Батлер Октавия. Дикое племя

   Она покачала головой, а ее детское лицо выглядело усталым и постаревшим.
   Энинву взяла ее за руку, вспоминая… вспоминая Лейла, недостойного и нелюбимого брата Исаака. До сих пор за все время, которое она провела рядом с Доро, среди ее людей не было никого столь явно порочного, каким был Лейл. Возможно, только до сих пор. Почему Доро привел к ней такого человека? И почему он даже не предупредил ее?
   — Что ты сделаешь с ним? — спросила девочка.
   — Доро должен забрать его назад.
   — И Доро сделает это… просто потому, что ты так сказала?
   Энинву вздрогнула. Просто потому, что ты так сказала … Сколько времени прошло с тех пор, когда все дела на плантации шли определенным образом просто потому, что она так сказала? Люди были всегда удовлетворены тем, что она говорила. Если у них возникали трудности, которые они сами не могли разрешить, они приходили к ней. Если они ссорились и не могли уладить спор самостоятельно, они опять же приходили к ней. Она никогда не принуждала их нести к ней все свои неприятности, но она никогда и не прогоняла их, если они приходили. В конце концов они сделали ее своей последней инстанцией. И вот теперь одиннадцатилетняя дочь хотела знать, изменится ли что-то от ее слов. Ее одиннадцатилетняя дочь! Требовалось много времени, терпения и хоть какой-то мудрости, чтобы создать у людей такое доверие к себе. И потребовалось всего несколько недель присутствия Доро, чтобы разрушить это доверие так основательно, что даже ее собственные дети начали в ней сомневаться.
   — Так Доро заберет его отсюда? — настаивала девочка.
   — Да, — тихо сказала Энинву. — Я прослежу за этим.
   В эту ночь Стивен встал с постели, не просыпаясь. Никогда раньше у него не было приступов лунатизма. Он вышел на верхнюю галерею и упал или, может быть, прыгнул с нее.
   Не было никакого шума, потому что он даже не вскрикнул. Внизу, где он лежал, распластавшись на земле, его нашла старая Луиза. У него была настолько свернута шея, что Луиза не удивилась, обнаружив, что его тело уже остыло.
   Старая женщина побежала вверх по ступенькам, чтобы разбудить Энинву и увести ее в гостиную верхнего этажа, подальше от младшей дочери, рядом с которой та и уснула. Элен не проснулась, а только передвинулась влево на теплое место, которое осталось после Энинву.
   В гостиной Луиза остановилась в молчаливой нерешительности перед Энинву, размышляя, как подготовить ее к этой ужасной новости. По убеждению Луизы, Энинву наверняка и не догадывалась, как все вокруг любили ее. Она собирала вокруг себя людей, заботилась о них и помогала им заботиться друг о друге. Луизу не покидало ощущение, что больше всего в жизни Энинву была озабочена воспитанием чувства близости и доверия между другими людьми. Сама она провела детство и юность на одной из плантаций, где жестокость рабовладельцев в отношении к рабам заставила ее совершить побег — выйти замуж, хотя она и не хотела этого делать. Многие полагали, что она была всего лишь очень доброй и по-женски непрактичной, раз с такой симпатией относилась к рабам. Они не понимали, что с давних пор она чувствовала все, что чувствуют и переживают рабы, разделяла с ними все их радости и печали. Она никогда не имела таких способностей к управлению, какие были у Стивена, никогда не переживала агонии переходного возраста, которую Стивен перенес два года назад. Призрак в облике мужчины по имени Доро сказал ей, что у нее были плохие предки. Он сказал еще, что она происходит от его людей. Это было его ошибкой, если она прожила жизнь, презирая мужа и с равнодушием относясь к своим детям. Ошибкой было и то, что только в шестьдесят лет она смогла найти людей, окружение которых могла переносить без всякой душевной боли — людей, которых она любила, и которые любили ее. Здесь она была «бабушкой» для всех детей. Некоторые из них действительно жили в ее бараке, потому что их родители не могли или не хотели о них заботиться. Луиза полагала, что некоторые родители слишком чувствительно относятся к разным отрицательным проступкам своих детей. Энинву же считала, что это связано с чем-то большим, что некоторые люди вообще не хотят иметь возле себя никаких детей независимо от того, послушно те себя ведут или нет. Она говорила, что некоторые люди Доро вели себя именно таким образом. Энинву частенько забирала сбившихся с пути детей к себе — и маленьких, и совершеннолетних. Ее сын мог бы стать таким же, как она. И вот теперь он был мертв.
   — В чем дело? — спросила ее Энинву. — Что случилось?
   — Несчастный случай, — сказала Луиза, стараясь пощадить ее чувства.
   — Это Джозеф?
   — Джозеф! — Этот сукин сын, которого Доро привел сюда, чтобы женить на одной из дочерей Эниву! — Да стала бы я так переживать, если бы это был Джозеф?
   — А тогда кто? Скажи мне, Луиза.
   Старуха глубоко вздохнула.
   — Твой сын, — сказала она. — Стивен умер.
   Наступила долгая ужасающая тишина. Энинву словно парализовало, и она стояла не шевелясь. Луиза подумала, что сейчас она разразится воплями материнского горя, и приготовилась утешить ее. Но Энинву никогда не рыдала.
   — Как такое могло случиться, что он мог умереть? — прошептала Энинву. — Ему было лишь девятнадцать лет. Он был лекарь. Как же он мог умереть?
   — Я не знаю. Он… упал.
   — Откуда?
   — С верхней галереи.
   — Но как? Почему?
   — Как я могу знать, Энинву? Это произошло ночью. Это… скорее всего произошло ночью. Я нашла его всего несколько минут назад.
   — Покажи мне!
   Она бросилась вниз прямо в ночной рубашке, но Луиза нашла в спальне какой-то халат и накинула ей на плечи. Находясь рядом с Энинву, она заметила, что девочка на кровати очень беспокойно мечется во сне и тихо стонет. Что ее мучило? Ночной кошмар?
   Снаружи уже доносился шум — другие люди тоже обнаружили тело Стивена. В стороне стояли двое детей, глядя на него широко открытыми глазами, а рядом с телом опустилась на колени женщина, которая, в отличие от Энинву, не могла удержаться от рыданий.
   Женщину звали Айе. Она была высокой и красивой, ее происхождение было довольно странным: среди ее предков были французы, африканцы, испанцы и даже индейцы. Вся эта смесь очень удачно в ней соединилась. Луиза знала, что ей было тридцать шесть, но выглядела она лет на десять моложе. Двое детей поодаль были ее сын и дочка, а ребенок, которого она сейчас носила, был ребенком Стивена. Когда-то она вышла замуж за человека, который любил вино гораздо больше, чем женщин, в конце концов это его и убило. Энинву нашла ее бедствовавшей с двумя детьми, ей приходилось даже торговать собой, чтобы их прокормить. Айе тогда уже подумывала о том, чтобы взять ржавый нож, оставшийся еще от мужа, перерезать обоим детям горло, а потом и себе.
   Энинву дала ей дом и надежду. Стивен, став постарше, дал ей кое-что другое. Луиза могла еще припомнить, как Энинву, покачивая головой, говорила об этой связи:
   — Она как пригревшаяся сука вьется возле него! По ее поведению не скажешь, что она относится к нему как мать.
   Луиза тогда лишь рассмеялась.
   — Ты должна прислушиваться к своим словам, Энинву. Лучше бы ты взглянула на себя, когда встречаешь понравившегося тебе мужчину.
   — Но я никогда не веду себя подобным образом! — с негодованием отвечала Энинву.
   — Конечно, нет. Потому что ты гораздо лучше и намного старше.
   И нависшую было угрожающую тишину нарушил веселый смех Энинву.
   — Нет сомнения, со временем он поймет, что является гораздо лучшим мужем, чем Айе того заслуживает, — заметила она.
   — Или, что тоже возможно, он доставит тебе удивление и женится на ней, — заключила Луиза. — Несмотря на разницу в возрасте, между ними есть что-то гораздо большее, чем простое влечение. Ведь она в чем-то похожа на него. У нее, как и у него, есть определенная сила. Она не может ее использовать, но эта сила существует. Временами я даже могу ее чувствовать, особенно когда эта женщина бегает за твоим сыном.
   Энинву старалась не обращать на это внимания, предпочитая думать, что со временем ее сын сможет жениться надлежащим образом. Даже сейчас Луиза не была уверена, что Энинву знает о еще не родившемся ребенке. Она не могла ниоткуда узнать, ведь Айе сама сказала об этом Луизе, но никогда не сказала бы Энинву.
   И вот теперь Энинву подошла к телу и склонилась, чтобы дотронуться до холодной шеи. Айе, заметив ее, хотела было отойти в сторону, но Энинву ухватила женщину за руку. — Мы обе должны оплакивать его, — тихо сказала она.
   Айе закрыла лицо и вновь зарыдала. В это время крики ее младшего сына, которому было всего восемь лет, остановили стоны обеих женщин.
   Все повернулись на звуки его голоса, а затем взглянули вверх, на галерею, куда не отрываясь смотрел мальчик. Там через ограду медленно перелезала Элен.
   В одно мгновение Энинву оказалась на ногах. Луиза еще ни разу в жизни не видела, чтобы женщина двигалась так быстро. Когда Элен прыгнула вниз, Энинву была уже прямо под ней. Она осторожно и так ловко поймала ребенка, что даже если бы девочка прыгнула с галереи вниз головой, ее голова все равно не ударилась бы об землю. Ее дочь нисколько не пострадала. К тому моменту, когда Луиза сообразила, что именно произошло, все было кончено: Энинву лишь успокаивала плачущую девочку.
   — Почему она сделала это? — спросила Луиза. — Что произошло?
   Энинву лишь покачала головой, испуганная и сбитая с толку.
   — Это все Джозеф, — сказала наконец Элен. — Он опять вошел в мое сознание. Я все время думала, что это сон, пока… — Она взглянула вверх на галерею, затем на свою мать, которая продолжала держать ее, и вновь расплакалась.
   — Абигейл, — сказала Энинву. — Оставайся здесь с Луизой. Оставайся здесь, а я поднимусь наверх и проверю его.
   Но ребенок вцепился в Энинву и с криками сопротивлялся, когда Луиза попыталась высвободить ее. Энинву могла бы очень легко высвободиться из ее объятий, но она предпочла потратить еще несколько мгновений, чтобы дочь немного успокоилась. Когда плач утих, ее забрала Айе, а не Луиза.
   — Побудь с ней, — сказала Энинву. — Только не пускай ее в дом, и вообще не пускай туда никого.
   — Что ты собираешься делать? — спросила Айе.
   Энинву ничего не ответила. Ее тело уже начало изменяться. Она сбросила с себя одежду, и в тот момент, когда одежда упала, Энинву уже потеряла человеческий облик. Она преобразилась в большую кошку. В огромную пятнистую кошку.
   Когда превращение было полностью завершено, она подошла к двери. Луиза открыла ее перед ней и собралась идти следом, потому что там была по крайней мере еще одна дверь, которую следовало открыть. Но кошка повернулась и издала громкий хриплый крик, и преграждала Луизе путь, пока та не вернулась назад во двор.
   — Боже мой, — прошептала Айе, когда Луиза вернулась. — Я никогда не боялась ее, пока она не сделала это прямо у меня на глазах.
   Луиза пропустила ее слова мимо ушей, подошла к Стивену, поправила его шею и тело, а затем накрыла халатом, который сбросила Энинву.
   — Что она собирается делать? — спросила Айе.
   — Убить Джозефа, — спокойно сказала Элен.
   — Убить? — Айе непонимающе уставилась в серьезное детское лицо.
   — Да, — сказал ребенок. — И еще она должна убить Доро, пока он не прислал к нам кого-нибудь похуже.
   В облике леопарда Энинву миновала холл, затем поднялась по главной лестнице, и наконец по узкой лесенке добралась до чердака. Она была голодна. Она слишком быстро совершила это превращение. Однако ей нужно следить за собой. Она не должна съесть ни кусочка этого отвратительного тела Джозефа. Лучше съесть тухлое мясо, покрытое червями! Как только мог Доро привести к ней подобного человеческого паразита?
   Дверь в комнату Джозефа была закрыта, но Энинву открыла ее одним ударом своей лапы. И тут же внутри раздался хриплый крик удивления. Как только она вошла в комнату, что-то словно схватило ее за передние лапы. Она направилась вперед, припадая на грудь и подбородок, и уткнулась мордой в умывальник. Она могла не обращать внимания на боль. Но она не могла сейчас избавиться от страха. Она надеялась застать Джозефа врасплох, схватить его раньше, чем он сможет воспользоваться своими способностями. Она даже надеялась, что ему вообще не удастся ее остановить, поскольку она не имела человеческого облика. Она издала ужасное хриплое рычанье, но это скорее от страха перед возможной ошибкой.
   На мгновение ее ноги освободились. Возможно, она его напугала, и он потерял над ней контроль. В конце концов, это не имеет значения. Она прыгнула, выпустив когти, словно на охоте за бегущим оленем.
   Джозеф вскрикнул и быстро поднял руки вверх, пытаясь защитить свое горло. В тот же самый момент ему вновь удалось подчинить ее лапы своим мысленным приказам. В своем безрассудстве он был нечеловечески быстр. Энинву поняла это, потому что и сама всегда отличалась отменной реакцией.
   Она вновь испытала страх, когда он парализовал ее ноги, и едва не опрокинулась на пол. Однако в своих попытках добраться до его горла она все-таки схватила его зубами, прокусила одну руку.
   Почувствовав, что вновь стоит на ногах, она неожиданно ощутила, что не может дышать. Ее горло блокировано и не пропускало воздух.
   Мгновенно она проделала отверстие чуть ниже того места, где спазмы сжали ее горло, и вновь вздохнула. И на этот раз вонзила свои зубы в его глотку.
   Действуя в крайнем отчаянии и спешке, он сунул свои пальцы в только что проделанное дыхательное отверстие.
   В другое время и с другой добычей она, возможно, и свалилась бы в неожиданной агонии удушья. Но сейчас перед ее глазами было лишь тело мертвого сына, и ее дочь, которую едва не постигла та же участь. Что если он перекрыл им горло точно так же, как только что пытался проделать с ней? Наверное, она никогда этого не узнает. А он может ускользнуть от нее.
   И она рванула зубами его глотку.
   Он уже умер, когда она дала выход собственной боли. Он был мертв, и слышны были только тихие булькающие звуки вытекающей крови. Она лежала поверх него, приходя в себя и восстанавливая силы. Она испытывала голод. Всемогущий Боже, какой голод она испытывала! Запах крови дошел до ее ноздрей, как только она восстановила нормальное дыхание, этот запах и лежавшее под ней тело изводили ее.
   Тогда она быстро вскочила и помчалась вниз по узким, а затем и по широким ступеням. Здесь она замешкалась. Она хотела поесть до того, как преобразится вновь, и едва держалась на ногах от голода. Она боялась, что сойдет с ума, если сейчас изменит внешность, чтобы попросить еду.
   В этот момент в дом вошла Луиза и остановилась, увидев ее. Старая женщина не боялась.
   — Он мертв? — спросила старуха.
   Энинву чуть склонила свою кошачью голову, полагая, что это движение может расцениваться как кивок.
   — Удачное избавление, — сказала Луиза. — Ты хочешь есть?
   Последовало два еще более быстрых кивка головой.
   — Иди в столовую. Сейчас я принесу еду.
   Она прошла через дом и направилась прямо на кухню. Луиза была верной, надежной и понимающей подругой. Она занималась шитьем, чтобы оправдать собственное содержание, но по сути она делала нечто гораздо большее. Энинву следовало бы держать ее в доме, даже если бы она вообще ничем не занималась. Но она была уже слишком стара, ей перевалило за семьдесят. Скоро обычная бренность мира, от которой Энинву так и не нашла подходящего лекарства, заберет ее жизнь, и она лишится еще одного друга. Все люди — лишь временные существа, слишком временные.
   Ослушавшись приказаний, Айе и Элен вошли через парадную дверь и увидели Энинву, все еще перепачканную кровью Джозефа. Если бы не присутствие ребенка, Энинву не смогла бы удержаться, чтобы не выразить свое неудовольствие по отношению к Айе. Ей никогда не нравилось, когда ее собственные дети видели ее в такие моменты. И она быстрыми прыжками направилась через холл в столовую.
   Айе застыла на месте, но разрешила Элен отправиться следом за Энинву. Та, борясь с голодом, запахом крови и собственным раздражением, не заметила ребенка до тех пор, пока они вместе не оказались в столовой. Обессилев, Энинву легла на ковер перед холодным камином. Без тени страха ребенок подошел к ней и уселся рядом на ковре.
   Энинву взглянула вверх, осознавая, что ее лицо испачкано кровью. Она пожалела, что не почистилась, когда спускалась вниз. Ей следовало почистить себя и оставить свою дочь с кем-нибудь более надежным.
   Элен погладила ее, водя пальцами по пятнистой шкуре, а затем приласкала, словно это была большая домашняя кошка. Как и все дети, родившиеся на плантации, она много раз видела, как Энинву меняет облик. Теперь она точно так же приняла ее в виде леопарда, как в свое время в виде черной собаки и белого мужчины по имени Веррик. Облик Веррика Энинву принимала, чтобы спасаться от неожиданного появления соседей. Так или иначе, под ласковыми руками ребенка Энинву расслабилась. И через некоторое время начала мурлыкать.
   — Эйджи , — очень тихо произнесла маленькая девочка. Это было одно из немногих слов родного языка Энинву, которое Элен знала. Оно означало просто леопард.
   — Эйджи, — повторила она. — Будь такой же и с Доро. Тогда он не осмелится причинять нам вред, если ты будешь вот такой.

13

   Доро вернулся через месяц после похорон. Ужасающий труп Джозефа Толера был похоронен на невозделанном клочке земли, который когда-то был кладбищем для рабов, а Стивен Ифейнва Мгбада был похоронен на участке неподалеку от усадьбы, предназначавшемся для хозяина и его семьи. Джозефу должно было быть очень одиноко, потому что там не хоронили никого с тех самых пор, как Энинву купила эту плантацию.
   Доро появился на плантации, уже зная благодаря своему особому чутью, что оба — и Джозеф, и Стивен — мертвы. Он привел с собой двух переселенцев, двух мальчиков возрастом не старше Элен. По-простому, без предупреждения, он появился в усадьбе и по-хозяйски сразу прошел в дом через переднюю дверь, будто весь этот дом принадлежал ему.
   Энинву, не подозревавшая о его приезде, сидела в библиотеке и составляла список товаров для закупки. На плантации было развито собственное кустарное производство, но несмотря на это купить было нужно множество вещей. Покупались мыло, обычная одежда, свечи, а также некоторые виды готовых лекарств — которым можно было доверять, но которые применялись не всегда по назначению, определенному их производителями. И конечно, требовались новые орудия труда. Умерло два мула, а три оставшихся были очень старыми и требовали скорой замены. Еще была нужна обувь и шляпы для тех, кто работал в поле… Было бы гораздо выгоднее нанимать людей только на период большой жатвы, ведь все остальное время им приходилось делать вещи, которые проще и дешевле купить где-нибудь на стороне. Это было очень важно, поскольку здесь не было рабов, и людям приходилось платить за их работу, обеспечивать приличным жильем и хорошей едой. Такое содержание обходилось дорого. Если бы Энинву не была хорошим управляющим, ей пришлось бы гораздо чаще наведываться к морю и там заниматься очень утомительной работой, отыскивая затонувшие корабли и доставая из них золото и драгоценные камни, поднимая добычу на поверхность внутри собственного тела.
   Энинву складывала длинную колонку цифр, когда вошел Доро с двумя мальчиками. Она повернулась на звук его шагов и увидела бледного, худого и угловатого человека с прямыми черными волосами. Когда он садился в кресло возле ее стола, можно было заметить, что на руке у него недостает двух пальцев.
   — Это я, — сказал он едва слышно. — Прикажи, чтобы нам принесли поесть, это можно? Долгое время мы не ели ничего приличного.
   Весьма учтиво с его стороны попросить ее отдать приказание, с горечью подумала Энинву. Именно в этот момент одна из ее дочерей подошла к двери и остановилась, с тревогой глядя на Доро. Энинву была в своем обычном молодом облике; всем было известно, что Эдвард Веррик имел красивую и очень образованную чернокожую экономку.
   — Сегодня мы будем ужинать рано, — сказала Энинву, обращаясь к девочке. — Скажи Рите, чтобы она приготовила все что может, но только поскорее.
   Девочка покорно удалилась, исполняя роль служанки и даже не подозревая при этом, что белым незнакомцем был Доро.
   Энинву пристально разглядывала его новое тело, сдерживая желание закричать на Доро, заставить его убраться из ее дома. Ведь это из-за него погиб ее сын. Он подпустил змею к ее детям. И что он притащил с собой на этот раз? Еще парочку маленьких змеенышей? Господи, как ей хотелось освободиться от него!
   — Они что, убили друг друга? — спросил ее Доро, и два маленьких мальчика взглянули на него широко открытыми глазами. Если они и не были пока змеями, он еще научит их пресмыкаться. Было очевидно, что он даже не беспокоился о том, что говорил в их присутствии.
   Она тщательно старалась его игнорировать.
   — Вы проголодались? — спросила она мальчиков.
   Один — тот, что был поменьше — только коротко и испуганно кивнул головой, а второй быстро проговорил:
   — Я проголодался!
   — Идемте со мной, — сказала она. — Рита даст вам хлеба и еще сохранившихся персиков. — Она заметила, что они не взглянули на Доро, чтобы получить разрешение уйти. Оба подскочили с места и побежали за ней, а когда она показала направление, помчались прямо к кухне. Разумеется, Рита не будет в восторге от незваных гостей. Достаточно и того, что ей пришлось торопиться с ужином. Но она должна покормить детей, а затем отправить их, может быть, к Луизе, до тех пор пока Энинву не позовет их к себе. Вздохнув, Энинву вернулась к Доро.
   — Ты всегда была защитницей детей, — заметил он.
   — Я всего лишь разрешаю им быть детьми столько, сколько они этого хотят, — сказала она. — Они вырастут, и очень быстро познают и горе и зло.
   — Расскажи мне про Стивена и Джозефа.
   Она прошла к столу и села, продолжая раздумывать, следует ли ей сохранять спокойствие при рассказе об этих событиях. Ведь она столько раз уже плакала и проклинала его. Но ни слезы, ни проклятья никогда на него не действовали.
   — Почему ты прислал ко мне человека, даже не предупредив меня о том, на что он способен? — спокойно спросила она.
   — А что он сделал?
   И тогда Энинву рассказала ему. Рассказала обо всем, и закончила тем же спокойно заданным вопросом.
   — Почему ты прислал ко мне человека, даже не предупредив меня о том, на что он способен?
   — Позови Маргарет, — сказал Доро, не обращая внимания на ее вопрос. Маргарет была дочерью Энинву, которая должна была выйти замуж за Джозефа.
   — Зачем?
   — Потому что когда я привел Джозефа сюда, он был ни на что не способен. Только на то, чтобы быть потенциальным производителем полезных детей. Несмотря на его годы, у него должен был начаться переходный кризис, и он должен был произойти именно здесь.
   — Я должна была знать об этом. Меня бы обязательно позвали, если бы кто-то заболел. Но никаких признаков кризиса у него не было.
   — Позови Маргарет, дай мне возможность поговорить с ней.
   Энинву не хотелось звать сюда девушку. Маргарет лучше находиться подальше от всех этих разговоров про убийства. Она и так потеряла красивого, но бесполезного мужа, которого любила, и младшего брата, которого она обожала. У нее не было даже ребенка, чтобы найти в нем утешение. Джозеф так и не смог сделать ее беременной. За месяц, который прошел после его и Стивена гибели, она стала изможденной и молчаливой, хотя раньше всегда была очень жизнерадостной девушкой, веселой и общительной. Сейчас она вообще едва разговаривала. Она буквально заболела от горя. В последнее время Элен проводила с ней почти все время с утра до вечера, помогая ей в работе или просто поддерживая компанию. Сначала Энинву очень осторожно наблюдала за ними, опасаясь, что Маргарет может посчитать Элен виновницей смерти Джозефа, ведь она была так неуравновешенна в своем теперешнем настроении. Но этого, как оказалось, не произошло.
   — Она становится лучше, — как-то тайком сказала ей Элен. — И скоро она придет в себя.
   Маленькая девочка обладала интересным сочетанием безжалостности, доброты и глубокого восприятия. Энинву с отчаянием надеялась лишь на то, что Доро не обратит на нее внимания. Но ее старшая дочь была болезненно уязвима. И вот именно сейчас Доро намеревался вновь вскрыть еще не затянувшиеся полностью раны.
   — Оставь ее в покое, Доро, хотя бы на некоторое время. Этот разговор не приведет к добру.
   — Позови ее, Энинву, или я сделаю это сам.
   С отвращением взглянув на него, Энинву отправилась разыскивать Маргарет. Девушка не работала в поле, как это делали некоторые дети Энинву, поэтому найти ее не составило труда. Она находилась в бане, где вместе с Элен занималась глаженьем белья.
   — Оставь на время это занятие, — сказала Энинву, обращаясь к Маргарет. — И пойдем со мной.
   — Что такое? — спросила Маргарет. Она поставила утюг нагреваться и, не раздумывая, взяла другой, уже горячий.
   — Доро, — тихо ответила Энинву.
   Маргарет застыла на месте, продолжая неподвижно держать на весу тяжелый утюг. Энинву взяла его из ее руки и поставила назад, на горячие камни очага, подальше от огня. Затем отодвинула и два других, стоявших рядом и уже разогретых.
   — Больше не нужно ничего гладить, — сказала она Элен. — У меня сейчас вполне хватает денег, чтобы купить новую ткань.
   Элен ничего не говорила, только молча наблюдала за тем, как уходили Маргарет и Энинву.
   Когда они вышли из бани, Маргарет охватила дрожь.