Страница:
- Хорошо. Тогда не хочешь ли ты познакомиться с моими товарищами? -
Пасынок по имени Абарсис сделал жест изящной с длинными пальцами рукой,
который означал, что они могут покинуть свое место у стойки.
5
Керд, вивисектор, который продемонстрировал свое искусство на
Темпусе, был найден мертвым на пути из своей глинобитной мастерской с
выпущенными кишками, которые тянулись позади трупа футов на тридцать: его
проволокли по земле с распоротым животом; так вспороть человека, чтобы
весь его кишечник вывалился наружу, мог только мастер своего дела -
преступником мог быть только наемник. Но в Санктуарии было так много
наемников, а у вивисектора - так мало друзей, что заниматься этим делом не
было смысла.
Однако более серьезно обстояли дела с головой цербера Рэзкьюли.
Зэлбар (который знал, почему и от чьих рук умерли эти двое и который
боялся за свою собственную жизнь) пришел к Кадакитису, неся под мышкой
голову своего друга с широко раскрытыми глазами, и рассказал Принцу о том,
как на рассвете Темпус въехал верхом в ворота и, направившись к Зэлбару,
сидящему в сторожевой башне и проверяющему входящих, позвал его:
- Зэлбар, у меня есть послание для тебя.
- А! - Зэлбар махнул рукой.
- Лови. - Темпус засмеялся и что-то бросил ему: в это время его серая
лошадь встала на дыбы, издала резкое ржание, похожее на демонический крик
и умчалась, стуча копытами, еще до того, как руки Зэлбара сказали ему, что
это голова человеческая, а глаза Зэлбара показали ему, чья это голова -
Рэзкьюли - и начали наполняться слезами.
Кадакитис слушал его историю, глядя, не отрываясь, в окно позади
Зэлбара. Когда капитан закончил. Принц сказал:
- Я не понимаю, на что ты рассчитывал, пытаясь так грубо расправиться
с ним?
- Но он сказал, что у него для меня есть послание, - произнес Зэлбар
умоляюще, переходя на свой обычный тон, хмурясь и распрямляясь.
- Тогда серьезно обдумай и прими к сведению все, что я скажу тебе. Я
не могу позволить вам продолжать вражду. Если это ничего более, как
простая вражда, я не хочу ничего слышать о ней. Пасынок, которого зовут
Абарсис, рассказал мне кое-что, что позволяет мне сделать такое
предположение. Я требую все прекратить!
- Пасынок! - Высокий и тонкий Зэлбар зарычал, как человек в бою,
призывающий карающего бога. - Экс-член Священного Союза, ищущий славы и
благородной смерти, признающий только свои собственные законы! Ты сказал,
Пасынок? Карающий жрец? Принц, мой господин, в эти дни ты связался со
страшной компанией. Неужели все боги Санктуария и их почитатели заодно с
этой шайкой наемников? Я давно уже хотел обсудить с тобой, что нам
необходимо-сделать, чтобы обуздать их...
- Зэлбар, - твердо прервал Кадакитис. - В отношении богов я
непоколебим: я в них не верю. Что касается наемников, то оставь их в
покое. Ты затеваешь разговор, который в значительной степени может
повлиять на положение, которое ты занимаешь. С Темпусом же я поговорю сам.
Ты должен изменить свое отношение к нему. Теперь, если у тебя все?..
Это было все. Это был конец долгой карьеры Зэлбара; он почти достиг
поста главнокомандующего. Ему удалось удержать себя в руках, хотя он и не
смог произнести даже обычных слов прощания. Выйдя в город из дворца, он
отправился на квартиру, снятую для постоя, изо всех сил пытаясь убежать от
самого себя всеми известными ему способами. Осушив до дна кружку, он
отправился в гости к Миртис, блуднице из Дома Сладострастия, которая
знала, как утешить его. И она, поняв, что сердце его разбито, и увидев его
трясущиеся кулаки, не стала спрашивать, зачем он явился после такого
длительного отсутствия, а прижала его к груди и утешила, как могла, его
обиды, так как всегда помнила о том покровительстве, которое он ей
оказывал. Он делал это под влиянием любовного зелья, которое она покупала
и давно давала ему. Таким образом она завладевала им, по крайней мере, на
одну ночь, стараясь удовлетворить все его желания.
6
После того, как Темпус покинул казармы, он решил вернуться к своему
прежнему образу жизни. Он поселился в гостинице к северу от дворца,
принадлежащей гильдии, где ему был оказан радушный прием. На нем опять
были одежды из леопардовой шкуры, украшенные бронзой и железом.
Он никак не мог понять, почему так долго не появлялся здесь, ведь без
друзей прежних лет товарищество не могло бы стать столь любимым.
Он подошел к стойке и заказал подогретого вина, в которое был
накрошен сыр и зерно, и, взяв напиток, отправился в угол в расчете на то,
что к нему будут подсаживаться люди.
Вопрос с евнухом был все еще не решен - поиски подходящей замены
оказались не столь уж легкими, в гильдии наемников было не так много
евнухов. Гостиная клуба была отделана красным, как умирающий день, и
темным, как дальние горы. После прихода сюда он почувствовал себя лучше.
Поэтому, когда Абарсис, Главный Жрец Верхнего Рэнке, оставил своих друзей
и приблизился к компании Темпуса, состоящей из десяти-наемников, тот
отпустил их, сказав, что хотел бы видеть их в намеченное время.
- Мир тебе, Пасынок, - обратился он к человеку, одетому в железо. -
Пожалуйста, присаживайся.
- Мир тебе, Риддлер, и неувядаемой славы. - В руке он держал чашу,
прихлебывая из нее чистую воду; при этом его темные глаза смотрели, не
отрываясь, в лицо Темпуса.
- Это что, Санктуарий заставил тебя пить? - он указал на напиток.
- Сухая душа - самая мудрая душа. Но, это не относится к заднице
Императора, хоть вода и бывает там крайне редко. Между прочим, все это я
говорил уже давным-давно - не стоит возвращаться к старому.
Мягкая щека Пасынка дернулась.
- Но я должен это сделать, - пробормотал он. - Ты человек, которому я
стремился подражать. Всю свою жизнь я прислушивался к твоим словам,
собирал сведения о тебе и изучал все то, что ты оставил нам в легендах и
камнях там, на севере. Послушай: "Война - отец всего и король всего, она
творит богов и людей, оковы и свободу". Или: "Война принадлежит всем нам,
борьба - справедливость, все в мире возникает и уходит из жизни через
борьбу". Ты видишь, я знаю твое произведение и даже те, другие имена,
которыми ты пользовался. Не заставляй меня произносить их. Я хотел бы быть
с тобой рядом, О, Неусыпный. Это будет вершина всего того, чего я хотел бы
достичь в жизни. - Он с открытой мольбой посмотрел на Темпуса, затем отвел
взгляд и быстро произнес. - Я нужен тебе. Кто подойдет тебе больше, чем я?
Кто здесь еще носит клеймо и следы кастрации? А время, когда я выступал
гладиатором на арене, как сам Джабал? Кто еще может заинтриговать его?
Мало найдется таких, кто мог бы соблазнить его, и, если бы я...
- Нет.
Абарсис порылся у себя на поясе и кинул на стол золотой амулет.
- Бог не оставил тебя - это застряло в подкове твоего жеребца. А
моего учителя, помнишь ли ты его?..
- Я знаю этого человека, - мрачно сказал Темпус.
- Он считал, что Санктуарий - это конечный пункт существования; что
все, кто пришел сюда, прокляты и окончательно погибли; что Санктуарий -
это Дьявол.
- Тогда, как же может быть, Пасынок, - сказал Темпус почти ласково, -
что люди проходят здесь через материальную смерть. Насколько я знаю, я
единственная душа в Санктуарии, которая обречена на вечные страдания.
Возможно, что исключение составляет моя сестра, но у нее вообще нет души.
Учись совсем не обращать внимание на то, что говорят люди, жрец. Человек и
без того делает достаточно серьезные ошибки, поэтому не прибавляй к ним
ошибки других людей.
- И все-таки, позволь мне стать твоим избранником! Сейчас нет времени
искать другого евнуха, - он сказал это ровно, без горечи, как логично
рассуждающий человек. - Кроме того, я могу привести тебе несколько воинов,
которых ты, возможно, и не знаешь, но которые не осмелятся сами подойти к
тебе. Мой Священный Союз стремится помочь тебе. Ты одариваешь своей
благосклонностью провинциалов и иностранцев, не очень-то пока проявивших
свою честь. Окажи ее мне, как мне тебя еще умолять!.. Принц, у которого
сейчас одно желание - стать Королем, не будет использовать меня, а
передаст Джабалу как необученного мальчишку. Я немного староват для этого,
но, кажется, в Санктуарии такие тонкости не имеют значения. Я уже
поработал здесь для тебя. Дай мне возможность осуществить то, о чем я
прошу.
Темпус помешал свой остывающий напиток пальцем и нахмурился.
- Этот Принц... - сказал он, меняя тему, и голос его заклокотал, -
...никогда не будет великим королем, таким, как твой отец. Не можешь ли ты
объяснить, почему бог так заинтересован в этом.
- Бог скажет тебе об этом, когда ты принесешь в жертву Треса. Или
кого-нибудь другого. Тогда он смягчится. Ты знаешь ритуал. Если в качестве
жертвы ты выберешь человека, я с радостью стану добровольцем... Ну как?
Теперь ты понимаешь меня? Я не хочу пугать тебя...
- Перестань думать об этом.
- Тогда... хоть я и рискую расстроить тебя, я все-таки скажу это
тебе. Я люблю тебя. Одной ночи с тобой было бы достаточно, доставить тебе
удовольствие - моя давняя мечта. Позволь мне сделать для тебя то, что
никто не сделал бы лучше и чего ни один человек вообще не может сделать
для тебя!
- Я уступаю тебе эту привилегию, раз ты так к этому относишься, но
ведь никто не знает, что могут сделать нанятые Джабалом маски с евнухом,
которого мы пошлем туда.
- С твоего благословения и с благословения богов, я ничего не боюсь.
И ты будешь рядом, штурмуя крепость Черного Джабала. Когда ты будешь
арестовывать работорговца за шпионаж, кое-кто сможет помочь женщине
бежать. Я понимаю, о чем ты думаешь, но я все организовал так, чтобы к ней
вернулось ее оружие.
- Я просто не знаю, что и сказать, - проклокотал Темпус.
- Скажи, что у тебя появилось доброе отношение ко мне, что теперь я
значу для тебя больше, чем раньше.
Покачав головой, Темпус взял амулет, который Абарсис дал ему.
- Тогда приходи, Пасынок, и мы подумаем, что из твоих славных планов
может быть осуществлено.
7
Позже говорили, что разграбление имения работорговца не обошлось без
участия Бога-Громовержца. Огонь медленно полз вдоль оборонительных стен со
сторожевыми башнями, а затем, свернувшись в шарики, проник во внутренний
двор, превратив дубовые стены в пепел. Земля выгибалась и дробилась,
огромные трещины появились во внутренних покоях, там, где работорговец
развлекался с евнухом с блестящими волосами, которого Кадакитис прислал
для обучения. Для мальчика, получившего тонкое воспитание, существование в
качестве раба означало его полное растление; арена развила в нем силу,
время вырастило его; работорговцу жаль было выжимать из юноши удовольствия
в оставшиеся ему два-три года. Сказать по правде, рабы таких кровей очень
редко попадали к нему, его кастрация - это грех перед будущими
поколениями; заполучи Джабал его раньше, до того, как он был кастрирован
(в девять или десять лет), он постарался бы дать ему воспитание и сделал
бы из него племенного производителя. Его загорелая темно-желтая кожа,
напоминавшая цвет северных гор, переносила мыслями туда, где война
бушевала с такой свирепостью, что ни один человек не мог бы вспомнить,
из-за чего она разгорелась, и почему он воюет именно на этой стороне, а не
на другой.
В конце концов, он оставил евнуха, приковав его цепью за шею к ножке
кровати, и пошел посмотреть, что могут означать эти доносящиеся снаружи
вопли и крики, голубые всполохи и дрожащий пол.
Постояв на пороге своего дома, он ничего не понял, быстро вернулся
обратно и, проходя мимо кровати, стащил с себя одежду, стремительно
бросаясь в сражение с дьявольской мощью своего врага. Казалось, что это
сражение длилось целую вечность.
Нефтяные огненные шарики внезапно появились на стенах внутреннего
двора; огненные стрелы вылетали из тугих луков; отвратительно сверкали
копья и пики, они летели с легким смертоносным шорохом, которого Джабал
никак не ожидал услышать здесь.
Было невероятно тихо - криков не было слышно ни со стороны его
голубых дьяволов, ни со стороны врагов, лишь потрескивал огонь и ржали и
стонали, как люди, лошади.
Джабалу вспомнилось то чувство слабости в желудке, когда Зэлбар
сообщил ему, что крики страдания, доносящиеся из мастерской вивисектора,
принадлежат церберу Темпусу, его охватило предчувствие беды, когда группа
его людей, осаждаемая вооруженными мечами воинами, была оттеснена во двор
человеком, шутя убивающим охранников.
Размышлять было поздно. Времени хватило только на то, чтобы броситься
в центр сражения (если он только был - атаковали со всех сторон, из
темноты), слышались громкие приказы, командиры (двое) воодушевляли людей и
давали распоряжения о замене погибших (трое). Вдруг он услышал возгласы и
громкие крики и понял, что кто-то выпустил рабов из загонов - тех, кому
нечего было терять; они хватались за первое попавшееся оружие, но находили
только смерть в своем стремлении отомстить. Джабал, увидев широко
раскрытые побелевшие глаза и кровожадные рты и нового евнуха из дворца
Кадакитиса, вытанцовывающего впереди этой банды, бросился бежать. Ключ от
ошейника евнуха был в его одежде - он вспомнил, что оставил ее там на
кровати, куда тот вполне мог дотянуться.
Он бежал, подгоняемый волнами охватившего его ужаса, в пустоте, куда
с трудом проникали другие звуки, в этой пустоте дыхание отдавалось
громоподобно и раздражающе резко, а сердце громко стучало в ушах. Он
бежал, оборачиваясь назад, через плечо, и ему показалось, как какой-то
призрак, одетый в леопардовую шкуру, с тугим луком в руке соскользнул со
стены сторожевой башни. Он бежал до тех пор, пока не достиг конюшни и не
споткнулся о мертвого голубого дьявола, и тут он услышал все, что до этого
было безгласно - какофония скрежета мечей, грохота доспехов, глухого стука
падающих тел и топота ног бегущих людей; шепот стрел, пролетающих через
темную ночь и несущих смерть; звон копий, ударяющихся о шлемы или щиты и
внезапно вспыхивающих огненным светом.
О_г_о_н_ь_? Позади Джабала пламя лизало окна конюшни, и лошади ржали,
обезумев, в предчувствии смерти.
Жар был опаляющим. Он вытащил меч и повернулся, приняв решение
встретить врага лицом, как он привык это делать. К нему приближались
шумные ряды воинов и он должен был убивать, чтобы жить, и жить, чтобы
потом опять убивать с еще большим удовольствием.
Это было для него, как песня, он должен сделать это немедленно,
насладиться радостью борьбы. Когда толпа освобожденных рабов приблизилась
с криками, он узнал евнуха Принца и потянулся, чтобы вырвать копье из руки
мертвого дьявола.
Он схватил его левой рукой как раз в тот момент, когда человек в
леопардовой шкуре и в латах с десятком наемников появился меж ним и
рабами, пытаясь отрезать ему путь к последнему убежищу - лестнице, ведущей
на западную стену.
Казалось, что пламя позади него разгорелось еще жарче, и он с
радостью подумал, что правильно сделал, когда решил не задерживаться,
чтобы надеть латы. Он метнул копье, и оно попало прямо в живот евнуха.
Человек в леопардовой шкуре один бросился вперед, трижды показав
мечом налево.
Неужели это Темпус, скрывающийся под боевыми доспехами? Джабал поднял
свой меч над головой в знак приветствия и двинулся туда, куда показывал
ему противник. Командир в леопардовой шкуре сказал что-то через плечо
стоящим за ним воинам, и трое из них собрались вокруг поверженного евнуха.
Затем один из лучников приблизился к командиру и дотронулся до его
леопардовой шкуры, после чего направил стрелу на Джабала, а командир
вложил в ножны меч и присоединился к маленькой группке, собравшейся вокруг
евнуха.
Где-то переломилось копье. Джабал услышал треск ломаемого дерева и
увидел, что это его копье. Затем быстро просвистели одна за другой стрелы
и впились в оба его колена. После этого он уже ничего не ощущал, кроме
сокрушительной боли.
8
Темпус встал на колени перед Абарсисом, истекающим кровью, вместе с
которой прямо на землю вытекала и его жизнь. "Свет мне", - резко сказал
Темпус. Стащив шлем, он склонился над Абарсисом, и его щека коснулась
гладкого живота, в котором зияла рана. Весь бронзовый наконечник копья
вместе с крючками вошел в него. Над ребром торчал обломок копья,
подергиваясь в такт дыханию. Принесли факел, при лучшем освещении Темпус
увидел, что удалять наконечник копья бессмысленно. Другой конец его
выступал из спины, последние капли жизни покидали юношу вместе с кровью.
Следуя старинному обычаю, Темпус дотронулся губами до раны и высосав
немного крови, проглотил ее. Затем он поднял голову и кивнул в сторону
воинов, которые молча стояли в ожидании, опустив еще не остывшие мечи.
Лица их были печальны.
- Принесите ему немного воды, но не вина. И дайте ему глотнуть
немного воздуха.
Они отступили назад, и когда глава Священного Союза, поддерживающий
Абарсиса, опустил его на землю, раненый застонал, закашлялся, тело его
содрогнулось, а рука судорожно схватилась за копье.
- Отдохни немного, Пасынок. Твое желание исполнилось. Ты будешь той
самой жертвой, которую я приношу богу. - Он прикрыл плащом наготу юноши,
снимая его руку со сломанного копья, и сжал ее в своей ладони.
Серо-голубые глаза Абарсиса открылись, осветив бледное от боли лицо.
- Я не боюсь, потому что за мной стоишь ты и бог.
Темпус подсунул руку под голову Абарсиса, приподнял его и уложил у
себя на коленях.
- Помолчи.
- Скоро, скоро, - произнесли бледнеющие губы. - Я старался делать
так, чтобы тебе было хорошо. Скажи мне... что ты доволен. О, Риддлер, как
я люблю тебя, Я иду к моему богу, восхваляя тебя. Когда я встречу отца, я
скажу ему, что... я... сражался рядом с тобой.
- Возьми с собой еще и это, Пасынок, - прошептал Темпус, наклонился и
легко поцеловал его в губы. И душа Абарсиса отлетела с его последним
вздохом, как только их губы соприкоснулись.
Теперь Гансу без труда удалось получить заколки, как и обещал ему
Пасынок, Темпус сломил сопротивление ястребиных масок. Кроме того,
приглашение молодого наемника прийти и убедиться в их победе над Джабалом
застряло в его голове очень крепко, и для того, чтобы избавиться от этих
мыслей, он все-таки пришел взглянуть.
Он понимал, что приходить и смотреть - глупо, даже знать об этом -
глупо, но ему, тем не менее, хотелось сказать молодому человеку: "Да, я
видел. Это было прекрасно". Он был очень осторожен и предусмотрителен.
Если бы его остановили, то весь Священный Союз Пасынка был бы свидетелем
того, что он был у Джабала, а совсем не во дворце, в Зале Правосудия.
Он понимал, что эти оправдания весьма ненадежны, но его мучило
желание пойти, а разбираться в причинах он не хотел, жизнь наемника вряд
ли привлекала его - если только он осознает для себя всю, ее прелесть, он
пропал. Но в том случае, если он пойдет, то, возможно, увидит нечто такое,
что не покажется ему уж столь привлекательным и опьяняющим и начисто
унесет из его головы все эти слова о дружбе и чести. Поэтому он пошел и
спрятался на крыше сторожевой башни. Таким образом, он видел все, что
произошло и пришел от этого в смятение.
Когда все кончилось и он смог без риска для жизни спуститься со
своего насеста, он последовал за парой серых лошадей, на одной из которых
ехал Темпус, а на другой мертвый всадник. Для этого ему пришлось украсть
первую попавшуюся лошадь.
Солнце уже взошло, когда Темпус достиг вершины хребта и позвал:
- Кто бы ты ни был, подъезжай сюда, - и принялся собирать ветки для
погребального костра.
Ганс подъехал к краю выступа, куда Темпус сносил ветки и сказал:
- Ну как, носящий проклятие, теперь ты и твой бог насытились? Пасынок
все рассказал мне.
Человек выпрямился, глаза его запылали. Он положил руку на поясницу.
- Чего ты хочешь, Шедоуспан? Порядочный человек не бросает
оскорбления мертвому. Если ты находишься здесь ради него, тогда добро
пожаловать. Если же ты здесь ради меня, то, уверяю тебя, ты неудачно
выбрал время.
- Я нахожусь здесь ради него, друг. Неужели ты думаешь, что я пришел
сюда, чтобы утешать тебя в горе? Ведь это любовь к тебе привела его к
смерти. Он просил меня, - продолжал Ганс, не спускаясь с лошади, - сделать
это. Он собирался отдать их тебе. - С этими словами Ганс достал завернутые
в шкуру украденные им заколки.
- Подожди с этими булавками и со своими чувствами. Сейчас они
неуместны. Не суди о том, чего ты не знаешь. Что касается заколок, то
Абарсис заблуждался относительно того, что они мне так уж необходимы. Если
ты выполнил его первое поручение, то отдай их Культяпке. Скажи ему, что
они переданы ему в качестве благословения. Итак, с этим покончено.
Наверняка кто-нибудь из Священного Союза отыщет тебя и попытается
подкупить. Не тревожься по этому поводу. А теперь, если ты чтишь память
Абарсиса, спускайся с лошади. - За холодным выражением лица Темпуса, на
котором нельзя было прочесть ничего определенного, скрывалась внутренняя
борьба. - В противном случае, друг, уезжай, пожалуйста, немедленно, пока
мы еще друзья. Сегодня я не расположен общаться с живыми.
После этого Ганс соскользнул с лошади и осторожно приблизился к
трупу, театрально шепча:
- Не называй меня заложником. О, Судья. Если так поступают все твои
друзья, то я скоро освобожусь от груза чести, возложенного на меня
Абарсисом. - С этими словами он откинул саван. - Его глаза открыты, -
сказал Шедоуспан и протянул руку, чтобы закрыть их.
- Не делай этого. Пусть он видит, куда идет.
Некоторое время они свирепо смотрели друг на друга, стоя над трупом,
а в это время краснохвостый ястреб кружил над ними, бросая тень на бледное
мертвое лицо.
Затем Ганс опустился на колени, достал из-за пояса монету, осторожно
просунул ее между слегка полуоткрытых губ Пасынка, что-то тихо бормоча при
этом. Потом он поднялся и зашагал в сторону украденной лошади, неуклюже
вскарабкался на нее, развернулся и ускакал прочь, ни разу не обернувшись.
Когда погребальный костер был готов, и тело Абарсиса целиком был
уложено на нем вплоть до последнего блестящего волоска, а первая искра
выбита и пламя начало медленно разгораться, Темпус сжал кулаки. От едкого
дыма на глазах выступили слезы. Сквозь эти слезы он увидел отца юноши,
самозабвенно сражающегося, стоя в колеснице. У его ног лежал мертвый
возница. Как раз в этот момент Темпус остановил руку врага с занесенным
топором, спасая его от удара. Он увидел колдунью, на которой Король
женился в черных холмах, чтобы заключить союз с противником, которого
невозможно было достичь другим способом, не прибегая при этом к силе, он
увидел и последствия этого брака, когда утроба этой дикой женщины была
вырвана из нее. И каждый верноподданный генерал приложил руку к этому
убийству, так как она стремилась расправиться с их главнокомандующим. Он
увидел умного мальчика с чудесными волосами, бегущего к колеснице Темпуса,
чтобы прокатиться верхом, крепко обнимающего его за шею и со смехом
целующего - мальчики, выросшие на севере, не стеснялись поступать таким
образом; все это происходило до того, как Великий Король распустил свою
армию и отправил воинов по домам жить в мире, а Темпус отправился на юг, в
Рэнке, Империю, которая только-только родилась и едва стояла, покачиваясь,
на своих неестественно огромных ногах. И Темпус увидел себя на поле боя с
монархом, его прежним повелителем - хозяева меняются. Его не было там,
когда они захватили Великого Короля, вытащив его из колесницы, и начали
творить над ним Бесконечную Смерть, продемонстрировав непревзойденность
рэнканских варваров в этих делах. Те, кто был там тогда, говорили, что
Король держался вполне мужественно, до тех пор, пока у него на глазах не
кастрировали его сына, которого потом отдали работорговцу, сразу же надев
на него ошейник. Когда Темпус услышал об этом, он отправился на поиски
мальчика по разоренным северным городам, где рэнканцы возвели подлость в
норму поведения и куда они принесли легенды, разящие тех, кто оказывал
сопротивление, сильнее, чем металлические копья. Он нашел Абарсиса в
отвратительной конуре, где его держал работорговец. Мальчик пришел в ужас
от того, что этот воин пытается что-то сделать для него. На обращенном к
Темпусу лице ребенка не промелькнуло даже слабого проблеска радости,
энергичного жеста, выражающего благодарность своему спасителю - маленький
тщедушный герой с трудом волочил ноги по грязной соломе навстречу Темпусу;
глаза раба без страха смотрели на Темпуса, стремясь оценить, чего можно
ожидать от этого человека, бывшего когда-то среди наиболее преданных его
отцу людей, а теперь ставшего просто еще одним врагом рэнканцев. Темпус
вспомнил, как взял ребенка на руки, потрясенный тем, как мало он весит,
как торчат его кости. В этот самый момент Абарсис наконец-то поверил, что
он спасен. Он вспомнил слезы мальчика - Абарсис заставил Темпуса держать
их в секрете. Вспомнил все остальное, но чем меньше думать об этом, тем
лучше. Он нашел ему приемных родителей в скалистой западной части страны,
живших рядом с храмами на берегу моря, где родился сам Темпус и где боги
все еще творили от случая к случаю чудеса. Он надеялся, что боги вылечат
его, чего не сможет сделать любовь.
Он раскачивался в такт своим воспоминаниям, горьким, как отрава,
наблюдая, как угасает пламя. Теперь, ради души Пасынка по имени Абарсис и
над его телом Темпус смирился перед лицом Вашанки и вновь стал слугой
Пасынок по имени Абарсис сделал жест изящной с длинными пальцами рукой,
который означал, что они могут покинуть свое место у стойки.
5
Керд, вивисектор, который продемонстрировал свое искусство на
Темпусе, был найден мертвым на пути из своей глинобитной мастерской с
выпущенными кишками, которые тянулись позади трупа футов на тридцать: его
проволокли по земле с распоротым животом; так вспороть человека, чтобы
весь его кишечник вывалился наружу, мог только мастер своего дела -
преступником мог быть только наемник. Но в Санктуарии было так много
наемников, а у вивисектора - так мало друзей, что заниматься этим делом не
было смысла.
Однако более серьезно обстояли дела с головой цербера Рэзкьюли.
Зэлбар (который знал, почему и от чьих рук умерли эти двое и который
боялся за свою собственную жизнь) пришел к Кадакитису, неся под мышкой
голову своего друга с широко раскрытыми глазами, и рассказал Принцу о том,
как на рассвете Темпус въехал верхом в ворота и, направившись к Зэлбару,
сидящему в сторожевой башне и проверяющему входящих, позвал его:
- Зэлбар, у меня есть послание для тебя.
- А! - Зэлбар махнул рукой.
- Лови. - Темпус засмеялся и что-то бросил ему: в это время его серая
лошадь встала на дыбы, издала резкое ржание, похожее на демонический крик
и умчалась, стуча копытами, еще до того, как руки Зэлбара сказали ему, что
это голова человеческая, а глаза Зэлбара показали ему, чья это голова -
Рэзкьюли - и начали наполняться слезами.
Кадакитис слушал его историю, глядя, не отрываясь, в окно позади
Зэлбара. Когда капитан закончил. Принц сказал:
- Я не понимаю, на что ты рассчитывал, пытаясь так грубо расправиться
с ним?
- Но он сказал, что у него для меня есть послание, - произнес Зэлбар
умоляюще, переходя на свой обычный тон, хмурясь и распрямляясь.
- Тогда серьезно обдумай и прими к сведению все, что я скажу тебе. Я
не могу позволить вам продолжать вражду. Если это ничего более, как
простая вражда, я не хочу ничего слышать о ней. Пасынок, которого зовут
Абарсис, рассказал мне кое-что, что позволяет мне сделать такое
предположение. Я требую все прекратить!
- Пасынок! - Высокий и тонкий Зэлбар зарычал, как человек в бою,
призывающий карающего бога. - Экс-член Священного Союза, ищущий славы и
благородной смерти, признающий только свои собственные законы! Ты сказал,
Пасынок? Карающий жрец? Принц, мой господин, в эти дни ты связался со
страшной компанией. Неужели все боги Санктуария и их почитатели заодно с
этой шайкой наемников? Я давно уже хотел обсудить с тобой, что нам
необходимо-сделать, чтобы обуздать их...
- Зэлбар, - твердо прервал Кадакитис. - В отношении богов я
непоколебим: я в них не верю. Что касается наемников, то оставь их в
покое. Ты затеваешь разговор, который в значительной степени может
повлиять на положение, которое ты занимаешь. С Темпусом же я поговорю сам.
Ты должен изменить свое отношение к нему. Теперь, если у тебя все?..
Это было все. Это был конец долгой карьеры Зэлбара; он почти достиг
поста главнокомандующего. Ему удалось удержать себя в руках, хотя он и не
смог произнести даже обычных слов прощания. Выйдя в город из дворца, он
отправился на квартиру, снятую для постоя, изо всех сил пытаясь убежать от
самого себя всеми известными ему способами. Осушив до дна кружку, он
отправился в гости к Миртис, блуднице из Дома Сладострастия, которая
знала, как утешить его. И она, поняв, что сердце его разбито, и увидев его
трясущиеся кулаки, не стала спрашивать, зачем он явился после такого
длительного отсутствия, а прижала его к груди и утешила, как могла, его
обиды, так как всегда помнила о том покровительстве, которое он ей
оказывал. Он делал это под влиянием любовного зелья, которое она покупала
и давно давала ему. Таким образом она завладевала им, по крайней мере, на
одну ночь, стараясь удовлетворить все его желания.
6
После того, как Темпус покинул казармы, он решил вернуться к своему
прежнему образу жизни. Он поселился в гостинице к северу от дворца,
принадлежащей гильдии, где ему был оказан радушный прием. На нем опять
были одежды из леопардовой шкуры, украшенные бронзой и железом.
Он никак не мог понять, почему так долго не появлялся здесь, ведь без
друзей прежних лет товарищество не могло бы стать столь любимым.
Он подошел к стойке и заказал подогретого вина, в которое был
накрошен сыр и зерно, и, взяв напиток, отправился в угол в расчете на то,
что к нему будут подсаживаться люди.
Вопрос с евнухом был все еще не решен - поиски подходящей замены
оказались не столь уж легкими, в гильдии наемников было не так много
евнухов. Гостиная клуба была отделана красным, как умирающий день, и
темным, как дальние горы. После прихода сюда он почувствовал себя лучше.
Поэтому, когда Абарсис, Главный Жрец Верхнего Рэнке, оставил своих друзей
и приблизился к компании Темпуса, состоящей из десяти-наемников, тот
отпустил их, сказав, что хотел бы видеть их в намеченное время.
- Мир тебе, Пасынок, - обратился он к человеку, одетому в железо. -
Пожалуйста, присаживайся.
- Мир тебе, Риддлер, и неувядаемой славы. - В руке он держал чашу,
прихлебывая из нее чистую воду; при этом его темные глаза смотрели, не
отрываясь, в лицо Темпуса.
- Это что, Санктуарий заставил тебя пить? - он указал на напиток.
- Сухая душа - самая мудрая душа. Но, это не относится к заднице
Императора, хоть вода и бывает там крайне редко. Между прочим, все это я
говорил уже давным-давно - не стоит возвращаться к старому.
Мягкая щека Пасынка дернулась.
- Но я должен это сделать, - пробормотал он. - Ты человек, которому я
стремился подражать. Всю свою жизнь я прислушивался к твоим словам,
собирал сведения о тебе и изучал все то, что ты оставил нам в легендах и
камнях там, на севере. Послушай: "Война - отец всего и король всего, она
творит богов и людей, оковы и свободу". Или: "Война принадлежит всем нам,
борьба - справедливость, все в мире возникает и уходит из жизни через
борьбу". Ты видишь, я знаю твое произведение и даже те, другие имена,
которыми ты пользовался. Не заставляй меня произносить их. Я хотел бы быть
с тобой рядом, О, Неусыпный. Это будет вершина всего того, чего я хотел бы
достичь в жизни. - Он с открытой мольбой посмотрел на Темпуса, затем отвел
взгляд и быстро произнес. - Я нужен тебе. Кто подойдет тебе больше, чем я?
Кто здесь еще носит клеймо и следы кастрации? А время, когда я выступал
гладиатором на арене, как сам Джабал? Кто еще может заинтриговать его?
Мало найдется таких, кто мог бы соблазнить его, и, если бы я...
- Нет.
Абарсис порылся у себя на поясе и кинул на стол золотой амулет.
- Бог не оставил тебя - это застряло в подкове твоего жеребца. А
моего учителя, помнишь ли ты его?..
- Я знаю этого человека, - мрачно сказал Темпус.
- Он считал, что Санктуарий - это конечный пункт существования; что
все, кто пришел сюда, прокляты и окончательно погибли; что Санктуарий -
это Дьявол.
- Тогда, как же может быть, Пасынок, - сказал Темпус почти ласково, -
что люди проходят здесь через материальную смерть. Насколько я знаю, я
единственная душа в Санктуарии, которая обречена на вечные страдания.
Возможно, что исключение составляет моя сестра, но у нее вообще нет души.
Учись совсем не обращать внимание на то, что говорят люди, жрец. Человек и
без того делает достаточно серьезные ошибки, поэтому не прибавляй к ним
ошибки других людей.
- И все-таки, позволь мне стать твоим избранником! Сейчас нет времени
искать другого евнуха, - он сказал это ровно, без горечи, как логично
рассуждающий человек. - Кроме того, я могу привести тебе несколько воинов,
которых ты, возможно, и не знаешь, но которые не осмелятся сами подойти к
тебе. Мой Священный Союз стремится помочь тебе. Ты одариваешь своей
благосклонностью провинциалов и иностранцев, не очень-то пока проявивших
свою честь. Окажи ее мне, как мне тебя еще умолять!.. Принц, у которого
сейчас одно желание - стать Королем, не будет использовать меня, а
передаст Джабалу как необученного мальчишку. Я немного староват для этого,
но, кажется, в Санктуарии такие тонкости не имеют значения. Я уже
поработал здесь для тебя. Дай мне возможность осуществить то, о чем я
прошу.
Темпус помешал свой остывающий напиток пальцем и нахмурился.
- Этот Принц... - сказал он, меняя тему, и голос его заклокотал, -
...никогда не будет великим королем, таким, как твой отец. Не можешь ли ты
объяснить, почему бог так заинтересован в этом.
- Бог скажет тебе об этом, когда ты принесешь в жертву Треса. Или
кого-нибудь другого. Тогда он смягчится. Ты знаешь ритуал. Если в качестве
жертвы ты выберешь человека, я с радостью стану добровольцем... Ну как?
Теперь ты понимаешь меня? Я не хочу пугать тебя...
- Перестань думать об этом.
- Тогда... хоть я и рискую расстроить тебя, я все-таки скажу это
тебе. Я люблю тебя. Одной ночи с тобой было бы достаточно, доставить тебе
удовольствие - моя давняя мечта. Позволь мне сделать для тебя то, что
никто не сделал бы лучше и чего ни один человек вообще не может сделать
для тебя!
- Я уступаю тебе эту привилегию, раз ты так к этому относишься, но
ведь никто не знает, что могут сделать нанятые Джабалом маски с евнухом,
которого мы пошлем туда.
- С твоего благословения и с благословения богов, я ничего не боюсь.
И ты будешь рядом, штурмуя крепость Черного Джабала. Когда ты будешь
арестовывать работорговца за шпионаж, кое-кто сможет помочь женщине
бежать. Я понимаю, о чем ты думаешь, но я все организовал так, чтобы к ней
вернулось ее оружие.
- Я просто не знаю, что и сказать, - проклокотал Темпус.
- Скажи, что у тебя появилось доброе отношение ко мне, что теперь я
значу для тебя больше, чем раньше.
Покачав головой, Темпус взял амулет, который Абарсис дал ему.
- Тогда приходи, Пасынок, и мы подумаем, что из твоих славных планов
может быть осуществлено.
7
Позже говорили, что разграбление имения работорговца не обошлось без
участия Бога-Громовержца. Огонь медленно полз вдоль оборонительных стен со
сторожевыми башнями, а затем, свернувшись в шарики, проник во внутренний
двор, превратив дубовые стены в пепел. Земля выгибалась и дробилась,
огромные трещины появились во внутренних покоях, там, где работорговец
развлекался с евнухом с блестящими волосами, которого Кадакитис прислал
для обучения. Для мальчика, получившего тонкое воспитание, существование в
качестве раба означало его полное растление; арена развила в нем силу,
время вырастило его; работорговцу жаль было выжимать из юноши удовольствия
в оставшиеся ему два-три года. Сказать по правде, рабы таких кровей очень
редко попадали к нему, его кастрация - это грех перед будущими
поколениями; заполучи Джабал его раньше, до того, как он был кастрирован
(в девять или десять лет), он постарался бы дать ему воспитание и сделал
бы из него племенного производителя. Его загорелая темно-желтая кожа,
напоминавшая цвет северных гор, переносила мыслями туда, где война
бушевала с такой свирепостью, что ни один человек не мог бы вспомнить,
из-за чего она разгорелась, и почему он воюет именно на этой стороне, а не
на другой.
В конце концов, он оставил евнуха, приковав его цепью за шею к ножке
кровати, и пошел посмотреть, что могут означать эти доносящиеся снаружи
вопли и крики, голубые всполохи и дрожащий пол.
Постояв на пороге своего дома, он ничего не понял, быстро вернулся
обратно и, проходя мимо кровати, стащил с себя одежду, стремительно
бросаясь в сражение с дьявольской мощью своего врага. Казалось, что это
сражение длилось целую вечность.
Нефтяные огненные шарики внезапно появились на стенах внутреннего
двора; огненные стрелы вылетали из тугих луков; отвратительно сверкали
копья и пики, они летели с легким смертоносным шорохом, которого Джабал
никак не ожидал услышать здесь.
Было невероятно тихо - криков не было слышно ни со стороны его
голубых дьяволов, ни со стороны врагов, лишь потрескивал огонь и ржали и
стонали, как люди, лошади.
Джабалу вспомнилось то чувство слабости в желудке, когда Зэлбар
сообщил ему, что крики страдания, доносящиеся из мастерской вивисектора,
принадлежат церберу Темпусу, его охватило предчувствие беды, когда группа
его людей, осаждаемая вооруженными мечами воинами, была оттеснена во двор
человеком, шутя убивающим охранников.
Размышлять было поздно. Времени хватило только на то, чтобы броситься
в центр сражения (если он только был - атаковали со всех сторон, из
темноты), слышались громкие приказы, командиры (двое) воодушевляли людей и
давали распоряжения о замене погибших (трое). Вдруг он услышал возгласы и
громкие крики и понял, что кто-то выпустил рабов из загонов - тех, кому
нечего было терять; они хватались за первое попавшееся оружие, но находили
только смерть в своем стремлении отомстить. Джабал, увидев широко
раскрытые побелевшие глаза и кровожадные рты и нового евнуха из дворца
Кадакитиса, вытанцовывающего впереди этой банды, бросился бежать. Ключ от
ошейника евнуха был в его одежде - он вспомнил, что оставил ее там на
кровати, куда тот вполне мог дотянуться.
Он бежал, подгоняемый волнами охватившего его ужаса, в пустоте, куда
с трудом проникали другие звуки, в этой пустоте дыхание отдавалось
громоподобно и раздражающе резко, а сердце громко стучало в ушах. Он
бежал, оборачиваясь назад, через плечо, и ему показалось, как какой-то
призрак, одетый в леопардовую шкуру, с тугим луком в руке соскользнул со
стены сторожевой башни. Он бежал до тех пор, пока не достиг конюшни и не
споткнулся о мертвого голубого дьявола, и тут он услышал все, что до этого
было безгласно - какофония скрежета мечей, грохота доспехов, глухого стука
падающих тел и топота ног бегущих людей; шепот стрел, пролетающих через
темную ночь и несущих смерть; звон копий, ударяющихся о шлемы или щиты и
внезапно вспыхивающих огненным светом.
О_г_о_н_ь_? Позади Джабала пламя лизало окна конюшни, и лошади ржали,
обезумев, в предчувствии смерти.
Жар был опаляющим. Он вытащил меч и повернулся, приняв решение
встретить врага лицом, как он привык это делать. К нему приближались
шумные ряды воинов и он должен был убивать, чтобы жить, и жить, чтобы
потом опять убивать с еще большим удовольствием.
Это было для него, как песня, он должен сделать это немедленно,
насладиться радостью борьбы. Когда толпа освобожденных рабов приблизилась
с криками, он узнал евнуха Принца и потянулся, чтобы вырвать копье из руки
мертвого дьявола.
Он схватил его левой рукой как раз в тот момент, когда человек в
леопардовой шкуре и в латах с десятком наемников появился меж ним и
рабами, пытаясь отрезать ему путь к последнему убежищу - лестнице, ведущей
на западную стену.
Казалось, что пламя позади него разгорелось еще жарче, и он с
радостью подумал, что правильно сделал, когда решил не задерживаться,
чтобы надеть латы. Он метнул копье, и оно попало прямо в живот евнуха.
Человек в леопардовой шкуре один бросился вперед, трижды показав
мечом налево.
Неужели это Темпус, скрывающийся под боевыми доспехами? Джабал поднял
свой меч над головой в знак приветствия и двинулся туда, куда показывал
ему противник. Командир в леопардовой шкуре сказал что-то через плечо
стоящим за ним воинам, и трое из них собрались вокруг поверженного евнуха.
Затем один из лучников приблизился к командиру и дотронулся до его
леопардовой шкуры, после чего направил стрелу на Джабала, а командир
вложил в ножны меч и присоединился к маленькой группке, собравшейся вокруг
евнуха.
Где-то переломилось копье. Джабал услышал треск ломаемого дерева и
увидел, что это его копье. Затем быстро просвистели одна за другой стрелы
и впились в оба его колена. После этого он уже ничего не ощущал, кроме
сокрушительной боли.
8
Темпус встал на колени перед Абарсисом, истекающим кровью, вместе с
которой прямо на землю вытекала и его жизнь. "Свет мне", - резко сказал
Темпус. Стащив шлем, он склонился над Абарсисом, и его щека коснулась
гладкого живота, в котором зияла рана. Весь бронзовый наконечник копья
вместе с крючками вошел в него. Над ребром торчал обломок копья,
подергиваясь в такт дыханию. Принесли факел, при лучшем освещении Темпус
увидел, что удалять наконечник копья бессмысленно. Другой конец его
выступал из спины, последние капли жизни покидали юношу вместе с кровью.
Следуя старинному обычаю, Темпус дотронулся губами до раны и высосав
немного крови, проглотил ее. Затем он поднял голову и кивнул в сторону
воинов, которые молча стояли в ожидании, опустив еще не остывшие мечи.
Лица их были печальны.
- Принесите ему немного воды, но не вина. И дайте ему глотнуть
немного воздуха.
Они отступили назад, и когда глава Священного Союза, поддерживающий
Абарсиса, опустил его на землю, раненый застонал, закашлялся, тело его
содрогнулось, а рука судорожно схватилась за копье.
- Отдохни немного, Пасынок. Твое желание исполнилось. Ты будешь той
самой жертвой, которую я приношу богу. - Он прикрыл плащом наготу юноши,
снимая его руку со сломанного копья, и сжал ее в своей ладони.
Серо-голубые глаза Абарсиса открылись, осветив бледное от боли лицо.
- Я не боюсь, потому что за мной стоишь ты и бог.
Темпус подсунул руку под голову Абарсиса, приподнял его и уложил у
себя на коленях.
- Помолчи.
- Скоро, скоро, - произнесли бледнеющие губы. - Я старался делать
так, чтобы тебе было хорошо. Скажи мне... что ты доволен. О, Риддлер, как
я люблю тебя, Я иду к моему богу, восхваляя тебя. Когда я встречу отца, я
скажу ему, что... я... сражался рядом с тобой.
- Возьми с собой еще и это, Пасынок, - прошептал Темпус, наклонился и
легко поцеловал его в губы. И душа Абарсиса отлетела с его последним
вздохом, как только их губы соприкоснулись.
Теперь Гансу без труда удалось получить заколки, как и обещал ему
Пасынок, Темпус сломил сопротивление ястребиных масок. Кроме того,
приглашение молодого наемника прийти и убедиться в их победе над Джабалом
застряло в его голове очень крепко, и для того, чтобы избавиться от этих
мыслей, он все-таки пришел взглянуть.
Он понимал, что приходить и смотреть - глупо, даже знать об этом -
глупо, но ему, тем не менее, хотелось сказать молодому человеку: "Да, я
видел. Это было прекрасно". Он был очень осторожен и предусмотрителен.
Если бы его остановили, то весь Священный Союз Пасынка был бы свидетелем
того, что он был у Джабала, а совсем не во дворце, в Зале Правосудия.
Он понимал, что эти оправдания весьма ненадежны, но его мучило
желание пойти, а разбираться в причинах он не хотел, жизнь наемника вряд
ли привлекала его - если только он осознает для себя всю, ее прелесть, он
пропал. Но в том случае, если он пойдет, то, возможно, увидит нечто такое,
что не покажется ему уж столь привлекательным и опьяняющим и начисто
унесет из его головы все эти слова о дружбе и чести. Поэтому он пошел и
спрятался на крыше сторожевой башни. Таким образом, он видел все, что
произошло и пришел от этого в смятение.
Когда все кончилось и он смог без риска для жизни спуститься со
своего насеста, он последовал за парой серых лошадей, на одной из которых
ехал Темпус, а на другой мертвый всадник. Для этого ему пришлось украсть
первую попавшуюся лошадь.
Солнце уже взошло, когда Темпус достиг вершины хребта и позвал:
- Кто бы ты ни был, подъезжай сюда, - и принялся собирать ветки для
погребального костра.
Ганс подъехал к краю выступа, куда Темпус сносил ветки и сказал:
- Ну как, носящий проклятие, теперь ты и твой бог насытились? Пасынок
все рассказал мне.
Человек выпрямился, глаза его запылали. Он положил руку на поясницу.
- Чего ты хочешь, Шедоуспан? Порядочный человек не бросает
оскорбления мертвому. Если ты находишься здесь ради него, тогда добро
пожаловать. Если же ты здесь ради меня, то, уверяю тебя, ты неудачно
выбрал время.
- Я нахожусь здесь ради него, друг. Неужели ты думаешь, что я пришел
сюда, чтобы утешать тебя в горе? Ведь это любовь к тебе привела его к
смерти. Он просил меня, - продолжал Ганс, не спускаясь с лошади, - сделать
это. Он собирался отдать их тебе. - С этими словами Ганс достал завернутые
в шкуру украденные им заколки.
- Подожди с этими булавками и со своими чувствами. Сейчас они
неуместны. Не суди о том, чего ты не знаешь. Что касается заколок, то
Абарсис заблуждался относительно того, что они мне так уж необходимы. Если
ты выполнил его первое поручение, то отдай их Культяпке. Скажи ему, что
они переданы ему в качестве благословения. Итак, с этим покончено.
Наверняка кто-нибудь из Священного Союза отыщет тебя и попытается
подкупить. Не тревожься по этому поводу. А теперь, если ты чтишь память
Абарсиса, спускайся с лошади. - За холодным выражением лица Темпуса, на
котором нельзя было прочесть ничего определенного, скрывалась внутренняя
борьба. - В противном случае, друг, уезжай, пожалуйста, немедленно, пока
мы еще друзья. Сегодня я не расположен общаться с живыми.
После этого Ганс соскользнул с лошади и осторожно приблизился к
трупу, театрально шепча:
- Не называй меня заложником. О, Судья. Если так поступают все твои
друзья, то я скоро освобожусь от груза чести, возложенного на меня
Абарсисом. - С этими словами он откинул саван. - Его глаза открыты, -
сказал Шедоуспан и протянул руку, чтобы закрыть их.
- Не делай этого. Пусть он видит, куда идет.
Некоторое время они свирепо смотрели друг на друга, стоя над трупом,
а в это время краснохвостый ястреб кружил над ними, бросая тень на бледное
мертвое лицо.
Затем Ганс опустился на колени, достал из-за пояса монету, осторожно
просунул ее между слегка полуоткрытых губ Пасынка, что-то тихо бормоча при
этом. Потом он поднялся и зашагал в сторону украденной лошади, неуклюже
вскарабкался на нее, развернулся и ускакал прочь, ни разу не обернувшись.
Когда погребальный костер был готов, и тело Абарсиса целиком был
уложено на нем вплоть до последнего блестящего волоска, а первая искра
выбита и пламя начало медленно разгораться, Темпус сжал кулаки. От едкого
дыма на глазах выступили слезы. Сквозь эти слезы он увидел отца юноши,
самозабвенно сражающегося, стоя в колеснице. У его ног лежал мертвый
возница. Как раз в этот момент Темпус остановил руку врага с занесенным
топором, спасая его от удара. Он увидел колдунью, на которой Король
женился в черных холмах, чтобы заключить союз с противником, которого
невозможно было достичь другим способом, не прибегая при этом к силе, он
увидел и последствия этого брака, когда утроба этой дикой женщины была
вырвана из нее. И каждый верноподданный генерал приложил руку к этому
убийству, так как она стремилась расправиться с их главнокомандующим. Он
увидел умного мальчика с чудесными волосами, бегущего к колеснице Темпуса,
чтобы прокатиться верхом, крепко обнимающего его за шею и со смехом
целующего - мальчики, выросшие на севере, не стеснялись поступать таким
образом; все это происходило до того, как Великий Король распустил свою
армию и отправил воинов по домам жить в мире, а Темпус отправился на юг, в
Рэнке, Империю, которая только-только родилась и едва стояла, покачиваясь,
на своих неестественно огромных ногах. И Темпус увидел себя на поле боя с
монархом, его прежним повелителем - хозяева меняются. Его не было там,
когда они захватили Великого Короля, вытащив его из колесницы, и начали
творить над ним Бесконечную Смерть, продемонстрировав непревзойденность
рэнканских варваров в этих делах. Те, кто был там тогда, говорили, что
Король держался вполне мужественно, до тех пор, пока у него на глазах не
кастрировали его сына, которого потом отдали работорговцу, сразу же надев
на него ошейник. Когда Темпус услышал об этом, он отправился на поиски
мальчика по разоренным северным городам, где рэнканцы возвели подлость в
норму поведения и куда они принесли легенды, разящие тех, кто оказывал
сопротивление, сильнее, чем металлические копья. Он нашел Абарсиса в
отвратительной конуре, где его держал работорговец. Мальчик пришел в ужас
от того, что этот воин пытается что-то сделать для него. На обращенном к
Темпусу лице ребенка не промелькнуло даже слабого проблеска радости,
энергичного жеста, выражающего благодарность своему спасителю - маленький
тщедушный герой с трудом волочил ноги по грязной соломе навстречу Темпусу;
глаза раба без страха смотрели на Темпуса, стремясь оценить, чего можно
ожидать от этого человека, бывшего когда-то среди наиболее преданных его
отцу людей, а теперь ставшего просто еще одним врагом рэнканцев. Темпус
вспомнил, как взял ребенка на руки, потрясенный тем, как мало он весит,
как торчат его кости. В этот самый момент Абарсис наконец-то поверил, что
он спасен. Он вспомнил слезы мальчика - Абарсис заставил Темпуса держать
их в секрете. Вспомнил все остальное, но чем меньше думать об этом, тем
лучше. Он нашел ему приемных родителей в скалистой западной части страны,
живших рядом с храмами на берегу моря, где родился сам Темпус и где боги
все еще творили от случая к случаю чудеса. Он надеялся, что боги вылечат
его, чего не сможет сделать любовь.
Он раскачивался в такт своим воспоминаниям, горьким, как отрава,
наблюдая, как угасает пламя. Теперь, ради души Пасынка по имени Абарсис и
над его телом Темпус смирился перед лицом Вашанки и вновь стал слугой