Страница:
Стрелять изнутри «сарая», только издалека, сверху способного хоть как-то обмануть нападающих, – бред. Первый же выстрел – и их разнесут и щепки. Десять градусов вправо и столько же влево – это весь их сектор, Стуча зубами, Алексей глядел, как вооруженные люди вбегают в штаб. Сейчас, Сейчас там начнут стрелять, Почему колонну пропустили, не подняв тревоги? Где прикрытие, где тот батальон береговой обороны, который должен не допустить высадки десанта, осуществлять противодиверсионную оборону? Он единственный офицер на корабле – и что это значит, было ему совершенно ясно. Теперь, в любую секунду готовой начаться скоротечной и полностью предопределенной по своим результатам схватке, вся ответственность лежит на нем.
«ДШК»! «ДШК» на надстройке! Обругав себя за глупость и постыдную растерянность, Алексей бросился вверх по трапу. Сообразив, один из матросов бросился за ним. Расчет 45-мм установки сократился еще больше, но это уже не важно. Один подносчик справится, поскольку мотопехота даст им время на 10, максимум 15, беглых выстрелов, – можно было видеть, что соскакивающих с грузовиков людей в серой форме становится все больше. Стрельбы все еще не было; судя по всему, захваченные врасплох моряки не сумели оказать вообще никакого сопротивления. Так же вдвоем, Алексей с матросом сорвали брезент с вороненого тела крупнокалиберного пулемета, выдернули заглушку из конуса пламегасителя.
– Я сам! – крикнул он, увидев, что матрос, стиснув зубы, берется за рукоятки. Как стрелять из «ДШК», Алексей знал отлично, – память о катерных годах. Лязгнула коробка с лентой, которую матрос, чертыхаясь и обдирая руки, подсоединил за какие-то секунды. Неразъемная лента на 50 патронов – это две, максимум три, приличные очереди. Потом все: действуя вдвоем, сменить ленту они уже не успеют.
Поводив плечами в разные стороны, Алексей поудобнее устроил плечевые упоры и изготовил пулемет к стрельбе. С 500 метров отечественные патроны калибра 12,7-мм, снаряженные бронебойными пулями «Б-30», берут 16-миллиметровый лист, две трети дюйма стали. Какую ленту зарядил матрос-кореец, он не знал, но большого значения это не имело: попаданием вообще любой пули, выпущенной из «ДШК» с такой дистанции, человека пробивает насквозь.
– Тасот... – хрипло считал вставший на одно колено матрос, не отрываясь, глядящий туда же, куда и он. – Ёсот...
Грузовиков в секторе обстрела становилось все больше. Можно было догадаться, что по сторонам их найдется еще несколько. Возможно рота, а то и две: не удивительно, что они смяли охранение.
– Ильгоп... Ёдоль...
– Прекрати, – задыхаясь, попросил он матроса. «Ну что, Алексей Степанович? Ты ждал настоящей войны? Вот она и явилась. Смотри, не подавись».
Солдаты двигались уверенно, кто-то их организовал, и под флагштоком с измерзшим красно-сине-белым флагом КНДР появилось подобие строя, в который Алексей и уперся центральным кольцом своего прицела. Построились явно не все, да и держался строй недолго. Секунд двадцать – и он снова рассыпался. Минута – и часть грузовиков, вновь заведя двигатели, начала отъезжать в сторону, левее. Куда – не было видно из-под досок. Потом из штабного домика начали, уже не так торопясь, выходить вошедшие туда сначала, причем их было больше. Ведут пленных? Прищурившись, Алексей попытался разглядеть, но поднятых рук не увидел. Его окликнули снизу-сбоку, он обернулся и мотнул головой, глядя на ожидающих его команды матросов у «сорокапятки».
Открывать огонь было рано. Один из матросов сказал что-то в полный голос, распрямляясь. Быстрый взгляд назад, к цели – да, строй уже исчез, теперь в секторе обстрела «ДШК» был всего один грузовик, причем с прицепленной сзади пушкой. Человек пять облепили ее с нескольких сторон и что-то делали, остальные направились в их сторону. Алексей ощутил замешательство. Теперь он уже не был уверен, что правильно понял произошедшее. В словах матроса, продолжающего обмениваться с товарищами короткими, так же в полный голос фразами, ему послышалось «инмингун», что-то относящееся к «вооруженным силам», причем именно в приложении к КНДР, но он не был убежден, что услышал правильно.
– Ли! – внезапно узнал он. Один из идущих к минзагу был похож на него фигурой. Ну?
В ожидании Алексей поводил стволом пулемета вверх-вниз. Двигался пулемет с прикрепленной к нему сейчас коробкой ленты без всяких помех, да и баланс был хороший. До идущих оставалось метров двести – даже сравнительно малоталантливый пулеметчик, вроде него, на такой дистанции, пожалуй, не промахнется. Неужели Ли предал?
Секунды бежали по жилам, щекочущие, злые и торопливые, как тараканы. Метрах уже в ста от идущих Алексей окончательно убедился в том, что один из них – комвзвода Ли, его переводчик. Еще один, кажется, был моряком из Йонгдьжина, командиром номерной вооруженной шхуны, используемой в качестве сторожевика, но в последнем он уверен все же не был. Корейцы говорили уже не стесняясь, и Алексей медленно распрямил полусогнутые ноги, чуть приподняв ствол пулемета. Покрытый слоем ледяного пота указательный палец скользнул по спуску, и на мгновение он испугался, что «ДШК» выдаст очередь, но его давление было настолько слабым, что пулемет смолчал.
– Товарищ военный советник! – заорал Ли снаружи по-русски. – Товарищ Вдовый!
Подошедшие остановились, явно разглядывая силуэт минзага под искажающим камуфляжем – крашеными щитами и фестонами маскировочных сетей. Интересно, видят ли они нацеленные в их сторону стволы? Пожалуй, нет, иначе бы не стояли в таких вольных позах. Небо начало темнеть, и внутри каркаса «сарая» все было уже совсем в тени.
– Товарищ военный советник!
Пожав плечами и чувствуя на себе взгляды матросов, Алексей аккуратно отпустил пулемет, Плечевые упоры качнулиcь и замерли в сантиметре от его тела. Постояв несколько секунд без движения, разглядывая стоящих и ждущих его, он решился и начал спускаться вниз.
Интересно, что обо всем этом подумали матросы минзага? Военный советник струсил, перестраховался? Увидел колонну с пушками и тут же начал изображать из себя спартанца при Фермопилах, стоя у пулемета с мужественным выражением на лице? Наверное, все это можно было интерпретировать и так. Но знать наверняка, десант это все-таки или нет, было невозможно, поэтому он и изготовился к бою.
Морщась от неловкости и быстро перебирая руками по короткому ряду скоб, Алексей отчетливо подумал, что посмеяться над этим, пожалуй, все же можно, но вот осудить – уже пет. В конце концов, он не бросился в лес или в туннель с минами – прятаться, а что состорожничал, – ну так на то он и иностранный военный советник со сравнительно небольшим корейским опытом, не настолько хорошо опознающий цвета и пошив военной формы.
Товарищ военный советник, – в третий раз повторил комвзвода Ли, когда Алексей вышел на свет. Товарищ командир батареи узнал, что вы здесь, и просил...
Не дожидаясь окончания фразы, Алексей перевел взгляд на незнакомого парня лет двадцати пяти среднего роста, с уверенным, спокойным лицом. Русский, Или белорус. Свой, к общем. Форма, разумеется, китайская, как и у него самого.
Командир первого огневого взвода старший лейтенант Смирнов, – представился парень.
– Военный советник капитан-лейтенант Вдовый, – ответил он, вернув крепкое пожатие. Мгновение Алексей боролся с собой, не испытывая желания смотреть в глаза человеку, и которою минуту назад собирался стрелять из такого чудовищного средства убийства, как крупнокалиберный пулемет, но сумел заставить себя это сделать – и посмотрел.
«Знает», – отметил он про себя, но выражения лица не изменил. Дело есть дело, и на такой войне слишком осторожным быть нельзя. Заори вдруг Ли что-нибудь не вовремя, кинься он бежать – и Алексей не колеблясь положил бы всех, кто пришел вместе с ним, одной длинной очередью, После чего перенес бы огонь дальше – туда, где прибывшие солдаты уже активно чем-то занимались. Но поскольку нервы у него оказались достаточно крепкие, то все обошлось. И слава богу. Нa войне бывает много случайностей, чтобы удивлятьсяЙ тому, что расцениваешь своих в подобной ситуаций в качестве возможной цели, Бывает.
– Зенитчики? Или подвижная береговая батарея?
Алексей не был уверен, поскольку пушки разглядел не очень. Впрочем, ствольной артиллерии и людей для береговой обороны было чуть многовато, – разве что грузовики набиты боеприпасами.
– Так точно, зенитчики.
– Восемьдесят пять?
–Да, восемьдесят пять.Плюс «МЗА» сзади, батарея тридцатисемимиллиметровок.
– Ого! с удовольствием сказал Алексей, – Это счего нам такая радость?
– Это вам виднее, товарищ капитан-лейтенант, – логично ответил парень.– Товарищ комбат просил подойти. Переводчик сказал, что вы здесь.
– Здесь, – подтвердил Алексей, искоса посмотрев на идущего рядом с непроницаемым лицом Ли. – Правильно сказал, Комбат тоже... наш?
– Да.
Старшему лейтенанту ничего не потребовалось объяснять: «м amp;Ш» означало именно то, что Алексей и предположил «во вторую очередь», когда стало понятно, что это все-таки не враги. Быть настолько полнокровными и моторизованными на северной половине Корейского полуострова из зенитчиков могли быть только «свои», «наши» – то есть зенитные части из состава советского авиакорпуса.
Теперь парень быстро шел вперед, без нужды указывая и так понятное направление, а вот офицер-кореец остался позади, с минзагом. Там же почему-то остался и еще один незнакомый человек в китайском обмундировании, которого он сначала принял за второго русского из тех же зенитчиков. За несколько минут они дошли до разворачивающихся в пределах базы батарей, при этом Алексея поразила не столько активность проводимых работ (солдаты вгрызались в грунт как бешеные), как то, сколько здесь было советских солдат.
Распоряжался работами высокий майор, лицом удивительно напоминающий оголодавшего крокодила. Интересно, что «здоровенным» его назвать было нельзя, майор был скорее худ для своего роста, но лицо у него было интересное. Злое, жестокое, уверенное – как у старшего лейтенанта, но с печатью многолетнего и разнообразного боевого опыта. И хорошего, и плохого – это тоже определялось сразу и безошибочно. С таким лицом надо служить в МГБ, тогда враги народа будут признаваться в преступлениях, не доводя дело до бумажной волокиты. Как вариант – сажать майора в угол при допросах и приказывать ему, чтобы в нужные моменты говорил «Гы-ы!..» – и этого уже хватит. Все же, при таком нетривиальном выражении, намертво запечатленном на его лице, майор явно был умен и выглядел профессиональным, опытным бойцом. Таким Алексей доверял сразу.
– Я располагаю свои средства так, чтобы в первую очередь прикрыть причалы и ваш сторожевик, – сказал майор советнику после представлений и рукопожатия, с явным нетерпением глядя, как солдаты долбят землю в указанных им точках, вкапывая зенитки. Становилось все темнее.
– Но вы сами понимаете, с двумя батареями в наши дни особо не разбежишься. Какие огневые средства есть собственно в базе, я уже узнавал – практически никаких. Так?
– Так, – вынужден был согласиться Алексей. – Пара «21-К» и один пулеметный ствол на том корабле, который вы назвали «сторожевиком». На самом деле это минный заградитель, но разница небольшая. Там и сям есть несколько разнотипных пулеметов. На одной из шхун стоит японский двадцатипятимиллиметровый зенитный автомат, одностволка, разумеется. Тип «девяносто шесть», приходилось такой видеть?
– Да, – коротко ответил майор и тут же, мотнув плечом, переключился с Алексея на какого-то сержанта, выдав порцию довольно однообразного мата. Он нервничал. Колонна опоздала на несколько часов, не попавшись вражеским самолетам, но упустив при этом остаток светового дня, и батареи были сейчас уязвимы для удара с воздуха не намного меньше, чем на марше. Сделать предстояло еще массу вещей – от собственно земляных работ до выкладывания сети связи и всего прочего, о чем Алексей имел не особо большое представление. Поэтому можно было догадаться, что со сном у зенитчиков сегодня сложится не слишком.
– Вас что, не предупредили, что мы прибудем? – спросил майор, откричавшись и снова повернувшись к нему.
– Нет.
Алексей мог бы добавить, что это и послужило причиной того, что он встретил земляков с руками на рукоятках крупнокалиберного пулемета и с изготовленной к стрельбе «сорокапяткой» под боком – а об этом майор рано или поздно узнает. Но, разумеется, он смолчал. Соскучившись по «нормальному», не переводному русскому языку, капитан-лейтенант был бы рад поговорить о чем угодно, но случай был не тот. Излишняя говорливость заставила бы майора отнестись к нему иначе.
– Почему, как предполагаешь?
Переход на «ты» произошел сам собой, как и должно было быть. Китайская военная форма не предполагала наличия погон, а ватная куртка, в которую был одет командир зенитчиков, была самой нормальной – в таких ходят и рядовые. Это помогало.
– Азия, – с чувством высказал простое объяснение Алексей. – Корейцы, китайцы, русские. Я здесь сейчас почти сам по себе. Делаю что могу. Захотели, сочли, что я им нужен – и я начал служить. Советовать. Не сочли – жду приказа от начальства. Дел хватает, но сейчас, в последние дни, уровня в основном лейтенантского. В такие дни, как сегодня, пара старлеев меня бы заменила. Завтра – не знаю. Будет видно.
– Завтра... – странным, напряженным тоном протянул майор. – Завтра. С утра может начаться, как по-твоему?
– Не знаю. Авиаразведки с их стороны не было давно. Может, и появится какой-нибудь любопытный летун, а потом пойдет обычный сценарий: эту базу, если так можно выразиться, жгут с достойным лучшего применении упорством, регулярно. Раз в месяц или чуть чаще, насколько я знаю. Так, для профилактики, И знаешь, майор, по моему вас сюда зря прислали. Я сам-то вздрагиваю по ночам: приплывут, выкрадут, предъявят наконец-то советского пленного в Женеве, Сплю с пистолетом под подушкой, корейский учу, рис ем так, что глаза уже косеют. Скоро сойду если не за китайца, то во всяком случае за киргиза. А тут вы – сотня с лишним советских ребят. Сложно предположить, во что это выльется, если американцы иди «юги» атакуют нас завтра. А хотя бы один усиленный батальон морской пехоты сделает из нас котлету. Видели вы местную береговую оборону?
– Видел, подтвердил майор, который, как оказалось, не потерял нить разгонора, хотя вроде бы прослушал половину монолога Алексея в попытках разглядеть из-под руки происходящее в пятистах-шестистах метрах к северу, где местность начинала полого подниматься и где копошение и лязг шанцевого инструмента были особенно густыми, – Не здесь, но видел. Масса энтузиазма, чистая и беззаветная любовь к Ролнне и недостаток огневых средств и боеприпасон Но выучка неплохая. Здесь так же?
– Именно.
Снова возникла пауза, потому что подбежавший младший офицер потребовал от майора что-то быстро решать с корейцами – те, похоже, выдыхаются и требуют сделать перерыв для своих людей.
Кап-лей! ?– обернулся к Алексею майор. Ты здесь все знаешь. Давай, это в твоих интересах.
Логичное «между прочим» не прозвучало, и, оборвав фразу, майор тут же отвернулся обратно к своему лейтенанту, дрожащему то ли от холода, то ли от возбуждения, то ли и от того и другого вместе взятого. В том, что военсоветник, впервые и случайно встреченный им меньше часа назад, рысью побежит исполнять его указание, майор явно не сомневался, И правильно делал -мысль поступить иначе Алексею в голову не пришла.
Следующие два часа опять отложились в памяти капитан-лейтенанта плохо. Странно, но с возрастом подобное случалось у него все чаще и чаще вне зависимости от того, обусловлено это было рутинностью происходящего, которое незачем и запоминать, или, наоборот, чрезмерной запутанностью ситуации. Куда-то он все это время бегал, уговаривал и почти угрожал каким-то полузнакомым офицерам – в основном корейцам, но иногда почему-то русским. Рядом почти всё время был переводчик Ли, и разговор велся «в два голоса», а под конец у Алексея создалось четкое впечатление, что переводчик использует гораздо больше слов, чем требуется, помогая ему своим собственным воинским званием и авторитетом. Потом снова был заградитель, на котором еще копошилось несколько человек, а за ним – снова какие-то разговоры с майором и командиром батареи 37-миллиметровок, до хрипоты спорящих о приоритетности секторов обстрела и то и дело апеллирующих к нему и командиру базы Йонгдьжин, неведомо как оказавшемуся рядом, в темноте, К 10 часам вечера все наиболее необходимые земляные работы, равно как и работы на минном заградителе, были закончены, а к 23:50 был закончен и вечерний штабной «проигрыш» предстоящего похода с моряками – на картах, дотягивающихся своей южной кромкой аж до Самчока. До собственно выхода в море оставались почти cутки, и командир заградителя, снова приобретшего вид непрезентабельного сарая, принял полностью одобренное Алексеем решение использовать это время для «большого» техобслуживания двигателя.
Двигателем на минзаге бегл немецкий подлодочный дизель, мощный и надежный – один из сотен, вывезенных с заводов и сборочных стапелей поверженной Германии, имевшей к окончанию боевых действий в Европе несколько сотен недостроенных субмарин. В большинстве своем они были превращены в металлолом или просто утоплены по «дополнительному протоколу» ко «второй», более полной, редакции мирного договора 1944 года, «переподписанной» в апреле 1945-го – то есть не так далеко по времени после четкого и однозначного окончании очередной (и последней, на данный момент) советско-японской войны.
То, что германские субмарины, находящиеся в наиболее высокой степени готовности по корпусу и основным механизмам, вводились в то же время в строй, а захваченные в базах на севере Германии – осваивались, не волновало якобы никого. «Сохранить лицо» – отличный термин, который Алексей выучил здесь, в Азии, от немало уже чему научившего его командира взвода Ли, и термин этот идеально подходил для данного случая.
Представительные, состоящие из офицеров высокого ранга, комиссии прибывали в очередную военно-морскую базу; англичане, американцы и французы спускались по скоб-трапу в очередной пустой корпус, проверяя, как заложены в него глубинные бомбы, потом ржавеющий огурец несостоявшейся подводной лодки буксировали куда-нибудь на десяток миль от берега и топили, давая фотографам возможность запечатлеть для отчетов поднявшийся из моря глухой холм подводного взрыва, сопровождающийся некрупным воздушным пузырем. То, что в том же порту могли стоять полдесятка германских миноносцев и тральщиков под советскими военно-морскими флагами, переименованных и перекрашенных, но сохранивших свои легкоузнаваемые уверенно-хищные пропорции, в этом случае игнорировалось.
Причина такого была ясна и прозрачна: обострять ради мелочей отношения со страной, обладающей на данный момент мощнейшей сухопутной армией в мире, было чревато последствиями и невыгодно. А кроме того, даже сам по себе британский флот, вернувший из Тихого океана все свои крупные корабли, превосходил все четыре советских флота настолько, что пара крейсеров и дюжина лишних эсминцев и миноносцев, введенных в строй в качестве наследства от Кригсмарине, не стоили обострения обстановки. В любом случае германские корабли имели не столь значительную боевую ценность, чтобы изменить баланс сил. В большинстве своем они использовались как учебные, и в любом случае – с минимальным техническим обслуживанием. Износив свои механизмы за несколько лет и подготовив за это время тысячи моряков для строящихся линкоров второго поколения, для линейных крейсеров, десятков вводимых в строй «шестьдесят восьмерок» и новых эсминцев, «немцы» начали один за другим выводиться из состава флота, отправляясь, как выражаются моряки, «на иголки». Кто-то из них, как, например, недостроенный авианосец, был потоплен как корабль-цель, кто-то превращен в плавказарму или блокшив – в пропорции, вполне обычной и для собственно советских кораблей. Но к 1953 году за исключением пары десятков современных субмарин наиболее поздних германских серий, также постепенно вытесняемых массово вступающими в строй советскими лодками удачного 613-го проекта, по поводу которого на флоте не прекращался чередуемый с осторожной критикой восторженный вой, «трофеев» уже почти не осталось.
– Ну и хрен ли... – равнодушно произнес Алексей, глядя в темный потолок своей комнаты. Светящиеся стрелки старых, тоже «трофейных» часов показывали четверть двенадцатого. Спать, несмотря на усталость, не хотелось совершенно – отсюда и лезли в голову всякие малополезные мысли. Размышления о судьбе остатков германского и румынского флотов, равно как и финского, полученного по мирному договору в счет репараций, можно еще считать допустимыми. Хуже были мысли о бабах, как всякому здоровому и не старому еще мужику, приходившие ему в голову в таком количестве, что сон сбивался окончательно.
Пытаясь заставить себя думать только о кораблях, минах, зенитчиках, до сих пор ведущих земляные работы, и о предстоящем походе заградителя, Алексей проворочался так еще минут двадцать. Утром подъем ожидался обычный – в 6 часов, а накопившаяся усталость требовала сна, но его так и не было. В комнате было совершенно темно. Боязнь американских «ночников» и почтение к их способностям приводили к тому, что светомаскировка в КНА, да вообще во всей КНДР и даже на юге Китая, соблюдалась не хуже, а то и лучше, чем в Москве 1941-го. От этого было еще тяжелее. Море шумело и гудело далеко за закрытыми ставнями, но его обычно успокаивающий шум в этот раз помогал плохо.
Поворочавшись еще, Алексей мысленно плюнул и поднялся. Электричество в доме было: база имела сравнительно развитую электросеть. Накинув еще в темноте повешенный на спинку стула китель и с трудом различая.во мраке даже рукава своей исподней рубахи, он долго шарил по стене, пытаясь отыскать выключатель. Наконец щелкнуло, и под потолком разгорелась висящая без всякого абажура неяркая двадцатисвечовая лампочка. Пожав плечами и так и не вдев руки в рукава, он вернулся к кровати и вынул свой пистолет из-под плоской, набитой то ли песком, то ли мелкими камешками, подушки. Присев на стул и выложив тяжелую аккуратную машинку на расстеленный газетный лист, покрытый рядами аккуратных столбцов на корейском, он выщелкнул обойму, проверил, нацелив ствол в дальний угол, нет ли случайно патрона в патроннике, и приступил к разборке. Масленка оказалась далеко, но лезть за ней в чемодан было лень, а последний раз смазывал ОН пистолет сутки назад, поэтому сейчас Алексей перебрал его «всухую» – просто чтобы отвлечься. Знакомое, привычное дело не требовало никакого напряжения: просто чуть-чуть внимательности и аккуратности. Вся процедура заняла три минуты или чуть больше – на этом работа закончилась.
Тупо глядя на снова собранный «Тип 54», лежащий на газетном листе как милитаристский натюрморт, Алексей задумался, что еще можно сделать. От усталости он был как пьяный, но это почему-то не помогло. Так ничего и не придумав, он просидел в той же позе еще минуты две, когда дверь распахнулась и в освещенную комнату вошел майор-зенитчик, несущий на плече обвисший тюфяк. Оглядев все вокруг и только мельком кивнув моряку, майор бросил тюфяк в угол, посмотрел на наручные часы, снял ватник, растянутый синий свитер и грязные сапоги и тут же рухнул. Погасить свет on не потребовал, только небрежно прикрыл голову рукой и полуотвернулся. Устал он явно так, что ему было все равно. Испытывая неловкость, Алексей вщелкнул обойму на место, убедился, что сделанная где-то в Пекине или Шанхае копия «ТТ» не находится на боевом взводе, и щелкнул выключателем, погрузив комнату в темноту. На ощупь он двинулся в тот угол, где стояла его кровать, наткнулся, больно ударившись голенью, на табурет, столкнул его с дороги, загремев и чертыхнувшись, и только нащупав невысокую койку, сунул пистолет на его законное место – под сплющенную подушку.
Когда он лег, «панцирная», как такую было принято называть, матрасная сетка заскрипела и защелкала, заставив его еще раз выругаться про себя. Уже лежа, накрывшись почти не удерживающим тепло тонким и колючим одеялом, Алексей с отвращением подумал, что теперь даже ворочатся будет нельзя – придется просто лежать с открытыми глазами, дожидаясь рассвета, который принесет возможность реабилитироваться перед земляками за свое дурацкое стояние у пулемета.
Немедленно после того, как эта мысль мелькнула у нею и голове, он и уснул, И проснулся, судя по ощущениям, так же почти немедленно.
– Тревога! – проорал солдат, буквально подпрыгивающий посередине комнаты, трясущий чье-то лежащее в углу тело. Тут же в комнату ворвался Ли с портупеей в руках.
– Товарищ военный советник!...
Увидев, что Алексей уже вскочил и торопливо напяливает куртку, Ли заткнулся и потратил секунду, чтобы опоясаться и отладить положение кобуры на своем поясе Солдат уже куда то исчез, и майор-зенитчик, дико оглядываясь, торопливо одевался. Они столкнулись е. Алексеем взглядами, и тот поразился, как он мог его не узнать. Спросонья, но все равно. Крокодилье выражение на лице майора за ночь никуда не делось.
«ДШК»! «ДШК» на надстройке! Обругав себя за глупость и постыдную растерянность, Алексей бросился вверх по трапу. Сообразив, один из матросов бросился за ним. Расчет 45-мм установки сократился еще больше, но это уже не важно. Один подносчик справится, поскольку мотопехота даст им время на 10, максимум 15, беглых выстрелов, – можно было видеть, что соскакивающих с грузовиков людей в серой форме становится все больше. Стрельбы все еще не было; судя по всему, захваченные врасплох моряки не сумели оказать вообще никакого сопротивления. Так же вдвоем, Алексей с матросом сорвали брезент с вороненого тела крупнокалиберного пулемета, выдернули заглушку из конуса пламегасителя.
– Я сам! – крикнул он, увидев, что матрос, стиснув зубы, берется за рукоятки. Как стрелять из «ДШК», Алексей знал отлично, – память о катерных годах. Лязгнула коробка с лентой, которую матрос, чертыхаясь и обдирая руки, подсоединил за какие-то секунды. Неразъемная лента на 50 патронов – это две, максимум три, приличные очереди. Потом все: действуя вдвоем, сменить ленту они уже не успеют.
Поводив плечами в разные стороны, Алексей поудобнее устроил плечевые упоры и изготовил пулемет к стрельбе. С 500 метров отечественные патроны калибра 12,7-мм, снаряженные бронебойными пулями «Б-30», берут 16-миллиметровый лист, две трети дюйма стали. Какую ленту зарядил матрос-кореец, он не знал, но большого значения это не имело: попаданием вообще любой пули, выпущенной из «ДШК» с такой дистанции, человека пробивает насквозь.
– Тасот... – хрипло считал вставший на одно колено матрос, не отрываясь, глядящий туда же, куда и он. – Ёсот...
Грузовиков в секторе обстрела становилось все больше. Можно было догадаться, что по сторонам их найдется еще несколько. Возможно рота, а то и две: не удивительно, что они смяли охранение.
– Ильгоп... Ёдоль...
– Прекрати, – задыхаясь, попросил он матроса. «Ну что, Алексей Степанович? Ты ждал настоящей войны? Вот она и явилась. Смотри, не подавись».
Солдаты двигались уверенно, кто-то их организовал, и под флагштоком с измерзшим красно-сине-белым флагом КНДР появилось подобие строя, в который Алексей и уперся центральным кольцом своего прицела. Построились явно не все, да и держался строй недолго. Секунд двадцать – и он снова рассыпался. Минута – и часть грузовиков, вновь заведя двигатели, начала отъезжать в сторону, левее. Куда – не было видно из-под досок. Потом из штабного домика начали, уже не так торопясь, выходить вошедшие туда сначала, причем их было больше. Ведут пленных? Прищурившись, Алексей попытался разглядеть, но поднятых рук не увидел. Его окликнули снизу-сбоку, он обернулся и мотнул головой, глядя на ожидающих его команды матросов у «сорокапятки».
Открывать огонь было рано. Один из матросов сказал что-то в полный голос, распрямляясь. Быстрый взгляд назад, к цели – да, строй уже исчез, теперь в секторе обстрела «ДШК» был всего один грузовик, причем с прицепленной сзади пушкой. Человек пять облепили ее с нескольких сторон и что-то делали, остальные направились в их сторону. Алексей ощутил замешательство. Теперь он уже не был уверен, что правильно понял произошедшее. В словах матроса, продолжающего обмениваться с товарищами короткими, так же в полный голос фразами, ему послышалось «инмингун», что-то относящееся к «вооруженным силам», причем именно в приложении к КНДР, но он не был убежден, что услышал правильно.
– Ли! – внезапно узнал он. Один из идущих к минзагу был похож на него фигурой. Ну?
В ожидании Алексей поводил стволом пулемета вверх-вниз. Двигался пулемет с прикрепленной к нему сейчас коробкой ленты без всяких помех, да и баланс был хороший. До идущих оставалось метров двести – даже сравнительно малоталантливый пулеметчик, вроде него, на такой дистанции, пожалуй, не промахнется. Неужели Ли предал?
Секунды бежали по жилам, щекочущие, злые и торопливые, как тараканы. Метрах уже в ста от идущих Алексей окончательно убедился в том, что один из них – комвзвода Ли, его переводчик. Еще один, кажется, был моряком из Йонгдьжина, командиром номерной вооруженной шхуны, используемой в качестве сторожевика, но в последнем он уверен все же не был. Корейцы говорили уже не стесняясь, и Алексей медленно распрямил полусогнутые ноги, чуть приподняв ствол пулемета. Покрытый слоем ледяного пота указательный палец скользнул по спуску, и на мгновение он испугался, что «ДШК» выдаст очередь, но его давление было настолько слабым, что пулемет смолчал.
– Товарищ военный советник! – заорал Ли снаружи по-русски. – Товарищ Вдовый!
Подошедшие остановились, явно разглядывая силуэт минзага под искажающим камуфляжем – крашеными щитами и фестонами маскировочных сетей. Интересно, видят ли они нацеленные в их сторону стволы? Пожалуй, нет, иначе бы не стояли в таких вольных позах. Небо начало темнеть, и внутри каркаса «сарая» все было уже совсем в тени.
– Товарищ военный советник!
Пожав плечами и чувствуя на себе взгляды матросов, Алексей аккуратно отпустил пулемет, Плечевые упоры качнулиcь и замерли в сантиметре от его тела. Постояв несколько секунд без движения, разглядывая стоящих и ждущих его, он решился и начал спускаться вниз.
Интересно, что обо всем этом подумали матросы минзага? Военный советник струсил, перестраховался? Увидел колонну с пушками и тут же начал изображать из себя спартанца при Фермопилах, стоя у пулемета с мужественным выражением на лице? Наверное, все это можно было интерпретировать и так. Но знать наверняка, десант это все-таки или нет, было невозможно, поэтому он и изготовился к бою.
Морщась от неловкости и быстро перебирая руками по короткому ряду скоб, Алексей отчетливо подумал, что посмеяться над этим, пожалуй, все же можно, но вот осудить – уже пет. В конце концов, он не бросился в лес или в туннель с минами – прятаться, а что состорожничал, – ну так на то он и иностранный военный советник со сравнительно небольшим корейским опытом, не настолько хорошо опознающий цвета и пошив военной формы.
Товарищ военный советник, – в третий раз повторил комвзвода Ли, когда Алексей вышел на свет. Товарищ командир батареи узнал, что вы здесь, и просил...
Не дожидаясь окончания фразы, Алексей перевел взгляд на незнакомого парня лет двадцати пяти среднего роста, с уверенным, спокойным лицом. Русский, Или белорус. Свой, к общем. Форма, разумеется, китайская, как и у него самого.
Командир первого огневого взвода старший лейтенант Смирнов, – представился парень.
– Военный советник капитан-лейтенант Вдовый, – ответил он, вернув крепкое пожатие. Мгновение Алексей боролся с собой, не испытывая желания смотреть в глаза человеку, и которою минуту назад собирался стрелять из такого чудовищного средства убийства, как крупнокалиберный пулемет, но сумел заставить себя это сделать – и посмотрел.
«Знает», – отметил он про себя, но выражения лица не изменил. Дело есть дело, и на такой войне слишком осторожным быть нельзя. Заори вдруг Ли что-нибудь не вовремя, кинься он бежать – и Алексей не колеблясь положил бы всех, кто пришел вместе с ним, одной длинной очередью, После чего перенес бы огонь дальше – туда, где прибывшие солдаты уже активно чем-то занимались. Но поскольку нервы у него оказались достаточно крепкие, то все обошлось. И слава богу. Нa войне бывает много случайностей, чтобы удивлятьсяЙ тому, что расцениваешь своих в подобной ситуаций в качестве возможной цели, Бывает.
– Зенитчики? Или подвижная береговая батарея?
Алексей не был уверен, поскольку пушки разглядел не очень. Впрочем, ствольной артиллерии и людей для береговой обороны было чуть многовато, – разве что грузовики набиты боеприпасами.
– Так точно, зенитчики.
– Восемьдесят пять?
–Да, восемьдесят пять.Плюс «МЗА» сзади, батарея тридцатисемимиллиметровок.
– Ого! с удовольствием сказал Алексей, – Это счего нам такая радость?
– Это вам виднее, товарищ капитан-лейтенант, – логично ответил парень.– Товарищ комбат просил подойти. Переводчик сказал, что вы здесь.
– Здесь, – подтвердил Алексей, искоса посмотрев на идущего рядом с непроницаемым лицом Ли. – Правильно сказал, Комбат тоже... наш?
– Да.
Старшему лейтенанту ничего не потребовалось объяснять: «м amp;Ш» означало именно то, что Алексей и предположил «во вторую очередь», когда стало понятно, что это все-таки не враги. Быть настолько полнокровными и моторизованными на северной половине Корейского полуострова из зенитчиков могли быть только «свои», «наши» – то есть зенитные части из состава советского авиакорпуса.
Теперь парень быстро шел вперед, без нужды указывая и так понятное направление, а вот офицер-кореец остался позади, с минзагом. Там же почему-то остался и еще один незнакомый человек в китайском обмундировании, которого он сначала принял за второго русского из тех же зенитчиков. За несколько минут они дошли до разворачивающихся в пределах базы батарей, при этом Алексея поразила не столько активность проводимых работ (солдаты вгрызались в грунт как бешеные), как то, сколько здесь было советских солдат.
Распоряжался работами высокий майор, лицом удивительно напоминающий оголодавшего крокодила. Интересно, что «здоровенным» его назвать было нельзя, майор был скорее худ для своего роста, но лицо у него было интересное. Злое, жестокое, уверенное – как у старшего лейтенанта, но с печатью многолетнего и разнообразного боевого опыта. И хорошего, и плохого – это тоже определялось сразу и безошибочно. С таким лицом надо служить в МГБ, тогда враги народа будут признаваться в преступлениях, не доводя дело до бумажной волокиты. Как вариант – сажать майора в угол при допросах и приказывать ему, чтобы в нужные моменты говорил «Гы-ы!..» – и этого уже хватит. Все же, при таком нетривиальном выражении, намертво запечатленном на его лице, майор явно был умен и выглядел профессиональным, опытным бойцом. Таким Алексей доверял сразу.
– Я располагаю свои средства так, чтобы в первую очередь прикрыть причалы и ваш сторожевик, – сказал майор советнику после представлений и рукопожатия, с явным нетерпением глядя, как солдаты долбят землю в указанных им точках, вкапывая зенитки. Становилось все темнее.
– Но вы сами понимаете, с двумя батареями в наши дни особо не разбежишься. Какие огневые средства есть собственно в базе, я уже узнавал – практически никаких. Так?
– Так, – вынужден был согласиться Алексей. – Пара «21-К» и один пулеметный ствол на том корабле, который вы назвали «сторожевиком». На самом деле это минный заградитель, но разница небольшая. Там и сям есть несколько разнотипных пулеметов. На одной из шхун стоит японский двадцатипятимиллиметровый зенитный автомат, одностволка, разумеется. Тип «девяносто шесть», приходилось такой видеть?
– Да, – коротко ответил майор и тут же, мотнув плечом, переключился с Алексея на какого-то сержанта, выдав порцию довольно однообразного мата. Он нервничал. Колонна опоздала на несколько часов, не попавшись вражеским самолетам, но упустив при этом остаток светового дня, и батареи были сейчас уязвимы для удара с воздуха не намного меньше, чем на марше. Сделать предстояло еще массу вещей – от собственно земляных работ до выкладывания сети связи и всего прочего, о чем Алексей имел не особо большое представление. Поэтому можно было догадаться, что со сном у зенитчиков сегодня сложится не слишком.
– Вас что, не предупредили, что мы прибудем? – спросил майор, откричавшись и снова повернувшись к нему.
– Нет.
Алексей мог бы добавить, что это и послужило причиной того, что он встретил земляков с руками на рукоятках крупнокалиберного пулемета и с изготовленной к стрельбе «сорокапяткой» под боком – а об этом майор рано или поздно узнает. Но, разумеется, он смолчал. Соскучившись по «нормальному», не переводному русскому языку, капитан-лейтенант был бы рад поговорить о чем угодно, но случай был не тот. Излишняя говорливость заставила бы майора отнестись к нему иначе.
– Почему, как предполагаешь?
Переход на «ты» произошел сам собой, как и должно было быть. Китайская военная форма не предполагала наличия погон, а ватная куртка, в которую был одет командир зенитчиков, была самой нормальной – в таких ходят и рядовые. Это помогало.
– Азия, – с чувством высказал простое объяснение Алексей. – Корейцы, китайцы, русские. Я здесь сейчас почти сам по себе. Делаю что могу. Захотели, сочли, что я им нужен – и я начал служить. Советовать. Не сочли – жду приказа от начальства. Дел хватает, но сейчас, в последние дни, уровня в основном лейтенантского. В такие дни, как сегодня, пара старлеев меня бы заменила. Завтра – не знаю. Будет видно.
– Завтра... – странным, напряженным тоном протянул майор. – Завтра. С утра может начаться, как по-твоему?
– Не знаю. Авиаразведки с их стороны не было давно. Может, и появится какой-нибудь любопытный летун, а потом пойдет обычный сценарий: эту базу, если так можно выразиться, жгут с достойным лучшего применении упорством, регулярно. Раз в месяц или чуть чаще, насколько я знаю. Так, для профилактики, И знаешь, майор, по моему вас сюда зря прислали. Я сам-то вздрагиваю по ночам: приплывут, выкрадут, предъявят наконец-то советского пленного в Женеве, Сплю с пистолетом под подушкой, корейский учу, рис ем так, что глаза уже косеют. Скоро сойду если не за китайца, то во всяком случае за киргиза. А тут вы – сотня с лишним советских ребят. Сложно предположить, во что это выльется, если американцы иди «юги» атакуют нас завтра. А хотя бы один усиленный батальон морской пехоты сделает из нас котлету. Видели вы местную береговую оборону?
– Видел, подтвердил майор, который, как оказалось, не потерял нить разгонора, хотя вроде бы прослушал половину монолога Алексея в попытках разглядеть из-под руки происходящее в пятистах-шестистах метрах к северу, где местность начинала полого подниматься и где копошение и лязг шанцевого инструмента были особенно густыми, – Не здесь, но видел. Масса энтузиазма, чистая и беззаветная любовь к Ролнне и недостаток огневых средств и боеприпасон Но выучка неплохая. Здесь так же?
– Именно.
Снова возникла пауза, потому что подбежавший младший офицер потребовал от майора что-то быстро решать с корейцами – те, похоже, выдыхаются и требуют сделать перерыв для своих людей.
Кап-лей! ?– обернулся к Алексею майор. Ты здесь все знаешь. Давай, это в твоих интересах.
Логичное «между прочим» не прозвучало, и, оборвав фразу, майор тут же отвернулся обратно к своему лейтенанту, дрожащему то ли от холода, то ли от возбуждения, то ли и от того и другого вместе взятого. В том, что военсоветник, впервые и случайно встреченный им меньше часа назад, рысью побежит исполнять его указание, майор явно не сомневался, И правильно делал -мысль поступить иначе Алексею в голову не пришла.
Следующие два часа опять отложились в памяти капитан-лейтенанта плохо. Странно, но с возрастом подобное случалось у него все чаще и чаще вне зависимости от того, обусловлено это было рутинностью происходящего, которое незачем и запоминать, или, наоборот, чрезмерной запутанностью ситуации. Куда-то он все это время бегал, уговаривал и почти угрожал каким-то полузнакомым офицерам – в основном корейцам, но иногда почему-то русским. Рядом почти всё время был переводчик Ли, и разговор велся «в два голоса», а под конец у Алексея создалось четкое впечатление, что переводчик использует гораздо больше слов, чем требуется, помогая ему своим собственным воинским званием и авторитетом. Потом снова был заградитель, на котором еще копошилось несколько человек, а за ним – снова какие-то разговоры с майором и командиром батареи 37-миллиметровок, до хрипоты спорящих о приоритетности секторов обстрела и то и дело апеллирующих к нему и командиру базы Йонгдьжин, неведомо как оказавшемуся рядом, в темноте, К 10 часам вечера все наиболее необходимые земляные работы, равно как и работы на минном заградителе, были закончены, а к 23:50 был закончен и вечерний штабной «проигрыш» предстоящего похода с моряками – на картах, дотягивающихся своей южной кромкой аж до Самчока. До собственно выхода в море оставались почти cутки, и командир заградителя, снова приобретшего вид непрезентабельного сарая, принял полностью одобренное Алексеем решение использовать это время для «большого» техобслуживания двигателя.
Двигателем на минзаге бегл немецкий подлодочный дизель, мощный и надежный – один из сотен, вывезенных с заводов и сборочных стапелей поверженной Германии, имевшей к окончанию боевых действий в Европе несколько сотен недостроенных субмарин. В большинстве своем они были превращены в металлолом или просто утоплены по «дополнительному протоколу» ко «второй», более полной, редакции мирного договора 1944 года, «переподписанной» в апреле 1945-го – то есть не так далеко по времени после четкого и однозначного окончании очередной (и последней, на данный момент) советско-японской войны.
То, что германские субмарины, находящиеся в наиболее высокой степени готовности по корпусу и основным механизмам, вводились в то же время в строй, а захваченные в базах на севере Германии – осваивались, не волновало якобы никого. «Сохранить лицо» – отличный термин, который Алексей выучил здесь, в Азии, от немало уже чему научившего его командира взвода Ли, и термин этот идеально подходил для данного случая.
Представительные, состоящие из офицеров высокого ранга, комиссии прибывали в очередную военно-морскую базу; англичане, американцы и французы спускались по скоб-трапу в очередной пустой корпус, проверяя, как заложены в него глубинные бомбы, потом ржавеющий огурец несостоявшейся подводной лодки буксировали куда-нибудь на десяток миль от берега и топили, давая фотографам возможность запечатлеть для отчетов поднявшийся из моря глухой холм подводного взрыва, сопровождающийся некрупным воздушным пузырем. То, что в том же порту могли стоять полдесятка германских миноносцев и тральщиков под советскими военно-морскими флагами, переименованных и перекрашенных, но сохранивших свои легкоузнаваемые уверенно-хищные пропорции, в этом случае игнорировалось.
Причина такого была ясна и прозрачна: обострять ради мелочей отношения со страной, обладающей на данный момент мощнейшей сухопутной армией в мире, было чревато последствиями и невыгодно. А кроме того, даже сам по себе британский флот, вернувший из Тихого океана все свои крупные корабли, превосходил все четыре советских флота настолько, что пара крейсеров и дюжина лишних эсминцев и миноносцев, введенных в строй в качестве наследства от Кригсмарине, не стоили обострения обстановки. В любом случае германские корабли имели не столь значительную боевую ценность, чтобы изменить баланс сил. В большинстве своем они использовались как учебные, и в любом случае – с минимальным техническим обслуживанием. Износив свои механизмы за несколько лет и подготовив за это время тысячи моряков для строящихся линкоров второго поколения, для линейных крейсеров, десятков вводимых в строй «шестьдесят восьмерок» и новых эсминцев, «немцы» начали один за другим выводиться из состава флота, отправляясь, как выражаются моряки, «на иголки». Кто-то из них, как, например, недостроенный авианосец, был потоплен как корабль-цель, кто-то превращен в плавказарму или блокшив – в пропорции, вполне обычной и для собственно советских кораблей. Но к 1953 году за исключением пары десятков современных субмарин наиболее поздних германских серий, также постепенно вытесняемых массово вступающими в строй советскими лодками удачного 613-го проекта, по поводу которого на флоте не прекращался чередуемый с осторожной критикой восторженный вой, «трофеев» уже почти не осталось.
– Ну и хрен ли... – равнодушно произнес Алексей, глядя в темный потолок своей комнаты. Светящиеся стрелки старых, тоже «трофейных» часов показывали четверть двенадцатого. Спать, несмотря на усталость, не хотелось совершенно – отсюда и лезли в голову всякие малополезные мысли. Размышления о судьбе остатков германского и румынского флотов, равно как и финского, полученного по мирному договору в счет репараций, можно еще считать допустимыми. Хуже были мысли о бабах, как всякому здоровому и не старому еще мужику, приходившие ему в голову в таком количестве, что сон сбивался окончательно.
Пытаясь заставить себя думать только о кораблях, минах, зенитчиках, до сих пор ведущих земляные работы, и о предстоящем походе заградителя, Алексей проворочался так еще минут двадцать. Утром подъем ожидался обычный – в 6 часов, а накопившаяся усталость требовала сна, но его так и не было. В комнате было совершенно темно. Боязнь американских «ночников» и почтение к их способностям приводили к тому, что светомаскировка в КНА, да вообще во всей КНДР и даже на юге Китая, соблюдалась не хуже, а то и лучше, чем в Москве 1941-го. От этого было еще тяжелее. Море шумело и гудело далеко за закрытыми ставнями, но его обычно успокаивающий шум в этот раз помогал плохо.
Поворочавшись еще, Алексей мысленно плюнул и поднялся. Электричество в доме было: база имела сравнительно развитую электросеть. Накинув еще в темноте повешенный на спинку стула китель и с трудом различая.во мраке даже рукава своей исподней рубахи, он долго шарил по стене, пытаясь отыскать выключатель. Наконец щелкнуло, и под потолком разгорелась висящая без всякого абажура неяркая двадцатисвечовая лампочка. Пожав плечами и так и не вдев руки в рукава, он вернулся к кровати и вынул свой пистолет из-под плоской, набитой то ли песком, то ли мелкими камешками, подушки. Присев на стул и выложив тяжелую аккуратную машинку на расстеленный газетный лист, покрытый рядами аккуратных столбцов на корейском, он выщелкнул обойму, проверил, нацелив ствол в дальний угол, нет ли случайно патрона в патроннике, и приступил к разборке. Масленка оказалась далеко, но лезть за ней в чемодан было лень, а последний раз смазывал ОН пистолет сутки назад, поэтому сейчас Алексей перебрал его «всухую» – просто чтобы отвлечься. Знакомое, привычное дело не требовало никакого напряжения: просто чуть-чуть внимательности и аккуратности. Вся процедура заняла три минуты или чуть больше – на этом работа закончилась.
Тупо глядя на снова собранный «Тип 54», лежащий на газетном листе как милитаристский натюрморт, Алексей задумался, что еще можно сделать. От усталости он был как пьяный, но это почему-то не помогло. Так ничего и не придумав, он просидел в той же позе еще минуты две, когда дверь распахнулась и в освещенную комнату вошел майор-зенитчик, несущий на плече обвисший тюфяк. Оглядев все вокруг и только мельком кивнув моряку, майор бросил тюфяк в угол, посмотрел на наручные часы, снял ватник, растянутый синий свитер и грязные сапоги и тут же рухнул. Погасить свет on не потребовал, только небрежно прикрыл голову рукой и полуотвернулся. Устал он явно так, что ему было все равно. Испытывая неловкость, Алексей вщелкнул обойму на место, убедился, что сделанная где-то в Пекине или Шанхае копия «ТТ» не находится на боевом взводе, и щелкнул выключателем, погрузив комнату в темноту. На ощупь он двинулся в тот угол, где стояла его кровать, наткнулся, больно ударившись голенью, на табурет, столкнул его с дороги, загремев и чертыхнувшись, и только нащупав невысокую койку, сунул пистолет на его законное место – под сплющенную подушку.
Когда он лег, «панцирная», как такую было принято называть, матрасная сетка заскрипела и защелкала, заставив его еще раз выругаться про себя. Уже лежа, накрывшись почти не удерживающим тепло тонким и колючим одеялом, Алексей с отвращением подумал, что теперь даже ворочатся будет нельзя – придется просто лежать с открытыми глазами, дожидаясь рассвета, который принесет возможность реабилитироваться перед земляками за свое дурацкое стояние у пулемета.
Немедленно после того, как эта мысль мелькнула у нею и голове, он и уснул, И проснулся, судя по ощущениям, так же почти немедленно.
– Тревога! – проорал солдат, буквально подпрыгивающий посередине комнаты, трясущий чье-то лежащее в углу тело. Тут же в комнату ворвался Ли с портупеей в руках.
– Товарищ военный советник!...
Увидев, что Алексей уже вскочил и торопливо напяливает куртку, Ли заткнулся и потратил секунду, чтобы опоясаться и отладить положение кобуры на своем поясе Солдат уже куда то исчез, и майор-зенитчик, дико оглядываясь, торопливо одевался. Они столкнулись е. Алексеем взглядами, и тот поразился, как он мог его не узнать. Спросонья, но все равно. Крокодилье выражение на лице майора за ночь никуда не делось.