Плотно позавтракав, я переоделся, спрятал концы шейного платка за пестрый жилет и отправился осматривать место преступления. До парка на Офицерской улице я добрался пешком, потратив часть пути на бесплодные размышления, так как до сих пор так и не умудрился взять в толк, кому помешала Татьяна Картышева, любовно именуемая «нашей графинюшкой» в домашнем кругу.
День выдался солнечный, в воздухе пахло свежестью и лесом. Роковой для графини парк встретил меня раскидистой зеленью огромных дубов, ароматом древесной смолы и тихим шелестом листвы.
Я осмотрелся, ничто не выдавало недавно разыгравшейся здесь трагедии. Невольно мне вспомнился мой кошмарный сон, и стало как-то неуютно, промозгло в казавшемся до недавней поры таким милым парке. Я счел, что сон привиделся мне не даром, предупреждая об открытии, которое неизбежно должно будет направить меня по верной стезе. С тех пор, как Орден протянул мне свою твердую руку в лице Кутузова, я перестал доверять случайностям, поверив в высший Господний промысел и установленный порядок вещей.
Пробираясь через кустарник, я споткнулся, зацепившись за корень носком черного сапога, еле успел опереться рукой о землю, чтобы совсем не упасть, и тут заметил что-то блестящее. Я разгреб руками опавшую листву и сухие обломанные ветки, подняв с земли эмалевое кольцо, в оправе которого красовался, насколько я мог судить, довольно дорогой темно-синий сапфир.
«Нешуточный камешек!» — пробормотал я чуть слышно, разглядывая его на свету. Сапфир был прекрасно огранен и играл в солнечных лучах всеми цветами радуги. Я решил, что если мне повезет, и бывшим владельцем этого перстня окажется уийца, у меня появится великолепный шанс установить его личность, поэтому я спрятал кольцо в карман сюртука.
Вернувшись домой, я зашел в кабинет, закрылся на ключ и повернул на стене картину Гвидо Рени, за которой располагался встроенный в стену тайник, о существовании которого в особняке не догадывался никто, включая и Миру. Я вынул из него пустующий палисандровый ларец, инкрустированный мозаикой маркетри и отделанный изнутри темно-вишневым бархатом, и положил в него свою драгоценную находку. Шкатулка хранилась в тайнике как раз для таких вот целей, однажды мне довелось прятать в ней даже императорскую печать, но, к моему великому сожалению, я пока не имею возможности осветить эту запутанную историю более подробно.
Я положил свой ларец обратно и вернул картину на прежнее место. Взгляд мой упал на фарфоровые часы, которые поддерживала консоль, выступавшая из стены. Они сообщили мне, что близится час моего свидания с Нелли, к которому я решил подготовиться как можно более основательно, ввиду того, что собирался вскружить легкомысленную голову этой непреступной светской красавицы. Вряд ли я мог бы объяснить, с чего это я счел, что она у нее именно легкомысленная. Вероятно на меня повлияли бальные впечатления и безжалостные рассуждения Миры, которая о ком угодно обычно высказывалась откровенно и без какого-либо снисхождения.
Итак, мне предстояло предстать перед Еленой Николаевной Орловой без своей ослепительной маски, но я не сомневался в силе собственного обаяния и потому не испытывал особого волнения, хотя и возлагал на встречу с ней большие надежды.
По дороге к Нелли я приказал извозчику остановиться у небольшой цветочной лавки, где приобрел для своей обольстительной подопечной целый букет самых дорогих и изысканных камелий. Белокурая барышня в темно-синем платье не уставала нахваливать мой вкус, перевязывая атласной лентой кипельно-белые цветы. Невольно мне вспомнилась легенда о прелестнице, лишенной жестокими богами души, которая была обращена в утратившую аромат камелию. Мой выбор показался мне символичным, и, довольный собою, я велел вознице следовать дальше по намеченному маршруту.
Тучный лакей, не замеченный мною в прежний визит, проводил меня к Елене Николаевне по широким ступенькам мраморной лестницы, устланной узорным ковром. Сегодня Нелли принимала в гостиной, где располагались большие карточные столы. Кажется, я пришел как раз ко времени, так как игра была в самом разгаре, а гости полны азарта и воодушевления, и кое-кто в угаре и пылу готов был поставить на кон собственную жизнь. В одном из игроков я узнал титулярного советника, виденного мною на одном из наших собраний. Чем, интересно, он заслужил высокую милость быть приглашенным в это великосветское общество? Кстати, я познакомился с Иваном Сергеевичем Кутузовым как раз на одном из таких приемов.
Я поклонился хозяйке, которая вышла поприветствовать вновь прибывшего гостя. Она была задрапирована в индийскую кашемировую шаль, которая только подчеркивала ее безукоризненную фигуру.
— Яков Кольцов, — представился я и встретился с взглядом ее лучистых глаз. Нелли немного смутилась, и на ее лице отразилось непонимание.
— Не припомню, где… — начала было она.
— Дон Фернандо, — поправился я. — К вашим услугам!
Елена Николаевна виртуозно справилась с недоумением и любезно промолвила:
— Charme de vous voir!
Честно говоря, я не вполне был уверен в искренности ее красивых слов, которыми она стремилась показать свое радушие и гостеприимство. Впрочем, я готов был допустить, что она действительно рада меня увидеть. На маскараде об этом недвусмысленно говорили ее чудесные глаза в обрамлении золотистых длинных ресниц.
— Вы не разочарованы?
— Без маски, сударь, вы не только ничего не потеряли, — заявила Нелли, — а, напротив, скорее, приобрели.
Она не успела произнести последние слова, как лакей передал ей камелии, где была спрятана моя записка, написанная заранее и вложенная в букет прямо в экипаже.
Дамы зашептали:
— Как мило!
— Charmante! — слышалось со всех сторон.
Нелли изогнула свои прекрасные брови и извлекла из цветов листок атласной бумаги с моей монограммой.
— Очаровательно, — произнесла светская львица и склонилась ко мне, коснувшись воздушным локоном моей щеки.
— Благодарю, — прошептала она. Ласкающий тембр ее голоса многое обещал.
В этот момент появился новый посетитель, о котором объявил все тот же круглолицый лакей. Я ушам своим не поверил, когда услышал:
— Сергей Рябинин.
Имя визитера навело меня на мысль, что день сегодня и впрямь выдался прямо-таки несказанно удачный, мало того, что я перстень эмалевый подобрал на месте убийства, так еще и встретился vis-a-vis с несостоявшимся секундантом. Вернее, вот-вот эта знаменательная встреча произойдет!
Под звон шпор, сверкая эполетами и аксельбантами, в гостиной Нелли стремительно возник высокий черноглазый кавалергард с нафабренными усами.
— День добрый, — кивнул он, приветствуя присутствующих.
Елена Николаевна, успевшая к этому моменту избавивиться от моего букета, выступила вперед в своем бледно-лиловом обворожительном наряде. Она словно тонула в волнах муслина, поразительным образом оттенявшего ее волшебные фиалковые глаза.
— Сергей Арсеньевич! — воскликнула Нелли, виртуозно исполняющая обязанности хозяйки. — Как любезно с вашей стороны заглянуть к нам на огонек, — почти пропела она своим нежным высоким голоском.
— Я в любом случае обязан отыграться, — пожал плечами Рябинин.
«Не очень-то он любезен», — подумал я.
Сергей подошел к карточному столу, к котрому было приковано внимание почти всех присутствующих. Банк метал князь Герман Труновский, Рябинин стал против него понтировать. На лицах обоих застыло напряжение. Труновский был высок, хорош собой и всегда галантен. Несмотря на то, что он носил штатский костюм, в нем чувствовалась военная выправка. Герман смотрел на Рябинина холодными стальными глазами, от взгляда которых любому становилось не по себе. Но, по моим наблюдением, ввиду легкомыслия, или чего-либо другого, особого впечатления этот высокомерный взгляд на офицера не произвел. Он поставил на свою карту семпелем триста рублей.
Направо лег туз, налево дама.
Рябинин открыл свою карту:
— Выиграла! — его и без того приятное лицо преобразила счастливая улыбка.
Труновский достал из кармана три банковских билета и расплатился. Рябинин принял свои деньги, но от стола не отошел. Кажется, всем светским удовольствиям он предпочитал прелести бостона, виста и фараона.
Я дождался следующей тальи и тоже подошел к карточному столу. Труновский уступил свое место Сергею и вышел, вероятно, для того, чтобы утолить свою жажду лимонадом, в доме стояла страшная духота.
Рябинин взял в руки колоду, стасовал ее и начал метать. Я поставил карту и написал над ней мелом пятьсот рублей.
Направо выпал валет, налево тройка.
В этот раз моя карта выиграла. Рябинин расчитался со мной, но игры я не прекратил. В карты везло мне всегда и безоговорочно, в Ордене я не только освоил мистические науки, но и приобрел некоторые другие навыки, хотя никогда не использовал их без особой на то нужды. Я загнул пароли, затем пароли-пе и в итоге остался в приличном выигрыше. Сергей Рябинин заметно занервничал, его цыганские глаза загорелись каким-то лихорадочным блеском. Когда он со мной рассчитывался, его руки слегка дрожали. Чуть позже ко мне подошла Нелли с просьбой от него — отыграться. Именно этого-то я и добивался!
Мы распечатали две новые колоды, оказавшись в центре внимания понтеров. К моему удовольствию, Рябинин подряд побил три мои карты и полностью взял у меня реванш.
— Вы не в обиде? — спросил у меня Сергей за бокалом шампанского.
— Игра есть игра, — философски заметил я.
В конце концов мы стали с Рябининым настоящими приятелями и проговорили весь вечер, обсуждая присутствующих, как заправские сплетники. Мне показалось, что Нелли даже слегка приревновала меня к кавалергарду. Вот уж не ожидал!
Наконец разговор зашел о дуэлях, и я намекнул ему, что мне кое-что известно об истории с Корецким.
— Князю не повезло, — справедливо рассудил Рябинин. — Случай пренеприятнейший! И с таким благородным человеком!
Более он ни словом не обмолвился о несостоявшемся поединке.
— Я, к сожалению, не знаком с Корецким, — признался я.
Рябинин сглотнул наживку и предложил представить меня князю Павлу Корецкому. Само собой разумеется, чтоот такой возможности я не отказался!
Понемногу игроки стали разъезжаться, и игра сходила на нет. Наконец настал тот час, когда и Рябинин решил покинуть это великосветское общество. Мы условились с ним о встрече у меня дома и на этом распрощались.
Гостиная Орловых опустела, я все еще не спешил откланяться, уповая на приватный разговор с Нелли, которая, судя по всему ждала от меня каких-то объяснений, видимо, посчитав одним из своих многочисленных наивных поклонников, кружить головы которым доставляло ей огромное удовольствие. Впрочем, я не слышал, чтобы у нее был какой-то явный любовник. Хотя… Кто разберет светскую женщину?!
Нелли переоделась и снова вышла в гостиную. В этот раз она облачилась в легкое платье из льна цвета чайной розы, расшитое золотыми нитями. Елена Николаевна скользила, как нимфа, в своих легких туфлях без каблука по прямоугольным паркетным плитам.
— Яков, вы о чем-то хотите поговорить со мной наедине? — догадалась она.
— Absolument! — я согласился и присел в мягкое лакированое кресло с низким сиденьем.
Нелли позвонила, дернув за бисерный змеевидный шнур в простенке. На ее зов буквально из ниоткуда возникла молоденькая горничная в белом переднике с толстой соломенной косой, довольно высоко уложенной на затылке.
— Арина! Мороженое и фрукты! — велела барыня, хотя язык не поворачивался назвать Елену Николаевну этим русским старинным словом. Ее голос звучал по-хорошему красиво, властно. Пожалуй, на своем веку я не встречал более уверенной в себе и пленительной женщины.
Арина почти мгновенно выполнила прихоть Нелли.
— Итак, — обронила Орлова и окинула меня взглядом настоящей заговорщицы. Мысленно я усмехнулся: «Женщина до мозга костей! Ликует в душе, очередную победу празднует над смазливым ловеласом». И постарался не обмануть ее ожиданий.
Изобразив из себя мученика, состроив довольно кислую физиономию, я начал изливать свою душу, стараясь говорить как можно напыщеннее и поэтичнее:
— Я так одинок! — мне удалось выдавить из себя таинственный и печальный вздох. — Некая дама разбила мне сердце, выскочила замуж и уехала в имение с законным супругом, оставив меня предаваться любовной печали и страдать. Моя рана едва успела зарубцеваться, как не далее, чем вчера, я встречаю вас! Я чувствую, что погиб!
Я распалялся все больше и больше, понимая, что новая роль пылкого влюбленного, похоже, удается на славу. Однако я ощущал, что все же чего-то не хватает, пожалуй, какой-то малой толики искренности, так как не мог заставить себя хотя бы чуть-чуть увлечься Нелли на самом деле. Она должна была мне поверить, но с ее-то чутьем!
Для пущей убедительности я взял ее руку в свою, она ее не высвободила. Ладонь у Елены Николаевны была влажная и холодная, словно покрытая змеиной кожей. Я и сам не понимал почему, но эта прекрасная женщина была мне неприятна.
— Чего же вы от меня желаете? — учтиво вопршала она, не теряя при этом своего светского достоинства.
— Надежды, — промолвил я, коснувшись губами ее пальцев, унизанных золотыми перстнями.
Елена Николаевна повела плечами и игриво пообещала:
— Посмотрим!
Оторвавшись от ее руки, я налил нам по бокалу вина из бутылки, захваченной предусмотрительной Ариной вместе с мороженым. Должен заметить, что шамбертен — это напиток богов, и я не откажусь от этого своего утверждения даже под пыткой.
Нелли сделала пару глотков, и ее щеки порозовели, а темно-голубые глаза подернулись загадочной прозрачной поволокой. Она слегка приоткрыла рот, словно приготовившись к поцелую.
Чего хочет женщина, того хочет бог! Я всегда верил в справедливость этого постулата, так что не мог обмануть ожиданий Елены Николаевны.
— А вы смелы! — заметила она. Однако трудно было определить, восхищает ее моя амурная отвага или вызывает заслуженное праведное негодование.
— Просто я прежде никогда не встречал такой прекрасной женщины! С вами не сравнится ни одна дама из общества, — я исподволь старался подвести ее к разговору о Тане. Мне не хотелось причинять ей боль, но я извинял себя тем, что действую в интересах справедливого дела. Никогда бы я не осмелился играть чувствами женщины, если бы не испытывал к ней предубеждения. И тем не менее, несмотря на все свои тщетные попытки оправдания, я испытывал угрызения совести, которые добросовестно старался подавить, но из этого мало что выходило. Однако я почему-то был уверен, что Орлова ни в коем случае не захочет говорить о Картышевой. Хотя бы потому, что убийство — не тема для салонной беседы.
— Сударь, вы лицемерите! — неожиданно заявила Нелли. — Весь Петербург говорит о вашей индианке!
Это был один из тех немногих случаев, когда мой идеальный план провалился с треском. Ну кто же мог знать, что сударыня наслышана о нашей скромной персоне! Тогда зачем же она со мной играет? Я, конечно, неотразим, но не до такой же степени!
«Туше!» — мрачно констатировал я, судорожно сообоажая, какой шаг предпринять в сложившейся пренеприятнейшей ситуации.
— Вы говорите о Мире? — Мой вопрос, в общем-то, получился бессмысленным, так как ответ на него был просто очевиден.
— Разумеется, — усмехнулась Нелли и отправила в рот внушительную порцию фруктового десерта. Как она ест, мне тоже не нравилось, и от того Елена Николаевна все больше теряла в моих глазах. «Львица» легко угадывала эту неприязнь своим врожденным, я бы даже сказал, биологическим инстинктом, вопреки тому, что я всеми силами старался скрыть свои ощущения, а может быть, напротив, именно благодаря этим моим бесплодным усилиям.
— Мира — моя экономка, — я скромно потупил глазки, сделав вид, что внимательнейшим образом изучаю свои новые бальные туфли. В конце концов, пусть думает, что хочет.
— Конечно, — неожиданно согласилась Нелли. — Как же я раньше не догадалась? У вас, дорогой Кольцов, — обратилась она ко мне, не скрывая своей ядовитой иронии, — довольно экзотический вкус! Не можете обойтись без аффектации!
В голову мою невольно по-прежнему лезли весьма нелестные для дамы сравнения со змеями или скорпионами. Я должен был признать, что восточный вояж все-таки оставил в моей душе самые что ни на есть неизгладимые впечатления.
— Ну… — признаюсь откровенно, я был растерян.
— От меня-то вы что хотите? — перебила она меня. -Актер-то из вас, Яков Андреевич, весьма никудышный, — безапеляционно заявила Нелли. Я должен был сознаться, что, пожалуй, недооценил дражайшую Елену Николаевну и перестал изображать из себя влюбленного идиота.
— Погибла ваша подруга, — начал было я.
— И что? — спросила она довольно холодно. И без лорнета было заметно, что разговор ей ужасно неприятен. — Вы упоминали Татьяну уже неоднократно! У вас какой-то свой, особенный интерес? — невозмутимо поинтересовалась Елена Николаевна, потягивая из бокала шамбертен.
— Ее дядя — мой бизкий друг, — я немного лукавил. -И мне бы хотелось разобраться в этом деле.
— И поэтому вы решили возложить на себя полицейские обязанности?! — изумилась она. — Вот уж действительно, до чего только не доводит скука, — сказала Нелли едва ли не с презрением. — Да что вы о себе возомнили?! — воскликнула она взволнованно. — Уж не числюсь ли я у вас в подозреваемых?
Я рассмеялся так громко, как только мог, прекрасно понимая, что кто-кто, а Кутузов нисколько не одобрит эту мою игру с Орловой.
— Слишком громко сказано! — заверил я мою несостоявшуюся любовницу. Впрочем, я и не собирался заходить настолько далеко. — Вы преувеличиваете, — добавил я. — Мне вовсе не пристало изображать из себя сыщика-любителя. И тем не менее я хотел бы выяснить, что же произошло. Думаю, и вам, ее ближайшей подруге, это тоже должно быть небезинтересно, -ее нежелание разговаривать наводило на странные подозрения. Неужели к гибели графини может быть причастна Елена Николаевна? Все-таки эта мысль никак не укладывалась в моем сознании.
— Конечно, интересно — Нелли взяла себя в руки и согласилась.
— Вы не заметили в ее поведении накануне гибели ничего подозрительного?
— Кажется, она с кем-то встречалась, — сообщила Нелли, нервно теребя своими изящными пальчиками часовую золотую цепочку, обвитую вокруг шеи.
— С Павлом Корецким?
Нелли покачала головой и тихо промолвила:
— С кем-то еще.
Дело становилось все занимательнее, с каждой минутой я все более жаждал узнать имя ее таинственного поклонника.
— Так назовите же его! — воскликнул я и тут же пожалел о своем порыве.
— Мы с Татьяной не были настолько близки, как Вы себе вообразили! — возмутилась Елена Николаевна и наконец выпустила из своих холеных ручек цепочку. Она приоткрыла крышечку часов, взглянула на циферблат и захлопнула ее со щелчком. -Она не обнажала своей души и не доверяла мне свои сердечные тайны. Может быть, только намекала, — Нелли развела руками.
— И все же, — я продолжал настаивать, уверенный, что Орлова недоговаривает, чем окончательно вывел из себя Елену Николаевну.
— Я думаю, ваш визит подошел к концу, — заявила она бесцеремонно. — Неужели вы не понимаете, что компрометируете меня? Ведь я замужняя женщина и должна оберегать свою репутацию, особенно в отсутствие мужа. Так что прошу меня извинить, — Елена Николаевна дернула за шнурок, и я не успел опомниться, как был выпровожен расторопной Ариной к выходу, где каменным изваянием застыла фигура седоусого швейцара.
Выходя из подъезда, я столкнулся с экипажем, который едва не сбил меня с ног, и это мне совсем не понравилось. Кажется, у меня постепенно начала развиваться мания преследования, что, впрочем, при моем образе жизни было не удивительно.
Имя Евгрфа Петровича Бибикова было мне хорошо известно, более того, я знал, что он тоже входит в одну из масонских лож. Уверен я не был, но предполагал, что в Общество «Ищущих манны», поэтому вполне серьезно расчитывал на его содействие, так как братья всегда помогали друг другу, камень за камнем воздвигая свой Божественный храм.
Я поймал извозчика и отправился в гости к генералу, который проживал недалеко от Бердова моста у речки Пряжки. При мне была орденская печать с эмблемой дикого камня, которую я собирался предъявить ему в доказательство моих слов.
У парадного входа меня встретил лакей в ливрее, поблескивая серебряными пряжками на туфлях, от чего я почувствовал себя едва ли не в восемнадцатом веке, не хватало только напудренного екатерининского парика.
Бибикова дома не оказалось, зато я мило побеседовал с его любезной супругой Дорофеей Владимировной, которая угощала меня сладким, крепко заваренным чаем. Я как раз раздумывал, каким бы образом мне переговорить с Харитой, как в отделанную в русском стиле столовую вошел только что вернувшийся генерал.
— Яков Андреевич! — он кивнул мне в знак приветствия. — Чем обязан?
— У меня к вам одно важное дело, — ответил я, извлекая из кармана печать. Дорофея Владимировна сослалась на хозяйственные дела и оставила нас одних.
Евграф Петрович внимательнейшим образом рассмотрел печать с символичнским изображением.
— Дикий камень, — произнес он задумчиво. — Душа человеческая, — генерал помолчал немного, а затем спросил:
— Так что же, mon cher, привело вас ко мне? Какое неотложное дело?
И тогда я рассказал Бибикову, чем занимаюсь. Он с пристальным вниманием выслушал мою историю и поинтересовался:
— А я-то чем помочь могу?
— Представьте меня гувернантке Харите, — попросил я. — Покойная Картышева, говорят, с ней близка была.
— Вы считаете, что она могла быть причастна к делу? -ужаснулся генерал. Я прочел в его узких серых глазах страх за детей.
Я поспешил его успокоить:
— Ничего определенного я пока сказать не могу — осторожничал я. — Но, думаю, — нет. Просто Харита Никифоровна могла бы пролить свет на некоторые неясные вопросы, — это я, конечно, слегка преувеличил, на данный момент практически все вопросы оставались неясными.
Евграф Петрович крикнул того же лакея из прошлого столетия, приказав ему отвести меня в детскую, где царствовала гувернантка.
Стены комнаты, обитые тонкой нежно-розовой материей, в солнечном свете, льющемся из раскрытого окна, отливали золотом. Над пустым камином, временно осиротевшим до грядущей зимы, величественно красовались два семейных портрета в массивных бронзовых рамах. С одного, насупив брови, нежно-голубыми глазами смотрел пожилой господин с напудренными волосами в темно-синем поколенном кюлоте. С другого улыбалась русоволосая красавица в муаровом платье с глубоким вырезом, отделанном мехом.
На низком овальном столике красного дерева стоял красивый бронзовый светильник, рядом лежали заточенные гусиные перья, стоял пюпитр.
У стены расположились две детские кровати, над которыми крепился полог. В центре полукругом стояли несколько кресел, обитых изурудно-зеленым штофом. Над столиком и по бокам от камина висели полки, до верху набитые книгами. В углу примостился комод того же красного дерева, на нем восседала фарфоровая златокудрая кукла с нарисованными глазами. По моим подозрениям, вместительные ящики его скрывали горы детских игрушек.
У трюмо прихорашивалась миловидная девушка в белом батистовом платье с античной камеей, приколотой на корсаже. Не успел я появиться в комнате, как ее живые, по-детски лучистые глаза остановились на моем отражении. Она резво обернулась, передернув хрупкими плечиками и отогнав от себя наваждение зазеркалья.
— Алина, — сказала она, тряхнув темно-русыми кудрями и рассыпав их по плечам.
Я поклонился.
— Яков Андреевич, — в ту же секунду открылась дверь и в детскую впорхнул белокурый глазастый ангел.
— Алина! — позвал он громким настойчивым голосом, сжимая в руках бильбоке, новомодную игрушку. Чашка на палочке буквально вибрировала и ходила ходуном, шарик то и дело взлетал к самому потолку, и девочка неприменно его ловила. Ловкости этой пятилетней шалунье было не занимать. Она подошла к сестре и ткнула в меня тоненьким пальцем:
— Это кто?
— Яков Андреевич, — посмеиваясь, повторила за мной Алина.
Секундой позже я смог поздороваться с Харитой Никифоровной, высокой и статной женщиной лет тридцати пяти в грезетовом бледно-зеленом платье и таких же, под цвет, перчатках с застежками. Лицо у нее было вытянутое, загорелое, бронзово-золотистое, с россыпью мелких морщин в углах умных усталых глаз.
— Девочки, тише, — мягко попросила она, и те, как ни странно, послушались. А я почему-то проникся к ней жалостью и сочувствием.
«Жарко, наверное, в шерстяном-то платье, — пронеслось у меня в голове. — Мода и красота жертв требуют!»
Лакей кивнул в мою сторону и сквозь зубы процедил:
— От Евграфа Петровича, для разговору.
— Мы собирались на прогулку, — произнесла гувернантка, словно угадав мои мысли, и взяла с консоли маленький воздушный зонтик от солнца.
Старичок-слуга нас покинул, и Харита Никифоровна отвела меня в библиотеку, велев девочкам дожидаться в детской. На прощание ангелочек чуть не угодил мне шариком в глаз.
День выдался солнечный, в воздухе пахло свежестью и лесом. Роковой для графини парк встретил меня раскидистой зеленью огромных дубов, ароматом древесной смолы и тихим шелестом листвы.
Я осмотрелся, ничто не выдавало недавно разыгравшейся здесь трагедии. Невольно мне вспомнился мой кошмарный сон, и стало как-то неуютно, промозгло в казавшемся до недавней поры таким милым парке. Я счел, что сон привиделся мне не даром, предупреждая об открытии, которое неизбежно должно будет направить меня по верной стезе. С тех пор, как Орден протянул мне свою твердую руку в лице Кутузова, я перестал доверять случайностям, поверив в высший Господний промысел и установленный порядок вещей.
Пробираясь через кустарник, я споткнулся, зацепившись за корень носком черного сапога, еле успел опереться рукой о землю, чтобы совсем не упасть, и тут заметил что-то блестящее. Я разгреб руками опавшую листву и сухие обломанные ветки, подняв с земли эмалевое кольцо, в оправе которого красовался, насколько я мог судить, довольно дорогой темно-синий сапфир.
«Нешуточный камешек!» — пробормотал я чуть слышно, разглядывая его на свету. Сапфир был прекрасно огранен и играл в солнечных лучах всеми цветами радуги. Я решил, что если мне повезет, и бывшим владельцем этого перстня окажется уийца, у меня появится великолепный шанс установить его личность, поэтому я спрятал кольцо в карман сюртука.
Вернувшись домой, я зашел в кабинет, закрылся на ключ и повернул на стене картину Гвидо Рени, за которой располагался встроенный в стену тайник, о существовании которого в особняке не догадывался никто, включая и Миру. Я вынул из него пустующий палисандровый ларец, инкрустированный мозаикой маркетри и отделанный изнутри темно-вишневым бархатом, и положил в него свою драгоценную находку. Шкатулка хранилась в тайнике как раз для таких вот целей, однажды мне довелось прятать в ней даже императорскую печать, но, к моему великому сожалению, я пока не имею возможности осветить эту запутанную историю более подробно.
Я положил свой ларец обратно и вернул картину на прежнее место. Взгляд мой упал на фарфоровые часы, которые поддерживала консоль, выступавшая из стены. Они сообщили мне, что близится час моего свидания с Нелли, к которому я решил подготовиться как можно более основательно, ввиду того, что собирался вскружить легкомысленную голову этой непреступной светской красавицы. Вряд ли я мог бы объяснить, с чего это я счел, что она у нее именно легкомысленная. Вероятно на меня повлияли бальные впечатления и безжалостные рассуждения Миры, которая о ком угодно обычно высказывалась откровенно и без какого-либо снисхождения.
Итак, мне предстояло предстать перед Еленой Николаевной Орловой без своей ослепительной маски, но я не сомневался в силе собственного обаяния и потому не испытывал особого волнения, хотя и возлагал на встречу с ней большие надежды.
По дороге к Нелли я приказал извозчику остановиться у небольшой цветочной лавки, где приобрел для своей обольстительной подопечной целый букет самых дорогих и изысканных камелий. Белокурая барышня в темно-синем платье не уставала нахваливать мой вкус, перевязывая атласной лентой кипельно-белые цветы. Невольно мне вспомнилась легенда о прелестнице, лишенной жестокими богами души, которая была обращена в утратившую аромат камелию. Мой выбор показался мне символичным, и, довольный собою, я велел вознице следовать дальше по намеченному маршруту.
Тучный лакей, не замеченный мною в прежний визит, проводил меня к Елене Николаевне по широким ступенькам мраморной лестницы, устланной узорным ковром. Сегодня Нелли принимала в гостиной, где располагались большие карточные столы. Кажется, я пришел как раз ко времени, так как игра была в самом разгаре, а гости полны азарта и воодушевления, и кое-кто в угаре и пылу готов был поставить на кон собственную жизнь. В одном из игроков я узнал титулярного советника, виденного мною на одном из наших собраний. Чем, интересно, он заслужил высокую милость быть приглашенным в это великосветское общество? Кстати, я познакомился с Иваном Сергеевичем Кутузовым как раз на одном из таких приемов.
Я поклонился хозяйке, которая вышла поприветствовать вновь прибывшего гостя. Она была задрапирована в индийскую кашемировую шаль, которая только подчеркивала ее безукоризненную фигуру.
— Яков Кольцов, — представился я и встретился с взглядом ее лучистых глаз. Нелли немного смутилась, и на ее лице отразилось непонимание.
— Не припомню, где… — начала было она.
— Дон Фернандо, — поправился я. — К вашим услугам!
Елена Николаевна виртуозно справилась с недоумением и любезно промолвила:
— Charme de vous voir!
Честно говоря, я не вполне был уверен в искренности ее красивых слов, которыми она стремилась показать свое радушие и гостеприимство. Впрочем, я готов был допустить, что она действительно рада меня увидеть. На маскараде об этом недвусмысленно говорили ее чудесные глаза в обрамлении золотистых длинных ресниц.
— Вы не разочарованы?
— Без маски, сударь, вы не только ничего не потеряли, — заявила Нелли, — а, напротив, скорее, приобрели.
Она не успела произнести последние слова, как лакей передал ей камелии, где была спрятана моя записка, написанная заранее и вложенная в букет прямо в экипаже.
Дамы зашептали:
— Как мило!
— Charmante! — слышалось со всех сторон.
Нелли изогнула свои прекрасные брови и извлекла из цветов листок атласной бумаги с моей монограммой.
— Очаровательно, — произнесла светская львица и склонилась ко мне, коснувшись воздушным локоном моей щеки.
— Благодарю, — прошептала она. Ласкающий тембр ее голоса многое обещал.
В этот момент появился новый посетитель, о котором объявил все тот же круглолицый лакей. Я ушам своим не поверил, когда услышал:
— Сергей Рябинин.
Имя визитера навело меня на мысль, что день сегодня и впрямь выдался прямо-таки несказанно удачный, мало того, что я перстень эмалевый подобрал на месте убийства, так еще и встретился vis-a-vis с несостоявшимся секундантом. Вернее, вот-вот эта знаменательная встреча произойдет!
Под звон шпор, сверкая эполетами и аксельбантами, в гостиной Нелли стремительно возник высокий черноглазый кавалергард с нафабренными усами.
— День добрый, — кивнул он, приветствуя присутствующих.
Елена Николаевна, успевшая к этому моменту избавивиться от моего букета, выступила вперед в своем бледно-лиловом обворожительном наряде. Она словно тонула в волнах муслина, поразительным образом оттенявшего ее волшебные фиалковые глаза.
— Сергей Арсеньевич! — воскликнула Нелли, виртуозно исполняющая обязанности хозяйки. — Как любезно с вашей стороны заглянуть к нам на огонек, — почти пропела она своим нежным высоким голоском.
— Я в любом случае обязан отыграться, — пожал плечами Рябинин.
«Не очень-то он любезен», — подумал я.
Сергей подошел к карточному столу, к котрому было приковано внимание почти всех присутствующих. Банк метал князь Герман Труновский, Рябинин стал против него понтировать. На лицах обоих застыло напряжение. Труновский был высок, хорош собой и всегда галантен. Несмотря на то, что он носил штатский костюм, в нем чувствовалась военная выправка. Герман смотрел на Рябинина холодными стальными глазами, от взгляда которых любому становилось не по себе. Но, по моим наблюдением, ввиду легкомыслия, или чего-либо другого, особого впечатления этот высокомерный взгляд на офицера не произвел. Он поставил на свою карту семпелем триста рублей.
Направо лег туз, налево дама.
Рябинин открыл свою карту:
— Выиграла! — его и без того приятное лицо преобразила счастливая улыбка.
Труновский достал из кармана три банковских билета и расплатился. Рябинин принял свои деньги, но от стола не отошел. Кажется, всем светским удовольствиям он предпочитал прелести бостона, виста и фараона.
Я дождался следующей тальи и тоже подошел к карточному столу. Труновский уступил свое место Сергею и вышел, вероятно, для того, чтобы утолить свою жажду лимонадом, в доме стояла страшная духота.
Рябинин взял в руки колоду, стасовал ее и начал метать. Я поставил карту и написал над ней мелом пятьсот рублей.
Направо выпал валет, налево тройка.
В этот раз моя карта выиграла. Рябинин расчитался со мной, но игры я не прекратил. В карты везло мне всегда и безоговорочно, в Ордене я не только освоил мистические науки, но и приобрел некоторые другие навыки, хотя никогда не использовал их без особой на то нужды. Я загнул пароли, затем пароли-пе и в итоге остался в приличном выигрыше. Сергей Рябинин заметно занервничал, его цыганские глаза загорелись каким-то лихорадочным блеском. Когда он со мной рассчитывался, его руки слегка дрожали. Чуть позже ко мне подошла Нелли с просьбой от него — отыграться. Именно этого-то я и добивался!
Мы распечатали две новые колоды, оказавшись в центре внимания понтеров. К моему удовольствию, Рябинин подряд побил три мои карты и полностью взял у меня реванш.
— Вы не в обиде? — спросил у меня Сергей за бокалом шампанского.
— Игра есть игра, — философски заметил я.
В конце концов мы стали с Рябининым настоящими приятелями и проговорили весь вечер, обсуждая присутствующих, как заправские сплетники. Мне показалось, что Нелли даже слегка приревновала меня к кавалергарду. Вот уж не ожидал!
Наконец разговор зашел о дуэлях, и я намекнул ему, что мне кое-что известно об истории с Корецким.
— Князю не повезло, — справедливо рассудил Рябинин. — Случай пренеприятнейший! И с таким благородным человеком!
Более он ни словом не обмолвился о несостоявшемся поединке.
— Я, к сожалению, не знаком с Корецким, — признался я.
Рябинин сглотнул наживку и предложил представить меня князю Павлу Корецкому. Само собой разумеется, чтоот такой возможности я не отказался!
Понемногу игроки стали разъезжаться, и игра сходила на нет. Наконец настал тот час, когда и Рябинин решил покинуть это великосветское общество. Мы условились с ним о встрече у меня дома и на этом распрощались.
Гостиная Орловых опустела, я все еще не спешил откланяться, уповая на приватный разговор с Нелли, которая, судя по всему ждала от меня каких-то объяснений, видимо, посчитав одним из своих многочисленных наивных поклонников, кружить головы которым доставляло ей огромное удовольствие. Впрочем, я не слышал, чтобы у нее был какой-то явный любовник. Хотя… Кто разберет светскую женщину?!
Нелли переоделась и снова вышла в гостиную. В этот раз она облачилась в легкое платье из льна цвета чайной розы, расшитое золотыми нитями. Елена Николаевна скользила, как нимфа, в своих легких туфлях без каблука по прямоугольным паркетным плитам.
— Яков, вы о чем-то хотите поговорить со мной наедине? — догадалась она.
— Absolument! — я согласился и присел в мягкое лакированое кресло с низким сиденьем.
Нелли позвонила, дернув за бисерный змеевидный шнур в простенке. На ее зов буквально из ниоткуда возникла молоденькая горничная в белом переднике с толстой соломенной косой, довольно высоко уложенной на затылке.
— Арина! Мороженое и фрукты! — велела барыня, хотя язык не поворачивался назвать Елену Николаевну этим русским старинным словом. Ее голос звучал по-хорошему красиво, властно. Пожалуй, на своем веку я не встречал более уверенной в себе и пленительной женщины.
Арина почти мгновенно выполнила прихоть Нелли.
— Итак, — обронила Орлова и окинула меня взглядом настоящей заговорщицы. Мысленно я усмехнулся: «Женщина до мозга костей! Ликует в душе, очередную победу празднует над смазливым ловеласом». И постарался не обмануть ее ожиданий.
Изобразив из себя мученика, состроив довольно кислую физиономию, я начал изливать свою душу, стараясь говорить как можно напыщеннее и поэтичнее:
— Я так одинок! — мне удалось выдавить из себя таинственный и печальный вздох. — Некая дама разбила мне сердце, выскочила замуж и уехала в имение с законным супругом, оставив меня предаваться любовной печали и страдать. Моя рана едва успела зарубцеваться, как не далее, чем вчера, я встречаю вас! Я чувствую, что погиб!
Я распалялся все больше и больше, понимая, что новая роль пылкого влюбленного, похоже, удается на славу. Однако я ощущал, что все же чего-то не хватает, пожалуй, какой-то малой толики искренности, так как не мог заставить себя хотя бы чуть-чуть увлечься Нелли на самом деле. Она должна была мне поверить, но с ее-то чутьем!
Для пущей убедительности я взял ее руку в свою, она ее не высвободила. Ладонь у Елены Николаевны была влажная и холодная, словно покрытая змеиной кожей. Я и сам не понимал почему, но эта прекрасная женщина была мне неприятна.
— Чего же вы от меня желаете? — учтиво вопршала она, не теряя при этом своего светского достоинства.
— Надежды, — промолвил я, коснувшись губами ее пальцев, унизанных золотыми перстнями.
Елена Николаевна повела плечами и игриво пообещала:
— Посмотрим!
Оторвавшись от ее руки, я налил нам по бокалу вина из бутылки, захваченной предусмотрительной Ариной вместе с мороженым. Должен заметить, что шамбертен — это напиток богов, и я не откажусь от этого своего утверждения даже под пыткой.
Нелли сделала пару глотков, и ее щеки порозовели, а темно-голубые глаза подернулись загадочной прозрачной поволокой. Она слегка приоткрыла рот, словно приготовившись к поцелую.
Чего хочет женщина, того хочет бог! Я всегда верил в справедливость этого постулата, так что не мог обмануть ожиданий Елены Николаевны.
— А вы смелы! — заметила она. Однако трудно было определить, восхищает ее моя амурная отвага или вызывает заслуженное праведное негодование.
— Просто я прежде никогда не встречал такой прекрасной женщины! С вами не сравнится ни одна дама из общества, — я исподволь старался подвести ее к разговору о Тане. Мне не хотелось причинять ей боль, но я извинял себя тем, что действую в интересах справедливого дела. Никогда бы я не осмелился играть чувствами женщины, если бы не испытывал к ней предубеждения. И тем не менее, несмотря на все свои тщетные попытки оправдания, я испытывал угрызения совести, которые добросовестно старался подавить, но из этого мало что выходило. Однако я почему-то был уверен, что Орлова ни в коем случае не захочет говорить о Картышевой. Хотя бы потому, что убийство — не тема для салонной беседы.
— Сударь, вы лицемерите! — неожиданно заявила Нелли. — Весь Петербург говорит о вашей индианке!
Это был один из тех немногих случаев, когда мой идеальный план провалился с треском. Ну кто же мог знать, что сударыня наслышана о нашей скромной персоне! Тогда зачем же она со мной играет? Я, конечно, неотразим, но не до такой же степени!
«Туше!» — мрачно констатировал я, судорожно сообоажая, какой шаг предпринять в сложившейся пренеприятнейшей ситуации.
— Вы говорите о Мире? — Мой вопрос, в общем-то, получился бессмысленным, так как ответ на него был просто очевиден.
— Разумеется, — усмехнулась Нелли и отправила в рот внушительную порцию фруктового десерта. Как она ест, мне тоже не нравилось, и от того Елена Николаевна все больше теряла в моих глазах. «Львица» легко угадывала эту неприязнь своим врожденным, я бы даже сказал, биологическим инстинктом, вопреки тому, что я всеми силами старался скрыть свои ощущения, а может быть, напротив, именно благодаря этим моим бесплодным усилиям.
— Мира — моя экономка, — я скромно потупил глазки, сделав вид, что внимательнейшим образом изучаю свои новые бальные туфли. В конце концов, пусть думает, что хочет.
— Конечно, — неожиданно согласилась Нелли. — Как же я раньше не догадалась? У вас, дорогой Кольцов, — обратилась она ко мне, не скрывая своей ядовитой иронии, — довольно экзотический вкус! Не можете обойтись без аффектации!
В голову мою невольно по-прежнему лезли весьма нелестные для дамы сравнения со змеями или скорпионами. Я должен был признать, что восточный вояж все-таки оставил в моей душе самые что ни на есть неизгладимые впечатления.
— Ну… — признаюсь откровенно, я был растерян.
— От меня-то вы что хотите? — перебила она меня. -Актер-то из вас, Яков Андреевич, весьма никудышный, — безапеляционно заявила Нелли. Я должен был сознаться, что, пожалуй, недооценил дражайшую Елену Николаевну и перестал изображать из себя влюбленного идиота.
— Погибла ваша подруга, — начал было я.
— И что? — спросила она довольно холодно. И без лорнета было заметно, что разговор ей ужасно неприятен. — Вы упоминали Татьяну уже неоднократно! У вас какой-то свой, особенный интерес? — невозмутимо поинтересовалась Елена Николаевна, потягивая из бокала шамбертен.
— Ее дядя — мой бизкий друг, — я немного лукавил. -И мне бы хотелось разобраться в этом деле.
— И поэтому вы решили возложить на себя полицейские обязанности?! — изумилась она. — Вот уж действительно, до чего только не доводит скука, — сказала Нелли едва ли не с презрением. — Да что вы о себе возомнили?! — воскликнула она взволнованно. — Уж не числюсь ли я у вас в подозреваемых?
Я рассмеялся так громко, как только мог, прекрасно понимая, что кто-кто, а Кутузов нисколько не одобрит эту мою игру с Орловой.
— Слишком громко сказано! — заверил я мою несостоявшуюся любовницу. Впрочем, я и не собирался заходить настолько далеко. — Вы преувеличиваете, — добавил я. — Мне вовсе не пристало изображать из себя сыщика-любителя. И тем не менее я хотел бы выяснить, что же произошло. Думаю, и вам, ее ближайшей подруге, это тоже должно быть небезинтересно, -ее нежелание разговаривать наводило на странные подозрения. Неужели к гибели графини может быть причастна Елена Николаевна? Все-таки эта мысль никак не укладывалась в моем сознании.
— Конечно, интересно — Нелли взяла себя в руки и согласилась.
— Вы не заметили в ее поведении накануне гибели ничего подозрительного?
— Кажется, она с кем-то встречалась, — сообщила Нелли, нервно теребя своими изящными пальчиками часовую золотую цепочку, обвитую вокруг шеи.
— С Павлом Корецким?
Нелли покачала головой и тихо промолвила:
— С кем-то еще.
Дело становилось все занимательнее, с каждой минутой я все более жаждал узнать имя ее таинственного поклонника.
— Так назовите же его! — воскликнул я и тут же пожалел о своем порыве.
— Мы с Татьяной не были настолько близки, как Вы себе вообразили! — возмутилась Елена Николаевна и наконец выпустила из своих холеных ручек цепочку. Она приоткрыла крышечку часов, взглянула на циферблат и захлопнула ее со щелчком. -Она не обнажала своей души и не доверяла мне свои сердечные тайны. Может быть, только намекала, — Нелли развела руками.
— И все же, — я продолжал настаивать, уверенный, что Орлова недоговаривает, чем окончательно вывел из себя Елену Николаевну.
— Я думаю, ваш визит подошел к концу, — заявила она бесцеремонно. — Неужели вы не понимаете, что компрометируете меня? Ведь я замужняя женщина и должна оберегать свою репутацию, особенно в отсутствие мужа. Так что прошу меня извинить, — Елена Николаевна дернула за шнурок, и я не успел опомниться, как был выпровожен расторопной Ариной к выходу, где каменным изваянием застыла фигура седоусого швейцара.
Выходя из подъезда, я столкнулся с экипажем, который едва не сбил меня с ног, и это мне совсем не понравилось. Кажется, у меня постепенно начала развиваться мания преследования, что, впрочем, при моем образе жизни было не удивительно.
Имя Евгрфа Петровича Бибикова было мне хорошо известно, более того, я знал, что он тоже входит в одну из масонских лож. Уверен я не был, но предполагал, что в Общество «Ищущих манны», поэтому вполне серьезно расчитывал на его содействие, так как братья всегда помогали друг другу, камень за камнем воздвигая свой Божественный храм.
Я поймал извозчика и отправился в гости к генералу, который проживал недалеко от Бердова моста у речки Пряжки. При мне была орденская печать с эмблемой дикого камня, которую я собирался предъявить ему в доказательство моих слов.
У парадного входа меня встретил лакей в ливрее, поблескивая серебряными пряжками на туфлях, от чего я почувствовал себя едва ли не в восемнадцатом веке, не хватало только напудренного екатерининского парика.
Бибикова дома не оказалось, зато я мило побеседовал с его любезной супругой Дорофеей Владимировной, которая угощала меня сладким, крепко заваренным чаем. Я как раз раздумывал, каким бы образом мне переговорить с Харитой, как в отделанную в русском стиле столовую вошел только что вернувшийся генерал.
— Яков Андреевич! — он кивнул мне в знак приветствия. — Чем обязан?
— У меня к вам одно важное дело, — ответил я, извлекая из кармана печать. Дорофея Владимировна сослалась на хозяйственные дела и оставила нас одних.
Евграф Петрович внимательнейшим образом рассмотрел печать с символичнским изображением.
— Дикий камень, — произнес он задумчиво. — Душа человеческая, — генерал помолчал немного, а затем спросил:
— Так что же, mon cher, привело вас ко мне? Какое неотложное дело?
И тогда я рассказал Бибикову, чем занимаюсь. Он с пристальным вниманием выслушал мою историю и поинтересовался:
— А я-то чем помочь могу?
— Представьте меня гувернантке Харите, — попросил я. — Покойная Картышева, говорят, с ней близка была.
— Вы считаете, что она могла быть причастна к делу? -ужаснулся генерал. Я прочел в его узких серых глазах страх за детей.
Я поспешил его успокоить:
— Ничего определенного я пока сказать не могу — осторожничал я. — Но, думаю, — нет. Просто Харита Никифоровна могла бы пролить свет на некоторые неясные вопросы, — это я, конечно, слегка преувеличил, на данный момент практически все вопросы оставались неясными.
Евграф Петрович крикнул того же лакея из прошлого столетия, приказав ему отвести меня в детскую, где царствовала гувернантка.
Стены комнаты, обитые тонкой нежно-розовой материей, в солнечном свете, льющемся из раскрытого окна, отливали золотом. Над пустым камином, временно осиротевшим до грядущей зимы, величественно красовались два семейных портрета в массивных бронзовых рамах. С одного, насупив брови, нежно-голубыми глазами смотрел пожилой господин с напудренными волосами в темно-синем поколенном кюлоте. С другого улыбалась русоволосая красавица в муаровом платье с глубоким вырезом, отделанном мехом.
На низком овальном столике красного дерева стоял красивый бронзовый светильник, рядом лежали заточенные гусиные перья, стоял пюпитр.
У стены расположились две детские кровати, над которыми крепился полог. В центре полукругом стояли несколько кресел, обитых изурудно-зеленым штофом. Над столиком и по бокам от камина висели полки, до верху набитые книгами. В углу примостился комод того же красного дерева, на нем восседала фарфоровая златокудрая кукла с нарисованными глазами. По моим подозрениям, вместительные ящики его скрывали горы детских игрушек.
У трюмо прихорашивалась миловидная девушка в белом батистовом платье с античной камеей, приколотой на корсаже. Не успел я появиться в комнате, как ее живые, по-детски лучистые глаза остановились на моем отражении. Она резво обернулась, передернув хрупкими плечиками и отогнав от себя наваждение зазеркалья.
— Алина, — сказала она, тряхнув темно-русыми кудрями и рассыпав их по плечам.
Я поклонился.
— Яков Андреевич, — в ту же секунду открылась дверь и в детскую впорхнул белокурый глазастый ангел.
— Алина! — позвал он громким настойчивым голосом, сжимая в руках бильбоке, новомодную игрушку. Чашка на палочке буквально вибрировала и ходила ходуном, шарик то и дело взлетал к самому потолку, и девочка неприменно его ловила. Ловкости этой пятилетней шалунье было не занимать. Она подошла к сестре и ткнула в меня тоненьким пальцем:
— Это кто?
— Яков Андреевич, — посмеиваясь, повторила за мной Алина.
Секундой позже я смог поздороваться с Харитой Никифоровной, высокой и статной женщиной лет тридцати пяти в грезетовом бледно-зеленом платье и таких же, под цвет, перчатках с застежками. Лицо у нее было вытянутое, загорелое, бронзово-золотистое, с россыпью мелких морщин в углах умных усталых глаз.
— Девочки, тише, — мягко попросила она, и те, как ни странно, послушались. А я почему-то проникся к ней жалостью и сочувствием.
«Жарко, наверное, в шерстяном-то платье, — пронеслось у меня в голове. — Мода и красота жертв требуют!»
Лакей кивнул в мою сторону и сквозь зубы процедил:
— От Евграфа Петровича, для разговору.
— Мы собирались на прогулку, — произнесла гувернантка, словно угадав мои мысли, и взяла с консоли маленький воздушный зонтик от солнца.
Старичок-слуга нас покинул, и Харита Никифоровна отвела меня в библиотеку, велев девочкам дожидаться в детской. На прощание ангелочек чуть не угодил мне шариком в глаз.