Вот тут-то Кашин и сам засомневался – а зачем они тут? Ведь было же ясно, что эти простые и ведущие куда как нелегкую жизнь люди вряд ли причастны к взрывам подводных лодок и прочим злым умыслам. Вероятно, даже семейных склок тут не бывало, уж очень мощной и авторитарной выглядела Василиса Матвеевна, при том, что и Лопухин, хотя и простоватый на вид, тоже вряд ли допускал, чтобы с ним не считались.
К тому же, приглядываясь к этой странной паре, Кашин понимал, эти двое отлично подходили друг к другу, жизнь сделала их неразрывными, причем каждый занимался своим делом, и все возможные роли были поделены раз и навсегда.
– Ищем мы странных людей, – объяснил Колупаев, – которые и не охотники, и не рыбаки, и не туристы. Но живут тут довольно долго, хотя и трудно сказать, чем же конкретно занимаются.
– У нас таких не водится, – убежденно отозвался Лопухин. – У нас тут все в работе, как в драке, одно слово – север. Не будешь к зиме готов, никто не поможет. – Вдруг он присмотрелся к Кашину внимательней. – Вот если разжиться чем-то можно, например, – он скроил почти умильную рожу, – соляркой. У меня же на лодке дизелек стоит, двадцатисильный, и для генератора хорошо. – Он кивнул на лампочку, горевшую под потолком в первобытном, наверное, еще дореволюционном абажуре. – Свет же не просто так берется… А можно керосином обойтись. Например, Матвеевна у меня частенько лениться стала, все больше не на печке готовит, а на керогазе…
– Хлеб же выпекался в печке, – заметил Стекольников, он определенно наслаждался ситуацией.
– Так то хлеб, его на сковороде не выдержишь, – отозвалась егерша. Она, кажется, не всерьез принимала упреки мужа.
– Про солярку и керосин мы потом поговорим, – отозвался Кашин. – Сейчас нас интересуют чужаки. Тут, в глуши, наверное, всех видно.
– Видно, – согласился Лопухин. – Но если наши леса подробно рассматривать… или даже охотников расспрашивать – то долго у вас выйдет, начальник.
Вот так егерь, подумал Кашин, сразу понял, кто всей компании командир. Впрочем, это тоже часть его профессии.
– И до холодов можете не управиться, – заключил Лопухин.
– Не валяй дурака, Лопухин, – вдруг строго и серьезно проговорила Матвеевна. – Им нужно на «Простуженку». Сам же говорил, там кто-то завелся.
Егерь Лопухин подумал-подумал, и вдруг с самым серьезным видом закивал.
– Точно. Вам на «Простуженку» нужно. Других мест таких… где бы неизвестно кто ходил, у нас в округе, почитай, верст на двести не сыщешь.
– Что такое «Простуженка»? – спросил Колупаев.
– Охотничий домик, стоит у неприметного заливчика одного… Туда редко кто забирается, не все про него даже и догадываются.
– Давно там эти люди? – спросил Патркацишвили, и тут же смутился.
Глушь тут была такая, что жить-то неизвестно кто на «Простуженке» мог давно, а вот местным это стало известно совсем недавно. В общем, глупый был вопрос. Но егерю он глупым не показался.
– А кто его знает… Кажись, с весны, снега еще лежали. А вот как они туда попали, если вода еще не размерзла – не знаю.
– Вы туда сами-то ходили в этом году? – поинтересовался Кашин.
– А как же? А если это злодеи какие ни то?.. Ходил, люди оказались любезные, все напоить меня пробовали.
– Нельзя ему, – вздохнула Матвеевна, – едва вылечила. С этими, которые охотниками себя зовут, совсем чуть было… Егерская судьбина такая – со всеми пить приходится… Или совсем не пить.
Это объясняет отсутствие на столе водки, подумал Кашин. И тут же порадовался, что не достал две бутылки, которые он просил на всякий случай заготовить Стекольникова. И еще подумал, если бы не Шляхтич, ни за что бы сюда не сунулся, отменил и свои соображения и свой приказ… Впрочем, если уж они тут, на эту самую «Простуженку» наведаться необходимо.
– Значит, странными или какими-то враждебными они вам не показались? – продолжал расспросы Колупаев.
– Нет, как же… Только что им там делать? Вот загадка.
– А как туда попасть? – спросил Кашин.
– И чего туда попадать?.. Я вас завтра на моторке дотащу, если солярки хватит.
– Солярки мы пока с собой не захватили, – отозвался Шляхтич. – Вот будем вызывать вертолет, непремерно скажем, чтобы захватили пару канистр.
– Мне лучше не в канистрах, – удовлетворенно, и снова сделавшись немного хитреньким на вид, отозвался Лопухин. – Лучше в пятидесятилитровых банках, их перетаскивать легче. А то мы же тут вдвоем… – Он кивнул на жену, и та снова вздохнула.
Видимо, представила, как будет с мужем таскать эти самые пятидесятилитровые «банки». Хотя, по виду – ей и двухсотлитровые стандартные бочки кантовать приходилось. Но что же делать?.. Сказано же было – их тут всего двое.
– С этим проблем не будет, – сказал Шляхтич твердо. – Мы поможем.
# 10. Кольский полуостров. Охотничий домик «Простуженка». 13 июня.
Лодка перла вперед, поднимая волну, как небольшой крейсер. Иногда Кашину казалось, что эта близкая, холоднющая вода, бившая в борт, вот-вот захлестнет их, потому что посудина была перегружена. Шутка ли, шесть человек, не считая хозяина-егеря, и оружие, которое почему-то опять посоветовал захватить с собой Шляхтич. И вообще, эта деревянная, староватая на вид, избитая, давно и плохо смоленная конструкция, которую перенапрягал даже на неопытный взгляд Кашина чрезмерно мощный для нее дизель, выглядела как практическое пособие для начинающего самоубийцы.
И все-таки, лодка шла бодренько, хотя и шумно, наворачивая на свои винты, на свои скулы километры водной глади, а потому можно было все же надеяться, что к месту они прибудут в целости и сохранности. Они и прибыли.
Берега в узкой после довольно широкой глади водохранилища затоке показались вначале ничем не примечательными. Лесистые, не очень крутые и каменистые, причем камни сбегали вниз, в воду едва ли не правильными ступенями, словно пьяный архитектор, которому претила всякая симметрия, все же приложил тут руку. Вот только пробиваться к берегу пришлось через не очень широкую, но плотную полосу каких-то водный растений. Они хлестали в борта уже совсем нешуточно, пока Лопухих не сбросил скорость.
– И как тут можно ориентироваться? – спросил Патркацишвили, выбирая себе автомат из общего вооружения.
– Легко, если привыкнуть, – отозвался недовольный Колупаев. Он вообще с утра был хмурым и поглядывал на небо, выискивая признаки непогоды. Но небо было все такое же белесое, покрытое низкой облачностью, ничуть не светлее, чем во время так называемых местных сумерек, и ни дождя, ни бури не обещало.
– Чтобы тут к чему-то привыкнуть, нужно… – но договорить Стекольников не успел. Рыжов твердым движением сунул ему в руки охотничий карабин и подсумок патронов.
Потом он проследил внимательнейшим образом, как Веригина проверила доставшийся ей ПМ. Она сделала это, почти не скрывая неудовольствия и от оружия, и от его формы, и от жестокой, потаенной силы, спрятанной в пистолете. Пожалуй, нужно будет ее погонять на стрельбище, решил Кашин.
Сам он тоже проверил свой внушительный «стечкин», который не любил таскать, но который удивительным образом именно в его руках чаще других пистолетов попадал в цель. Колупаев даже оборачиваться не стал, просто вытянул руку и подхватил второй автомат, который в его руках выглядел едва ли не умиротворенным, словно кукла.
Посмотрев на всех по очереди, Шляхтич, у которого тоже имелся какой-то довольно грубый, по мнению Кашина, револьвер, бесцеремонно покачал головой.
– Не хочу портить впечатление от здешней красоты… А то потом буду хуже чувствовать.
Да, сложно с сенситивами, подумал Кашин, но приказывать не стал. Главным оружием Шляхтича действительно была чувствительность, умение что-то такое вычитывать из мира вокруг, а вовсе не стремление попасть в цель, какой бы она не была.
Высаживаться попробовали лихо, как в фильмах про войну и морских десантников. Шляхтич при этом провалился до пояса в воду, и зашипел от огорчения. У Патркацишвили сорвался с локтя ремень автомата, и почти благородное оружие сделалось мокрым настолько, что его хотелось отжать, как свежевыстиранное белье. А Веригина уронила в грязь на дне лодки свою замечательную светлосерую бейсболку и попробовала по этому поводу неумело ругаться, но Колупаев посмотрел на нее, и она сообразила, что многословие сейчас нежелательно.
Лопухин следил за всем происходящим молча, без комментариев, видимо, и не к такому привык, общаясь годами с малознакомыми охотниками и рыболовами. Хотя какие-то мысли в его егерской голове, определенно, бродили.
Когда лодка была приязана, и все изготовились к дальнейшему движению, Лопухин вдруг втянул воздух носом, да так, что на него обернулись. Он вел себя почти как индеец в романах Фенимора Купера. Вот только выглядел слегка растеряно, и это тоже стало заметно.
– Что? – спросил его Кашин.
– Не знаю, что-то… не так. Не знаю. – Он все же осмотрелся вокруг, внимательно, как только охотники умеют, медленно поворачивая голову, стараясь высмотреть хоть что-то в густых кустах по верху берега. Наконец, он слегка расслабился. – Туда, – он махнул рукой куда-то на север.
Они стали подниматься, и вот тут Шляхтич совершенно неожиданно и резко залег между камней. Тотчас в воздухе появился то ли звон какой-то, то ли едва уловимый запах, но… Или комары вдруг сделались звончее, или мазь, которой они против них обмазались, стала насыщеннее. Впрочем, подумал Кашин, ему могло привидиться все что угодно, ведь на воде они комаров не чувствовали, как и запаха мази…
Они полежали, уже все, причем, даже не понимая, зачем это… Но сбоку ударил выстрел. Даже за его хлопком Кашин услышал, как пуля визгнула об камень, то есть, стлеляли отнюдь не поверху. И тогда пришлось командовать:
– Рассредоточиться… Веригина и Шляхтич – назад. Огонь на подавление!..
И его «стечкин», словно одушевленное существо, уже выискивал впереди цель. Первым из их команды выстрелил Стекольников. Странно выстрелил, словно бы и не слишком целился, или вывел мишень по стволу, а не через оптику… Но впереди кто-то заголосил, не слишком громко, понимая, что делать этого нельзя, но не мог сдержаться от боли.
Потом замолотил из своего ружьеца егерь. Он-то как раз шел последним, и ему не следовало так, чтобы не зацепить своих-то… Хотя, мельком подумал Кашин, кто знает, может они для него уже и не свои, может, как раз те, к кому они, как оказалось, совсем не зря приехали, и расположились тут не без его помощи?.. Но потом на миг в его сознании всплыла Василиса Матвеевна, и он понял, что Лопухин так не мог, просто не согласился бы на это. Скорее всего, его и не спрашивали… Те, кто был впереди, и теперь отстреливался.
Потом стрелять пришлось уже всем. Кашин, как всегда, немного подранил верхним выступом мясо между большим и указательным пальцем, у других так частенько случалось с ТТ, а у него с его обычным, старинным и проверенным «стечкиным»… Но обращать на это внимание было глупо.
Слишком сильно и плотно отстреливался противник. К тому же, следовало следить, чтобы их не обошли, вдобавок самим нужно было их обойти…
Колупаев это понял первым. Он и без команды дал пару мелких очередей, берег патроны, а потом стал определенно отваливать влево. Стекольников, все так же не очень привычно придерживая свой карабин, уполз, как юркий змей, вправо. А ведь противника не слишком много, понял Кашин, пожалуй, мы их подавим, и может быть, даже возмем.
Но дальше все получилось совсем не так, как хотелось бы Кашину. Стрельба стихла, и тогда, громко, словно бы до этого и не было пальбы, ударил глуховатый, но изрядно сильный взрыв. И впереди, где угадывалась немалая поляна, разом возникло пламя. Только в отличии от взрыва, оно не стихало, а разрасталось дымным и жутковатым между деревьев заревом. И было это какое-то странное пламя, сине-серое, химическое. Но Кашин не успел еще и понять, что же там происходит, как оно сменилось привычным рыжим цветом горящего дерева, и дымом, который в этом воздухе тут же перебил гарь сгоревшего пороха.
Кашин и не понял, что делает, но уже рвался вперед, чтобы не дать, не позволить неизвестному противнику сделать что-то необратимое, все уничтожить, сжечь… И тогда его придавили таким точным огнем, что все же пришлось залечь. Он осмотрелся, кажется, так же неразумно, как и он, повел себя Парткацишвили, но его хватило не надолго… Не прошло и полуминуты, как он упал, и к нему, за рядок нестройных сосенок, поползла Веригина.
– Ранен, – прокричала она Кашину, чтобы все было понятно.
А чего же тут не понять? Придавливали огнем не его, а именно Томаса, у того же был автомат, против него и вели огонь…
Слева, как редкие ноты на рояле, сыгранные одним пальцем, зазвучал карабин Стекольникова. И это решило дело. Выстрелы с той стороны стали отдаляться, Кашин на миг увидел в просвете между дальним, уже на краю полянки, деревьями неясную фигуру в капюшоне, потом, чуть сбоку еще такую же… Выстрелил не целясь, попасть на таком расстоянии он не рассчитывал.
А потом в той стороне вдруг заработал, завертелся привычным ухающим звуком вертолет. Он был где-то неподалеку, и все же из-за леса этого, из-за кустов, которые слишком плотно обступали его, определить направление было невозможно. Вертушка на редкость быстро набирала обороты. Тогда Кашин заставил себя подняться, побежал вперед. Это было непросто, потому что выстрелы впереди тоже звучали, и один раз пуля отбила совсем рядом с ним кусок коры, но он только откатился с сторону и почти сразу же снова побежал… И все же опоздал.
Избушка теперь была видна как на ладони, и представляла собой костер, пламя вырывалось из оконных проемов и из-под крыши с ревом, спасти это бревенчатое строение и все, что в нем находилось, стало невозможно. Она горела даже как-то весело, словно издевалась над Кашиным, над его торопливостью… Которой все же не хватило.
А за дымом, чуть не перед огнем оказался уже Стекольников. Он прятался так ловко, что его почти не было видно, хотя он и находился на открытом пространстве. И он стрелял, почти не останавливаясь, куда-то через низкие ветви деревьев вверх, или почти вверх. А между этими ветвями, Кашин это увидел вдруг очень отчетливо, поднимался вертолет. Он был слишком большой, или казался таким в этом месиве веток, хвои и дыма…
Он тоже выстрелил, но патрона в пистолете не оказалось. Пока он менял магазин на запасной, вертолет сделал сложный пируэт, развернулся, и в дверях обтекаемого корпуса оказался человек в темнозеленом маскхалате, уже без капюшона, и этот человек сверху бил в Стекольникова точными, как показалось Кашину, прицельными выстрелами. И все же мальчишка не растерялся, он как-то перемещался, катался из стороны в сторону и тоже стрелял… Пока у него не осталось патронов.
Вертолет сдвинулся вбок и сделался невидимым за ветвями. Кашин выпрямился. Рев пламени стал громким, едва ли не оглушительным. Но это было ничего, с этим можно было примириться. Кашин подошел к Стекольникову. Тот сидел как какой-нибудь самурай, на своих пятках, на коленях бережно держал пустой карабин, вытирая пот рукавом. Иногда по его телу пробегала дрожь. И он неотрывно смотрел в ту сторону, куда ушел вертолет.
– Цел? – спросил его Кашин.
– Черт, я ведь мог… Мог его остановить. Нужно было по мотору или по пилоту, а я не сосредоточился, все время пытался того стрелка снять, чтобы он меня… – Он опустил голову.
Потом он вскинулся, посмотрел на пожар и назад, Кашин тоже обернулся. Егерь Лопухин сидел, привалившись спиной к дереву, и мотал головой как заведенный. Заметив, что на него смотрят, он слабо усмехнулся.
– А я не верил, что ваша возня… с этой амуницией, – он кивнул на пистолет в кашинской руке, – не бахвальство. Никогда такого не бывало.
– Ты как, Лопухин? – спросил в свою очередь Кашин. – Не зацепило?
– Деревья бы не занялись…
Теперь егерь рассматривал пожар. Кашин проследил его взгляд, над избушкой, полыхающей, словно домна, ветвей почти не было, но и те, что там все же висели, от тока горячего воздуха колыхались, как от ветра. И в стороны, и вверх и вниз.
Откуда-то сбоку, из кустов Шляхтич выволакивал Патркацишвили. Кашин бросился ему помогать. Томас улыбался грустно и виновато.
– Хреново вышло, командир… Все же они меня….
– Ранен в брюшину, но пуля прошла навылет, кровь мы в Иркой остановили, но что там в глубине зацепило… – докладывал Шляхтич.
– Ничего там не зацепило, вошло и вышло, – бурчал Томас, замолчать он от шока не мог.
Пришлось на него прикрикнуть:
– Ты не разговаривай, молчи, тебе силы нужно беречь.
– Есть, – он опять улыбнулся, – силы беречь. Да меня же Веригина промедолом накачала, я же сейчас не чувствую ничего.
Кашин сбегал в кусты, жестом приказав егерю следовать за ним. Как командовать Стекольниковым он не знал, у парня проходило боевое возбуждение, он был сейчас как глухой, докричаться до него не удалось бы ни за какие коврижки.
Веригина пыталась вести Колупаева. Тот переставлял ноги, но его плечо и правая рука были залиты кровью, она даже на землю капала. Еще издали Веригина закричала:
– Не очень опасно, кажется, легкое не задето. Но кости зацепило, а у меня ничего нет при себе…
Вместе с егерем, который по-прежнему держался молодцом, они повели Колупаева в противоположную сторону, к лодке. Веригина и сама поняла, что неправильно выбрала направление. У нее тоже сдали нервы, она вдруг заплакала, не щурясь, не закрывая глаз, просто по ее щекам потекли слезы.
– А что там, командир? – спросил Колупаев. – Хоть что-то осталось?
– Ничего, – отозвался Кашин. – Они оказались готовы к отступлению… И к уничтожению всего, что у них тут было.
– Значит, все зря? – спросил Лопухи. И замысловато выругался, потому что ответ был ясен. Хотя и не хотелось его признавать.
Да и Кашин не хотел признать, только теперь, после этой ругани сообразил, что теперь у них ничего не было, совершенно ничего. Ни следа, ни малейшего намека на то, что тут совсем недавно еще было. Не было ничего… Кроме раненных, которыми и следовало теперь заниматься.
# 11. Кольский полуостров. Охотничий кордон «Белорыбица». 13 июня.
Пока Кашин с егерем тащили Колупаева до моторки, он морщился на каждом шагу, ругался сквозь зубы, но в целом, пока держался. В лодке Веригина, не тратя ни мгновения, тут же достала шприц-тюбик и вколола его через рубашку чуть выше кровавящей раны. Потом разодрала ткань и принялась его перевязывать.
– Ты меня не особенно-то промедоль, – попросил Колупаев.
– Помалкивай, – суховато отозвалась Веригина. – Я лучше знаю, что делать, а чего не делать.
– Да, – согласился Кашин, – теперь твое дело только лечиться.
Егерь Лопухин по-прежнему, как заведенный, крутил головой, и без конца повторял:
– В наших местах, такое… средь бела дня…
А потом из лесу вышел Шляхтич, который вел Томаса. Он передал раненного Веригиной и молча утерся своей вязанной шапочкой, сказал сквозь зубы:
– Стекольников там остался, осматривается… Говорит, они все улетели на этом вертолете. Никого больше не осталось.
Кашин кивнул.
– Я так и думал.
Шляхтич посмотрел на Кашина.
– Что теперь будем делать?
– Раненных Веригина повезет на кордон, – распорядился Кашин. – Попробует связаться с кем-нибудь из нашей конторы и вызовет вертолет, чтобы переправить их в госпиталь.
– Да я и сам могу их доставить на моторке, – отозвался Лопухин. – Это недалеко, можно по пути заскочить… Часа через два они будут в медпункте. А оттуда уже вертолетом.
Кашин вопросительно посмотрел на Веригину. Она кивнула.
– Трудно сказать… Часов пять они могут продержаться, за большее не поручусь.
– Хорошо, – согласился Кашин. – Кроме того, нужно как можно быстрее вызвать экспертов.
– Каких и откуда? – спросил Шляхтич.
– Каких угодно, только побыстрее, – ответил Кашин. – Хотя, лучше из штаба флота… Должны же у них быть какие-то спецы.
– Можно позвонить, – сказал Лопухин, – прямо из медпункта, там же армейский радиотелефон есть.
– Ира, придется тебе… – Кашин поморщился, но вынужден был решиться. – Жарь по открытой частоте и по самым верхам, чтобы они не тянули. Потом разберемся.
– Я с ней поеду, – вызвался Шляхтич. – Вдруг помощь потребуется?
– Принято, – согласился Кашин. – А мы со Стекольниковым останемся тут, будем пожарище сторожить, чтобы те… лихие ребята не вернулись.
– Разумно, – поддержал его Лопухин. Он помолчал, потом полез в моторку, и под крышкой двигателя принялся что-то искать. – Вот, командир, – сказал он, протягивая Кашину две сигнальные ракеты. – Когда эксперты прилетят, ты им поляну обозначь, а то ведь не найдут вас.
Моторка с обоими раненными, Веригиной, Шляхтичем и егерем Лопухиным на руле, отошла от берега. Кашину не хотелось ждать их отбытия, ему не терпелось заняться картиной пожара, может быть, что-нибудь вытащить из еще не стихающего огня какой-нибудь слегой, но он стоял на берегу, пока моторка не растаяла в дымке над водой. Пять-семь минут теперь ничего не решали.
Когда он пошел с обоими автоматами и остатками патронов из трех магазинов назад, к пожарищу, он решил, что очень уж странно все получилось… Охотничий домик, который непременно следовало уничтожить, стрельба, какие-то неизвестные, и отлично экипированные для боя люди… Толковый егерь не мог не заметить чужих на своей территории, а Лопухин утверждал, что не обратил на них внимания. Да и сам вчера не хотел про них говорить… Правда, территория, которую должен был «окучивать» Лопухин, превосходила среднюю французскую провинцию или британское графство, но это общей картины все-равно не меняло.
Размышляя таким образом, Кашин еще раз обошел догорающий домик, ничего стоящего не обнаружил, и присел рядом со Стекольниковым, который видел командира, но так и не поднялся ему навстречу.
– Будем ждать? – спросил он.
– Именно, – согласился Кашин.
Вытаскивать хоть что-то из дома было невозможно, от жара даже трава выгорела шагов на пятнадцать вокруг. Стекольников успокоился, лишь щелкал затвором полученного «калаша» до предохранительного упора, поднятого вверх, чтобы ненароком не выстрелить, отчетливо жалея, что так бездарно потратил патроны своего карабина, и не сумел остановиться неизвестный вертолет.
По рассчетам Кашина, если все пойдет, как предполагал Лопухин, и если на подготовку экспертов уйдет не более двух часов, около четырех уже можно было ждать вертолет с начальством. Вернее, с четырех часов пополудни…
И только он подумал об этом, как на него навалилось… разочарование. В себе, в своей работе, в этом расследовании. Получалось, что он все прошляпил, причем самым бездарным образом. А ведь что-то очень важное было у него в руках, и потому следовало действовать решительней… И раньше сообразить, что то неизвестное, что они, собственно, и искали, все еще оставалось тут – в охотничьем домике «Простуженка» на кордоне «Белорыбица».
А потом, неожиданно для себя, Кашин попросту уснул. Он вымотался больше, чем подозревал. Из-за разъездов, которые вынужден был совершить за последние дни, из-за этой нелепой стрельбы, чрезмерно светлых ночей, неудачи, которая с ними под конец произошла…
Стекольников разбудил его, когда Кашин и сам почувствовал, что в мире вокруг что-то изменилось, причем радикально. Еще покрасневшими со сна глазами, он взглянул на Стекольникова. Тот показал вверх и в сторону, кажется, на север.
– Вертушка.
Кашин посмотрел на часы. Было чуть больше трех. Быстро у них получилось, подумал он. Поднялся, стряхнул приставшие травинки и какую-то грязь, повесил автомат на плечо. Подхватил ракеты, оставленные Лопухиным.
– Оставайся тут, – скомандовал он Стекольникову.
Перед тем, как углубиться в кусты перед той полянкой, где была посадочная площадка, еще раз посмотрел на пожарище. Бревенчатая постройка сгорела до тла, от нее не осталось даже фундамента, так, пяток камней, головешки и что-то закопченое, непонятное и спекшееся до полной неразличимости деталей.
Вертолет увидел первую же ракету, пилот умел ориентироваться над лесом. Развенувшись над поляной, он завис, обдавая Кашина нисходящими струями воздуха. Присел, покачался, пробуя грунт, потом опустился уже окончательно, тяжеловато просев на амортизаторах колес. Из вертолета уже выпрыгивали люди.
Трое были в штатском, один в черной форме морпеха, один в расстегнутой, тяжелой не по сезону офицерской куртке. Морпех держал в руках какую-то навороченную штурмовую винтовку, видимо, из новых разработок. В этом Кашин специалистом не был, к тому же, у моряков сплошь и рядом оказывались свои образцы, о которых, наверное, знали только они.
Все впятером направились к Кашину. В куртке оказался не офицер, а Игорь Игоревич Евтухов, инженер, как он тут оказался и зачем его сюда притащили, было непонятно. Но он явно не был главным. А главным оказался ссутуленный старичек, который поглядывал вокруг из-под кустистых седых бровей. Он-то и протянул Кашину руку первым.
Кашин тоже поздоровался по-штатскому, хотя и вытянулся, но скорее, по-привычке, чем действительно встречая начальство. Бровастый приказал:
– Рассказывайте.
Кашин стал рассказывать. Потом, уже пробираясь через кусты, присмотрелся к парню, который нес две сумки, в одной позвякивало что-то стеклянное, другая громыхала металлом и скрипела пластмассой. Ему было тяжело, но никто ему не помогал. Только когда он споткнулся и чуть не упал, третий штатский перехватил у него одну из сумок. Лишь тогда Кашин заметил, что у него под полой мешковатой брезентухи на специальной подвеске болтается укороченный автоматик. Да, это были серьезные ребята. И стало ясно, почему он до этого не помогал эксперту с сумками – это был охранник, силовик, руки у него должны оставаться свободными… Хотя теперь, убедившись, что все тут, кажется, неопасно, он решил из вежливости изменить этому правилу.