Хэнк опять остановился и, казалось, не имел никакого желания продолжать, но Маргарет не отставала.
   – И что случилось?
   – Билли умер от сердечного приступа в конце сезона 1883 года. Знамя разыгрывалось между «Бостоном», «Филадельфией» и «Чикаго». В дело вмешались толстосумы, и всякие аферисты стали предлагать тем игрокам, кто согласен уйти в сторону, большие денежные суммы в качестве отступного.
   Он опять замолчал, бросил гальку в море и уставился в песок, , сложив руки на коленях.
   – И?
   Он пожал плечами.
   – Мы проиграли. Разразился большой скандал, и многие игроки были занесены в черный список. В частности я.
   – Я не верю, что ты бы взял отступные.
   – Черт побери, Смитти. Первый в своей жизни кошелек я украл, когда мне было шесть лет.
   – Мне наплевать, чем ты там раньше занимался. Я никогда в это не поверю.
   – Ты сама меня называла мошенником.
   – Я была не права.
   – Боже правый, чем черт не шутит, когда ты спишь.
   – Тебе ничто не поможет уйти от ответа.
   – Да, пора бы мне уже привыкнуть к тому, что с тобой это не пройдет.
   – У меня только один вопрос.
   – Ну да, да! Ты права, я не бросил команду, но все равно попал в черный список, новый владелец решил, что от меня одни неприятности. И я оказался весь в дерьме.
   – Это был совсем не тот вопрос, ответ на который я хотела услышать.
   – Нет?
   Она покачала головой.
   – Тогда какой же?
   Она улыбнулась:
   – Я хочу знать твое прозвище.
   Хэнк от души рассмеялся, и его напряжение сразу прошло.
   – Ты сумасшедшая! – Он повернулся к ней: – Вы с Биллом Хобартом бы сошлись. У вас очень много общего. Он был такой же упрямый, настойчивый, как ты, и очень быстро соображал.
   – Я жду.
   Хэнк отвернулся, потер подбородок и пробормотал что-то в ответ, но в этот момент волна разбилась о берег с плеском.
   – Не слышу.
   – Твердоголовый.
   Она посмотрела на него и спросила, как бы желая убедиться:
   – Твердоголовый Хэнк?
   – Ну да. Твердоголовый Хэнк Уайатт.
   Маргарет расхохоталась.
   Домой они вернулись потихоньку, уже на заре. Было очень темно, только на востоке виднелся еле различимый розовый отблеск. Они проверили детей – те спали глубоким сном. Мадди тоже спал, рядом с ним валялась его бутылка. Маргарет тронула Хэнка за руку и кивнула на джинна. Мадди спал, на ногах его были ботинки Хэнка.
   Они стояли в центре темной хижины обнявшись. Хэнк нежно и страстно поцеловал ее, обхватив руками ее лицо так бережно, будто оно было фарфоровое. Она тоже его обняла. Они не в силах были отпустить друг друга, хотя это было необходимо сделать. Они не знали, сколько простояли так. В его объятиях было так спокойно, тепло, уютно. Маргарет даже подумала, что если он выпустит ее из рук, то все это окажется сном и на самом деле с ней ничего не произошло.
   Наконец Хэнк прошептал ей, что пора немного поспать. Она кивнула, но не отпустила его. Тогда он одним движением, от которого у нее опять перехватило дыхание, поднял ее, отнес к гамаку и осторожно положил туда. Маргарет подумала, знает ли он, как бьется у нее сердце, когда он берет ее на руки. Хэнк постоял еще около нее, как будто ожидал, что она может исчезнуть, если он отведет взгляд, и Маргарет решила, что слишком невероятно предположить, чтобы их мысли так совпадали. Может ли мужчина чувствовать так же, как женщина? Могут ли у него быть такие же страхи, опасения, восторги?
   Он погладил ее по щеке и пересек комнату. Маргарет смотрела ему вслед, но вот его широкая спина уже превратилась в неясную тень, она услышала, как скрипнул его гамак. Кроме неумолчного шума океана, больше ничего не было слышно. Они лежали в своих гамаках с закрытыми глазами, но ни один не мог заснуть – слишком свежи были воспоминания и велико возбуждение, слишком близко они находились друг от друга.
   Очень много людей на земле встретили эту рождественскую ночь подарками и любовью. Хэнк Уайатт и Маргарет Смит тоже получили бесценный подарок. Друг в друге они нашли больше, чем любовь, больше, чем страсть. Они нашли потерянную часть собственной души. И нашли там, где им бы даже в голову никогда не пришло искать.
 
   Это был прекрасный день для матча по бейсболу. На небе не было ни облачка. Дул легкий бриз. Мужчины играли против женщин.
   «О, жизнь просто не может быть еще прекраснее!»
   Хэнк погладил Аннабель по головке. Он смастерил ей домик из оставшихся сундуков, и малышка, играя в нем, была счастлива.
   Он вернулся туда, где они собирались играть, и загляделся на Смитти. Она, чуть наклонившись, о чем-то шепталась с Лидией. Солнце светило им в спину. На ней было надето то самое французское платье, через которое можно было разглядеть все, что угодно, если свет падал с нужной стороны.
   Свет падал совершенно правильно, но тут Маргарет поменялась местами с Лидией и испортила ему удовольствие. Он подкинул мячик на ладони и нетерпеливо закричал:
   – Так, все-все! Разговорчики прекратили. Все по местам!
   Хэнк оглянулся на Теодора. Парень вел себя именно так, как его учили. Стоя на месте, он переносил тяжесть тела с одной ноги на другую, готовый сделать бросок, как только полетит мяч.
   Хэнк поставил его кетчером – игроком, принимающим мяч на биту. Мадди был обязан следить за порядком на поле, а Хэнк подавал мяч, то есть был питчером. Игроков было слишком мало, и они договорились играть на одну базу. Кроме того, поскольку Хэнк несколько отстал от последних решений Национальной бейсбольной лиги, то они согласились играть по упрощенным правилам, понятным детям и взрослым. Первыми начинали женщины.
   – Отбивающий!
   Смитти и Лидия перестали разговаривать и посмотрели на него.
   – Это значит, кто-то из вас должен ударить по мячу, когда он прилетит.
   Смитти задорно уперлась кулаками в бедра.
   – Хорошо, что ты все объяснил, а то мы ведь могли решить, что тебе молоток нужен, – прокричала Смитти с притворной скромностью.
   – Это всегда можно устроить. – Он подкинул мячик и поймал его. – Зачем мне молоток, все равно все сгорит. Смотри, это мячик, а не батат, а то бросишь обратно уголек, знаю твои способности.
   – Ох, какой ты умник!
   – Стараемся. Ну хорошо, кто-нибудь из вас может наконец выйти вперед с битой?
   – Иди, Лидия. Ты же знаешь мужчин. У них терпения ни на грош. Просто ударь по мячу, дорогая. Ты можешь это сделать, я уверена.
   Лидия вышла вперед. Но тут Теодор что-то шепнул ей, и девочка выронила биту, рот у нее раскрылся от удивления.
   – Вы слышали, что он мне сейчас сказал?
   Хэнк ухмыльнулся, одобрительно подмигнул Теодору и поднял большой палец вверх. Нет ничего в бейсболе важнее, чем научиться вовремя оскорблять противника, заставив его растеряться.
   – Играем!
   – Но он сказал, что у меня уши, как у слона!
   Хэнк хихикнул и опять подмигнул мальчишке. Смитти бросила на него гневный взгляд.
   – Хорошенькое дело. Чему ты учишь детей?!
   Хэнк пожал плечами.
   – Вы же сами хотели научиться играть в бейсбол. Словесная борьба допускается.
   – Лидия, просто не обращай на них внимания. Это только слова, дорогая.
   Хэнк послал прекрасный кривой мяч. Никаких замахов из-за плеча для маленькой девочки. Не зверь же он! Она взмахнула битой, но промазала.
   – Все в порядке, дорогая.
   Теодор опять что-то сказал, Лидия замахнулась на него битой.
 
   – Ничем от меня не пахнет! Отродье ты этакое!
   Мальчишка усмехнулся, Хэнк засвистел и отвернулся.
   Он и так прекрасно знал, как смотрит на него сейчас Смитти, с каким именно выражением. Он сделал вторую подачу, Лидия ударила по мячу, и тот полетел к базе, но мяч перехватил Мадди, он как раз пролетал мимо.
   – Ты в ауте! – заулюлюкал Хэнк.
   Мадди спокойно передал мяч обратно Хэнку и улетел в облаке пурпурного дыма.
   – Нет уж, подождите минуточку! – Смитти налетела на него. – Это нечестно, ведь Мадди не должен уметь летать.
   Хэнк опять пожал плечами.
   – Мужчины играют против женщин. А если бабы летать не умеют, то это их трудности. Правила утверждены. Мужчины против женщин. Назад дороги нет. Ведите себя спортивно, вам этот диспут не выиграть.
   Смитти обняла Лидию, потрепала по щеке, взяла биту и вышла на позицию. У нее был вид человека, готового на все. Но сначала она погрозила пальцем Теодору.
   – Одно ваше слово, молодой человек, и я заставлю вас отдраивать все сгоревшие кастрюли. Это понятно?
   Мальчишка сморщил нос, кивнул и молча встал на позицию принимающего.
   – Эй, Смитти, а это честно?
   – Спокойно делай свое дело, подавай.
   Он сделал замах из-за плеча, но Смитти умудрилась послать ему обратно скользящий мяч, и не успел Хэнк поднять биту, а она уже была на базе. Он свистнул и покачал головой. Ну и бегает она! Никогда в жизни такой не встречал. Она сладко улыбнулась и приветственно помахала рукой, ясно давая понять, что утерла ему нос. Хэнк мрачно наблюдал за тем, как она приплясывает на базе от удовольствия. Маргарет повернулась к нему спиной и, болтая руками, пела: «Та-та-та! Та-та-та!»
   Он подумал-подумал, повернулся и подал мяч Лидии.
   Девочка два раза промахнулась. Хэнк легко подбросил мяч на руке, затем небрежно подошел к Смитти. Остановился близко-близко, так что никто не мог слышать, о чем они говорят – наклонился и сказал:
   – Ты хорошо бегаешь, дорогая. Ты знаешь?
   Она ухмыльнулась, подбоченилась и сказала:
   – Догадываюсь.
   Он очень тихо прошептал:
   – Ты хихикаешь тогда, когда это нужно.
   Она ничего не ответила.
   – А какая ты вкусная! Сегодня целый день вспоминаю, какая нежная у тебя кожа, как ты пахнешь, как возбуждаешь меня... – Он еще долго продолжал в том же духе, пока она окончательно не смутилась. – А еще знаешь, о чем я думаю?
   Она нашла в себе силы только покачать головой.
   – Ты в ауте, твоя нога вне базы.

Глава 31

   Команда женщин проиграла со счетом 27:3, им не помогло даже то, что они объявили Опровержение членом команды. Коза притрусила к полю и паслась около позиции Хэнка. Казалось, она всерьез собиралась рассчитаться с ним за то, что он был невежлив с дамами. Так и произошло. Минут пятнадцать спустя коза выбила его с базы дважды, как раз когда он стоял, приготовившись к бегу. Тем не менее трогательное (и весьма чувствительное для пятой точки Хэнка) участие козы ничего не изменило. Хотя Маргарет бегала как ветер, никто не мог превзойти Хэнка в точности удара. Когда он брал биту, его мяч летел выше кокосовых пальм.
   Но игра закончилась, и они пошли к пляжу, чтобы искупаться и освежиться. Маргарет взяла Аннабель на руки. Лидия и Теодор побежали наперегонки, кто первый добежит до воды. Мадди летал в поднебесье вместе с чайками и смешно их передразнивал. Дети смеялись и показывали на него друг другу. На самом деле джинн выполнял серьезное поручение Маргарет: следил за акулами.
   Хэнк же старался не обращать внимания на то, что кто-то там летает, окутанный пурпурным дымом. Маргарет повернулась к Хэнку.
   – Я никогда не видела, чтобы так били по мячу, как ты.
   Он засмеялся:
   – Раз я не мог бегать, мне необходимо было научиться подавать и бить.
   – Но ты ни разу не промазал.
   Он повел плечами и посмотрел вдаль.
   – Во время моего третьего сезона в Национальной лиге я выбил 492 очка.
   – Это много?
   Хэнк рассмеялся.
   – Мне следует всегда перед тобой хвастаться, дорогая. Да, достаточно неплохо. Не думаю, что мой рекорд кто-нибудь побил. Когда я уезжал из Штатов, он держался, но, может быть, за последние годы...
   Теодор подбежал к ним, упал коленями на песок и, задыхаясь, спросил:
   – Можно, я сплаваю на отмель? Я уже очень хорошо умею.
   Маргарет побледнела, вспомнив, что только вчера она застрелила акулу.
   – Нет! – закричала она резко. – Это слишком опасно. С тобой все, что угодно, может случиться.
   – Ты имеешь в виду акулу? – невинно спросил мальчик.
   – Да, – ответила она, сильно нервничая.
   – Но ты же убила ее. Почему бы мне не попробовать? Ну пожалуйста.
   Хэнк взял Теодора за плечо.
   – Ты хочешь знать почему?
   – Да.
   – Потому, что у тебя рыжие волосы.
   Теодор заморгал, нахмурился, задумался, потянул себя за волосы, посмотрел на огненно-рыжую прядь. Хэнк с серьезнейшей миной посмотрел на него и спросил:
   – Ну что, какого цвета?
   – Рыжего.
   – Правильно.
   – С такими волосами нельзя плыть к отмели?
   Хэнк покачал головой. Теодор посмотрел на море, на буруны над отмелью, опять насупил брови, видимо, пытался что-то понять. Потом, смирившись, глубоко вздохнул.
   – Ладно.
   Теодор еще переминался какое-то время на месте, потом побежал обратно на мелководье.
   Маргарет смотрела на Хэнка, не в силах прийти в себя от изумления. Однако она сказала очень спокойно:
   – Но это же бессмысленно.
   – Проклятие, если я что-то и понял в психологии детей, Смитти, так это то, что они думают по-своему. Совершенно не обязательно, чтобы мы с тобой что-то понимали. Главное, чтобы они сами видели в этом смысл.
   К ним подошла Лидия. Они с Маргарет взяли Аннабель за ручки с двух сторон и пошли с ней в воду. Несколько минут, пока они плескались, Хэнк о чем-то раздумывал, глядя на океан. Маргарет вдруг обернулась – он по-прежнему стоял, пристально вглядываясь в прошлое. Она отдала Аннабель Лидии, а сама решила, что должна обязательно вытащить его оттуда, вернуть в настоящее.
   Она стала подкрадываться к нему сначала медленно, потом перешла на шаг и, наконец, побежала прямо на него.
   – Эй, Хэнк!
   Он обернулся.
   – Имеешь право сказать последние слова. – И она толкнула его прямо в волны.
   Маргарет засмеялась, дети расхохотались, когда он упал плашмя на воду в бурунах пены. Она перестала хихикать, увидев у Хэнка то же выражение, которое она замечала у козы перед тем, как та бросалась в бой. Маргарет побежала, и правильно сделала, потому что Хэнк рванулся за ней, сделал бросок, решив, видимо, схватить ее за ноги, но промахнулся и, взметнув вверх пену и мелкие брызги, ткнулся носом в песок. Маргарет замедлила темп, видя, что ему до нее далеко, и вскоре остановилась. Он лежал не двигаясь.
   – Хэнк!
   Нет ответа.
   – Хэнк! Ты в порядке?
   Он даже не дышал. Она медленно пошла обратно.
   – Хэнк? – опять робко спросила она, протянув к нему руку.
   И тут внезапно он нырнул вперед и схватил ее за колени, она шлепнулась, как мешок с картошкой.
   – Это нечестно, – пыталась она протестовать.
   – Я знаю. – Хэнк держал ее как в тисках и ухмылялся.
   – Отпусти меня.
   – Хорошо. – Он поднялся и со смехом протянул ей руку, помогая встать. – Никогда не думал, что ты попадешься. – И прежде чем она успела охнуть, он подхватил ее под колени и поднял на руки. – Теперь тебе не убежать, дорогая.
   – Поставь меня на землю.
   – Нет.
   – Ты обманул меня.
   – Да.
   – Это нечестно.
   – Да, нечестно, но сработало.
   Он зашел в воду, а она пыталась освободиться. Она ругала его, пищала, смеялась, угрожала ему, обещала, что он пожалеет, если решится бросить ее в воду. Потом она нагнулась, присела, обвила его шею руками и проникновенным шепотом попросила:
   – Поцелуй меня.
   Он поцеловал. Звонко, в щеку.
   – Отлично, Смитти. На твоем месте я бы тоже попробовал этот приемчик.
   Смеясь, он отклонился.
   – Хэнк! – завопила она. – Не смей!
   Но он бросил ее в воду.
 
   Мадди наклонился над камерой и поправил треногу.
   – Всем приготовиться!
   Он посмотрел на них через объектив, выпрямился, рукавом потер свою камеру из красного дерева. Потом снова нагнулся и бросил еще один взгляд на живописную, группу, сидящую перед ним на фоне роскошного куста гибискуса, ясного чистого неба и огромного Тихого океана.
   Лидия и Теодор отчаянно пихали друг друга локтями, Аннабель бегала кругами у ног Маргарет, склонившейся вперед и пытавшейся остановить ребенка. Хэнк смотрел прямо перед собой на бедра и спину Маргарет.
   Мадди достал инструкцию и опять прочитал ее на всякий случай, установил фокус, приник к объективу и накрылся черным покрывалом.
   – Я готов!
   Лидия подтащила козу поближе, чтобы она тоже попала в кадр. Еще несколько минут прошло в поисках лучшего места. Маргарет по-своему завязывала белый галстук Хэнку, поправляла свое платье. Теодор решил сниматься в бейсбольной кепке (естественно, что он повернул ее козырьком назад), с битой, мячом и перчаткой. Лидия надела все украшения из ракушек и гребни, которые сделал ей Хэнк. Аннабель с любопытством следила за манипуляциями джинна.
   Вскоре они объявили, что готовы. Маргарет сидела в центре на камне, с Аннабель на коленях, слева от нее Лидия обнимала Опровержение, Теодор справа опирался на биту с видом заправского игрока в бейсбол. Хэнк стоял позади Маргарет и по-хозяйски держал ее за плечо.
   Мадди улыбнулся:
   – Раз... два... готовы?
   Все кивнули.
   – Три!
   И Мадди сделал свою первую фотографию – семейный портрет.
 
   Хэнк и Смитти сидели на берегу и любовались закатом. Она держала на коленях уснувшую малышку. Теодор и Лидия удили рыбу неподалеку. А джинн? Проклятие! Он насаживал живца, потом летел и бросал в нужное место крючок. Видимо, дела шли лучше некуда, потому что визгам детей не было конца. Наверное, они наловили столько рыбы, что ее хватит, чтобы приготовить ужин, сожги Смитти хоть половину.
   Смитти задумчиво что-то рисовала на мокром песке, а Хэнк любовался не столько закатом, сколько ею. Пожалуй, за последнее время он вообще только этим и занимался. Дул очень приятный бриз. Ветерок шевелил ее волосы. Господи, она просто совершенство! Казалось, такое лицо можно увидеть только во сне, а на ее коленях спит ребенок. Маргарет погладила девочку, а Хэнк растрогался так, что у него чуть слезы не выступили.
   – Если бы ты мог выбрать, где бы ты сейчас оказался? – спросила она.
   Он пересел поближе к ней.
   – Почему ты спрашиваешь?
   Она пожала плечами:
   – Ну, думала об этом.
   Он засмеялся:
   – Да что ты? Неужели?
   Маргарет улыбнулась:
   – Я знаю. Ты думаешь, что я слишком много думаю. – Она покрутила головой и весело сказала: – Я думаю, что ты думаешь, что я слишком много думаю.
   Они оба засмеялись.
   Продолжая улыбаться, она сказала:
   – Звучит ужасно. Может, думать не стоит совсем?
   Хэнк ничего не ответил. Он не хотел думать. Просто сидеть и смотреть на нее. Хотел просто быть. Она, казалось, все-таки ожидала ответа. Он покачал головой.
   – Ты-то, наверное, знаешь, где хотела бы оказаться?
   Она пожала плечами:
   – Не совсем. Я всегда считала, что хочу быть именно там, где и находилась в данный момент. Я была счастлива в Сан-Франциско. Всем довольна. У меня был дом, семья: отец и дяди. Работа.
   – О, кстати, Смитти, расскажи мне, как женщина может пробиться в адвокаты.
   Она взглянула на него исподлобья.
   – Просто. Точно так же, как мы когда-нибудь добьемся избирательных прав. Надо всего лишь заставить мужчин понять, что мы такие же, как и они. Мы будем работать и со временем покажем мужчинам, которые от рождения упрямы как ослы, что и они могут ошибаться.
   Он засмеялся:
   – Наверное, ты хороший адвокат, дорогая.
   – Папа так считает. Он был блестящим адвокатом, пока не ушел в судьи. Сейчас он – верховный судья Калифорнии.
   Хэнк застонал.
   – Он тебе понравится. Он любит поспорить, любит состязаться в уме и красноречии. Это он меня всему научил. Когда я росла, взрослела, мы обычно за ужином о чем-нибудь спорили. Он предлагал мне исходную точку и забрасывал вопросами, заставляя меня защищать свою позицию, потом, правда, почти всегда загонял в угол своими аргументами, потом смеялся и предлагал поменяться местами.
   Хэнк присвистнул.
   – Тогда я начинала защищать противоположную точку зрения, которую только что пыталась опровергнуть. Он научил меня думать. Он очень меня любит.
   – Ты скучаешь по нему?
   Маргарет посмотрела ему в глаза.
   – Я очень беспокоюсь за него. Ведь я – это все, что у него есть. Не знаю, что ему сказали. Наверное, он думает, что я погибла, поэтому я волнуюсь, как он переживает эту весть.
   – Может быть, он надеется.
   Она кивнула.
   – Ты все-таки мне не ответила, как женщина становится адвокатом.
   Маргарет нахмурилась.
   – Женщина может стать кем угодно.
   – Только – не игроком в бейсбол.
   – Дай нам время.
   Он рассмеялся.
   – Я училась в колледже. Первой получила докторскую степень по праву Энн Арбор. Но вообще-то степень иметь не обязательно. Можно быть и учеником. Я, например, сначала стажировалась, а потом получила степень. Я работаю в семейной фирме. Мой отец и дяди – старинные партнеры.
   Хэнк опять невольно замычал что-то сквозь зубы.
   – Мне всегда нравилось изучать право. Мне нравится искать решение сложных загадок, которые подкидывает мне закон. Закон всегда допускает разные толкования, разные подходы. Право, как и жизнь, не стоит на месте. – Маргарет задумалась, помолчала и вдруг добавила: – Но знаешь, вот сейчас я сижу здесь, и все это представляется мне таким далеким.
   – Почему?
   – Мне кажется, что все это было не со мной, а в какой-то другой жизни. Когда я оглядываюсь вокруг, – она кивком показала на море и пляж, – мне даже и в голову не приходит, что я могу очутиться в другом месте.
   Они посидели молча, им не нужны были слова.
   – Расскажи мне о тюрьме.
   – Дорогая, это то, о чем, я уверен, тебе знать не надо. И я не уверен, что могу тебе рассказать.
   – Почему бы и нет?
   Он знал, что когда-нибудь этот вопрос возникнет, и посмотрел ей прямо в глаза..
   – Это имеет такое значение для тебя?
   – Если ты думаешь, что это повлияет на мое к тебе отношение, то очень ошибаешься, Хэнк.
   – Ты не ответила на мой вопрос.
   – Да, это имеет для меня значение, потому что это связано, с тобой.
   Хэнк долго подыскивал слова, чтобы поточнее рассказать то, что было самым важным.
   – Я жил на островах, переезжая с одного на другой, нигде не задерживаясь надолго. Самое большое – несколько месяцев. На тот злополучный остров меня занесло только на неделю. Я должен был забрать лодку, которую купил. Но, приехав к этому сукину сыну Ларошу, я обнаружил, что его нет и лодки тоже. Три недели я искал этого ублюдка, нашел его, выбил из него всю пыль, весьма основательно. Он делал вид, что первый раз меня видит. Целую неделю я был мертвецки пьян, почти ничего толком не помню. Меня разбудили местные жандармы, вытащили из постели и сволокли вниз по лестнице.
   Оказалось, что пока я пил и бросал на ветер свои последние деньги, кто-то ухлопал Лароша выстрелом в голову. Через день они устроили судебное заседание – чистую комедию – и сказали, что я виновен, есть два свидетеля, которые видели, как неделей раньше я делал из него отбивную. Проклятие, у меня даже не было оружия, но об этом все, и первый мой адвокат, дружно промолчали.
   – Неужели?
   Он печально кивнул.
   – Заседание велось на французском языке. Я, конечно, доброй половины не понял, и никто не побеспокоился, чтобы перевести. Приговор огласили на английском. Пожизненное заключение. Адвокат сказал, что мне повезло. Они хотели меня повесить. – Он остановился и посмотрел вниз. – Потом я очутился в «Воротах прокаженного».
   Маргарет, помолчав, спросила:
   – Как ты убежал?
   Он рассказал ей все, подробно и спокойно. Когда он закончил, Смитти плакала навзрыд.
   Он положил ей руку на плечи, обнял и привлек к себе. Он поддерживал ее и думал, что первый раз в жизни у него в руках что-то достойное и то, что не пройдет сквозь пальцы, как вся его остальная жизнь.
   Бриз доносил до него чистый, свежий запах ее кожи. Он окутывал его, как море омывало скалы и берег, проникая во все мелкие трещинки, которые время и стихия сотворили в граните и песчанике.
   Он держал в объятиях женщину, бывшую в его представлении тем, чем это море является для земли – то ласковым, то бурным, то нежным, то неистовым, но всегда прекрасным. Рай – там, где море и земля встречаются. Хэнк знал, что там, где нет Смитти, нет ничего стоящего.
   Это было непривычное, странное чувство: смотреть на женщину, не рассчитывая на то, что можно от нее что-нибудь получить. Вместо этого он любовался ею и думал, что с легкостью может представить себе, что и двадцать лет спустя он будет рад тому, что она рядом.
   Она внезапно обернулась, как будто он высказался вслух. Заходящее розовое солнце освещало ее лицо – лицо женщины, которая плакала из-за него. Она заставляла его забыть о том, что еще так недавно ему и в голову не могло прийти, что он сможет волноваться и заботиться о ком-то другом.
   Она улыбнулась ему, и эта неторопливая ласковая улыбка сказала ему все так ясно, как если бы она вслух произнесла то, что было у нее в мыслях.
   Хэнк потянулся к ней и медленно провел пальцем по ее щеке. Где-то в глубине души он сомневался, что она знает, как велика ее власть, как велика сила одной только ее улыбки.
   Он приблизил лицо к ее лицу так, что до него доносился вкус ее дыхания. Он не хотел торопить события, со Смитти он дорожил каждым мгновением. Потом вдруг, неожиданно для себя, сказал слова, которых никогда еще за много лет никому не говорил: