Ничто не происходит само по себе, всему есть свои причины. Были они и у революции – от возникновения и до окончания. И одной из причин того, что пожар ее в конце концов все же угас, было то, что с апреля 1906 года министром внутренних дел стал волевой, умный и энергичный 44-летний Петр Аркадьевич Столыпин. Сохраняя за собою этот важный пост, 8 июля того же года он стал и председателем Совета министров.
Родней ему по отцу были знатнейшие фамилии России, а женат он был на правнучке А. В. Суворова. После окончания Петербургского университета Столыпин стал образцовым сельским хозяином, но в 1902 году был назначен губернатором в Гродно, а через год губернатором же в Смоленск, и занятия сельским хозяйством пришлось оставить.
Николай II назначил Столыпина министром внутренних дел за день до открытия 1-й Государственной думы – 26 апреля. А на следующий день, когда Дума должна была открыться, Николай II отошел на императорской яхте из Петергофа в Петербург, взяв с собою мать и жену. Яхта подошла к Петропавловской крепости, Николай направился в собор и там долго молился у могилы своего отца. Затем яхта подошла к Зимнему дворцу, где в Георгиевском зале должна была состояться встреча императора и обеих императриц с членами Думы и Государственного совета.
После непродолжительного молебна Николай пошел к трону, не спеша поднялся по ступеням и сел, накинув на плечи порфиру. Зал замер в ожидании. Николай встал, сбросил порфиру на трон и взял протянутый ему министром двора текст речи.
Он сказал, что попечение о благе Отечества побудило его призвать на помощь себе выборных от народа, которые должны сплотиться для трудной и сложной работы на благо России, помня, что для духовного величия и благоденствия государства необходима не одна свобода – необходим порядок на основе права. И закончил свою речь словами: «Бог в помощь мне и вам».
Когда Николай замолчал, с обеих сторон зала раздалось: «Ура!» Справа – громче, слева – потише, но все же и с той, и с другой стороны.
А когда депутаты Думы отправились на пароходе по Неве к Таврическому дворцу, отданному им для заседаний, их путь лежал мимо тюрьмы «Кресты», из окон которой им махали красными платками арестанты, крича: «Амнистии! Амнистии!» И этот крик поддерживали многочисленные толпы петербуржцев, стоявшие на набережных.
И когда после еще одного молебна – уже в Таврическом дворце – Дума приступила к работе, то единогласно избранный председателем Думы кадет С. А. Муромцев, профессор римского права Московского университета, первое слово дал депутату И. И. Петрункевичу, редактору кадетской газеты «Речь», который сказал: «Долг чести, долг совести требует, чтобы первое свободное слово, сказанное с этой трибуны, было посвящено тем, кто свою жизнь и свободу пожертвовал делу завоевания русских политических свобод. Свободная Россия требует освобождения всех, кто пострадал за свободу».
Это привело к тому, что Дума первым делом стала обсуждать вопрос об амнистии всем политическим заключенным, в том числе и террористам. И хотя такое решение было вынесено, но правом амнистии был наделен только царь, и он отказался сделать это. Началась борьба между властью законодательной – Думой – и властью исполнительной – правительством. Тотчас же разгорелась дискуссия вокруг вопроса об отмене смертной казни, ибо по поводу каждого смертного приговора в заседаниях выносился запрос, и Дума приостанавливала исполнение приговора. А между тем революционный террор продолжался. С начала 1906 года было убито 288 и ранено 338 человек, главным образом рядовых полицейских и солдат. 14 мая на Соборной площади в Севастополе, при покушении на коменданта города генерала Неплюева, взрывом бомбы было убито восемь человек, в том числе двое детей. В это же время в деревнях жгли помещичьи усадьбы – только в мае только в одной Саратовской губернии сожгли 150 помещичьих усадеб. И все же Дума приняла решение об отмене смертной казни, а вслед за тем выступила за принудительный раздел помещичьих земель. Эта угроза задевала опору самодержавия – помещиков, и царь приказал Думу распустить.
11 июля Столыпин издал свой первый циркуляр. В нем говорилось:
12 августа 1906 года эсеры добрались и до Столыпина. К нему на дачу на Аптекарском острове вошли трое террористов-самоубийц, одетых в мундиры жандармских офицеров. В это время премьер-министр вел прием посетителей, и на даче, кроме его домашних, было более 60 просителей. Однако это террористов не остановило – они заранее решили, что принесут в жертву и себя, и всех других, лишь бы погиб Столыпин. Каждый из террористов держал в руках портфель со снарядом весом в 16 фунтов (6 кг 400 г). Когда они вошли в приемную, у одного из них съехала набок накладная фальшивая борода, и заметившие это охранники тут же бросились к нему и стали вырывать портфель. И тогда все трое с криками: «Да здравствует свобода! Да здравствует анархия!» враз бросили портфели перед собой. Произошедший взрыв превосходил все предыдущие, уступая, быть может, диверсии, учиненной Халтуриным в Зимнем дворце: рухнула стена дома, обвалился балкон, на котором были трехлетний сын Столыпина и четырнадцатилетняя дочь, покалеченные обломками камней. От покушавшихся не осталось ничего, но рядом с ними, в приемной, погибли 27 человек, 32 были ранены, 6 из них вскоре скончались. Сам Столыпин остался невредим.
На следующий день пятью выстрелами из револьвера на Петергофской платформе эсеркой З. В. Коноплянниковой был убит генерал А. Г. Мин, усмиритель Декабрьского вооруженного восстания на Красной Пресне и Казанской железной дороге.
Николай очень тяжело пережил смерть Мина. На следующий день он поехал к нему на дачу, отстоял там панихиду, а потом был и на его похоронах.
Затем Николай принял Столыпина и, выразив ему свое сочувствие, предложил переехать с семьей в Зимний дворец.
25 августа, по настоянию Столыпина, была опубликована программа реформ, развивавшая положения Манифеста 17 октября, и одновременно – Закон о военно-полевых судах – офицерских судах, в ведение которых поступали только совершенно очевидные дела об убийствах и вооруженных грабежах, когда преступники брались с поличным. Разбор дела не должен был занимать более двух суток, и приговор – только расстрел – производился немедленно.
Однако и это не остановило террор. Во второй половине 1906 года убийства совершались беспрерывно – убивали уже не за какую-то конкретную вину, а за должность. Случилось, что на адмирала Ф. В. Дубасова, заместившего на посту московского генерал-губернатора убитого Сергея Александровича, в 1906 году покушались дважды, но оба раза неудачно. В ответ на просьбу Дубасова помиловать покушавшегося Николай II ответил: «Полевой суд действует помимо вас и помимо меня; пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы меня знаете, я незлоблив: пишу вам, совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови и уже предотвратила».
Революция захлебнулась в крови как жертв, так и палачей, ибо трудно было провести между ними какую-либо грань: вчерашние жертвы становились палачами, а палачи – жертвами. Борьба стала казаться бесперспективной и потому бессмысленной.
9 ноября 1906 года был издан Указ о раскрепощении крестьянской общины. Он предоставлял любому члену общины право свободного выхода из нее в любое время и открывал наиболее энергичным, предприимчивым и трудолюбивым крестьянам путь к созданию богатых и крепких хозяйств – основы их личного благосостояния. Для того чтобы большинство крестьян стали состоятельными хозяевами, превратившись в опору существующего в России строя, нужно было приложить немалые усилия.
На пути к разрешению поставленной задачи были проведены выборы во 2-ю Государственную думу. Избирательная кампания началась одновременно с выходом Указа от 9 ноября 1906 года и продолжалась до февраля 1907 года. 20 февраля новая Дума начала свою работу. Открылась она без помпезности, буднично и тихо. Состав ее был очень пестрым, но главное отличие от 1-й Думы состояло в том, что основную массу составляли полуграмотные крестьяне и полуинтеллигенты. Граф В. А. Бобринский – депутат Думы, деятель земского движения, крупный помещик и умеренный либерал – назвал ее «Думой народного невежества», и все же Столыпин – по общему признанию лучший оратор во 2-й Думе – сумел увлечь ее на путь поддержки правительственного курса.
Выступая 10 мая 1907 года, Столыпин сказал: «Пробыв около 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия».
«Великое потрясение» не заставило себя ждать: 4 мая на квартире рижского депутата, социал-демократа Озоля, было арестовано несколько членов Военной организации РСДРП. 1 июня Столыпин на закрытом заседании Думы объявил, что члены Военной организации готовили заговор, и потребовал лишить всех социал-демократов депутатской неприкосновенности. 2 июня стало известно, что многие депутаты социал-демократы перешли на нелегальное положение и скрылись.
3 июня Николай распустил Думу, издав новый избирательный закон, который предусматривал созыв новой, 3-й Думы, где большинство мест занимали депутаты-монархисты и близкие им по ориентации представители правых партий.
3-я Дума начала заседать 1 ноября 1907 года и, проведя пять сессий, завершила свою деятельность 9 июня 1912 года. За эти исключительно сложные пять лет своим законотворчеством Дума превратила Россию из абсолютистской, самодержавной, в парламентарную, думскую монархию.
Свадьба и семейная жизнь Великого князя Кирилла Владимировича и герцогини Саксен-Кобург-Готской Виктории
Явление «старца Григория»
Родней ему по отцу были знатнейшие фамилии России, а женат он был на правнучке А. В. Суворова. После окончания Петербургского университета Столыпин стал образцовым сельским хозяином, но в 1902 году был назначен губернатором в Гродно, а через год губернатором же в Смоленск, и занятия сельским хозяйством пришлось оставить.
Николай II назначил Столыпина министром внутренних дел за день до открытия 1-й Государственной думы – 26 апреля. А на следующий день, когда Дума должна была открыться, Николай II отошел на императорской яхте из Петергофа в Петербург, взяв с собою мать и жену. Яхта подошла к Петропавловской крепости, Николай направился в собор и там долго молился у могилы своего отца. Затем яхта подошла к Зимнему дворцу, где в Георгиевском зале должна была состояться встреча императора и обеих императриц с членами Думы и Государственного совета.
После непродолжительного молебна Николай пошел к трону, не спеша поднялся по ступеням и сел, накинув на плечи порфиру. Зал замер в ожидании. Николай встал, сбросил порфиру на трон и взял протянутый ему министром двора текст речи.
Он сказал, что попечение о благе Отечества побудило его призвать на помощь себе выборных от народа, которые должны сплотиться для трудной и сложной работы на благо России, помня, что для духовного величия и благоденствия государства необходима не одна свобода – необходим порядок на основе права. И закончил свою речь словами: «Бог в помощь мне и вам».
Когда Николай замолчал, с обеих сторон зала раздалось: «Ура!» Справа – громче, слева – потише, но все же и с той, и с другой стороны.
А когда депутаты Думы отправились на пароходе по Неве к Таврическому дворцу, отданному им для заседаний, их путь лежал мимо тюрьмы «Кресты», из окон которой им махали красными платками арестанты, крича: «Амнистии! Амнистии!» И этот крик поддерживали многочисленные толпы петербуржцев, стоявшие на набережных.
И когда после еще одного молебна – уже в Таврическом дворце – Дума приступила к работе, то единогласно избранный председателем Думы кадет С. А. Муромцев, профессор римского права Московского университета, первое слово дал депутату И. И. Петрункевичу, редактору кадетской газеты «Речь», который сказал: «Долг чести, долг совести требует, чтобы первое свободное слово, сказанное с этой трибуны, было посвящено тем, кто свою жизнь и свободу пожертвовал делу завоевания русских политических свобод. Свободная Россия требует освобождения всех, кто пострадал за свободу».
Это привело к тому, что Дума первым делом стала обсуждать вопрос об амнистии всем политическим заключенным, в том числе и террористам. И хотя такое решение было вынесено, но правом амнистии был наделен только царь, и он отказался сделать это. Началась борьба между властью законодательной – Думой – и властью исполнительной – правительством. Тотчас же разгорелась дискуссия вокруг вопроса об отмене смертной казни, ибо по поводу каждого смертного приговора в заседаниях выносился запрос, и Дума приостанавливала исполнение приговора. А между тем революционный террор продолжался. С начала 1906 года было убито 288 и ранено 338 человек, главным образом рядовых полицейских и солдат. 14 мая на Соборной площади в Севастополе, при покушении на коменданта города генерала Неплюева, взрывом бомбы было убито восемь человек, в том числе двое детей. В это же время в деревнях жгли помещичьи усадьбы – только в мае только в одной Саратовской губернии сожгли 150 помещичьих усадеб. И все же Дума приняла решение об отмене смертной казни, а вслед за тем выступила за принудительный раздел помещичьих земель. Эта угроза задевала опору самодержавия – помещиков, и царь приказал Думу распустить.
11 июля Столыпин издал свой первый циркуляр. В нем говорилось:
«Открытые беспорядки должны встречать неослабный отпор».Однако революция немедленно ответила мятежом артиллерийского полка в Свеаборге и восстанием на крейсере «Память Азова», том самом, на котором Николай II совершал свое путешествие на Восток.
12 августа 1906 года эсеры добрались и до Столыпина. К нему на дачу на Аптекарском острове вошли трое террористов-самоубийц, одетых в мундиры жандармских офицеров. В это время премьер-министр вел прием посетителей, и на даче, кроме его домашних, было более 60 просителей. Однако это террористов не остановило – они заранее решили, что принесут в жертву и себя, и всех других, лишь бы погиб Столыпин. Каждый из террористов держал в руках портфель со снарядом весом в 16 фунтов (6 кг 400 г). Когда они вошли в приемную, у одного из них съехала набок накладная фальшивая борода, и заметившие это охранники тут же бросились к нему и стали вырывать портфель. И тогда все трое с криками: «Да здравствует свобода! Да здравствует анархия!» враз бросили портфели перед собой. Произошедший взрыв превосходил все предыдущие, уступая, быть может, диверсии, учиненной Халтуриным в Зимнем дворце: рухнула стена дома, обвалился балкон, на котором были трехлетний сын Столыпина и четырнадцатилетняя дочь, покалеченные обломками камней. От покушавшихся не осталось ничего, но рядом с ними, в приемной, погибли 27 человек, 32 были ранены, 6 из них вскоре скончались. Сам Столыпин остался невредим.
На следующий день пятью выстрелами из револьвера на Петергофской платформе эсеркой З. В. Коноплянниковой был убит генерал А. Г. Мин, усмиритель Декабрьского вооруженного восстания на Красной Пресне и Казанской железной дороге.
Николай очень тяжело пережил смерть Мина. На следующий день он поехал к нему на дачу, отстоял там панихиду, а потом был и на его похоронах.
Затем Николай принял Столыпина и, выразив ему свое сочувствие, предложил переехать с семьей в Зимний дворец.
25 августа, по настоянию Столыпина, была опубликована программа реформ, развивавшая положения Манифеста 17 октября, и одновременно – Закон о военно-полевых судах – офицерских судах, в ведение которых поступали только совершенно очевидные дела об убийствах и вооруженных грабежах, когда преступники брались с поличным. Разбор дела не должен был занимать более двух суток, и приговор – только расстрел – производился немедленно.
Однако и это не остановило террор. Во второй половине 1906 года убийства совершались беспрерывно – убивали уже не за какую-то конкретную вину, а за должность. Случилось, что на адмирала Ф. В. Дубасова, заместившего на посту московского генерал-губернатора убитого Сергея Александровича, в 1906 году покушались дважды, но оба раза неудачно. В ответ на просьбу Дубасова помиловать покушавшегося Николай II ответил: «Полевой суд действует помимо вас и помимо меня; пусть он действует по всей строгости закона. С озверевшими людьми другого способа борьбы нет и быть не может. Вы меня знаете, я незлоблив: пишу вам, совершенно убежденный в правоте моего мнения. Это больно и тяжко, но верно, что, к горю и сраму нашему, лишь казнь немногих предотвратит моря крови и уже предотвратила».
Революция захлебнулась в крови как жертв, так и палачей, ибо трудно было провести между ними какую-либо грань: вчерашние жертвы становились палачами, а палачи – жертвами. Борьба стала казаться бесперспективной и потому бессмысленной.
9 ноября 1906 года был издан Указ о раскрепощении крестьянской общины. Он предоставлял любому члену общины право свободного выхода из нее в любое время и открывал наиболее энергичным, предприимчивым и трудолюбивым крестьянам путь к созданию богатых и крепких хозяйств – основы их личного благосостояния. Для того чтобы большинство крестьян стали состоятельными хозяевами, превратившись в опору существующего в России строя, нужно было приложить немалые усилия.
На пути к разрешению поставленной задачи были проведены выборы во 2-ю Государственную думу. Избирательная кампания началась одновременно с выходом Указа от 9 ноября 1906 года и продолжалась до февраля 1907 года. 20 февраля новая Дума начала свою работу. Открылась она без помпезности, буднично и тихо. Состав ее был очень пестрым, но главное отличие от 1-й Думы состояло в том, что основную массу составляли полуграмотные крестьяне и полуинтеллигенты. Граф В. А. Бобринский – депутат Думы, деятель земского движения, крупный помещик и умеренный либерал – назвал ее «Думой народного невежества», и все же Столыпин – по общему признанию лучший оратор во 2-й Думе – сумел увлечь ее на путь поддержки правительственного курса.
Выступая 10 мая 1907 года, Столыпин сказал: «Пробыв около 10 лет у дела земельного устройства, я пришел к глубокому убеждению, что в деле этом нужен упорный труд, нужна продолжительная черная работа. Разрешить этого вопроса нельзя, его надо разрешать. В западных государствах на это потребовались десятилетия. Мы предлагаем вам скромный, но верный путь. Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от культурных традиций. Им нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия».
«Великое потрясение» не заставило себя ждать: 4 мая на квартире рижского депутата, социал-демократа Озоля, было арестовано несколько членов Военной организации РСДРП. 1 июня Столыпин на закрытом заседании Думы объявил, что члены Военной организации готовили заговор, и потребовал лишить всех социал-демократов депутатской неприкосновенности. 2 июня стало известно, что многие депутаты социал-демократы перешли на нелегальное положение и скрылись.
3 июня Николай распустил Думу, издав новый избирательный закон, который предусматривал созыв новой, 3-й Думы, где большинство мест занимали депутаты-монархисты и близкие им по ориентации представители правых партий.
3-я Дума начала заседать 1 ноября 1907 года и, проведя пять сессий, завершила свою деятельность 9 июня 1912 года. За эти исключительно сложные пять лет своим законотворчеством Дума превратила Россию из абсолютистской, самодержавной, в парламентарную, думскую монархию.
Свадьба и семейная жизнь Великого князя Кирилла Владимировича и герцогини Саксен-Кобург-Готской Виктории
Великий князь Кирилл Владимирович был вторым сыном Владимира Александровича – брата императора Александра III – и великой княгини Марии Павловны, в девичестве – герцогини Марии Мекленбург-Шверинской, дочери великого герцога Фридриха-Франца III Мекленбург-Шверинского.
Супруги имели собственный двор и были самыми авторитетными членами дома Романовых после императорских величеств.
Кирилл родился 30 августа 1876 года и сразу же после крещения получил первый офицерский чин и был записан в несколько полков, в том числе и в Преображенский.
В детстве Кирилла и его братьев и сестер возили к родственникам в Мекленбург; побывал он во Франции, Швейцарии и Испании. С пятнадцати лет он начал заниматься по программе Морского кадетского корпуса и с самого же начала отец направил его на учебные суда, где с утра до ночи стоял изощренный мат, откровенная грубость, но зато юноша получил такую жизненную закалку, которая в дальнейшем оказалась ему необычайно полезной.
Затем каждый год до окончания Академии, перемежая занятия дома с выдающимися педагогами и мореплавателями, Кирилл ходил на разных кораблях – и парусных, и паровых, старых и современных. Весной 1895 года он сдал экзамены и получил звание старшины (лейтенантом он стал в 1900 году, находясь на Дальнем Востоке, где ему довелось служить в Порт-Артуре под началом вице-адмирала Ф. В. Дубасова).
В 1899–1900 годах великий князь дважды выезжал в Дармштадт, к тетке, единственной дочери Александра II – великой княгине Марии Александровне, матери четырех красавиц-дочерей. Среди них была и двадцатилетняя Виктория, которую, как уже упоминалось, в семье называли «Даки», что по-английски значит «уточка». Она была на два месяца младше Кирилла, любила живопись и музыку, много читала, даже для дамы высшего света была исключительно модна и элегантна, очень женственна и мягка, но характер имела твердый и независимый – в бабушку по отцовской линии, английскую королеву Викторию, в честь которой она и была названа. По рождению Виктория носила еще и титулы принцессы Великобританской и Ирландской.
(Так как девочка родилась на острове Мальта, ей в честь этого дали второе имя – Мелита, то есть «Мальта».)
В первый же приезд Кирилла Виктория-Мелита, сама того не желая, вскружила голову своему кузену, и между ними начался роман, беспрецедентный в истории дома Романовых.
Вернувшись из Дармштадта, Кирилл уехал на Дальний Восток и в 1901–1902 годах совершил кругосветное плавание, выполняя некоторые дипломатические поручения своего двоюродного брата – императора Николая II.
1 января 1904 года Кирилл получил чин капитана 2-го ранга, а 9 февраля началась русско-японская война. В эти дни он жил в Санкт-Петербурге и немедленно выехал в Порт-Артур, поступив в штаб адмирала Макарова, находившийся на борту броненосца «Петропавловск».
31 марта 1904 года «Петропавловск» подорвался на японской мине и утонул. Из 711 офицеров и матросов спаслось лишь 80. Среди них был и Кирилл Владимирович – его, сильно обожженного, с поврежденной спиной, вытащили из холодной воды через сорок минут.
Через Харбин он выехал в Россию, а затем был отправлен на лечение за границу.
Конечно же, первым делом Кирилл поехал к Виктории и ее матери, доводившейся ему теткой.
На сей раз и Кирилл, и Виктория решили отбросить колебания и поступить смело и энергично.
26 сентября 1905 года в Тегернзее, в Баварии, в православной церкви, в присутствии великой княгини Марии Александровны, герцогини Эдинбургской, матери невесты, состоялось бракосочетание великого князя Кирилла Владимировича с бывшей супругой великого герцога Эрнеста Гессен-Дармштадтского – Викторией-Мелитой.
Брак был заключен без разрешения Николая II, более того, император требовал прекратить отношения Виктории и Кирилла, потому что они, как уже говорилось, были двоюродными братом и сестрой. Кроме того, первым мужем Виктории был родной брат императрицы Александры Федоровны. Однако кузен и кузина любили друг друга и сознательно ослушались императора.
Кирилл Владимирович вскоре отправился в Санкт-Петербург просить Николая II признать заключенный брак. Однако император даже не разрешил Кириллу въехать в столицу и приказал покинуть Россию, а решения своей судьбы ждать за границей.
Императрица Александра Федоровна просила царя лишить Кирилла великокняжеского достоинства, ибо была глубоко оскорблена за своего единственного брата Эрнеста.
5 октября 1905 года Николай II писал своей матери:
Кирилл уехал и продолжал жить за границей. Николай же со временем все более успокаивался, и когда 20 января 1907 года в семье опального кузена родилась дочь Мария, ей был дарован титул Светлейшей княжны, присвоена фамилия «Кирилловской» и отпущено 12 500 рублей в год на обучение. Было постановлено, что если у супругов появятся новые дети, то и на них будут распространяться те же права.
Еще через пять месяцев Именным указом от 15 июля 1907 года постановлялось:
Кирилл Владимирович после этого вернулся в Россию, и инцидент был исчерпан.
Супруги получили в свое распоряжение небольшой дворец в Царском Селе.
Кирилл, имевший в 1910 году чин капитана 1-го ранга, в 1912 году был назначен капитаном крейсера «Олег».
Однако он не смог преодолеть чувство страха перед морем, все время ощущая ужас, который испытал при гибели «Петропавловска». И 17 декабря 1913 года он был освобожден от командования кораблем...
Супруги имели собственный двор и были самыми авторитетными членами дома Романовых после императорских величеств.
Кирилл родился 30 августа 1876 года и сразу же после крещения получил первый офицерский чин и был записан в несколько полков, в том числе и в Преображенский.
В детстве Кирилла и его братьев и сестер возили к родственникам в Мекленбург; побывал он во Франции, Швейцарии и Испании. С пятнадцати лет он начал заниматься по программе Морского кадетского корпуса и с самого же начала отец направил его на учебные суда, где с утра до ночи стоял изощренный мат, откровенная грубость, но зато юноша получил такую жизненную закалку, которая в дальнейшем оказалась ему необычайно полезной.
Затем каждый год до окончания Академии, перемежая занятия дома с выдающимися педагогами и мореплавателями, Кирилл ходил на разных кораблях – и парусных, и паровых, старых и современных. Весной 1895 года он сдал экзамены и получил звание старшины (лейтенантом он стал в 1900 году, находясь на Дальнем Востоке, где ему довелось служить в Порт-Артуре под началом вице-адмирала Ф. В. Дубасова).
В 1899–1900 годах великий князь дважды выезжал в Дармштадт, к тетке, единственной дочери Александра II – великой княгине Марии Александровне, матери четырех красавиц-дочерей. Среди них была и двадцатилетняя Виктория, которую, как уже упоминалось, в семье называли «Даки», что по-английски значит «уточка». Она была на два месяца младше Кирилла, любила живопись и музыку, много читала, даже для дамы высшего света была исключительно модна и элегантна, очень женственна и мягка, но характер имела твердый и независимый – в бабушку по отцовской линии, английскую королеву Викторию, в честь которой она и была названа. По рождению Виктория носила еще и титулы принцессы Великобританской и Ирландской.
(Так как девочка родилась на острове Мальта, ей в честь этого дали второе имя – Мелита, то есть «Мальта».)
В первый же приезд Кирилла Виктория-Мелита, сама того не желая, вскружила голову своему кузену, и между ними начался роман, беспрецедентный в истории дома Романовых.
Вернувшись из Дармштадта, Кирилл уехал на Дальний Восток и в 1901–1902 годах совершил кругосветное плавание, выполняя некоторые дипломатические поручения своего двоюродного брата – императора Николая II.
1 января 1904 года Кирилл получил чин капитана 2-го ранга, а 9 февраля началась русско-японская война. В эти дни он жил в Санкт-Петербурге и немедленно выехал в Порт-Артур, поступив в штаб адмирала Макарова, находившийся на борту броненосца «Петропавловск».
31 марта 1904 года «Петропавловск» подорвался на японской мине и утонул. Из 711 офицеров и матросов спаслось лишь 80. Среди них был и Кирилл Владимирович – его, сильно обожженного, с поврежденной спиной, вытащили из холодной воды через сорок минут.
Через Харбин он выехал в Россию, а затем был отправлен на лечение за границу.
Конечно же, первым делом Кирилл поехал к Виктории и ее матери, доводившейся ему теткой.
На сей раз и Кирилл, и Виктория решили отбросить колебания и поступить смело и энергично.
26 сентября 1905 года в Тегернзее, в Баварии, в православной церкви, в присутствии великой княгини Марии Александровны, герцогини Эдинбургской, матери невесты, состоялось бракосочетание великого князя Кирилла Владимировича с бывшей супругой великого герцога Эрнеста Гессен-Дармштадтского – Викторией-Мелитой.
Брак был заключен без разрешения Николая II, более того, император требовал прекратить отношения Виктории и Кирилла, потому что они, как уже говорилось, были двоюродными братом и сестрой. Кроме того, первым мужем Виктории был родной брат императрицы Александры Федоровны. Однако кузен и кузина любили друг друга и сознательно ослушались императора.
Кирилл Владимирович вскоре отправился в Санкт-Петербург просить Николая II признать заключенный брак. Однако император даже не разрешил Кириллу въехать в столицу и приказал покинуть Россию, а решения своей судьбы ждать за границей.
Императрица Александра Федоровна просила царя лишить Кирилла великокняжеского достоинства, ибо была глубоко оскорблена за своего единственного брата Эрнеста.
5 октября 1905 года Николай II писал своей матери:
«Милая, дорогая Мама. На этой неделе случилась драма в семействе по поводу несчастной свадьбы Кирилла. Ты, наверное, помнишь о моих разговорах с ним, а также о тех последствиях, которым он должен был подвергнуться, если он женится: 1) исключению из службы; 2) запрещению приезда в Россию; 3) лишению всех удельных денег и 4) потере звания Великого князя.Кириллу было разрешено только повидаться со своими товарищами из Гвардейского экипажа и проститься с офицерами в кают-компании своего корабля.
На прошлой неделе я узнал от Ники (принца Николая Греческого. – В. Б.), что он женился 25 сентября в Тегернзее. В пятницу на охоте Ники сказал мне, что Кирилл приезжает на следующий день! Я должен сознаться, что это нахальство меня ужасно рассердило, потому что он отлично знал, что не имел никакого права приезжать после свадьбы...»
Кирилл уехал и продолжал жить за границей. Николай же со временем все более успокаивался, и когда 20 января 1907 года в семье опального кузена родилась дочь Мария, ей был дарован титул Светлейшей княжны, присвоена фамилия «Кирилловской» и отпущено 12 500 рублей в год на обучение. Было постановлено, что если у супругов появятся новые дети, то и на них будут распространяться те же права.
Еще через пять месяцев Именным указом от 15 июля 1907 года постановлялось:
«Супругу Его Императорского Высочества великого князя Кирилла Владимировича именовать великою княгинею Викторией Федоровной с титулом Императорского Высочества, а родившуюся от брака великого князя Кирилла Владимировича с великою княгинею Викториею Федоровной дочь, нареченную при Святом крещении Мариею, признавать Княжною Крови Императорской, с принадлежащим правнукам императора титулом Высочества».А когда в 1908 году скончался великий князь Алексей Александрович, приходившийся Кириллу дядей, то Николай II разрешил кузену приехать в Царское Село на панихиду по покойному и возвел его снова в звание своего флигель-адъютанта.
Кирилл Владимирович после этого вернулся в Россию, и инцидент был исчерпан.
Супруги получили в свое распоряжение небольшой дворец в Царском Селе.
Кирилл, имевший в 1910 году чин капитана 1-го ранга, в 1912 году был назначен капитаном крейсера «Олег».
Однако он не смог преодолеть чувство страха перед морем, все время ощущая ужас, который испытал при гибели «Петропавловска». И 17 декабря 1913 года он был освобожден от командования кораблем...
Явление «старца Григория»
1 ноября 1905 года Николай записал в дневнике: «В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губернии...» – это первое упоминание о Распутине в дневнике царя, с которым он и царица познакомились у сестер-черногорок.
Сестры встретились с Распутиным на богомолье в Михайловском монастыре, где у них зашла речь о разных болезнях и они упомянули и гемофилию, на что Распутин ответил, что он лечит все болезни, и ее тоже. Милица Николаевна, конечно же, не без умысла спросила о гемофилии и вскоре после этого представила странника Николаю и Александре Федоровне.
Это знакомство оказалось воистину судьбоносным. О Распутине написаны десятки книг и сотни статей. В свое время иеромонах Илиодор, в миру Сергей Труфанов, – сначала друг, а потом непримиримый враг Распутина, – написал о нем книгу «Святой черт». В названии книги Илиодор точно отразил весь диапазон определений, которые применялись по отношению к Распутину: многочисленные его почитатели (и особенно фанатичные почитательницы) считали его святым, а не менее многочисленные враги – исчадием ада.
С момента появления Распутина в Петербурге о нем распространялись самые невероятные слухи. И сегодня мало кто знает всю правду об этом человеке. Отбрасывая домыслы и слухи, расскажем о нем то, что известно.
Родился Григорий Ефимович в 1869 году в Тюменском уезде Тобольской губернии, в слободе Покровской, в семье, как говорили тогда, крестьянина-середняка. В начале жизни никто не замечал за ним ничего особенного, за исключением, быть может, лишь огромной физической силы. Отличался он любовью к выпивке и прекрасному полу, но в сибирских селах это было не в диковину. Да и фамилия его никого не смущала – Распутиными называлась едва ли не половина его односельчан.
В двадцать с небольшим лет он женился на скромной и незлобивой девушке, которая родила ему двух дочерей – Матрену и Варвару – и сына Дмитрия. Отец Распутина, по данному однажды обету, каждый год ходил в Верхотурье, в Николаевский монастырь, но как-то заболел и попросил сходить туда Григория. Проделав неблизкий путь – за Уральский хребет, сотни верст по Сибири, – Григорий вернулся преображенным. Встретившие его по возвращении односельчане решили, что он сошел с ума – Распутин пел, размахивал руками, дико озирался и в церкви пел исступленным голосом. Он бросил пить и курить, перестал есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, по многу часов стоял на молитве. А потом ушел из дома и долго странствовал, обойдя многие святыни России.
Возвратившись в Покровское, он устроил под своим домом моленную и подолгу молился там и пел псалмы в окружении появившихся у него поклонников и поклонниц. Они-то и стали первыми его трубадурами, распространив славу о великом чудотворце и праведнике старце Григории далеко за пределы уезда, а потом и губернии.
(Слово «старец» не следует производить от слова «старик». «Старцами» на Руси называли странников, нищих, независимо от их возраста; так же называли и монахов. Но и для мирян, и для иноков прозвание «старец» непременно предполагало, что человек, его носящий, имеет высокий моральный авторитет, истинную праведность, глубокий ум и постижение Христова Учения. Их называли «божественной свечой». «Старец, – писал Ф. М. Достоевский, – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением... Обязанности к старцу не то, что обыкновенное послушание, всегда бывшее в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».)
Вскоре в Петербурге о старце Григории узнали многие иерархи церкви. Узнал о нем и духовник Великого князя Петра Николаевича и его жены великой княгини Милицы Николаевны отец Феофан.
Милица была одной из наиболее убежденных и знаменитых оккультисток и теософов Петербурга, а ее имение Званка, расположенное неподалеку от Петергофа, стало центром, где собирались «избранные» и «посвященные» – провидцы и маги, чародеи и прорицатели, блаженные и кликуши.
Распутин, приведенный Феофаном в Званку, произвел на великокняжескую чету, особенно на Милицу, очень сильное впечатление. Распутин сразу же поражал воображение своей неординарной внешностью и особенно своими глазами. Вот какое описание его внешности оставил французский посол в России Морис Палеолог:
За два последующих года у них были две-три случайные встречи, и только с конца 1907 года Григорий и августейшая чета стали встречаться почти регулярно. Виновницей этого стала фрейлина императрицы Анна Вырубова, в чей дом в Царском Селе часто наведывался старец Григорий. Вечером 12 марта 1908 года, когда Распутин и ставший его другом Феофан в очередной раз сидели у Вырубовой, к ней заехали Николай и Александра Федоровна и с удовольствием провели время, беседуя со старцем. Вскоре беседы и встречи стали повторяться все чаще и чаще, а однажды старец впервые пришел во дворец, но впечатление, произведенное им на тех, кто его видел, было столь неблагоприятным, что царственные супруги решили к себе старца не водить, а встречаться с ним у Вырубовой, тем более что Распутина нельзя было показывать в застолье, потому что он оставался неотесанным лесовиком, которого не коснулась внешне сторона цивилизации. Его секретарь Арон Симанович писал, что, сидя за столом, старец редко пользовался ножом и вилкой, а брал еду с тарелок своими костлявыми и сухими пальцами, правда, непременно чистыми. Большие куски он, как зверь, разрывал на части и запихивал в большой рот, где у него вместо зубов торчали черные корешки. Остатки еды и крошки застревали у него в бороде, и многие не могли смотреть на все это без отвращения.
Возможно, что, находясь за одним столом с царем и царицей, Распутин вел себя более цивилизованно, но все же приглашать его во дворец августейшая чета не рискнула. И потому было решено видеться со старцем у Аннушки, куда они приезжали не только вдвоем, но и с детьми, которые, кстати сказать, сразу же безоглядно полюбили старца: дети росли глубоко религиозными, и их восхищала святость Распутина и его любовь к Богу, проявлявшаяся во время бесед с ними.
Эти отношения, получившие развитие через несколько лет, хранились и Распутиным, и царской семьей, и Вырубовой в глубокой тайне. Однако уже в самом начале знакомства с Распутиным связь царской семьи с неграмотным мужиком оценивалась как некий нонсенс и монарший каприз, могущий привести к нежелательным скандальным последствиям. И потому дворцовый комендант В. А. Дедюлин, обеспокоенный появлением в царской семье неизвестного мужика, который мог оказаться и переодетым революционером, сообщил о Распутине начальнику Петербургского охранного отделения генерал-майору А. В. Герасимову. Охранка быстро установила, что опасных политических связей у Распутина нет, но наблюдение за ним установила, и, таким образом, полиции стало известно о другой стороне его жизни – чудовищном разврате, бесконечных оргиях и непомерном пьянстве. Причем сведения, полученные Герасимовым, привели и его самого, и высших чинов петербургской полиции, в общем-то, неплохо знавших жизнь с изнанки и неспособных волноваться по поводу утраченных добродетелей, в неподдельное глубокое изумление.
Сестры встретились с Распутиным на богомолье в Михайловском монастыре, где у них зашла речь о разных болезнях и они упомянули и гемофилию, на что Распутин ответил, что он лечит все болезни, и ее тоже. Милица Николаевна, конечно же, не без умысла спросила о гемофилии и вскоре после этого представила странника Николаю и Александре Федоровне.
Это знакомство оказалось воистину судьбоносным. О Распутине написаны десятки книг и сотни статей. В свое время иеромонах Илиодор, в миру Сергей Труфанов, – сначала друг, а потом непримиримый враг Распутина, – написал о нем книгу «Святой черт». В названии книги Илиодор точно отразил весь диапазон определений, которые применялись по отношению к Распутину: многочисленные его почитатели (и особенно фанатичные почитательницы) считали его святым, а не менее многочисленные враги – исчадием ада.
С момента появления Распутина в Петербурге о нем распространялись самые невероятные слухи. И сегодня мало кто знает всю правду об этом человеке. Отбрасывая домыслы и слухи, расскажем о нем то, что известно.
Родился Григорий Ефимович в 1869 году в Тюменском уезде Тобольской губернии, в слободе Покровской, в семье, как говорили тогда, крестьянина-середняка. В начале жизни никто не замечал за ним ничего особенного, за исключением, быть может, лишь огромной физической силы. Отличался он любовью к выпивке и прекрасному полу, но в сибирских селах это было не в диковину. Да и фамилия его никого не смущала – Распутиными называлась едва ли не половина его односельчан.
В двадцать с небольшим лет он женился на скромной и незлобивой девушке, которая родила ему двух дочерей – Матрену и Варвару – и сына Дмитрия. Отец Распутина, по данному однажды обету, каждый год ходил в Верхотурье, в Николаевский монастырь, но как-то заболел и попросил сходить туда Григория. Проделав неблизкий путь – за Уральский хребет, сотни верст по Сибири, – Григорий вернулся преображенным. Встретившие его по возвращении односельчане решили, что он сошел с ума – Распутин пел, размахивал руками, дико озирался и в церкви пел исступленным голосом. Он бросил пить и курить, перестал есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, по многу часов стоял на молитве. А потом ушел из дома и долго странствовал, обойдя многие святыни России.
Возвратившись в Покровское, он устроил под своим домом моленную и подолгу молился там и пел псалмы в окружении появившихся у него поклонников и поклонниц. Они-то и стали первыми его трубадурами, распространив славу о великом чудотворце и праведнике старце Григории далеко за пределы уезда, а потом и губернии.
(Слово «старец» не следует производить от слова «старик». «Старцами» на Руси называли странников, нищих, независимо от их возраста; так же называли и монахов. Но и для мирян, и для иноков прозвание «старец» непременно предполагало, что человек, его носящий, имеет высокий моральный авторитет, истинную праведность, глубокий ум и постижение Христова Учения. Их называли «божественной свечой». «Старец, – писал Ф. М. Достоевский, – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением... Обязанности к старцу не то, что обыкновенное послушание, всегда бывшее в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».)
Вскоре в Петербурге о старце Григории узнали многие иерархи церкви. Узнал о нем и духовник Великого князя Петра Николаевича и его жены великой княгини Милицы Николаевны отец Феофан.
Милица была одной из наиболее убежденных и знаменитых оккультисток и теософов Петербурга, а ее имение Званка, расположенное неподалеку от Петергофа, стало центром, где собирались «избранные» и «посвященные» – провидцы и маги, чародеи и прорицатели, блаженные и кликуши.
Распутин, приведенный Феофаном в Званку, произвел на великокняжескую чету, особенно на Милицу, очень сильное впечатление. Распутин сразу же поражал воображение своей неординарной внешностью и особенно своими глазами. Вот какое описание его внешности оставил французский посол в России Морис Палеолог:
«Темные, длинные и плохо расчесанные волосы; черная густая борода; высокий лоб; широкий, выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь его оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом».А вот как описывала Распутина одна из светских дам Е. Ф. Джанумова:
«Он был в белой вышитой рубашке навыпуск. Темная борода, удлиненное лицо с глубоко сидящими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво, проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается».В это полугипнотическое состояние впадали почти все, кто соприкасался с Распутиным. По-видимому, не была исключением и Милица Николаевна. И она, конечно, вскоре же сообщила об этом царице, которая всем ходом событий, особенно же неизлечимой болезнью сына, была подготовлена к тому, чтобы весьма благожелательно отнестись к чудотворцу. Однако первая встреча ни на царя, ни на царицу особого впечатления не произвела, хотя оставила благоприятное воспоминание.
За два последующих года у них были две-три случайные встречи, и только с конца 1907 года Григорий и августейшая чета стали встречаться почти регулярно. Виновницей этого стала фрейлина императрицы Анна Вырубова, в чей дом в Царском Селе часто наведывался старец Григорий. Вечером 12 марта 1908 года, когда Распутин и ставший его другом Феофан в очередной раз сидели у Вырубовой, к ней заехали Николай и Александра Федоровна и с удовольствием провели время, беседуя со старцем. Вскоре беседы и встречи стали повторяться все чаще и чаще, а однажды старец впервые пришел во дворец, но впечатление, произведенное им на тех, кто его видел, было столь неблагоприятным, что царственные супруги решили к себе старца не водить, а встречаться с ним у Вырубовой, тем более что Распутина нельзя было показывать в застолье, потому что он оставался неотесанным лесовиком, которого не коснулась внешне сторона цивилизации. Его секретарь Арон Симанович писал, что, сидя за столом, старец редко пользовался ножом и вилкой, а брал еду с тарелок своими костлявыми и сухими пальцами, правда, непременно чистыми. Большие куски он, как зверь, разрывал на части и запихивал в большой рот, где у него вместо зубов торчали черные корешки. Остатки еды и крошки застревали у него в бороде, и многие не могли смотреть на все это без отвращения.
Возможно, что, находясь за одним столом с царем и царицей, Распутин вел себя более цивилизованно, но все же приглашать его во дворец августейшая чета не рискнула. И потому было решено видеться со старцем у Аннушки, куда они приезжали не только вдвоем, но и с детьми, которые, кстати сказать, сразу же безоглядно полюбили старца: дети росли глубоко религиозными, и их восхищала святость Распутина и его любовь к Богу, проявлявшаяся во время бесед с ними.
Эти отношения, получившие развитие через несколько лет, хранились и Распутиным, и царской семьей, и Вырубовой в глубокой тайне. Однако уже в самом начале знакомства с Распутиным связь царской семьи с неграмотным мужиком оценивалась как некий нонсенс и монарший каприз, могущий привести к нежелательным скандальным последствиям. И потому дворцовый комендант В. А. Дедюлин, обеспокоенный появлением в царской семье неизвестного мужика, который мог оказаться и переодетым революционером, сообщил о Распутине начальнику Петербургского охранного отделения генерал-майору А. В. Герасимову. Охранка быстро установила, что опасных политических связей у Распутина нет, но наблюдение за ним установила, и, таким образом, полиции стало известно о другой стороне его жизни – чудовищном разврате, бесконечных оргиях и непомерном пьянстве. Причем сведения, полученные Герасимовым, привели и его самого, и высших чинов петербургской полиции, в общем-то, неплохо знавших жизнь с изнанки и неспособных волноваться по поводу утраченных добродетелей, в неподдельное глубокое изумление.