Страница:
Она очень привязалась к дельфинам, и запрещала Исааку выловить еще нескольких для еды.
— Они в точности как люди, — настаивала она на своем быстро улучшающемся английском. — Они не рыбы! — Она поклялась, что никогда не подойдет к Исааку, если он убьет еще хоть одного из них.
И Исаак, которому очень нравилось дельфинье мясо, больше не пытался поднимать их на борт. Доро прислушивался к его тихим жалобам, улыбался и ничего не говорил. Исаак, в свою очередь, прислушивался к жалобам команды, пожимал плечами и поднимал им другую рыбу. Он часто проводил свое свободное время с Энинву, учил ее языку, летал или плавал с ней всякий раз, когда позволяло время. Доро никогда не поощрял этих игр, но и не запрещал. Он подумывал о большом деле, включавшем Исаака и Энинву, о том, что они были бы хорошей парой. Несмотря на трудности взаимопонимания, несмотря на их потенциально опасные способности и расовые различия. Исаак женился бы на Энинву, если бы Доро ему приказал. Возможно, ему даже понравится эта идея. И если Энинву согласится на этот брак, то Доро сможет надежно держать ее в руках. Затем у них должны появиться дети, долгожданные дети, обладающие многочисленными потенциальными возможностями, и Доро сможет заняться путешествиями в поисках других своих людей. А когда он вернется в свою деревню Витли, расположенную возле Нью-Йорка, Энинву будет все еще там. Ее дети будут удерживать ее, даже если она не будет сильно привязана к мужу. Она может превратиться в животное или еще как-нибудь изменить свою внешность, чтобы свободно путешествовать среди белых или индейцев, но дети все равно будут привязывать ее к месту. Она не сможет их бросить. У нее слишком силен материнский инстинкт, поэтому она останется. И если Доро найдет другого мужчину, которого он захочет скрестить с ней, то он явится к ней в теле этого человека. Это будет самым простым делом.
Самое трудное — это дать Энинву первый урок послушания. Она не захочет пойти к Исааку. Среди ее людей принято, что женщина может получить развод, просто сбежав от мужа, или муж может разойтись с ней, попросту выгнав ее. Если муж бесплоден, он может с ее согласия подыскать ей другого мужчину, чтобы зачать детей — которые, однако, будут носить имя мужа. Если муж умирает, женщина может выйти замуж за его наследника, которым обычно становится его старший сын, — разумеется, если при этом он не является одновременно и ее сыном. Но эти обычаи не играют роли, если Доро собирается дать ей в мужья собственного сына, оставаясь при этом в живых. Она воспринимает Доро не иначе как своего мужа. Брачной церемонии не состоялось, но в ней и не было необходимости. Она была не молоденькой девушкой, переходящей из рук отца в руки первого мужа. Было вполне достаточно и того, что они с Доро сами выбрали друг друга. Она, скорее всего, сочтет неприемлемым, если он предложит ей пойти к Исааку. Но ее мысли изменятся — как изменились мысли других, сильных и самоуверенных людей, которых Доро вербовал к себе.
Относительно места, которое Доро называл «Залив Нью-Йорк», было известно, что все, включая и экипаж, должны будут пересесть там на другие, гораздо меньшие корабли, так называемые «речные шлюпы», чтобы подняться на них вверх по реке до деревни Витли, где в основном и жили люди Доро.
Энинву думала, что с ее небольшим опытом восприятия жизненных перемен и слабым знанием местного диалекта, не говоря уже о языке в целом, ей будет очень трудно на новом месте. Она боялась, что ей придется жить в одном месте с рабами, и поэтому с подозрением осматривалась вокруг. Она стояла на палубе рядом с Доро, ожидая, когда начнется погрузка на новые корабли. Исаак и еще несколько человек отправились на берег, чтобы заняться подготовкой к этому.
— Так когда же мы погрузимся? — спросила Энинву по-английски. Теперь она старалась говорить на этом языке как можно чаще.
— Это зависит от того, как скоро Исаак сможет нанять речные суда, — ответил Доро. Другими словами, он и сам не знал. Вот и хорошо. Энинву надеялась, что ожидание будет долгим. Она хотела получить время, чтобы впитать в себя все разнообразие окружавшего ее нового мира. С того места, где она стояла, можно было видеть еще несколько больших морских судов, отдыхавших на якоре в заливе. Кроме них там было много мелких лодок — двигавшихся под раздутыми треугольными парусами или привязанных у длинных пирсов, на которые ей указал Доро. Но для нее все корабли и лодки мало отличались друг от друга. А ей очень хотелось узнать, как незнакомые ей прежде люди живут на этой земле. Поэтому она попросилась на берег вместе с Исааком, но Доро ей не разрешил. Он оставил ее рядом с собой. Энинву с тоской смотрела на берег, где ряд за рядом поднимались дома. Большей частью это были двухэтажные здания, но попадались постройки в три и даже в четыре этажа, которые скучивались очень тесно друг к другу, как иголки в муравейнике, словно люди не смогли разнести их подальше. На ее родине можно было стоять посреди города и не видеть перед собой ничего кроме леса. Жилища, объединенные в деревни, были очень рационально расположены, почти сливались с рельефом, и это было одним из способов защиты от непрошеных вторжений.
— Так где же кончается одно владенье и начинается другое? — спросила она, глядя на ровные ряды остроконечных крыш.
— Часть этих зданий используется как склады или что-то в этом роде, — сказал Доро. — Другие предназначены для жилья, каждое имеет собственный двор. В одном доме обычно живет одна семья.
Она оглянулась кругом и вздрогнула.
— А где же находятся поля, чтобы прокормить такую массу людей?
— Они — за городом. Мы увидим их, когда поплывем вверх по реке. Кроме того, многие дома имеют свои огороды. Кстати, посмотри туда. — Он указал в сторону, где заканчивались постройки и начиналось пустое пространство. — Вот там начинаются поля.
— Но они кажутся пустыми.
— Я думаю, что сейчас они засеяны ячменем. Возможно, там есть и овес.
Английские названия злаков были ей знакомы, потому что Доро и Исаак уже говорили о них. Из ячменя делали пиво, которое в огромных количествах пили на корабле, овсом кормили лошадей, на которых ездили почти все живущие здесь люди, пшеницу использовали для приготовления хлеба. Часто хлеб выпекали и из кукурузы, которая вообще была очень распространена, из нее готовили самые разнообразные блюда. Кроме того, здесь выращивали табак для курения, а также овощи, фрукты, орехи и пряности. Некоторые из культивируемых растений походили на уже известные ей, другие были для нее в новинку — как и этот город, похожий на муравейник.
— Доро, позволь мне пойти и посмотреть на это, — упрашивала она. — Позволь мне вновь сойти на землю. Ведь я уже почти забыла о тех ощущениях, когда стоишь на твердой поверхности, которая не качается.
Доро обнял ее одной рукой. Она чувствовала, что ему нравится прикасаться к ней. Он это делал гораздо нежнее, чем другие мужчины, которых она знала до него. Его люди не были удивлены или озабочены таким поведением. Даже рабы, казалось, воспринимали все, что он делал, как должное. А Энинву даже теперь с радостью воспринимала его прикосновения, хотя и знала, что это скорее объятия тюремщика, чем истинная ласка.
— Я покажу тебе город в другой раз, — сказал он. — Когда ты побольше узнаешь об образе жизни этих людей, когда ты научишься одеваться, как они, и вести себя, как будто ты одна из них. И когда я подберу себе белое тело. Меня не очень-то устраивает перспектива доказывать то одному, то другому страдающему подозрительностью белому, что я сам себе хозяин.
— Так значит, здесь все черные — рабы?
— Большей частью. Доказывать, что ты не раб, должен сам черный, если он действительно свободен. Черный без доказательств всегда — раб.
Она нахмурилась.
— А кем же считается Исаак?
— Белым человеком. Он знает, кто он на самом деле, но он вырос белым. Это не самое лучшее место для черных. А скоро здесь будет нелегко и индейцам.
Некоторое время она молчала, затем со страхом спросила:
— Так значит, я должна стать белой?
— А ты хочешь этого?
Он задержал на ней взгляд.
— Нет! Мне кажется, что с тобой я могу быть той, кем являюсь в действительности.
Кажется, такой ответ его удовлетворил. — Со мной и с моими людьми ты можешь оставаться черной. Деревня Витли находится вдали от этих мест, вверх по реке. Там живут только мои люди, а они не загоняют друг друга в рабство.
— И все их имущество принадлежит тебе? — спросила она.
Он только пожал плечами.
— А черным там так же хорошо, как и белым?
— Да.
— Тогда я буду жить там. Я не смогла бы жить в месте, где быть самим собой означает быть рабом.
— Вздор, — сказал Доро. — Ты очень сильная женщина, ты сможешь жить в любом месте, какое я выберу для тебя.
Она быстро взглянула на него, чтобы убедиться, что он не смеется над ней, когда говорит о ее силе и в то же время напоминает о своей собственной силе, которая ею управляет. Но он отвел глаза и наблюдал теперь за приближением небольшой быстрой лодки. Когда лодка поравнялась с кораблем, ее единственный пассажир вместе со своими многочисленными узлами встал во весь рост и, поднявшись в воздух, завис над кораблем. Разумеется, это был Исаак. Энинву неожиданно поняла, что он вел лодку, не используя ни паруса, ни весел.
— Не забывай, что ты среди чужеземцев! — резко сказал ему Доро, и молодой человек, вздрогнув, опустился на палубу.
— Но никто не видел меня, — сказал он. — А лучше взглянуть вот на это, чем говорить о чужеземцах…
Он развернул один из узлов, которые доставил на борт, и Энинву увидела, что в его руках находится длинная ярко-голубая нижняя юбка, похожая на те, что давали женщинам-рабам (им становилось холодно, когда корабль продвигался все дальше и дальше на север). Энинву могла защитить себя от холода и без всякой одежды, поэтому первую юбку она разрезала на части, чтобы сделать из них что-нибудь другое. Ей не нравилось чересчур закутываться в одежды, в которых, как она полагала, тело начинает задыхаться. А кроме того, ей казалось, что женщины в большом количестве нарядов выглядят очень глупо.
— Ты должна приобщаться к цивилизации, — сказал ей Исаак. — Теперь ты должна научиться носить одежду так, как носят ее здесь остальные люди.
— А что такое цивилизация? — спросила она.
Исаак с недоумением взглянул на Доро, но тот лишь улыбнулся.
— Не обращай на это внимания, — успокоил он ее в следующий момент. — Просто оденься, и все. И давай посмотрим, как ты выглядишь в этих одеждах.
Энинву слегка тронула юбку. Материя была очень мягкой и чуть-чуть прохладной. Она совсем не походила на ту грубую желтовато-серую ткань, из которой были сделаны одежды, выданные рабам. И цвет ей тоже очень нравился: сверкающий голубизной, он очень хорошо подходил к ее темной коже.
— Шелк, — сказал Исаак. — Самый лучший.
— У кого ты стащил ее? — спросил Доро.
Даже под плотным загаром было видно, как Исаак покраснел. В следующий момент он свирепо взглянул на отца.
— Так ты украл ее, Исаак? — встревоженная, потребовала ответа Энинву.
— Я оставил деньги, — сказал он в свое оправдание. — Я нашел кое-кого, кто имел подходящий размер, и оставил денег в два раза больше, чем все это стоит.
Энинву неуверенно взглянула на Доро, а затем даже отошла от него, увидев, как тот смотрел на Исаака.
— Если бы тебя поймали за такой проделкой, — сказал Доро, — я разрешил бы им сжечь тебя.
Исаак облизнул губы и протянул юбку Энинву.
— Что ж, справедливо, — тихо заметил он. — Только если бы смогли.
Доро покачал головой и произнес что-то резкое на языке, который явно не походил на английский. Исаак едва не подпрыгнул. Он взглянул на Энинву так, словно она должна была понять эти слова. Она посмотрела на него отсутствующим взглядом, и у него даже появилась легкая улыбка от облегчения, что она явно не поняла сказанной Доро фразы. Доро собрал все узлы, принесенные Исааком, и обратился к Энинву, на этот раз по-английски.
— Иди переоденься.
— Гораздо легче быть животным и вообще не носить ничего, — пробормотала она и вздрогнула, когда он подтолкнул ее к люку, ведущему вниз.
Казалось, что теперь, скрывшись в своей каюте, Доро расслабился и дал волю своему гневу. Он аккуратно развязал остальные узлы. Появилась еще одна юбка, жилет, шляпа, нижнее белье, чулки, башмаки, несколько простых украшений из золота…
— Еще какие-то женские вещи, — заметила Энинву, переходя на родной язык.
— Теперь все эти вещи твои, — сказал Доро. — Исаак говорил правду. Он заплатил за них.
— Даже не спрашивая, хочет ли их хозяйка их продать?
— Даже так. Он совершил глупую и очень рискованную проделку. Его могли подстрелить в воздухе или просто схватить, отправить в тюрьму и в конце концов уничтожить — как колдуна.
— Но он смог бы убежать.
— Возможно. Но не исключено, что при этом ему пришлось бы убить несколько человек. И что тогда? — Доро взял в руки юбку.
— И это беспокоит тебя, когда ты сам так легко совершаешь убийства?
— Я беспокоюсь о своих людях, — ответил он. — Всякое обвинение в колдовстве из-за такого незначительного случая, из-за глупой выходки одного человека, ударяет по многим. Ведь мы все колдуны в глазах обычных людей, и я, пожалуй, единственный колдун, которого они не смогут убить. А кроме того, я беспокоюсь о своем сыне. Мне бы не хотелось, чтобы Исаак хоть чем-то запятнал себя в собственных глазах и в глазах других людей. Я очень хорошо знаю его. Он похож на тебя. Он может убить, но потом будет переживать по этому поводу, мучаясь от стыда.
Она улыбнулась и взяла его за руку.
— Это молодость толкает его на безрассудные поступки. На самом деле он очень хороший. Он дает мне надежду, что наши с тобой дети будут не хуже.
— Он уже не ребенок, — сказал Доро. — Ему двадцать пять лет. Так что думай о нем как о мужчине.
Она только пожала плечами.
— Для меня он всего лишь мальчик. А для тебя мы оба, и он, и я, являемся детьми. Я вижу, как ты наблюдаешь за нами, словно всезнающий отец.
Доро улыбнулся, как бы соглашаясь с ней. — Так забирай свою одежду и переодевайся.
Она сорвала с себя старую одежду, продолжая с отвращением смотреть на новую.
— Приучай свое тело к этим вещам, — сказал он, помогая ей одеваться. — Я достаточно часто был женщиной, чтобы знать, сколь неудобными могут быть женские одежды. Эти хоть, по крайней мере, голладские, так что не будут так сильно стягивать тело, как английские.
— Что значит «голландские»?
— Это такие же люди, как и англичане. Их языки отличаются друг от друга.
— Это белые люди?
— О, разумеется. Просто это другая национальность, другое племя. Если бы я собирался стать женщиной, то предпочел бы стать датчанкой. Так или иначе, мне еще придется это испытать.
Она взглянула на его высокое черное мужское тело.
— Трудно представить, глядя на тебя, что ты можешь стать женщиной.
Он пожал плечами.
— Для меня было бы не менее трудно представить тебя мужчиной, если бы я сам этого не видел.
— Но… — Она покачала головой. — Ты скорее всего был бы плохой женщиной, как бы ты не выглядел. Мне бы не хотелось видеть тебя в женском облике.
— Однако тебе придется это увидеть рано или поздно. Дай я покажу тебе, как это застегивается.
Сейчас можно было почти забыть о том, что перед ней не женщина. Он осторожно и с тщательностью помог ей надеть все эти удушающие предметы. Затем отступил на шаг, чтобы бросить критический взгляд со стороны на произошедшие перемены, и в конце концов заметил, что у Исаака неплохой глаз. Одежда пришлась почти впору. Энинву подозревала, что Исаак использовал нечто большее, чем глаза, чтобы выяснить размеры ее тела. Он часто поднимал ее, и даже подбрасывал в воздух, не касаясь руками. Но кто знает, что он мог измерить и запомнить благодаря своим способностям? Она почувствовала, как загорелось ее лицо. Вот именно — кто это знает? Она решила, что не будет позволять мальчику использовать свои способности по отношению к ней столь свободно.
Доро срезал часть ее волос, а оставшиеся расчесал деревянным гребнем, купленным наверняка где-нибудь неподалеку от ее земли. Она видела у Доро еще один, каким обычно пользовались белые. Он был меньшего размера и сделан из кости. При мысли о том, что Доро расчесывает ей волосы, она хихикнула, как маленькая девочка.
— Может быть, ты сможешь и заплести их вместо меня? — спросила она. — Мне кажется, что ты вполне можешь с этим справиться.
— Конечно же могу, — сказал Доро. Он сжал ее лицо своими ладонями и оглядел, поворачивая ее голову под разными углами. — Но я не буду, — решил он. — Ты выглядишь гораздо лучше, когда они распущены и причесаны именно таким образом. Я когда-то жил среди островного племени, женщины которого поступали с волосами именно таким образом. — На минуту он замешкался. — А что ты делаешь со своими волосами, когда меняешь внешность? Ты их тоже меняешь?
— Нет, я просто втягиваю их внутрь. Ведь разные существа имеют разную фактуру волос. Я поглощаю свои волосы, ногти и другие части, которыми не пользуюсь в преображенном виде, а потом снова воссоздаю их. Ты же видел, как вырастают мои волосы.
— Но я не знаю, отращиваешь ли ты их снова, или это были… те же самые волосы. — Он протянул ей маленькое зеркало. — Вот, взгляни-ка на себя.
Она взяла его с нетерпением и внутренним трепетом. Когда он первый раз показал его, Энинву очень захотелось иметь точно такое же стекло. Он пообещал ей купить.
Теперь она увидела, что он обрезал и зачесал ее волосы так, что они напоминали воздушное черное облако, покрывшее ее голову.
— Все-таки было бы лучше заплести их, — сказала она. — Женщина в годах, как мне кажется, должна их заплетать.
— В следующий раз, — сказал он, глядя на пару небольших золотых украшений. — Или Исаак не видел твоих ушей, или он подумал, что тебе не составит труда проделать в них маленькие отверстия, чтобы подвесить вот эти серьги. Ты можешь это сделать?
Она взглянула на серьги, на маленькие крючки, которыми, как предполагалось, они должны прикрепляться к ее ушам. Однажды ей уже доводилось носить ожерелье из золота и небольших драгоценных камней. Это была ее единственная любимая вещь. Теперь ей понравились эти серьги.
— Покажи, где должны быть эти отверстия, — сказала она.
Он приложил каждое из украшений к нужному месту и в изумлении отдернул руки.
— В чем дело? — с не меньшим удивлением спросила она.
— Ни в чем. Просто я… я подумал о том, что никогда не дотрагивался до тебя в момент превращений. Текстура твоей кожи… она сильно изменяется.
— А разве не изменяется текстура глины, когда та мягкая и когда засыхает?
— …Да.
Она только рассмеялась.
— А дотронься до меня теперь. Это странное ощущение уже исчезло.
Он нерешительно подчинился ее просьбе и, казалось, был удовлетворен, что на этот раз его ощущения были более привычными.
— Это было не неприятно, — сказал он. — Просто неожиданно.
— Но на самом деле ощущения были необычными, — сказала она. Отвернулась в сторону, чтобы не встречаться с ним взглядом, и улыбнулась.
— Но ведь это было. Я никогда… — Он остановился на полуслове, стараясь понять выражение ее лица. — Что ты хочешь этим сказать, женщина? Что ты сделала?
Она вновь рассмеялась.
— Всего лишь доставила тебе удовольствие. Ты говорил мне, как хорошо я умею ублажать тебя. — Теперь она вновь подняла голову и взглянула на него. — Однажды я была замужем за человеком, имевшим семерых жен. Когда он женился на мне, он не ходил уже так часто к другим, как прежде.
Постепенно его выражение недоверия переросло в изумление. Он подошел поближе к ней, держа в руках серьги, и начал продевать их в маленькие отверстия в мочках ее ушей.
— Однажды, — побормотал он, озабоченный чем-то своим, — мы преобразимся оба. Я стану женщиной и попытаюсь узнать, каковы твои таланты как мужчины.
— Нет! — Она даже отскочила от него, и тут же закричала от неожиданной боли и удивления, когда это непроизвольное движение привело к тому, что он поранил ее ухо. Она моментально сняла боль и залечила случайную рану. — Мы не будем делать ничего подобного!
Он снисходительно улыбнулся, глядя на нее, поднял серьгу и продел в мочку ее уха.
— Доро, мы не будем делать этого!
— Хорошо, — сказал он как можно мягче. — Это было всего лишь предположение. Я думал, ты обрадуешься ему.
— Нет!
Он пожал плечами.
— Это было бы омерзительно, — прошептала она. — Отвратительно.
— Хорошо, — повторил он свое согласие.
Она взглянула на него, чтобы узнать, продолжает ли он все еще улыбаться, и увидела, что так оно и было. Ей хотелось понять, чем была вызвана такая реакция с ее стороны. Она очень хорошо знала, что могла стать настоящим мужчиной, но сможет ли это странное существо на самом деле стать женщиной? А что если?.. Нет!
— Я покажу одежду Исааку, — очень холодно сказала она.
Он кивнул.
— Иди. — А улыбка так и не сходила с его лица.
Она увидела это в глазах Исаака, когда остановилась перед ним в этих незнакомых ей прежде одеждах. Нечто в его взгляде предупредило о новой поджидающей ее мерзости. Молодой человек был открытым, и она очень легко могла принять его в качестве неродного сына. Но Энинву, к сожалению, была уверена, что он мечтал о совсем других отношениях. В менее ограниченном пространстве она должна была бы избегать его. Однако на корабле все были на виду друг у друга, было много свободного времени, и она с удовольствием принимала его компанию. Доро не так уж часто уделял ей внимание, а рабы, многие из которых уже познакомились с ее силой, избегали ее. Все они, включая Окойю и Аденкву, относились к ней с большим показным уважением, но всячески старались с нею не встречаться. Сыновьям Доро было запрещено общаться с ней, а проводить время с другими членами экипажа ей было «не по чину». Она была женой Доро, и на борту у нее было очень немного обязанностей. Ей не приходилось ни готовить, ни мыть, ни чистить. У нее не было ребенка, за которым требовался бы уход. Здесь не было базаров, где можно было бы встречаться с разными людьми, общаться с торговцами. За свою многолетнюю жизнь после стольких замужеств она очень хорошо научилась торговаться. Все, что вырастало на ее огороде, изготовленные ею гончарные изделия и другая утварь были неизменно хорошего качества. Домашний скот и птица всегда были ухоженными и откормленными.
А здесь не было ничего. Не было даже болезней, которые требовалось бы лечить, не говоря уже о том, что не было и богов, к которым следовало бы обращаться с просьбами. И рабы, и экипаж были на удивление здоровы. Она не нашла никаких болезней — кроме, пожалуй, одной, которую Доро почему-то называл морской и которой страдали в основном рабы. Поэтому, чтобы избежать скуки, Энинву разделяла общество Исаака. Но теперь она видела, что пора остановиться. Было нехорошо так мучить мальчика. Хотя ей было приятно, что он видел ее красоту даже сейчас, когда на ней было одето столько тесных вещей. Она почему-то опасалась, что для любого человека, кроме Доро, она будет выглядеть смешно и нелепо.
— Спасибо тебе за эти вещи, — сказала она тихо, стараясь говорить по-английски.
— Они делают тебя еще красивее, — сказал он.
— Но я чувствую себя как заключенный, мне тесно в них.
— Ты привыкнешь к этому. Теперь ты должна стать настоящей дамой.
Энинву некоторое время обдумывала сказанное, затем спросила, нахмурившись:
— Настоящей дамой? А кем же я была прежде?
Исаак покраснел.
— Я хотел сказать, что ты выглядишь так, как положено даме из Нью-Йорка.
Его замешательство подсказало ей, что сказал он на самом деле что-то не то и не так. Пожалуй, в его словах было что-то оскорбительное. Сначала ей показалось, что она просто не поняла его английский, но теперь она видела, что поняла все очень правильно.
— Так скажи мне, Исаак, кем я была прежде, — настаивала она. — И объясни мне слово «цивилизация», которое ты уже произносил. Что это означает — цивилизация?
Он вздохнул и некоторое время стоял, уставившись на главную мачту, затем посмотрел на нее.
— Прежде, Энинву, ты была всего лишь матерью не-сосчитать-скольких-детей, ты была священником для своего народа, по своему знатной и уважаемой женщиной в своем городе. Но для людей, которые здесь живут, ты всего лишь свирепый дикарь, почти животное, когда они видят тебя в твоих старых одеждах. Цивилизация — это способ существования свободных людей. Дикость — способ, которым живут чужеземцы. — Он попробовал улыбнуться. — Ты же почти хамелеон, Энинву, ты знаешь, о чем я говорю.
— Да. — Она не улыбнулась в ответ. — Разве могут несколько клочков материи сделать меня «настоящей дамой» на земле, где большинство живущих — белые, а большая часть из черных — рабы.
— В Витли это возможно! Я смог это сделать! — быстро сказал он. — Я и белый, я и черный, я и индеец, но я живу там без каких-либо проблем.
— Они в точности как люди, — настаивала она на своем быстро улучшающемся английском. — Они не рыбы! — Она поклялась, что никогда не подойдет к Исааку, если он убьет еще хоть одного из них.
И Исаак, которому очень нравилось дельфинье мясо, больше не пытался поднимать их на борт. Доро прислушивался к его тихим жалобам, улыбался и ничего не говорил. Исаак, в свою очередь, прислушивался к жалобам команды, пожимал плечами и поднимал им другую рыбу. Он часто проводил свое свободное время с Энинву, учил ее языку, летал или плавал с ней всякий раз, когда позволяло время. Доро никогда не поощрял этих игр, но и не запрещал. Он подумывал о большом деле, включавшем Исаака и Энинву, о том, что они были бы хорошей парой. Несмотря на трудности взаимопонимания, несмотря на их потенциально опасные способности и расовые различия. Исаак женился бы на Энинву, если бы Доро ему приказал. Возможно, ему даже понравится эта идея. И если Энинву согласится на этот брак, то Доро сможет надежно держать ее в руках. Затем у них должны появиться дети, долгожданные дети, обладающие многочисленными потенциальными возможностями, и Доро сможет заняться путешествиями в поисках других своих людей. А когда он вернется в свою деревню Витли, расположенную возле Нью-Йорка, Энинву будет все еще там. Ее дети будут удерживать ее, даже если она не будет сильно привязана к мужу. Она может превратиться в животное или еще как-нибудь изменить свою внешность, чтобы свободно путешествовать среди белых или индейцев, но дети все равно будут привязывать ее к месту. Она не сможет их бросить. У нее слишком силен материнский инстинкт, поэтому она останется. И если Доро найдет другого мужчину, которого он захочет скрестить с ней, то он явится к ней в теле этого человека. Это будет самым простым делом.
Самое трудное — это дать Энинву первый урок послушания. Она не захочет пойти к Исааку. Среди ее людей принято, что женщина может получить развод, просто сбежав от мужа, или муж может разойтись с ней, попросту выгнав ее. Если муж бесплоден, он может с ее согласия подыскать ей другого мужчину, чтобы зачать детей — которые, однако, будут носить имя мужа. Если муж умирает, женщина может выйти замуж за его наследника, которым обычно становится его старший сын, — разумеется, если при этом он не является одновременно и ее сыном. Но эти обычаи не играют роли, если Доро собирается дать ей в мужья собственного сына, оставаясь при этом в живых. Она воспринимает Доро не иначе как своего мужа. Брачной церемонии не состоялось, но в ней и не было необходимости. Она была не молоденькой девушкой, переходящей из рук отца в руки первого мужа. Было вполне достаточно и того, что они с Доро сами выбрали друг друга. Она, скорее всего, сочтет неприемлемым, если он предложит ей пойти к Исааку. Но ее мысли изменятся — как изменились мысли других, сильных и самоуверенных людей, которых Доро вербовал к себе.
Относительно места, которое Доро называл «Залив Нью-Йорк», было известно, что все, включая и экипаж, должны будут пересесть там на другие, гораздо меньшие корабли, так называемые «речные шлюпы», чтобы подняться на них вверх по реке до деревни Витли, где в основном и жили люди Доро.
Энинву думала, что с ее небольшим опытом восприятия жизненных перемен и слабым знанием местного диалекта, не говоря уже о языке в целом, ей будет очень трудно на новом месте. Она боялась, что ей придется жить в одном месте с рабами, и поэтому с подозрением осматривалась вокруг. Она стояла на палубе рядом с Доро, ожидая, когда начнется погрузка на новые корабли. Исаак и еще несколько человек отправились на берег, чтобы заняться подготовкой к этому.
— Так когда же мы погрузимся? — спросила Энинву по-английски. Теперь она старалась говорить на этом языке как можно чаще.
— Это зависит от того, как скоро Исаак сможет нанять речные суда, — ответил Доро. Другими словами, он и сам не знал. Вот и хорошо. Энинву надеялась, что ожидание будет долгим. Она хотела получить время, чтобы впитать в себя все разнообразие окружавшего ее нового мира. С того места, где она стояла, можно было видеть еще несколько больших морских судов, отдыхавших на якоре в заливе. Кроме них там было много мелких лодок — двигавшихся под раздутыми треугольными парусами или привязанных у длинных пирсов, на которые ей указал Доро. Но для нее все корабли и лодки мало отличались друг от друга. А ей очень хотелось узнать, как незнакомые ей прежде люди живут на этой земле. Поэтому она попросилась на берег вместе с Исааком, но Доро ей не разрешил. Он оставил ее рядом с собой. Энинву с тоской смотрела на берег, где ряд за рядом поднимались дома. Большей частью это были двухэтажные здания, но попадались постройки в три и даже в четыре этажа, которые скучивались очень тесно друг к другу, как иголки в муравейнике, словно люди не смогли разнести их подальше. На ее родине можно было стоять посреди города и не видеть перед собой ничего кроме леса. Жилища, объединенные в деревни, были очень рационально расположены, почти сливались с рельефом, и это было одним из способов защиты от непрошеных вторжений.
— Так где же кончается одно владенье и начинается другое? — спросила она, глядя на ровные ряды остроконечных крыш.
— Часть этих зданий используется как склады или что-то в этом роде, — сказал Доро. — Другие предназначены для жилья, каждое имеет собственный двор. В одном доме обычно живет одна семья.
Она оглянулась кругом и вздрогнула.
— А где же находятся поля, чтобы прокормить такую массу людей?
— Они — за городом. Мы увидим их, когда поплывем вверх по реке. Кроме того, многие дома имеют свои огороды. Кстати, посмотри туда. — Он указал в сторону, где заканчивались постройки и начиналось пустое пространство. — Вот там начинаются поля.
— Но они кажутся пустыми.
— Я думаю, что сейчас они засеяны ячменем. Возможно, там есть и овес.
Английские названия злаков были ей знакомы, потому что Доро и Исаак уже говорили о них. Из ячменя делали пиво, которое в огромных количествах пили на корабле, овсом кормили лошадей, на которых ездили почти все живущие здесь люди, пшеницу использовали для приготовления хлеба. Часто хлеб выпекали и из кукурузы, которая вообще была очень распространена, из нее готовили самые разнообразные блюда. Кроме того, здесь выращивали табак для курения, а также овощи, фрукты, орехи и пряности. Некоторые из культивируемых растений походили на уже известные ей, другие были для нее в новинку — как и этот город, похожий на муравейник.
— Доро, позволь мне пойти и посмотреть на это, — упрашивала она. — Позволь мне вновь сойти на землю. Ведь я уже почти забыла о тех ощущениях, когда стоишь на твердой поверхности, которая не качается.
Доро обнял ее одной рукой. Она чувствовала, что ему нравится прикасаться к ней. Он это делал гораздо нежнее, чем другие мужчины, которых она знала до него. Его люди не были удивлены или озабочены таким поведением. Даже рабы, казалось, воспринимали все, что он делал, как должное. А Энинву даже теперь с радостью воспринимала его прикосновения, хотя и знала, что это скорее объятия тюремщика, чем истинная ласка.
— Я покажу тебе город в другой раз, — сказал он. — Когда ты побольше узнаешь об образе жизни этих людей, когда ты научишься одеваться, как они, и вести себя, как будто ты одна из них. И когда я подберу себе белое тело. Меня не очень-то устраивает перспектива доказывать то одному, то другому страдающему подозрительностью белому, что я сам себе хозяин.
— Так значит, здесь все черные — рабы?
— Большей частью. Доказывать, что ты не раб, должен сам черный, если он действительно свободен. Черный без доказательств всегда — раб.
Она нахмурилась.
— А кем же считается Исаак?
— Белым человеком. Он знает, кто он на самом деле, но он вырос белым. Это не самое лучшее место для черных. А скоро здесь будет нелегко и индейцам.
Некоторое время она молчала, затем со страхом спросила:
— Так значит, я должна стать белой?
— А ты хочешь этого?
Он задержал на ней взгляд.
— Нет! Мне кажется, что с тобой я могу быть той, кем являюсь в действительности.
Кажется, такой ответ его удовлетворил. — Со мной и с моими людьми ты можешь оставаться черной. Деревня Витли находится вдали от этих мест, вверх по реке. Там живут только мои люди, а они не загоняют друг друга в рабство.
— И все их имущество принадлежит тебе? — спросила она.
Он только пожал плечами.
— А черным там так же хорошо, как и белым?
— Да.
— Тогда я буду жить там. Я не смогла бы жить в месте, где быть самим собой означает быть рабом.
— Вздор, — сказал Доро. — Ты очень сильная женщина, ты сможешь жить в любом месте, какое я выберу для тебя.
Она быстро взглянула на него, чтобы убедиться, что он не смеется над ней, когда говорит о ее силе и в то же время напоминает о своей собственной силе, которая ею управляет. Но он отвел глаза и наблюдал теперь за приближением небольшой быстрой лодки. Когда лодка поравнялась с кораблем, ее единственный пассажир вместе со своими многочисленными узлами встал во весь рост и, поднявшись в воздух, завис над кораблем. Разумеется, это был Исаак. Энинву неожиданно поняла, что он вел лодку, не используя ни паруса, ни весел.
— Не забывай, что ты среди чужеземцев! — резко сказал ему Доро, и молодой человек, вздрогнув, опустился на палубу.
— Но никто не видел меня, — сказал он. — А лучше взглянуть вот на это, чем говорить о чужеземцах…
Он развернул один из узлов, которые доставил на борт, и Энинву увидела, что в его руках находится длинная ярко-голубая нижняя юбка, похожая на те, что давали женщинам-рабам (им становилось холодно, когда корабль продвигался все дальше и дальше на север). Энинву могла защитить себя от холода и без всякой одежды, поэтому первую юбку она разрезала на части, чтобы сделать из них что-нибудь другое. Ей не нравилось чересчур закутываться в одежды, в которых, как она полагала, тело начинает задыхаться. А кроме того, ей казалось, что женщины в большом количестве нарядов выглядят очень глупо.
— Ты должна приобщаться к цивилизации, — сказал ей Исаак. — Теперь ты должна научиться носить одежду так, как носят ее здесь остальные люди.
— А что такое цивилизация? — спросила она.
Исаак с недоумением взглянул на Доро, но тот лишь улыбнулся.
— Не обращай на это внимания, — успокоил он ее в следующий момент. — Просто оденься, и все. И давай посмотрим, как ты выглядишь в этих одеждах.
Энинву слегка тронула юбку. Материя была очень мягкой и чуть-чуть прохладной. Она совсем не походила на ту грубую желтовато-серую ткань, из которой были сделаны одежды, выданные рабам. И цвет ей тоже очень нравился: сверкающий голубизной, он очень хорошо подходил к ее темной коже.
— Шелк, — сказал Исаак. — Самый лучший.
— У кого ты стащил ее? — спросил Доро.
Даже под плотным загаром было видно, как Исаак покраснел. В следующий момент он свирепо взглянул на отца.
— Так ты украл ее, Исаак? — встревоженная, потребовала ответа Энинву.
— Я оставил деньги, — сказал он в свое оправдание. — Я нашел кое-кого, кто имел подходящий размер, и оставил денег в два раза больше, чем все это стоит.
Энинву неуверенно взглянула на Доро, а затем даже отошла от него, увидев, как тот смотрел на Исаака.
— Если бы тебя поймали за такой проделкой, — сказал Доро, — я разрешил бы им сжечь тебя.
Исаак облизнул губы и протянул юбку Энинву.
— Что ж, справедливо, — тихо заметил он. — Только если бы смогли.
Доро покачал головой и произнес что-то резкое на языке, который явно не походил на английский. Исаак едва не подпрыгнул. Он взглянул на Энинву так, словно она должна была понять эти слова. Она посмотрела на него отсутствующим взглядом, и у него даже появилась легкая улыбка от облегчения, что она явно не поняла сказанной Доро фразы. Доро собрал все узлы, принесенные Исааком, и обратился к Энинву, на этот раз по-английски.
— Иди переоденься.
— Гораздо легче быть животным и вообще не носить ничего, — пробормотала она и вздрогнула, когда он подтолкнул ее к люку, ведущему вниз.
Казалось, что теперь, скрывшись в своей каюте, Доро расслабился и дал волю своему гневу. Он аккуратно развязал остальные узлы. Появилась еще одна юбка, жилет, шляпа, нижнее белье, чулки, башмаки, несколько простых украшений из золота…
— Еще какие-то женские вещи, — заметила Энинву, переходя на родной язык.
— Теперь все эти вещи твои, — сказал Доро. — Исаак говорил правду. Он заплатил за них.
— Даже не спрашивая, хочет ли их хозяйка их продать?
— Даже так. Он совершил глупую и очень рискованную проделку. Его могли подстрелить в воздухе или просто схватить, отправить в тюрьму и в конце концов уничтожить — как колдуна.
— Но он смог бы убежать.
— Возможно. Но не исключено, что при этом ему пришлось бы убить несколько человек. И что тогда? — Доро взял в руки юбку.
— И это беспокоит тебя, когда ты сам так легко совершаешь убийства?
— Я беспокоюсь о своих людях, — ответил он. — Всякое обвинение в колдовстве из-за такого незначительного случая, из-за глупой выходки одного человека, ударяет по многим. Ведь мы все колдуны в глазах обычных людей, и я, пожалуй, единственный колдун, которого они не смогут убить. А кроме того, я беспокоюсь о своем сыне. Мне бы не хотелось, чтобы Исаак хоть чем-то запятнал себя в собственных глазах и в глазах других людей. Я очень хорошо знаю его. Он похож на тебя. Он может убить, но потом будет переживать по этому поводу, мучаясь от стыда.
Она улыбнулась и взяла его за руку.
— Это молодость толкает его на безрассудные поступки. На самом деле он очень хороший. Он дает мне надежду, что наши с тобой дети будут не хуже.
— Он уже не ребенок, — сказал Доро. — Ему двадцать пять лет. Так что думай о нем как о мужчине.
Она только пожала плечами.
— Для меня он всего лишь мальчик. А для тебя мы оба, и он, и я, являемся детьми. Я вижу, как ты наблюдаешь за нами, словно всезнающий отец.
Доро улыбнулся, как бы соглашаясь с ней. — Так забирай свою одежду и переодевайся.
Она сорвала с себя старую одежду, продолжая с отвращением смотреть на новую.
— Приучай свое тело к этим вещам, — сказал он, помогая ей одеваться. — Я достаточно часто был женщиной, чтобы знать, сколь неудобными могут быть женские одежды. Эти хоть, по крайней мере, голладские, так что не будут так сильно стягивать тело, как английские.
— Что значит «голландские»?
— Это такие же люди, как и англичане. Их языки отличаются друг от друга.
— Это белые люди?
— О, разумеется. Просто это другая национальность, другое племя. Если бы я собирался стать женщиной, то предпочел бы стать датчанкой. Так или иначе, мне еще придется это испытать.
Она взглянула на его высокое черное мужское тело.
— Трудно представить, глядя на тебя, что ты можешь стать женщиной.
Он пожал плечами.
— Для меня было бы не менее трудно представить тебя мужчиной, если бы я сам этого не видел.
— Но… — Она покачала головой. — Ты скорее всего был бы плохой женщиной, как бы ты не выглядел. Мне бы не хотелось видеть тебя в женском облике.
— Однако тебе придется это увидеть рано или поздно. Дай я покажу тебе, как это застегивается.
Сейчас можно было почти забыть о том, что перед ней не женщина. Он осторожно и с тщательностью помог ей надеть все эти удушающие предметы. Затем отступил на шаг, чтобы бросить критический взгляд со стороны на произошедшие перемены, и в конце концов заметил, что у Исаака неплохой глаз. Одежда пришлась почти впору. Энинву подозревала, что Исаак использовал нечто большее, чем глаза, чтобы выяснить размеры ее тела. Он часто поднимал ее, и даже подбрасывал в воздух, не касаясь руками. Но кто знает, что он мог измерить и запомнить благодаря своим способностям? Она почувствовала, как загорелось ее лицо. Вот именно — кто это знает? Она решила, что не будет позволять мальчику использовать свои способности по отношению к ней столь свободно.
Доро срезал часть ее волос, а оставшиеся расчесал деревянным гребнем, купленным наверняка где-нибудь неподалеку от ее земли. Она видела у Доро еще один, каким обычно пользовались белые. Он был меньшего размера и сделан из кости. При мысли о том, что Доро расчесывает ей волосы, она хихикнула, как маленькая девочка.
— Может быть, ты сможешь и заплести их вместо меня? — спросила она. — Мне кажется, что ты вполне можешь с этим справиться.
— Конечно же могу, — сказал Доро. Он сжал ее лицо своими ладонями и оглядел, поворачивая ее голову под разными углами. — Но я не буду, — решил он. — Ты выглядишь гораздо лучше, когда они распущены и причесаны именно таким образом. Я когда-то жил среди островного племени, женщины которого поступали с волосами именно таким образом. — На минуту он замешкался. — А что ты делаешь со своими волосами, когда меняешь внешность? Ты их тоже меняешь?
— Нет, я просто втягиваю их внутрь. Ведь разные существа имеют разную фактуру волос. Я поглощаю свои волосы, ногти и другие части, которыми не пользуюсь в преображенном виде, а потом снова воссоздаю их. Ты же видел, как вырастают мои волосы.
— Но я не знаю, отращиваешь ли ты их снова, или это были… те же самые волосы. — Он протянул ей маленькое зеркало. — Вот, взгляни-ка на себя.
Она взяла его с нетерпением и внутренним трепетом. Когда он первый раз показал его, Энинву очень захотелось иметь точно такое же стекло. Он пообещал ей купить.
Теперь она увидела, что он обрезал и зачесал ее волосы так, что они напоминали воздушное черное облако, покрывшее ее голову.
— Все-таки было бы лучше заплести их, — сказала она. — Женщина в годах, как мне кажется, должна их заплетать.
— В следующий раз, — сказал он, глядя на пару небольших золотых украшений. — Или Исаак не видел твоих ушей, или он подумал, что тебе не составит труда проделать в них маленькие отверстия, чтобы подвесить вот эти серьги. Ты можешь это сделать?
Она взглянула на серьги, на маленькие крючки, которыми, как предполагалось, они должны прикрепляться к ее ушам. Однажды ей уже доводилось носить ожерелье из золота и небольших драгоценных камней. Это была ее единственная любимая вещь. Теперь ей понравились эти серьги.
— Покажи, где должны быть эти отверстия, — сказала она.
Он приложил каждое из украшений к нужному месту и в изумлении отдернул руки.
— В чем дело? — с не меньшим удивлением спросила она.
— Ни в чем. Просто я… я подумал о том, что никогда не дотрагивался до тебя в момент превращений. Текстура твоей кожи… она сильно изменяется.
— А разве не изменяется текстура глины, когда та мягкая и когда засыхает?
— …Да.
Она только рассмеялась.
— А дотронься до меня теперь. Это странное ощущение уже исчезло.
Он нерешительно подчинился ее просьбе и, казалось, был удовлетворен, что на этот раз его ощущения были более привычными.
— Это было не неприятно, — сказал он. — Просто неожиданно.
— Но на самом деле ощущения были необычными, — сказала она. Отвернулась в сторону, чтобы не встречаться с ним взглядом, и улыбнулась.
— Но ведь это было. Я никогда… — Он остановился на полуслове, стараясь понять выражение ее лица. — Что ты хочешь этим сказать, женщина? Что ты сделала?
Она вновь рассмеялась.
— Всего лишь доставила тебе удовольствие. Ты говорил мне, как хорошо я умею ублажать тебя. — Теперь она вновь подняла голову и взглянула на него. — Однажды я была замужем за человеком, имевшим семерых жен. Когда он женился на мне, он не ходил уже так часто к другим, как прежде.
Постепенно его выражение недоверия переросло в изумление. Он подошел поближе к ней, держа в руках серьги, и начал продевать их в маленькие отверстия в мочках ее ушей.
— Однажды, — побормотал он, озабоченный чем-то своим, — мы преобразимся оба. Я стану женщиной и попытаюсь узнать, каковы твои таланты как мужчины.
— Нет! — Она даже отскочила от него, и тут же закричала от неожиданной боли и удивления, когда это непроизвольное движение привело к тому, что он поранил ее ухо. Она моментально сняла боль и залечила случайную рану. — Мы не будем делать ничего подобного!
Он снисходительно улыбнулся, глядя на нее, поднял серьгу и продел в мочку ее уха.
— Доро, мы не будем делать этого!
— Хорошо, — сказал он как можно мягче. — Это было всего лишь предположение. Я думал, ты обрадуешься ему.
— Нет!
Он пожал плечами.
— Это было бы омерзительно, — прошептала она. — Отвратительно.
— Хорошо, — повторил он свое согласие.
Она взглянула на него, чтобы узнать, продолжает ли он все еще улыбаться, и увидела, что так оно и было. Ей хотелось понять, чем была вызвана такая реакция с ее стороны. Она очень хорошо знала, что могла стать настоящим мужчиной, но сможет ли это странное существо на самом деле стать женщиной? А что если?.. Нет!
— Я покажу одежду Исааку, — очень холодно сказала она.
Он кивнул.
— Иди. — А улыбка так и не сходила с его лица.
Она увидела это в глазах Исаака, когда остановилась перед ним в этих незнакомых ей прежде одеждах. Нечто в его взгляде предупредило о новой поджидающей ее мерзости. Молодой человек был открытым, и она очень легко могла принять его в качестве неродного сына. Но Энинву, к сожалению, была уверена, что он мечтал о совсем других отношениях. В менее ограниченном пространстве она должна была бы избегать его. Однако на корабле все были на виду друг у друга, было много свободного времени, и она с удовольствием принимала его компанию. Доро не так уж часто уделял ей внимание, а рабы, многие из которых уже познакомились с ее силой, избегали ее. Все они, включая Окойю и Аденкву, относились к ней с большим показным уважением, но всячески старались с нею не встречаться. Сыновьям Доро было запрещено общаться с ней, а проводить время с другими членами экипажа ей было «не по чину». Она была женой Доро, и на борту у нее было очень немного обязанностей. Ей не приходилось ни готовить, ни мыть, ни чистить. У нее не было ребенка, за которым требовался бы уход. Здесь не было базаров, где можно было бы встречаться с разными людьми, общаться с торговцами. За свою многолетнюю жизнь после стольких замужеств она очень хорошо научилась торговаться. Все, что вырастало на ее огороде, изготовленные ею гончарные изделия и другая утварь были неизменно хорошего качества. Домашний скот и птица всегда были ухоженными и откормленными.
А здесь не было ничего. Не было даже болезней, которые требовалось бы лечить, не говоря уже о том, что не было и богов, к которым следовало бы обращаться с просьбами. И рабы, и экипаж были на удивление здоровы. Она не нашла никаких болезней — кроме, пожалуй, одной, которую Доро почему-то называл морской и которой страдали в основном рабы. Поэтому, чтобы избежать скуки, Энинву разделяла общество Исаака. Но теперь она видела, что пора остановиться. Было нехорошо так мучить мальчика. Хотя ей было приятно, что он видел ее красоту даже сейчас, когда на ней было одето столько тесных вещей. Она почему-то опасалась, что для любого человека, кроме Доро, она будет выглядеть смешно и нелепо.
— Спасибо тебе за эти вещи, — сказала она тихо, стараясь говорить по-английски.
— Они делают тебя еще красивее, — сказал он.
— Но я чувствую себя как заключенный, мне тесно в них.
— Ты привыкнешь к этому. Теперь ты должна стать настоящей дамой.
Энинву некоторое время обдумывала сказанное, затем спросила, нахмурившись:
— Настоящей дамой? А кем же я была прежде?
Исаак покраснел.
— Я хотел сказать, что ты выглядишь так, как положено даме из Нью-Йорка.
Его замешательство подсказало ей, что сказал он на самом деле что-то не то и не так. Пожалуй, в его словах было что-то оскорбительное. Сначала ей показалось, что она просто не поняла его английский, но теперь она видела, что поняла все очень правильно.
— Так скажи мне, Исаак, кем я была прежде, — настаивала она. — И объясни мне слово «цивилизация», которое ты уже произносил. Что это означает — цивилизация?
Он вздохнул и некоторое время стоял, уставившись на главную мачту, затем посмотрел на нее.
— Прежде, Энинву, ты была всего лишь матерью не-сосчитать-скольких-детей, ты была священником для своего народа, по своему знатной и уважаемой женщиной в своем городе. Но для людей, которые здесь живут, ты всего лишь свирепый дикарь, почти животное, когда они видят тебя в твоих старых одеждах. Цивилизация — это способ существования свободных людей. Дикость — способ, которым живут чужеземцы. — Он попробовал улыбнуться. — Ты же почти хамелеон, Энинву, ты знаешь, о чем я говорю.
— Да. — Она не улыбнулась в ответ. — Разве могут несколько клочков материи сделать меня «настоящей дамой» на земле, где большинство живущих — белые, а большая часть из черных — рабы.
— В Витли это возможно! Я смог это сделать! — быстро сказал он. — Я и белый, я и черный, я и индеец, но я живу там без каких-либо проблем.