыскивая молодого врача.
– Я увидел свет, дорогой коллега, и зашёл сказать, что Рожерио, Рожерио Калдас, наш префект, при смерти. Хуже всего, что это не единственный случай. Лусию знаете? Жену ризничего, не любовницу, ту зовут Тука. Так вот, Лусия тоже в плохом состоянии, это вспышка оспы, дай-то Бог, чтобы не эпидемия. Но вы, дорогой коллега, как видно, уже информированы, раз вы здесь в этот час и, верно, собираетесь принять необходимые меры. Прежде всего нужна вакцинация всего населения.
Всего населения, сколько же это человек? Три, четыре, пять тысяч, считая городок и плантации? Сколько на пункте вакцины? Где она хранится? Он, доктор Ото Эспиньейра, ни разу этим не поинтересовался, не подумал о столь драгоценном запасе. Даже если и есть хоть какой-то запас вакцины, то кто этим будет заниматься? Ото закуривает новую сигарету и отирает пот со лба. Ну и свинская жизнь в этом Букиме, а ведь он, Ото, мог бы находиться в Аракажу всё с той же Терезой или какой другой, так он здесь, где объявилась оспа, и умирает от страха. Если оспа не убивает, то уродует лицо, оставляя оспины. Он тут же живо представил себе лицо, изрытое оспинами, свое кукольное, но привлекательное лицо, оно неузнаваемо, о Боже! Или он умрёт, сгнив от гноя.
Доктор Эвалдо Маскареньяс проходит в глубь помещения, останавливается возле Закариаса, вглядывается в его лицо. Неужели это санитар пункта Масимиано? Нет, это неизвестный ему человек, лицо его в пятнах, доктор вглядывается пристальнее, да это не пятна, это гнойники, оспа.
– Тоже схватил проклятую. Да, дорогой коллега, это эпидемия; мы видим её начало, но никому не известно, кто останется жив и увидит её конец. Я уже пережил три эпидемии, но от этой, может, и не спасусь. Да и кто спасется?
Ото Эспиньейра бросает на пол очередной окурок, хочет что-то сказать, но не находит слов. Закариас спрашивает:
– Что же мне делать, доктор? Я не хочу умирать, почему я должен умереть?
Наконец появляется вызванная доктором медсестра Жураси, она мирно спала, видела во сне своего жениха, когда Маси поднял весь дом, где она снимала комнату с пансионом, на ноги. В голосе сестры звучали нотки досады и раздражения.
– Вы послали за мной в такой час, доктор, почему? Какой-то сумасшедший, видно, днём выспался. Что за срочность?
Ото Эспиньейра не отвечает, слышится только хриплый голос Закариаса:
– Ради Бога, спасите меня, доктор, не дайте умереть. – И тут же обращается к доктору Эвалдо, известному во всей округе.
Медсестра – человек деликатный, она видит лицо Закариаса в маленьких язвах и больше не спрашивает, почему её подняли с постели.
– Это эпидемия, дорогой коллега, эпидемия оспы.
Леча больных, ободряя умирающих, помогая при погребениях, ухитрившись спасти несколько человек от смерти, доктор Эвалдо пережил три эпидемии. Переживет ли четвертую? «Доктору Эвалдо не так страшно умирать, он ведь преклонного возраста, старик, – размышляет Ото Эспиньейра, – но я, Ото, только начинаю жить». Однако полуслепая и полуглухая развалина, как злословит аптекарь, доктор Эвалдо любит жизнь и собирается бороться за неё жалкими средствами провинциального медика. Из присутствующих здесь только он и Закариас думают, как бы спастись от болезни. У медсестры Жураси начались позывы к рвоте, Маси дас Неграс пытается вспомнить, когда он делал себе прививку в последний раз, похоже, лет десять назад, она уже, должно быть, неэффективна. Доктор Ото закуривает и гасит сигареты одну за другой.
В дверях появляется чья-то фигура.
– Доктор Эвалдо здесь?
– Кто это?
– Я Витал, внук доны Ауриньи, доктор. Моя бабушка умерла, я вас всюду искал и вот пришел сюда. Надо засвидетельствовать смерть.
– Сердце?
– Может быть. Её всю обсыпало сыпью, потом поднялась температура, мы даже не успели вас позвать, как она умерла.
– Сыпь? – Доктор Эвалдо стал выяснять подробности. Уверенность, что это эпидемия, крепла.
– На лице, на руках, доктор, а в общем, по всему телу, она чесалась, потом поднялась температура, и она умерла, градусник мы брали у соседа, на нем было больше сорока.
Старый врач обратился к молодому коллеге:
– Вам, дорогой коллега, надо пойти со мной. Если это еще один случай оспы, то мы установим, что это эпидемия, и зарегистрируем первый смертельный исход.
В руке Ото новая сигарета… Лоб в поту. Не произнося ни слова, доктор Ото кивком головы дает согласие. Что делать? Надо идти! Медсестра Жураси тоже намерена сопровождать их, никакая сила не удержит её здесь, в этом помещении, куда уже проникла зараза – этот человек, с осыпанным оспой лицом! Если она, Жураси, умрет от оспы, повинен в том будет директор департамента здравоохранения штата; и все о том узнают, ведь это он преследовал её по политическим мотивам, он отправил в ссылку в Буким! Он знал, что она в оппозиции к руководству департамента и девственница, а его превосходительство не выносит ни того, ни другого.
Прежде чем уйти, доктор Эвалдо советует Маси дать больному раствор марганцовки для протирания тела и аспирин для понижения жара.
– Что же касается тебя, парень, отправляйся-ка домой с раствором марганцовки, обложись банановыми листьями, избегай попадания света в глаза, лежи и жди.
– Чего ждать, доктор?
– Божьей милости или смерти, чего же еще?
О
Она, Ауринья Пинто, лежит на столе в комнате, из которой вынесена вся мебель, где нет никого, даже родственников, и спит под глухой плач седой женщины. Сон последний и вечный принесла ей черная оспа.
Молча смотрят на труп старухи доктор Эвалдо, Ото Эспиньейра и медсестра Жураси.
– Умерла от оспы, это эпидемия, – заключает шепотом доктор Эвалдо, и тут, дрожа, он закрывает глаза, чтобы не видеть этого ужаса – ни опыт, ни возраст тут помочь не могут.
И хотя душа Ауриньи Пинто отлетела, болезнь в её уже мертвом теле продолжается: пузырьки вырастают в волдыри, волдыри в гноящиеся язвы, кожа лопается, течет черный зловонный гной. Мерзкая оспа не оставляет в покое человеческий труп.
Медсестру Жураси опять начинает рвать, прямо тут, в комнате.
Молча смотрят на труп старухи доктор Эвалдо, Ото Эспиньейра и медсестра Жураси.
– Умерла от оспы, это эпидемия, – заключает шепотом доктор Эвалдо, и тут, дрожа, он закрывает глаза, чтобы не видеть этого ужаса – ни опыт, ни возраст тут помочь не могут.
И хотя душа Ауриньи Пинто отлетела, болезнь в её уже мертвом теле продолжается: пузырьки вырастают в волдыри, волдыри в гноящиеся язвы, кожа лопается, течет черный зловонный гной. Мерзкая оспа не оставляет в покое человеческий труп.
Медсестру Жураси опять начинает рвать, прямо тут, в комнате.
П
Почему, почему, сеу Масимиано Силва дас Неграс, за всё то время, что я здесь, на пункте здравоохранения, работаю главным врачом, я в глаза не видел спасительной вакцины, где она лежит, где столь тщательно хранится? Почему мне не пришло в голову найти её раньше? Но, когда я соглашался занять этот пост, мне гарантировали, что в Букиме хороший климат, идеальные условия для работы и отдыха, здравоохранение налажено, всё в порядке, клялись, Буким – райский сад, эдем в сертане, а мрачный призрак былых времен, страшная, смертельная черная оспа уничтожена прогрессом, ликвидирована, и не только она, покончено с любыми эпидемиями, да здравствует наше родное правительство! Выходит, меня обманули, ах, как же меня обманули! Где вакцина, сеу Маси? Нам нужно немедленно начать вакцинацию, пока еще есть время и есть живые люди.
Ах, как же вас обвели, мой врачишка, вокруг пальца эти ваши начальники, наслаждающиеся в Аракажу жизнью, вас, такого красивого жеребца, протежируемого губернатором, обещавшим после недолгого заточения в Букиме, этом раю, пупе земли, перевести в другое место с повышением по службе, но если вдруг здесь, в Букиме, объявилась оспа, припомните, сеньор, будьте мужчиной, те знания, что получили вы на медицинском факультете. Что же касается вакцины, то остатки присланной сюда последний раз партии хранятся в шкафу с лекарствами, в котором почти ничего нет, ключ у Жураси – этой глупой высокомерной зазнайки с кислым лицом, которая готова писать жалобу на любого, кто посягнет на её девственность. Больше года назад здесь побывала группа вакцинаторов-добровольцев, состоявшая из девушек-студенток, возглавлявшаяся, мой врачишка, красивой женщиной. Так вот, я помогал этим прибывшим студенткам убедить местных жителей в необходимости вакцинации, но эти невежды ничего не хотели слушать. Ни разъяснения, ни угрозы не помогали, они боялись заболеть оспой при вакцинации и даже убегали в лес и там прятались. Бросая непослушных, девушки-студентки оставшееся время каникул проводили, разъезжая по провинции за счет отпущенных средств на здравоохранение. Вакцину уже несколько месяцев не присылают, но обещать обещают, обещания – это тоже труд для отцов здравоохранения Аракажу, они заняты заботами о самих себе, а народ здешний убивайся на работе как знаешь, – вот так-то, врачишка, вы со своей красоткой, а истеричная Жураси со своим беспокойством о женихе. Так вот, ключ у этой ведьмы, доктор.
Ах, как же вас обвели, мой врачишка, вокруг пальца эти ваши начальники, наслаждающиеся в Аракажу жизнью, вас, такого красивого жеребца, протежируемого губернатором, обещавшим после недолгого заточения в Букиме, этом раю, пупе земли, перевести в другое место с повышением по службе, но если вдруг здесь, в Букиме, объявилась оспа, припомните, сеньор, будьте мужчиной, те знания, что получили вы на медицинском факультете. Что же касается вакцины, то остатки присланной сюда последний раз партии хранятся в шкафу с лекарствами, в котором почти ничего нет, ключ у Жураси – этой глупой высокомерной зазнайки с кислым лицом, которая готова писать жалобу на любого, кто посягнет на её девственность. Больше года назад здесь побывала группа вакцинаторов-добровольцев, состоявшая из девушек-студенток, возглавлявшаяся, мой врачишка, красивой женщиной. Так вот, я помогал этим прибывшим студенткам убедить местных жителей в необходимости вакцинации, но эти невежды ничего не хотели слушать. Ни разъяснения, ни угрозы не помогали, они боялись заболеть оспой при вакцинации и даже убегали в лес и там прятались. Бросая непослушных, девушки-студентки оставшееся время каникул проводили, разъезжая по провинции за счет отпущенных средств на здравоохранение. Вакцину уже несколько месяцев не присылают, но обещать обещают, обещания – это тоже труд для отцов здравоохранения Аракажу, они заняты заботами о самих себе, а народ здешний убивайся на работе как знаешь, – вот так-то, врачишка, вы со своей красоткой, а истеричная Жураси со своим беспокойством о женихе. Так вот, ключ у этой ведьмы, доктор.