Арбенина Ирина. Ночь лунного страха

   Многие даже видели этого волшебного зверя. На шерсти у него блестит серебряный ободок обруча, как у самой великой Шуркэн-Хум, скелет которой археологи отправили на вертолете в музей. Но дух Шуркэн-Хум остался дома.
   — А ты-то сам его не боишься?
   — Я сам Шуркэн-Хум не боишься… — В глазах Аулена блеснули, словно отсветы от огня, странные искорки. — Шуркэн-Хум не трогает местных людей, ведь мы потомки ее племени. Она убивает приезжих и охраняет наши могилы.
   — Ну вот видишь, что нас ждет? — ухмыльнулся Иван, явно довольный тем, какое впечатление произвел на Никиту рассказ охотника. — Аулен и нас дураками считает, можешь не сомневаться!
   — А вы что думаете по этому поводу? — Никита повернулся к таинственно помалкивающему Семановичу.
   — Большая. Бурая. Медведица! — усмехаясь, подтвердил Семанович. — Такого же цвета, как вот эта таежная ночь. Поэтому она сливается с этой темнотой и подкрадывается невидимо. Говорят, она умеет ходить совсем неслышно. Большая редкость для медведя. Ну да недаром же в нее дух ворожеи вселился!
   Шуркэн-Хум наваливается сзади, переламывает хребет. Говорят, что на шее у нее обруч.
   — Может, ошейник?
   — Можно и так сказать… — заметил Семанович. — Серебряный тонкий запаянный ободок.
   — Это ведь все сказки? — с надеждой спросил Никита.
   — Кто ж его знает? В таких местах быль от правды никогда не отличишь. Во всяком случае, говорят, будто в то утро, когда археологи погибли, не нашли серебряного обруча, находившегося между третьим и четвертым позвонками у жмурика в захоронении.
   Косточки остались, будто и не дотрагивался до них никто. А ожерелье исчезло.
   — Ну, ясное дело, кто убил археологов, тот, видно, и ожерелье унес? — заметил Никита.
   — Вот и я о том же… А местные, вишь, верят, что на медведице он теперь, этот обруч серебряный, — заметил Иван.
   — Ну и дела… — поразился Лопухин.
   — Короче, с той пора сюда, в эту Тавду, носа никто не совал. Настоящим археологам денег не дают на экспедиции, а черные археологи боялись шибко… Суеверные! Вдруг про медведицу это все правда? Вот только Семанович у нас отчаянный. Уж сколько лет ему эта история не дает покоя… Все твердил: раз одно захоронение нашли, значит, еще есть! И видишь, прав оказался. Добился своего. Думаешь, Аулена легко было уговорить нам помогать? Горы золотые ему пообещали, точнее — реки водки… Все племя его споить поклялись огненной водой… Еле уговорили! Никак не хотел сюда с нами идти. Боялся шибко. Да и сейчас, не гляди, что он храбрится, все равно, я уверен, от страха трясется — того и гляди сбежит! У них медведь ведь самый почитаемый, самый главный зверь. Ведь вся жизнь у них с охотой, со зверьем связана. У них и клятву дают над лапой или мордой убитого медведя.
   — А вы сами?
   — Что — сами.
   — Не боитесь этой медведицы?
   Иван пожал плечами.
   — Да лес ведь полон диким зверьем, разве не так? — нехотя буркнул он.
   — Так-то так…
   Иван положил руку на ружье:
   — Что делать… Будем защищаться!
   — Се ля ви. Такова жизнь. Если беде суждено прийти, не убережешься, — подтвердил Семанович.

Глава 6

   День выдался в городке странный. С самого утра улицы утопали в тумане. Причем то вдруг становилось ясно и казалось, что теперь весь день будет светить солнце; то вдруг машину снова накрывало холодным и белесым клоком густого тумана, как будто они были не в машине, а в самолете и входили в тучу.
   Тогда Светлова вела машину очень медленно. Потом опять становилось ясно. Как будто от большого главного тумана где-то далеко отрывало клоки и приносило к ним в город.
   Уже битый час Анна и Дэзи ездили по улицам в поисках «того самого дома». Дэзи отказалась садиться за руль, и это пришлось сделать Светловой.
   Сама девушка сидела, бессильно откинувшись на спинку сиденья, с бледным, застывшим, как маска-, лицом. И возможно, из-за такого своего состояния, а возможно, как раз из-за этого дурацкого тумана и не могла никак узнать, определить дом, в котором с ней приключилась в высшей степени странная история.
   — Нет, это какое-то мучение! — пожаловалась наконец Аня. — Ну и денек! Явно не для следопытов…
   Люди на улицах, дома, деревья — все то исчезало на некоторое время в тумане, то появлялось снова.
   В какой-то особенно густой порции тумана Светлова остановила машину совсем.
   — Знаешь что, Дэзи… Тебе нужно хоть немного успокоиться. — Анна осторожно и ласково дотронулась до ее руки. — Сосредоточиться….
   Очевидно, она сделала это совершенно напрасно, потому что у Дэзи тут же появились на глазах слезы.
   — Это всегда так, — всхлипнула девушка. — Никто не жалеет, и ничего, держишься. А только пожалеют, и сразу плачешь.
   — Ну и поплачь, — вздохнула Светлова. — А потом мы с тобой снова займемся делом.
   — Я такая одинокая, — призналась Дэзи сквозь слезы. — Очень одинокая и совершенно сумасшедшая…
   — Ну-ну!
   — Но вы же сами говорили, что я сумасшедшая.
   — Ничего я такого не говорила, — запротестовала Светлова.
   — Ну, не говорили, так думали.
   — Тем нормальный человек и отличается от идиота, что в состоянии менять точку зрения по мере поступления новой информации.
   — Разве так бывает, чтобы ни с того ни с сего упасть в какой-то странный обморок, а потом — чтобы глюки всякие?
   — Бывает всякое, — возразила Светлова. — Правда, у этого «всякого» непременно должно быть какое-то объяснение. Вот что, поплакали и хватит. Поехали дальше, посмотрим-ка, что же это за таинственный дом.
   И она снова включила двигатель. А Дэзи вдруг судорожно схватила ее за руку.
   — Осторожно! — возмутилась Светлова. — Мы чего доброго врежемся. Разве так можно?
   — Понимаете, я боюсь…
   — Понимаю. Но пойми и ты… Нам нужно вернуться туда прежде всего из-за тебя. Даже если нам и не удастся ничего толком выяснить. Хотя я вовсе не исключаю, что удастся. Нужно убедиться, что тебе вовсе не снились страшные сны. А если и снились, то и у этого явления должно быть какое-то объяснение.
   По каким-то причинам ты ведь там потеряла сознание? По каким, спрашивается?
   — Ну хорошо, хорошо. Как хотите… — Дэзи смирилась и откинулась на спинку сиденья. — В конце концов если вы все берете на себя…
   — Беру, беру, — вздохнула Светлова и тронула машину с места.
   Снова выглянуло солнце. И вдруг Дэзи воскликнула:
   — Узнаю! Я узнаю эту улицу! Поезжайте вперед: кажется, этот дом должен быть справа…
   Уже на подъезде к знакомому дому Дэзи опять заволновалась.
   — Можно я останусь в машине?
   — Можно, — согласилась Светлова.
   Анна ушла. Снова наполз туман. Было тихо и страшно. Дэзи сидела, прижавшись к креслу машины, словно это гарантировало ей безопасность. На дом она избегала даже смотреть. Лишь однажды скользнула взглядом по окнам второго этажа. Теперь они все до одного были закрыты. В том числе и то, из которого она так экзотически выбралась.
   Теперь, при свете дня, все, что происходило здесь с ней некоторое время назад, казалось ей просто невероятным. Нет, она все-таки точно сумасшедшая…
   Она прождала Светлову в машине никак не меньше часа. И уже переволновалась до невозможности.
   Вдруг с ней там что-то случилось? Однако перспектива выйти из машины и отправиться на поиски Анны доводила ее просто до состояния ступора. Даже ноги холодели от страха, стоило подумать об этом.
   Наконец дверь дома отворилась. На крыльце показались Анна и хозяйка дома. Дэзи вздрогнула, увидев снова эту женщину. В руках у Светловой была стопка вещей. Дэзи узнала свои джинсы, башмаки.
   На крыльце возникла некоторая суета. Светлова уронила один ее ботинок, наклонилась поднять, в это время упал другой. Хозяйка тоже наклонилась, и они ударились лбами. Но, в общем, они со Светловой раскланивались довольно любезно. Хозяйка даже улыбнулась Анне вслед, правда, несколько натянуто.
   — Ну что? — нетерпеливо набросилась на Аню Дэзи, едва та уселась в машину.
   — Ну, сначала она отпиралась, — с готовностью доложила Светлова. — Что-то говорила про странную девушку, которая пила кофе и упала в обморок. А она якобы уложила ее в постель и постирала ее вещи, потому что та вылила на себя кофе, когда упала в обморок.
   — Так и сказала?
   — Ну да! И так далее… И тому подобная чушь.
   Мол, незнакомая девушка вошла в дом и упала в обморок. Что ей было делать? Вызвать полицию? «Скорую помощь»? Она испугалась неприятностей. Видишь ли, она эмигрантка. Живет здесь ухе почти десять лет. Скоро должна получить гражданство. Так что неприятности с полицией ей совсем ни к чему.
   Она даже подумать о таком повороте судьбы боится…
   — Складно.
   — Да? Ну, вот она, я думаю, тоже на это рассчитывала — что получается у нее складно. — Светлова усмехнулась. — В общем, по ее словам, ты вроде бы дышала ровно, и она уложила тебя в постель, надеясь, что ты скоро придешь в себя.
   — Какая трогательная забота!
   — Ну да… А ты не оценила. Вскочила ночью и убежала в ее ночной рубашке. Выпрыгнув из окна.
   Она решила, что ты… — Светлова постучала по лбу.
   — Ну, тут она недалека от истины, — грустно согласилась Дэзи. — А вы спросили ее про мужчину?
   Точнее, про двоих мужчин?
   — Конечно…
   — И что эта врунья ответила?
   — Она сказала: «Девушке, наверное, показалось. В этом доме нет никаких мужчин».
   — Опять двадцать пять. Кого же я видела? И главное, кого я слышала?
   Светлова чуть усмехнулась:
   — Ну, а потом мадам все-таки раскололась.
   — Да?!
   — Видишь ли… Руслан, очевидно, заметил, что ты подошла вслед за ним к дому. И когда ты появилась на кухне, хозяйка уже была предупреждена.
   — Ах, вот почему она совершенно не удивилась моему вторжению и была так любезна… Кофе предложила!
   — Вот именно. Тут и зарыта собака. Кофе предложила! Дело в том, что кофе, которым по приказанию Климова тебя угостила эта женщина, был не простым, а с добавочкой. Потому ты и вырубилась.
   — Но зачем ему это было нужно? — изумилась Дэзи.
   — Больше того, твой жених велел ей, когда снотворное перестанет действовать, добавить тебе еще. С питьем, с едой… В общем, велел ей некоторое время подержать тебя на снотворном.
   — Некоторое время?
   — Да. Якобы он сказал ей: «Пока меня не будет, до моего возвращения».
   — — Сколько же это?
   — Неделю.
   — Неделю?! Да я бы окочурилась от таких доз…
   — Не волнуйся… Насколько я понимаю, у твоего жениха отличная медицинская подготовка. Я полагаю, он все обдумал. И постарался бы избежать ненужных ему осложнений.
   — Значит, неделю меня бы пичкали неизвестно чем и держали в состоянии сна?
   — Могло случиться и так… Климов обещал очень хорошо заплатить хозяйке дома за эту «помощь».
   Очень хорошо заплатить! Однако хозяйка испугалась.
   У тебя был такой вид, словно ты уже никогда вообще не проснешься. И она больше не стала давать тебе препарат.
   — Но зачем?! Зачем Руслану все это нужно?
   — Понятно одно: ему необходимо было уехать.
   Очевидно, что-то срочное, неотложное позвало его в дорогу. И при этом ему было крайне важно, чтобы в то время, пока его не будет здесь, ты ничего не могла предпринять. Затем и понадобились эти препараты.
   — Но я ничего не собиралась предпринимать, — с грустным удивлением прошептала Дэзи.
   — Ясно, по крайней мере, что убивать он тебя не собирался.
   — Убивать?
   — Ну да. Ведь в других случаях твой жених не церемонился. И это очень любопытно: чем же объясняется такая его деликатность? Зачем ты ему нужна?
   — А тот человек… Что эта женщина сказала о нем? — со страхом в голосе наконец спросила Дэзи. — Ну тот.., тот с голосом… Вы понимаете, о ком я говорю?
   — Понимаю… Конечно, я спросила.
   — И что же?
   — Видишь ли, она толком и не поняла, чем же он тебя так напугал. Говорит, самый обыкновенный человек. Ну, может быть, не самый приятный на свете.
   Пьющий, курящий, неопрятный, но, в общем, вполне нормальный. Этот человек, который так испугал тебя, Дэзи, квартировал у нее некоторое время. Платил за него Климов. Очень хорошо платил. И часто его навещал.
   — А теперь?
   — Теперь этот человек съехал с квартиры. Почти сразу после того, как ты тогда сбежала, в то же утро.
   Его вообще очень напугало твое появление.
   — Напугало? А я думала, это он меня напугал.
   — Представь, ты его — тоже! Хозяйка дома в этом не сомневается. Он после твоего вторжения только и повторял все время как заведенный: «Мне надо было молчать!», и трясся от страха. А потом он позвонил кому-то и уехал.
   — Куда?
   — Хозяйка этого не знает.
   — В самом деле?
   — Она правда не знает. Если б знала, я бы это из нее вытянула…
   — А как вам вообще удалось добиться от нее, — Дэзи кивнула на дом, — такой откровенности?
   — А я тоже не церемонилась. Говорю же, больше всего ей не хочется неприятностей с полицией. Она уже десять лет ждет этого гражданства. Сама понимаешь, такие жизненные обстоятельства очень способствуют откровенности. В общем, она напугана и раскаивается, что пожадничала и согласилась помогать твоему жениху. Он, правда, навешал ей лапши на уши: сказал, будто бы ты ревнивая полоумная возлюбленная, выслеживаешь его… Снотворное, успокоительное тебе не помешает! В общем, мол, ей нечего волноваться. Он приедет и все уладит. Милые бранятся, только тешатся…
   — А она, наивная, и поверила в такую чушь?
   — Говорю же, сумма за эту «наивность» была заплачена немалая. А степень готовности человека поверить в самые невероятные вещи обычно бывает пропорциональна вознаграждению за эту доверчивость. Например, некоторые мужья, поздно возвращаясь домой, рассказывают своим женам самые невероятные вещи, но если они тут же выдают своим благоверным щедрые суммы на покупки — те им охотно верят.
   — А вы знаете, Аня, что с того дня, как здесь побывала, я не могу дозвониться своему отцу? — вдруг медленно произнесла Дэзи.
   — Нет. Ты еще ничего мне не говорила об этом. — Светлова удивленно взглянула на девушку.
   — Теперь вот говорю…
   — А ты не хочешь все-таки обратиться в полицию? — очень серьезно предложила Анна.
   Несколько секунд Дэзи сидела задумавшись.
   — Нет, — наконец довольно твердо ответила она.
   Светлова молчала.
   — Знаешь что, — наконец произнесла она, — давай мы с тобой дождемся возвращения одного человека… А потом будем решать, что нам дальше делать.
   — Это какого же человека? — испугалась Дэзи. — Руслана Климова?
   — Нет… Хотя не исключаю: если мы еще раз увидим твоего жениха, то это тоже что-то, безусловно, прояснит!
   — А про кого же вы говорите?
   — Я имею в виду небезызвестного тебе Никиту Лопухина.
   — Ах вот что… — Дэзи покраснела.
   — Да. Я говорю именно о нем.
   — А где же он?
   — Если бы я только знала… — вздохнула Светлова. — Но мне кажется, что сейчас он очень, очень далеко отсюда.

Глава 7

   Черный археолог Семанович проснулся в своей палатке от странного ощущения. Не то чтобы это был звук или шорох. Скорей движение воздуха — как будто мимо проскользнуло нечто!
   Семанович расшнуровал полог, на четвереньках выбрался из палатки, взял фонарь и пошел, стараясь не хрустнуть веткой — чтобы не разбудить остальных!
   А то черт знает что подумают! — проверять захоронение.
   "И зачем украшения на жмурике оставили?! — тревожно думал он про себя. — Конечно, ходить тут некому… А все-таки!
   А вдруг Иван польстился? Человек он темный, необразованный, научной музейной ценности этих находок понять до конца не может… Вот и польстился на серебришко… Набьет карманы да деру! Ищи его свищи здесь в тайге… Не похоже, конечно, на Ивана: все-таки не первый раз он у него в помощниках… А все-таки! Вдруг попутал бес человека?
   А что, если это тот парень, Никита, который вместе с Иваном пришел? Парень очень подозрительный… Так и не объяснил толком, что он тут забыл, зачем околачивается? Вдруг тоже на украшения польстился?"
   Надо было, конечно, с вечера все собрать и припрятать! Да только археолог в душе Семановича взял верх над бизнесменом. Солнце уже садилось, темнело. И он не успевал расчистить до конца «косточки».
   А там все так хрупко — дунуть страшно… «Косточки» от яркого света и свежего воздуха начинают разрушаться. От одного только взгляда можно сказать. Тут не то что украшения изымать, поглядеть пристально страшно!
   Забирать украшения — означало повредить всю картину захоронения. А Семановичу очень хотелось наутро сделать фотографии, зарисовать все подробно, по науке, по правилам…
   Но вот теперь, ночью, из-за его сентиментальности на захоронение мог польститься какой-нибудь дурак, прослышавший о серебряных украшениях. Хотя специалисту понятно: ценность тут не в самом серебре.
   Подсвечивая себе фонариком дорогу, Семанович осторожно пробирался между деревьями…
   И вдруг испуганно остановился. Послышалось, будто хрустнула тонкая веточка. Такой легкий хрупкий звук…
   «Шуркэн-Хум ходит неслышно, — не к месту вспомнил Семанович. — Подкрадывается незаметно, невидимо… Вот уж не к ночи будь помянута эта Шуркэн-Хум!»
   Семанович усмехнулся, стараясь отогнать глупые страхи, достойные неграмотного охотника Аулена и его первобытного сознания. Но, несмотря на всю самоиронию, он чувствовал какую-то тревогу.
   "Спокойно, — успокаивал он себя. — Ты ведь не в юрте родился… Это те, кто в юрте, Аулен и его соплеменники, причисляют медведя к сверхъестественным существам, медвежьи песни слагают! А когда удается убить — эти дикари устраивают игрища и пляски.
   Медведя убьют — пять дней пляшут, медведицу — четыре дня, медвежонка — три…"
   «Медведицу — четыре, медвежонка — три…» — повторяя эти слова про себя, как считалку, Семанович пробирался между деревьями.
   Считалка вроде немного его успокаивала…
   Опять будто хрустнула ветка!
   «Перекусывает страшный зверь железный обух топора… — вспомнил вдруг археолог слова „медвежьей песни“, — перетирает железо в крупинки, мелкие, как песок… Со страшным ревом, готовый пожрать, набрасывается… И разрывает в клочья, величиной в шкурки рукавичные…»
   Дикий страх вдруг окутал его с головы до ног. А ноги никак не слушались, не желали идти дальше. Семанович чувствовал себя так, будто за его спиной притаился дикий зверь.
   Археолог выключил фонарик и резко обернулся.
   На секунду ему показалось, что среди бурой полутьмы, между деревьями таится какая-то огромная косматая тень.
   «Да нет… Ерунда! — успокоил он сам себя. — Показалось…»
   Он опять включил фонарь.
   Больше он сделать ничего не успел… От сокрушительной непосильной тяжести, обрушившейся на него сзади, хрустнули его собственные позвонки.
   «Ударяет своими могучими лапами.., разрывает своими острыми когтями.., кедроветвистыми…» — мелькнули напоследок в его затуманившемся предсмертном сознании слова ритуальной «медвежьей песни».
   «Что за глупость? — всегда думал раньше Семанович, занимаясь анализом текста этой песни. — Как это — кедроветвистые? Чушь какая-то…»
   Теперь это ему стало понятно… Такую невероятную, разрывающую тело на кусочки боль причиняли ему эти когти.., эти кедроветвистые… Пропади они пропадом!
   Все закончилось очень быстро.
   Как смятая тряпичная растерзанная кукла, черный археолог Семанович лежал на спине, уставившись остекленевшим взором на ночное звездное небо и верхушки вековых деревьев.
 
   А Иван проснулся от звука шагов. И аж потом покрылся в своем спальном мешке от озарившего его подозрения. Эге! Ребята, так дело не пойдет! Украшения есть украшения… За них любой музей отвалит достаточно монет.
   Не иначе кто-то решил погреть руки. Попутчик этот Никита? А может, охотник? А что, если сам Семанович решил его надуть? Усыпил его бдительность научной болтовней — «не трогай да не трогай, тут ценность в общей картине и целостности захоронения»… А сейчас вот свинтит отсюда вместе с серебряными украшениями, Шлиман фигов. Точно, Семановича шаги были! Куда это он отправился? Неужели к захоронению?
   Точно-точно… Видно, решил археолог с ним, Иваном, выручкой от этой экспедиции не делиться.
   И бородач, кипя от злости, заторопился к раскопу.
   Он был намерен серьезно разобраться с Семановичем.
   Однако из разбора этого ничего не вышло.
   Семанович валялся недалеко от раскопа бородой кверху. Глаза, стеклянные, жуткие, смотрят в небо, голова набок, как у курицы задушенной. И весь… Ну, только в фильмах ужасов такое бывает!
   Иван наклонился пониже, ошеломленно разглядывая своего работодателя. Потом кинулся к раскопу… Серебро!
   Серебро вроде было на месте.
   Однако разглядеть особенно он ничего не успел.
   Какая-то невероятная тяжесть навалилась сзади, сдавила так, что хрустнули кости, — и опрокинула здорового бородача на землю…
 
   Охотник Аулен спал мирно и спокойно, с чистой совестью и ощущением собственной безопасности.
   Дело в том, что накануне он сделал хороший подарок для лесного духа Унт-тонха, «волосатоглазого, волосатоногого духа», который согласно верованиям его народа живет в чащобе и помогает хорошим людям в охоте, а также защищает их в лесу.
   Когда Аулен накануне убил лося, то он, как и полагается приличному и умному человеку, тут же предложил духу взять то, что тот хочет: хочет, всю тушу целиком, хочет — только кровь, или мясо, или шкуру… Ну, в общем, что понравится.
   Унт-тонх подумал и взял, как и полагается духам, только «силу пищи», а все остальное, к удовольствию Аулена, оставил ему.
   И теперь охотник Аулен мог спать спокойно, потому что знал, что Унт-тонх защищает его.
   Вообще Аулен знал: чтобы умилостивить духа, к нему следует относиться правильно. Приносить подарки, не называть его обидными словами, не осквернять его местожительство. Ну, в общем, вести себя точно так же, как с людьми, с которыми не хочешь ссориться.
   Так себя Аулен и вел. И поэтому он очень надеялся на помощь и защиту Унт-тонха.
   Хотя сон, надо признаться, ему снился не простой… Снилось охотнику, что сидит будто бы на дереве Унт-тонх. А рядом с ним другой дух, Кынь-лунк.
   Страшный и злобный, носитель враждебного людям начала. Тот, что соблазняет людей на нарушение запретов. Даже дети знают, что родился Кынь-лунк под землей и туда же, в свое подземное царство, он забирает людей, которых обрек на смерть главный бог Торум. У русских есть свой Кынь-лунк, они называют его чертом.
   И вот сидят на дереве Унт-тонх и Кынь-лунк, болтают волосатыми ногами и спорят. Спорят из-за того, кто победит: он, охотник Аулен, которому Унт-тонх покровительствует, или другой человек, которому покровительствует вредоносный и злобный Кынь-лунк.
   Унт-тонх говорит: «Мой!», а Кынь-лунк болтает ногами и твердит: «Нет, мой, нет, мой…» А потом вроде как расстроился Кынь-лунк и говорит: «Ну ладно, Унт-тонх, видно, твоя взяла… Пусть твой победит».
   На этом важном месте сна что-то и заставило Аулена проснуться. Открыть внезапно глаза.., и услышать, как возле палатки хрустит валежник. И, спасибо Унт-тонху, случилось это очень вовремя…
   Поскольку в тот самый момент, когда кто-то волосатый и очень сильный, как Кынь-лунк, ухватил низкорослого щуплого охотника за щиколотки и попытался выдернуть из палатки, как морковь из земли, Аулен уже не спал. Отбрыкнувшись, он схватил свой охотничий нож, не раз выручавший его даже и при встрече с медведем, и ткнул в нападавшего. Удар ножа, может, получился и слабым, явно не смертельным — в тесноте палатки было не развернуться! — но и этого было вполне достаточно. Нападавший застонал, затряс своей волосатой гривой и из палатки исчез. А через минуту послышался и удаляющийся хруст валежника.
 
   — Просыпайся, приезжий… Просыпайся!
   Никита открыл глаза и в полутьме палатки увидел над собой скуластое лицо охотника.
   — Что случилось?
   — Смерть случилась, смерть… — торопливо повторял Аулен. — Иди посмотри, приезжий, какая большая случилась смерть.
   Сон мигом слетел с Лопухина, и, шустренько встав на четвереньки, он выкарабкался вслед за охотником из палатки.
 
   Первым они обнаружили Семановича…
   Изувеченное тело выглядело ужасно. Настолько, что некоторое время Лопухин пытался справиться с тошнотой.
   На Аулена — может, потому, что тот уже все это видел, может, потому, что, как охотник и местный человек, с малолетства привык свежевать убитую на охоте дичь, — труп археолога, казалось, особого впечатления не произвел. Воспринял охотник его довольно хладнокровно.
   Они прошли несколько шагов и снова наткнулись на труп.
   Это был Иван.
   Второе убийство потрясло Никиту окончательно.
   Он и не замечал до этой минуты, как уже успел привязаться к Ивану. Словно малое дитя за нянькой, Лопухин шел за своим проводником по этой тайге столько дней… Делил хлеб и консервы. Пил его чай с травами…
   Никите понадобилось время, чтобы прийти в себя.
   Сидя на поваленном дереве в стороне от убитых, он курил и соображал, что делать дальше…
   Выходило, что они с охотником остались теперь вдвоем.
 
   Наконец, немного придя в себя от новостей, Лопухин принялся внимательно осматривать оба трупа.
   К Аулену спиной он старался не поворачиваться.
   Он хорошо запомнил, что сказал накануне своей смерти Семанович: «Если это и вправду то захоронение, о котором я мечтал, нам, если здешние прознают, голову свернут!»
   По странному стечению обстоятельств головы у обоих любителей археологических ценностей были именно свернуты.