Страница:
Иоганн захохотал, сел в свою телегу, хлестнул лошадь и укатил. И как-то сразу после этого завертелась новая жизнь. Иржи и взгрустнуть-то не успел.
Прежде всего рекрутам устроили перекличку. Потом быстро накормили в местном трактире, вывели на площадь между полицейским участком и все тем же трактиром, который, кстати, имел название «Ясен Перец».
Вдоль строя прошелся рыжий егер-сержант. Ламбо Макрушица, сына бистрицкого трактирщика, он ткнул в круглый животик и предупредил:
— Это есть твой главный враг.
Ференцу бравый вояка пощупал бицепсы. Перед Иржи он почему-то задержался, внимательно глянул в лицо, но ничего не сказал. Зато зычно гаркнул всем: — Рэвняйсь! Смирна-а!
На крыльцо «Ясного Перца» вышел осанистый вахмистр. Вытер платочком усы, лениво ткнул пальцами в козырек.
— Все на месте?
— Так точно. Разрешите выступать? — спросил рыжий.
— Ну а чего ж время-то терять? Солнце высоко, до Юмма далеко.
— Взво-од! В колонну по трое... Стысь!
До Юмма в самом деле неблизко, больше восемнадцати километров. И все восемнадцать они прошли только с одним коротким привалом. Вероятно, этот привал был бы еще короче, если б не пришлось пропускать встречную воинскую часть — полностью отмобилизованный пехотный полк курфюрстенвера.
Несмотря на мирное время, перед полком ехала егерская разведка. Командовавший ею офицер задержался и что-то спросил у вахмистра рекрутской команды. Выслушав ответ, кивнул, пришпорил лошадь и догнал своих солдат. За разведкой потянулась пехота. Шеренги заполнили дорогу от обочины до обочины. Солдаты шли с полной выкладкой — касками, штуцерами, ранцами, штыками, шинельными скатками, гранатными сумками. Перед каждым батальоном верхами ехали офицеры с ординарцами, а в середине колонны проследовала двуколка с откинутым верхом. В ней сидел сердитый оберст и курил сигару. Такого количества вооруженных людей Иржи видеть еще не доводилось. За каких-то полчаса мимо прошагало столько молодых и здоровых мужчин, сколько и жителей-то не наберется во всей деревне Бистриц, даже если с младенцами и старухами считать. Мало того, прокатились еще батарея четырехфунтовых пушек, обоз, санитарные фуры, потом протопал запыленный взвод саперов. Наконец показался арьергард — десяток конных егерей, после которых деловито пробежала лохматая собака.
— Семьдесят первый полк седьмой пехотной дивизии, — сообщил Ламбо, знаток шевронов, погон и лампасов
— В наши места идут, — с тревогой сказал Ференц. — Тут одна дорога. Неужто ящеры опять зашевелились?
Иржи усмехнулся.
— Да дня четыре назад что-то такое было. Не приметил?
— Больше не будет, — заверил Ламбо. — Не пустят их. Вон какая силища поперла! Курфюрстенвер... Слушай, Иржи, а ловко ты тогда дракону в пузо бабахнул. Где такие пистолетики-то раздобыл, а? Не армейские, нет. Дамские какие-то. Ты когда с лошади свалился, я хорошо их разглядел.
— А мама подарила, — сказал Иржи. — Ко дню рождения.
— Ух ты! Боевая мамочка. А мне вот новые штаны сшили.
— Мать, она лучше всех знает, чего сыночку не хватает, — сказал Ференц.
Ламбо захихикал.
— Ага, конечно. Тебе небось кувалду поднесли. Маринованную!
Их вахмистр явно повидал на своем веку все, что можно повидать в армии, поэтому ничего нового не ждал и от жизни. Со скучающим видом он ехал перед колонной, оглядываясь только для того, чтобы изредка бросить через плечо пару слов команды.
Под стать начальнику оказался и немолодой капрал с артиллерийскими эмблемами на погонах. Этот неизменно держался позади, спокойно покуривая в седле.
А вот рыжий егер-сержант словно места себе не находил. Зачем-то перемещался с хвоста колонны до головы. Там придерживал жеребца, тоже рыжего, и пропускал рекрутов мимо. Через час-полтора все повторялось, и Иржи каждый раз ловил на себе его изучающий взгляд. Впрочем, не только он один.
— И чего пялится?! — пропыхтел красный, вспотевший Ламбо.
— Наверное, в свою часть кандидатов подбирает, — предположил Иржи
— Не нравится мне его рожа.
— Эх, братец! Хуже будет, если ты ему не понравишься, — сказал Ференц. — Армия-то на сержантах держится.
— А он мне больше не нравится, чем я ему, — твердил Ламбо.
— Разговорчики! — прикрикнул сержант. Макрушиц испуганно замолк. Все остальные давно помалкивали, натопались уже.
Близился конец первого армейского дня. Эпс успел спрятаться за лесистой горой Готтхоб, впереди высились серые стены Юмма.
Эта крепость, веками прикрывавшая столицу курфюршества с юго-востока, занимает мыс у слияния двух речек, Юмма и Быстрянки. С юга треугольник суши ограничивает еще и ров, поэтому в город можно попасть только по одному из мостов.
Мосты в мирное время на ночь не поднимают, да и ворота не запирают. Так было и сейчас. Но вот пушек между зубцами Иржи раньше не видел.
— Эка! Да ведь к войне дело идет, братцы, — вполголоса сказал прешерман с подбитым глазом.
— А ты не каркай, — пробурчал другой, потирая шишку на лбу.
Перед мостом вахмистр остановился и небрежно поднял руку.
— Взво-од! — тут же завопил рыжий сержант. — Не в ногу, шагом марш!
— Это еще зачем? — удивился Ламбо.
— А чтобы мост не рухнул, — ответил Ференц.
— Из-за нас?
— Из-за тебя. Физику надо было учить, двоечник.
— Зачем? — отмахнулся Ламбо. — По мосту вон и без физики пускают.
— Только до ворот офицерского училища
— А я туда не собираюсь. Нашему брату и не попасть, приставки «фон» не хватает. Отслужу вот, да и открою лавочку в Юмме.
— И что станешь продавать?
— Да все, что вы мне в Бистрице повыращиваете. Физики!
Миновав городские ворота, вахмистр повернул лошадь налево. Иржи вспомнил, что там за рыночной площадью располагаются старинные казармы. Однажды они с отцом проезжали мимо, и отец сказал, кивнув на мрачное здание из потемневшего кирпича:
— В военной архитектуре изредка возможна красота. Но никогда не бывает радости.
Потом, оглянувшись на городскую стену, добавил:
— Поразительно, сколько сил и ума люди тратят на защиту друг от друга.
Ни в казарме, ни в крепостной стене ничего поразительного Иржи тогда не видел. Все это было привычным, обычным, с малых лет знакомым. Естественным. В Юмм они наезжали часто.
— Разве когда-нибудь будет иначе? — спросил Иржи. — Чтобы люди не защищались друг от друга?
Отец покачал головой.
— Окончательно — никогда. Можно ведь и невзначай причинить человеку боль. Бывает неразделенная любовь, бывают поражения в различных состязаниях, этого не избежать. Но рано или поздно стены останутся только в душах людей.
— И войны исчезнут?
— Да, — уверенно сказал отец. — Обязательно. Так уже было на Земле, будет и на Терранисе.
Иржи не очень в это поверил, потому что днем раньше на школьном дворе подрался с Ламбо. Из-за Анхен, первой и единственной красавицы деревни Бистриц. Она с удовольствием взирала на схватку из окна класса
У Иржи оторвался рукав, а у Ламбо лопнули штаны, из-за чего он и убежал. Разругались вдрызг, на всю жизнь. До самого вечера не мирились. Вечером Ференц сунул под нос каждому кулачище и позвал на рыбалку.
Нестройными рядами новобранцы пересекли плац и остановились на линейке. Тут вахмистр соскочил с лошади, неожиданно резво отпечатал три шага, вскинул ладонь к виску и оттарабанил рапорт.
Встречавший команду офицер кивнул. Потом громким голосом поздравил всех со вступлением в курфюрстенвер. Под святые знамена, на защиту фатерлянда.
— Ра старасса, — вразброд ответила защита.
— Вижу, — сказал офицер и усмехнулся. — Вольно.
— Вольна-а! — радостно заорал рыжий сержант. Чем-то он напоминал Бернгардта. Силой чувств, наверное. И бодростью.
— Ну-с, отведаем сейчас солдатских харчей... — пробормотал Ламбо.
Однако харчей отведать пришлось попозже. Сначала всех повели в гарнизонную парикмахерскую. Потом, уже стриженных наголо, пропарили. Из бани вывели не через ту дверь, в которую вводили, а через другую, за которой сидел мрачный фенрих со змеями на погонах.
Каждого заставляли перед ним вертеться, приседать, высовывать язык, показывать то горло, то зубы, а то и зад.
Фенрих деревянной трубочкой слушал, как кто дышит, иным приказывал покашлять. Потом заученно спрашивал «начтожалуетесь» и что-то бурчал писарю. Тот рисовал загадочные кривули в гроссбухе и смачно шлепал печатью «здоров».
— У отца грыжи были?
— Никак нет, герр фенрих, — испугался Ламбо. — Здоров батюшка.
— А он тебе родной?
— Так точно, не сомневайтесь
— Да мне-то что. Проходи. Огорошенный Ламбо удалился на цыпочках.
— И чего это он к бате цепляется?
— Надо же знать, кто такого бравого вояку соорудил, — отозвался Ференц.
— Это еще зачем?
— Да вдруг памятник придется ставить. Хе-хе!
В следующей комнате капрал и два солдата выдавали застиранное обмундирование, белье, портянки, сапоги. Потом каждый получил «комплехт нумер айнц» — ранец, щетку, бритву, полотенце, мыло, деревянную посуду и полулитровую флягу из темного стекла.
Всех снова вывели на плац, устроили перекличку, назначили командиров отделений. Уже совсем стемнело, когда с этими делами наконец было покончено и перед рекрутами все же открыли двери столовой. Как двери рая.
Но долгожданные солдатские харчи весьма разочаровали Ламбо. А нары — Ференца. Бедняга так до конца на них и не разместился, что-нибудь непременно свешивалось. Ворочался он до утра, бормотал, что маловато удобств в курфюрстенвере. И что следующую ночь не переживет. Однако следующую ночь все провели уже не в Юмме, Ференц остался жить.
В шесть часов утра в казарме заорал сержант. Голосом мерзким, нечеловеческим. Но это было еще не самое худшее: всех ожидала «легкая моргенпробежка» ауф дер штадт Юмм.
После приседаний и отжиманий выяснилось, что завтрак предусмотрен отнюдь не на траве, а в той же солдатской столовой, и к приему пищи можно поспеть опять-таки только бегом. Ну а после завтрака предстоял поход к неведомому «пункту назначения».
В восемь часов маршевый взвод пополнился рекрутами из Юмма, Готтхоба, Остмарка, от этого превратился в роту, после чего грозно выступил навстречу будущему
— Горе врагам фатерлянда! — пропыхтел Ламбо. Облизнувшись, добавил:
— Пива хочу.
Колонна в этот момент шла главной улицей Юмма мимо соблазнительных вывесок.
— «Кригскомендант», — ухмыляясь, прочел прешерман с шишкой на лбу. — А туда не хочешь?
И довольно захохотал.
Начиналось выяснение вопроса о том, кто в роте хозяин. Тут слабины давать нельзя было.
— У кригскоменданта смешливых любят, — отбрил Ламбо. — Легко ушибленных в голову.
— Ты это про мене? — растягивая слова, поинтересовался прешерман.
Ференц мигнул Иржи. Иржи кивнул. Они приотстали и слегка стиснули ушибленного с обоих боков.
— Эй, вы чего это? — заволновался тот.
— А ты чего?
— Я — ничего.
— Так и мы — тоже, — доброжелательно сообщил Ференц.
— Шишка-то не болит? — спросил Иржи.
— Не-а.
— Ты все же лопух приложи. Помогает от головы, — посоветовал через плечо Ламбо.
Над его советом прешерман задумался глубоко. Так глубоко, что забыл ответить. Да и виды вокруг открылись хорошие.
Рота покинула Юмм и вышла на широкий, сплошь мощенный булыжником шляхт. По сторонам от дороги росли ряды старых лип. За ними частой щетиной всходов зеленели поля. Слева возвышалась гора Готтхоб, над которой висело одинокое облако. А в низине справа извивалась уже довольно полноводная Быстрянка. Эпс ощутимо припекал, но воздух пока оставался по-утреннему прохладным, дышалось легко
Пели жаворонки. В обе стороны дороги со стуком двигались многочисленные повозки, фуры, экипажи. Несколько раз проезжали пассажирские дилижансы с сочувственными лицами в окнах.
— Ну прямо все едут, одни мы — топай да топай, — вздыхал Ламбо.
Под вечер, когда впереди уже показались стены крепости Бельверк, внезапно забились лошади одного из дилижансов. Кучер с трудом удержал их на проезжей части, до предела натянув вожжи.
То же самое случилось с парой тяжеловозов, тащивших фуру с бревнами. Но повозка при этом съехала в канаву и перевернулась.
— О! Что это с ними? — спросил Ламбо.
Ему никто не ответил, поскольку земля под ногами начала трястись, потом сильно дернулась. Заржала и поднялась на дыбы лошадь вахмистра. Тут новобранцы без команды остановились, а пассажиры начали выпрыгивать из дилижанса. Возница грузовой фуры зачем-то побежал в поле, сминая зеленые всходы. Совсем ошалел, бедняга.
— Во-он, вон, смотри-ка! — крикнул прешерман с подбитым глазом, вытягивая руку и жмурясь.
Видел прешерман очень хорошо. Там, куда он показывал, в небе происходило необычное. Далеко на юге, правее и выше дымящей шишечки вулкана Демпо, дугой повисла тонкая серебристая линия. Она тянулась вслед за едва различимой черточкой как нитка за иголкой. Было заметно, что эта нить постепенно удлиняется, одновременно склоняясь вниз, к горам, а ее противоположный конец тает, размывается.
Вахмистр наконец справился со своей лошадью.
— Чего топчетесь? — сердито крикнул он. — Еще неделю не прослужили, а уже моду завели — в небо глазеть. Паттени!
И ты туда же?
— Неопознанный летающий объект, Махач, — сказал рыжий сержант
Но вахмистр сильно распалился и ничего видеть не желал.
— Мало ли чего! Уставом не предусмотрено. Эй, кому говорю? Рота! Слушай мою команду. Шагом... арш, романтеи! Службу служить — это не в небо глазеть. Армия — это вам не мед стакану. Линкс, линкс... змеюги!
Рота возобновила движение, однако поминутно оглядывалась и спотыкалась.
Черточка, за которой тянулась серебристая нить, тем временем снизилась до уровня гор и пропала. Чуть позже там сверкнуло. Через минуту или две долетел слабый гул, а земля еще раз дрогнула. В небо поползла темная струйка дыма.
Никто не мог объяснить, что же такое произошло за горами. Ференц покачал головой.
— Вот надо же! Живешь-живешь, все кругом вроде обыденное, устоявшееся. Ламбо вон хочет лавочку открыть. А на самом-то деле вокруг нашей привычной жизни такое вертится... недоступное. И что это было, а?
— Разговорчики! — крикнул вахмистр.
— Звездолет это был, — тихо сказал Иржи. — По имени «Альбасете».
Никто его не услышал. Да он и не старался.
Солнце, вспомнил Иржи. Солнце. Такое приятное слово...
В Бельверк рекрутов не пустили, остановив на перекрестке с указателями.
— Готтхоб, Альтеншпиль, курфюрстенбург Бауцен, — прочел Ламбо. — Вот интересно, теперь-то куда?
— Скоро узнаем, — рассеянно отозвался Иржи.
Его внимание привлекла карета, остановившаяся на перекрестке, чтобы пропустить еще один пехотный полк, семьдесят второй, кажется. Он также следовал в южном направлении.
Ни короны, ни геральдического щита на дверце экипажа не имелось, одежда кучера в глаза не бросалась. Тем не менее великолепные лошади, кружевные занавески, отделка фонарей, до блеска надраенная медная подножка — все это говорило само за себя.
— Прекрасные рессоры, — оценил Ференц. Ламбо расхохотался.
— Нет, ну кому — что! Рессоры... Ты глазенки-то подними, кузнец!
— Ого, — сказал Ференц.
Глазенки поднял не только кузнец. Прешерман с синяком даже причмокнул:
— Во девчушка так девчушка!
— Худая какая-то, — заявил прешерман с шишкой. — Не кормят, что ли?
А из окна кареты выглядывала чем-то знакомая Иржи девушка. Отведя занавеску, она озабоченно всматривалась вперед, стараясь понять, долго ли еще будут идти солдаты. Вероятно, ценила время.
Об этом же свидетельствовал деловой стиль короткой прически. И хотя в мочке уха блеснул дорогой камешек, на пальцах ее руки, которой она держалась за нижнюю часть рамы, ни колец, ни перстней не было.
— Эге! Не замужем, — сказал Ламбо, не упускавший повода подчеркнуть свою бывалость в общении с женщинами.
Иржи сильно захотелось треснуть его по затылку. Так бы он, наверное, и поступил, если б девушка не повернула голову. Навряд ли она могла слышать бестактное замечание, скорее всего ей просто были любопытны окрестности, но Иржи покраснел.
— Ты чего? — удивился Ференц.
Иржи не ответил. Знакомым движением девушка отбросила со лба прядь волос. Иржи вспомнил этот жест. Вспомнил высокую, гордую шею, эти яркие, пухлые губы, вспомнил голос и тот томный запах, так поразивший его на мельнице Промехи.
Ему захотелось, чтобы и Камея его заметила, тоже вспомнила. Однако еще больше Иржи этого боялся, представив как может выглядеть в старом, запыленном, с чужого плеча мундире, в армейской шляпе с обвислыми полями, в широченных галифе. Форма второго срока службы способна изуродовать кого угодно, даже бога Аполлона. Особенно — галифе. Древний земной генерал, который придумал эти штаны, вероятно, был весьма кривоногим и своим изобретением сумел отомстить сразу всем мужчинам, лишенным данного недостатка.
К счастью, с каретой поравнялся один из лейтенантов проходящего полка. Он учтиво склонился в седле, сказал что-то любезное и, видимо, остроумное. Девушка улыбнулась, кивнула, произнесла несколько слов. Но отсрочка получилась короткой. Взгляд Камеи рассеянно скользнул мимо офицера, пробежал по красным крышам Бельверка и вдруг остановился на толпе новобранцев, сгрудившихся у дороги. Иржи при этом будто чем ударили под коленки, ноги вдруг ослабли, и он чуть присел. Вряд ли от этого он стал выглядеть менее нелепо.
Только и Камея не смогла скрыть своих чувств. Сначала она удивленно выпрямилась, отстранилась от окна. Потом, наоборот, подалась вперед, выглянула, губы ее приоткрылись. Иржи показалось, что она улыбнулась. Причем совсем не насмешливо, чему бы он ничуть не удивился, а вроде бы даже радостно...
Озадаченный лейтенант обернулся. А кучер вдруг шлепнул коренника вожжами.
Карета тронулась. Но перед тем как она повернула в сторону Бауцена, Иржи успел заметить короткий взмах ладони, после чего на время перестал понимать, что кругом происходит.
Его целиком заполнило ощущение умопомрачительной редкости, только что имевшей место быть. Очень мимолетной, как и полагается любой уважающей себя редкости, но столько успевшей пообещать! Ведь этот взмах сулил то, о чем он мечтал ночью напротив мельницы Промехи. Сулил продолжение, новую встречу..
Да как? — подумал он, возвращаясь к действительности. Как они могут друг друга отыскать? Два года армии впереди. Камея молода, красива, знатна, за два года ей неоднократно предложат и руку, и сердце. Чудеса случаются только в романах. Чего ради ей ждать безвестного солдатика?
А с другой стороны, за сегодняшний день случились целых два поразительных события, каждое из которых вполне можно считать настоящим чудом. Сначала появился земной звездолет, теперь вот — Камея... И если чудеса пошли косяком, почему бы не случиться еще одному?
— Что с тобой, дурачок? — обеспокоился Ламбо. — Перегрелся, что ли? Стоишь как пень и ничего не слышишь. На, хлебни водицы.
— Выбрось из головы, — прогудел рассудительный и более наблюдательный Ференц. — Эта птичка слишком высоко летает.
Тем временем в клубах пыли мимо них прокатилась санитарная фура с большущими колесами. Она была последней в обозе семьдесят второго полка. Дорога наконец освободилась.
— Ста-ановись! — немедленно гаркнул сержант.
— Какая птич?.. — спросил Ламбо и чихнул.
Ференц сделал вид, что не расслышал.
— А поведут нас в Бауцен, в учебный центр, — заявил прешерман с подбитым глазом. — Точно вам говорю.
Давно известно, что уроженцы Прешера обладают врожденным чутьем, которое очень помогает им делать карьеру как в курфюрстенвере, так и в бундесмарине. Действительно, уже на следующий день вся рота новобранцев из района Юмм оказалась в армейском учебном центре Бауцена.
— Считайте, ребята, вам повезло, — говорили старожилы. — Порядки здесь серьезные, но натаскают — будь здоров!
Следующие два месяца пролетели быстро. Учили молодых солдат плотно, с полным использованием дня, минуты свободной не оставалось. С утра назначались строевые либо тактические занятия, верховая езда, фехтование, рукопашный или штыковой бой, много давали стрелять. Вторая половина дня посвящалась изучению уставов, оружия, истории и организации вооруженных сил Поммерна, первичной медицинской подготовке, а также хозяйственным работам. Несколько раз устраивались тревоги с ночными марш-бросками.
На личные дела оставалось не более получаса, да и то не каждый день. Передвигаться по лагерю полагалось только бегом. Кормили сытно, однако вскоре не только Ламбо лишился «врага своего», но даже Ференц, и без того вроде состоявший из одних мышц, был вынужден затягивать ремень на две дырки туже.
Да, армия — это вам не мед стакану, как бессмертно выразился герр вахмистр Ербугиндай Махач... После отбоя засыпали мгновенно, как только голова касалась жесткой, набитой опилками подушки. Если не шли в ночной караул, конечно. Или на кухню.
Но вот прошли аттестационные зачеты, всех распределили в боевые части. Последнее воскресенье перед отбытием к месту службы посвящалось экскурсии по столице. Этой традиции насчитывалось уже более восьмидесяти лет, она была заведена еще Вуаясием Третьим, дедом ныне правящего курфюрста, и с тех пор неуклонно соблюдалась даже в военное время. Считалось, что таким образом солдаты лучше поймут, что же они, собственно, должны защищать.
По этой же традиции в роли гидов выступали студенты знаменитого университета Мохамаут. Они работали парами — девушка и юноша, причем молодой человек подбирался из числа уже отслуживших действительную в армии или на флоте.
Все эти сведения огласили на вечерней поверке в субботу. Солдатам предоставлялось время для приведения в наилучший вид только что выданного обмундирования, после чего их вели в баню и кормили праздничным ужином
Утром учебный взвод Иржи выглядел непривычно. Вылинявшая и застиранная одежда исчезла. Среди зеленых пехотных мундиров, коих было большинство, выделялась форма артиллеристов и егерей. Была даже одна черная матросская форменка, очень ладно сидевшая на Ференце. Его еще с вечера поздравляли, поскольку попасть на флот считалось большой удачей. Иржи поздравляли тоже — он был зачислен в егеря, а егерские войска относились к армейской элите. Но вот Ламбо бродил хмурый.
— Это все рыжий услужил, — заявил он. — Недаром мне его рожа сразу не приглянулась...
А рыжий сержант Паттени оказался тут как тут.
— Отделение, становись!
Пройдя вдоль строя, он с довольным выражение ткнул Ламбо в живот и сообщил, что все шестнадцать фельдмаршалов Поммерна начинали службу в пехоте, поскольку пехота была, есть и будет становым хребтом армии, а все остальное, как бы оно ни называлось, относится к легкопрыгающим войскам.
— Можете мне верить, поскольку я сам — егерь, — прибавил Паттени. — Только вот солдату Макрушицу, чтобы пробиться в фельдмаршалы, придется поработать над своим лицом, поскольку выражение плаксивое. Фельдмаршалу вместо этого внушительность полагается. Ясно, солдат Макрушиц?
— Так точно, герр егер-сержант.
— Думаю, вам будет приятно узнать, что в город ваше отделение поведу я, — ухмыльнулся Паттени.
— Чрезвычайно, герр сержант, — сказал Ламбо с перекосившимся лицом и неимоверно плаксивым выражением.
— А тогда — нале-ву! Шагом марш.
В город они вошли через Восточные ворота района Мохамаут. Пересекли рыночную площадь, где под пестрыми навесами торговцы уже раскладывали товары, свернули в узкую старинную улочку и вскоре оказались у моста через реку Бауцен, правый приток Теклы.
Погода стояла прекрасная — солнечная, но еще по-утреннему нежаркая. За рекой открывался вид на всю старую часть города со шпилями церквей, башнями Кронштайна, островерхими черепичными крышами, пожарными вышками, мачтами оптического телеграфа, вершинами пирамидальных тополей. Снизу панораму отрезала линия гранитных парапетов.
В прозрачном воздухе отчетливо раздавался бой часов. Он сливался с перезвоном многочисленных колоколов. Было всего лишь восемь, время для воскресенья довольно раннее, но по набережной уже прогуливались молодые люди и девушки в коротких плащах. На головах у них красовались чудные круглые шапочки, придававшие студентам знаменитого университета несерьезный, слегка карнавальный вид.
— Господа студенты! Седьмое учебное отделение прибыло, — зычно доложил Паттени. — Разрешите узнать, кто нас поведет?
Одна из девушек, стоявших у парапета, обернулась и сняла шапочку.
— Ух ты! — восхищенно сообщил солдат Макрушиц. — Вот это да.
У Иржи екнуло сердце. А есть ведь наверху кто-то, кто управляет судьбами! Определенно есть.
— Мы поведем, — сказала девушка.
11. ЗАГЛОТАИ МЯГКОТЕЛЫХ
Прежде всего рекрутам устроили перекличку. Потом быстро накормили в местном трактире, вывели на площадь между полицейским участком и все тем же трактиром, который, кстати, имел название «Ясен Перец».
Вдоль строя прошелся рыжий егер-сержант. Ламбо Макрушица, сына бистрицкого трактирщика, он ткнул в круглый животик и предупредил:
— Это есть твой главный враг.
Ференцу бравый вояка пощупал бицепсы. Перед Иржи он почему-то задержался, внимательно глянул в лицо, но ничего не сказал. Зато зычно гаркнул всем: — Рэвняйсь! Смирна-а!
На крыльцо «Ясного Перца» вышел осанистый вахмистр. Вытер платочком усы, лениво ткнул пальцами в козырек.
— Все на месте?
— Так точно. Разрешите выступать? — спросил рыжий.
— Ну а чего ж время-то терять? Солнце высоко, до Юмма далеко.
— Взво-од! В колонну по трое... Стысь!
До Юмма в самом деле неблизко, больше восемнадцати километров. И все восемнадцать они прошли только с одним коротким привалом. Вероятно, этот привал был бы еще короче, если б не пришлось пропускать встречную воинскую часть — полностью отмобилизованный пехотный полк курфюрстенвера.
Несмотря на мирное время, перед полком ехала егерская разведка. Командовавший ею офицер задержался и что-то спросил у вахмистра рекрутской команды. Выслушав ответ, кивнул, пришпорил лошадь и догнал своих солдат. За разведкой потянулась пехота. Шеренги заполнили дорогу от обочины до обочины. Солдаты шли с полной выкладкой — касками, штуцерами, ранцами, штыками, шинельными скатками, гранатными сумками. Перед каждым батальоном верхами ехали офицеры с ординарцами, а в середине колонны проследовала двуколка с откинутым верхом. В ней сидел сердитый оберст и курил сигару. Такого количества вооруженных людей Иржи видеть еще не доводилось. За каких-то полчаса мимо прошагало столько молодых и здоровых мужчин, сколько и жителей-то не наберется во всей деревне Бистриц, даже если с младенцами и старухами считать. Мало того, прокатились еще батарея четырехфунтовых пушек, обоз, санитарные фуры, потом протопал запыленный взвод саперов. Наконец показался арьергард — десяток конных егерей, после которых деловито пробежала лохматая собака.
— Семьдесят первый полк седьмой пехотной дивизии, — сообщил Ламбо, знаток шевронов, погон и лампасов
— В наши места идут, — с тревогой сказал Ференц. — Тут одна дорога. Неужто ящеры опять зашевелились?
Иржи усмехнулся.
— Да дня четыре назад что-то такое было. Не приметил?
— Больше не будет, — заверил Ламбо. — Не пустят их. Вон какая силища поперла! Курфюрстенвер... Слушай, Иржи, а ловко ты тогда дракону в пузо бабахнул. Где такие пистолетики-то раздобыл, а? Не армейские, нет. Дамские какие-то. Ты когда с лошади свалился, я хорошо их разглядел.
— А мама подарила, — сказал Иржи. — Ко дню рождения.
— Ух ты! Боевая мамочка. А мне вот новые штаны сшили.
— Мать, она лучше всех знает, чего сыночку не хватает, — сказал Ференц.
Ламбо захихикал.
— Ага, конечно. Тебе небось кувалду поднесли. Маринованную!
Их вахмистр явно повидал на своем веку все, что можно повидать в армии, поэтому ничего нового не ждал и от жизни. Со скучающим видом он ехал перед колонной, оглядываясь только для того, чтобы изредка бросить через плечо пару слов команды.
Под стать начальнику оказался и немолодой капрал с артиллерийскими эмблемами на погонах. Этот неизменно держался позади, спокойно покуривая в седле.
А вот рыжий егер-сержант словно места себе не находил. Зачем-то перемещался с хвоста колонны до головы. Там придерживал жеребца, тоже рыжего, и пропускал рекрутов мимо. Через час-полтора все повторялось, и Иржи каждый раз ловил на себе его изучающий взгляд. Впрочем, не только он один.
— И чего пялится?! — пропыхтел красный, вспотевший Ламбо.
— Наверное, в свою часть кандидатов подбирает, — предположил Иржи
— Не нравится мне его рожа.
— Эх, братец! Хуже будет, если ты ему не понравишься, — сказал Ференц. — Армия-то на сержантах держится.
— А он мне больше не нравится, чем я ему, — твердил Ламбо.
— Разговорчики! — прикрикнул сержант. Макрушиц испуганно замолк. Все остальные давно помалкивали, натопались уже.
Близился конец первого армейского дня. Эпс успел спрятаться за лесистой горой Готтхоб, впереди высились серые стены Юмма.
Эта крепость, веками прикрывавшая столицу курфюршества с юго-востока, занимает мыс у слияния двух речек, Юмма и Быстрянки. С юга треугольник суши ограничивает еще и ров, поэтому в город можно попасть только по одному из мостов.
Мосты в мирное время на ночь не поднимают, да и ворота не запирают. Так было и сейчас. Но вот пушек между зубцами Иржи раньше не видел.
— Эка! Да ведь к войне дело идет, братцы, — вполголоса сказал прешерман с подбитым глазом.
— А ты не каркай, — пробурчал другой, потирая шишку на лбу.
Перед мостом вахмистр остановился и небрежно поднял руку.
— Взво-од! — тут же завопил рыжий сержант. — Не в ногу, шагом марш!
— Это еще зачем? — удивился Ламбо.
— А чтобы мост не рухнул, — ответил Ференц.
— Из-за нас?
— Из-за тебя. Физику надо было учить, двоечник.
— Зачем? — отмахнулся Ламбо. — По мосту вон и без физики пускают.
— Только до ворот офицерского училища
— А я туда не собираюсь. Нашему брату и не попасть, приставки «фон» не хватает. Отслужу вот, да и открою лавочку в Юмме.
— И что станешь продавать?
— Да все, что вы мне в Бистрице повыращиваете. Физики!
Миновав городские ворота, вахмистр повернул лошадь налево. Иржи вспомнил, что там за рыночной площадью располагаются старинные казармы. Однажды они с отцом проезжали мимо, и отец сказал, кивнув на мрачное здание из потемневшего кирпича:
— В военной архитектуре изредка возможна красота. Но никогда не бывает радости.
Потом, оглянувшись на городскую стену, добавил:
— Поразительно, сколько сил и ума люди тратят на защиту друг от друга.
Ни в казарме, ни в крепостной стене ничего поразительного Иржи тогда не видел. Все это было привычным, обычным, с малых лет знакомым. Естественным. В Юмм они наезжали часто.
— Разве когда-нибудь будет иначе? — спросил Иржи. — Чтобы люди не защищались друг от друга?
Отец покачал головой.
— Окончательно — никогда. Можно ведь и невзначай причинить человеку боль. Бывает неразделенная любовь, бывают поражения в различных состязаниях, этого не избежать. Но рано или поздно стены останутся только в душах людей.
— И войны исчезнут?
— Да, — уверенно сказал отец. — Обязательно. Так уже было на Земле, будет и на Терранисе.
Иржи не очень в это поверил, потому что днем раньше на школьном дворе подрался с Ламбо. Из-за Анхен, первой и единственной красавицы деревни Бистриц. Она с удовольствием взирала на схватку из окна класса
У Иржи оторвался рукав, а у Ламбо лопнули штаны, из-за чего он и убежал. Разругались вдрызг, на всю жизнь. До самого вечера не мирились. Вечером Ференц сунул под нос каждому кулачище и позвал на рыбалку.
Нестройными рядами новобранцы пересекли плац и остановились на линейке. Тут вахмистр соскочил с лошади, неожиданно резво отпечатал три шага, вскинул ладонь к виску и оттарабанил рапорт.
Встречавший команду офицер кивнул. Потом громким голосом поздравил всех со вступлением в курфюрстенвер. Под святые знамена, на защиту фатерлянда.
— Ра старасса, — вразброд ответила защита.
— Вижу, — сказал офицер и усмехнулся. — Вольно.
— Вольна-а! — радостно заорал рыжий сержант. Чем-то он напоминал Бернгардта. Силой чувств, наверное. И бодростью.
— Ну-с, отведаем сейчас солдатских харчей... — пробормотал Ламбо.
Однако харчей отведать пришлось попозже. Сначала всех повели в гарнизонную парикмахерскую. Потом, уже стриженных наголо, пропарили. Из бани вывели не через ту дверь, в которую вводили, а через другую, за которой сидел мрачный фенрих со змеями на погонах.
Каждого заставляли перед ним вертеться, приседать, высовывать язык, показывать то горло, то зубы, а то и зад.
Фенрих деревянной трубочкой слушал, как кто дышит, иным приказывал покашлять. Потом заученно спрашивал «начтожалуетесь» и что-то бурчал писарю. Тот рисовал загадочные кривули в гроссбухе и смачно шлепал печатью «здоров».
— У отца грыжи были?
— Никак нет, герр фенрих, — испугался Ламбо. — Здоров батюшка.
— А он тебе родной?
— Так точно, не сомневайтесь
— Да мне-то что. Проходи. Огорошенный Ламбо удалился на цыпочках.
— И чего это он к бате цепляется?
— Надо же знать, кто такого бравого вояку соорудил, — отозвался Ференц.
— Это еще зачем?
— Да вдруг памятник придется ставить. Хе-хе!
В следующей комнате капрал и два солдата выдавали застиранное обмундирование, белье, портянки, сапоги. Потом каждый получил «комплехт нумер айнц» — ранец, щетку, бритву, полотенце, мыло, деревянную посуду и полулитровую флягу из темного стекла.
Всех снова вывели на плац, устроили перекличку, назначили командиров отделений. Уже совсем стемнело, когда с этими делами наконец было покончено и перед рекрутами все же открыли двери столовой. Как двери рая.
Но долгожданные солдатские харчи весьма разочаровали Ламбо. А нары — Ференца. Бедняга так до конца на них и не разместился, что-нибудь непременно свешивалось. Ворочался он до утра, бормотал, что маловато удобств в курфюрстенвере. И что следующую ночь не переживет. Однако следующую ночь все провели уже не в Юмме, Ференц остался жить.
В шесть часов утра в казарме заорал сержант. Голосом мерзким, нечеловеческим. Но это было еще не самое худшее: всех ожидала «легкая моргенпробежка» ауф дер штадт Юмм.
После приседаний и отжиманий выяснилось, что завтрак предусмотрен отнюдь не на траве, а в той же солдатской столовой, и к приему пищи можно поспеть опять-таки только бегом. Ну а после завтрака предстоял поход к неведомому «пункту назначения».
В восемь часов маршевый взвод пополнился рекрутами из Юмма, Готтхоба, Остмарка, от этого превратился в роту, после чего грозно выступил навстречу будущему
— Горе врагам фатерлянда! — пропыхтел Ламбо. Облизнувшись, добавил:
— Пива хочу.
Колонна в этот момент шла главной улицей Юмма мимо соблазнительных вывесок.
— «Кригскомендант», — ухмыляясь, прочел прешерман с шишкой на лбу. — А туда не хочешь?
И довольно захохотал.
Начиналось выяснение вопроса о том, кто в роте хозяин. Тут слабины давать нельзя было.
— У кригскоменданта смешливых любят, — отбрил Ламбо. — Легко ушибленных в голову.
— Ты это про мене? — растягивая слова, поинтересовался прешерман.
Ференц мигнул Иржи. Иржи кивнул. Они приотстали и слегка стиснули ушибленного с обоих боков.
— Эй, вы чего это? — заволновался тот.
— А ты чего?
— Я — ничего.
— Так и мы — тоже, — доброжелательно сообщил Ференц.
— Шишка-то не болит? — спросил Иржи.
— Не-а.
— Ты все же лопух приложи. Помогает от головы, — посоветовал через плечо Ламбо.
Над его советом прешерман задумался глубоко. Так глубоко, что забыл ответить. Да и виды вокруг открылись хорошие.
Рота покинула Юмм и вышла на широкий, сплошь мощенный булыжником шляхт. По сторонам от дороги росли ряды старых лип. За ними частой щетиной всходов зеленели поля. Слева возвышалась гора Готтхоб, над которой висело одинокое облако. А в низине справа извивалась уже довольно полноводная Быстрянка. Эпс ощутимо припекал, но воздух пока оставался по-утреннему прохладным, дышалось легко
Пели жаворонки. В обе стороны дороги со стуком двигались многочисленные повозки, фуры, экипажи. Несколько раз проезжали пассажирские дилижансы с сочувственными лицами в окнах.
— Ну прямо все едут, одни мы — топай да топай, — вздыхал Ламбо.
Под вечер, когда впереди уже показались стены крепости Бельверк, внезапно забились лошади одного из дилижансов. Кучер с трудом удержал их на проезжей части, до предела натянув вожжи.
То же самое случилось с парой тяжеловозов, тащивших фуру с бревнами. Но повозка при этом съехала в канаву и перевернулась.
— О! Что это с ними? — спросил Ламбо.
Ему никто не ответил, поскольку земля под ногами начала трястись, потом сильно дернулась. Заржала и поднялась на дыбы лошадь вахмистра. Тут новобранцы без команды остановились, а пассажиры начали выпрыгивать из дилижанса. Возница грузовой фуры зачем-то побежал в поле, сминая зеленые всходы. Совсем ошалел, бедняга.
— Во-он, вон, смотри-ка! — крикнул прешерман с подбитым глазом, вытягивая руку и жмурясь.
Видел прешерман очень хорошо. Там, куда он показывал, в небе происходило необычное. Далеко на юге, правее и выше дымящей шишечки вулкана Демпо, дугой повисла тонкая серебристая линия. Она тянулась вслед за едва различимой черточкой как нитка за иголкой. Было заметно, что эта нить постепенно удлиняется, одновременно склоняясь вниз, к горам, а ее противоположный конец тает, размывается.
Вахмистр наконец справился со своей лошадью.
— Чего топчетесь? — сердито крикнул он. — Еще неделю не прослужили, а уже моду завели — в небо глазеть. Паттени!
И ты туда же?
— Неопознанный летающий объект, Махач, — сказал рыжий сержант
Но вахмистр сильно распалился и ничего видеть не желал.
— Мало ли чего! Уставом не предусмотрено. Эй, кому говорю? Рота! Слушай мою команду. Шагом... арш, романтеи! Службу служить — это не в небо глазеть. Армия — это вам не мед стакану. Линкс, линкс... змеюги!
Рота возобновила движение, однако поминутно оглядывалась и спотыкалась.
Черточка, за которой тянулась серебристая нить, тем временем снизилась до уровня гор и пропала. Чуть позже там сверкнуло. Через минуту или две долетел слабый гул, а земля еще раз дрогнула. В небо поползла темная струйка дыма.
Никто не мог объяснить, что же такое произошло за горами. Ференц покачал головой.
— Вот надо же! Живешь-живешь, все кругом вроде обыденное, устоявшееся. Ламбо вон хочет лавочку открыть. А на самом-то деле вокруг нашей привычной жизни такое вертится... недоступное. И что это было, а?
— Разговорчики! — крикнул вахмистр.
— Звездолет это был, — тихо сказал Иржи. — По имени «Альбасете».
Никто его не услышал. Да он и не старался.
Солнце, вспомнил Иржи. Солнце. Такое приятное слово...
В Бельверк рекрутов не пустили, остановив на перекрестке с указателями.
— Готтхоб, Альтеншпиль, курфюрстенбург Бауцен, — прочел Ламбо. — Вот интересно, теперь-то куда?
— Скоро узнаем, — рассеянно отозвался Иржи.
Его внимание привлекла карета, остановившаяся на перекрестке, чтобы пропустить еще один пехотный полк, семьдесят второй, кажется. Он также следовал в южном направлении.
Ни короны, ни геральдического щита на дверце экипажа не имелось, одежда кучера в глаза не бросалась. Тем не менее великолепные лошади, кружевные занавески, отделка фонарей, до блеска надраенная медная подножка — все это говорило само за себя.
— Прекрасные рессоры, — оценил Ференц. Ламбо расхохотался.
— Нет, ну кому — что! Рессоры... Ты глазенки-то подними, кузнец!
— Ого, — сказал Ференц.
Глазенки поднял не только кузнец. Прешерман с синяком даже причмокнул:
— Во девчушка так девчушка!
— Худая какая-то, — заявил прешерман с шишкой. — Не кормят, что ли?
А из окна кареты выглядывала чем-то знакомая Иржи девушка. Отведя занавеску, она озабоченно всматривалась вперед, стараясь понять, долго ли еще будут идти солдаты. Вероятно, ценила время.
Об этом же свидетельствовал деловой стиль короткой прически. И хотя в мочке уха блеснул дорогой камешек, на пальцах ее руки, которой она держалась за нижнюю часть рамы, ни колец, ни перстней не было.
— Эге! Не замужем, — сказал Ламбо, не упускавший повода подчеркнуть свою бывалость в общении с женщинами.
Иржи сильно захотелось треснуть его по затылку. Так бы он, наверное, и поступил, если б девушка не повернула голову. Навряд ли она могла слышать бестактное замечание, скорее всего ей просто были любопытны окрестности, но Иржи покраснел.
— Ты чего? — удивился Ференц.
Иржи не ответил. Знакомым движением девушка отбросила со лба прядь волос. Иржи вспомнил этот жест. Вспомнил высокую, гордую шею, эти яркие, пухлые губы, вспомнил голос и тот томный запах, так поразивший его на мельнице Промехи.
Ему захотелось, чтобы и Камея его заметила, тоже вспомнила. Однако еще больше Иржи этого боялся, представив как может выглядеть в старом, запыленном, с чужого плеча мундире, в армейской шляпе с обвислыми полями, в широченных галифе. Форма второго срока службы способна изуродовать кого угодно, даже бога Аполлона. Особенно — галифе. Древний земной генерал, который придумал эти штаны, вероятно, был весьма кривоногим и своим изобретением сумел отомстить сразу всем мужчинам, лишенным данного недостатка.
К счастью, с каретой поравнялся один из лейтенантов проходящего полка. Он учтиво склонился в седле, сказал что-то любезное и, видимо, остроумное. Девушка улыбнулась, кивнула, произнесла несколько слов. Но отсрочка получилась короткой. Взгляд Камеи рассеянно скользнул мимо офицера, пробежал по красным крышам Бельверка и вдруг остановился на толпе новобранцев, сгрудившихся у дороги. Иржи при этом будто чем ударили под коленки, ноги вдруг ослабли, и он чуть присел. Вряд ли от этого он стал выглядеть менее нелепо.
Только и Камея не смогла скрыть своих чувств. Сначала она удивленно выпрямилась, отстранилась от окна. Потом, наоборот, подалась вперед, выглянула, губы ее приоткрылись. Иржи показалось, что она улыбнулась. Причем совсем не насмешливо, чему бы он ничуть не удивился, а вроде бы даже радостно...
Озадаченный лейтенант обернулся. А кучер вдруг шлепнул коренника вожжами.
Карета тронулась. Но перед тем как она повернула в сторону Бауцена, Иржи успел заметить короткий взмах ладони, после чего на время перестал понимать, что кругом происходит.
Его целиком заполнило ощущение умопомрачительной редкости, только что имевшей место быть. Очень мимолетной, как и полагается любой уважающей себя редкости, но столько успевшей пообещать! Ведь этот взмах сулил то, о чем он мечтал ночью напротив мельницы Промехи. Сулил продолжение, новую встречу..
Да как? — подумал он, возвращаясь к действительности. Как они могут друг друга отыскать? Два года армии впереди. Камея молода, красива, знатна, за два года ей неоднократно предложат и руку, и сердце. Чудеса случаются только в романах. Чего ради ей ждать безвестного солдатика?
А с другой стороны, за сегодняшний день случились целых два поразительных события, каждое из которых вполне можно считать настоящим чудом. Сначала появился земной звездолет, теперь вот — Камея... И если чудеса пошли косяком, почему бы не случиться еще одному?
— Что с тобой, дурачок? — обеспокоился Ламбо. — Перегрелся, что ли? Стоишь как пень и ничего не слышишь. На, хлебни водицы.
— Выбрось из головы, — прогудел рассудительный и более наблюдательный Ференц. — Эта птичка слишком высоко летает.
Тем временем в клубах пыли мимо них прокатилась санитарная фура с большущими колесами. Она была последней в обозе семьдесят второго полка. Дорога наконец освободилась.
— Ста-ановись! — немедленно гаркнул сержант.
— Какая птич?.. — спросил Ламбо и чихнул.
Ференц сделал вид, что не расслышал.
— А поведут нас в Бауцен, в учебный центр, — заявил прешерман с подбитым глазом. — Точно вам говорю.
Давно известно, что уроженцы Прешера обладают врожденным чутьем, которое очень помогает им делать карьеру как в курфюрстенвере, так и в бундесмарине. Действительно, уже на следующий день вся рота новобранцев из района Юмм оказалась в армейском учебном центре Бауцена.
— Считайте, ребята, вам повезло, — говорили старожилы. — Порядки здесь серьезные, но натаскают — будь здоров!
Следующие два месяца пролетели быстро. Учили молодых солдат плотно, с полным использованием дня, минуты свободной не оставалось. С утра назначались строевые либо тактические занятия, верховая езда, фехтование, рукопашный или штыковой бой, много давали стрелять. Вторая половина дня посвящалась изучению уставов, оружия, истории и организации вооруженных сил Поммерна, первичной медицинской подготовке, а также хозяйственным работам. Несколько раз устраивались тревоги с ночными марш-бросками.
На личные дела оставалось не более получаса, да и то не каждый день. Передвигаться по лагерю полагалось только бегом. Кормили сытно, однако вскоре не только Ламбо лишился «врага своего», но даже Ференц, и без того вроде состоявший из одних мышц, был вынужден затягивать ремень на две дырки туже.
Да, армия — это вам не мед стакану, как бессмертно выразился герр вахмистр Ербугиндай Махач... После отбоя засыпали мгновенно, как только голова касалась жесткой, набитой опилками подушки. Если не шли в ночной караул, конечно. Или на кухню.
Но вот прошли аттестационные зачеты, всех распределили в боевые части. Последнее воскресенье перед отбытием к месту службы посвящалось экскурсии по столице. Этой традиции насчитывалось уже более восьмидесяти лет, она была заведена еще Вуаясием Третьим, дедом ныне правящего курфюрста, и с тех пор неуклонно соблюдалась даже в военное время. Считалось, что таким образом солдаты лучше поймут, что же они, собственно, должны защищать.
По этой же традиции в роли гидов выступали студенты знаменитого университета Мохамаут. Они работали парами — девушка и юноша, причем молодой человек подбирался из числа уже отслуживших действительную в армии или на флоте.
Все эти сведения огласили на вечерней поверке в субботу. Солдатам предоставлялось время для приведения в наилучший вид только что выданного обмундирования, после чего их вели в баню и кормили праздничным ужином
Утром учебный взвод Иржи выглядел непривычно. Вылинявшая и застиранная одежда исчезла. Среди зеленых пехотных мундиров, коих было большинство, выделялась форма артиллеристов и егерей. Была даже одна черная матросская форменка, очень ладно сидевшая на Ференце. Его еще с вечера поздравляли, поскольку попасть на флот считалось большой удачей. Иржи поздравляли тоже — он был зачислен в егеря, а егерские войска относились к армейской элите. Но вот Ламбо бродил хмурый.
— Это все рыжий услужил, — заявил он. — Недаром мне его рожа сразу не приглянулась...
А рыжий сержант Паттени оказался тут как тут.
— Отделение, становись!
Пройдя вдоль строя, он с довольным выражение ткнул Ламбо в живот и сообщил, что все шестнадцать фельдмаршалов Поммерна начинали службу в пехоте, поскольку пехота была, есть и будет становым хребтом армии, а все остальное, как бы оно ни называлось, относится к легкопрыгающим войскам.
— Можете мне верить, поскольку я сам — егерь, — прибавил Паттени. — Только вот солдату Макрушицу, чтобы пробиться в фельдмаршалы, придется поработать над своим лицом, поскольку выражение плаксивое. Фельдмаршалу вместо этого внушительность полагается. Ясно, солдат Макрушиц?
— Так точно, герр егер-сержант.
— Думаю, вам будет приятно узнать, что в город ваше отделение поведу я, — ухмыльнулся Паттени.
— Чрезвычайно, герр сержант, — сказал Ламбо с перекосившимся лицом и неимоверно плаксивым выражением.
— А тогда — нале-ву! Шагом марш.
В город они вошли через Восточные ворота района Мохамаут. Пересекли рыночную площадь, где под пестрыми навесами торговцы уже раскладывали товары, свернули в узкую старинную улочку и вскоре оказались у моста через реку Бауцен, правый приток Теклы.
Погода стояла прекрасная — солнечная, но еще по-утреннему нежаркая. За рекой открывался вид на всю старую часть города со шпилями церквей, башнями Кронштайна, островерхими черепичными крышами, пожарными вышками, мачтами оптического телеграфа, вершинами пирамидальных тополей. Снизу панораму отрезала линия гранитных парапетов.
В прозрачном воздухе отчетливо раздавался бой часов. Он сливался с перезвоном многочисленных колоколов. Было всего лишь восемь, время для воскресенья довольно раннее, но по набережной уже прогуливались молодые люди и девушки в коротких плащах. На головах у них красовались чудные круглые шапочки, придававшие студентам знаменитого университета несерьезный, слегка карнавальный вид.
— Господа студенты! Седьмое учебное отделение прибыло, — зычно доложил Паттени. — Разрешите узнать, кто нас поведет?
Одна из девушек, стоявших у парапета, обернулась и сняла шапочку.
— Ух ты! — восхищенно сообщил солдат Макрушиц. — Вот это да.
У Иржи екнуло сердце. А есть ведь наверху кто-то, кто управляет судьбами! Определенно есть.
— Мы поведем, — сказала девушка.
11. ЗАГЛОТАИ МЯГКОТЕЛЫХ
Плот медленно обогнул мыс и выплыл на середину реки. На черной воде заиграли блики огня. Послышались голоса. У костра, шагах в сорока от берега, Мартин увидел группу пестро одетых людей. Так и захотелось крикнуть: люди родненькие, как я по вам соскучился, гуманоиды-человечки! Но вот этого делать никак не стоило. Стоило выяснить, что же это были за гуманоиды.
С ближайшего луга доносилось позвякивание удил. А на вершине холма различался темный силуэт дозорного. Через минуту уже можно было расслышать отдельные слова. Увы, говорили на одном из магрибских диалектов. Мартин опустил голову и плотно прижался к бревнам.
С ближайшего луга доносилось позвякивание удил. А на вершине холма различался темный силуэт дозорного. Через минуту уже можно было расслышать отдельные слова. Увы, говорили на одном из магрибских диалектов. Мартин опустил голову и плотно прижался к бревнам.