– Что-то я стал чересчур аналитичен, Джен, – признался Тревайз. – Аналитичен и холоден. Мне нравится думать, что я не трус, не впадаю в панику под давлением чрезвычайных обстоятельств, но такое ощущение, будто я льщу себе. Даже не знаю, что это за напасть. Попрыгать, что ли, на месте, пропотеть как следует? Да, мы ожидали чего-то в таком роде, но это ничего не меняет: мы беспомощны, нас запросто могут отправить на тот свет.
   – Я так не думаю, Голан, – возразил Пелорат. – Если Гея сумела захватить наш корабль, разве не могла она убить нас на расстоянии? А раз мы еще живы…
   – Но мы все-таки… Нас все-таки коснулись! Мы слишком спокойны, говорю тебе! Я думаю, нас транквилизировали.
   – Зачем?
   – Затем, чтобы сохранить наше сознание в хорошей форме, вероятно. Не исключено, что нас хотят допросить. А потом убьют.
   – Если они настолько разумны, чтобы хотеть допросить нас, может быть, им достанет разума не убивать нас без веской на то причины?
   Тревайз откинулся на спинку кресла и забросил ноги на стол, туда, где обычно покоились его руки при работе с компьютером.
   – Знаешь, вескую причину они могут и придумать – это недолго. И все же если они и коснулись нашего сознания, то весьма незначительно. Будь это Мул, к примеру, он бы добился того, чтобы мы с тобой просто сгорали от желания поскорее попасть туда, мы испытывали бы восторг, эйфорию.
   – Чувствуешь что-либо в таком духе? – спросил он, кивнув в сторону станции.
   – Нет, ничего такого.
   – Видишь, я пока еще в состоянии рассуждать логически. Очень странно… Но как я могу судить? Может быть, на самом деле я просто дрожу от страха, невменяем, безумен, и это просто иллюзия?
   Пелорат пожал плечами:
   – Вроде бы ты в порядке – на мой взгляд, по крайней мере. Правда, может быть, я так же безумен, как и ты, и у меня тоже иллюзия, но такие рассуждения нам ничего не дадут. Все человечество может пребывать во всеобщей иллюзии, в общем хаосе, Этого нельзя ни отрицать, ни доказать – остается одно: полагаться на наши собственные чувства.
   Помолчав немного, он вдруг неожиданно резко сказал:
   – Знаешь, мне кое-что пришло в голову.
   – Да?
   – Ну, понимаешь… мы говорим о Гее, как о мире Мулов или как о возродившейся Второй Академии. А тебе не приходило в голову, что не исключен третий вариант? Более логичный, кстати, чем первые два.
   – Какой третий вариант?
   Пелорат, казалось, смотрит внутрь себя. Голос его стал тихим и отрешенным.
   – Что мы имеем? Мы имеем Гею – мир, который изо всех сил на протяжении многих столетий старался остаться в изоляции. Он не делал попыток как-либо контактировать с каким-либо другим миром, даже с близлежащими планетами Сейшельского Союза. Там, если верить легендам о способности Геи уничтожать целые флотилии, существует технически развитая цивилизация, и их способность захватить наш корабль доказывает это. И все-таки они не пытались каким-то образом экспортировать свою власть. Они хотят только, чтобы им никто не докучал.
   – Так, – прищурился Тревайз.
   – Все это как-то… не по-человечески, понимаешь? На протяжении двадцати с лишним тысячелетий история деяний человечества в космосе представляет собой не что иное, как экспансию и попытки экспансии. Почти все миры, которые могут быть обитаемы, уже обитаемы. В этот процесс были вовлечены почти все миры, и почти каждый мир воевал со своими соседями раньше или позже. Если Гея столь не по-человечески ведет себя в этом отношении, может быть, это потому, что она населена не людьми.
   Тревайз пожал плечами:
   – Невозможно.
   – Почему невозможно? – заупрямился Пелорат. – Разве я не говорил с тобой о том, как загадочен тот факт, что человечество – единственная высокоразвитая раса в Галактике? А что, если это не так? Разве не может существовать другая цивилизация, пускай на одной-единственной планете, у которой отсутствует столь характерное для человечества стремление к экспансии? А вдруг (Пелората явно понесло) в Галактике на самом деле миллионы высокоразвитых цивилизаций, и только одна экспансионистская – мы сами? А другие сидят себе по домам – скрытые, потаенные…
   – Глупо! – отрезал Тревайз. – Мы бы давным-давно на них напоролись. Давно бы уже побывали в таких мирах. Они никак не могли миновать определенных стадий в разработке техники и могли делать попытки остановить нас, но никаких таких попыток не было. Да что говорить! Мы никогда не встречали даже руин нечеловеческой цивилизации, правда? Ты же у нас историк, вот ты мне и ответь. Ну, видели?
   – Нет… Но, Голан, одна такая все-таки может быть. Эта!
   – Не верю. Ты же сказал, что само ее название «Гея» на каком-то древнем диалекте означает «Земля». Откуда на ней нелюди возьмутся?
   – Название планеты могли дать люди. Кто знает почему? Сходство ее с древним миром могло быть случайным совпадением. Задумайся, Голан: нас вели к Гее; ты сам не так давно в подробностях объяснил мне, что нас туда вели. Сейчас нас физически к ней притягивают – вот лишний аргумент в пользу того, что не люди там обитают.
   – Почему? При чем тут не люди?
   – Они проявляют любопытство к нам, людям. Тревайз немного подумал и заявил:
   – Ты сбрендил, Джен. Они жили в Галактике, со всех сторон окруженные людьми целые тысячелетия напролет. И чего же это вдруг, с бухты-барахты, они именно сейчас стали такими любопытными? Ну, пускай так, но почему они выбрали именно нас? Если им интересна культура, история людей, почему не выбрать для этой цели миры Сейшелла? Зачем им надо было приволакивать нас с тобой с Терминуса?
   – Может быть, их интересует Академия.
   – Бред! – яростно воскликнул Тревайз. – Джен, тебе просто до смерти хочется, чтобы тут оказалась нелюдская цивилизация. Но именно сейчас ты возмечтал о встрече с экзотическими носителями разума как раз потому, что тем самым отвлекаешься от мыслей о том, что тебя могут схватить, пытать, убить.
   Пелорат собрался было возразить, но не сказал ничего, глубоко вздохнул и промолвил:
   – Может быть, ты и прав, Голан, но я все равно останусь при своем мнении. Думаю, скоро нас рассудят. Смотри!
   Он показал на иллюминатор. Тревайз, увлекшись разговором, прекратил наблюдение за станцией. Теперь он резко оглянулся.
   – Что это? – ошарашенно пробормотал он.
   – Не корабль ли, что стартовал к нам со станции?
   – Это нечто, – неохотно отозвался Тревайз. – Деталей пока не вижу, поэтому подождем. Увеличить изображение нет возможности.
   Прошло немного времени.
   – Похоже, что оно к нам приближается, и похоже, оно таки корабль. Пари хочешь?
   – Какое пари?
   Тревайз злорадно ухмыльнулся:
   – Условие такое: по возвращении на Терминус закатим званый ужин с гостями. Персоны так на четыре. Если на борту корабля, который летит к нам, люди – платишь ты, если же нет – я. Идет?
   – Договорились, – рассеянно кивнул Пелорат.
   – По рукам, – прошептал Тревайз и уставился в иллюминатор, стараясь как можно скорее разглядеть в приближавшемся транспортном средстве что-либо, выдававшее присутствие людей или не людей.
69
   Серо-стальные волосы Бранно были гладко зачесаны назад. Выглядела она точно так же, как во дворце Мэра, – выдержанная, хладнокровная. Никак нельзя было догадаться, что в глубокий космос она попала всего второй раз в жизни (в принципе, первый раз ей было всего-навсего три годика – родители взяли ее с собой в отпуск на Калган).
   Устало, раздраженно она сказала Коделлу:
   – Ладно, в конце концов спасибо Тубингу – он выразил свое мнение и предупредил нас. Я не в обиде на него за это.
   Коделл, прибывший на корабль, где находилась Мэр, для разговора с ней с глазу на глаз, кивнул.
   – Он просто слишком долго там работает. Вот и стал думать как истинный сейшелец.
   – Это профессиональное посольское заболевание, Лайоно. Ладно, как только все закончится, дадим ему отпуск, а потом придумаем новое назначение. Он человек способный… Надо отдать ему должное – сообщение Тревайза он передал нам без промедления.
   Коделл криво усмехнулся:
   – Кстати, мне он сказал, что сделал это вопреки своему желанию и убеждениям. «Сделал, потому что должен был» – вот его слова. Понимаете, Госпожа Мэр, он «должен был». А почему? Потому, что как только Тревайз появился внутри границ Сейшельского Союза, Тубинг получил от меня инструкции: сообщать о каждом его шаге.
   – О! – вскинула брови Бранно и повернулась в вертящемся кресле к Коделлу, похоже, для того, чтобы лучше разглядеть его лицо: – И какие же соображения заставили вас дать Тубингу такие инструкции?
   – Самые элементарные, Тревайз прибыл в Сейшелл на корабле самой последней модели производства Академии, и сейшельцы не могли не обратить внимания на такой корабль. Тревайз ни на йоту не дипломат, нахал известный – на это сейшельцы также могли обратить внимание. Он запросто мог угодить в какую-нибудь историю. Если и есть на свете что-то, что известно каждому гражданину Академии, так это то, что, попав в беду, за помощью они могут обратиться к ближайшему представителю Академии. Лично я ничего не имел против того, чтобы увидеть Тревайза попавшим в беду, – для него это было бы уроком. Глядишь, может, повзрослел бы чуток, ума-разума набрался. Но вы послали его на задание в роли громоотвода, вы хотели увидеть, откуда по нему ударит молния, так? Вот я и сделал так, чтобы этот самый ближайший представитель Академии прослеживал за ним.
   – Понятно. Ясно теперь, почему Тубинг проявил такую удивительную дисциплинированность. Видите ли, Лайоно, точно такое же распоряжение дала ему я. А раз он получил эти указания от нас обоих независимо, нечего обвинять его в том, что он так сильно опасается приближения наших кораблей. Но как же так вышло, Коделл, что вы не проконсультировались со мной, прежде чем дать ему такие инструкции?
   – Если бы я посвящал вас во все детали моей работы, у вас не осталось бы времени на работу Мэра. А как вышло, что вы не сообщили мне о том, что так проинструктировали Тубинга?
   Бранно скорчила кислую мину.
   – Если бы я посвящала вас во все, чем занимаюсь сама, Лайоно, вы бы слишком много знали. Но это так, мелочи, равно как и тревога Тубинга, как и любой фортель, который могут выкинуть сейшельцы. Меня гораздо больше интересует Тревайз.
   – Наши разведчики запеленговали Компора. Он следует за Тревайзом, и оба они крайне медленно и осторожно приближаются к Гее.
   – У меня полные отчеты этих разведчиков, Лайоно. Совершенно ясно, что и Тревайз, и Компор принимают Гею всерьез.
   – Да, Госпожа Мэр, вот ведь дела какие: все считают Гею выдумкой, суеверием, а между тем про себя думают: «а вдруг»… Даже наш Тубинг не совсем спокоен на этот счет. Не исключено, что такова хитрая политика сейшельцев. Если старательно распространять слухи о таинственном и могущественном мире, мире, приближаться к которому опасно, в конце концов люди отвернутся от такого мира, а заодно – от его ближайших соседей, таких, как Сейшельский Союз.
   – Вы думаете, Мул отвернулся от Сейшельского Союза поэтому?
   – Вероятно.
   – Но вряд ли вы думаете, что Академия не трогала Сейшелл из-за Геи, ведь у нас даже не было сведений о существовании такого мира.
   – Признаю: в наших архивах нет упоминаний о Гее, но нет и другого объяснения умеренности нашей политики в отношении Сейшелла.
   – Ну что ж, будем надеяться, что Тубинг тревожится понапрасну, и сейшельское правительство твердо убеждено, что приближаться к Гее смерти подобно.
   – Что из этого следует?
   – А то, что Сейшельский Союз не будет иметь ничего против нашего приближения к Гее. И чем меньше они будут противиться нашему продвижению, тем более они будут убеждаться в том, что это они позволили Гее погубить нас. Они посчитают, что мы получим превосходный урок – для себя и для всех будущих захватчиков.
   – А что, если их уверенность не будет лишена оснований, Мэр? Что, если Гея действительно смертельно опасна?
   Бранно улыбнулась:
   – Ну вот, и вы туда же: «а вдруг, а если»…
   – Я должен учитывать все варианты. Мэр. Это моя работа.
   – Если Гея смертельно опасна, они захватят Тревайза. Это его работа – послужить громоотводом. Есть еще и Компор. На него тоже обратят внимание, надеюсь.
   – Надеетесь? На что? И почему?
   – Потому, что тогда они отвлекутся и недооценят наши силы. Тогда легче будет все уладить.
   – А вдруг мы недооценим их?
   – Нет, – равнодушно ответила Бранно.
   – Но ведь эта… геяне могут оказаться чем-то или кем-то, о чем мы и понятия не имеем, и потому не сможем верно оценить степень их опасности. Нужно и такую вероятность учитывать.
   – Вот как? Почему у вас возникла такая мысль, Лайоно?
   – Потому что мне кажется, думаю, я верно угадал ваши мысли: вы полагаете, что в худшем случае Гея – это Вторая Академия. Вы, вероятно, убеждены в этом. Однако история Сейшелла и в имперские времена не лишена интереса. Только Сейшелл ухитрился сохранить самоуправление. Только Сейшеллу удалось платить смехотворно низкие налоги во времена так называемых «плохих» Императоров. Короче говоря, такое впечатление, что, если Гея охраняет Сейшелл, она занималась этим и во времена Империи.
   – И что?
   – Как – что? Вторая Академия ведет свое существование не дольше, чем наша, – со времен Гэри Селдона. Второй Академии во времена Империи не было, а Гея была. Следовательно, Гея – не Вторая Академия. Что-то другое – не исключено, нечто пострашнее.
   – Неизвестностью меня не напугаешь, Лайоно. Оружие может быть двух видов: физическое и психологическое, а мы готовы противостоять и тому и другому… Возвращайтесь на свой корабль и держите отряд на границе Сейшельского Союза. Этот корабль один пойдет к Гее, но оставайтесь на связи днем и ночью и будьте готовы добраться до нас одним Прыжком, если потребуется. Идите, Лайоно, меня тошнит от вашей кислой физиономии.
   – Один вопрос. Последний. Вы уверены в том, что делаете?
   – Да, – устало ответила Бранно. – Я тоже изучила историю Сейшелла и поняла, что Второй Академией Гея быть не может. Но, как я уже сказала, у меня есть подробные отчеты от разведчиков, и судя по ним…
   – Да?
   Короче: я знаю, где находится Вторая Академия. Мы позаботимся сначала о Гее, Лайоно, а после перейдем к Трентору.

Глава семнадцатая
Гея

70
   Тревайз с трудом пережил долгие часы, пока корабль, вылетевший с орбитальной станции, добирался до них.
   Будь ситуация более обычной, Тревайз послал бы сигнал вызова, попытался бы наладить связь. Если бы ответа не последовало, предпринял бы какое-то решительное действие.
   Но он был безоружен, ответа ждать было нечего, и не оставалось ничего другого – только ждать. Компьютер ни на какие его призывы не отвечал, если речь шла о действиях за пределами корабля.
   А внутри все работало нормально, все системы жизнеобеспечения – в полном порядке. И он сам, и Пелорат физически чувствовали себя, как обычно. Но от этого толку было мало. Умом Тревайз понимал, что жизнь висит на волоске, неизвестность угнетала его. У него даже аппетит пропал, и поэтому он ошарашенно поглядел на Пелората, который как ни в чем не бывало откупорил маленький контейнер с куриным филе и принялся спокойно, методично поглощать содержимое.
   – Эй, Джен! – окликнул его Тревайз. – Что за пакость ты ешь? Воняет жутко!
   Пелорат удивленно принюхался.
   – Нормально пахнет, Голан.
   Тревайз расстроенно покачал головой:
   – Не обращай на меня внимания. Просто я в отчаянии. Только… ты бы вилку взял, что ли? А то пальцы у тебя будут курицей вонять весь день.
   Пелорат обескураженно воззрился на собственные пальцы.
   – Виноват… Даже не заметил. Думал о чем-то другом.
   – Наверное, – саркастично предположил Тревайз, – пытался угадать, какого именно вида существа прибудут к нам?
   Ему было нестерпимо стыдно, что сам он не так спокоен, как Пелорат. Он ветеран флота (пусть даже в мирное время), а Пелорат – историк. И вот, пожалуйста, историк преспокойно вкушает курицу, а он…
   Прожевав очередной кусок, Пелорат пустился в рассуждения:
   – Невозможно, знаешь ли, представить, какое направление может принять эволюция в условиях, отличных от тех, что были на Земле. Вероятности не бесконечны, но их может быть много. Однако я возьму смелость предсказать, что здешние обитатели вовсе не обязательно жестоки и обойдутся с нами милосердно. Будь это не так, нас бы уже не было в живых.
   – Смотри-ка, Джен, ты еще способен рассуждать, ты так спокоен. А у меня нервишки пошаливают, несмотря на транквилизацию. Внутри меня зреет желание встать во весь рост и вступить в бой! Почему, зачем к нам летит этот корабль и почему он летит так медленно, черт бы его побрал!
   Пелорат сказал:
   – Я человек пассивный, Голан. Всю жизнь провел за чтением сообщений в ожидании новых сообщений… Ничего не делал, только ждал. И сейчас жду. Ты же человек действия, потому тебе так больно, когда действовать невозможно.
   Тревайз усмехнулся, напряжение немного спало.
   – Видать, я недооценивал твоей способности к логической оценке, Джен.
   – Да, недооценивал, – согласился Пелорат. – Даже наивный кабинетный ученый иногда кое-что смыслит в жизни.
   – А опытный политик порой не смыслит ни черта.
   – Я этого не говорил, Голан.
   – Это я говорю. Раз так, надо действовать. Что я могу? Могу наблюдать. Корабль уже достаточно близко, можно разглядеть как следует… так… знаешь, он весьма, весьма примитивен.
   – Да?
   – Ну, если он – продукт деятельности негуманоидных умов и рук, то запросто может быть примитивным.
   – Ты думаешь, это артефакт чужой цивилизации? – спросил Пелорат, и лицо его слегка порозовело.
   – Не могу сказать. Но подозреваю, что артефакты, как бы сильно они ни отличались от культуры к культуре, никогда не бывают так пластичны, как продукты генетических различий.
   – Это ты так думаешь. Нам известны лишь различные культуры, но не известны различные разумные виды, поэтому мы не можем судить, насколько сильно могут отличаться друг от друга артефакты.
   Рыбы, дельфины, пингвины, креветки, даже двуногие неземного происхождения – наверное, есть и другие – решают проблему передвижения в вязкой среде за счет обтекаемости и внешне не отличаются друг от друга настолько сильно, насколько велики их генетические различия. С артефактами может быть то же самое.
   – Но у всех перечисленных животных совершенно разные конечности. Разве можно сравнить ножки креветки с плавниками дельфина или ластами тюленя, видоизмененными крыльями пингвина? То же самое может быть и с артефактами.
   – Как бы то ни было, – сказал Тревайз, – мне уже лучше. Болтовня о любой ерундистике с тобой, Джен, отлично успокаивает нервы. Кроме того, мы очень скоро узнаем, кто к нам пожалует. Этот корабль не оборудован устройством для стыковки, следовательно, то, что на нем летит, вынуждено будет воспользоваться перекидным трапом или нас пригласят туда по такому трапу перебраться. Ну а может быть, нам предложат какое-нибудь еще экзотическое средство переправы.
   – Корабль большой?
   – Компьютер, собака, молчит, а без него нельзя воспользоваться радаром, и размеры корабля определить пока невозможно… – К «Далекой Звезде», змеясь, протянулся трап. Тревайз прищурился: – Либо там люди, либо какие-то существа применяют средство переправы, изобретенное людьми. Может быть, просто трап – единственное средство, которое можно использовать в таких условиях.
   – А нельзя трубу какую-нибудь приспособить? Или, скажем, лестницу горизонтальную?
   – Это все негибкие устройства. Слишком сложно соединиться. Нужно нечто, что соединяло бы в себе и прочность, и гибкость.
   Конец трапа тупо ударил по обшивке «Далекой Звезды», послышался скрип – другой корабль уравнивал скорость. Наконец трап стал неподвижен относительно обоих кораблей.
   Вскоре от поверхности другого корабля отделилась черная точка и стала увеличиваться в размерах – будто зрачок расширялся.
   Тревайз буркнул:
   – Так у них, значит, люк открывается… Расширяющаяся диафрагма, нескользящая плоскость.
   – Что, не люди?
   – Необязательно. Но занятно. На трапе появилась фигурка.
   – О… – разочарованно протянул Пелорат. – Человек, похоже.
   – Почему? Пока ясно лишь, что у этого существа на теле пять выростов. Голова, две руки, две ноги – а может быть, и нет, Стой-ка!
   – Что такое?
   – Оно движется гораздо быстрее, чем я ожидал. А, ясно!
   – Что?
   – Какой-то вид ускорения, Не реактивный, похоже, но оно не перехватывает поручни руками. Кто знает, может, и не человек.
   Существо передвигалось по трапу очень быстро, а казалось, ожидание тянется невыносимо долго. Наконец тот, кто добрался до них, коснулся обшивки.
   – Сейчас войдет, кто бы он ни был, – стиснув зубы, проговорил Тревайз. – Чувствую непреодолимое желание заехать ему как следует, как только появится.
   Он до боли сжал кулаки.
   – Думаю, не стоит так настраиваться, – посоветовал Пелорат. – Вдруг оно сильнее нас? Оно сумеет управлять нашими умами. Может быть, на корабле еще есть такие же. Лучше подождать, пока не узнаем больше о том, с кем мы встретились.
   – Ты рассуждаешь все логичнее, Джен, а я нет… Люк открылся и наконец передними возникла фигура…
   – Размеры почти обычные, – пробормотал Пелорат. – Скафандр сгодился бы человеку.
   – Никогда не видел скафандра такой конструкции, но ничего нечеловеческого пока не вижу. Пока судить трудно.
   Фигура в скафандре стояла перед ними, передняя конечность пришельца поднялась, чтобы снять шлем – если у него и было лицевое стекло, оно имело одностороннюю прозрачность.
   Быстрым, ловким движением конечность прикоснулась к чему-то, к чему именно, Тревайз не успел заметить, и шлем тут же отсоединился.
   Перед изумленными взорами путешественников предстало лицо молодой и красивой женщины.
71
   Итак, Пелорат проиграл пари и старался сделать все возможное, чтобы не показать, как он огорчен.
   – Вы… человек? – хрипло пробормотал он.
   Брови женщины вскинулись, губы расплылись в улыбке. Не то она не поняла слов на чужом языке, не то ее удивил вопрос.
   Рука ее быстро скользнула влево, скафандр разъехался, и она вышла из него. Некоторое время постояв на месте без содержимого, скафандр с легким вздохом, очень напоминающим человеческий, съежился и лег на пол.
   Выйдя из скафандра, женщина оказалась еще моложе и красивее. Одежда на ней была свободная и прозрачная – нижнее белье туманными тенями просвечивало сквозь легкую ткань. Платье едва доходило до колен.
   У нее была маленькая грудь, тонкая талия, полные, округлые бедра. От колена до бедра ноги были чуть полноваты, но икры стройные и лодыжки узкие. Густые темные волосы до плеч, большие карие глаза, пухлые, чуть несимметричные губы.
   Она оглядела себя со всех сторон, и стало ясно, что вопрос она поняла:
   – Разве я не выгляжу, как человек?
   Говорила она на Стандартном Галактическом языке – правда, немного с расстановкой, будто старалась правильно подобрать слова.
   Пелорат учтиво поклонился, улыбнулся и сказал:
   – Не могу отрицать. Совсем как человек. Просто восхитительный человек.
   Молодая женщина протянула руки, как бы приглашая осмотреть себя поближе.
   – Надеюсь, это так, джентльмены. Мужчины погибали за это тело.
   – Я бы предпочел жить ради него, – брякнул Пелорат, изумившись собственной галантности.
   – Вы сделали правильный выбор, – самодовольно кивнула женщина. – Стоит кому-то добиться этого тела, и все вздохи тут же становятся вздохами восторга.
   Она рассмеялась, и Пелорат рассмеялся вместе с ней. Тревайз хмуро наблюдал за таким «содержательным» обменом информацией. Наконец ему надоело.
   – Сколько вам лет? – грубо спросил он.
   Женщина, казалось, немного задумалась.
   – Двадцать три, джентльмены.
   – Зачем вы пришли? Что вам здесь нужно?
   – Я прибыла, чтобы сопроводить вас на Гею.
   Речь ее немного утратила гладкость. Гласные превратились в дифтонги. «Прибыла» она произнесла как «пре-и-была», а «Гею» как «Ги-е-йю».
   – Вы, девчонка, сопровождать нас?
   Женщина выпрямилась во весь рост и ответила гордо:
   – Я – это Гея, так же, как любой другой. Я дежурила на станции.
   – Вы? Вы были одна на корабле?
   – Да, – сказала она. – Это было все, что нужно.
   – И теперь корабль пуст? И станция?
   – Меня там больше нет, джентльмены, но она не пуста. Она там.
   – Она? Она – это кто?
   – Она – станция. Она – Гея. Я ей не нужна. Она сама держит ваш корабль.
   – А что же вы, простите, делаете на станции?
   – Дежурю.
   Пелорат потянул Тревайза за рукав, а тот стряхнул его руку. Пелорат снова ухватил его за рукав и прошептал:
   – Не кричи на нее так, Голан. Она совсем ребенок. Позволь, я все улажу.
   Тревайз сердито мотнул головой, но Пелорат спросил:
   – Молодая дама, как ваше имя?
   Женщина просияла в ответ на добрый голос Пелората.
   – Блисс, – ответила она.
   – Блисс… – повторил Пелорат. – Чудесное имя. Но наверняка не полное.
   – Конечно, нет. Имя из одного слога – это смешно. Нужно было бы все время удваивать его, и мы не смогли бы отличить одного от другого, и тогда мужчины не знали бы, за какое тело погибать. Мое полное имя – Блиссенобиарелла.
   – Ох, это же язык сломать можно…
   – Что вы? Всего семь слогов. Это совсем немного. У некоторых моих приятелей имена из пятнадцати слогов, и мы никогда не устаем комбинировать слоги в разных сочетаниях друг для друга. На «Блисс» я остановилась, когда мне стало пятнадцать. Мама называла меня Ноби – представляете?