Трёхэтажное строение, земля, взятая в аренду под магазин для бакалейных товаров, верхний этаж целиком отведён под дом терпимости, каждая комната поделена на две-три. Могущественный, внушающий страх Вава управлял всем принадлежащим ему имуществом и борделем, сидя в кресле на колесах, которое он приводил в движение руками, и раскатывал по гостиной, коридорам и комнатам. Практически лишившийся обеих ног после детского паралича, Вава к тому же был горбуном с огромной головой странной формы. Средото­чием жизни этого урода были недоверчивые хитрые глаза и большие сильные руки, которые запросто кололи орехи. Находящийся всегда рядом Амадеу Местре Жегэ, бывший боксер, поддерживает порядок в заведении и переносит Ваву на верхний этаж для ежедневной про­верки.
   С полудня до четырех часов утра жизнь заведения идёт полным ходом. Женщин много, как и жаждущих их клиентов, всегда полна гостиная, где изящный, как Грета Гарбо, слуга подаёт напитки. Иногда Вава поки­дает гостиную и пребывает в просторном комфортабельном помещении на втором этаже, служащем ему одновременно и конторой, и спальней: здесь двуспальная кровать, умывальник, небольшой письменный стол, радиоприемник и проигрыватель, пластинки, домашний алтарь, где находится скульптура божества афро-бразильского культа Эшу Тирири. Вава заботится о нём со старанием, божество ему во многом помогает, Вава верит в это. Без покровительства Эшу окружённый завистью, алчностью и предательством Вава давно бы погорел, ведь многие зарятся на его деньги.
   В это число входят и полицейские. Несмотря на деньги, которые Вава аккуратно платит комиссару Лабану и целому полку шпиков, они изобретают всевозможные способы, чтобы обобрать его как липку. Ведь полиция не держит слова и нет у нее совести.
   Однажды полицейские нагрянули к нему вместе с инспектором по делам малолетних и, предъявив ордер на арест, увели с собой семь девочек в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет. Как позже выяснил Вава, полицейское управление было информировано о запланированном судом мероприятии заблаговременно. Но разве он не золотил ручку агентам полиции, двоим из каждой тройки? Что стоило предупредить его? Вава бы дал девчонкам исчезнуть, раз им грозило наказание. Ну, а ему, прежде чем заново открыть дом свиданий, пришлось помаяться и войти в расходы. Так что, если бы он не поддерживал отношений с влиятельными лицами в суде да не помогал ему Эшу, лишился бы он своего бизнеса и попал под следствие и в тюрьму.
   В другой раз благодаря ложному доносу о торговле наркотиками, явно инспирированному полицией, у него всё вверх дном перевернули, потом закрыли заведение больше чем на неделю, арестовали Ваву и продержали его в участке целые сутки. Освобождение из этой западни ему обошлось в пять лет труда: пришлось отдать всё до последнего гроша, собранного за эти годы для покупки в рассрочку дома, что стоит напротив. Однако Эшу предостерёг его от козней некоего Алтамирандо, агента и наркомана, теперь он на том свете – с Тирири не шутят.
   Подлость полиции и предательство женщин. Вава влюбляется редко, но, когда это случается, он просто голову теряет, становится ребёнком. Сначала он влюбляется, потом обхаживает её со всех сторон: устраивает на втором этаже, освобождает от работы, задаривает подарками. Сколько этих возлюбленных его обирали? Да почти все, гадкие твари, существа без сердца. Они спали с ним, но уже прикидывали, чем смогут поживиться. Из-за одной он чуть не погубил себя: пришлась ему по душе смуглая, худая, высокая и смешливая Анун-сиасан до Крато, показалась доброй. И вот однажды, когда он лежал в постели, с которой подняться без посторонней помощи не мог, она объявила ему, что уезжает обратно в сертан, и сейчас же, и заберёт из конторки деньги – весь заработок заведения за вчерашний день. Она смеялась ему в лицо, говоря, что ему ничто не поможет, даже если он будет кричать: ещё рано и все спят, так что и Местре Жегэ его не услышит. С кровати он видел, как она шарит по конторке. Где он взял силы, как сумел соскользнуть с постели и подползти к ней, и схватить за лодыжку мертвой хваткой? Когда Местре Жегэ пришел ему на помощь, Вава уже повалил её и сжимал ей горло. Чудом не задушил. Кто уберёг? Что за вопрос! Конечно же, Эшу, что в алтаре.
   – Нужно поговорить, – сказал Далмо Гарсиа.
   «Пришёл вытягивать деньги», – тут же решил Вава. Детектив не был в списке получающих от него взятки: он занимался наркотиками, а Вава ни к наркотикам, ни к наркоманам никакого отношения не имеет. Любители порошка да травки называют детектива Далмо Кокой, то есть Кокаином. Вава хорошо осведомлен о том, что происходит в зоне.

20

   Из трёх компаньонов, что решили создать новое предприятие по оказанию гостеприимства героическим защитникам западной цивилизации во время их крат­кой остановки в порту Баии, охране их здоровья, восстановлению сил и крепкого сна, детектив Кока был совсем не таким невежественным и глупым.
   Усевшись в кресле рядом с конторкой, он стал излагать свой план хозяину дома, даже не потребовав, чтобы их оставил Амадеу Местре Жегэ. По всей зоне морякам будут продаваться флакончики с возбуждающим афродизиакским эликсиром, изготовляемым Эроном Мадругой, приятелем Живоглота. И в этом помощь Вавы не потребуется, Вава нужен совсем для другого, более доходного дела: эликсир и другие средства будут продаваться открыто на улицах, а вот сигареты с отечественной маконьей, этой уважаемой курительной травкой, нужно продавать по сходной цене в домах терпимости.
   – Вы хотите торговать маконьей в моем доме?
   И не только это. Травка уже заказана, и он, Далмо, должен получить её завтра вечером и хотел бы спрятать в надежном месте. Ведь американские корабли могут прийти в любой момент, а когда именно – неизвестно, никто не знает – военная тайна. И самым надежным местом могут быть комнаты самого Вавы. Ведь у него есть сейф, скрытый в стене. Он, Вава, сделал его после случая с мулаткой Анунсиасан до Крато, разве не так? Даже если он и небольшой, то вот такой чемоданчик должен всё равно в нём поместиться, надо только запереть его. В этом огромном доме с большой клиентурой легко спрятать такой товар. Как и распределять его спокойно между агентами, которым будет поручена продажа. При обычном стечении клиентов никто не обратит внимания на тех, кто будет приходить за маконьей: они вроде бы, как и все, идут к девицам.
   – Спрятать в моем доме? В моей комнате? – Глаза Вавы просто лезли на лоб. – Да вы с ума сошли! Ни в коем случае.
   К счастью, в этот час детектив Гарсиа ещё владел собой, и безудержная злоба никак не проявляла себя. Позже, если он придёт в бешенство, то даже присут­ствие Амадеу Местре Жегэ не удержит руки элегантно одетого агента, привыкшего чуть что затыкать рот упрямцев кулаком.
   Амадеу Местре Жегэ был участником тридцати боёв на ринге как профессиональном, так и любительском, проиграл двадцать шесть по очкам и выиграл четыре нокаутом – это были те, когда ему удалось нанести противникам удары в подбородок или грудную клетку. Смертельные удары. Ваве он был предан, но вступится ли он, если Далмо при нём будет бить хозяина? Решится ли выступить против детектива? Это известно одно­му Богу.
   Далмо ограничился угрозами. Подумай дважды, прежде чем отказать человеку из специального полицейского управления в небольшой услуге. Разве ты не в курсе дела относительно распоряжения о переселении? На этот раз дело серьёзное, это решение сверху, подлежащее выполнению в кратчайший срок. Завтра женщины Баррокиньи переселяются на Ладейру-до-Бакальяу. За ними Масиэл. Расположенные здесь заведения перебираются в старые дома Пилара, из них лишь два-три в приличном состоянии. Вся эта часть города должна быть очищена, это же центр, и те, кто тут обитает, пе­реберутся в Нижний город, к подножию горы. Кто пользуется благосклонностью полиции, получит льготы и преимущества, но горе тому, кто окажется в чёрном списке! Владелец такого большого и процветающего предприятия Вава должен жить в мире с полицией и её агентами. Далмо Кока вернётся завтра к вечеру, чтобы уточнить детали. Возможно, принесёт травку.
   Две пачки американских сигарет, что лежали на конторке, оказались весьма кстати: детектив положил их в карман и ушёл. Вава поник головой, не зная, что делать.
   Не в пример женщинам Баррокиньи. он читал все газеты и знал о кампании по переселению, но испугался не сразу: часто бывало, что газеты, не имея подходящей темы для публикаций, обращались к вопросу о зоне. Однако накануне прихода Далмо Ваве стало известно, что инспектор назначил срок – переехать из Баррокиньи за двое суток, и Вава встревожился. Теперь, выслушав агента, он понял, что дело обстоит много хуже.
   Переселение принесёт ему чудовищный ущерб. И не только потому, что заведение придется закрыть и какое-то время оно не будет приносить доход – настоящее несчастье! – но и потому, что доходы от его домов, арендовавшихся по высоким ценам, снизятся до уровня квартирной платы. Возможность принять предложение Далмо Коки – это единственный выход спасти хоть что-то в этой сваливающейся на всех и на его голову беде. А вдруг предложение агента – очередная ловушка полиции? Спрячут травку у него в комнате, а потом нагрянут, возьмут с поличным и прикончат. Да, в такие минуты жизни ничего нет вернее, как посоветоваться с Эшу. Завтра же Вава призовёт жреца, отца Нативидаде.
   На пороге появляется Грета Гарбо.
   – Там одна девушка хочет поговорить с вами. Её зовут Тереза Батиста.

21

   Стоило ему взглянуть на Терезу, как его охватило волнение: он влюбился. Внезапно вспыхнувшая страсть, любовь с первого взгляда? Похоже, так. Во плоти и крови он увидел её впервые, её, стоящую в дверях, улыбающуюся, со сверкающим золотым зубом. И в то же время не так: он ведь искал её, преследовал и находил во снах, в тысяче снов это небесное видение. И вот она здесь, слава Эшу!
   Он много слышал о Терезе Батисте. Знал о случае с толедским кинжалом, ярости испанца Рафаэля Ведры, которому наставил рога Бог Ошосси, знал о том, что Тереза спасла жизнь Марии Петиско и одновременно помогла скрыться ревнивцу, – два достойных поступка по неписаному закону здешних мест. Слышал он и о дерзком ответе Терезы, брошенном в лицо Живоглоту; слышал Вава и о красоте Терезы, но она оказалась красивее, чем он представлял её по рассказам. В волнении от явившегося ему чуда Вава даже забыл о неприятном для него посещении Далмо (Коки) Гарсии и связанных с этим заботах. Он повторил Местре Жегэ, что завтра тот должен привести к нему отца Нативидаде; к про­блеме о наркотиках, которые агент Далмо решил разместить у него в комнате, прибавилась любовная: после случая с Анунсиасан до Крато Вава всегда советуется с Эшу и в любовных делах. Ведь он живёт, окружённый завистью и предательством, вся надежда на защиту Эшу.
   – Входите и садитесь.
   Она вошла в комнату, стройная, гибкая, ай, Боже праведный! Села в кресло, в котором только что сидел детектив. Крепкие руки калеки привели в движение кресло-каталку, он приблизился к ней. Что её привело? Ведь если она имеет богатую клиентуру в заведении Тавианы и приходит туда только по определенным дням, не пришла же она предлагать себя в его дом, открытый для всех. У Тавианы за один вечер она заработает у щедрого старичка сластолюбца больше, чем любая проститутка в доме Вавы за двое суток беспрерывной работы.
   Решительная Тереза сразу приступает к делу:
   – Вы слышали о переселении увеселительных заведений?
   Тёплый голос дополняет её образ, являвшийся ему в сновидениях и исчезавший с приходом утра. Сверкающие чёрные глаза на спокойном, чуть грустном лице, волосы падают на плечи, сама красота, медный цвет кожи, кокетлива, но ведёт себя серьёзно. Вава взволнован и не понял вопроса. Понял только то, что она обратилась к нему вежливо: сеньор. Сеньором в Баии никто Ваву еще не называл, даже тот, кто его боялся, а таких было много. Как же обращаться к ней? У баиянцев свои сложности с вежливым обращением.
   – Называй меня Вавой, тогда я смогу называть тебя Терезой, так будет лучше. Так о чём ты спросила?
   – С удовольствием. Я спросила, слышали ли вы, Вава, о переселении заведений?
   – Только что об этом имел беседу.
   – Женщины Баррокиньи получили срок до завтра, завтра они должны быть на Ладейре-до-Бакальяу. Вы знаете, в каком состоянии дома на Ладейре?
   – Слышал.
   – Знаете, что и все остальные будут переселены? Куда должны переехать с Масиэла?
   – В Пилар. А теперь, после ваших вопросов, разрешите спросить вас: зачем вы всё это спрашиваете? – В любом разговоре Ваву интересовал смысл, а в этом особенно, ведь лицо Терезы всё время вспыхивало, да и сама она, похоже, готова была вспыхнуть, как разгоревшийся костер. Во сне он как-то её такой горящей, как факел, видел на скале.
   – Женщины Баррокиньи переселяться не будут.
   – Да? Не будут?
   Услышанное утверждение было настолько неожиданным, что стряхнуло любовную пелену с глаз Вавы и он посмотрел на девушку внимательно и недоверчиво, снова спросив:
   – Не будут?
   – Нет. Останутся в Баррокинье, на своём месте.
   – Кто это сказал? Старая Акасия? Ассунта? Мирабел? Словам Мирабел верить нельзя. Что ж, старая Акасия не подчинится приказу?
   – Нет. Никто не подчинится.
   – Так полиция им покажет, где раки зимуют.
   – Они к этому готовы.
   – Так их силой выгонят.
   – И женщины все-таки не переселятся. Никто не поедет в дома на Ладейре-до-Бакальяу, даже если их выкинут на улицу.
   – И потащут в тюрьму?
   – Всю жизнь в тюрьме держать не будут. Вот поэтому-то я и пришла к вам.
   – Почему?
   – Да потому, что после Баррокиньи выселять станут с Масиэла. Скажите, если не секрет, сеньор… Простите, Вава… Вы будете переселяться?
   Глаза Вавы по-прежнему устремлены на Терезу, они её недоверчиво и испытующе вопрошают. Глаза Вавы – это глаза Вавы. И почему это ей до всего дело? Почему не довольствуется тем, что красива, ведь красива, ах, Боже, красива!
   – Если бы можно было что-то предпринять… я бы не переселялся.
   – А что предпринять? Вот Мирабел пыталась: от­дала комиссару Лабану все свои деньги, он, конечно, их взял, но стоит на своём.
   – Но, если, что ни делай, ничего не изменится? Не хочу думать.
   – А если не переселится никто? Вы думаете, полиция сумеет насильно заставить переехать, если никто сам не переедет? Думаю, нет.
   Не подчиниться приказу полиции? Какая безумная и нелепая идея! Однако, если суметь настоять на том, чтобы остаться на своем насиженном месте, это было бы здорово. Вава спрашивает вместо ответа:
   – А скажите, пожалуйста: верите ли вы, что полиция все-таки тронет дом Тавианы, несмотря на то, что ей покровительствуют такие богатые клиенты?
   – Этого я сказать не могу.
   – А вот я могу: сом-не-ва-юсь! Скорее всего, переселят всех, кроме Тавианы. А если это так, то зачем вы вмешиваетесь во всё это, точно работаете в Баррокинье или здесь? Зачем?
   – Очень просто: сегодня я подрабатываю у Тавианы, а было время – работала в другом доме с открытой дверью и могу снова там оказаться. – Она замолчала, и Вава в изумлении увидел, как её глаза вспыхнули ог­нем. – Я повидала много плохого и поняла, что, если за себя не постоишь, ничего не достигнешь. А значит, не заслуживаешь лучшего.
   Сопротивляться приказам полиции? Какая безумная идея. А может, если безумная, то верная, кто знает?! Эшу, отец и защитник!
   – Я подумаю и завтра в поддень дам ответ.
   – Ровно в полдень я буду. Доброй ночи, Вава.
   – Уже уходишь? Не хочешь ли чего выпить? Ка­пельку ликёра, у меня он хороший, приготовлен мона­хинями из какао и фиалки. Ещё рано, потолкуем.
   – У меня ещё есть дела, их надо сделать до того, как идти в «Цветок Лотоса».
   – Ну, тогда до завтра. Приходи ко мне обедать. Скажи, что ты любишь?
   – Всё! Спасибо, приду.
   Она встает, Вава следит за каждым её движением. О Боже, красота-то какая! Улыбаясь, Тереза прощается. Рука Вавы похожа на бесформенную лапу. Но сколько в ней нежности, когда она касается пальцев руки Терезы. Надо же, ей мало, что она красива, она ещё одержима безумными идеями. Будь осторожен, Вава, по­мни Анунсиасан до Крато. Но в его груди – пожар, как может он быть осторожен! Он влюблён, страстно влюблён.

22

   Когда-то пышная и полная мулатка, прозванная Необузданной Паулиной, избранная Королевой карнавала и коронованная в Карнавальном клубе Терпсихоры, разъезжавшая по улицам города в покрытом блёстками плаще на головной машине праздничного шествия, теперь превратилась в толстую, всеми уважаемую Паулину де Соуза, или дону Паулину, хозяйку четырех жен­ских пансионов на Пелоуриньо и в Табоане. Это вторая после Вавы фигура в зоне увеселительных заведений, имеющая влияние на многочисленное население своего района. Работающие у неё женщины относятся к ней с почтением, да, она строга, но в беде никого не оставит, не то что другие, которые только и знают, что сосать кровь из людей.
   Все зовут её доной Паулиной, а самые молодые, прибывшие из провинции, даже приходят к ней за благословением; её четыре пансиона могут служить примером хорошо поставленного дела: здесь клиентура получает спокойных, любезных и приветливых женщин, здесь всегда покой и тишина, никаких скандалов, ссор, драк, краж, пьянства – всего того, что так обычно в таких местах. Ни в одном из них нет бара, где бы клиентам продавались алкогольные напитки, а вот эротическая литература для желающих в достатке, как и сборники фривольных песенок, а для наиболее обеспеченных – шокирующие фотографии. Сопутствующий, как говорится, товар.
   У доны Паулины свои законы, и она требует их беспрекословного выполнения. Всегда добро расположенная и всем сочувствующая, она не терпит малейшего беспорядка в пансионе. Те, кто у неё работают, должны вести себя достойно, понимая, что находятся на выгодной работе. Дебоши, кашаса, маконья и прочая, про­чая – вон! Не согласен, уходи на все четыре стороны.
   От развесёлого прошлого помимо воспоминаний дона Паулина сохранила запас энергии, позволяющий ей, когда нужно, приструнить как пренебрегшую своими обязанностями девицу, так и пожелавшего, чтобы его обслужили в кредит или задаром, клиента-новичка.
   Продолжая давнюю связь с Ариосто Алво Лирио, казначеем префектуры, высоким, худым мулатом, воспитанным и вежливым, дона Паулина готовилась к заслуженному отдыху. По соображениям юридического характера она на имя Ариосто приобрела дом и земельный участок в Сан-Гонсало-дос-Кампос, где родилась и где собиралась дожить остаток жизни. Когда через пять лет Ариосто, как муниципальный чиновник, уй­дёт на пенсию, она продаст кому-нибудь свои процветающие пансионы – кандидаты на них есть – и отправится возделывать землю вместе со своим любовником, который, кто знает, может, уже будет её мужем.
   А пока два обстоятельства заботят и раздражают дону Паулину. Одно из них – то, что она официально замужем. Муж её Телемако де Соуза – парикмахер по специальности, но пьяница по призванию. Тип, не оборимый даже жрецами Ифа, могущественными колдуна­ми, которые по просьбе его жены насылают на него несчастья. Баиянский фигаро уже побывал в двух автомобильных катастрофах, в одной погибли три человека, в другой – два, а он остался цел и невредим. Позже Телемако заболел тифом, врач сказал, что больному не выжить, так вот он выжил и тем самым подмочил репутацию медика. Будучи пьяным в стельку, он свалился, возвращаясь в Итапарику, в море и, не умея плавать, не утонул. Он родился в рубашке, а тому, кто рождается в рубашке, покровительствует Ошала. И всё же дона Паулина не теряла надежды, вновь вручая подношения колдунам. Когда-нибудь да придёт тот день, когда она окажется вдовой и невестой.
   Другим тревожащим её обстоятельством является необходимость тратить большие деньги на полицейских. Держа своё заведение в строгости, не вербуя несовершеннолетних, не торгуя наркотиками, не допуская скандалов, она чувствует себя всё время обворовываемой, жертвой несправедливого и подлого вымогательства со стороны полиции, что заставляет её тратить сбережения, предназначенные для будущей жизни в Сан-Гонсало-дос-Кампос, на таких типов, как Живоглот, приносящих в жертву своей похоти собственных дочерей.
   Только сегодня этот негодяй был здесь и вымогал у неё деньги, утверждая, что того требует необходимость подготовки к прибытию американских моряков. И угрожал переселением. Если Паулина желает остаться в Пелоуриньо, пусть раскошеливается, хотя, и получив деньги, он твёрдых гарантий дать не может, что сумеет помочь ей. На этот раз, по его словам, распоряжение о переселении исходит от самого губернатора: убрать злачные места из центра города. Его супруга во время избирательной кампании дала обет: если муж будет избран, все увеселительные заведения будут переведены из центра. Живоглот ликовал:
   – Вот теперь я посмотрю, как на кандомбле ваш Святой поможет вам с этим справиться. Если кто-то хочет, чтоб ему помог я, пусть платит. Так что готовьтесь, всё это уже на носу.
   Дона Паулина де Соуза познакомилась с Терезой Батистой через Аналию, улыбчивую и спокойную девицу, целыми днями распевающую сержипские тоскливые песенки. Поскольку Аналия была родом из Эстансии и постоянно в разговоре упоминала реку Пиауитингу, водопад Кашоэйра-до-Оуро, старый мост, Тереза Батиста подружилась с ней в «Цветке Лотоса». В их разговорах не упоминалось лишь имя доктора Эмилиано Гедеса. Тереза его бережно хранила – как воспоминание о радости и любви.
   И вот как-то Аналия, обитательница одного из пансионов экс-королевы карнавала, того самого, где находились её собственные апартаменты, пригласила Терезу к обеду. Потом Тереза стала приходить чаще. Принимая участие в беседах, рассказывая и слушая разные истории, дона Паулина привязалась к девушке с хорошими манерами и интеллигентной речью. Тереза говорила ей о сертане и о городах бразильского севера, рассказывая интересные истории о зверях, людях и привидениях. Одинаково относилась она в своих рассказах и к знатному сеньору, и к бедняку, у которого нет ни кола, ни двора. Когда Тереза приходила, дона Паулина радовалась: значит, будет развлечение на весь вечер. Аналия сообщила Паулине, что Тереза была в Сержипе содержанкой одного богача, жила в роскоши. Не будь она глупой, могла бы вытянуть у старика денежки, «жила бы теперь припеваючи, ведь он был в неё влюблён по уши».
   И вот Тереза пришла в неурочный час. Дона Паулина была занята делами пансионов, но всё же решила поговорить с ней.
   – Посиди со мной, скажи, что привело тебя, нужны деньги?
   – Нет, спасибо. Не это. Завтра женщины из Баррокиньи должны переселяться.
   – Какой произвол! Сегодня здесь был Живоглот, выжимал деньги.
   – Но женщины из Баррокиньи переселяться не будут.
   Дона Паулина де Соуза удивленно посмотрела на неё.
   – Не будут? А разве они могут надеяться, что за этим ничего не последует?
   – Все, все решили остаться на своих местах. Я уже говорила с Вавой, думаю, и он присоединится к общему решению.
   – Объясни-ка толком.
   Тереза объяснила. Переселить несколько пансионов нетрудно, но как удастся полиции заставить переселиться всю зону? Женщины Баррокиньи уже решили, что не двинутся с места.
   – Не двинутся… Но ведь полиция…
   – Да, конечно, полиция прибегнет к силе, будет угрожать, арестовывать, и всё же в Бакальяу никто не поедет. Хозяйки пансионов потерпят убытки, пока полиция не отступит. Ведь переезд принесет убытков больше.
   – Это верно.
   – Вот именно. Из Масиэла, похоже, тоже не будут переселяться. Вава даст ответ завтра, но я думаю и даже готова держать пари, что он к ним присоединится. Не станут переезжать и другие пансионы, если дона Паулина даст согласие. Все зависит от неё.
   – Это безумие. Единственный разумный выход – заплатить агентам полиции, так всегда это делали. Живоглот уже приступил к поборам.
   – А если и это не поможет? Мирабел заплатила напрасно.
   Пока они беседовали, появился Ариосто Алво Лирио. В молодости он принимал участие в организованных профсоюзами выступлениях, в забастовке чиновников префектуры, чтобы не был принят законопроект, ущемляющий их интересы. Забастовка закончилась победой. Умея говорить, он произносил речи на широкой лестнице муниципального дворца, все ему аплодировали. Он до сих пор помнит эти дни. В общем, идею сопротивления он одобряет, оно может дать положительные результаты. И даже не скрывает своего энтузиазма.
   И всё же дона Паулина – женщина рассудитель­ная, противница поспешного принятия решений. Тереза ждёт, стараясь скрыть нетерпение. Если дона Паулина и Вава скажут «да» и не прикажут своим переселяться, все останутся на своих местах, самое главное – сопротивляться всем вместе.
   – Это же будет конец света, – бормочет хозяйка пансионов.
   Дона Паулина де Соуза с юности, когда была Необузданной Паулиной и Королевой карнавала, принимает участие в кандомбле, где царит Огун Пейше Мариньо. Она хочет знать его мнение, мнение её покро­вителя.