Последние события сильно повлияли на Тобина де Клера. Теперь это был не заносчивый юнец, а молодой и вполне разумный мужчина. Меррику наверняка бы понравилась его нынешняя сдержанность, и он бы одобрил поведение своего оруженосца.
Тобин много времени проводил рядом с Мерриком. Поначалу, сидя у его изголовья, он в основном плакал, но потом, приглядевшись, как ведет себя с мужем Клио, стал, подражая ей, беседовать со своим хозяином уже более спокойно. Клио же, познакомившись с Тобином поближе, прониклась к нему искренним теплым чувством.
Впрочем, все люди Меррика приходили порой его навестить и посидеть рядом с его кроватью. «Чем мы хуже супруги графа? – говорили они между собой. – Если она верит в его выздоровление, то и нам, стало быть, надо в это верить и, по мере сил, этому способствовать».
Клио приучила себя сносно относиться даже к брату Дисмасу и со стоическим терпением ждала в сторонке, пока он бормотал молитвы у изголовья Меррика, обильно кропил его святой водой и чертил освященным елеем у него на лбу и на щеках знак креста.
Каждый день и каждую ночь Клио беседовала с Мерриком. Она поведала ему о своем детстве, о своих юношеских мечтаниях. Она даже пыталась его рассмешить – рассказывала о своих выходках, после которых ее отец начинал всерьез задумываться о спасении ее души.
Но, к сожалению, ничего не менялось. Прошла зима, наступила весна, и на небе стало проглядывать яркое солнышко, а в жизни Клио все оставалось по-прежнему.
Стоял погожий весенний день, на небе ярко светило солнце, а спрятавшиеся в ветвях деревьев птицы радостно распевали свои песни. Одноглазый Циклоп, свернувшись клубочком, мирно спал рядом со спящим хозяином, и весь мир вокруг них представлял собой прекрасное гармоническое целое.
Тем не менее, Клио с самого утра испытывала необъяснимое волнение. Ей казалось, что сегодня обязательно должно произойти что-то важное, но хорошее или плохое – она пока что определить не могла. У нее сильно колотилось сердце, голову стягивало стальным обручем, да и настроение было никуда не годное – она накричала без всякой причины на слуг и ворчала на каждого, кто подворачивался ей под руку.
Ближе к вечеру она немного успокоилась, и ею овладела странная задумчивость. Нечего и говорить, что за весь день она не съела ни крошки – не было аппетита. Наконец она удалилась в комнату Меррика и осталась с ним наедине – сидела на постели и расчесывала волосы, с такой силой налегая на костяной гребень, когда он запутывался в густых серебристых прядях, словно сама себя за что-то наказывала.
Гребень в очередной раз запутался в волосах, и Клио пришла в раздражение. Она вскочила со стула, швырнула злополучный гребень в противоположный конец комнаты, и тот, ударившись о стену, разломился на две неравные части.
Клио застыла на месте. Неожиданно она вспомнила, что именно этим гребнем ей расчесывал волосы Меррик. Казалось, это было уже тысячу лет назад. Она подбежала к стене, схватила обломки гребешка, прижала их к груди и разрыдалась.
Неожиданно в окне спальни блеснул свет. Поскольку это произошло уже после захода солнца, подобное странное явление не могло не привлечь внимания Клио. Она подошла к окну, распахнула стеклянные створки и устремила взгляд на вершины холмов, окружавшие замок с востока.
На всех холмах полыхали огромные костры. «Боже мой, ведь сегодня Пасха!» – подумала молодая женщина.
Погибший ребенок тоже должен был – по расчетам Клио – появиться на свет к Пасхе... Она на минуту прикрыла глаза. Несчастная девочка, ей так и не довелось увидеть этот мир!
Потом Клио взглянула на обломки костяного гребня, которые прижимала к груди. Можно было подумать, что все, с чем она так или иначе соприкасалась в этой жизни, разваливалось и ломалось. Родители ее рано умерли, ребенок погиб, а любимый муж пребывал в состоянии, которое можно было назвать духовной смертью. Казалось, трещину дала сама ее жизнь – она разваливалась у нее на глазах, как она ни старалась скрепить отдельные ее элементы воедино...
Клио отвернулась от окна и подошла к постели. Меррик, как всегда, лежал с открытыми глазами, устремив бессмысленный стеклянный взор прямо перед собой.
– Проснись! – попросила его Клио. Меррик не шевельнулся.
– Проснись, черт тебя возьми! – в отчаянии воскликнула молодая женщина. Схватив Меррика за плечи, она изо всех сил принялась его трясти. – Просыпайся, Меррик! Мне не под силу разбудить тебя в одиночку, требуется и твое участие. Мы потеряли ребенка, понимаешь ты это или нет? Ты не можешь, не должен лежать здесь, как бревно. Просто не имеешь права! Я тебе этого не позволю! Ты – мой муж. Я хочу иметь от тебя детей. Ты обязан сделать мне ребенка – с такими же, как у тебя, черными волосами и синими глазами. И чтобы у него, когда он вырастет, был такой же, как у тебя, неукротимый дух!
Закрыв лицо руками, Клио разразилась рыданиями. Она оплакивала всех дорогих ее сердцу людей, которых она потеряла: нерожденное дитя, мать, отца да и самого Меррика, который в его нынешнем состоянии был все равно что мертвый.
Клио рыдала до тех пор, пока у нее из горла не стали вырываться одни только хрипы. Тогда она принялась расшвыривать по комнате вещи. В течение нескольких минут она крушила все подряд, превзойдя в этом даже варваров-валлийцев. Пол был усеян осколками дорогих ваз; она сорвала со стены драгоценные тканые ковры и ломала все, что ни попадалось ей под руку.
Постояв некоторое время посреди разоренной комнаты, Клио как подкошенная рухнула на кровать рядом с Мерриком, обвила его руками и зашептала ему прямо в ухо, поскольку говорить громче была не в силах:
– Меррик... Мой дорогой Меррик... Пожалуйста, проснись. Ты нужен мне! Если бы ты только знал, как ты мне нужен!
– С какой стати этот проклятый кот валяется у меня на постели?
Клио никак не могла пробудиться – и только улыбнулась во сне. Ей часто снилось, будто она разговаривает с Мерриком, но еще ни разу он не упоминал о коте...
Вздохнув, она положила руку на сердце мужа, чтобы почувствовать его ровное сильное биение и найти в этом поддержку: ведь нужно было пережить еще один зарождающийся день.
– Почему вы молчите, миледи? Извольте отвечать на мой вопрос!
«Бог мой! – подумала Клио. – У меня начались галлюцинации...»
В следующий момент она услышала, как лежавший на постели кот разразился хриплым недовольным мявом, а потом тяжело шлепнулся на пол. Клио протерла глаза и заглянула под кровать.
– Циклоп? Что это ты раскричался с утра пораньше?
Кот стоял на полу, задрав хвост и выгнув спину, и весьма недружелюбно шипел, глядя при этом куда-то за спину Клио.
– Я же просил тебя, чтобы этот котище держался подальше от моей кровати!
– Меррик?!
Клио резко повернулась и уставилась на мужа круглыми от изумления глазами. Взгляд Меррика полыхал гневом, и назвать его бессмысленным вряд ли бы кто отважился.
– Ну, что еще? – недовольно проворчал он.
– А ведь ты сердишься!
Меррик скрестил на груди руки.
– Я много раз просил тебя не позволять коту нежиться в постели. Этот поганец меня укусил!
Меррик хмурился, но глаза его теплели. Коснувшись пальцем щеки Клио, он произнес:
– Ты плачешь?..
Клио молча кивнула, не имея сил ни говорить, ни двигаться.
– Ну-ка, иди ко мне! – Меррик раскрыл ей объятия, и она снова, как тысячу лет назад, оказалась под их надежной защитой. – Не плачь, – он легонько похлопал ее по плечу.
– Ты вернулся! Боже, ты вернулся!
Меррик большим пальцем приподнял ее голову за подбородок и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Я никогда от тебя не уходил. Разве я мог тебя оставить, любовь моя? Ты же сама говорила, что я тебе нужен.
А потом он ее поцеловал.
ЭПИЛОГ
Тобин много времени проводил рядом с Мерриком. Поначалу, сидя у его изголовья, он в основном плакал, но потом, приглядевшись, как ведет себя с мужем Клио, стал, подражая ей, беседовать со своим хозяином уже более спокойно. Клио же, познакомившись с Тобином поближе, прониклась к нему искренним теплым чувством.
Впрочем, все люди Меррика приходили порой его навестить и посидеть рядом с его кроватью. «Чем мы хуже супруги графа? – говорили они между собой. – Если она верит в его выздоровление, то и нам, стало быть, надо в это верить и, по мере сил, этому способствовать».
Клио приучила себя сносно относиться даже к брату Дисмасу и со стоическим терпением ждала в сторонке, пока он бормотал молитвы у изголовья Меррика, обильно кропил его святой водой и чертил освященным елеем у него на лбу и на щеках знак креста.
Каждый день и каждую ночь Клио беседовала с Мерриком. Она поведала ему о своем детстве, о своих юношеских мечтаниях. Она даже пыталась его рассмешить – рассказывала о своих выходках, после которых ее отец начинал всерьез задумываться о спасении ее души.
Но, к сожалению, ничего не менялось. Прошла зима, наступила весна, и на небе стало проглядывать яркое солнышко, а в жизни Клио все оставалось по-прежнему.
Стоял погожий весенний день, на небе ярко светило солнце, а спрятавшиеся в ветвях деревьев птицы радостно распевали свои песни. Одноглазый Циклоп, свернувшись клубочком, мирно спал рядом со спящим хозяином, и весь мир вокруг них представлял собой прекрасное гармоническое целое.
Тем не менее, Клио с самого утра испытывала необъяснимое волнение. Ей казалось, что сегодня обязательно должно произойти что-то важное, но хорошее или плохое – она пока что определить не могла. У нее сильно колотилось сердце, голову стягивало стальным обручем, да и настроение было никуда не годное – она накричала без всякой причины на слуг и ворчала на каждого, кто подворачивался ей под руку.
Ближе к вечеру она немного успокоилась, и ею овладела странная задумчивость. Нечего и говорить, что за весь день она не съела ни крошки – не было аппетита. Наконец она удалилась в комнату Меррика и осталась с ним наедине – сидела на постели и расчесывала волосы, с такой силой налегая на костяной гребень, когда он запутывался в густых серебристых прядях, словно сама себя за что-то наказывала.
Гребень в очередной раз запутался в волосах, и Клио пришла в раздражение. Она вскочила со стула, швырнула злополучный гребень в противоположный конец комнаты, и тот, ударившись о стену, разломился на две неравные части.
Клио застыла на месте. Неожиданно она вспомнила, что именно этим гребнем ей расчесывал волосы Меррик. Казалось, это было уже тысячу лет назад. Она подбежала к стене, схватила обломки гребешка, прижала их к груди и разрыдалась.
Неожиданно в окне спальни блеснул свет. Поскольку это произошло уже после захода солнца, подобное странное явление не могло не привлечь внимания Клио. Она подошла к окну, распахнула стеклянные створки и устремила взгляд на вершины холмов, окружавшие замок с востока.
На всех холмах полыхали огромные костры. «Боже мой, ведь сегодня Пасха!» – подумала молодая женщина.
Погибший ребенок тоже должен был – по расчетам Клио – появиться на свет к Пасхе... Она на минуту прикрыла глаза. Несчастная девочка, ей так и не довелось увидеть этот мир!
Потом Клио взглянула на обломки костяного гребня, которые прижимала к груди. Можно было подумать, что все, с чем она так или иначе соприкасалась в этой жизни, разваливалось и ломалось. Родители ее рано умерли, ребенок погиб, а любимый муж пребывал в состоянии, которое можно было назвать духовной смертью. Казалось, трещину дала сама ее жизнь – она разваливалась у нее на глазах, как она ни старалась скрепить отдельные ее элементы воедино...
Клио отвернулась от окна и подошла к постели. Меррик, как всегда, лежал с открытыми глазами, устремив бессмысленный стеклянный взор прямо перед собой.
– Проснись! – попросила его Клио. Меррик не шевельнулся.
– Проснись, черт тебя возьми! – в отчаянии воскликнула молодая женщина. Схватив Меррика за плечи, она изо всех сил принялась его трясти. – Просыпайся, Меррик! Мне не под силу разбудить тебя в одиночку, требуется и твое участие. Мы потеряли ребенка, понимаешь ты это или нет? Ты не можешь, не должен лежать здесь, как бревно. Просто не имеешь права! Я тебе этого не позволю! Ты – мой муж. Я хочу иметь от тебя детей. Ты обязан сделать мне ребенка – с такими же, как у тебя, черными волосами и синими глазами. И чтобы у него, когда он вырастет, был такой же, как у тебя, неукротимый дух!
Закрыв лицо руками, Клио разразилась рыданиями. Она оплакивала всех дорогих ее сердцу людей, которых она потеряла: нерожденное дитя, мать, отца да и самого Меррика, который в его нынешнем состоянии был все равно что мертвый.
Клио рыдала до тех пор, пока у нее из горла не стали вырываться одни только хрипы. Тогда она принялась расшвыривать по комнате вещи. В течение нескольких минут она крушила все подряд, превзойдя в этом даже варваров-валлийцев. Пол был усеян осколками дорогих ваз; она сорвала со стены драгоценные тканые ковры и ломала все, что ни попадалось ей под руку.
Постояв некоторое время посреди разоренной комнаты, Клио как подкошенная рухнула на кровать рядом с Мерриком, обвила его руками и зашептала ему прямо в ухо, поскольку говорить громче была не в силах:
– Меррик... Мой дорогой Меррик... Пожалуйста, проснись. Ты нужен мне! Если бы ты только знал, как ты мне нужен!
– С какой стати этот проклятый кот валяется у меня на постели?
Клио никак не могла пробудиться – и только улыбнулась во сне. Ей часто снилось, будто она разговаривает с Мерриком, но еще ни разу он не упоминал о коте...
Вздохнув, она положила руку на сердце мужа, чтобы почувствовать его ровное сильное биение и найти в этом поддержку: ведь нужно было пережить еще один зарождающийся день.
– Почему вы молчите, миледи? Извольте отвечать на мой вопрос!
«Бог мой! – подумала Клио. – У меня начались галлюцинации...»
В следующий момент она услышала, как лежавший на постели кот разразился хриплым недовольным мявом, а потом тяжело шлепнулся на пол. Клио протерла глаза и заглянула под кровать.
– Циклоп? Что это ты раскричался с утра пораньше?
Кот стоял на полу, задрав хвост и выгнув спину, и весьма недружелюбно шипел, глядя при этом куда-то за спину Клио.
– Я же просил тебя, чтобы этот котище держался подальше от моей кровати!
– Меррик?!
Клио резко повернулась и уставилась на мужа круглыми от изумления глазами. Взгляд Меррика полыхал гневом, и назвать его бессмысленным вряд ли бы кто отважился.
– Ну, что еще? – недовольно проворчал он.
– А ведь ты сердишься!
Меррик скрестил на груди руки.
– Я много раз просил тебя не позволять коту нежиться в постели. Этот поганец меня укусил!
Меррик хмурился, но глаза его теплели. Коснувшись пальцем щеки Клио, он произнес:
– Ты плачешь?..
Клио молча кивнула, не имея сил ни говорить, ни двигаться.
– Ну-ка, иди ко мне! – Меррик раскрыл ей объятия, и она снова, как тысячу лет назад, оказалась под их надежной защитой. – Не плачь, – он легонько похлопал ее по плечу.
– Ты вернулся! Боже, ты вернулся!
Меррик большим пальцем приподнял ее голову за подбородок и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Я никогда от тебя не уходил. Разве я мог тебя оставить, любовь моя? Ты же сама говорила, что я тебе нужен.
А потом он ее поцеловал.
ЭПИЛОГ
Через три года, показавшиеся нетерпеливой Клио бесконечными, у них с Мерриком родился, наконец, первенец. Вокруг Камроуза бушевала весна, окрестные поля украсились алыми головками маков – и вот тогда в этот мир вошел Эдуард Артур Джолион де Бокур.
Его мать настояла, чтобы у младенца прежде всего осмотрели пальчики на ногах. Меррик никогда прежде не слыхал ни о чем подобном, но возражать не стал, тем более что супруга утверждала, что пальчики у младенца совершенной формы – точно такие, как у его отца. Меррик даже смутился – прежде графиня ни разу не упоминала слово «совершенный», отзываясь о его внешности или хотя бы о какой-то части его тела.
Зато это слово потом часто приходило ему на ум, когда он размышлял об их с Клио браке...
По прошествии дальнейших десяти лет у них родилось еще пять сыновей – с такими же, как утверждала Клио, «совершенной формы» ступнями и пальцами на ногах. Вслед за Эдуардом Артуром появился Роджер Джон, очень похожий на своего старшего брата. У обоих были черные, как вороново крыло, волосы и зеленые глаза, оба отличались большой физической силой, бесстрашием и быстрым, как молния, разумом. Эти двое со временем превратились в самых доблестных рыцарей в истории Англии.
Затем божий свет увидели Уильям Август и Джералд Филипп – светловолосые, но с синими, как у Меррика, глазами. И у того, и у другого язычки были как бритва, и этим они очень напоминали мать. Оба брата с детских лет проявили тягу к учению и отдавали предпочтение не конюшням и схваткам на мечах, а ученым фолиантам и свиткам.
Томас Марк и Гриффин Дэвид, родившиеся позже всех, унаследовали взбалмошный характер Клио, и слуги в Камроузе их называли «Напасть» и «Сущая напасть». Внешне они отличались, как день и ночь, но их головы являлись вечным кладезем самых странных и невероятных замыслов и идей – в этом смысле они удивительно походили друг на друга.
С тех пор прошло уже много лет, зрение Меррика стало слабнуть, и в волосах у него появились серебряные нити, в чем он, кстати, в шутку обвинял двух своих младшеньких. В замке бегали внуки его детей, но Меррик никогда не забывал об одном – о великом Даре, которым наградила его судьба.
Да и как же он мог забыть? Ведь стоило ему посмотреть на свою супругу, тут же отступали все горести и заботы, он снова чувствовал себя молодым и сильным. А когда Меррик целовал жену, что, кстати, происходило довольно часто, у него кружилась голова, и он испытывал опьянение, хотя в последние годы редко прикасался к чаше.
Меррик ощущал себя счастливейшим из смертных, поскольку ему было послано нечто несравнимо более ценное, нежели богатство или власть, которые почитались большинством людей главнейшими сокровищами в жизни.
Создатель послал ему в дар эту женщину!
Его мать настояла, чтобы у младенца прежде всего осмотрели пальчики на ногах. Меррик никогда прежде не слыхал ни о чем подобном, но возражать не стал, тем более что супруга утверждала, что пальчики у младенца совершенной формы – точно такие, как у его отца. Меррик даже смутился – прежде графиня ни разу не упоминала слово «совершенный», отзываясь о его внешности или хотя бы о какой-то части его тела.
Зато это слово потом часто приходило ему на ум, когда он размышлял об их с Клио браке...
По прошествии дальнейших десяти лет у них родилось еще пять сыновей – с такими же, как утверждала Клио, «совершенной формы» ступнями и пальцами на ногах. Вслед за Эдуардом Артуром появился Роджер Джон, очень похожий на своего старшего брата. У обоих были черные, как вороново крыло, волосы и зеленые глаза, оба отличались большой физической силой, бесстрашием и быстрым, как молния, разумом. Эти двое со временем превратились в самых доблестных рыцарей в истории Англии.
Затем божий свет увидели Уильям Август и Джералд Филипп – светловолосые, но с синими, как у Меррика, глазами. И у того, и у другого язычки были как бритва, и этим они очень напоминали мать. Оба брата с детских лет проявили тягу к учению и отдавали предпочтение не конюшням и схваткам на мечах, а ученым фолиантам и свиткам.
Томас Марк и Гриффин Дэвид, родившиеся позже всех, унаследовали взбалмошный характер Клио, и слуги в Камроузе их называли «Напасть» и «Сущая напасть». Внешне они отличались, как день и ночь, но их головы являлись вечным кладезем самых странных и невероятных замыслов и идей – в этом смысле они удивительно походили друг на друга.
С тех пор прошло уже много лет, зрение Меррика стало слабнуть, и в волосах у него появились серебряные нити, в чем он, кстати, в шутку обвинял двух своих младшеньких. В замке бегали внуки его детей, но Меррик никогда не забывал об одном – о великом Даре, которым наградила его судьба.
Да и как же он мог забыть? Ведь стоило ему посмотреть на свою супругу, тут же отступали все горести и заботы, он снова чувствовал себя молодым и сильным. А когда Меррик целовал жену, что, кстати, происходило довольно часто, у него кружилась голова, и он испытывал опьянение, хотя в последние годы редко прикасался к чаше.
Меррик ощущал себя счастливейшим из смертных, поскольку ему было послано нечто несравнимо более ценное, нежели богатство или власть, которые почитались большинством людей главнейшими сокровищами в жизни.
Создатель послал ему в дар эту женщину!