Страница:
- Я не намерен... - начал закипать Цви и приподнялся в кресле. При этом он коснулся макушкой клемм альтернатора и замкнул контакт.
Из-за этого альтернация началась без необходимого предварительного инструктажа. Впоследствии директор Рувинский утверждал, что он был уверен: Хаим Кугель рассказывал господину Хасину о том, чем занимаются в институте Штейнберга. А врач Кугель был, естественно, уверен, что всю необходимую информацию господин Хасин получит на месте.
Как бы то ни было, Цви Хасин провалился в альтернативный мир, будучи абсолютно неподготовленным.
* * *
В некотором смысле ему повезло. Ведь, как вы понимаете, и директор Рувинский не был готов к такому повороту событий. Аппаратуру только подключили, и настройка не была завершена. В результате, мысль Цви Хасина устремилась по наиболее вероятному каналу - к самому значимому для него альтернативному решению.
Год назад, когда Цви жил в родном Бердичеве, он раздумывал, куда ехать - в Израиль или Штаты. Выбрал Израиль. Не из патриотических соображений, а исключительно по той причине, что в 2019 году в Штатах приняли поправку, согласно которой иммигрант из России приравнивался к иммигранту из Западной Европы. То есть - никаких пособий, денег на съем и особого отношения. Это "русскому" еврею нужно? Да провалитесь.
Но раз уж Цви выбрал Израиль, то в альтернативном мире он отправился в Штаты. Где и оказался, когда неосторожно замкнул контакт собственной головой.
* * *
"Цветы цветут на Брайтон-бич,
А я хочу капусту стричь,
На Брайтон-бич цветут цветы,
А кто дурак? Конечно, ты! "
Этот перл эмигрантского фольклора прицепился как репейник. Хасин слышал его даже тогда, когда закрывался в туалете и спускал воду, чтобы заглушить все другие звуки. Черт бы побрал эту брайтонскую мишпуху! Он, российский инженер, прибыл не для того, чтобы подметать окурки за пьяными пуэрториканцами. Знал бы, что тут, видите ли, очередная великая депрессия, так рванул бы в Израиль. Историческая родина, все-таки.
Хасин выключил автоуборщика и присел на его теплый кожух. Хоть задницу погрею, подумал он.
- Эй, русский, - сказал на ломаном английском проходивший мимо средних лет латиноамериканец, - чего расселся? У тебя в Москве такая штука была?
- Какая? - рассеянно спросил Хасин, думая о своем.
Латиноамериканец протянул ему что-то на ладони, а когда Хасин приподнялся, чтобы посмотреть, то получил этой ладонью удар в ухо. От обиды у него потемнело в глазах.
- Ах ты... - начал было он и получил второй удар, сваливший его с ног. Металлический кожух автоуборщика оказался не таким уж мягким, если падать на него боком, да еще и щекой приложиться.
Хасин понял, что, если поднимется, то получит третий удар с непредсказуемыми последствиями. Америка, - подумал он, - рай земной. Провалиться бы отсюда куда-нибудь...
И провалился.
* * *
Когда аппаратура включилась, директор Рувинский бросился к терминалу, но проконтролировать альтернативу не успел, и реципиент погрузился в первую же существенную вариацию. Брайтон-бич, вот оно что. Следить за тем, что стало с семейством Хасиных, когда оно отъехало вместо Израиля в Штаты, у Рувинского не было ни желания, ни надобности.
Искоса поглядывая на экран, Рувинский выстроил программное слежение и начал просчет альтернатив ретроспекции - столетие в минуту. Как раз когда латиноамериканец влепил Хасину вторую плюху, компьютер показал переход к той альтернативе, ради которой новый репатриант был приглашен в институт Штейнберга.
Хорошенькое дело, - восторженно подумал Рувинский, - это же его предок был сыном Тита и принцессы Береники! Господи, как растекается время...
И переключил канал.
* * *
Римляне стали лагерем у стен Иерусалима, и Тит дал смотр войскам. Он сидел на возвышении, держал в руках символы власти, а внизу шли легионы. Пятый - этим даже отдых не нужен, они хоть сейчас готовы броситься на стены, и своими телами вымостят дорогу к иудейскому храму. Герои. Спаси нас Юпитер от героев. Герои хороши, когда полководец не знает, на что решиться. Вот идет Третий легион, и все центурии выглядят так, будто не было долгого перехода. Хороши. Эти - не герои. Эти думают, прежде чем выполнить приказ. Выполняют. Но думают. Думающие солдаты хороши, когда полководец точно знает, чего хочет.
Великий Марс, а он, принц и полководец Тит Флавий Веспасиан, знает, какой приказ отдаст завтра? Идти на приступ или отступить?
Нет - не то слово. Римлянин не отступает. Не отступить - оставить все как есть. Того, что он уже сделал, достаточно для триумфа. Это понимают и сенаторы, и все наместники в Иудее и прочих провинциях. Разорить храм этого невидимого бога Яхве - невелика честь для солдата. Для жреца - да, победа над чужим и непонятным божеством, которое не имеет ни изображений, ни настоящего имени. Пожалуй...
Принц скосил глаза и поискал справа от себя полководца Павлина. Вот кто не знает сомнений. Он уже поставил "Свирепого Юлия", лучшую таранную машину, к подножию Храма и ждет только его, Тита, приказа, чтобы начать разрушение стены.
В душе Тита шевельнулась неприязнь. Бог Яхве - чужой бог, ради триумфа Юпитера и всех римских богов этот иудейский храм необходимо разрушить. Но Яхве - бог, пусть и чужой. Как отомстит он за поругание святыни? Он, Тит, знает это. И полководец Павлин - знает.
Береника. Принцесса не простит. Что бы ни говорила она о своей любви, она еврейка, бог Яхве нашепчет ей нужные слова. Женщина, через которую вещает мстящий бог, это... Тит не хотел сравнений, он понял, что не хочет и штурма. Если он решится разрушить Храм, то только под давлением генералов. Того же Павлина или Лепида - из Десятого легиона. Или Марка Антония Юлиана, губернатора Иудеи.
Весы судьбы. На одной чаше - Рим. На другой - Береника и ее странный бог.
- Янике, - услышал он голос своей любимой принцессы, - муж мой, воин, дитя мое...
Тит Флавий Веспасиан, будущий римский император, поднял правую руку и вытянул ее вперед - над проходящими мимо легионами. Он принял решение.
- Павлин, - сказал Тит громко, - прикажи созвать военный совет сразу после окончания смотра. И перед этим - отведи все таранные машины от стен Храма.
* * *
В 4943 году от Сотворения Мира Иосиф Назон, прямой наследник императора Тита и императрицы Береники, принял титул царя Иудеи, Сирии и Палестины. Он был уже в летах, но чувствовал себя прекрасно, болезнь суставов, которая выматывала его последние годы, почему-то отступила. Он счел это знаком небес, благоволением Творца, принес жертву в Храме и вступил на престол с мыслью, что нет сейчас на всем Востоке государства, которое могло бы сравниться с еврейским.
Ранним утром первого дня месяца тамуз Иосиф созвал совет старейшин и пригласил Первосвященника. Все привыкли к тому, что царь встает раньше солнца, что важнейшие решения принимаются до полудня, и что каждый должен высказать свое мнение, даже если это мнение противоречит царской воле.
Собрались в большом зале замка Давидова, поднялись на крышу, откуда открывался вид на Иерусалим - Храм, кварталы ремесленников, торговцев, простого люда. Решения принимались здесь - так повелось еще с царя Шмуэля, правившего в Иерусалиме тысячу лет назад.
- Настало время, - сказал царь, оглядев присутствующих. Встретившись взглядом с Первосвященником Нимродом, он кивнул в знак того, что не намерен отступать от намеченного вчера плана, - настало время покончить с ересями. Вот уж тысячу и двести лет мы терпим на своей земле христиан, которые полагают, что проповедник по имени Иешуа был Мессией. Вот уж шесть сотен лет мы терпим на своей земле мусульман, которые извратили Тору утверждением о божественности Мухаммеда из Мекки. Мы, евреи, терпимы. Творец запрещает нам проливать кровь, если это не угрожает существованию народа. До сих пор было так.
Царь вздохнул, потому что произнести то, что нужно произнести, было тяжелее, чем поднять на городскую стену тяжелый камень.
- Но есть предел и нашему терпению, - продолжал он. - Мы приносим в Храме жертвы Создателю, и Создатель не принимает их. Вы знаете это. Как знаете и причину. Все началось с того, что христиане пожелали возвести в городе свой Храм и установить в нем гроб Христа, чтобы молиться ему как Господу. И мусульмане пожелали поставить свою мечеть у самой стены Храма, мотивируя это тем, что именно отсюда вознесся в небо их пророк Мухаммед. Мы еще не приняли решения, мы обсуждали его, потому что думали: может быть, это угодно Творцу. Мы ждали знака, и мы его получили. Сегодня мы должны принять решение. Я слушаю вас.
- Изгнание, - сказал Первосвященник. - Всех христиан и мусульман. В недельный срок. До конца месяца тамуз.
- Это враги, - возразил полководец Бен-Маттафий. - Они не просто проповедуют против Творца. Они, чьи верования возникли из непонимания Торы, убивают. От ножей мусульман только в праздник Шавуот погибли восемь евреев. Изгнание - это означает долгую войну, потому что святыни их здесь, и они не отступятся. Изгнание - не выход. Выход - смерть.
- Изгнание, - сказал советник Бар-Зеев.
- Смерть, - сказал раввин Орен...
- Восемь - за смерть и пятеро - за изгнание, - подвел итог царь Иосиф, когда высказались все. Он помолчал, глядя на длинную тень от башни Ирода, падавшую на глубокую впадину за городской стеной. Солнце еще не поднялось высоко, полдень не скоро, есть время подумать.
- Смерть, - сказал он, ни к кому не обращаясь, - это избавление от врагов. Изгнание - это война и все та же смерть. Конец всему - смерть. И начало всему - тоже. Конец тому, что ушло, и начало тому, что должно быть.
Царь обвел глазами советников и раввинов. Остановил взгляд на Первосвященнике.
- Смерть взрослым мужчинам, изгнание - остальным, - сказал царь. - И если завтра Творец примет жертву, это будет означать, что наше решение справедливо.
Он сделал знак рукой, и писцы поднесли ему пергамент с текстом царского Указа.
Утром следующего дня Первосвященник сообщил о том, что впервые за последнюю неделю Творец принял уготованную ему жертву.
* * *
В 5754 году от Сотворения Мира в главный аэропорт Иерусалима, столицы Израильской Империи, прибыл самолет с личным посланником Президента США, государственным секретарем Уорреном Кристофером.
У трапа высокого гостя встретили премьер-министр Рабин, глава оппозиции Нетаньягу и императорский пресс-секретарь Рамон. Сыграли "Янки дудль" и "Атикву". По дороге в отель "Давид Амелах" Кристофер с восторгом смотрел на проносящиеся вдоль дороги леса, кварталы небоскребов Модиина и поля мошавов.
- Мы бы тоже могли достичь подобного благосостояния, - с легкой завистью сказал он. - Но вы же понимаете - мы нация эмигрантов. Разные ментальности - и это дает знать. Два американца - это уже три мнения...
- Я думаю, что вопрос о гарантиях император решит положительно, сказал Рабин. - Есть только одно "но".
- Да, я знаю, - согласился Кристофер, - исламисты в Бостоне. Это серьезная проблема для нас. Честно говоря, между нами, господа, и не для протокола... Я думаю, что в свое время, когда ваш царь Иосиф решал ту же проблему, он был слишком мягок. История иногда предпочитает жесткие решения.
- Евреи не могут убивать женщин и детей, - сухо сказал Нетаньягу.
- А теперь мы имеем проблему исламистов в Штатах и проблему христиан в Центральной Европе, - пожал плечами госсекретарь. - А когда это докатится до ваших нефтедобывающих колоний на Аравийском полуострове, то...
Израильтяне переглянулись, обстановку разрядил пресс-секретарь Рамон.
- Посмотрите налево, господин Кристофер, - сказал он. - Высокая стрела, которую вы видите, это памятник вашему президенту Вашингтону, построившему первую синагогу в Новом Свете...
* * *
Новый репатриант Цви Хасин разлепил глаза и, помотав тяжелой головой, сказал:
- Государственную квартиру на улице Кинг Джордж. Сына определить в компьютерный класс.
- Это не я решаю, - потупился директор Рувинский, поднимая к потолку колпак альтернатора. - Но я посодействую.
- Посодействую, - недовольно сказал Хасин, поднимаясь с кресла. - В конце концов, это мой предок был римским императором.
- Конечно... И, значит, в некотором смысле по вашей вине Израильская империя осталась в альтернативном пространстве-времени. Государственную квартиру вам? А это не хотите?
Рувинский размахнулся, чтобы влепить ту самую третью плюху, от которой он избавил иммигранта Хасина на Брайтон-бич.
Но во-время вспомнил, что он - при исполнении.
* * *
Хасин живет в Иерусалиме. Ходит в ешиву. Время от времени приезжает в институт Штейнберга и просит, чтобы его еще раз подключили к аппарату. Это, мол, важно для истории Израиля.
Вопрос - какого.
Глава 8
ПЯТАЯ СУРА ИРИНЫ ЛЕЩИНСКОЙ
- Люди стали пропадать, - сказал Роман Бутлер, комиссар уголовной полиции Тель-Авива. - Женщины.
- Проститутки, - поправил Меир Брош, начальник полиции нравов. - Да, к тому же, из России. И ты знаешь, что я по этому поводу думаю.
Оба при этом смотрели на меня, будто я мог отыскать в истории Израиля либо пропавших женщин, либо аналогичный случай, способный помочь в расследовании. Я почувствовал себя неуютно: никогда не занимался профессионально историей проституции в Израиле. Так, слышал кое-что...
- Меир по этому поводу думает, - пояснил мне Роман, - что девушек прячут сутенеры. Версия возможная, но нелогичная: зачем прятать работника, способного принести большие прибыли? К тому же, сутенеры с Бен-Иегуды растеряны не меньше нас. Собственно, один из них и обратился в полицию.
- Для отвода глаз, - пробурчал Брош. - Знаю я эту публику.
- А нельзя ли, - сказал я, - изложить последовательность событий? Заодно и объяснить, я-то тут при чем?
- Да, пожалуйста, - сказал Брош, вытягивая из бокового кармана микродискет. - Здесь все изложено.
- А твоя роль, Павел, - добавил Роман, - начнется, когда ты ознакомишься со сценарием.
Сценарий оказался таким.
На тель-авивской улице Бен-Иегуды, в доме 17, находится массажный кабинет с замечательным названием "Наша мечта". Кабинет высшего класса, за час клиент обычно просаживает здесь до двухсот долларов. Контингент массажисток самый что ни на есть смешанный - времена сугубо "русских" или сугубо израильских публичных домов давно прошли.
Так вот, 12 мая 2026 года, в 2 часа 30 минут ночи некий клиент вышел из комнаты Иры Лещинской, одной из самых красивых девушек "Нашей мечты" и, насвистывая, направился к выходу. Заплатил он по таксе, и проводили его с поклоном.
Минут через пять один из хозяев заведения, носивший по иронии судьбы славную фамилию Бен-Гурион, зашел в комнату Ирины, как он выразился, "по нужде". Какая нужда была у однофамильца великого человека, осталось неизвестным, потому что три с половиной секунды спустя означенный Бен-Гурион с воплем выбежал из комнаты. На вопль прибежали охранники Михаэль и Алекс, а затем явился и второй совладелец, Рон Охана. Войдя в комнату, они прежде всего почувствовали вонь. Воняла чем-то кислым и тухлым шкура, похожая на овечью, которая лежала на полу посреди комнаты. На шкуре стоял и дрожал всем немощным телом небольшой козленок, смотревший на людей с такой тоской, будто хотел дать немедленные показания и мучился в поисках нужных для этого слов.
Ирины Лещинской в комнате не было.
Естественно, бросились догонять клиента - будто он мог унести Иру, спрятав под пиджаком на своей мощной груди. Но клиента и след простыл. Удостоверения личности он, ясное дело, не предъявлял, так что случай выглядел безнадежным.
В полицию не заявляли, надеясь на лучшее. Козленка продали на бойню, шкуру помыли, а комнату проветрили.
Второй случай приключился три недели спустя в массажном кабинете Меира Ханоха, улица Бен-Иегуды, 33. После ухода очередного клиента девушку по имени Сара Вайнбрун пожелал иметь не кто иной, как сам знаменитый писатель Ави Ройзен. Ави третий месяц как развелся с очередной женой и потому страдал. Душевные свои недуги автор романа "Мессия поневоле" обычно врачевал Сарой Вайнбрун, и потому его появление в салоне Ханоха удивления не вызвало. Ему сказали, что Сара только что освободилась, и Ройзен отправился в известную ему комнату.
Выскочил он оттуда семь секунд спустя, и вопль его был не очень слышен, потому что Ави мгновенно сорвал голос.
Сары в комнате не оказалось. Вместо нее стоял в углу большой шкаф с раскрытыми дверцами, на внутренних его стенках висели на крюках различные типы холодного оружия, огромных размеров секач вывалился из шкафа на пол комнаты. На лезвии секача ясно были видны запекшаяся кровь и густая прядь человеческих волос. Похоже, что даже с остатками скальпа. Было отчего завопить.
Не зная ничего о случае в "Нашей мечте", Ханох тоже не заявил в полицию.
Роман Бутлер занялся этим делом после того, как пропала одиннадцатая по счету девушка, Соня Беркович. В полицию обратился прохожий, стоявший у витрины магазина перчаток и услышавший вдруг вопль с третьего этажа, где, как все знали, помещался массажный кабинет Руди Бернштейна.
Вместо Сони в комнате обнаружили мальчишку лет пятнадцати, по виду типичного араба, который не мог дать никаких показаний, поскольку у него был аккуратно вырезан язык.
* * *
- Вот так, Павел, - сказал Роман, когда я просмотрел микродискет и вытер выступивший на висках пот. - К твоему сведению: до сегодняшнего дня исчезли одиннадцать девушек из восьми массажных кабинетов. Ни в одном случае не удалось задержать клиента, который выходил от девушек последним. Но вместо девушек всегда что-нибудь появлялось. Перечисляю: живой баран, мальчишка-араб с вырезанным языком и лишенный рассудка, камень размером с журнальный стол, пуховая перина с пролежнями, несколько пергаментных свитков, к сожалению, без записей, оружие, в том числе явно побывавшее в употреблении... И, наконец, боевое облачение для мужчины среднего роста. Эта последняя находка и заставила нас обратиться к историку.
- Можно взглянуть?
- Дискет у тебя в руках, переключись на файл suit.doc.
Посмотрев, я сказал:
- Роман, тебе известно, что я специализируюсь на новейшей истории Израиля. А это облачение не имеет к израильской истории никакого отношения.
- А к какой? - терпеливо спросил Роман.
- Ни к какой, - отрезал я. - Это искусная подделка боевого облачения курайшитского воина первой четверти седьмого века нашей эры.
- Почему - подделка?
- Потому, черт возьми, что облачение совершенно новое. Я бы сказал непристойно новое. Ты что, сам не видишь?
- Вижу, - сказал Роман. - Именно поэтому мы и обратились к тебе, а не к Даниэлю Дотану, специалисту по раннему исламу.
Только тогда до меня начал доходить ход мыслей Романа и Меира.
- Н-ну... - сказал я, подумав, - как-то это все... э-э... притянуто за уши...
- У тебя есть иное объяснение?
- Н-нет... Но, во имя Творца, зачем?! Кому это надо?!
* * *
Как известно, три главных вопроса, на которые должен ответить полицейский следователь, таковы: кто сделал? зачем сделал? как сделал?
Я сразу спросил "зачем", а нужно было начать с вопроса "как".
Насколько я понял, некие злоумышленники воспользовались стратификаторами Лоренсона с целью, которая пока оставалась неизвестной.
Таким образом, к делу об исчезновении девушек добавилось дело о хищении стратификаторов, поскольку аппараты эти имеются во всем мире в очень ограниченном количестве и используются лишь по решению Комитета безопасности того или иного государства. Штука серьезная, но для террора, скажем, или ведения боевых действий бесполезная.
- Сколько в Израиле стратификаторов Лоренсона? - спросил я у Бутлера.
- Значит, ты полагаешь... - протянул Роман.
- Не строй из себя девицу, - обиделся я. - Наверняка твои эксперты пришли к тому же выводу, и ты явился ко мне для того, чтобы я точно назвал тебе эпоху. Я назвал - первая четверть седьмого века. А теперь ответь на мой вопрос.
- Три, - сказал Роман, помедлив. - Один в институте Штейнберга, другой в Историческом институте Еврейского университета и третий - в Технионе.
- Ха, - сказал я. - Ни у ШАБАКа, ни в Мосаде, значит, таких аппаратов нет?
- А зачем им? - сказал Роман, и Меир поддержал коллегу кивком головы.
- Для пресечения терактов и планируемых против Израиля военных операций, конечно!
Роман и Меир одновременно покачали головами, и я не стал настаивать.
- Бедные девушки, - сказал я.
* * *
Меир Брош отправился в Технион, Роман срочно вылетел в Иерусалим, а мне поручили поговорить с Моше Рувинским, директором Штейнберговского института. Не знаю, почему все детали нельзя было выяснить по стерео, но разбираться в хитросплетениях полицейской мысли мне не хотелось, и я отправился.
- Зачем тебе стратификатор? - подозрительно спросил Рувинский. После истории с комиссией Амитая и поисками Махмуда Касми директор любые мои вопросы встречал настороженно и ожидал подвоха.
- Есть мнение, - сказал я, подражая советским лидерам шестидесятых годов прошлого века, - что некто несанкционированно использует аппарат, принадлежащий институту.
- Его и санкционированно никто использовать не может, - мрачно сказал Рувинский. - Аппарат в ремонте.
- Что такое? - удивился я, про себя отметив, что наши с Романом предположения, похоже, начинают оправдываться.
- Во время последнего эксперимента произошел перегрев усилителей.
В подробности Рувинский вдаваться не стал, что естественно стратификаторы Лоренсона, называемые в просторечии "машинами времени", являются строго засекреченными аппаратами, используемыми лишь при наличии специального решения правительственного Совета безопасности. Простому историку знать детали не рекомендуется. Не уверен, что сам Рувинский был посвящен хоть в какие-то детали.
- Давно чините? - спросил я, не надеясь, вообще говоря, получить ответ даже на этот простой вопрос.
Рувинский посмотрел на меня изучающим взглядом, потом еще раз полюбовался на официальную бумагу, выданную мне Бутлером, и, поборов сомнение, сказал коротко:
- Неделю.
Именно столько прошло после исчезновения Сони Беркович.
- Благодарю, - сказал я, - больше вопросов не имею.
- Ты что, Павел, - поинтересовался Рувинский, провожая меня до двери своего кабинета, - подрядился в помощники к Бутлеру?
Я неопределенно пожал плечами: если директор намерен держать язык за зубами, почему я должен рассказывать все, что знаю?
* * *
- Стратификатор в Технионе уже третий месяц на профилактике, - сказал Брош.
- А иерусалимский в последние два месяца работал только на археологов Барнеа - забрасывал в девонский период глыбы из пустыни Арава и получал взамен чистый тамошний песок вперемежку с какими-то полусъеденными пресмыкающимися. Эксперимент санкционирован Советом, бумаги в порядке.
- Значит, остается Рувинский, - заключил я. - Но Моше нем как рыба.
- У тебя просто не было нужных полномочий, - успокоил меня Бутлер. Займусь этим сам.
- Без меня? - оскорбился я.
- Можешь поприсутствовать.
Мы появились в кабинете Рувинского, когда директор собирался уже ехать домой.
- Мне известно, - сказал Роман, взяв быка за рога, - что институтский аппарат в течение последних трех месяцев использовался для экспериментов по альтернативной истории религии, у меня есть копия разрешения правительственного Совета безопасности, выданного на имя рава Леви.
- Совершенно верно, - сказал Рувинский, изучив сначала физиономию Бутлера, которого видел впервые в жизни, затем - предъявленное им удостоверение, и лишь после этого - копию разрешения на опыт. - Что в этом эксперименте могло заинтересовать полицию?
- В чем заключался опыт?
- Как обычно... Если ты не в курсе, Павел тебе объяснит... В прошлое отправляется, скажем, камень массой в сотню килограммов, а взамен из выбранной эпохи мы получаем то, что занимало в то время данный объем пространства. Рав Леви интересовался седьмым веком нашей эры, жизнью еврейских общин в рассеянии. Испания, Северная Африка...
- Что он отправлял и что получил взамен?
- Спросите у рава, - уклонился от ответа Рувинский. - Я ведь не выполняю тут полицейских функций. Поскольку опыты со стратификатором санкционируются Советом безопасности, мне прямо не рекомендуется проявлять излишний интерес... Да будет тебе известно, что стратификатор лишь формально числится за институтом. Как научный прибор он нам не интересен, и мы сдаем аппарат в аренду, если есть бумага от Совета. Результаты - не наши...
- Институт альтернативной истории не интересуется опытами с машиной времени? - удивился Бутлер.
- Павел, - нетерпеливо обратился ко мне Рувинский. - Ты не объяснил господину комиссару, что эта так называемая машина времени не имеет ничего общего с уэллсовской и для серьезной научной работы непригодна?
- Видишь ли, Роман, - сказал я Бутлеру, - этот стратификатор не способен ничего в прошлом изменить. С его помощью можно лишь получить из выбранной эпохи случайный предмет, обменяв его на что-либо из нашего времени. В подавляющем большинстве случаев в камере оказывается песок или воздух...
- Только в камере? - спросил Роман.
Действительно, комнаты массажных кабинетов никак не могли быть камерами стратификаторов Лоренсона.
- В принципе не обязательно, - сказал Рувинский, - координаты можно задать произвольно. Но это не практикуется, поскольку никогда не знаешь заранее, что появится из прошлой эпохи. Техника безопасности требует...
Из-за этого альтернация началась без необходимого предварительного инструктажа. Впоследствии директор Рувинский утверждал, что он был уверен: Хаим Кугель рассказывал господину Хасину о том, чем занимаются в институте Штейнберга. А врач Кугель был, естественно, уверен, что всю необходимую информацию господин Хасин получит на месте.
Как бы то ни было, Цви Хасин провалился в альтернативный мир, будучи абсолютно неподготовленным.
* * *
В некотором смысле ему повезло. Ведь, как вы понимаете, и директор Рувинский не был готов к такому повороту событий. Аппаратуру только подключили, и настройка не была завершена. В результате, мысль Цви Хасина устремилась по наиболее вероятному каналу - к самому значимому для него альтернативному решению.
Год назад, когда Цви жил в родном Бердичеве, он раздумывал, куда ехать - в Израиль или Штаты. Выбрал Израиль. Не из патриотических соображений, а исключительно по той причине, что в 2019 году в Штатах приняли поправку, согласно которой иммигрант из России приравнивался к иммигранту из Западной Европы. То есть - никаких пособий, денег на съем и особого отношения. Это "русскому" еврею нужно? Да провалитесь.
Но раз уж Цви выбрал Израиль, то в альтернативном мире он отправился в Штаты. Где и оказался, когда неосторожно замкнул контакт собственной головой.
* * *
"Цветы цветут на Брайтон-бич,
А я хочу капусту стричь,
На Брайтон-бич цветут цветы,
А кто дурак? Конечно, ты! "
Этот перл эмигрантского фольклора прицепился как репейник. Хасин слышал его даже тогда, когда закрывался в туалете и спускал воду, чтобы заглушить все другие звуки. Черт бы побрал эту брайтонскую мишпуху! Он, российский инженер, прибыл не для того, чтобы подметать окурки за пьяными пуэрториканцами. Знал бы, что тут, видите ли, очередная великая депрессия, так рванул бы в Израиль. Историческая родина, все-таки.
Хасин выключил автоуборщика и присел на его теплый кожух. Хоть задницу погрею, подумал он.
- Эй, русский, - сказал на ломаном английском проходивший мимо средних лет латиноамериканец, - чего расселся? У тебя в Москве такая штука была?
- Какая? - рассеянно спросил Хасин, думая о своем.
Латиноамериканец протянул ему что-то на ладони, а когда Хасин приподнялся, чтобы посмотреть, то получил этой ладонью удар в ухо. От обиды у него потемнело в глазах.
- Ах ты... - начал было он и получил второй удар, сваливший его с ног. Металлический кожух автоуборщика оказался не таким уж мягким, если падать на него боком, да еще и щекой приложиться.
Хасин понял, что, если поднимется, то получит третий удар с непредсказуемыми последствиями. Америка, - подумал он, - рай земной. Провалиться бы отсюда куда-нибудь...
И провалился.
* * *
Когда аппаратура включилась, директор Рувинский бросился к терминалу, но проконтролировать альтернативу не успел, и реципиент погрузился в первую же существенную вариацию. Брайтон-бич, вот оно что. Следить за тем, что стало с семейством Хасиных, когда оно отъехало вместо Израиля в Штаты, у Рувинского не было ни желания, ни надобности.
Искоса поглядывая на экран, Рувинский выстроил программное слежение и начал просчет альтернатив ретроспекции - столетие в минуту. Как раз когда латиноамериканец влепил Хасину вторую плюху, компьютер показал переход к той альтернативе, ради которой новый репатриант был приглашен в институт Штейнберга.
Хорошенькое дело, - восторженно подумал Рувинский, - это же его предок был сыном Тита и принцессы Береники! Господи, как растекается время...
И переключил канал.
* * *
Римляне стали лагерем у стен Иерусалима, и Тит дал смотр войскам. Он сидел на возвышении, держал в руках символы власти, а внизу шли легионы. Пятый - этим даже отдых не нужен, они хоть сейчас готовы броситься на стены, и своими телами вымостят дорогу к иудейскому храму. Герои. Спаси нас Юпитер от героев. Герои хороши, когда полководец не знает, на что решиться. Вот идет Третий легион, и все центурии выглядят так, будто не было долгого перехода. Хороши. Эти - не герои. Эти думают, прежде чем выполнить приказ. Выполняют. Но думают. Думающие солдаты хороши, когда полководец точно знает, чего хочет.
Великий Марс, а он, принц и полководец Тит Флавий Веспасиан, знает, какой приказ отдаст завтра? Идти на приступ или отступить?
Нет - не то слово. Римлянин не отступает. Не отступить - оставить все как есть. Того, что он уже сделал, достаточно для триумфа. Это понимают и сенаторы, и все наместники в Иудее и прочих провинциях. Разорить храм этого невидимого бога Яхве - невелика честь для солдата. Для жреца - да, победа над чужим и непонятным божеством, которое не имеет ни изображений, ни настоящего имени. Пожалуй...
Принц скосил глаза и поискал справа от себя полководца Павлина. Вот кто не знает сомнений. Он уже поставил "Свирепого Юлия", лучшую таранную машину, к подножию Храма и ждет только его, Тита, приказа, чтобы начать разрушение стены.
В душе Тита шевельнулась неприязнь. Бог Яхве - чужой бог, ради триумфа Юпитера и всех римских богов этот иудейский храм необходимо разрушить. Но Яхве - бог, пусть и чужой. Как отомстит он за поругание святыни? Он, Тит, знает это. И полководец Павлин - знает.
Береника. Принцесса не простит. Что бы ни говорила она о своей любви, она еврейка, бог Яхве нашепчет ей нужные слова. Женщина, через которую вещает мстящий бог, это... Тит не хотел сравнений, он понял, что не хочет и штурма. Если он решится разрушить Храм, то только под давлением генералов. Того же Павлина или Лепида - из Десятого легиона. Или Марка Антония Юлиана, губернатора Иудеи.
Весы судьбы. На одной чаше - Рим. На другой - Береника и ее странный бог.
- Янике, - услышал он голос своей любимой принцессы, - муж мой, воин, дитя мое...
Тит Флавий Веспасиан, будущий римский император, поднял правую руку и вытянул ее вперед - над проходящими мимо легионами. Он принял решение.
- Павлин, - сказал Тит громко, - прикажи созвать военный совет сразу после окончания смотра. И перед этим - отведи все таранные машины от стен Храма.
* * *
В 4943 году от Сотворения Мира Иосиф Назон, прямой наследник императора Тита и императрицы Береники, принял титул царя Иудеи, Сирии и Палестины. Он был уже в летах, но чувствовал себя прекрасно, болезнь суставов, которая выматывала его последние годы, почему-то отступила. Он счел это знаком небес, благоволением Творца, принес жертву в Храме и вступил на престол с мыслью, что нет сейчас на всем Востоке государства, которое могло бы сравниться с еврейским.
Ранним утром первого дня месяца тамуз Иосиф созвал совет старейшин и пригласил Первосвященника. Все привыкли к тому, что царь встает раньше солнца, что важнейшие решения принимаются до полудня, и что каждый должен высказать свое мнение, даже если это мнение противоречит царской воле.
Собрались в большом зале замка Давидова, поднялись на крышу, откуда открывался вид на Иерусалим - Храм, кварталы ремесленников, торговцев, простого люда. Решения принимались здесь - так повелось еще с царя Шмуэля, правившего в Иерусалиме тысячу лет назад.
- Настало время, - сказал царь, оглядев присутствующих. Встретившись взглядом с Первосвященником Нимродом, он кивнул в знак того, что не намерен отступать от намеченного вчера плана, - настало время покончить с ересями. Вот уж тысячу и двести лет мы терпим на своей земле христиан, которые полагают, что проповедник по имени Иешуа был Мессией. Вот уж шесть сотен лет мы терпим на своей земле мусульман, которые извратили Тору утверждением о божественности Мухаммеда из Мекки. Мы, евреи, терпимы. Творец запрещает нам проливать кровь, если это не угрожает существованию народа. До сих пор было так.
Царь вздохнул, потому что произнести то, что нужно произнести, было тяжелее, чем поднять на городскую стену тяжелый камень.
- Но есть предел и нашему терпению, - продолжал он. - Мы приносим в Храме жертвы Создателю, и Создатель не принимает их. Вы знаете это. Как знаете и причину. Все началось с того, что христиане пожелали возвести в городе свой Храм и установить в нем гроб Христа, чтобы молиться ему как Господу. И мусульмане пожелали поставить свою мечеть у самой стены Храма, мотивируя это тем, что именно отсюда вознесся в небо их пророк Мухаммед. Мы еще не приняли решения, мы обсуждали его, потому что думали: может быть, это угодно Творцу. Мы ждали знака, и мы его получили. Сегодня мы должны принять решение. Я слушаю вас.
- Изгнание, - сказал Первосвященник. - Всех христиан и мусульман. В недельный срок. До конца месяца тамуз.
- Это враги, - возразил полководец Бен-Маттафий. - Они не просто проповедуют против Творца. Они, чьи верования возникли из непонимания Торы, убивают. От ножей мусульман только в праздник Шавуот погибли восемь евреев. Изгнание - это означает долгую войну, потому что святыни их здесь, и они не отступятся. Изгнание - не выход. Выход - смерть.
- Изгнание, - сказал советник Бар-Зеев.
- Смерть, - сказал раввин Орен...
- Восемь - за смерть и пятеро - за изгнание, - подвел итог царь Иосиф, когда высказались все. Он помолчал, глядя на длинную тень от башни Ирода, падавшую на глубокую впадину за городской стеной. Солнце еще не поднялось высоко, полдень не скоро, есть время подумать.
- Смерть, - сказал он, ни к кому не обращаясь, - это избавление от врагов. Изгнание - это война и все та же смерть. Конец всему - смерть. И начало всему - тоже. Конец тому, что ушло, и начало тому, что должно быть.
Царь обвел глазами советников и раввинов. Остановил взгляд на Первосвященнике.
- Смерть взрослым мужчинам, изгнание - остальным, - сказал царь. - И если завтра Творец примет жертву, это будет означать, что наше решение справедливо.
Он сделал знак рукой, и писцы поднесли ему пергамент с текстом царского Указа.
Утром следующего дня Первосвященник сообщил о том, что впервые за последнюю неделю Творец принял уготованную ему жертву.
* * *
В 5754 году от Сотворения Мира в главный аэропорт Иерусалима, столицы Израильской Империи, прибыл самолет с личным посланником Президента США, государственным секретарем Уорреном Кристофером.
У трапа высокого гостя встретили премьер-министр Рабин, глава оппозиции Нетаньягу и императорский пресс-секретарь Рамон. Сыграли "Янки дудль" и "Атикву". По дороге в отель "Давид Амелах" Кристофер с восторгом смотрел на проносящиеся вдоль дороги леса, кварталы небоскребов Модиина и поля мошавов.
- Мы бы тоже могли достичь подобного благосостояния, - с легкой завистью сказал он. - Но вы же понимаете - мы нация эмигрантов. Разные ментальности - и это дает знать. Два американца - это уже три мнения...
- Я думаю, что вопрос о гарантиях император решит положительно, сказал Рабин. - Есть только одно "но".
- Да, я знаю, - согласился Кристофер, - исламисты в Бостоне. Это серьезная проблема для нас. Честно говоря, между нами, господа, и не для протокола... Я думаю, что в свое время, когда ваш царь Иосиф решал ту же проблему, он был слишком мягок. История иногда предпочитает жесткие решения.
- Евреи не могут убивать женщин и детей, - сухо сказал Нетаньягу.
- А теперь мы имеем проблему исламистов в Штатах и проблему христиан в Центральной Европе, - пожал плечами госсекретарь. - А когда это докатится до ваших нефтедобывающих колоний на Аравийском полуострове, то...
Израильтяне переглянулись, обстановку разрядил пресс-секретарь Рамон.
- Посмотрите налево, господин Кристофер, - сказал он. - Высокая стрела, которую вы видите, это памятник вашему президенту Вашингтону, построившему первую синагогу в Новом Свете...
* * *
Новый репатриант Цви Хасин разлепил глаза и, помотав тяжелой головой, сказал:
- Государственную квартиру на улице Кинг Джордж. Сына определить в компьютерный класс.
- Это не я решаю, - потупился директор Рувинский, поднимая к потолку колпак альтернатора. - Но я посодействую.
- Посодействую, - недовольно сказал Хасин, поднимаясь с кресла. - В конце концов, это мой предок был римским императором.
- Конечно... И, значит, в некотором смысле по вашей вине Израильская империя осталась в альтернативном пространстве-времени. Государственную квартиру вам? А это не хотите?
Рувинский размахнулся, чтобы влепить ту самую третью плюху, от которой он избавил иммигранта Хасина на Брайтон-бич.
Но во-время вспомнил, что он - при исполнении.
* * *
Хасин живет в Иерусалиме. Ходит в ешиву. Время от времени приезжает в институт Штейнберга и просит, чтобы его еще раз подключили к аппарату. Это, мол, важно для истории Израиля.
Вопрос - какого.
Глава 8
ПЯТАЯ СУРА ИРИНЫ ЛЕЩИНСКОЙ
- Люди стали пропадать, - сказал Роман Бутлер, комиссар уголовной полиции Тель-Авива. - Женщины.
- Проститутки, - поправил Меир Брош, начальник полиции нравов. - Да, к тому же, из России. И ты знаешь, что я по этому поводу думаю.
Оба при этом смотрели на меня, будто я мог отыскать в истории Израиля либо пропавших женщин, либо аналогичный случай, способный помочь в расследовании. Я почувствовал себя неуютно: никогда не занимался профессионально историей проституции в Израиле. Так, слышал кое-что...
- Меир по этому поводу думает, - пояснил мне Роман, - что девушек прячут сутенеры. Версия возможная, но нелогичная: зачем прятать работника, способного принести большие прибыли? К тому же, сутенеры с Бен-Иегуды растеряны не меньше нас. Собственно, один из них и обратился в полицию.
- Для отвода глаз, - пробурчал Брош. - Знаю я эту публику.
- А нельзя ли, - сказал я, - изложить последовательность событий? Заодно и объяснить, я-то тут при чем?
- Да, пожалуйста, - сказал Брош, вытягивая из бокового кармана микродискет. - Здесь все изложено.
- А твоя роль, Павел, - добавил Роман, - начнется, когда ты ознакомишься со сценарием.
Сценарий оказался таким.
На тель-авивской улице Бен-Иегуды, в доме 17, находится массажный кабинет с замечательным названием "Наша мечта". Кабинет высшего класса, за час клиент обычно просаживает здесь до двухсот долларов. Контингент массажисток самый что ни на есть смешанный - времена сугубо "русских" или сугубо израильских публичных домов давно прошли.
Так вот, 12 мая 2026 года, в 2 часа 30 минут ночи некий клиент вышел из комнаты Иры Лещинской, одной из самых красивых девушек "Нашей мечты" и, насвистывая, направился к выходу. Заплатил он по таксе, и проводили его с поклоном.
Минут через пять один из хозяев заведения, носивший по иронии судьбы славную фамилию Бен-Гурион, зашел в комнату Ирины, как он выразился, "по нужде". Какая нужда была у однофамильца великого человека, осталось неизвестным, потому что три с половиной секунды спустя означенный Бен-Гурион с воплем выбежал из комнаты. На вопль прибежали охранники Михаэль и Алекс, а затем явился и второй совладелец, Рон Охана. Войдя в комнату, они прежде всего почувствовали вонь. Воняла чем-то кислым и тухлым шкура, похожая на овечью, которая лежала на полу посреди комнаты. На шкуре стоял и дрожал всем немощным телом небольшой козленок, смотревший на людей с такой тоской, будто хотел дать немедленные показания и мучился в поисках нужных для этого слов.
Ирины Лещинской в комнате не было.
Естественно, бросились догонять клиента - будто он мог унести Иру, спрятав под пиджаком на своей мощной груди. Но клиента и след простыл. Удостоверения личности он, ясное дело, не предъявлял, так что случай выглядел безнадежным.
В полицию не заявляли, надеясь на лучшее. Козленка продали на бойню, шкуру помыли, а комнату проветрили.
Второй случай приключился три недели спустя в массажном кабинете Меира Ханоха, улица Бен-Иегуды, 33. После ухода очередного клиента девушку по имени Сара Вайнбрун пожелал иметь не кто иной, как сам знаменитый писатель Ави Ройзен. Ави третий месяц как развелся с очередной женой и потому страдал. Душевные свои недуги автор романа "Мессия поневоле" обычно врачевал Сарой Вайнбрун, и потому его появление в салоне Ханоха удивления не вызвало. Ему сказали, что Сара только что освободилась, и Ройзен отправился в известную ему комнату.
Выскочил он оттуда семь секунд спустя, и вопль его был не очень слышен, потому что Ави мгновенно сорвал голос.
Сары в комнате не оказалось. Вместо нее стоял в углу большой шкаф с раскрытыми дверцами, на внутренних его стенках висели на крюках различные типы холодного оружия, огромных размеров секач вывалился из шкафа на пол комнаты. На лезвии секача ясно были видны запекшаяся кровь и густая прядь человеческих волос. Похоже, что даже с остатками скальпа. Было отчего завопить.
Не зная ничего о случае в "Нашей мечте", Ханох тоже не заявил в полицию.
Роман Бутлер занялся этим делом после того, как пропала одиннадцатая по счету девушка, Соня Беркович. В полицию обратился прохожий, стоявший у витрины магазина перчаток и услышавший вдруг вопль с третьего этажа, где, как все знали, помещался массажный кабинет Руди Бернштейна.
Вместо Сони в комнате обнаружили мальчишку лет пятнадцати, по виду типичного араба, который не мог дать никаких показаний, поскольку у него был аккуратно вырезан язык.
* * *
- Вот так, Павел, - сказал Роман, когда я просмотрел микродискет и вытер выступивший на висках пот. - К твоему сведению: до сегодняшнего дня исчезли одиннадцать девушек из восьми массажных кабинетов. Ни в одном случае не удалось задержать клиента, который выходил от девушек последним. Но вместо девушек всегда что-нибудь появлялось. Перечисляю: живой баран, мальчишка-араб с вырезанным языком и лишенный рассудка, камень размером с журнальный стол, пуховая перина с пролежнями, несколько пергаментных свитков, к сожалению, без записей, оружие, в том числе явно побывавшее в употреблении... И, наконец, боевое облачение для мужчины среднего роста. Эта последняя находка и заставила нас обратиться к историку.
- Можно взглянуть?
- Дискет у тебя в руках, переключись на файл suit.doc.
Посмотрев, я сказал:
- Роман, тебе известно, что я специализируюсь на новейшей истории Израиля. А это облачение не имеет к израильской истории никакого отношения.
- А к какой? - терпеливо спросил Роман.
- Ни к какой, - отрезал я. - Это искусная подделка боевого облачения курайшитского воина первой четверти седьмого века нашей эры.
- Почему - подделка?
- Потому, черт возьми, что облачение совершенно новое. Я бы сказал непристойно новое. Ты что, сам не видишь?
- Вижу, - сказал Роман. - Именно поэтому мы и обратились к тебе, а не к Даниэлю Дотану, специалисту по раннему исламу.
Только тогда до меня начал доходить ход мыслей Романа и Меира.
- Н-ну... - сказал я, подумав, - как-то это все... э-э... притянуто за уши...
- У тебя есть иное объяснение?
- Н-нет... Но, во имя Творца, зачем?! Кому это надо?!
* * *
Как известно, три главных вопроса, на которые должен ответить полицейский следователь, таковы: кто сделал? зачем сделал? как сделал?
Я сразу спросил "зачем", а нужно было начать с вопроса "как".
Насколько я понял, некие злоумышленники воспользовались стратификаторами Лоренсона с целью, которая пока оставалась неизвестной.
Таким образом, к делу об исчезновении девушек добавилось дело о хищении стратификаторов, поскольку аппараты эти имеются во всем мире в очень ограниченном количестве и используются лишь по решению Комитета безопасности того или иного государства. Штука серьезная, но для террора, скажем, или ведения боевых действий бесполезная.
- Сколько в Израиле стратификаторов Лоренсона? - спросил я у Бутлера.
- Значит, ты полагаешь... - протянул Роман.
- Не строй из себя девицу, - обиделся я. - Наверняка твои эксперты пришли к тому же выводу, и ты явился ко мне для того, чтобы я точно назвал тебе эпоху. Я назвал - первая четверть седьмого века. А теперь ответь на мой вопрос.
- Три, - сказал Роман, помедлив. - Один в институте Штейнберга, другой в Историческом институте Еврейского университета и третий - в Технионе.
- Ха, - сказал я. - Ни у ШАБАКа, ни в Мосаде, значит, таких аппаратов нет?
- А зачем им? - сказал Роман, и Меир поддержал коллегу кивком головы.
- Для пресечения терактов и планируемых против Израиля военных операций, конечно!
Роман и Меир одновременно покачали головами, и я не стал настаивать.
- Бедные девушки, - сказал я.
* * *
Меир Брош отправился в Технион, Роман срочно вылетел в Иерусалим, а мне поручили поговорить с Моше Рувинским, директором Штейнберговского института. Не знаю, почему все детали нельзя было выяснить по стерео, но разбираться в хитросплетениях полицейской мысли мне не хотелось, и я отправился.
- Зачем тебе стратификатор? - подозрительно спросил Рувинский. После истории с комиссией Амитая и поисками Махмуда Касми директор любые мои вопросы встречал настороженно и ожидал подвоха.
- Есть мнение, - сказал я, подражая советским лидерам шестидесятых годов прошлого века, - что некто несанкционированно использует аппарат, принадлежащий институту.
- Его и санкционированно никто использовать не может, - мрачно сказал Рувинский. - Аппарат в ремонте.
- Что такое? - удивился я, про себя отметив, что наши с Романом предположения, похоже, начинают оправдываться.
- Во время последнего эксперимента произошел перегрев усилителей.
В подробности Рувинский вдаваться не стал, что естественно стратификаторы Лоренсона, называемые в просторечии "машинами времени", являются строго засекреченными аппаратами, используемыми лишь при наличии специального решения правительственного Совета безопасности. Простому историку знать детали не рекомендуется. Не уверен, что сам Рувинский был посвящен хоть в какие-то детали.
- Давно чините? - спросил я, не надеясь, вообще говоря, получить ответ даже на этот простой вопрос.
Рувинский посмотрел на меня изучающим взглядом, потом еще раз полюбовался на официальную бумагу, выданную мне Бутлером, и, поборов сомнение, сказал коротко:
- Неделю.
Именно столько прошло после исчезновения Сони Беркович.
- Благодарю, - сказал я, - больше вопросов не имею.
- Ты что, Павел, - поинтересовался Рувинский, провожая меня до двери своего кабинета, - подрядился в помощники к Бутлеру?
Я неопределенно пожал плечами: если директор намерен держать язык за зубами, почему я должен рассказывать все, что знаю?
* * *
- Стратификатор в Технионе уже третий месяц на профилактике, - сказал Брош.
- А иерусалимский в последние два месяца работал только на археологов Барнеа - забрасывал в девонский период глыбы из пустыни Арава и получал взамен чистый тамошний песок вперемежку с какими-то полусъеденными пресмыкающимися. Эксперимент санкционирован Советом, бумаги в порядке.
- Значит, остается Рувинский, - заключил я. - Но Моше нем как рыба.
- У тебя просто не было нужных полномочий, - успокоил меня Бутлер. Займусь этим сам.
- Без меня? - оскорбился я.
- Можешь поприсутствовать.
Мы появились в кабинете Рувинского, когда директор собирался уже ехать домой.
- Мне известно, - сказал Роман, взяв быка за рога, - что институтский аппарат в течение последних трех месяцев использовался для экспериментов по альтернативной истории религии, у меня есть копия разрешения правительственного Совета безопасности, выданного на имя рава Леви.
- Совершенно верно, - сказал Рувинский, изучив сначала физиономию Бутлера, которого видел впервые в жизни, затем - предъявленное им удостоверение, и лишь после этого - копию разрешения на опыт. - Что в этом эксперименте могло заинтересовать полицию?
- В чем заключался опыт?
- Как обычно... Если ты не в курсе, Павел тебе объяснит... В прошлое отправляется, скажем, камень массой в сотню килограммов, а взамен из выбранной эпохи мы получаем то, что занимало в то время данный объем пространства. Рав Леви интересовался седьмым веком нашей эры, жизнью еврейских общин в рассеянии. Испания, Северная Африка...
- Что он отправлял и что получил взамен?
- Спросите у рава, - уклонился от ответа Рувинский. - Я ведь не выполняю тут полицейских функций. Поскольку опыты со стратификатором санкционируются Советом безопасности, мне прямо не рекомендуется проявлять излишний интерес... Да будет тебе известно, что стратификатор лишь формально числится за институтом. Как научный прибор он нам не интересен, и мы сдаем аппарат в аренду, если есть бумага от Совета. Результаты - не наши...
- Институт альтернативной истории не интересуется опытами с машиной времени? - удивился Бутлер.
- Павел, - нетерпеливо обратился ко мне Рувинский. - Ты не объяснил господину комиссару, что эта так называемая машина времени не имеет ничего общего с уэллсовской и для серьезной научной работы непригодна?
- Видишь ли, Роман, - сказал я Бутлеру, - этот стратификатор не способен ничего в прошлом изменить. С его помощью можно лишь получить из выбранной эпохи случайный предмет, обменяв его на что-либо из нашего времени. В подавляющем большинстве случаев в камере оказывается песок или воздух...
- Только в камере? - спросил Роман.
Действительно, комнаты массажных кабинетов никак не могли быть камерами стратификаторов Лоренсона.
- В принципе не обязательно, - сказал Рувинский, - координаты можно задать произвольно. Но это не практикуется, поскольку никогда не знаешь заранее, что появится из прошлой эпохи. Техника безопасности требует...