- А если я сделаю так?
   - Спикируете, Алексей Николаевич.
   - А как сделать, чтобы выровнять у земли?
   - Разрешите набросать схему...
   - Послушайте, у вас пет машины? - спрашивает вдруг Толстой,- Отсюда до Переяславского озера несколько километров. Я бы хотел посмотреть бот Петра.
   - Там света нет, не увидите.
   - Руками пощупаю. Кто едет со мной?
   Еще совершенно темно, но озеро поблескивает, как ртуть, вбирает свет чуть побелевшего неба. "Эмка" остановилась, Толстой открывает ворота сарая, где стоит бот, и оттуда доносится его голос:
   - Ни черта но видать! Жуткая темнота... но бот здоровенный... Это мореный дуб. Зажгите-ка фары... Замечательная посудина!
   Рассвело. Заливаются соловьи. Алексей Николаевич называет колена соловьиного свиста: "Бульканье, клыканье, дробь, раскат, вот юлиная стукотня, а это называется лешева дудка..." Свежий, бодрый, хотя спал в последний раз двое суток назад.
   ...Когда мы уезжали из лагеря, высыпали гурьбой солдаты, окружили Толстого. Так он мне и вспоминается всегда на людях, перед лицом читателей его книг, замечательных книг, достойных стоять в ряду лучших творений русской литературы.
   1955
   РЕЧЬ РАСУЛА ГАМЗАТОВА
   Расул Гамзатович Гамзатов, председатель Союза писателей Дагестана, человек замечательного ума, сын прославленного поэта Гамзата Цадасы и сам поэт высокого дарования,- мой друг. Это не много прибавляет к его характеристике, потому что многие литераторы Москвы, Ленинграда и других городов и республик могут назвать его своим другом. Но я хочу прибавить к славной его репутации еще один эпизод, о котором вам, может быть, слышать не приходилось. А между тем он дает представление о выдающемся остроумии Расула. Но для того, чтобы вполне его оцепить, придется предпослать рассказу о нем довольно обширное предисловие.
   Великий грузинский поэт Давид Гурамишвили родился в 1705 году в Сагурамо, возле Тбилиси. В ту пору он еще не был поэтом и не был великим.
   Грузия была теснима Ираном и Турцией. А над самым селением Сагурамо, на горе Зедазени, обосновались лезгины - "леки". Они совершали набеги в долину Арагвы, захватывали скот и уводили людей. Гурамишвили был вынужден покинуть родное гнездо и уехать к замужней сестре в Ламискана, тут же, в Картли, неподалеку. Если ехать теперь в машине, спидометр отсчитает шестьдесят один километр. Но Гурамишвили в своей поэме писал, что, обливаясь слезами, покинул родину ради чужбины. Как меняют представления время и средства передвижения!
   Переселение не помогло ему. Когда он пошел к реке, чтобы напоить жнецов, прислонил оружие к дереву и нагнулся с кувшином к воде, лезгины, подкравшись, схватили его, привязали к седлу и умчали за Кавказский хребет, в Дагестан, Там ему набили колодку на ноги и сунули в яму. Гурамишвили целый год мечтал о побеге. Наконец сбил колодку и бежал. Его поймали, вернули и снова посадили в глубокую яму. И он понял, что ему уже никогда не видать Грузии, что каждый раз его будут ловить на дороге. Он решил обмануть преследователей - сбил колодку и побежал не в Грузию, а на север. Его не поймали. Десять дней скитался он босой, изнемогая от голода, и наконец, раздвинув колючий кустарник, увидел бородатых людей, которые молотили снопы. Один из них, заметив Гурамишвили, сказал:
   - Лазарь, дай ему хлеба!
   Слово "хлеб" было единственным, которое знал Гурамишвили по-русски. Он зарыдал и потерял сознание.
   Это оказались терские казаки. Они одели его и помогли перебраться в Астрахань. А оттуда Гурамишвили попал в Москву, ко двору грузинского царя Вахтанга VI.
   Лишившись в 1723 году, после вторжения турок, престола, Вахтанг обратился к Петру I, прося политического убежища. Грузин пригласили в Москву, и тут, на территории нынешних Большой и Малой Грузинских улиц и в селе Всесвятском (возле станции метро "Сокол"), и поселились грузины. Давид Гурамишвили жил, очевидно, на Пресне. Он состоял в царской свите как придворный поэт.
   После смерти Петра затеянный им персидский поход был отложен. Русские войска из Баку и Дербента отозвали на Северный Кавказ. Расчеты на то, что военные действия России обеспечат безопасность Грузии от внешних врагов, не оправдались. Вахтанг удалился в Астрахань, где вскоре и умер. А грузинам, прибывшим с ним, было предложено принять русское подданство и вступить в русскую службу.
   Грузины царского рода, получившие впоследствии фамилии светлейших князей Грузинских и Багратионов, были поверстаны поместьями в поволжских губерниях, а члены их свиты получили наделы на Украине. Давид Гурамишвили вступил в Грузинскую гусарскую роту, брал крепость Хотин, участвовал в Семилетней войне, попал в плен, томился в Магдебургской крепости, а потом, по окончании войны, поселился в своем поместье Зубовке, на Украине, в Миргородском повете, и был соседом родителей Гоголя. Он писал по-грузински свои поэмы, стихи и песни, обогащая грузинский стих элементами русского и украинского стихосложения. Он умер в 90-х годах XVIII столетия и погребен на кладбище в Миргороде, поэт, родившийся в Грузии, обретший приют в России и вторую родину на украинской земле.
   ...Исполнилось двести пятьдесят лет со дня рождения Гурамишвили. Эту дату решили отметить как праздник дружбы пародов и дружбы литератур. В Тбилиси съехались представители пашей многоязыкой поэзии, в Театре оперы и балета шло заседание, поэты читали свои переводы, стихи, произносили речи о дружбе. Слово было предоставлено Расулу Гамзатову...
   Он вышел на трибуну и, обращаясь к залу, сказал:
   - Дорогие товарищи! Разрешите мне приветствовать и поздравить вас от имени тех самых леки - лезгин, которые украли вашего Давида Гурамишвили!
   По залу побежал добрый хохот.
   - Дело в том,- продолжал Расул, хитро улыбаясь,- что с нами произошла неприятная историческая ошибка: мы думали, что крадем грузинского помещика, а утащили великого поэта. Когда мы осознали эту неловкость, мы очень смутились. Но это произошло только после Великой Октябрьской революции...
   Дорогие товарищи! Давид Гурамишвили жестоко отомстил нам! Мы держали его в плену только два года и все же кормили - соленым курдюком. А он забрал нас в плен навсегда. И угощает стихами...
   - Но вы должны признать,- сказал он, понизив голос,- что известный прогрессивный смысл в нашем поступке был! Ведь если бы мы не украли тогда вашего Давида Гурамишвили и он не убежал бы в Россию, не жил бы на Украине, не описал бы свои скитания и муки - какой праздник дружбы пародов мы могли бы сегодня отметить? Как могли бы восхищаться великой книгой "Давитиани", где описана биография Давида Гурамишвили?.. А теперь разрешите поговорить с человеком, который находится здесь и не понимает происходящего...
   Он повернулся к портрету:
   - Дорогой наш друг, великий Давид Гурамишвили! Ты умер в слезах, когда враги мучили твою бедную Грузию. Ты отдал свою рукопись чужим людям и даже не знаешь, попала ли она на твою родину. Ты ничего не знаешь, бедный человек, что случилось за это время, какая слава пришла к тебе, как дружат теперь наши народы и леки - теперь добрый - качает грузинских детей...
   И он говорил то, что всем нам известно, о чем говорилось и на этом торжественном вечере. Но оттого, что эту речь произносил дагестанский поэт и она была обращена к портрету человека, который действительно не знал всего этого, речь обрела черты высокой поэзии и глубоко взволновала притихший зал.
   Видя такое необычайное действие слов своих, Расул Гамзатов снова обратился к аудитории:
   - Дорогие товарищи, я очень люблю Давида Гурамишвили. Но еще больше мне нравятся сидящие в этом зале грузинские женщины и девушки!
   Эта речь имела необыкновенный успех. И на другой день Расул Гамзатов стал в Тбилиси человеком таким же любимым и популярным, каким является всюду, где его видели, знают и любят.
   Но речь, как я вижу, не прошла для него бесследно. Она отразилась в стихах Гамзатова, посвященных дочери его друга - поэта Ираклия Абашидзе, отразилась в стихах, обращенных к грузинским девушкам:
   Зачем у вас так много цинандали
   Мужчины пьют?
   Их не пойму вовек.
   Меня лишь ваши очи опьяняли,
   А за столом я стойкий человек.
   Припомнив стародавние обиды,
   Вы нынче отомстили мне сполна
   За то, что вас аварские мюриды
   В седые увозили времена.
   Как вы со мной жестоко поступили:
   Без боя, обаянием одним,
   Мгновенно сердце бедное пленили
   И сделали заложником своим.
   Нет, он украдет их. Но не так, как его предки: он увезет их в сердце, не на седле. Они войдут в его стихи, будут жить в его поэзии:
   Но, чтобы мне не лопнуть от досады.
   И не лишиться разума совсем,
   Одену вас я в горские наряды,
   Назначив героинями поэм,
   В ущельях познакомлю с родниками,
   Ведя тропинкой, что узка, как нить,
   И будете вы жить над облаками
   И в дымных саклях замуж выходить.
   И уже не они пленницы. Он, дагестанец, попал в плен, из которого не ищет освобождения:
   Искрятся звезды над вершиной горной.
   О девушки грузинские, не лгу:
   Я пленник ваш, я ваш слуга покорный,
   Живущий на каспийском берегу.
   Мне ваши косы видятся тугие,
   Мне ваши речи нежные слышны,
   Но все, что я сказал вам, дорогие,
   Держите в тайне от моей жены!
   Ну, разве плохо?!
   Не знаю, все ли запомнил я, не знаю, велась ли стенограмма в тот вечер. Но я рассказал эту историю потому, что мне кажется, что в этой шутливой речи отразилась большая историческая судьба маленького народа!
   1955
   ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ШОТА
   Еще не родился Колумб, открывший потом Америку, и Коперник еще не сказал, что Земля и планеты движутся вокруг Солнца, на Руси не слышно было о хане Батые, на месте Берлина стояли две деревушки, не было ни "Божественной комедии", ни Данте, и триста лет оставалось до постройки в Риме собора святого Петра, и лондонские ремесленники еще не начинали борьбу за Великую хартию, когда Шота из Рустави уже написал в Грузии поэму "Вепхис ткаосани", что значит "Витязь в тигровой шкуре", и поразил царицу Тамар и придворных ее увлекательным сказочно-волшебным сюжетом, живостью и благородством характеров юных рыцарей Тариэла и Автандила, прелестью и красотой Тинатин и Нестан-Даред-жан и виртуозно-музыкальным - мощным и нежным стихом.
   Прошло восемьсот лет с тех пор, как явился он миру. Срок, в который могла уложиться жизнь десяти стариков. И огромный исторический срок, вместивший судьбы множества поколений, века, в течение которых возникла и расцвела великая культура Европы, культура Америки и других континентов, и человечество неимоверно шагнуло вперед, и в то же время десятилетиями и даже столетиями продолжались кровопролитные войны, менялась и перекраивалась карта мира, и возникли новые классы, и свершались великие революции и величайшая из них - в Октябре, и гениальные идеи Маркса и Ленина означали новую эру в истории человечества, чрез многовековые испытания прошла родина Руставели, а "Вепхис ткаосани" живет, удивляет совершенством стиха новых поэтов, увлекает жизненностью и глубиной содержания новых читателей... Восемьсот! И какие восемьсот лет!
   Руставели писал поэму свою в пору, когда феодальная Грузия достигла высшего расцвета своей государственности и культуры. Когда границы ее простирались от Дербента на море Каспийском до нынешнего турецкого города Трапезунда на Черном. Когда грузинская наука, искусства, ремесла процветали и славились. Но вскоре - это было после смерти царицы Тамар - на Грузию обрушились бедствия. Вторглось войско хорезмийского шаха Джалал ад-Дина. Не успела страна очнуться от этой невзгоды - напали монголы. Монголов сменили иранские кизилбаши. Только через столетие удалось Грузии освободиться от иноземного ига. Но вскоре в пределы се ворвались полчища Тамерлана. Он приказал опустошить грузинскую землю. Запылали дворцы, дома, храмы, хижины. Горели грамоты, рукописные книги, исчезали в огне старинные иконы и фрески. Пять раз вторгался в Грузию Тамерлан. Пять раз горела страна, пять раз утопала в крови героев... Тамерлана сменили турки, турок - иранцы. И так много веков подряд. Исчезли великие памятники, сгорели знаменитые сочинения.
   В том числе те, в которых содержались сведения о жизни и делах Руставели. Но списков поэмы к этому времени, очевидно, было так много, что погибли не все. Самые ранние до нас не дошли - мы знаем лишь те, что были переписаны с прежних в XVII веке. По ним-то в начале XVIII столетия "Витязь в тигровой шкуре" был напечатан способом типографским: в 1712 году поэма Руставели стала печатной книгой.
   Но если бы даже сгорели все списки, исчезли все до единого, она дошла бы до нас в передаче изустной. Недаром ученые Грузии записали более семисот фольклорных вариантов поэмы. И во все века были сказители, знавшие ее от начала и до конца.
   Могучий талант так безвременно ушедшего от нас Георгия Леонидзе воссоздал судьбу руставелевской поэмы в стихах, обращенных к ней - к этой книге:
   Я целую листы твои,
   Пью их взорами жадными,
   Ты - не книга, дрожание
   Топких пен водопадное.
   Ты - не книга, ты - знамя нам,
   Сад с росой золотою
   Или неизносимое
   Ты крыло стиховое.
   Ты - не книга, ты - утро нам,
   Свет народного пламени,
   В корнях сердца положена,
   В самом сердце чеканена.
   На каком великановом
   Создавалась столе ты,
   Чтобы сердцу грузинскому
   Так снять сквозь столетья?..
   Ты одна в ночь светила нам,
   Вековую, отчаянную,
   Все сокровища отняли,
   Ты же непохищаема,
   Ты скрывалась от гибели
   Не во мраке летающем,
   В лозах пурпурных зрела ты,
   В пепле хижин блистаючи...
   Николай Тихонов удивительно перевел эти стихи! И сколько их, посвященных поэме и самому Руставели! Какие прекрасные строки посвятил ей поэт XVII столетия-Арчил. И поэт XVIII-Гурамишвили! Как высоко ценили эту поэму грузины-романтики, Акакий Церетели, Илья Чавчавадзе...
   "Да, Шота Руставели есть Грузия, и Грузия есть Шота Руставели",- писал в начале нынешнего века Важа Пшавела, один из самых больших поэтов столь богатой поэтами грузинской земли. Откроем стихотворные сборники поэтов советских Галактиона Табидзе, Тициана Табидзе, Паоло Яшвили, Симона Чиковани, Валериана Гаприндашвили, Иосифа Гришашвили, Карло Каладзе, Ално Мирцхулава, антологию великолепных стихов Ираклия Абашидзе "Палестина, Палестина", посвященную полностью Руставели! Какая согласная - во все века - и какая высокая оценка этой великой поэмы. И каждый находит в пей что-то особо для себя драгоценное и говорит об этом в стихах. А великий лирик Армении Ованес Туманян!
   Прославленный казахский акын Джамбул! Замечательные поэты Украины Рыльский, Тычина, Сосюра, Микола Бажан, переведший на украинский язык руставелевскую поэму. А белорусы!.. Руставели ценил Маяковский, знавший поэму в подлиннике. Ей посвятили стихи Асеев, Тихонов, Антокольский.
   В продолжение семи с половиной столетий "Витязя в тигровой шкуре" читали по преимуществу те, кто знал грузинский язык. Делались попытки перевести поэму прозой на языки французский, английский, в переводе слабого стихотворца было напечатано в прошлом веке в русском журнале около шестисот строк. И все же Россия знала о "Витязе" понаслышке. Символично, что именно в 1917 году, в год Октябрьской революции, появился первый по-настоящему поэтический перевод поэмы на русский язык, осуществленный Константином Бальмонтом. Сегодня эту поэму знает весь мир! Появилось четыре новых ее перевода на русский. Она переведена почти на все языки союзных республик, переведена на французский язык, на немецкий, испанский, польский, венгерский, чешский, на японский язык...
   И мир оценил, что внес в человеческую культуру великий поэт и мыслитель. Ибо он очертил в поэме своей чуть не весь кругозор просвещенного европейца той далекой эпохи, обозрев мир от северных китайских границ, от Индии, Хорезмийского царства, Аравия до ворот Гибралтара.
   Возвысив отношение к женщине до высокого служения чувствам верности и любви в эпоху, когда ислам уже ограничил ее мир оградою дома, Руставели во всех делах поставил ее вровень с мужчиной.
   Воспев побратимов - Тариэла, Автандила, Фридона - рыцарей, рожденных под разными небесами, он возвел в ранг высочайшей нравственной доблести братство людей разных стран. Эти юноши, владеющие искусством укрощать бесчисленные и могучие рати, жаждут мира и связаны узами дружбы, которая, пройдя сквозь все испытания, остается незыблемой.
   Руставели отверг догматы христианской церкви, сковавшие мысли и чувства средневекового человека, и означил начало новой эпохи, которую принято называть Возрождением. Ибо Человек - утверждает всем своим творчеством Шота Руставели - живет на земле ради блага и созидания, постигая значение высших духовных ценностей.
   Заметим, что поэма "Витязь в тигровой шкуре" писана примерно в то время, когда возникали первые - старофранцузская и немецкая - версии романа о Тристане и Изольде, и раньше, чем рыцарские романы о короле Артуре. Не станем умалять эти замечательные поэтические памятники европейского рыцарства. Но разве сравнить их с грандиозным созданием Руставели - по емкости сюжета, по разнообразию характеров и проблем, по концепции!..
   Гостивший недавно в нашей стране известный итальянский писатель и художник Карло Леви, сблизив имена Сервантеса и Шота Руставели, сказал, что если у Сервантеса показано угасание рыцарства, то Руставели изобразил его наивысший расцвет. И действительно, в этом одна из заслуг Руставели перед всемирной литературой.
   ...25 сентября 1966 года в Тбилиси открылся посвященный Руставели пленум Союза писателей СССР. Затем приступили к работе поэты пяти континентов, прибывшие на форум для обсуждения проблемы "Поэзия и современная культура". Этот "круглый стол" было решено продолжить в Ликанском дворце в Боржоми.
   К вечеру 27-го в Боржоми прибыли гости, приглашенные на торжества Руставели. Наутро делегациям предстояло выехать в южный - Ахалцихский район. Это Месхет-Джавахети, и Руставели, по народным преданиям, происходит из села Рустави, расположенного недалеко от Ахалцихе. В этот город гости должны успеть к открытию памятника.
   Утром, в воскресенье 28-го числа (отныне оно, верно, будет считаться днем рождения Шота Руставели!), вереница машин и автобусов, растянувшаяся на несколько километров, помчалась сквозь Аспиндское ущелье в Ахалцихе. И где бы ни проходили машины, в любом населенном пункте,- стеной по обеим сторонам дороги стояли люди с цветами, фруктами, протягивали сладости, встречали треском аплодисментов, кидали букеты в машины, под колеса, на крыши машин...
   Маленькие дети в национальных костюмах танцевали у обочин дороги. Взволнованные лица, улыбки, ребята машут ладошками. Всё встречает гостей Руставели - стар и млад, начиная от детских садов... Машины чуть замедляют ход, приостанавливаются на полминуты. Этого нельзя было предвидеть. А теперь уже нельзя ничего изменить - если выходить из машин, дня не хватит.
   Ахалцихе встретил пением "Мравалжамиер" и новой бурей цветов. Весь город на площади - здесь. На крышах. В окнах домов. На балконах. Все теснится. Иностранные гости, члены юбилейного комитета поднимаются к постаменту, на котором сидит закутанная в покрывало фигура.
   Митинг открыл председатель Ахалцихского исполкома.
   Он сказал, кажется, только три слова. К микрофону подходит школьница старшего класса. Полторы минуты - приветствие по-грузински. Другая по-русски. Третья - по-английски. Несколько слов произнес председатель Союза писателей Грузии Абашидзе Ираклий. Скользит белое покрывало. Бронзовый Руставели задумался. На колене - пергамент. В правой руке - перо.
   Земляков юбиляра приветствует Борис Полевой. И вот уже звучит речь французская, испанская, итальянская - знаменитый поэт Рафаэль Альберти, итальянец Карло Леви. Английский профессор Дэвид Лэнг произносит речь по-грузински. Ливанский писатель обращается к народу по-русски. Индийский поэт Чаттерджи читает стихи Руставели, переведенные на санскрит. Страстную речь произносит Альфред Курелла - от имени народа немецкого. Слово получает болгарская поэтесса.
   Митинг окончен. И мы устремляемся в Вардзию. Вардзия - восьмиэтажный дворец царицы Тамар, высеченный в отвесной скале над Курой, на высоте ста пяти метров. Нет, это не просто дворец - это город и неприступная крепость. Сотни общественных, культовых, жилых и хозяйственных помещений сообщались здесь между собой коридорами, площадками, лестницами. В конце XIII столетия Вардзию разрушило ужасающее землетрясение. В XVI веке - шах Тахмаси. Но и сейчас можно видеть около двухсот пятидесяти сохранившихся пещер - церковь с изумительными фресками, в том числе с изображением царицы Тамар, облаченной в мужское царское одеяние. Можно видеть и тронную залу, и водохранилище, и конюшни, и колокольню, и "марани" с кувшинами, в которых когда-то хранилось вино...
   По пути в Вардзию продолжалось такое же торжество встречи гостей, что и прежде. У слияния Куры Джавахетской с Артаанской Курой дорога поворачивает вправо. Тут высится потрясающая даже кавказцев могучая крепость Хертвиси на отвесной скале. А далее воздымается к небу колоссальнейшая скала, увенчанная развалинами города-крепости Тмогви.
   Машины останавливаются под скальной стеной, в которой виднеются входы в пещеры Вардзии... Долина электрифицирована, радиофицирована, звучат древние грузинские гимны, в радиаторы машин льется вода, бензин вливается в баки через длинные шланги. Соединение древней архитектуры и музыки и цивилизации века XX производит здесь особое впечатление.
   Асфальтовая дорога подведена почти к самому входу в пещеры. Поэтому большинство прибывших гостей смогло подняться и обозреть их. Длинною цепью спускаются и подымаются они с этажа на этаж, смотрят с высоты на долину...
   Уже расходились, когда под церковными сводами я увидел писателя Франсиско Колоанэ из Чили. Он стоял - красивый немолодой человек с седеющей бородой, закинув голову.
   - Камарадо, - сказал он, увидев меня, - эту красоту нельзя воспринимать в одиночестве! Я проехал одиннадцать тысяч километров для того, как оказывается, чтобы увидеть двенадцатый век во всем великолепии грузинской культуры. Я объехал много стран мира. И подобного не видел нигде! Как могло возникнуть такое? Руставели бывал здесь?..
   - Бывал...
   Я жалею, что не мог записать его речь, его впечатления, не могу передать в словах его растроганность и волнение.
   Мы спустились. Возле реки, под тентом, готовым защитить гостей от солнца или дождя,- столы. За них садится восемьсот человек. И тамада - Ираклий Абашидзе - провозглашает тост за Шота Руставели.
   - Глядите, глядите! - восклицает Николай Семенович Тихонов.- Поглядите, кто выходит из Вардзии?
   Многие, слышавшие эти слова, подняли головы. Из пещер выходили и спускались по каменистой тропе мужчины и девушки в национальных костюмах, таких, какие носили грузины в XII веке. Оказалось, участники ансамбля - певцы и танцоры, покуда гости отведывали блюдо за блюдом, тоже решили побывать под сводами Вардзии. И, выходя, показались видением из той эпохи.
   Было провозглашено только три тоста и обед подходил к концу, когда начались песни и пляски. Девушки из ансамбля стали приглашать па танец гостей. Видели бы вы лезгинку в исполнении замечательного поэта Балкарии Кайсына Кулиева! И что выделывал знаменитый аварец Гамзатов Расул, танцуя лезгинку по-дагестански! И грузинские поэты пошли! И иностранные гости! И каждый из них танцевал свое, как умел. А Ираклий Абашидзе комментировал, приближая к губам микрофон: "Лезгинка-твист", "Лезгинка-фокстрот"... Стало смеркаться, когда первые машины снова тронулись в путь - в Боржоми.
   В Тбилиси мы присутствовали в зале Верховного Совета республики на заседании, посвященном юбилею поэта. Четырнадцать республик поздравили Советскую Грузию с великим национальным праздником. Оглашено было послание Всемирного Совета Мира. Лейборист, член английского парламента Эмриз Хьюз начал свое выступление так:
   - Я выступаю здесь от страны Шекспира. Ученые спорят о том, был ли это невежественный человек, не умевший подписать своего имени, или, наоборот, человек высокопросвещенный. Я считаю, что он был невежествен в обоих случаях он не знал поэмы Шота Руставели!.. Иначе он использовал бы этот прекрасный сюжет или, как говорят ученые, испытал бы его влияние...
   Перед окончанием празднеств в Тбилиси во Дворце спорта, вмещающем ровно двенадцать тысяч, было показано юбилейное представление. Оно открылось звоном колоколов. И симфонические оркестры начали написанную Отаром Тактакишвили "Оду о Руставели". Вдруг зрители, занимавшие целый сектор Дворца, поднялись с мест. Оказалось, что это огромный объединенный хор. Впечатление от праздника нарастало, вылетели танцоры, зазвучали стихи Руставели, раздалась старинная народная песня, которую, наверное, слышал он сам. Начались спортивные игры. Потом мы услышали "Песню о Родине" Реваза Лагидзе.
   И когда погас свет, и в темноте зажглись сотни свечей, и знаменитая актриса Верико Анджапаридзе начала стихи Ираклия Абашидзе "О, язык мой!",монолог Шота Руставели,- которые великий поэт произносит перед смертью своей в Иерусалимском монастыре,- невидимый мост перекинулся между той эпохой и нашей. И стало ощутительно ясным, что во все века слово грузинских поэтов продолжало руставелевские традиции. Во все века предпочитало оно отрицанию - утверждение жизни, воспевание героя - умалению его. Любило видеть не мелкое, но высокое в жизни и в человеке. Эти традиции продолжали Гурамишвили, Бараташвили, Акакий Церетели, Илья Чавчавадзе, Важа Пшавела.