Аренев Владимир. Паломничество жонглера (фрагмент)

   Кайнор обернулся, как стоял, с утопленниковыми мокрыми штанами в руках.
   Раздетое тело мертвяка (только портки ему Гвоздь и оставил) сидело, неестественно вытянув перед собой ноги, упираясь руками за спиной и, перегнувшись в поясе, натужно извергало из себя потоки воды. Причем прямо на себя же, ничуть этим не смущаясь. Мертвые, как известно, сраму не имут.
   Гвоздь терпеливо ждал, пока утопленнику полегчает. Почему-то он был уверен, что сможет убежать от мертвяка, ежели тому вдруг взбредет в пучеглазую его голову погнаться за Кайнором.
   Утопленник гнаться и не думал. Прокашлявшись и проплевавшись, он выгнул шею и уставился буркалками на Гвоздя. Печально так, вроде даже с обидой.
   - Ну извини, - сказал Кайнор. - Хочешь, верну, - он протянул утопленнику его штаны, но мертвяк и не шелохнулся. Только напрягся горлом, словно хотел что-то сказать, - но сказать не вышло, получилось лишь глухо булькнуть и извергнуть очередной поток грязной воды.
   "Если мне очень припрет свести счеты с жизнью, никогда топиться не полезу", - решил для себя Гвоздь.
   - Не ходи, - утробно выдавил из себя утопленник.
   - Не хожу, - покладисто отозвался Кайнор.
   - В Три Сосны не ходи, - уточнил мертвяк. - Сразу в столицу, как собирался.
   - Так это, значит, Три Сосны там, за горизонтом, - догадался Гвоздь. А чего не ходить? Неужели это в Соснах тебя так...
   Поздно. Мертвяк снова неестественно преломился в поясе, ткнулся образиной в вымаранные водой и грязью белесые колени - кажется, теперь навсегда.
   - Чего ж я такого сделал, что вся моя жизнь кувырком пошла? - в сердцах вопросил у молчаливых кустов Гвоздь. - Гвардейцы обходительные, идолы живые; утопленники вот со своими советами лезут!.. Если это и есть всемирная слава, так избавьте меня от нее, во имя человеколюбия!
   Само собой, кусты не ответили. И даже, стервозы колючие, не захотели отдавать высохшую одежду, царапались, как живые. Но Кайнор с ними управился; переоделся в утопленниково, свое все не поленился, на него напялил (только плащ себе оставил и свисток для Друлли, да монеты переложил в карман) - и отправился вдоль берега на юг, в столицу.
   Примерно полчаса спустя услышал детский плач...
   * * *
   Фигуры возникли не позади, а перед ними - и первым заметил их Мыкун, а Быйца ощутил уже по едва прошедшей по руке полудурка дрожи, ощутил и тотчас обернулся. Фриний и Иссканр еще мгновение вглядывались в тьму, откуда пришли все четверо, а потом, учуяв неладное, посмотрели туда же, куда таращился сейчас горбун.
   Фигур было шестеро, и еще две, кажется, маячили чуть дальше по коридору. Или то просто тени гуляют? - не разобрать...
   Но этих, впереди, было шестеро, и они точно на тени не походили. На людей, впрочем, тоже. Люди - они и ростом поменьше, и в плечах поуже, и...
   "И хвосты у них позади не телепаются", - подытожил Иссканр, одним движением выхватывая меч из ножен, что висели за спиной. Левой рукой он повел из стороны в сторону - знал уже: тогда огненный браслет на несколько мгновений разгорается и ярче освещает пространство вокруг себя.
   Шестеро хвостачей по-прежнему оставались безоружными, однако Иссканра это не обманывало. Во-первых, попробуй достань чудиков из таких-то панцирей да шлемов, во-вторых, латные перчаточки-то у обитателей Лабиринта особые, шипастые: двинь под дых - человек пополам и сложится.
   Иссканр плавным полушагом выскользнул вперед, закрывая собой Быйцу и Мыкуна. Фриний же и так стоял от незнакомцев дальше всех - за мгновение до их появления чародей вслушивался в странные звуки, доносившиеся оттуда, где был вход в Лабиринт.
   - Погоди. - И не поймешь, как Фринию удалось оказаться совсем рядом, ведь только что был же на расстоянии трех-четырех шагов! - Погоди. Оружием всегда воспользоваться успеем.
   Иссканру было что возразить, но он промолчал. Чародей ведь, что с него возьмешь!
   А тот выбрал взглядом вроде как главного среди этой шестерки (и не сказать, чтобы самого рослого или там в наиболее богатом доспехе... ну, доспехи-то у них почти одинаковые) - выбрал и обратился к нему на невесть каком языке.
   - Пьи изаздэр? Тэ ханнэтэр эдо?
   Спросил властно, как хозяин у дерзких слуг, посреди ночи вломившихся в спальные покои.
   Шестеро промолчали. Лишь один из них, что стоял вторым слева, вздрогнул и напрягся, будто прислушивался к далеким словам, не словам даже, одному эху слов.
   Потом хвостачи отступили назад и скрылись во тьме, так же бесшумно, как и пришли.
   - Откуда они взялись? - прохрипел Иссканр, только сейчас обратив внимание, как сильно пересохло в горле. - Ты знаешь их?
   - Я не знаю ни их, ни того, откуда он взялись. Но это же Лабиринт, место, где оживают мертвые и становятся бесплотными тенями живые. Так что нечего удивляться. И я прошу тебя, в будущем не торопись обнажать клинок. И спросил, повернувшись к Быйце: - Ты хорошо рассмотрел их?
   - Этот защитничек мне своей широкой спиной почти всё закрыл! прокаркал горбун. - Но... да, я их рассмотрел как следует.
   - Что скажешь?
   - Бояться нужно не того, что видно, а невидимого.
   - Ты где нахватался таких мудрых мыслей? - хмыкнул Иссканр. - Или это из личного опыта?
   - Молись кому хочешь, чтобы тебе не довелось на собственной шкуре убедиться в моей правоте! - отрезал старик. - И давай, двигай дальше, чего встал? Я хочу как можно дальше убраться от этих звуков за спиной!
   Иссканр пререкаться не стал - пожал плечами и отправился вперед. Почему-то он не сомневался: тех шестерых (или сколько их было?) впереди уже нет. Вообще нет в коридоре.
   Стараясь подладиться под неспешный шаг Мыкуна и Быйцы, Иссканр шел медленнее, чем мог бы. Поэтому не слишком-то оторвался от них и услышал, как горбун бормочет себе под нос нечто неразборчивое.
   - Значит, правда... - долетело до Иссканра. - Неужели?!..
   И потом вообще какие-то дивные слова: "Атэлви... атэлвакьи, иммастэр, нэй?!.."
   Насчет последнего Иссканр так ничего и не понял, а вот Быйцевое "Неужели?!" вновь напомнило ему о ночи в дьенрокском караванном доме. Потому что брат Гланнах тогда точно так же произнес его, это "неужели"...
   - Неужели?! - в голосе монаха смешались страх и отчаянье. И, кажется, самая толика надежды, которой и жить-то не позволяешь, не допускаешь самой вероятности ее существования. - Значит, правда...
   Иссканр пожал плечами: ну да, правда. Он растерялся и не понимал, что, собственно, происходит. И вел себя не как правая рука начальника охраны, а как до смерти перепуганный паренек, всегда живший верой в некую незыблемую истину и теперь начавший подозревать, что обманывался.
   ...Брат Гланнах постучался к нему ночью, когда Иссканр только-только задремал. Он было решил, что-то стряслось, - и да, судя по истрепанному лицу монаха, действительно что-то стряслось, но не с караваном, как думал Иссканр, а лично с Гланнахом. И - догадался Иссканр минутой позже - не в Дьенроке, а еще в пути, когда этот странный человечек, который умеет интересно рассказывать и увлеченно слушать, узнал о матушке Шали.
   - Простите, я несколько не вовремя, но... я уйду, если вы скажете, но, откровенно говоря, дело не терпит отлагательств.
   Иссканр жестом пригласил монаха входить. В конце концов, раз "не терпит отлагательств"... да и интересно было, каким боком может брат Гланнах иметь отношение к матушке Шали.
   То есть, может, конечно, - и не боком вовсе, но в самый вероятный вариант верилось с трудом. И пусть так - все равно не стал бы Гланнах так волноваться, будь его встреча с заведением матушки даже единственным в жизни случаем недозволенной услады плоти монашьей, - не стал бы, точно!
   В дряхлом гостиничном креслице и при свете свечи этот человек-кролик выглядел еще незначительнее, безобидней, чем обычно. Но, как обычно, стоило ему заговорить, и все переменилось.
   - Скажите, Иссканр, почему, как вы считаете, у вас такое имя? Оно ведь не слишком распространенное, верно?
   Другой бы разозлился: стоило ли вламываться посреди ночи, чтобы задавать дурацкие вопросы?! Но Иссканр понимал, это лишь прелюдия, зачин, так сказать.
   - Матушка Шали говорила, так когда-то звали древнего героя, что ли... Еще из пралюдей.
   - Верно. Не совсем, но верно... А она, выходит, про отца или про мать ничего тебе не рассказывала? Вообще - откуда ты взялся, может, какие-нибудь подробности...
   И тут до Иссканра допёрло!
   - Простите, брат Гланнах, а вы, часом... не в отцы ли мне метите, а? Не зря, видно, монах и с "вы" на "ты" перескочил!
   Тот медленно покачал головой:
   - Ни в коем случае.
   - Тогда, может, вы знали моих родителей?
   - И да, и нет. И да, и нет... Так что насчет подробностей?
   - Ничего такого не припоминаю. Подумать бы надо...
   - Думай. А я пока вот что скажу. Время от времени в Ллаургине случаются события, которые люди несведущие называют чудесами.
   - Это вроде тех россказней про человека, которого зверобоги прокляли и обрекли на бессмертные скитания?
   Брат Гланнах как-то странно взглянул на Иссканра.
   - Да, вроде того. Так вот, я не верю в чудеса, хотя не раз видел такое, что иные поспешили бы назвать чудом. Всему в Ллаургине Отсеченном есть свое объяснение. Всему. Кроме одного. Загадка эта мучает меня вот уже больше двадцати лет, но ответа на нее я не нашел до сих пор. И я бы никогда не поверил, что это не досужая выдумка, не совпадение, дивное сочетание непроясненных обстоятельств, - если бы собственными глазами не видел, как некий младенец... да что там, ты, ты!.. - вот кто был тем младенцем!..
   Резкий стук в дверь прервал монаха на полуслове.
   - Скорей! - взывал кто-то за дверью. - Иссканр, ты там заснул, что ль?!
   За дверью обнаружился встревоженный Толлиш, еще один помощник Лукьерра.
   - В чем дело?
   - Да какая-то напасть!.. - он только махнул рукой, весь в изодранном платье, в каких-то перьях, со свежим шрамом на виске. - Пойдем скорее, сам увидишь.
   Иссканр схватил меч и поспешил за Толлишем, даже не взглянув на Гланнаха. Он не сомневался, что монах во что бы то ни стало дождется его возвращения.
   И тот действительно дождался. Когда спустя примерно полчаса Иссканр ввалился в комнату - такой же, как Толлиш, - в изодранной одежде, в перьях, с многочисленными легкими ранами от птичьих клювов - Гланнах по-прежнему сидел в кресле.
   - Я думал, вы не успеете, - сказал он тихо, снова переходя на "вы". Что это было?
   Иссканр не ответил - он в ужасе уставился на черный извив змеиного тела, лежавший посреди комнаты.
   - Мертва, - проронил монах. - Вползла через окно и успела укусить, но я убил ее.
   - Это тайяга!
   - Я знаю. Ее яд смертелен, но действует не сразу. Я боялся, что вы не успеете. Скажите же наконец: там, на улице - что это было?
   Иссканр дернул плечом:
   - Какая-то одуревшая стая цапель ни с того, ни с сего набросилась на ослов и лошадей. Заклевали до смерти двух погонщиков, нас вон потрепали, пока мы всех перебили. Но как же вы...
   - Цапли, говорите?! - Иссканру показалось, что монах даже привстал в кресле, хотя этого никак не могло быть: яд тайяги парализует тело постепенно, и удивительно, что Гланнах вообще еще был жив и мог разговаривать. - Неужели?!.. Значит, правда...
   Иссканр пожал плечами: ну да, правда. Он растерялся и не понимал, что, собственно, происходит. И вел себя не как правая рука начальника охраны, а как до смерти перепуганный паренек, всегда живший верой в некую незыблемую истину и теперь начавший подозревать, что обманывался.
   - Ну что же, выходит, действительно никаких чудес! - торжественно заявил монах.
   - О чем вы?
   - О вас... Тем ребенком были вы, Иссканр, вы!
   - Каким ребенком?!
   - Которого я нашел в... - он замолчал, будто всего лишь хотел перевести дыхание, Иссканр терпеливо ждал, но монах так и не сказал больше не слова.
   Ибо брат Гланнах, как это и случается во всех историях подобного рода, умер. Слишком рано, чтобы успеть рассказать все до конца, и слишком поздно, чтобы Иссканр мог и дальше не задумываться о своем происхождении.
   Следующие два года он потратил на поиски правды.
   Они же завели его сегодня в Лабиринт.
   - Привал! Ты что, оглох, воитель! - кудахтнул Быйца. - У тебя, может, ноги и стальные, а некоторым и отдохнуть не во вред будет. Вон как пацана уморили, едва дышит, - последнее, разумеется, относилось к Мыкуну. Тот и впрямь выглядел не очень. Но он всегда выглядел не очень, насколько помнил Иссканр.
   Впрочем, спорить он не стал. Только подумал, подходя к месту, выбранному Фринием для привала, что вот ведь какая штука: он, Иссканр, все-таки в чудеса верит. Вопреки всему.
   Вопреки даже тому, что бессмертный человек из легенд сейчас ворчит и трясет своей седой бородищей совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. И меньше всего похож на чудо.
   Интересно, что сказал бы на это брат Гланнах?
   * * *
   - Ты чего ревешь, конопатая?
   Девчонка вздрогнула и едва не скувыркнулась с берега в воду.
   - Не подходи!
   - Не подхожу, - вздохнул Кайнор, вспоминая недавний разговор с утопленником. - Так чего ревешь-то?
   - Чего надо, того и реву! А ты кто такой?
   - А я... я так, мимо шел.
   - Ну и дурак! - шмыгнула носом конопатая. - Лучше б по дороге шел, а не по берегу.
   - С чего это ты решила, что лучше? - искренне удивился Гвоздь.
   - Потому как... потому... - Она снова разревелась. Кайнор терпеливо ждал. Наконец слезы у конопатой сами собой иссякли, а вот любопытство осталось. - Ты что, правда, ничего не слыхал?
   - Ничегошеньки, - развел руками Гвоздь. - А должен был?
   - Точно дурак, - хлюпнула она носом. - В реке ж чудище водится! У меня, между прочим, батьку вчера сожрало, а ты... - и опять полились слезы.
   - А ты чего здесь тогда делаешь? - нарочито резким тоном поинтересовался Кайнор. - Или думаешь, батя помер, так некому уже ремнем поучить?
   Это подействовало. Она мигом позабыла о всех своих печалях и уставилась на него вот-такенными глазищами, каждое размером со сливу.
   - Ремнем ты будешь учить, да?
   - Очень нужно мне тебя учить, - отмахнулся Гвоздь. - Так что ты здесь делаешь, мелюзга?
   - Батю ищу, - призналась она, пряча глаза. - Думаю, а вдруг еще живой. Он, знаешь, иногда любил к кружке приложиться и того... ну, шел себе и шел, к речке, между прочим. Любил на бережку сидеть.
   "Вот и досиделся, - зло подумал Кайнор. - А я теперь отдувайся".
   - Ладно, - сказал он, - поищем мы твоего батю. Но сперва отведи-ка ты меня к дороге. Или даже лучше в деревню. Ты ж не хочешь, чтоб меня чудище сожрало?
   - Было бы здорово, - задиристо заявила девчонка. - Только ты слишком костлявый и ядовитый, оно на тебя в жизни не позарится.
   - В жизни - не в жизни, а ты лучше отведи.
   - Пошли, - проворчала она, поднимаясь. - Шляются тут всякие... води их! - но ясно было, что конопатая рада случаю вернуться в Три Сосны.
   В отличие от Кайнора, которого туда совсем не тянуло - после утопленниковых-то предупреждений!
   Но ведь и не пройдешь же мимо этой ревуньи, тут и размышлять нечего. Может, если бы Кайнор заранее знал, что так получится, он бы и выбрал другой путь, но теперь... В конце концов, утопленник мог и ошибаться! Или наоборот, советовать во вред Гвоздю.
   Да даже если и не во вред. Вот будь Кайнор уверен, что в Трех Соснах его ожидает, допустим, целый полк гвардейцев - тогда бы да, наверное, не пошел.
   А так - идет, поспешает.
   Дурак, жонглер, шут площадный.
   Кого позабавишь на сей раз, Рыжий?
   * * *
   С караваном Иссканр расстался не сразу - сперва нужно было завершить ходку. Да он и не торопился, хотелось все обмозговать, решить, куда отправляться.
   Но случай рассудил за него. Вещи покойного брата Гланнаха, по закону, следовало отвезти в обитель Неустанной, при которой тот состоял. С обители Иссканр и решил начать свои поиски правды.
   - Я понял, что появление этого монаха не к добру, - сказал Лукьерр, когда услышал о решении Иссканра. - Только не догадался, к какому именно. Отговаривать не стану, таких как ты исправит только... - здесь он осекся, опасаясь неосторожным словом накликать беду. - Короче, отговаривать не стану. Перебесишься сам и, если захочешь, вернешься. Если сможешь вернуться. Тебе трудно придется в жизни, которой ты еще по-настоящему не нюхал-то. - Жестом Лукьерр остановил собравшегося было возразить Иссканра. - Не нюхал! Те, кто вывалялись в этой жизни как следует, никогда не бывают такими простодушными, как ты. - И снова жест, призывающий к молчанию. Знаешь, почему ты такой? У тебя никогда не было друзей, мальчик. Много наставников, явных и неявных, много соперников, много горестей, чуть-чуть женщин. И ни одного друга. Ты мне сам рассказывал про свое детство, я помню.
   - Разве друзья способны лишить того, что ты называешь простодушием? удивился Иссканр.
   - Только они и способны. Но ты поймешь это много позже - и лишь если обзаведешься другом. Ладно, теперь скажи мне, когда ты намерен оставить караван, - чтобы я мог позаботиться о замене.
   Они решили, что Иссканр сходит с караваном до Сна-Тонра и с ним же вернется в Дьенрок, а отсюда поплывет в обитель Неустанной, что на острове Йнууг. Именно при ней состоял покойный брат Гланнах, как следовало из его немногочисленных вещей.
   Но прежде, чем оставить караван, Иссканру пришлось побеседовать с братом Хуккрэном, монахом из монастыря Весеннего Роения. Брат Хуккрэн сопровождал караван в качестве полномочного представителя обители Вездесущего - и интересовался всем, что происходило в караване. Всем необычным - в первую очередь.
   Брат Хуккрэн был не слишком худ и не слишком толст, с глазами неопределенного цвета и пепельными волосами, которые он предпочитал скрывать под клобуком. Разговаривал вкрадчиво, но отчетливо - и вопросы его, казалось, всегда найдут ответ. Даже помимо твоей собственной воли и твоих желаний, ибо что они для монаха Вездесущего? - пыль, прах, пепел сгоревшего дома и сожженных людей!
   Брат Хуккрэн пригласил Иссканра в свою палатку (случилось это в двух днях перехода от Дьенрока), угощал сладостями и что-то говорил о нелегком труде караванных охранников. Не разбойники, так... хэ-хэ! - птицы кидаются. Что за жизнь пошла... Небось и вы, милейший, из-за этого решили покинуть нашу дружную семью, а? Ведь не в деньгах же дело, платят вам исправно, и не в честолюбивых замыслах, коим в караванной охране светит вполне достойное претворение в жизнь. Неужели цапли так напугали?
   Иссканр сделал вид, что сильно обиделся. Отставил в сторону надпитый кубок с игристым таллигонским, брови насупил: ну, знаете!..
   - Знаю, - как-то очень легко, вроде даже с облегчением согласился Хуккрэн. - Хотя и узнал совершенно недавно.
   Он сделал некое неуловимое движение не бровями, а именно всем лицом, словно сбрасывая маску ("Усиками муравьиными пошевелил", - подумал Иссканр) - и буквально впился глазами в собеседника.
   - Неужели вы не боитесь?
   - Чего? - искренне удивился Иссканр.
   - Так вы даже не понимаете... - Он потеребил висевшее на цепочке серебряное изображение Вездесущего. - Но ведь сложить одно с другим совсем несложно, или этого вы тоже не понимали? Вижу, вижу, что не понимали, иначе бы, наверное, поостереглись откровенничать о своем прошлом. Или забыли, кому принадлежит караван? - Брат Хуккрэн качнул головой: - Только не нужно делать излишне резких движений. - Иссканр вспомнил о стражниках у входа, про рассказы об умении брата Хуккрэна ударом одного пальца обездвижить быка... и не умом, а некоей внутренней жилкой ощутил, что попал в ловушку, но пытаться нахрапом вырваться из нее сейчас уже поздно. Нужно по-другому, хитро. Тогда, может, и обойдется. - Так вот, - продолжал брат Хуккрэн, - вы сказали одному, а услышали многие. И через многих услышал я. Услышал, сопоставил, сделал выводы. Ничего не удивляет, милейший? А должно бы.
   - Чему ж мне удивляться?
   - Что вы до сих пор живы. Я и сам... - монах едва не оборвал цепочку с талисманом, но взял себя в руки (а ее из рук выпустил). - Так почему вы уходите из каравана?
   - Брат Гланнах завещал мне отвезти его вещи на Йнууг. И кое-что лично передать на словах тамошнему настоятелю.
   - Имя?
   - Что?
   - Как зовут тамошнего настоятеля? Заметьте, я не спрашиваю о том, что именно велел передать покойный брат Гланнах, - это может быть тайной. Но имя настоятеля тайны из себя не представляет, не так ли?
   - Тогда, если можно, назовите его мне, - попросил Иссканр. - А то брат Гланнах умер прежде, чем успел произнести его.
   Монах Вездесущего опустил глаза и сидел так, наверное, секунд пять, а то и десять. Наконец он поднял взгляд на Иссканра - и тот наконец удивился, что до сих пор жив.
   - Поклянитесь, что не станете мстить церкви Вездесущего за тот пожар, - приказал брат Хуккрэн. - Клянитесь клятвой Всеобщего Покарания, вот "Бытие", - он протянул священную Книгу в потрепанном переплете (дорожный вариант, что удивило Иссканра, он-то думал, что такой монах возит с собой дорогое издание, в самоцветах каких-нибудь, в золотой оправе). - Клянитесь! Здесь и сейчас!
   Иссканр заглянул к себе в душу и понял, что может с чистой совестью дать эту клятву. Тогда он протянул к брату Хуккрэну руки ладонями вверх, и монах положил на них "Бытие" (внезапно показавшееся неимоверно тяжелым и... живым) - и Иссканр повторил вслед за монахом, твердо глядя в его черные зрачки: "Клянусь, что отныне и до скончания своей жизни не стану мстить церкви Вездесущего Муравья за пожар, учиненный ее служителями пять лет назад в городе Таллигоне. Ежели отступлюсь я от клятвы своей, пусть снизойдут на Ллаургин Отсеченный все зверобоги числом двенадцать и пусть покарают они меня, грешного, и всех потомков моих - до полного нашего истребления! Да будет так!"
   - Принято! - сказал брат Хуккрэн. И больше он не сказал ничего, ни "помни о клятве", ни "смотри, не обмани", - потому что клятву Всеобщего Покарания не забыть и не объехать на иноходцах судьбы. Известно ведь: пралюди из-за того и погибли, что клялись ею направо и налево, а зароков не придерживались. И где они сейчас, пралюди?
   - Теперь ступайте, - позволил монах. - Вы вольны покинуть караван согласно договоренности и с позволения вашего нанимателя, каковым, если не ошибаюсь, является господин Лукьерр Таринскилл. Ступайте.
   - Простите, брат, но...
   - Что еще?
   - Имя.
   - Какое имя?
   - Имя настоятеля Йнуугской обители, вы ведь его знаете.
   - Тамошнего настоятеля зовут Баллуш Тихоход, - процедил брат Хуккрэн. И опустив глаза, наугад раскрыл "Бытие", давая понять, что Иссканру пора удалиться.
   Иссканр удалился - из палатки монаха, но не из каравана, хотя понимал, что лучше бы исчезнуть, и как можно скорее, из зоны досягаемости брата Хуккрэна. В конце концов, тот мог всегда передумать насчет Иссканровой жизни.
   Но дело-то в том, что Иссканр был уверен: по собственной воле брат Хуккрэн давно бы уже казнил его. Ну, не казнил, так угостил бы - руками одного из своих слуг - отравленной колючкой в спину... да мало ли есть способов избавиться от неугодного!
   Однако что-то помешало монаху - отсюда и клятва Всеобщего Покарания, и странные расспросы. И чего еще ждать двадцатиоднолетнему Иссканру, которого вчера Лукьерр назвал "простодушным"?
   Нужно уходить из каравана.
   Но уйти он не может. Иссканр не давал клятву Лукьерру и никогда не назвал бы его своим другом (и возраст, и положения слишком у них различны), но он дал слово, а слово стоит порой больше, чем даже клятва Всеобщего Покарания.
   И еще. Прежде, чем отправляться к Баллушу Тихоходу, Иссканр собирался прочесть тайные записки брата Гланнаха. Их он обнаружил на теле покойного, хранившимися в полотняном мешочке, что висел на шее, под одеждой. А чтобы прочесть эти листы, Иссканру необходимо было научиться читать.
   То есть, читать он немного умел, матушка Шали позаботилась и об этом (теперь-то ясно - не из одного человеколюбия!.. знать бы точно, из-за чего именно...). Однако читал Иссканр только печатные буквы, да и то за последние несколько лет, пока работал караванным охранником, редко этим занимался. Еще умел он разбирать тайные письменные знаки караванщиков, но это тем более не помогло бы ему сейчас.
   Так что через пару дней Иссканр подошел к странствовавшему с караваном знатному менестрелю Ляль-Гуну (дурацкий псевдоним сей служитель словес выбрал себе сам) и во всеуслышанье попросил, чтобы мастер рифм и мелодий обучил его грамоте. Ляль-Гун ржал так, что начали выть караванные псы и реветь ослы. Посмеивался и кое-кто из людей; а вот собрат по цеху и соперник менестреля, мрачный господин Надьег по прозвищу Порванная Струна, подозвал Иссканра к себе и заявил, что за символическую плату возьмется обучать его.
   На что Иссканр и рассчитывал, затевая это представление.
   Весь путь до Сна-Тонра он промучился, восстанавливая в памяти былые навыки и усваивая новые. Привычные к рукояти меча, перо пальцы сжимали неохотно и неловко, но Иссканр старался, а Надьег старания эти видел и молодого охранника поддерживал. К тому же очень хотелось Порванной Струне утереть нос Ляль-Гуну.
   К тому времени, когда на горизонте показались острозубые стены Сна-Тонра, крючки да палочки чернильные Иссканру уже снились ночами. Лукьерр по-доброму усмехался в усы: ты, брат, не иначе собрался в монахи пойти заместо покойного Гланнаха! Охраннику-то грамота вроде как и ни к чему, а вот монаху - в самый раз.
   "Мир состоит не только из монахов и воителей", - однажды рассеянно ответил ему Иссканр - и, удивительное дело, Лукьерр вдруг замолчал и, как-то странно взглянув на него, похлопал по плечу... но так ничего и не сказал, хотя, видно было, собирался. Просто похлопал и заспешил дальше по делам.
   Ляль-Гуну нос они так и не утерли - менестрель исчез из Сна-Тонра раньше, чем Надьег успел вызвать его на смотр достижений своего ученика. "Ну и пусть, - отмахивался Порванная Струна, довольно топорща реденькую бородку, - все равно этот расфуфырь в душе знает, что проиграл".