Басов Николай Владленович. Закон военного счастья (Мир вечного полдня - 3)

   Ростик повернулся к людям, которые стояли у крыльца главного в городе дома и ждали. Как ни невысоко была эта площадка, с нее Ростик прекрасно видел, что подходят все новые люди. Видимо, его трезвон почти в течение трети часа долетел до самых далеких концов города. Что же, о большем он и не мечтал. Даже тройка широв стояла у зеленых кустов сирени, даже несколько червеобразных махри обосновались на газоне сбоку от крылечка, вытягивая свои короткие и толстенькие шеи.
   - Меня зовут... - начал было Ростик, и толпа мигом утихла. Ростик и не ожидал, что собравшиеся тут люди будут такими шумными. Почему-то, даже когда он замолчал, он не услышал их голосов, наверное, слегка оглох под колоколом. Нужно было взять веревку подлиннее и стоять сбоку от него, мельком подумал Рост, но сейчас это уже не имело значения.
   - Знаем мы тебя, - прокричал кто-то из толпы. - Что случилось-то?
   - А дело такое, - начал Рост, все уверенней набирая власть над этой толпой. - Когда мы выбрали Рымолова два с лишним года назад на должность Председателя, он обещал, что каждый может прийти сюда, ударить в колокол и высказать свои претензии.
   - Было, помним.
   Как во всякой толпе, эти люди говорили о себе сейчас во множественном числе. Личностное ощущение растворялось в осознании сообщества.
   - И вот сейчас я решил напомнить об этом нашем праве. У меня есть претензии к этой администрации.
   - Конкретно, чего хочешь-то? - снова прокричал тот же голос. Рост нашел его глазами, это был Каменщик, Степан Лукич Горячев, бывший зам Ростика в начале сражения у Бумажного холма. Видимо, он оправился от своего ранения, потому что его голос слышался без труда, хотя до него было более двух третей всей толпы.
   - Эти люди, - Ростик, не глядя, указал на стоящих у дверей Белого дома Рымолова и сотоварищей, - забыли об ответственности. Они забыли, что их решения должны быть в первую очередь удобны нам, а уже потом... служить их амбициям. Они пропустили черные треугольники пурпурных в город, хотя наши наблюдатели засекли их еще за две недели до налета.
   - За две недели? - удивилась какая-то женщина в первых рядах слушателей. Сказали бы мне раньше, я бы внуков...
   - Эти люди забыли, что посылать солдат в бой - значит принять на себя ответственность за исход этого боя. Они послали пять беззащитных гравилетов на корабли пурпурных без малейших шансов на победу. Они готовы начать войну с пернатыми, войну, выиграть которую у нас опять практически нет возможности. Они готовы поссориться с лесными ящерами, потому что им кажется, они сумеют не выпустить тех из леса, а на самом деле они не знают даже численность неприятельской армии, с которой придется иметь дело. Эти люди забыли, что их произволу и глупостям мы можем противопоставить свою волю и свои требования!
   - Давай, Гринев, конкретные требования, - проговорил Рымолов, не повышая голоса, очень спокойно.
   Наверное, подумал Рост, со стороны видно, что моя речь не очень получилась. Хорошо, посмотрим, что из этого теперь выйдет.
   - Мы требуем введения закона о периодических всеобщих и прямых выборах Председателя. И не реже чем раз в два года. Второе, мы требуем созыва законодательного собрания, которое создаст устраивающий всех документ... Рост позволил себе усмехнуться. - Я разговаривал с некоторыми знающими людьми, они назвали этот документ конституцией. Так вот, я требую конституцию, которая наряду с другими условиями определила бы, что за решение послать воевать солдата конкретный чиновник отвечает своей шкурой. И наконец, я требую, чтобы всяких чинуш в Белом доме стало меньше. Одесса, которая имеет численность в пятую часть от Боловска, управляется, - и гораздо лучше управляется, могу заметить, - всего-то капитаном Дондиком и десятком его помощников. А тут у нас - и секретари, и подсекретари, и архивариусы, и намечающие, и замечающие, и контролирующие, и разъезжающие... Мне кажется, с этим пора кончать. Такую прорву тунеядцев город больше кормить не должен... Договорить он не успел.
   - А может, потому в Одессе и сидит, как ты заметил, десяток людей с капитаном во главе, что мы тут действительно толково и разумно делаем свое дело? - вперед вышел Рымолов. Он готов был ответить теперь на вопросы Ростика и, судя по всему, не считал их сколько-нибудь серьезными. - Второе, как-то очень плохо твое предложение по созданию конституционного совета, - он усмехнулся, - согласуется с требованием сократить штат Белого дома. Не видишь тут противоречия, Гринев? А я вижу. И это противоречие заставляет меня задуматься о том, что ты сам, наверное, собираешься попасть в этот совет и тоже пристроиться...
   - Ложь, - спокойно, как-то обреченно ответил Ростик. - Если бы я хотел превратиться в паразита и сидеть в одном из этих кабинетов, - он кивнул в сторону заложенных кирпичом и забранных каменными ставнями окон Белого дома, я уже давно бы там был. И вы, Арсеньич, это знаете.
   Его слова привели людей, стоящих на площади, в легкое волнение, наверное, всех удивило слово "паразит". Задело оно и Рымолова, но он быстро взял себя в руки.
   - Ну и третье, что я хотел бы тебе ответить. - Он поднял руки. - Да, мы прозевали треугольники, и они расстреляли город. Да, мы позволили пернатым бегимлеси собраться в районе Бумажного холма. Но в целом-то мы выиграли эти войны! Мы и есть победители! Или нет?
   Он посмотрел на Ростика. Вероятно, он ожидал, Рост начнет утверждать, что это он, Ростик-де, победил обоих указанных врагов. Но даже Ростик, с его не очень большим опытом ведения таких вот диспутов, понимал - тогда толпа окончательно решит, что Ростик начал так говорить от обиды и потому ударил в колокол, не столько требуя изменения власти, установившейся в Боловске, сколько выбивая себе какую-нибудь должностенку. И ничего не сказал на это.
   - Так что положение дел не так уж плохо. - Теперь Рымолов отчетливо переходил в атаку. - Закрома у нас набиты первосортными бобами. Поголовье скота и птицы растет, детям в садиках хватит и молока и мяса. Разрушенные дома к холодам мы восстановим, а тех людей, кто захочет, поселим в общежитиях. Так же поступим и со стариками... Наши овцы дадут нам уже в этом году отличную шерсть, первую, кстати, после Переноса, которую мы целиком отдадим суконщикам. И впервые мы полностью обеспечены топливом, которое будет отпускаться по карточкам, но всем без исключения, чего не было в прежние зимы... Поверьте, граждане, никто не будет забыт, никто не будет брошен на произвол судьбы, обо всех позаботимся.
   И тогда Рост понял, что проиграл. Потому что его аргументы касались военной угрозы и были понятны служакам, с оружием встретившим врага. А Рымолов учел, что основная часть этой толпы - пожилые люди, женщины с детьми, собственно говоря, те, кого Рост и его солдаты защищали в сражениях. Им гораздо важнее было, чтобы им выдавали по карточкам еду и теплые вещи.
   Ростик сделал шаг вперед, хотя и не знал, что теперь может сказать, как сумеет возразить Председателю.
   - Топливо, шерсть, бобы и даже молоко для новорожденных - это хорошо. Это очень хорошо. Я и не считаю, что мы плохо работаем. Нет, работаем мы как раз отлично. Но порок нашего нынешнего мироустройства заключен в политической системе, а не в экономике. Это значит, что при столкновении с каждой серьезной проблемой мы можем оказаться побеждены, мы не защищены от неэффективного управления...
   - Если у нас и топливо, и бобы, и даже мясо для детей, разве мироустройство может считаться неудачным? - громко, там что даже Рымолов вздрогнул, завопил Каратаев. - По-моему, это свидетельствует, что управление отличное. Что мы молодцы, все вместе, и даже те, кто работает не в поле или на заводе, а тут, в Белом доме! Разве не так?
   - Я вот что думаю, - решил Рымолов. - Переизбрание Председателя - да, это толковое предложение. Мы об этом подумаем. Конституция, гарантирующая права граждан, - разумно. Ответственность за ошибочные решения - тоже согласен, каждый должен отвечать за ошибки. Но разгонять управленцев только потому, что Гринев назвал их "паразитами", все-таки не следует.
   Кто-то из стоящих у дверей Белого дома засмеялся. Льстиво, с заметным облегчением, немного нервно.
   Толпа зашумела, кто-то стал требовать больше воды в отдаленный район города, кто-то признался, что его обокрали, а никто даже не составил протокол, еще кто-то пожаловался, что его уже третий раз не принимает какой-то Калобухин.
   В общем, следовало признать, что Рост проиграл. Его довод об опасности слабого управления эти люди не поняли. Или, вернее всего, получилось так, что люди победили два раза, в двух последних войнах, и сочли, что опасения Ростика преувеличены. Но он-то точно знал, что прав, что Рымолов со своими шуточками и умением уходить от главного становится опасным, попросту может всех подвести, что называется, под монастырь.
   - Сограждане! - Ростик шагнул вперед, вытянув руку, толпа понемногу утихла. - Я вижу опасность возрастающей неэффективности администрации нашего города. Если вы полагаете, что это не очень большая беда, - воля ваша. Но когда станет туго - вспомните о моих словах. И вспомните, что я пытался призвать чиновников хоть к какому-то порядку, да вот вы этого не захотели.
   Толпа зашумела, люди из задних рядов стали расходиться. Нет, из середины толпы тоже пошли назад, по домам. Рымолов подошел к Ростику:
   - Похоже, ты потерпел поражение?
   - Я так не думаю, - ответил Рост. - Все равно теперь вам, Арсеньич, не удастся так уж легко защищать своих сатрапов, которые могут начать войну с пернатыми только потому, что им так захотелось.
   - Эх, Гринев, - вздохнул Рымолов. - И зачем тебе потребовалось раскачивать лодку?
   - Это не лодка, Арсеньич. Я защищаю жизни людей и делаю это, как умею.
   - Жизни? Людей? Да где же ты видишь угрозу их жизням?
   Рост ткнул пальцем Рымолову прямо в грудь:
   - Вот тут.
   Он ссутулился и пошел домой. Людей вокруг него становилось все меньше. Когда он свернул на Октябрьскую, он видел лишь пяток-другой фигур где-то вдали. Он добрел до своей калитки, открыл ее, вошел...
   И тут же кто-то налетел сзади. Вернее, их было несколько. Один заломил Ростикову руку, завернул ее назад, с ошеломительной силой стал выкручивать кисть, другой вцепился в плечи Ростика, пригибая его к земле, третий делал что-то еще... Незнакомый, очень злой голос вдруг произнес:
   - Власть вздумал менять, сука!..
   И нога этого человека удивительно сильно ударила Ростика по раненому боку. От боли он задохнулся и упал бы, если его уже не держали почти на весу три человека.
   А ведь он знает, куда я был ранен, подумал Ростик, потому и ударил... И отключился. От боли он даже не почувствовал, как у него разошелся шов и по его боку потекла кровь.
   35
   Стены в этой каморке были неимоверной толщины. Как Ростик ни прикладывал ухо, как ни пытался хоть что-то услышать, они хранили прямо-таки могильное молчание. Но могилой это помещение явно не было, потому что раз в день, или примерно с перерывом часов в двадцать, кто-то открывал крохотное окошко в двери и проталкивал в него плоскую глиняную миску с кашей, а следом плошку с водой.
   При этом в отверстие пробивались слабые, несмелые и какие-то коптяшие лучики света. Еще одно подтверждение, что Ростик все-таки находился не в могиле. А потом представление прерывалось на очередные двадцать часов. Пищу неизвестно кто выдавал только в том случае, если Рост возвращал предыдущую миску... Он иногда думал, что будет, если он случайно разобьет глиняную плошку из-под воды - ему, вероятно, не станут давать воду? Или случись треснуть мисочке - тогда он останется без пищи?
   Так проходили дни за днями. Иногда он вполне по-дурацки думал о графе Монте-Кристо, иногда пытался увидеть свое будущее, чтобы понять, когда он выйдет из этой норы и выйдет ли вообще? Но чаще всего он радовался, что тут нет крыс и мышей и что даже пук соломы, на котором ему приходилось спать, был лишен насекомых. Если бы здесь была всякая подобная живность, он бы не выдержал - признался бы во всем, что "им" нужно.
   Еще бы выяснить, кто такие "они". Но этого он не знал, а подозревать в такой ситуации можно было каждого. И Председателя, и какого-нибудь из его холуев, и даже почти не относящихся к власти заговорщиков, которые решили провернуть хитрую операцию с Ростиком. чтобы во всем обвинить чинуш... Бред, решил Ростик, но от нечего делать придумал настоящую социальную теорию Боловска.
   Итого, решил он, социальная революция, как это как-то назвал Пестель, привела к вырождению всех сложностей, свойственных обществу на Земле двадцатого века, откуда они были вырваны неведомо как, неведомо зачем. И это вырождение значило.. Это значило, что они должны не только в производительных силах прийти почти к средневековью, может быть, не к самому махровому, но в любом случае к позднему, к зарождению товарно-денежных отношений, но и проделать тот же путь в производственных отношениях, со всеми прелестями этой не самой веселой системы.
   И социальное устройство должно соответствовать тому периоду, когда на земной политической арене присутствовало, строго говоря, только пять сил, пять "ступеней". Итак, начинаем считать. Первое, административно-политическая верхушка, то есть в нынешнем Боловске - чиновничество. Ее выразителем является Председатель.
   Второе, служилая знать, по боловскому счету - вояки, только не те, которые придерживаются Белого дома, а настоящие, которые умеют воевать. Это сам Ростик, Достальский, Ким и прочие его друзья. Третье, вероятно, как это ни кажется дико, купечество - торгашеское, финансовое и классическое, то есть с караванами, складами, забитыми товарами, и гостиными дворами. Его в городе Ростик пока не замечал, но, может быть, потому, что ни разу не ходил на рынок? Но если дать волю воображению, то Рост мог вполне поставить на эту "должность"... Эдика Сурданяна Какие-то про него смутные слухи доходили в последнее время. Кстати, второе и третье "сословия" Боловска могли и даже должны были сосуществовать, каждому по отдельности было бы хуже и опаснее, чем вместе.
   Четвертое, это, разумеется, ремесленничество. И не только уличные сапожники, но и ребята потолковее, такие, как Поликарп, например, или тот мальчишка, что служит замом главного инженера на алюминиевом заводе... Жаль, забыл его имя. Эти тоже могут быть силой заметной, не менее, а может, даже поболе вояк будут значить, если захотят хоть как-то организоваться и выступить с политическими заявлениями. Ну, и пятая сила, конечно, крестьянство. Среди них у Ростика знакомых не было, но, возможно, лишь по той причине, что они в выраженный слой общества еще не сложились. Пока среди них много середняков, или, как это иногда называл Никита Сергеич, фермеров, но если шаги назад не будут осмысленно тормозиться, то повернется все это к концентрации земель, к помещикам и латифундиям.
   По марксистско-ленинской традиции Рост не знал, куда девать "прослойку", то есть интеллигенцию - врачей, учителей, университетско-политеховских преподавателей. Может быть, уличить Ленина в ошибке и присвоить им знак шестого сословия, думал он. Но тогда нарушался стройный ряд, последовательность, нарастание численности. После крестьянства должны стоять скорее уж не интеллигенты, а иждивенцы и, может быть, даже люмпены. Именно они должны быть шестым классом, но про них в умных учебниках обществоведения вообще ничего не говорилось, значит, принимать их в расчет не следовало.
   Идея была красивой, Ростику даже немного жаль стало, что он не придумал ее до своей неудачной речи со ступенек Белого дома. Родись у него эта мысль пораньше, он бы сообразил, как растолковать разным гражданам, что... Да, вот именно - что он мог бы растолковать этим самым людям?
   И получалось, что практически - ничего. Потому что, как бы ни был он красноречив, какие бы построения и аргументы ни приводил, стоило Председателю разок помянуть, что склады забиты, что детям будут молоко давать, и все - люди вообще не замечали никаких теорий. Все теории были им до лампочки, как и митинги.
   Еще, разумеется, Ростик много спал. Он даже слегка порадовался, что может спать сколько влезет. Но потом поймал себя на мысли, что спит действительно чересчур, даже для выздоравливающего, и попытался делать хотя бы элементарную гимнастику. С этим у него пошло плохо - сразу разболелся бок, а когда стало холоднее и он начал мерзнуть, заболели еще и разные прежние раны. И все-таки он старался час-другой поотжиматься от пола, поприседать, порастягиваться, не давая мышцам совсем облениться.
   А потом, в один прекрасный день, дверь в его камеру распахнулась, и в нее протиснулись два невероятно больших облома. Рост даже на миг подумал, что в Боловске верх взяли те самые пурпурные, которых они заставили приземлиться у Одессы, и вот теперь пара вперлась в его камеру. Когда вышли на свет, в коридор, он сообразил, конечно, что это люди, но все равно ощущение отчуждения и чисто физической уязвимости перед ними осталось.
   А потом они пришли в освещенную десятком светильников комнату, где за простым дощатым столом сидел худой, видимо, высокий человечек в очках, с очень близорукими глазами, остроносый, начинающий лысеть, но не с затылка или со лба, как это чаще бывает, а прядями. Еще у него был отвратительный запах изо рта, но это Ростик узнал не сразу.
   - Садитесь, обвиняемый, - сказал человечек и указал на табуретку перед столом.
   Ростик сразу вспомнил, как его захватили в палисаднике его дома. Последние слова, которые он услышал перед тем, как его ударили, произнес как раз этот человек.
   - И в чем же меня обвиняют? - спросил Ростик.
   - Здесь вопросы задаю я, - зашипел человечек, видимо, решил сразу подавить волю Ростика.
   - Тогда у нас разговора не получится, - ответил Рост. - Если я не пойму, что тут происходит, я вообще отвечать не буду.
   - Не будешь?! - вдруг завизжал человечек, откуда-то из-под стола выхватил довольно толстую палку и взмахнул ею. - Не будешь, да?
   Рост проследил глазами полет этой палки над своей головой и твердо, уверенно ответил:
   - Не буду.
   - Не будешь, не будешь?! Не будешь?!!
   С каждый словом, с каждый выдохом человечек принялся хлестать Ростика по плечам, по голове, по рукам, которыми Рост пытался закрыться от сыплющихся на него ударов...
   Очнулся Ростик на полу. Он лежал согнувшись, пытаясь защитить самые важные и уязвимые зоны - живот, пах и шею. В голове стоял гул, спина болела, бок горел так, что он сразу догадался - рана опять открылась.
   - Может, на него помочиться? - спросил один из обломов у стены. - Такие гордые всегда от унижений быстрее колются, чем от побоев.
   - А кто тебе сказал, что мне не нравится его колотить? - спросил, задыхаясь, человечек в очках. Потом он очень близко наклонился к Ростику. Рост поморщился, от очкастого несло, как из выгребной ямы, он даже не подозревал, что такое возможно. - Поднимите его, он очнулся.
   Ростика подняли, посадили. Только теперь не на табуретку, а в креслице, которое стояло у стены. Но оно было намертво привинчено к полу, или даже его слепили по ширской технологии, соединив воедино с полом и стеной. Руки ему теперь прикрутили к подлокотникам парой широких ремней с пряжками.
   - Так, Гринев. - Очкастый наконец отдышался. - Начнем сначала.
   - Начнем, - согласился Ростик. - Как тебя зовут?
   - А он упорный, - высказался второй из охранников. У этого голос был очень низкий, и от него исходило даже больше угрозы, чем от того, который стоял у двери.
   - Ничего, какой бы упорный ни был, со временем все ломаются, - даже как-то удовлетворенно проговорил очкарик. - А время у меня есть.
   - Как тебя зовут? - снова спросил Рост.
   - Меня? - Очкарик улыбнулся. - Ну, предположим, меня зовут Сергеем. А фамилия - Калобухин. Ну и что с этого?
   - Вот что, Сережа, - ответил Ростик, - если ты еще хоть раз меня тронешь, я тебя убью.
   - Убьешь? - Калобухин прямо взвился под потолок. Тотчас в его руке появился "градусник", и град ударов обрушился на Ростика, да такой, что он вырубился даже прежде, чем успел как следует стиснуть зубы.
   Очнулся Рост в камере. Тело болело. Нет... Это было неправильно. Тело кричало от боли, по боку текла кровь. Кроме того, от него вдруг пошел какой-то странный запах - не то гнили, не то страха.
   Теперь Ростик знал, что этот запах может стать почти таким же его врагом, как пресловутый Калобухин.
   И имя-то какое-то дурацкое. Круглое, нелепое, с явной грамматической ошибкой... И такая бешеная жестокость, злоба, ненависть. Откуда он вообще такой выскочил? Какая из социальных "ступенек" его наняла? Уж конечно, не служаки или ремесленники. Скорее всего, чинуши, либо шестая, к которой Рост решил все-таки отнести люмпенов.
   От этой идеи Ростик сначала с болью, постанывая от содрогания избитых мускулов, а потом уже почти по-настоящему принялся смеяться. Он смеялся с удовольствием, с каким-то похрюкиванием, с хрипами в забитой кровью груди.
   Внезапно окошко в двери открылось. Рост замолк, отдышался, с трудом поднял руку, вытер выступившие от смеха и боли слезы.
   - Заключенный, ты чего? - спросил голос за дверью.
   - Анекдоты сам себе рассказываю, - ответил Рост, просто чтобы поддержать абсурдность ситуации.
   - Вот и мне показалось, что ты тут ржешь, - согласился голос из-за двери, потом окошко хлопнуло, и снова стало тихо.
   Через пару дней Калобухин опять вызвал его на допрос. На этот раз надзиратель был только один, с басом. Он держался более-менее спокойно, даже придержал Ростика однажды, когда того слишком качнуло к стене.
   - Садитесь, заключенный, - сказал Калобухин, наполняя своим зловонием почти всю комнату. - С чего сегодня начнем? С какого сценария, я имею в виду? Как прошлый раз или по-новому?
   - Ну, если ты не изменил своего мнения и по-прежнему отказываешься отвечать на вопросы, то, конечно, разговор у нас опять не состоится, - признал Ростик.
   Его избили снова, и на этот раз так, что он не приходил в себя, кажется, несколько дней. Он понял это по тому, насколько ему хотелось пить, когда он очухался. А может, организм был обезвожен из-за всяких мелких кровотечений... Воды в камере не было, и Ростик чуть не взвыл, когда понял, как придется мучиться. К тому же и гнилостный запах усилился.
   Третий раз на допрос его уже не привели, а принесли. Увидев это, Калобухин весело поскалился, в чем-то сделавшись очень похожим на Дзержинского, так называемого "рыцаря революции", тоже, наверное, не чуравшегося пыток.
   - А ты воняешь, - радостно сообщил Калобухин.
   - От тебя несет куда хуже, чем от меня. - Ростик через силу усмехнулся. Но я - то отмыться могу, а ты ни за что не отмоешься.
   Амбал у двери неуверенно заржал. Калобухин метнул в него бешеный взгляд, потом достал свою палку. Рост не хотел, но не выдержал, напрягся, откачнулся в глубь кресла, стараясь держаться от палки подальше. Это, разумеется, от Калобухина не укрылось.
   - Боишься?
   - Тело боится, - признался Ростик. - Но я - то могу и не бояться, а вот тебе не бояться уже никогда не удастся.
   - Мне? - деланно удивился Калобухин. - Это чего же я боюсь?
   - Всего. Всего, навозная куча. Ты боишься меня, того, что я выйду и исполню свое обещание. Других невиновных людей, которые тут наверняка тоже... отсиживаются.
   - Невиновных тут нет. - Калобухин даже как-то задорно блеснул глазами за своими чудовищно толстыми линзами. - Знаешь, в чем тебя обвиняют? - Он полистал папку, лежащую перед ним. - Вот, пожалуйста. Невыполнение приказа не отступать из крепости на Скале. Дом себе вон какой отгрохал неизвестно на какие шиши. Дезертирство...
   - Где и когда? - удивился Ростик.
   - А последний раз. Получил во время полета пару щелчков из плазмометов пернатых и сразу же вывел свой гравилет из боя... Это как - не дезертирство?
   - Я был ранен. Причем настолько, что едва сумел посадить машину. Да и Чертанов сказал, если бы ребята не поторопились, мне бы...
   - А у меня есть другое заявление, от одной медсестры. Впрочем, ее фамилию мы пока в интересах следствия разглашать не будем.
   - Мнение медсестры важнее заключения врача? - удивился Ростик. - И даже решили ее фамилию засекретить, причем именно в интересах следствия?
   - И почему вы все, скоты, - опечалился Калобухин, - такие упрямые. Ведь все равно все подпишешь, сука. Все, что я тебе предложу, все и подпишешь. Только можно по-хорошему, а можно по-плохому...
   Из-за двери раздался слабый шум. Калобухин привстал:
   - Эй, кто там? Я же работаю...
   Неожиданно дверь раскрылась, и в комнату вошли... Нет, это было слишком здорово. Потому что впереди шел Дондик, за ним, как-то очень жестко напрягшись, переступала мама, потом пара солдатиков с автоматами и Чернобров.
   - Как вы можете, капитан?.. - начал было Калобухин, но договорить не успел.
   Дондик перегнулся через стол, Калобухин отшатнулся от него. Воспользовавшись этим, Дондик выхватил папку у него из-под руки.
   - Так, дело на Гринева? Интересно... - Он полуобернулся к маме с солдатами: - Забирайте его, думаю, в больнице ему будет лучше.
   - Э-э... - начал было амбал Калобухина, отделившись от стены.
   - Что? - удивился Дондик. - Только тявкни - и все, понял? - Он повернулся к Калобухину: - А ты, дерьмо ходячее, собирайся. Поедем к Председателю, нужно ему хоть раз посмотреть, какие правоохранительные органы он взрастил.
   - Ты не можешь мне приказывать! - взвизгнул Калобухин.
   - Почему же не могу? - удивился Дондик. - Ты арестован за подлог документов, - он потряс папкой на Ростика в воздухе, - за превышение власти, за нанесение побоев... Ты арестован, сволочь. Только дернись, и я тебя прихлопну. - Капитан провел рукой по кобуре на поясе. - И даже без предупредительного выстрела.