Амнуэль Песах. Что будет, то и будет

   Из оставшихся двенадцати человек девять стандартно и нудно интересовались, что бы с ними произошло, если бы они не сделали такую глупость и не женились на этих фуриях.
   Только три посетителя заслуживали особого внимания, и слава Богу, ибо, если бы их оказалось пятьдесят, из этой истории мы с Рувинским не выбрались бы и по сей день.
   Посетитель номер один явился в институт на следующее утро после памятного заседания в "Клубе убийц". Это был пятидесятилетний бизнесмен Яков Вайнштейн, который пожелал поглядеть, сумел ли он в альтернативном мире провернуть сделку, от которой он в нашей реальности отказался неделю назад. Согласно операторской карте, в альтернативе Вайнштейн тоже не получил никакой прибыли, и посетитель удалился, полностью удовлетворенный увиденным.
   Посетителем номер два был писатель Ноам Сокер. Он прибыл через час после Вайнштейна. Сокера в институте хорошо знали - у него была любопытная манера писать свои реалистические романы. Попросту говоря, он отправлялся в любую из своих альтернативных реальностей, впитывал впечатления, а вернувшись, переносил их в виртуальные компьютерные файлы. Метод безотказный, но не свидетельствующий о творческой фантазии автора.
   Третий посетитель - Рина Лейкина, жена известного поэта Хаима Лейкина - пожелала посмотреть на альтернативу, в которой ее супруг получил Нобелевскую премию по литературе. Почему она решила, что Хаим где бы то ни было мог бы стать Нобелевским лауреатом? Мы решили посмотреть на мир Лейкиной просто из нездорового любопытства.
   Как вы понимаете, ничего общего с делом погибшего Шуваля все это иметь, скорее всего, не могло.
   Отправились мы вместе.
   * * *
   Рина Лейкина вернулась в тот момент, когда лет двадцать назад, в туманной еще юности, она, поклонница постмодернистских стихов Хаима, написанных в стиле а-ля Генделев, влюбила в себя своего будущего мужа и, будучи в глубине души любительницей Пушкина и Блока, заставила-таки Хаима полностью изменить свой поэтический стиль. Ломка эта не прошла даром для таланта поэта, и Рина отправилась в тот мир, где над стилем Хаима Лейкина не было произведено никакого насилия.
   Альтернатива была грустной. Хаим Лейкин не только не стал лауреатом он вообще перестал писать стихи, неожиданно даже для Рины переключившись на прозу.
   Мы не стали смотреть продолжение этой истории и перешли к альтернативе Ноама Сокера.
   Писатель на этой неделе заканчивал последние главы своей эпопеи "Сага о Рабинах". Если вы думаете, что речь шла о знаменитой семье Рабиных, давшей Израилю, например, премьер-министра конца прошлого века и великого химика десятых годов века нынешнего, то вы ошибаетесь. По-моему, история семьи, высосанная Сокером из какой-то альтернативы, не представляла никакого интереса. Я удивляюсь читателям - они набрасываются на совершенно банальные семейные истории, будто не могут посмотреть на себя в зеркало. Зачем Сокер отправлялся в альтернативный мир, если ровно такой же сюжет он мог отыскать, поговорив с соседями?
   Проскучав несколько часов между седьмой и восьмой главами третьей книги пятого тома, мы с Рувинским вернулись в операторскую.
   - Всегда не любил семейные романы, - сказал Моше, - а теперь я их просто ненавижу.
   - Ты не понимаешь, - вздохнул я. - У людей в жизни полно стрессов - то забастовки, то теракты, то катастрофы, вот им и хочется хотя бы в романах читать о нудной и тривиальной старости, отягощенной маразмом...
   Рувинский пожал плечами, и мы ринулись в альтернативный мир Якова Вайнштейна, поскольку это был наш последний шанс. Мы понимали, насколько этот шанс близок к нулю.
   * * *
   Нам повезло.
   Бизнесмен Вайнштейн играл на бирже. В нашем мире он купил в прошлом месяце акции компании "Бруталь" и крупно проиграл. Поскольку, покупая акции, он раздумывал, выбирая между "Бруталем" и "Кинако", Вайштейн, естественно, полагал, что в альтернативном мире он приобрел именно "Кинако" и должен был существенно обогатиться, ибо фирма эта неожиданно для всех пошла в гору.
   Да - в нашем мире. А там, куда попали мы с Рувинским, следуя за мнемозаписью Вайнштейна, прогорели обе компании. И знаете почему? Министр иностранных дел Шуваль через подставных лиц продал все свои запасы "Кинако". В том мире бедняга Вайнштейн стал банкротом, ему оставалось только пустить себе пулю в лоб. Нет, он бы этого, конечно, никогда не сделал, среди израильских бизнесменов самоубийства как-то не приняты, израильский бизнесмен, потеряв все, предпочитает пойти и набить морду конкуренту.
   Мы с Рувинским шли за Вайнштейном по пятам и видели, как бизнесмен, выйдя из здания биржи, где он оставил все свои сбережения, отправился в частное сыскное агентство и заказал найти того варвара, вандала и негодяя, который через подставных лиц выбросил на рынок столько акций "Кинако" с очевидной и единственной целью свести его, Вайнштейна, в могилу.
   Мы переглянулись с Моше и прокрутили альтернативу в ускоренном режиме до того момента, когда детектив Глузман позвонил заказчику по видеоканалу, защищенному от прослушивания, и сообщил, что разорителем оказался никто иной, как министр иностранных дел господин Шуваль.
   - Убью негодяя! - вскричал Вайнштейн и принялся ходить по салону, вынашивая планы мести.
   - Вот оно, - прошептал мне Рувинский и был прав. Сейчас в мыслях Вайнштейна рождались самые изощренные способы преступления, и одним из таких способов вполне могла оказаться идея убийства с помощью электрического тока. Каждая минута размышлений Вайнштейна рождала альтернативы, смертельные для Шуваля, одна из них могла совпасть с нашей и...
   Рувинский поднял камень и бросил в окно салона. Я понял директора - он хотел любым способом прервать ход мыслей взбешенного бизнесмена. Нет мыслей - нет альтернатив.
   Однако Вайнштейн находился в таком состоянии, что не обратил внимания на разбитое стекло и вопли охранной сигнализации. Он продолжал бегать из угла в угол, вынашивая смертоносные планы. Что могли мы с Рувинским предпринять еще? Ворваться в квартиру, ударить бизнесмена по голове, прервав тем самым скачки его мыслей?
   Хорошо, что мы этого не сделали!
   Вайнштейн подошел к видеофону и набрал номер. На экране появилось лицо госпожи Сары Шензар, личного секретаря министра Шуваля.
   - Я хочу поговорить с Абрахамом, - заявил Вайнштейн. - Дело личное. Скажи, что это Яков Вайнштейн, он меня знает.
   - Что у тебя за вопли? - поморщилась Сара. - Если у тебя дерутся кошки, сверни им шею. Министр тебя не услышит.
   - Это не кошки, это сигнализация, - нетерпеливо сказал Вайнштейн. Сейчас я ее отключу.
   Честно говоря, мы ожидали всего, только не того, чему стали свидетелями. Вместо того, чтобы наброситься на министра с обвинениями, Яков сказал:
   - Хорошо сработано, Абрахам. Когда я получу мою долю?
   - Спроси у брокера, - ответил министр. - Моя миссия закончена.
   Разговор продолжался в мирных тонах еще минут пять, после чего Вайнштейн выключил видеофон и отправился спать.
   А мы с Рувинским вернулись в операторскую, чтобы обсудить результат наблюдений.
   - Что-то в этом есть, - многозначительно сказал Моше. - Собственно, этот Вайнштейн - единственный среди всех подозреваемых в нашем и альтернативном мирах, который имеет какие-то контакты с Шувалем. И мотив для убийства налицо.
   - Нет, - покачал я головой. - Что-то в этом есть, но что-то в этом не то. Ты согласен?
   Рувинский вопросительно посмотрел на меня.
   - Смотри, - продолжал я. - Мы совсем выпустили из поля зрения сюжет с убийством Бродецкого. Именно он был реализован во время убийства Шуваля, так? Мы набросились на Вайнштейна, потому что у него оказался мотив для убийства Шуваля. Мотив слабый - ты же видел, они действовали заодно и как-то на этой афере нажились оба. К тому же, Вайнштейн понятия не имел о сценарии Шлехтера. Это раз. Второе: если он, действительно, с пылу, с жару обдумывал, как бы убить министра, при этом спонтанно рождались случайные альтернативы, которые описывает твоя формула... как его...
   - Горовица, - подсказал Моше.
   - Да. Ты сам утверждал, что вероятность перехода альтернативы обратно, в нашу действительность, близка к нулю.
   - Говорил, - согласился Рувинский с кислой миной на лице. - Но, кроме Вайнштейна, нет никого, кто имел бы...
   Неизвестно, сколько времени мы вели бы с директором Рувинским этот бесплодный диалог, если бы наше уединение не нарушил единственный человек, которого нам обоим не хотелось видеть - комиссар Роман Бутлер. Он ввалился в операторскую при всех своих полицейских регалиях, и я подумал, что ему, видимо, пришлось применить силу, поскольку Моше отдал охране совершенно четкое указание не пропускать в здание института никого, включая министров, покинутых невест и пришельцев из других миров.
   - С возвращением, - сказал Роман. - Я не ошибаюсь, вы уже осмотрели все альтернативы, какие было возможно?
   - Да, - признал Рувинский. - Послушай, комиссар, а может, это преступление совершенно не связано с "Клубом убийц", и мы идем по ложному следу?
   - Для того, чтобы услышать полный рассказ о ваших похождениях, продолжал Роман, не обращая внимания на выпад директора, - я должен предъявить постановление об аресте или кто-то из вас расколется сам?
   - Павел, - кивнул на меня Рувинский. - Он твой сосед, пусть раскалывается.
   Я вкратце пересказал Бутлеру наши соображения, предположения, идеи и бесславные результаты визитов в альтернативные миры. Роман время от времени хмыкал, а когда я истощил свою память, сказал:
   - Молодцы, хорошо поработали. Теперь все понятно.
   Мы с Рувинским переглянулись.
   - Что нам должно быть понятно? - спросил Моше.
   - Я сказал - вам? Все понятно мне. А вам понимать ни к чему. Эти дилетанты... вечно путаются под ногами.
   Обвинение было несправедливым, и Рувинский вскинулся. Его суровое мнение об израильской полиции было бы высказано немедленно и недвусмысленно, но мне удалось прервать начавшуюся ссору в зародыше.
   - Моше, - сказал я прежде, чем директор успел открыть рот, - ты плохо знаешь комиссара Бутлера, а мы с ним пьем кофе каждую субботу. Он намеренно вызывает тебя на ссору, чтобы, обидевшись, не делиться с нами информацией. Я прав?
   - Конечно, - не смущаясь, согласился Роман. - Но, господа, мне бы действительно не хотелось сейчас выкладывать на стол все карты. Если бы не ваш дремучий дилетантизм, вы бы и сами догадались, кто в чем виноват. Вся информация у вас есть.
   После чего комиссар встал и покинул помещение института. Надеюсь, что выпустили его без приключений.
   * * *
   Признаюсь честно: мы с директором просидели в его кабинете до позднего вечера, просматривая заново уже виденные альтернативы в поисках незамеченного нами доказательства. Но мы лишний раз убедились, что единственным разумным кандидатом на роль подозреваемого был бы Яков Вайнштейн, если бы он не оказался столь странным образом замешан вместе с министром Шувалем в общей афере. А может, они потом что-то не поделили, Вайнштейн смертельно обиделся и...
   Нет, не могло этого быть. Мы просмотрели альтернативу вплоть до сегодняшнего дня - если бы Вайнштейн задумывал преступление, он должен был бы рассориться с Шувалем еще вчера вечером. Иначе в нашей реальности ничего к нынешнему утру ничего не смогло бы произойти.
   - Значит, - сказал директор Рувинский, - мы не обратили внимания на какую-то информацию. Мы не обратили, а Бутлер обратил, потому что он профессионал.
   - Ну да, - согласился я. - Он Эркюль Пуаро, а мы с тобой Ватсон с Гастингсом.
   - Обидно, - продолжал каяться Рувинский. - У него четкая логика плюс информация, а у нас... Мы как две бабы - сидим и чешем языками, не понимая сути...
   - Как ты сказал? - насторожился я. - Ты сказал - две бабы?
   - Да не обижайся, Павел, - вздохнул Рувинский.
   Он так и не понял. Почему я должен был обижаться на человека, докопавшегося до истины и не подозревающего об этом?
   * * *
   Я высматривал из окна, когда комиссар вернется с дежурства. Его авиетка свалилась из верхнего ряда поперек общего движения - только полицейский мог себе позволить такое вопиющее нарушение правил воздушного движения.
   Когда Роман, насвистывая, спускался с посадочной площадки, я уже ждал комиссара у входа в его квартиру. Он ведь сам говорил, что эффект внезапности - главное при разоблачении преступника.
   - Давно ли, - сказал я, взяв Романа за локоть, - министр Шуваль дал от ворот поворот Алисе Фигнер?
   Мне очень хотелось бы написать в этом месте - "у комиссара от удивления отвисла челюсть". Но, к сожалению, эта фраза и выглядит слишком вульгарно, и абсолютно не соответствует характеру Бутлера. Роман тихонько высвободил свой локоть и сказал:
   - Если ты приготовишь кофе, я спущусь к тебе через десять минут.
   Эти десять минут показались мне часом, потому что комиссар и не подумал ответить на мой вопрос. Я думал о бедной манекенщице Алисе Фигнер и потому переварил кофе.
   - Фу! - сказал Роман, испробовав. - Сразу видно, что готовил дилетант.
   Теперь уж я оказался на высоте и не отреагировал на явное оскорбление.
   - Ну хорошо, - сказал Бутлер, заставив себя отхлебнуть глоток, - ты, конечно, прав, зачинщицей преступления была Алиса Фигнер. Ты ведь не забыл моих слов о том, что она женщина не только красивая, но и умная, однако, слишком нетерпеливая, и потому ее детективные сюжеты обычно повисали, не добравшись до финала. Год назад она стала любовницей нашего министра. Связь эта продолжалась бы долго, от Алисы не так-то просто отделаться, но жена Шуваля начала о чем-то догадываться. Ничего конкретного, никаких имен, просто подозрения, ревность... Но министр предпочел не доводить до скандала и объявил Алисе об отставке. Алисе можно было сказать все, что угодно, но только не то, что ею пренебрегли как женщиной.
   - И она решила отомстить, - сказал я, кивая головой.
   - Я не сказал бы, что это было осознанное решение, - с сомнением сказал Роман. - В "Клуб убийц" Алиса пришла не потому, что продумывала уже план мести. Она любила разнообразие, а когда Шуваль ее бросил, разнообразие требовалось ей, как никогда раньше. А дальше все пошло одно к одному. Один из членов клуба - программист, рассказал о сюжете убийства с использованием альтернативной реальности. А несостоявшийся депутат поведал свой план литературного убийства премьер-министра. Алиса сделала все, чтобы совместными усилиями членов клуба этот сценарий был доведен до логического завершения.
   - И привела его в исполнение, использовав Рину Лейкину, - прервал я Романа, желая продемонстрировать свои логические способности.
   - Бедняжка Рина, - хмыкнул Роман. - Она, видишь ли, очень доверчива и наивна. Она и мухи не способна обидеть, и потому любит читать и проигрывать в уме всякие кровавые сюжеты. С Алисой они давние подруги. Алисе ничего не стоило внушить Рине идею-фикс, что никто иной, как министр иностранных дел Шуваль виновен в отсутствии у Хаима Лейкина Нобелевской премии. Министр, видишь ли, терпеть не может поэта и потому использовал все свои связи в Нобелевском комитете, чтобы... Ну, согласись, бред! Только Рина, влюбленная в талант мужа, могла купиться. Естественно, Алиса не предлагала Рине убить негодяя. Нет, она всего лишь довела бедную женщину до нужной кондиции, потом со всеми подробностями пересказала ей сюжет с убийством премьера, а остальное доделала фантазия Рины. На месте премьера оказался бедняга Шуваль, а пребывание Рины в альтернативной реальности поставило точку в этой трагической истории.
   - В институт Рину тоже Алиса отправила, - сказал я. Это был не вопрос, а утверждение, и Роман только кивнул.
   - Это было нетрудно. Рина с удовольствием отправилась посмотреть мир, в котором ее муж стал всеми признанным гением. Она ошиблась, но это уже детали...
   - Где она? - спросил я.
   - Кто? Рина?
   - Нет, Алиса. Убийца.
   - Павел, если ты сможешь на суде доказать, что Алису Фельдман следует осудить за убийство с заранее обдуманным намерением, я готов съесть свой полицейский значок! Я не вижу способа обвинить человека только за то, что он злоумышлял. Нет никаких материальных улик! Единственное, что я могу это провести через кнессет закон, запрещающий коммерческое использование стратификаторов Института альтернативной истории. И я это сделаю.
   - Тогда, - опечалился я, - директор Рувинский и его сотрудники умрут от голода. И убийцей окажешься ты.
   - Выкрутится, - сказал Роман. - Они-то выкрутятся, а вот министра не воскресишь. Дело придется закрыть и сдать в архив. Нет ни убийцы, ни улик, ничего.
   Он залпом допил холодный и горький кофе и встал.
   - Передай от меня привет Рувинскому, - сказал Роман. - Пусть готовится, его ждут нелегкие времена.
   - Естественно, - сказал я. - Кто-то кого-то убивает, а виноваты всегда ученые.
   - Это истина, не требующая доказательств, - подтвердил комиссар Бутлер.
   Глава 15
   РИМ В ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЧАСОВ
   Записка, приложенная к пакету:
   "Штейнберговский Институт альтернативной истории,
   исх. 45/54. 23 марта 2023 г.
   П. Амнуэлю, историку.
   Павел, посылаю пневмопочтой три компакт-диска с системными записями. Полагаю, что содержимое дисков тебя заинтересует. Используй компьютеры модели IBM-1986А. Происхождение информации объясню позднее.
   М. Рувинский, директор".
   Диск первый
   РОМАНЦЫ
   От Фьюмичино начинались уже городские пригороды - Рим сильно разросся за последние годы, - и Зеев Барак просигналил остановиться. Обе машины съехали на обочину, не доезжая километра от последнего на этой дороге патрульного поста италийцев. Зеев заглушил двигатель и вышел из машины. Аркан остался сидеть за рулем, ладони лежали на баранке, глаза смотрели на Зеева, но видели не настоящее, а будущее. Минут этак на пятнадцать вперед, когда начнется. "Такой молодой, а уже нервный", - подумал Зеев.
   Он помахал ладонью перед лицом Аркана, и тот, придя, наконец, в себя, опустил боковое стекло.
   - Лечиться надо, - добродушно сказал Зеев. - Если ты будешь с таким же видом смотреть на полицейского...
   - На полицейского я вовсе смотреть не буду, - тихо сказал Аркан. Зачем мне на него смотреть? Выйду, руки за голову...
   - Ты, главное, выйди где и когда надо, - жестко сказал Зеев, полагая, что напряжение он снял и теперь можно говорить серьезно. - Улица Нерона угол Юпитера, здание министерства внутренних дел. Паркуешь машину на третьей стоянке слева, перед выходом отпускаешь сцепление и включаешь радио. Идешь в сторону...
   - ... Улицы Мальфитано, знаю, - прервал Аркан и, наконец, оторвав взгляд от какой-то, ему одному видимой точки, посмотрел на Зеева. - На память не жалуюсь. Повторить маршрут отхода?
   - Не надо, - помолчав, сказал Зеев. - Бэ зрат а-шем, вперед.
   За руль он садился с неприятным ощущением, что день этот радости не принесет. Не нравилось ему выражение лица Аркана. Нельзя так. После возвращения нужно будет показать мальчика психологу. В Перудже хороший психолог, Бен-Хаим, из третьего поколения римских евреев.
   Дальше Аркан ехал первым - ровно ехал, хорошо. У поста притормозили, полицейские-италийцы смотрели на Зеева презрительно-недоверчиво, проверяли машину придирчиво, разрешение на въезд в Рим чуть ли не в лупу разглядывали.
   - Проезжайте, - сказал капрал, и они проехали.
   Через два квартала настало время расстаться - за светофором Зеев свернул налево и в зеркальце увидел, что Аркан повернул вправо и выехал на бульвар короля Виктора. Эти италийские названия... Когда город был романским, бульвар носил имя Рамбама, и в этом заключался высокий смысл. А кто такой этот италийский Виктор? Он и королем-то был всего три с половиной года, пока его не убил собственный сын. И эта нация претендует на Вечный город!
   Мысли о Викторе, достойном разве что двух строк в учебнике гойской истории, отвлекли Зеева, но не помешали подъехать к зданию Центрального военного универмага в точно обозначенное время.
   В десять утра народу здесь было много, люди входили и выходили, романцев среди них, естественно, не наблюдалось. Зеев отпустил сцепление, включил радио - первая программа италийцев передавала классическую музыку, то ли Верди, то ли Пуччини. Музыка изгнанников, особенно Верди - он, как слышал Зеев, все свои оперы писал в Париже с мыслями о возвращении италийцев в Рим.
   Выйдя из машины, Зеев быстрым шагом пошел в сторону Храма Юпитера там облавы начнутся в последнюю очередь. Миновав площадь Независимости с нелепым фонтаном, в центре которого стояла статуя Нептуна, извергающего воду из огромного кувшина, Зеев углубился в квартал Весталок. Внешне он не очень отличался от среднего италийца, кипу, уезжая в Рим, оставил дома. Улица в этот час была пустынна: весталки отдыхали после утомительных, надо полагать, ночных оргий.
   Часы на одной из башен Старого города начали бить десять, и Зеев обратился в слух. С последним ударом раздались два глухих взрыва - справа и сзади. Что ж, Аркан не подкачал. Молодец малыш, нервы нервами, а все сделал точно. Теперь бы еще посмотреть на результат, но придется терпеть до вечера - покажут в программе новостей. Диктор скажет мрачным голосом: "И вновь еврейские фундаменталисты, называющие себя романцами, взорвали начиненные взрывчаткой автомобили на людных местах столицы. И вновь пролилась кровь невинных..." Невинных - вот, что они говорят каждый раз. Нет невинных италийцев. Невинный италиец - мертвый италиец.
   Зеев вышел к парку принца Домициана и, углубившись в пустынные аллеи, сел на скамью. Посмотрел на часы. Минуты через две должен подойти Аркан конечно, довольный и уже не такой напряженный, как час назад. Лучше всего успокаивает нервы удачно проведенная акция.
   Солнце, голубое небо, ни облачка, хорошо. Мысли короткие, как дротики италийцев. Где-то завывают сирены: пожарные, скорая помощь, полиция. Кажется, слышны и крики. Нет, слишком далеко - игра воображения.
   Где же Аркан?
   * * *
   - Ты уверен, что это было его личное решение? - спросил Зеев. - Может, он просто не успел?
   - Не успел! - Марк пожал плечами. - Ты смотрел италийский "Взгляд"? Этот придурок выполнил все операции и остался в машине. Семь минут! Что можно не успеть за семь минут?
   - Но зачем? - пораженно сказал Зеев.
   На экране опять появились кадры с мест утренних терактов. Полуразрушенное здание универмага - его, Зеева, работа, много тел, десятки, большинство - военные, хорошо. А вот министерство - обрушилась стена со стороны стоянки, кругом остовы сгоревших машин. Пострадал сам министр Гай Туллий, ранен в голову, довольно серьезно, но, к счастью, не смертельно. К счастью? Для министра, может, и к счастью. Вот и "субару" Аркана - центр взрыва. Обгоревший труп в салоне, страшно смотреть, так нет - еще раз специально показывают: вот, мол, глядите, дорогие италийцы, до чего уже дошли эти еврейские фанатики... а куда смотрела дорожная полиция... как в городе оказались автомобили со взрывчаткой... когда можно будет спокойно жить в собственной столице...
   Марк выключил телевизор.
   - И что я скажу его матери? - спросил Зеев. - Что ее сын решил погибнуть как герой? Стать символом Сопротивления?
   - Ребятам можно сказать и так, - покачал головой Марк. - Хотя... символом его делать нельзя. Примером для подражания - тем более. Жизнь одного еврея дороже сотни гойских, поступок Аркана принесет больше вреда, чем пользы... А матери скажи правду.
   Зеев вопросительно посмотрел на Марка.
   - Ты не знал? - удивился Марк. - Ты вообще чем-то интересуешься, кроме всей этой пиротехники? Или ты никогда не видел Малку?
   Вот оно что! Зеев, конечно, догадывался, но, честно говоря, эти проблемы его совершенно не волновали. В жизни нужно делать одно дело, и Зеев его делал. Он был, конечно, женат, как всякий религиозный еврей, и рожал детей, поскольку на то была Его воля, но знал ли он, что такое любовь? И слава Творцу, что не знал. Хая была хорошей женой и матерью все, точка.
   - Малка поощряла его? - спросил Зеев с горечью.
   - Ну, ты, действительно, слепец, - изумился Марк. - Поощряла! Она его к себе на метр не подпускала. Некоторые думали, что он просто хочет воспользоваться случаем - муж в Америке, все такое... Нет, я-то знал: Аркан ее любил. Был влюблен по уши. Готов был жизнь отдать...
   - Вот и отдал, - сказал Зеев. - Дурак.
   Марк посмотрел на Зеева странным взглядом - слишком много в этом взгляде смешалось разнородных эмоций, Зеев не сумел разобраться, какая была главной. Неважно.
   - Пойду к Далии, - сказал он. - Сейчас, ясное дело, объявят комендантский час, могу не успеть... Надеюсь, следующая акция состоится в срок.
   - Завтра обсудим, - уклончиво отозвался Марк. - Не мы с тобой ведь решаем...
   * * *
   Далия Шаллон, мать Аркана, была историком. Молодая еще женщина, лет сорока пяти, не красавица, но очень мила, как любил говорить ее муж Шай, благословенна его память. Она тоже смотрела телевизор, ждала сына с работы, Аркан, как всегда, опаздывал, Далия к этому привыкла и еще не начала волноваться. Зеев не стал проходить в салон, остановился у двери. Дверь оставил открытой, и в спину дуло.
   - Да проходи ты, - пригласила Далия. - Я женщина нерелигиозная, мне можно.
   - А мне - нет, - сказал Зеев и решил покончить с заданием сразу. - Ты смотрела "Взгляд"?
   - Италийский? Смотрела. Работа "Каха"?
   - Нет, это мы, "Бней-Иегуда". Я и Аркан.
   Далии понадобились три секунды, чтобы осмыслить сообщение. Она, в отличие от самого Зеева, поняла его целиком, со всеми нюансами и скрытыми от Зеева смыслами. Он подумал даже, что она ожидала от своего сына чего-то такого. Далия опустилась в кресло, закрыла глаза, лицо стало белее стены, но, когда Зеев сделал шаг вперед, она предостерегающе подняла руку, и он остался у двери.