Страница:
Он медленно двинулся направо, огибая холм. Трава была высокой и буйной, хотя и росла разбросанными пучками. Тревиз прошел среди деревьев, тоже росших группами.
Потом он зевнул. Разумеется, ничего интересного не произошло и, пожалуй, он мог бы вернуться в корабль и вздремнуть. Хотя нет, это невозможно, ведь он стоит на посту.
Возможно, ему нужно выполнять обязанности часового – маршировать: раз, два, раз, два, поворот кругом, щелкнув каблуками, и выполнять сложные движения электрической дубинкой. (Это было оружие, не использовавшееся уже два века, но абсолютно необходимое для тренировок).
Он усмехнулся при мысли об этом, затем подумал, не присоединиться ли ему к Пилорату и Блисс. Хотя зачем? Что хорошего может он сделать?
Предположим, он увидит что-то такое, чего Пилорат не заметит… Что ж, времени достаточно, чтобы попытаться после возвращения Пилората. Впрочем, если там есть что-то, что можно найти легко, Пилорат должен сделать открытие.
А может, эти двое в опасности? Глупости! Какая опасность может их подстерегать?
Если уж они окажутся в опасности, то позовут его.
Он остановился и прислушался. Тишина.
А потом непреодолимая мысль об обязанностях часового вернулась к нему, и он принялся маршировать, печатая шаг, снимая воображаемую электрическую дубинку с одного плеча, вертя ее перед собой в воздухе и перекладывая на другое. Затем, резко повернувшись, он взглянул в сторону корабля и замер, не веря своим глазам.
Он был не один.
До сих пор он не видел ни одного живого существа, кроме растений, насекомых и изредка птиц. Он ничего не видел и не слышал ничьего приближения, и все-таки сейчас животное сидело между ним и кораблем.
Удивление неожиданным происшествием на мгновение лишило его способности понимать увиденное. Прошло некоторое время, прежде чем он сообразил, что видит.
Это была всего лишь собака.
Тревиз не был любителем собак, он никогда не владел ими и не испытывал волны дружелюбия, встречая их. Не почувствовал он ее и сейчас. Ему пришло в голову, что в этом мире эти существа сопровождали мужчин. Существовало большое их количество, и Тревиз долго считал, что в каждом мире есть по крайней мере один характерный вид. Тем не менее, все разновидности имели одно общее свойство: независимо от того, держали их ради развлечения, демонстрации или какой-то полезной работы, они росли с любовью и доверием к людям.
Это были любовь и доверие, которых Тревиз никогда не ценил. Когда-то он жил с женщиной, которая имела собаку. Эта собака, которую Тревиз терпел только ради женщины, буквально обожала его. Она ходила за ним следом, прижималась к нему отдыхая (всеми своими пятьюдесятью фунтами), пачкала слюной и шерстью в самые неожиданные моменты, а когда они с женщиной занимались сексом, садилась перед запертой дверью и выла.
После этого у Тревиза родилось твердое убеждение, что по какой-то причине, известной только собачьему разуму с его способностями к распознаванию запахов, он является предметом собачьей преданности.
Поэтому, как только прошло первое удивление, он оглядел собаку. Это был крупный экземпляр, тощий и поджарый с длинными лапами. Пес смотрел на него, явно не высказывая признаков обожания. Пасть его была приоткрыта, что можно было счесть приветственной усмешкой, но торчавшие клыки казались большими и опасными, и Тревиз подумал, что чувствовал бы себя спокойнее, не видя перед собой этой твари.
Потом ему пришло в голову, что собака никогда не видела человека, и что бесчисленные поколения, предшествовавшие ей, тоже не видели людей. Собака должна была быть так же удивлена внезапным появлением человека, как Тревиз – появлением собаки. Впрочем, он по крайней мере определил, что это собака, тогда как пес этого сделать не мог. Он был удивлен и, возможно, встревожен.
Было явно небезопасно оставлять такое крупное животное (и с такими зубами) во встревоженном состоянии. Тревиз решил, что нужно попробовать установить с ней дружеские отношения.
Очень медленно он приблизился к собаке (разумеется, не делая резких движений) и вытянул руку, готовый позволить обнюхать ее, успокаивающе повторяя при этом: «Хорошая собака».
Собака, глядя на Тревиза, отступила на шаг или два, а затем ее верхняя губа сморщилась, и из пасти вырвалось режущее ухо рычание. Хоть он и не видел никогда такого поведения у собак, но сразу понял, что действия эти означают угрозу.
Тревиз остановился и замер. Его глаза уловили движение сбоку, и он медленно повернул голову. Оттуда к нему приближались еще две собаки, выглядевшие такими же смертоносными, как и первая.
Смертоносными? Это определение пришло ему в голову только сейчас, и казалось удивительно точным.
Сердце его учащенно забилось. Дорога к кораблю была закрыта. Он не мог бежать куда глаза глядят, потому что длинные собачьи лапы быстро настигли бы его. Если же он останется стоять и воспользуется бластером, то пока он убьет одну, две другие доберутся до него. Вдалеке появились еще собаки. Могут ли они как-то общаться между собой? Охотятся ли они стаями?
Очень медленно он начал двигаться влево, туда, где пока не было собак. ПОКА… Медленно-медленно.
Собаки двигались вместе с ним. Тревиз понимал, что от немедленной атаки его спасает то, что собаки никогда прежде не видели никого подобного ему. У них не был выработан порядок действий для этого случая.
Конечно, если он побежит, это будет знакомо для собак. Они должны знать, что делать, если существо таких размеров боится и бежит. Нужно тоже бежать – быстрее его.
Тревиз продолжал боком двигаться к деревьям, испытывая сильнейшее желание забраться повыше, где эти звери его не достанут. Они двигались следом, тихо рыча и подбираясь все ближе. Три пары глаз не мигая смотрели на него. Потом к ним присоединились еще две, а вдалеке виднелись другие. Ему предстояло, выждав момент, сделать рывок. Он не мог ждать слишком долго или бежать слишком быстро.
Пора!
Вероятно, он побил личный рекорд по ускорению, но даже и так едва не попался. Его схватили за каблук и на мгновение держали, пока зубы не соскользнули с твердого керамоида.
Тревиз не умел лазить по деревьям. Он не лазил по ним с десяти лет, да и тогда это были только неуклюжие попытки. Однако сейчас ствол был не совсем вертикальным, а кора давала опору рукам. Более того, им двигала необходимость, а просто невероятно, что можно сделать, если очень нужно.
Опомнился он, обнаружив, что сидит на развилке, метрах в десяти от земли. В эту минуту он совершенно не обратил внимания на то, что расцарапал руку, и по ней течет кровь. У подножия дерева, глядя вверх и высунув языки, сидели пять собак. Они терпеливо ждали.
И что теперь?
Блисс как-то упоминала, что переделывая планету, люди разбалансируют экологию, которую могут удержать от окончательного краха только бесконечными усилиями. К примеру, ни один колонист не возьмет с собой в пространство ни одного крупного хищника.
А животные из легенд и непонятных литературных произведений – тигры, медведи-гризли, орки, крокодилы? Кто будет переносить их из мира в мир, даже если бы в этом и был смысл? И что это за смысл?
Это означало, что люди были единственными хищниками и сами отбирали растения и животных, которые, предоставленные сами себе, душили себя своей численностью?
Если же люди куда-то исчезали, их место должны были занять другие хищники. Но какие? Наиболее крупными хищниками, которых терпели люди, были собаки и кошки, прирученные и живущие подачками человека.
Но что если не будет людей, чтобы кормить их? Тогда, чтобы выжить, им придется самим добывать пропитание.
Итак, собаки должны были размножаться, причем крупные охотились на крупных травоядных, а мелкие – на птиц и грызунов. Кошки должны были охотиться по ночам, как собаки днем, и главным образом в одиночку.
Возможно, эволюция должна была вывести новые виды, чтобы заполнить дополнительные экологические ниши. Вероятно, некоторые собаки разовьют в себе способность жить в море и кормиться рыбой, а кошки научатся летать, чтобы охотиться за птицами в воздухе, так же, как и на земле.
Все это промелькнуло в голове Тревиза, пока он пытался упорядочить мысли, чтобы решить, что ему делать.
Число собак продолжало расти. Сейчас дерево окружали двадцать три особи и появлялись все новые. Интересно, как велика может быть стая? Впрочем, какая разница? Она уже была достаточно велика.
Тревиз вытащил из кобуры бластер, но ощущение тяжести в руке не дало ему ощущения безопасности, на которое он надеялся. Когда он последний раз заряжал его и на сколько разрядов мог сейчас рассчитывать? Явно не на двадцать три.
А как же Пилорат и Блисс? Если они появятся, повернутся ли собаки к ним? Будут ли они в безопасности, даже если останутся в укрытии? Если собаки учуют присутствие в руинах двух людей, что может удержать их от атаки на них? Конечно, их не удержат никакие двери.
Сможет ли Блисс остановить их или даже прогнать прочь? Сумеет ли она через гиперпространство довести свою силу до нужной интенсивности? И как долго она может поддерживать это положение?
Может, позвать на помощь? Придут ли они, если он закричит, и удерут ли собаки под взглядом Блисс? А может, если люди появятся, их растерзают на глазах у Тревиза, который будет вынужден смотреть на это, находясь в относительной безопасности на дереве?
Нет, он должен воспользоваться бластером. Если бы он мог, убив одну собаку, заставить остальных на время уйти, то смог бы спуститься с дерева, позвать Пилората и Блисс и, убив вторую собаку, если остальные решат вернуться, все трое смогли бы укрыться в корабле.
Тревиз настроил мощность микроволнового луча на три четверти от нормы. Это должно было убить собаку с громким хлопком. Этот хлопок испугает остальных животных, и он сбережет энергию.
Он тщательно прицелился в собаку в центре стаи, казавшуюся ему более злобной, чем остальные – возможно только потому, что сидела более спокойно и выглядела более хладнокровной. Собака смотрела прямо на оружие, как будто презирая то, что собирался сделать Тревиз.
Ему вдруг пришло в голову, что он никогда не стрелял из бластера в людей и не видел, чтобы кто-то другой делал это. Во время тренировок они стреляли в наполненные водой манекены из кожи и пластика. Вода почти мгновенно нагревалась до точки кипения и разрывала оболочку, как взрывом.
Но кто без войны мог стрелять в людей? И где человек вообще мог пользоваться бластером? Только здесь, в мире, изменившемся после исчезновения людей.
По какой-то странной особенности мозга замечать разные мелочи, Тревиз отметил то, что облака закрыли солнце и… выстрелил.
В воздухе, по прямой линии от ствола бластера до собаки возникло какое-то странное мерцание, которое было бы незаметно, если бы солнце продолжало светить.
Собака, вероятно, почувствовала волну тепла и сделала движение, как будто собираясь прыгнуть, однако в следующую секунду испарившаяся кровь и клетчатка разорвали ее на части.
Взрыв получился разочаровывающе слабым, возможно, потому, что шкура собаки была не такой прочной, как манекены, на которых они тренировались. Однако, мясо, шкуру, кровь и кости раскидало в стороны, и Тревиз почувствовал, что желудок его начинает бунтовать.
Собаки бросились назад, засыпаемые окровавленными ошметками. Однако, это было только минутное колебание. Они тут же вернулись обратно и принялись поедать останки. Тревиз почувствовал, что тошнота его усиливается. Он не испугал их, а накормил. Теперь они вообще не уйдут. Более того, запах свежей крови и теплого мяса должен привлечь еще больше собак, а может, и других, более мелких хищников.
Он обернулся. Из руин появились Блисс и Пилорат. Блисс резко остановилась и раскинула руки, не давая Пилорату выйти вперед. Она смотрела на собак. Положение было очевидно, и она больше ничего не сказала.
– Я хотел избавиться от них, не привлекая вас и Янова, – крикнул Тревиз. – Можете вы удержать их?
– Едва ли, – негромко сказала, так что Тревиз с трудом услышал ее, хотя рычание собак утихло, как будто на них накинули глушащее звук одеяло.
– Их слишком много, а я не знаю схемы их нейроактивности. На Гее таких существ нет.
– На Терминусе тоже. Да и на любом цивилизованном мире, – крикнул Тревиз. – Я буду стрелять в них, пока смогу, а вы попробуйте справиться с остальными. Меньшее количество доставит вам меньше неприятностей.
– Нет, Тревиз. Стрельба только привлечет других… Стой за мной, Пил… Ты все равно не сможешь защитить меня… Тревиз, ваше другое оружие…
– Нейрохлыст?
– Да. Он вызывает боль. Только уменьшите мощность!
– Вы боитесь повредить им? – спросил Тревиз. – Сейчас не время думать о святости жизни.
– Я думаю о Пиле. И о себе. Делайте, как я говорю. Уменьшите мощность и стреляйте в одну из собак. Я не смогу удерживать их долго.
Собаки отошли от дерева и окружили Блисс и Пилората, которые стояли, прижавшись к полуразрушенной стене. Ближайшие животные делали неуверенные попытки подойти ближе, поскуливая, как будто пытаясь понять, что держит их на расстоянии, когда они не чувствуют ничего, что могло бы сделать это. Некоторые безуспешно пытались подняться на стену, чтобы атаковать сзади.
Руки Тревиза дрожали, пока он настраивал нейрохлыст на меньшую мощность. Нейрохлыст потреблял гораздо меньше энергии, и одного заряда могло хватить на сотни хлестких ударов, но Тревиз никак не мог вспомнить, когда в последний раз заряжал и это оружие.
При пользовании хлыстом прицел был не так важен. Можно было просто хлестать собак куда попадет. Это был традиционный метод усмирения толп, поведение которых грозило стать опасным. Однако, Тревиз последовал указаниям Блисс, прицелился в одну из собак и выстрелил. Животное упало, лапы его задергались, и оно испустило громкий визг.
Остальные собаки отпрянули от пораженной твари, прижав уши к головам. Затем, тоже начав визжать, повернулись и побежали, сначала медленно, затем все быстрее. Собака, в которую он попал, с трудом поднялась на ноги и, поскуливая, захромала прочь.
Когда все стихло, Блисс сказала:
– Нам лучше подняться в корабль. Они вернутся. Или придут другие.
Тревиз подумал, что никогда прежде он не справлялся со входным механизмом корабля так быстро. И, возможно, никогда не сможет повторить этого.
Это было не просто подвергание опасности. Он действовал так же, как мог действовать любой другой человек: то есть просто не смотрел в сторону, с которой пришла опасность. Сейчас он чувствовал себя выставленным на посмешище. Да и как иначе, если человека загоняют на дерево рычащие собаки?
Несколько часов он прислушивался к звукам воя собак и царапанию клыков по обшивке корабля.
По сравнению с ним Пилорат выглядел вполне спокойно.
– Я не сомневался, старина, что Блисс спасет нас, но должен сказать, что стреляете вы хорошо.
Тревиз пожал плечами. Он не был расположен обсуждать этот вопрос.
Держа в руках свою библиотеку – компакт-диск, на котором были записаны результаты его изучения мифов и легенд – Пилорат прошел в спальню, где находился читающий аппарат.
Он выглядел вполне довольным собой. Тревиз отметил это, но не пошел за ним. Он сделает это позже, когда голова его не будет так занята этими собаками.
Когда они остались одни, Блисс сказала:
– Полагаю, для вас это было сюрпризом.
– Конечно, – мрачно ответил Тревиз. – Кто мог подумать, что при виде собаки – СОБАКИ! – я буду вынужден спасаться бегством.
– Двадцать тысяч лет без человека сделали из нее не совсем собаку. Эти звери должны сейчас быть господствующими хищниками.
Тревиз кивнул.
– Я понял это, когда сидел на дереве в качестве добычи. Вы были совершенно правы насчет несбалансированной экологии.
– Несбалансированной с точки зрения человека… Однако, видя, как эффективно действовали собаки, я подумала, что Пил может быть прав в своем предположении, что экология сама приводит себя в норму, заполняя различные экологические ниши по разному развитыми представителями нескольких видов, когда-то завезенных в этот мир.
– Странно, – сказал Тревиз, – но эта же мысль пришла и ко мне.
– Разумеется, при условии, что разбалансировка не так велика, чтобы процесс выпрямления занял слишком много времени. Прежде, чем это произойдет, планета может стать совершенно безжизненной.
Тревиз хмыкнул. Блисс задумчиво посмотрела на него.
– Как у вас возникла мысль вооружиться?
– Это мне мало помогло, – сказал Тревиз. – Если бы не ваши способности…
– Не скажите. Мне нужно было ваше оружие. Говоря кратко, с одним гиперпространственным контактом с Геей, имея дело с таким количеством мозгов неизвестной природы, я ничего не добилась бы без вашего нейронного хлыста.
– Мой бластер оказался неэффективным. Я убедился в этом.
– Бластером вы бы не заставили собак убраться. Они были бы удивлены, но не испуганы.
– Хуже, – сказал Тревиз. – Они съели останки. Я убедил их остаться.
– Да, я видела, к чему это привело. Нейронный хлыст – другое дело. Он причиняет боль, а собака, которой больно, начинает визжать, и это хорошо понимают другие собаки. Этот визг вызывает у них страх, и достаточно было мне слегка подтолкнуть их, чтобы они убрались прочь.
– Да, но вы поняли, что хлыст более действенен в этом случае, а я нет.
– Я привыкла иметь дело с разумами, а вы нет. Именно поэтому я настояла на уменьшении мощности и выстрелила в одну собаку. Мне не требовалось столько боли, чтобы она убила животное, заставив его замолчать. Мне нужна была сильная боль, сосредоточенная в одной точке.
– И вы получили ее, Блисс, – сказал Тревиз. – Это сработало идеально. Я должен поблагодарить вас.
– Вы завидуете, – задумчиво сказала Блисс, – потому что вам кажется, что вам досталась нелепая роль. Я еще раз повторяю, что ничего не добилась бы без вашего оружия. Удивительно, как вы смогли объяснить себе свое вооружение перед лицом моих заверений, что в этом мире нет людей. Вы предвидели собак?
– Нет, – сказал Тревиз. – Конечно, нет. По крайней мере не осознанно. И я не всегда хожу с оружием. Например, на Компореллоне мне даже в голову не пришло взять его с собой… Однако, я не мог позволить себе спокойно отправиться в ловушку, и чувство это было очень сильно. Этого нельзя было допустить. Я подозреваю, что когда мы начали говорить о несбалансированной экологии, в моем подсознании возник образ животных, становящихся опасными в отсутствии человека. Это вполне очевидно сейчас, но тогда я, должно быть, испытал слабое дуновение опасности. Вот и все, ничего больше не было.
– Не думаю, чтобы это была случайность, – сказала Блисс. – Я участвовала в том же разговоре о несбалансированной экологии, но никаких предчувствий у меня не возникло. Это и есть та предусмотрительность, за которую вас ценит Гея. Я понимаю, что вас должна раздражать эта непонятная предусмотрительность, природы, которой вы не можете понять. Вы действуете решительно, но без видимых причин.
– На Терминусе обычно говорят: «действовать по подозрению».
– А на Гее мы говорим: «знать, не думая». Вам не нравится такое знание, верно?
– Оно тревожит меня. Мне не нравится действовать по подозрению. Я полагаю, что подозрения на чем-то основаны, но незнание причины заставляет меня чувствовать, что я не контролирую своего разума. Это что-то вроде тихого помешательства.
– Решая в пользу Геи и Галаксии вы действовали по подозрению и сейчас ищите причину этого.
– Я говорил это по крайней мере дюжину раз.
– А я отказывалась принять вашу точку зрения, как абсолютную правду. Простите меня за это. Больше я не буду противостоять вам. Надеюсь, впрочем, что смогу продолжать поиски фактов в пользу Геи.
– Пожалуйста, – сказал Тревиз, – если вы в свою очередь поймете, что я тоже могу не согласиться с вами.
– Скажите, вам приходило в голову, что этот Неизвестный Мир вернулся в состояние варварства из-за исчезновения единственного вида, который мог действовать разумно? Если бы этот мир был Геей или, что еще лучше, частью Галаксии, такого не случилось бы. Разум продолжал бы существовать в виде Галактики, как единого целого, и экология, даже по какой-то причине нарушенная, вновь пришла бы к равновесному состоянию.
– То есть собаки перестали бы есть?
– Конечно, они продолжали бы есть, впрочем, как и люди. Однако, они ели бы, чтобы направить экологию в нужном направлении, а не в результате случайных обстоятельств.
– Потеря личной свободы, – сказал Тревиз, – может не волновать собак, но людей этот вопрос должен беспокоить… А что если ВСЕ люди исчезнут – везде, а не только на одном или нескольких мирах? Что если Галаксия останется вообще без людей? Будет ли она в этом случае разумной? Смогут ли все прочие жизненные формы и неодушевленная материя составить разум, необходимый для этой цели?
Блисс заколебалась.
– Подобная ситуация, – сказала она, – никогда не рассматривалась и нет никакой вероятности того, что она возникнет в будущем.
– Но разве для вас не очевидно, что человеческий разум отличается от любого другого и, что если он будут отсутствовать, общая сумма всех прочих сознаний не сможет заменить его? Разве не правда, что люди – это особый случай и требуют к себе особого отношения? Они не должны объединяться, даже друг с другом, не говоря уже о негуманоидных объектах.
– И все-таки вы решили в пользу Галаксии.
– Но не могу понять, почему.
– Может, причиной явилось осознание несбалансированности экологии? То, что каждый мир в Галактике балансирует на лезвии ножа, а по обе стороны его ждет нестабильность? Что только Галаксия может предотвратить несчастье, подобное случившемуся в этом мире… не говоря уже об общечеловеческих несчастьях вроде войн и ошибок администрации?
– Нет. Когда я принимал решение, у меня не было мыслей о несбалансированной экологии.
– Как вы можете быть уверены?
– Я могу не знать, что предвидел, но если что-то случается впоследствии, я определю, если это действительно предвидено мной. Как мне кажется, я мог предвидеть опасных животных в этом мире.
– Что ж, – мрачно сказала Блисс, – мы могли бы умереть с помощью этих опасных животных, если бы не комбинация вашего предвидения и моей ментальности. В общем, давайте будем друзьями.
Тревиз кивнул.
– Если вы этого хотите. – Голос его звучал холодно, и это заставило Блисс поднять бровь, но в это мгновение в рубку ворвался Пилорат.
– Я думаю, – сказал он, – мы нашли это.
– Местонахождение Земли? Вы обнаружили его, Янов?
Пилорат какое-то время смотрел на Тревиза, потом как будто увял.
– Э… нет, – сказал он, явно смущенно. – Не совсем это… Точнее, Голан, вообще не это. Об этом я и забыл. В руинах я обнаружил кое-что еще. Думаю, это не так уж и важно.
Тревиз глубоко вздохнул и сказал:
– Пустяки, Янов, каждая находка важна. Так что вы хотели сказать?
– Понимаете, – сказал Пилорат, – там почти ничего не уцелело. Двадцать тысяч лет бурь и ветров оставили немногое. Более того, растительная жизнь постепенно дичает, а животная… но все это пустяки. Дело в том, что «почти ничего» это не то же самое, что «ничего».
– Эти руины когда-то были публичной библиотекой, и там остались каменные или бетонные блоки с вырезанными надписями. Вы понимаете, старина, они плохо видны, но я сделал снимки одной из камер, находящихся на борту корабля, использовав способность компьютера к увеличению… Я не спросил разрешения, Голан, но это было важно, и я…
Тревиз нетерпеливо махнул рукой.
– Продолжайте.
– Я разобрал некоторые из этих надписей, оказавшиеся очень древними. Даже с увеличением и моим умением читать на древних языках, невозможно понять ничего, кроме одной короткой фразы. Она была крупной и вырезанной яснее всех прочих, вероятно потому, что называла этот мир. Фраза звучит так: «Планета Аврора», и я полагаю, что мир, на котором мы находимся, называется или назывался Авророй.
– Это может быть названием чего угодно, – сказал Тревиз.
– Да, но названия очень редко выбираются наугад. Я внимательно просмотрел свою библиотеку и нашел две старые легенды, с двух удаленных друг от друга миров, так что можно предположить их независимое происхождение, особенно, если вспомнить, что… впрочем, неважно. В обоих легендах Авророй называют зарю, поэтому можно предположить, что в некоем догалактическом языке, слово это означало зарю.
Потом он зевнул. Разумеется, ничего интересного не произошло и, пожалуй, он мог бы вернуться в корабль и вздремнуть. Хотя нет, это невозможно, ведь он стоит на посту.
Возможно, ему нужно выполнять обязанности часового – маршировать: раз, два, раз, два, поворот кругом, щелкнув каблуками, и выполнять сложные движения электрической дубинкой. (Это было оружие, не использовавшееся уже два века, но абсолютно необходимое для тренировок).
Он усмехнулся при мысли об этом, затем подумал, не присоединиться ли ему к Пилорату и Блисс. Хотя зачем? Что хорошего может он сделать?
Предположим, он увидит что-то такое, чего Пилорат не заметит… Что ж, времени достаточно, чтобы попытаться после возвращения Пилората. Впрочем, если там есть что-то, что можно найти легко, Пилорат должен сделать открытие.
А может, эти двое в опасности? Глупости! Какая опасность может их подстерегать?
Если уж они окажутся в опасности, то позовут его.
Он остановился и прислушался. Тишина.
А потом непреодолимая мысль об обязанностях часового вернулась к нему, и он принялся маршировать, печатая шаг, снимая воображаемую электрическую дубинку с одного плеча, вертя ее перед собой в воздухе и перекладывая на другое. Затем, резко повернувшись, он взглянул в сторону корабля и замер, не веря своим глазам.
Он был не один.
До сих пор он не видел ни одного живого существа, кроме растений, насекомых и изредка птиц. Он ничего не видел и не слышал ничьего приближения, и все-таки сейчас животное сидело между ним и кораблем.
Удивление неожиданным происшествием на мгновение лишило его способности понимать увиденное. Прошло некоторое время, прежде чем он сообразил, что видит.
Это была всего лишь собака.
Тревиз не был любителем собак, он никогда не владел ими и не испытывал волны дружелюбия, встречая их. Не почувствовал он ее и сейчас. Ему пришло в голову, что в этом мире эти существа сопровождали мужчин. Существовало большое их количество, и Тревиз долго считал, что в каждом мире есть по крайней мере один характерный вид. Тем не менее, все разновидности имели одно общее свойство: независимо от того, держали их ради развлечения, демонстрации или какой-то полезной работы, они росли с любовью и доверием к людям.
Это были любовь и доверие, которых Тревиз никогда не ценил. Когда-то он жил с женщиной, которая имела собаку. Эта собака, которую Тревиз терпел только ради женщины, буквально обожала его. Она ходила за ним следом, прижималась к нему отдыхая (всеми своими пятьюдесятью фунтами), пачкала слюной и шерстью в самые неожиданные моменты, а когда они с женщиной занимались сексом, садилась перед запертой дверью и выла.
После этого у Тревиза родилось твердое убеждение, что по какой-то причине, известной только собачьему разуму с его способностями к распознаванию запахов, он является предметом собачьей преданности.
Поэтому, как только прошло первое удивление, он оглядел собаку. Это был крупный экземпляр, тощий и поджарый с длинными лапами. Пес смотрел на него, явно не высказывая признаков обожания. Пасть его была приоткрыта, что можно было счесть приветственной усмешкой, но торчавшие клыки казались большими и опасными, и Тревиз подумал, что чувствовал бы себя спокойнее, не видя перед собой этой твари.
Потом ему пришло в голову, что собака никогда не видела человека, и что бесчисленные поколения, предшествовавшие ей, тоже не видели людей. Собака должна была быть так же удивлена внезапным появлением человека, как Тревиз – появлением собаки. Впрочем, он по крайней мере определил, что это собака, тогда как пес этого сделать не мог. Он был удивлен и, возможно, встревожен.
Было явно небезопасно оставлять такое крупное животное (и с такими зубами) во встревоженном состоянии. Тревиз решил, что нужно попробовать установить с ней дружеские отношения.
Очень медленно он приблизился к собаке (разумеется, не делая резких движений) и вытянул руку, готовый позволить обнюхать ее, успокаивающе повторяя при этом: «Хорошая собака».
Собака, глядя на Тревиза, отступила на шаг или два, а затем ее верхняя губа сморщилась, и из пасти вырвалось режущее ухо рычание. Хоть он и не видел никогда такого поведения у собак, но сразу понял, что действия эти означают угрозу.
Тревиз остановился и замер. Его глаза уловили движение сбоку, и он медленно повернул голову. Оттуда к нему приближались еще две собаки, выглядевшие такими же смертоносными, как и первая.
Смертоносными? Это определение пришло ему в голову только сейчас, и казалось удивительно точным.
Сердце его учащенно забилось. Дорога к кораблю была закрыта. Он не мог бежать куда глаза глядят, потому что длинные собачьи лапы быстро настигли бы его. Если же он останется стоять и воспользуется бластером, то пока он убьет одну, две другие доберутся до него. Вдалеке появились еще собаки. Могут ли они как-то общаться между собой? Охотятся ли они стаями?
Очень медленно он начал двигаться влево, туда, где пока не было собак. ПОКА… Медленно-медленно.
Собаки двигались вместе с ним. Тревиз понимал, что от немедленной атаки его спасает то, что собаки никогда прежде не видели никого подобного ему. У них не был выработан порядок действий для этого случая.
Конечно, если он побежит, это будет знакомо для собак. Они должны знать, что делать, если существо таких размеров боится и бежит. Нужно тоже бежать – быстрее его.
Тревиз продолжал боком двигаться к деревьям, испытывая сильнейшее желание забраться повыше, где эти звери его не достанут. Они двигались следом, тихо рыча и подбираясь все ближе. Три пары глаз не мигая смотрели на него. Потом к ним присоединились еще две, а вдалеке виднелись другие. Ему предстояло, выждав момент, сделать рывок. Он не мог ждать слишком долго или бежать слишком быстро.
Пора!
Вероятно, он побил личный рекорд по ускорению, но даже и так едва не попался. Его схватили за каблук и на мгновение держали, пока зубы не соскользнули с твердого керамоида.
Тревиз не умел лазить по деревьям. Он не лазил по ним с десяти лет, да и тогда это были только неуклюжие попытки. Однако сейчас ствол был не совсем вертикальным, а кора давала опору рукам. Более того, им двигала необходимость, а просто невероятно, что можно сделать, если очень нужно.
Опомнился он, обнаружив, что сидит на развилке, метрах в десяти от земли. В эту минуту он совершенно не обратил внимания на то, что расцарапал руку, и по ней течет кровь. У подножия дерева, глядя вверх и высунув языки, сидели пять собак. Они терпеливо ждали.
И что теперь?
36
Тревиз был в таком положении, что не мог спокойно обдумывать ситуацию. В голове его в какой-то странной и искаженной последовательности проносились мысли, которые, если бы он мог рассортировать их, сводились к следующему…Блисс как-то упоминала, что переделывая планету, люди разбалансируют экологию, которую могут удержать от окончательного краха только бесконечными усилиями. К примеру, ни один колонист не возьмет с собой в пространство ни одного крупного хищника.
А животные из легенд и непонятных литературных произведений – тигры, медведи-гризли, орки, крокодилы? Кто будет переносить их из мира в мир, даже если бы в этом и был смысл? И что это за смысл?
Это означало, что люди были единственными хищниками и сами отбирали растения и животных, которые, предоставленные сами себе, душили себя своей численностью?
Если же люди куда-то исчезали, их место должны были занять другие хищники. Но какие? Наиболее крупными хищниками, которых терпели люди, были собаки и кошки, прирученные и живущие подачками человека.
Но что если не будет людей, чтобы кормить их? Тогда, чтобы выжить, им придется самим добывать пропитание.
Итак, собаки должны были размножаться, причем крупные охотились на крупных травоядных, а мелкие – на птиц и грызунов. Кошки должны были охотиться по ночам, как собаки днем, и главным образом в одиночку.
Возможно, эволюция должна была вывести новые виды, чтобы заполнить дополнительные экологические ниши. Вероятно, некоторые собаки разовьют в себе способность жить в море и кормиться рыбой, а кошки научатся летать, чтобы охотиться за птицами в воздухе, так же, как и на земле.
Все это промелькнуло в голове Тревиза, пока он пытался упорядочить мысли, чтобы решить, что ему делать.
Число собак продолжало расти. Сейчас дерево окружали двадцать три особи и появлялись все новые. Интересно, как велика может быть стая? Впрочем, какая разница? Она уже была достаточно велика.
Тревиз вытащил из кобуры бластер, но ощущение тяжести в руке не дало ему ощущения безопасности, на которое он надеялся. Когда он последний раз заряжал его и на сколько разрядов мог сейчас рассчитывать? Явно не на двадцать три.
А как же Пилорат и Блисс? Если они появятся, повернутся ли собаки к ним? Будут ли они в безопасности, даже если останутся в укрытии? Если собаки учуют присутствие в руинах двух людей, что может удержать их от атаки на них? Конечно, их не удержат никакие двери.
Сможет ли Блисс остановить их или даже прогнать прочь? Сумеет ли она через гиперпространство довести свою силу до нужной интенсивности? И как долго она может поддерживать это положение?
Может, позвать на помощь? Придут ли они, если он закричит, и удерут ли собаки под взглядом Блисс? А может, если люди появятся, их растерзают на глазах у Тревиза, который будет вынужден смотреть на это, находясь в относительной безопасности на дереве?
Нет, он должен воспользоваться бластером. Если бы он мог, убив одну собаку, заставить остальных на время уйти, то смог бы спуститься с дерева, позвать Пилората и Блисс и, убив вторую собаку, если остальные решат вернуться, все трое смогли бы укрыться в корабле.
Тревиз настроил мощность микроволнового луча на три четверти от нормы. Это должно было убить собаку с громким хлопком. Этот хлопок испугает остальных животных, и он сбережет энергию.
Он тщательно прицелился в собаку в центре стаи, казавшуюся ему более злобной, чем остальные – возможно только потому, что сидела более спокойно и выглядела более хладнокровной. Собака смотрела прямо на оружие, как будто презирая то, что собирался сделать Тревиз.
Ему вдруг пришло в голову, что он никогда не стрелял из бластера в людей и не видел, чтобы кто-то другой делал это. Во время тренировок они стреляли в наполненные водой манекены из кожи и пластика. Вода почти мгновенно нагревалась до точки кипения и разрывала оболочку, как взрывом.
Но кто без войны мог стрелять в людей? И где человек вообще мог пользоваться бластером? Только здесь, в мире, изменившемся после исчезновения людей.
По какой-то странной особенности мозга замечать разные мелочи, Тревиз отметил то, что облака закрыли солнце и… выстрелил.
В воздухе, по прямой линии от ствола бластера до собаки возникло какое-то странное мерцание, которое было бы незаметно, если бы солнце продолжало светить.
Собака, вероятно, почувствовала волну тепла и сделала движение, как будто собираясь прыгнуть, однако в следующую секунду испарившаяся кровь и клетчатка разорвали ее на части.
Взрыв получился разочаровывающе слабым, возможно, потому, что шкура собаки была не такой прочной, как манекены, на которых они тренировались. Однако, мясо, шкуру, кровь и кости раскидало в стороны, и Тревиз почувствовал, что желудок его начинает бунтовать.
Собаки бросились назад, засыпаемые окровавленными ошметками. Однако, это было только минутное колебание. Они тут же вернулись обратно и принялись поедать останки. Тревиз почувствовал, что тошнота его усиливается. Он не испугал их, а накормил. Теперь они вообще не уйдут. Более того, запах свежей крови и теплого мяса должен привлечь еще больше собак, а может, и других, более мелких хищников.
37
– Тревиз, что… – окликнул его чей-то голос.Он обернулся. Из руин появились Блисс и Пилорат. Блисс резко остановилась и раскинула руки, не давая Пилорату выйти вперед. Она смотрела на собак. Положение было очевидно, и она больше ничего не сказала.
– Я хотел избавиться от них, не привлекая вас и Янова, – крикнул Тревиз. – Можете вы удержать их?
– Едва ли, – негромко сказала, так что Тревиз с трудом услышал ее, хотя рычание собак утихло, как будто на них накинули глушащее звук одеяло.
– Их слишком много, а я не знаю схемы их нейроактивности. На Гее таких существ нет.
– На Терминусе тоже. Да и на любом цивилизованном мире, – крикнул Тревиз. – Я буду стрелять в них, пока смогу, а вы попробуйте справиться с остальными. Меньшее количество доставит вам меньше неприятностей.
– Нет, Тревиз. Стрельба только привлечет других… Стой за мной, Пил… Ты все равно не сможешь защитить меня… Тревиз, ваше другое оружие…
– Нейрохлыст?
– Да. Он вызывает боль. Только уменьшите мощность!
– Вы боитесь повредить им? – спросил Тревиз. – Сейчас не время думать о святости жизни.
– Я думаю о Пиле. И о себе. Делайте, как я говорю. Уменьшите мощность и стреляйте в одну из собак. Я не смогу удерживать их долго.
Собаки отошли от дерева и окружили Блисс и Пилората, которые стояли, прижавшись к полуразрушенной стене. Ближайшие животные делали неуверенные попытки подойти ближе, поскуливая, как будто пытаясь понять, что держит их на расстоянии, когда они не чувствуют ничего, что могло бы сделать это. Некоторые безуспешно пытались подняться на стену, чтобы атаковать сзади.
Руки Тревиза дрожали, пока он настраивал нейрохлыст на меньшую мощность. Нейрохлыст потреблял гораздо меньше энергии, и одного заряда могло хватить на сотни хлестких ударов, но Тревиз никак не мог вспомнить, когда в последний раз заряжал и это оружие.
При пользовании хлыстом прицел был не так важен. Можно было просто хлестать собак куда попадет. Это был традиционный метод усмирения толп, поведение которых грозило стать опасным. Однако, Тревиз последовал указаниям Блисс, прицелился в одну из собак и выстрелил. Животное упало, лапы его задергались, и оно испустило громкий визг.
Остальные собаки отпрянули от пораженной твари, прижав уши к головам. Затем, тоже начав визжать, повернулись и побежали, сначала медленно, затем все быстрее. Собака, в которую он попал, с трудом поднялась на ноги и, поскуливая, захромала прочь.
Когда все стихло, Блисс сказала:
– Нам лучше подняться в корабль. Они вернутся. Или придут другие.
Тревиз подумал, что никогда прежде он не справлялся со входным механизмом корабля так быстро. И, возможно, никогда не сможет повторить этого.
38
Ночь опустилась прежде, чем Тревиз окончательно пришел в себя. Маленький кусочек синтекожи на царапине смягчил физическую боль, но царапину на его психике успокоить было не так легко.Это было не просто подвергание опасности. Он действовал так же, как мог действовать любой другой человек: то есть просто не смотрел в сторону, с которой пришла опасность. Сейчас он чувствовал себя выставленным на посмешище. Да и как иначе, если человека загоняют на дерево рычащие собаки?
Несколько часов он прислушивался к звукам воя собак и царапанию клыков по обшивке корабля.
По сравнению с ним Пилорат выглядел вполне спокойно.
– Я не сомневался, старина, что Блисс спасет нас, но должен сказать, что стреляете вы хорошо.
Тревиз пожал плечами. Он не был расположен обсуждать этот вопрос.
Держа в руках свою библиотеку – компакт-диск, на котором были записаны результаты его изучения мифов и легенд – Пилорат прошел в спальню, где находился читающий аппарат.
Он выглядел вполне довольным собой. Тревиз отметил это, но не пошел за ним. Он сделает это позже, когда голова его не будет так занята этими собаками.
Когда они остались одни, Блисс сказала:
– Полагаю, для вас это было сюрпризом.
– Конечно, – мрачно ответил Тревиз. – Кто мог подумать, что при виде собаки – СОБАКИ! – я буду вынужден спасаться бегством.
– Двадцать тысяч лет без человека сделали из нее не совсем собаку. Эти звери должны сейчас быть господствующими хищниками.
Тревиз кивнул.
– Я понял это, когда сидел на дереве в качестве добычи. Вы были совершенно правы насчет несбалансированной экологии.
– Несбалансированной с точки зрения человека… Однако, видя, как эффективно действовали собаки, я подумала, что Пил может быть прав в своем предположении, что экология сама приводит себя в норму, заполняя различные экологические ниши по разному развитыми представителями нескольких видов, когда-то завезенных в этот мир.
– Странно, – сказал Тревиз, – но эта же мысль пришла и ко мне.
– Разумеется, при условии, что разбалансировка не так велика, чтобы процесс выпрямления занял слишком много времени. Прежде, чем это произойдет, планета может стать совершенно безжизненной.
Тревиз хмыкнул. Блисс задумчиво посмотрела на него.
– Как у вас возникла мысль вооружиться?
– Это мне мало помогло, – сказал Тревиз. – Если бы не ваши способности…
– Не скажите. Мне нужно было ваше оружие. Говоря кратко, с одним гиперпространственным контактом с Геей, имея дело с таким количеством мозгов неизвестной природы, я ничего не добилась бы без вашего нейронного хлыста.
– Мой бластер оказался неэффективным. Я убедился в этом.
– Бластером вы бы не заставили собак убраться. Они были бы удивлены, но не испуганы.
– Хуже, – сказал Тревиз. – Они съели останки. Я убедил их остаться.
– Да, я видела, к чему это привело. Нейронный хлыст – другое дело. Он причиняет боль, а собака, которой больно, начинает визжать, и это хорошо понимают другие собаки. Этот визг вызывает у них страх, и достаточно было мне слегка подтолкнуть их, чтобы они убрались прочь.
– Да, но вы поняли, что хлыст более действенен в этом случае, а я нет.
– Я привыкла иметь дело с разумами, а вы нет. Именно поэтому я настояла на уменьшении мощности и выстрелила в одну собаку. Мне не требовалось столько боли, чтобы она убила животное, заставив его замолчать. Мне нужна была сильная боль, сосредоточенная в одной точке.
– И вы получили ее, Блисс, – сказал Тревиз. – Это сработало идеально. Я должен поблагодарить вас.
– Вы завидуете, – задумчиво сказала Блисс, – потому что вам кажется, что вам досталась нелепая роль. Я еще раз повторяю, что ничего не добилась бы без вашего оружия. Удивительно, как вы смогли объяснить себе свое вооружение перед лицом моих заверений, что в этом мире нет людей. Вы предвидели собак?
– Нет, – сказал Тревиз. – Конечно, нет. По крайней мере не осознанно. И я не всегда хожу с оружием. Например, на Компореллоне мне даже в голову не пришло взять его с собой… Однако, я не мог позволить себе спокойно отправиться в ловушку, и чувство это было очень сильно. Этого нельзя было допустить. Я подозреваю, что когда мы начали говорить о несбалансированной экологии, в моем подсознании возник образ животных, становящихся опасными в отсутствии человека. Это вполне очевидно сейчас, но тогда я, должно быть, испытал слабое дуновение опасности. Вот и все, ничего больше не было.
– Не думаю, чтобы это была случайность, – сказала Блисс. – Я участвовала в том же разговоре о несбалансированной экологии, но никаких предчувствий у меня не возникло. Это и есть та предусмотрительность, за которую вас ценит Гея. Я понимаю, что вас должна раздражать эта непонятная предусмотрительность, природы, которой вы не можете понять. Вы действуете решительно, но без видимых причин.
– На Терминусе обычно говорят: «действовать по подозрению».
– А на Гее мы говорим: «знать, не думая». Вам не нравится такое знание, верно?
– Оно тревожит меня. Мне не нравится действовать по подозрению. Я полагаю, что подозрения на чем-то основаны, но незнание причины заставляет меня чувствовать, что я не контролирую своего разума. Это что-то вроде тихого помешательства.
– Решая в пользу Геи и Галаксии вы действовали по подозрению и сейчас ищите причину этого.
– Я говорил это по крайней мере дюжину раз.
– А я отказывалась принять вашу точку зрения, как абсолютную правду. Простите меня за это. Больше я не буду противостоять вам. Надеюсь, впрочем, что смогу продолжать поиски фактов в пользу Геи.
– Пожалуйста, – сказал Тревиз, – если вы в свою очередь поймете, что я тоже могу не согласиться с вами.
– Скажите, вам приходило в голову, что этот Неизвестный Мир вернулся в состояние варварства из-за исчезновения единственного вида, который мог действовать разумно? Если бы этот мир был Геей или, что еще лучше, частью Галаксии, такого не случилось бы. Разум продолжал бы существовать в виде Галактики, как единого целого, и экология, даже по какой-то причине нарушенная, вновь пришла бы к равновесному состоянию.
– То есть собаки перестали бы есть?
– Конечно, они продолжали бы есть, впрочем, как и люди. Однако, они ели бы, чтобы направить экологию в нужном направлении, а не в результате случайных обстоятельств.
– Потеря личной свободы, – сказал Тревиз, – может не волновать собак, но людей этот вопрос должен беспокоить… А что если ВСЕ люди исчезнут – везде, а не только на одном или нескольких мирах? Что если Галаксия останется вообще без людей? Будет ли она в этом случае разумной? Смогут ли все прочие жизненные формы и неодушевленная материя составить разум, необходимый для этой цели?
Блисс заколебалась.
– Подобная ситуация, – сказала она, – никогда не рассматривалась и нет никакой вероятности того, что она возникнет в будущем.
– Но разве для вас не очевидно, что человеческий разум отличается от любого другого и, что если он будут отсутствовать, общая сумма всех прочих сознаний не сможет заменить его? Разве не правда, что люди – это особый случай и требуют к себе особого отношения? Они не должны объединяться, даже друг с другом, не говоря уже о негуманоидных объектах.
– И все-таки вы решили в пользу Галаксии.
– Но не могу понять, почему.
– Может, причиной явилось осознание несбалансированности экологии? То, что каждый мир в Галактике балансирует на лезвии ножа, а по обе стороны его ждет нестабильность? Что только Галаксия может предотвратить несчастье, подобное случившемуся в этом мире… не говоря уже об общечеловеческих несчастьях вроде войн и ошибок администрации?
– Нет. Когда я принимал решение, у меня не было мыслей о несбалансированной экологии.
– Как вы можете быть уверены?
– Я могу не знать, что предвидел, но если что-то случается впоследствии, я определю, если это действительно предвидено мной. Как мне кажется, я мог предвидеть опасных животных в этом мире.
– Что ж, – мрачно сказала Блисс, – мы могли бы умереть с помощью этих опасных животных, если бы не комбинация вашего предвидения и моей ментальности. В общем, давайте будем друзьями.
Тревиз кивнул.
– Если вы этого хотите. – Голос его звучал холодно, и это заставило Блисс поднять бровь, но в это мгновение в рубку ворвался Пилорат.
– Я думаю, – сказал он, – мы нашли это.
39
Обычно Тревиз не верил в легкую победу, но все же он был только человеком, склонным поверить убедительному доказательству. Мускулы его шеи и глотки напряглись, и все-таки он сумел выговорить:– Местонахождение Земли? Вы обнаружили его, Янов?
Пилорат какое-то время смотрел на Тревиза, потом как будто увял.
– Э… нет, – сказал он, явно смущенно. – Не совсем это… Точнее, Голан, вообще не это. Об этом я и забыл. В руинах я обнаружил кое-что еще. Думаю, это не так уж и важно.
Тревиз глубоко вздохнул и сказал:
– Пустяки, Янов, каждая находка важна. Так что вы хотели сказать?
– Понимаете, – сказал Пилорат, – там почти ничего не уцелело. Двадцать тысяч лет бурь и ветров оставили немногое. Более того, растительная жизнь постепенно дичает, а животная… но все это пустяки. Дело в том, что «почти ничего» это не то же самое, что «ничего».
– Эти руины когда-то были публичной библиотекой, и там остались каменные или бетонные блоки с вырезанными надписями. Вы понимаете, старина, они плохо видны, но я сделал снимки одной из камер, находящихся на борту корабля, использовав способность компьютера к увеличению… Я не спросил разрешения, Голан, но это было важно, и я…
Тревиз нетерпеливо махнул рукой.
– Продолжайте.
– Я разобрал некоторые из этих надписей, оказавшиеся очень древними. Даже с увеличением и моим умением читать на древних языках, невозможно понять ничего, кроме одной короткой фразы. Она была крупной и вырезанной яснее всех прочих, вероятно потому, что называла этот мир. Фраза звучит так: «Планета Аврора», и я полагаю, что мир, на котором мы находимся, называется или назывался Авророй.
– Это может быть названием чего угодно, – сказал Тревиз.
– Да, но названия очень редко выбираются наугад. Я внимательно просмотрел свою библиотеку и нашел две старые легенды, с двух удаленных друг от друга миров, так что можно предположить их независимое происхождение, особенно, если вспомнить, что… впрочем, неважно. В обоих легендах Авророй называют зарю, поэтому можно предположить, что в некоем догалактическом языке, слово это означало зарю.