Страница:
Другие жертвоприношения совершаются в центре города у большого сенота. Гряда холмов пересекает город с востока на запад, и на вершине этой гряды расположен храм Юм Чака, бога дождя, чей дворец, как считают невежественные язычники, находится на дне сенота. Во время церемонии в честь Юм Чака невинных девушек бросают со ступеней храма в глубокий водоем у основания скалы, и они исчезают в черных водах. При этом диком обряде я никогда не присутствовал.
Через некоторое время я нашел решение той ужасной дилеммы, вставшей передо мной. Вы должны знать, что майя с большим мастерством обрабатывают камень и золото, хотя их усилия в основном направлены на изготовление языческих идолов – задача недостойная рук христианина. Сыновья мои, ваш дед и мой отец был ювелиром в городе Севилья, и я с детства обучился этому искусству. Я заметил, что майя не умеют применять воск – способ общепринятый в Испании, и обратился к жрецам с просьбой предоставить мне золота, пчелиного воска и разрешить использовать печь для плавки металла.
Посовещавшись между собой, они дали мне золота и воска, и стали внимательно смотреть за тем, что я делаю. Там была одна девушка, не старше четырнадцати лет, которая навещала мое жилище и следила за моими желаниями, и я слепил с нее небольшую модель из воска, в то время как жрецы смотрели и хмурились, опасаясь какого-нибудь колдовства. У майя нет гипса, поэтому я как следует размочил глину, обмазал ею статуэтку и сделал вверху воронку для заливки золота.
Мне позволили использовать кузницу храма, и жрецы издали возгласы удивления, когда золото полилось в воронку, и горячий воск брызнул из выходного отверстия, а я вспотел от страха, боясь, что глиняная форма треснет, но этого не случилось. Я был удовлетворен своей маленькой статуэткой, которую жрецы показали королю, рассказав, кто ее сделал. Вслед за этим я изготовил множество предметов из золота, но никогда не делал ни идолов для храма, ни принадлежностей, используемых в нем. Король распорядился, чтобы я научил придворных ювелиров новому искусству обработки золота, что я и сделал, и многие великие кацики этой страны просили меня изготовить для них ювелирные украшения.
Пришел тот день, когда я не мог больше скрывать своего знания языка майя. Жрецы привели меня к королю, чтобы тот вынес окончательное решение, и он попросил меня рассказать самому, кто я такой. Я спокойно объяснил, что я никакой не Кукулькан, а дворянин из земель, расположенных на востоке, верноподданный великого Императора Карла V, который послал меня к майя, чтобы принести к ним Слово Христово.
Жрецы пошептались друг с другом и сказали королю, что боги майя могущественны, и других им не надо, и что меня нужно принести в жертву Кукулькану за богохульство. Я смело обратился прямо к королю, спросив его, достоин ли смерти человек, научивший придворных ювелиров таким удивительным вещам, что теперь его королевство славится своими украшениями среди всех других?
Король улыбнулся и распорядился не приносить меня в жертву, а предоставить мне дом со слугами, чтобы я мог обучать своему искусству всех ювелиров, прославляя тем самым королевство, но также запретить мне под страхом смерти распространять Слово Христово. Последнее он сказал, чтобы успокоить жрецов Кукулькана. И мне дали дом с кузницей и многочисленными девушками-прислужницами. Пришли кузнецы и, сев у моих ног, сняли с меня кандалы.
Дважды после этого я совершал побег и оба раза солдаты короля находили меня, блуждающего по бескрайнему лесу, и приводили обратно в Уашуанок. Король отнесся к этому снисходительно и не стал меня наказывать. Но когда я сбежал в третий раз и меня снова привели в город, он стал чернее тучи и сказал мне, что его терпению пришел конец, и если я попытаюсь бежать еще один раз, то меня принесут в жертву Кукулькану. Так что я был вынужден прекратить дальнейшие попытки и остаться в городе.
Здесь я провел долгие двенадцать лет, мои сыновья, и теперь на меня тут привыкли смотреть как на собственность. Охрана стережет мой дом и сопровождает меня, когда я хожу на рынок. У меня нет возможности посещать Божий храм, но в своем доме я сделал часовню Христа и Пресвятой Девы, в которой молюсь ежедневно. Мне в этом не препятствуют, поскольку король сказал: пускай каждый человек молится тем богам, к которым расположено его сердце. Но он запретил мне учить Слову Христову в городе, и я, к своему стыду, этого не делаю под страхом неминуемой смерти.
Уашуанок большой и красивый город с несметным количеством золота. Даже желоба, по которым дождевая вода стекает с крыши храма в специальные емкости, сделаны из золота, и я сам пользуюсь на своей кухне золотыми ложками, в чем превосхожу любого короля Христианского мира. Мне кажется, эти люди произошли от тех самых египтян, которые держали израильтян в плену, поскольку храмы майя построены на манер египетских пирамид, знакомых мне по описанию одного путешественника, побывавшего в той части света. Но королевский дворец имеет прямоугольную форму и, несмотря на свои гигантские размеры, весь от потолка до пола покрыт золотыми листами, так что каждый, кто входит внутрь, ступает исключительно по золоту. Еще эти люди владеют искусством изготовления эмали, какой я никогда не видел, но используют свое мастерство для богохульства, украшая языческих идолов. Хотя они делают и прекрасные ювелирные украшения, даже простолюдины здесь носят золото и эмаль.
Моя жизнь лишена каких-либо трудностей, поскольку я пользуюсь большим уважением как ювелир и благодаря дружескому расположению короля, который сделал мне множество подарков в благодарность за мою работу. Но по ночам я часто плачу и страстно желаю оказаться снова в Испании, хотя бы в обыкновенной таверне Кадиса, где играет музыка и звучат песни, по которым я так скучаю. Сами майя плохие музыканты, им известны только трубы и барабаны, а мои собственные познания в музыке недостаточны для того, чтобы научить их чему-нибудь другому.
Но вот что я скажу вам, мои сыновья, Господь пометил эту землю своим божественным пальцем и, несомненно, намерен присоединить ее к владениям Христианской церкви. Много удивительного и необыкновенного повидал я здесь, но самое выдающееся чудо – это знак, узрев который, каждый убедится, что Длань Христова распростерта над всем миром и нет на земле уголка, недоступного Ему. Я вижу этот знак, начертанный горящим золотом на золотой горе, расположенной в нескольких шагах от центра города, сияющий неугасимым огнем ярче, чем золотой дворец короля майя; и, несомненно, он предвещает то, что христиане завладеют землей, изгонят язычников, свергнут идолов с постаментов, сорвут золотые листы с крыш храмов и королевского дворца, и золотая гора с сияющим знаком будет удивлять и радовать направленные на нее взоры.
Поэтому, мои сыновья, Хаим и Хуан, внимательно прочтите письмо, поскольку я хочу, чтобы вся слава досталась семье де Виверо, которая таким образом возвысится. Вы знаете, что де Виверо древний род, но в недавнем прошлом, когда в Испании появились мавры, удача отвернулась от семьи, и представители рода были вынуждены заняться обычным ремеслом. Ваш дед был ювелиром, что, хвала Господу, спасло мою душу в этой стране. Когда нечестивых мавров изгнали из Испании, фортуна снова повернулась к нашей семье, и на деньги, унаследованные от моего отца, я смог купить землю в провинции Уэльва и стать алькальдом. Но взор мой был устремлен на запад, к новым землям, где, как я думал, человек способен нажить большое состояние и оставить его сыновьям, которые затем могут стать губернаторами новых провинций. Так я отправился в Мексику с Эрнаном Кортесом.
Тот, кто возьмет город Уашуанок, тот завладеет также и горой из золота, про которую я написал, после чего его имя прогремит на весь Христанский мир, он сможет сидеть по правую руку от королей и прославится среди остальных людей, и я хочу, чтобы этого человека звали де Виверо. Но меня тревожит, что мои сыновья могут разругаться, как Каин и Авель, начать ссориться по любому поводу и опозорят тем самым имя де Виверо, вместо того, чтобы объединиться на благо семьи. Поэтому я призываю вас сохранять мир. Ты, Хаим, попроси прощения у брата за все грехи, которые имеешь перед ним, и ты, Хуан, сделай так же. Живите в согласии и стремитесь вместе к одной главной цели – овладеть городом с горою из золота и удивительным знаком.
Так что вместе с этим письмом я посылаю вам подарки, каждому по одному, сделанные в той чудесной манере, которой мой отец научился у чужестранца с Востока, много лет назад появившегося в Кордове вместе с маврами, и о которой я вам рассказывал. Дайте пелене враждебности пасть с ваших глаз, посмотрите на эти подарки незамутненным взором, и они свяжут вас крепкими узами так, что имя де Виверо будет отдаваться эхом в Христианском мире во все грядущие времена.
Человек, который передаст вам эти подарки, – индеец майя, которого я тайно окрестил, поступив против воли короля, и обучил испанскому языку, чтобы ему было легче разыскать вас. Позаботьтесь о нем хорошенько и отблагодарите должным образом, поскольку это храбрый человек и верный христианин. За свою услугу он достоин большой награды.
Да хранит вас Бог в ваших начинаниях, мои сыновья. Не бойтесь ловушек, приготовленных в этом лесном краю вашими врагами. Помните, что я говорил о достоинствах настоящего солдата, и вы преуспеете в сражении, одолеете греховных язычников, овладеете этой землей и тем великим чудом, которое она скрывает, чтобы имя де Виверо прославилось в веках.
Когда это произойдет, я, возможно, буду уже мертв, поскольку король майя становится старым, а тот, кто его заменит, не одаривает меня своей благосклонностью, так как находится под влиянием жрецов Кукулькана. Но молитесь за меня и мою душу, чтобы сократился срок моего пребывания в чистилище, на который я себя обрек, когда проявил малодушие, побоявшись под страхом смерти обратить этих людей в истинную веру. Я всего лишь простой смертный и меня легко испугать, так что молитесь за вашего отца, мои сыновья, и закажите мессу за упокой моей души.
Написано в месяце апреле, года одна тысяча пятьсот тридцать девятого от Рождества Христова.
Мануэль де Виверо-и-Кастуэра.
Алькальд в Испании.
Друг Эрнана Кортеса и Франциско де Монтего".
3
Через некоторое время я нашел решение той ужасной дилеммы, вставшей передо мной. Вы должны знать, что майя с большим мастерством обрабатывают камень и золото, хотя их усилия в основном направлены на изготовление языческих идолов – задача недостойная рук христианина. Сыновья мои, ваш дед и мой отец был ювелиром в городе Севилья, и я с детства обучился этому искусству. Я заметил, что майя не умеют применять воск – способ общепринятый в Испании, и обратился к жрецам с просьбой предоставить мне золота, пчелиного воска и разрешить использовать печь для плавки металла.
Посовещавшись между собой, они дали мне золота и воска, и стали внимательно смотреть за тем, что я делаю. Там была одна девушка, не старше четырнадцати лет, которая навещала мое жилище и следила за моими желаниями, и я слепил с нее небольшую модель из воска, в то время как жрецы смотрели и хмурились, опасаясь какого-нибудь колдовства. У майя нет гипса, поэтому я как следует размочил глину, обмазал ею статуэтку и сделал вверху воронку для заливки золота.
Мне позволили использовать кузницу храма, и жрецы издали возгласы удивления, когда золото полилось в воронку, и горячий воск брызнул из выходного отверстия, а я вспотел от страха, боясь, что глиняная форма треснет, но этого не случилось. Я был удовлетворен своей маленькой статуэткой, которую жрецы показали королю, рассказав, кто ее сделал. Вслед за этим я изготовил множество предметов из золота, но никогда не делал ни идолов для храма, ни принадлежностей, используемых в нем. Король распорядился, чтобы я научил придворных ювелиров новому искусству обработки золота, что я и сделал, и многие великие кацики этой страны просили меня изготовить для них ювелирные украшения.
Пришел тот день, когда я не мог больше скрывать своего знания языка майя. Жрецы привели меня к королю, чтобы тот вынес окончательное решение, и он попросил меня рассказать самому, кто я такой. Я спокойно объяснил, что я никакой не Кукулькан, а дворянин из земель, расположенных на востоке, верноподданный великого Императора Карла V, который послал меня к майя, чтобы принести к ним Слово Христово.
Жрецы пошептались друг с другом и сказали королю, что боги майя могущественны, и других им не надо, и что меня нужно принести в жертву Кукулькану за богохульство. Я смело обратился прямо к королю, спросив его, достоин ли смерти человек, научивший придворных ювелиров таким удивительным вещам, что теперь его королевство славится своими украшениями среди всех других?
Король улыбнулся и распорядился не приносить меня в жертву, а предоставить мне дом со слугами, чтобы я мог обучать своему искусству всех ювелиров, прославляя тем самым королевство, но также запретить мне под страхом смерти распространять Слово Христово. Последнее он сказал, чтобы успокоить жрецов Кукулькана. И мне дали дом с кузницей и многочисленными девушками-прислужницами. Пришли кузнецы и, сев у моих ног, сняли с меня кандалы.
Дважды после этого я совершал побег и оба раза солдаты короля находили меня, блуждающего по бескрайнему лесу, и приводили обратно в Уашуанок. Король отнесся к этому снисходительно и не стал меня наказывать. Но когда я сбежал в третий раз и меня снова привели в город, он стал чернее тучи и сказал мне, что его терпению пришел конец, и если я попытаюсь бежать еще один раз, то меня принесут в жертву Кукулькану. Так что я был вынужден прекратить дальнейшие попытки и остаться в городе.
Здесь я провел долгие двенадцать лет, мои сыновья, и теперь на меня тут привыкли смотреть как на собственность. Охрана стережет мой дом и сопровождает меня, когда я хожу на рынок. У меня нет возможности посещать Божий храм, но в своем доме я сделал часовню Христа и Пресвятой Девы, в которой молюсь ежедневно. Мне в этом не препятствуют, поскольку король сказал: пускай каждый человек молится тем богам, к которым расположено его сердце. Но он запретил мне учить Слову Христову в городе, и я, к своему стыду, этого не делаю под страхом неминуемой смерти.
Уашуанок большой и красивый город с несметным количеством золота. Даже желоба, по которым дождевая вода стекает с крыши храма в специальные емкости, сделаны из золота, и я сам пользуюсь на своей кухне золотыми ложками, в чем превосхожу любого короля Христианского мира. Мне кажется, эти люди произошли от тех самых египтян, которые держали израильтян в плену, поскольку храмы майя построены на манер египетских пирамид, знакомых мне по описанию одного путешественника, побывавшего в той части света. Но королевский дворец имеет прямоугольную форму и, несмотря на свои гигантские размеры, весь от потолка до пола покрыт золотыми листами, так что каждый, кто входит внутрь, ступает исключительно по золоту. Еще эти люди владеют искусством изготовления эмали, какой я никогда не видел, но используют свое мастерство для богохульства, украшая языческих идолов. Хотя они делают и прекрасные ювелирные украшения, даже простолюдины здесь носят золото и эмаль.
Моя жизнь лишена каких-либо трудностей, поскольку я пользуюсь большим уважением как ювелир и благодаря дружескому расположению короля, который сделал мне множество подарков в благодарность за мою работу. Но по ночам я часто плачу и страстно желаю оказаться снова в Испании, хотя бы в обыкновенной таверне Кадиса, где играет музыка и звучат песни, по которым я так скучаю. Сами майя плохие музыканты, им известны только трубы и барабаны, а мои собственные познания в музыке недостаточны для того, чтобы научить их чему-нибудь другому.
Но вот что я скажу вам, мои сыновья, Господь пометил эту землю своим божественным пальцем и, несомненно, намерен присоединить ее к владениям Христианской церкви. Много удивительного и необыкновенного повидал я здесь, но самое выдающееся чудо – это знак, узрев который, каждый убедится, что Длань Христова распростерта над всем миром и нет на земле уголка, недоступного Ему. Я вижу этот знак, начертанный горящим золотом на золотой горе, расположенной в нескольких шагах от центра города, сияющий неугасимым огнем ярче, чем золотой дворец короля майя; и, несомненно, он предвещает то, что христиане завладеют землей, изгонят язычников, свергнут идолов с постаментов, сорвут золотые листы с крыш храмов и королевского дворца, и золотая гора с сияющим знаком будет удивлять и радовать направленные на нее взоры.
Поэтому, мои сыновья, Хаим и Хуан, внимательно прочтите письмо, поскольку я хочу, чтобы вся слава досталась семье де Виверо, которая таким образом возвысится. Вы знаете, что де Виверо древний род, но в недавнем прошлом, когда в Испании появились мавры, удача отвернулась от семьи, и представители рода были вынуждены заняться обычным ремеслом. Ваш дед был ювелиром, что, хвала Господу, спасло мою душу в этой стране. Когда нечестивых мавров изгнали из Испании, фортуна снова повернулась к нашей семье, и на деньги, унаследованные от моего отца, я смог купить землю в провинции Уэльва и стать алькальдом. Но взор мой был устремлен на запад, к новым землям, где, как я думал, человек способен нажить большое состояние и оставить его сыновьям, которые затем могут стать губернаторами новых провинций. Так я отправился в Мексику с Эрнаном Кортесом.
Тот, кто возьмет город Уашуанок, тот завладеет также и горой из золота, про которую я написал, после чего его имя прогремит на весь Христанский мир, он сможет сидеть по правую руку от королей и прославится среди остальных людей, и я хочу, чтобы этого человека звали де Виверо. Но меня тревожит, что мои сыновья могут разругаться, как Каин и Авель, начать ссориться по любому поводу и опозорят тем самым имя де Виверо, вместо того, чтобы объединиться на благо семьи. Поэтому я призываю вас сохранять мир. Ты, Хаим, попроси прощения у брата за все грехи, которые имеешь перед ним, и ты, Хуан, сделай так же. Живите в согласии и стремитесь вместе к одной главной цели – овладеть городом с горою из золота и удивительным знаком.
Так что вместе с этим письмом я посылаю вам подарки, каждому по одному, сделанные в той чудесной манере, которой мой отец научился у чужестранца с Востока, много лет назад появившегося в Кордове вместе с маврами, и о которой я вам рассказывал. Дайте пелене враждебности пасть с ваших глаз, посмотрите на эти подарки незамутненным взором, и они свяжут вас крепкими узами так, что имя де Виверо будет отдаваться эхом в Христианском мире во все грядущие времена.
Человек, который передаст вам эти подарки, – индеец майя, которого я тайно окрестил, поступив против воли короля, и обучил испанскому языку, чтобы ему было легче разыскать вас. Позаботьтесь о нем хорошенько и отблагодарите должным образом, поскольку это храбрый человек и верный христианин. За свою услугу он достоин большой награды.
Да хранит вас Бог в ваших начинаниях, мои сыновья. Не бойтесь ловушек, приготовленных в этом лесном краю вашими врагами. Помните, что я говорил о достоинствах настоящего солдата, и вы преуспеете в сражении, одолеете греховных язычников, овладеете этой землей и тем великим чудом, которое она скрывает, чтобы имя де Виверо прославилось в веках.
Когда это произойдет, я, возможно, буду уже мертв, поскольку король майя становится старым, а тот, кто его заменит, не одаривает меня своей благосклонностью, так как находится под влиянием жрецов Кукулькана. Но молитесь за меня и мою душу, чтобы сократился срок моего пребывания в чистилище, на который я себя обрек, когда проявил малодушие, побоявшись под страхом смерти обратить этих людей в истинную веру. Я всего лишь простой смертный и меня легко испугать, так что молитесь за вашего отца, мои сыновья, и закажите мессу за упокой моей души.
Написано в месяце апреле, года одна тысяча пятьсот тридцать девятого от Рождества Христова.
Мануэль де Виверо-и-Кастуэра.
Алькальд в Испании.
Друг Эрнана Кортеса и Франциско де Монтего".
3
Я положил обратно в папку перевод письма Виверо и несколько минут просидел, задумавшись о судьбе давно умершего человека, который провел в плену остаток своей жизни. Что случилось с ним в дальнейшем? Принесли ли его в жертву, когда король умер? Или ему удалось с помощью какой-нибудь хитрости убедить майя сохранить ему жизнь?
До чего же странный это был человек – если рассматривать его с современных позиций. Он оценивал майя так, как обычно оценивают льва: "Это животное опасно; оно защищает себя, когда его атакуют". Это походило на лицемерие, но де Виверо был воспитан в других традициях; он мог, не прибегая к двойному мышлению, обращать язычников в христианство, одновременно отнимая у них золото, – для него это было так же естественно, как дышать.
Несомненно Мануэль де Виверо был храбрым и стойким человеком, и я надеялся, что он принял смерть, не терзая себя картинами чистилища и преисподней.
В воздухе гостиной чувствовалось напряжение, и было очевидно, что птички не чувствуют себя уютно в своем маленьком гнездышке. Я бросил папку на стол и сказал:
– Что ж, я прочитал письмо.
Фаллон спросил:
– И что вы думаете?
– Он был хорошим человеком.
– Это все?
– Вы прекрасно знаете, что не все, – ответил я спокойно. – Я хорошо понимаю, в чем здесь дело. Мне кажется, я не ошибусь, если предположу, что этот город... Уаш... Уашуа... – Я запнулся.
– Ваш-ван-ок, – подсказал Фаллон нетерпеливо. – Вот как произносится его название.
– ...Короче, этот город до сих пор не найден вашими коллегами.
– Один-ноль в вашу пользу, – сказал Фаллон. Он постучал пальцем по папке и сказал с напряжением в голосе: – По свидетельству де Виверо, Уашуанок был больше, чем Чичен-Ица, больше, чем Ушмаль – а это достаточно крупные города. Это был центральный город цивилизации майя, и человек, который его найдет, сделает себе имя; он сможет ответить на множество вопросов, до сих пор ждущих своей разгадки.
Я повернулся к Халстеду:
– Вы согласны?
Он посмотрел на меня горящими глазами.
– Не задавайте дурацких вопросов. Разумеется, я согласен; это, пожалуй, единственное, в чем я могу согласиться с Фаллоном.
Я сел.
– И вы пытаетесь опередить друг друга – надрываете кишки, чтобы успеть первым. Бог ты мой, что за нравы царят в науке!
– Подождите минутку, – сказал Фаллон резко. – Это не совсем верно. Да, я пытаюсь опередить Халстеда, но только потому, что не могу ему доверять в таком важном вопросе. Он слишком нетерпелив, он страстно желает раскопать что-нибудь значительное, создав себе тем самым быструю репутацию, – я знаю его достаточно давно, а при таком подходе многие свидетельства могут оказаться безвозвратно утерянными.
Халстед не вступил в спор так, как я от него ожидал. Вместо этого он повернулся ко мне.
– Перед вами прекрасный образец профессиональной этики, – сказал он иронично. – Фаллон готов втоптать чью угодно репутацию в землю, если это поможет ему получить то, что он хочет. – Он наклонился вперед и обратился непосредственно к Фаллону: – Я полагаю, вы совсем не стремитесь добавить к своей собственной репутации славу открытия Уашуанока?
– Моя репутация уже создана, – сказал Фаллон с достоинством. – Я уже достиг вершины.
– И не желаете, чтобы вас кто-нибудь подвинул, – язвительно добавил Халстед.
Я был сыт по горло этой перебранкой и только собрался вмешаться, как Кэтрин Халстед вставила свое замечание.
– И профессор Фаллон принял предварительные меры, чтобы быть уверенным в том, что его не подвинут.
Я поднял брови и спросил:
– Что вы хотите этим сказать?
Она улыбнулась.
– Он украл оригинал письма Виверо.
– Вы снова принялись за свое, – сказал Фаллон с отвращением. – Я уже говорил вам, что купил его у Джеррисона в Нью-Йорке и могу это доказать.
– Хватит! – произнес я решительно. – Пора покончить с этими взаимными обвинениями. Давайте вернемся к делу. Насколько я понял, старший де Виверо послал своим сыновьям письмо и подарки. Вы считаете, что подарками являлись два золотых подноса и что эти подносы скрывают какой-то секрет, разгадка которого может привести к Уашуаноку. Это верно?
Фаллон кивнул и взял в руки папку.
– Здесь говорится про то, что в Уашуаноке много золота – он упоминает про это снова и снова и ясно дает понять, что хочет видеть своих сыновей в роли лидеров при дележе добычи. Единственное, чего он не сделал, так это не объяснил им, где найти город. Вместо этого он послал им подарки.
Халстед вмешался.
– Мне кажется, кое-что я способен понять не хуже Фаллона. Семейная жизнь Виверо была не слишком счастливой – похоже, что его сыновья ненавидели друг друга, и Виверо это огорчало. Я думаю, будет логично предположить, что он дал каждому из них по кусочку информации, и чтобы понять ее смысл, обе части нужно соединить вместе. Таким образом, братья были вынуждены действовать вместе. – Он развел руками. – Информации нет в письме, следовательно, она должна быть заключена в подарках – золотых подносах.
– Я думаю точно так же, – сказал Фаллон. – Поэтому начал охоту за подносами. Я знал, что поднос мексиканских де Виверо все еще существовал в 1782 году, поскольку к тому времени относится свидетельство Мервилла, и принялся отслеживать его от этой точки.
Халстед хмыкнул, и Фаллон продолжил поспешно:
– Да, я сделал из себя дурака. – Он повернулся ко мне и сказал со слабой улыбкой: – Я прочесал всю Мексику и в конце концов нашел его в своем собственном музее – он принадлежал мне все это время!
Халстед громко рассмеялся.
– Тут я вас обставил; я узнал об этом раньше, чем вы. – Улыбка исчезла с его лица. – Затем вы изъяли его из экспозиции.
Я недоверчиво покачал головой.
– Как, черт возьми, вы могли владеть такой вещью и не знать об этом? – спросил я.
– Так же, как и ваша семья, – резонно заметил Фаллон. – Но в моем случае есть некоторое отличие. Я учредил археологический фонд, который среди всего прочего имеет свой музей. Я не отвечаю лично за каждое приобретение, сделанное музеем, и не знаком со всей экспозицией. Как бы то ни было, поднос оказался в музее.
– Это первый поднос. А как насчет второго?
– С ним дело обстояло несколько сложнее, не так ли, Поль? – Он улыбнулся Халстеду, сидевшему напротив. – Мануэль де Виверо имел двух сыновей, Хаима и Хуана. Хаим остался в Мексике и основал мексиканскую ветвь рода де Виверо – вы уже про это знаете, а Хуан пресытился Америкой и вернулся обратно в Испанию. Он привез с собой богатую добычу и впоследствии стал алькальдом, как и его отец, – это что-то вроде сельского мирового судьи. У него родился сын Мигель, который преуспел еще больше, став богатым судовладельцем.
Пришло время, когда между Испанией и Англией начали возникать трения, и Филипп II, король испанский, решив покончить с этим раз и навсегда, принялся строить Армаду. Мигель де Виверо пожертвовал свое судно "Сан-Хуан де Уэльва", и сам принял над ним командование. Оно отплыло вместе с Армадой и больше никогда не вернулось, так же как и сам Мигель. Но семейное дело не умерло вместе с ним, его возглавил сын, и оно просуществовало достаточно долго – до конца восемнадцатого века. К счастью, у них была привычка хранить все записи, и я раскопал в них кое-что интересное: Мигель написал своей жене письмо, в котором просил ее прислать "поднос, который мой дедушка сделал в Мексике". Он был вместе с ним на судне, когда Армада отплыла к берегам Англии. Тогда мне показалось, что на этом поиски можно прекратить.
– Я добрался до письма Мигеля раньше, чем вы, – сказал Халстед с удовлетворением в голосе.
– Это похоже на нечто среднее между мозаичной головоломкой и детективной историей, – сказал я, – Что вы предприняли в дальнейшем?
– Я приехал в Англию, – ответил Фаллон. – Не для того, чтобы разыскать поднос – я думал, что он на дне моря, а просто отдохнуть. Я остановился в Оксфорде у одного из своих коллег и как-то раз в компании ученых рассказал о своих поисках в Испании. Один из деканов – типичный книжный червь – сказал, что если он не ошибается, этот самый поднос упоминается в переписке Гаррика.
Я с удивлением посмотрел на Фаллона.
– Поэта?
– Верно. Он был пастором в Деан Прайер – это неподалеку отсюда. Человек по фамилии Гусан написал ему письмо; Гусан был всего лишь местным торговцем; его письмо не сохранилось бы, если бы не было адресовано Гаррику.
Халстед оживился.
– Я не знал про это. Продолжайте.
– Теперь это не имеет никакого значения, – сказал Фаллон устало. – Мы уже знаем, где находится поднос.
– Расскажите, мне интересно, – попросил я.
Фаллон пожал плечами.
– Гаррику до смерти наскучила сельская жизнь, но он был привязан к Деан Прайеру. Ему нечем было заняться, и очевидно поэтому его больше интересовала жизнь прихожан, чем унылые обязанности сельского священника. Он проявил к Гусану определенный интерес, попросив его изложить на бумаге историю, которую незадолго перед этим тот ему поведал. Если быть кратким, то история заключается в следующем: родовое имя Гусана происходит от испанской фамилии Гусман, и его дедушка был матросом на корабле "Сан-Хуан". В ходе нападения на Англию он пережил различные трудности, и в скором времени после этого корабль затонул, потерпев крушение в шторме возле мыса Старт Пойнт. Капитан, Мигель де Виверо, умер от лихорадки незадолго перед кораблекрушением – такое происходит часто, и когда Гусман выбрался на берег, с ним был этот самый поднос, являющийся частью его личной добычи. Внук Гусмана, который писал Гаррику, даже показывал Гаррику поднос. Как он попал в руки вашей семьи, я не знаю.
Я сказал улыбнувшись:
– Так вот почему вы засмеялись, когда я посоветовал вам повидаться с Дейвом Гусаном.
– Я испытал что-то вроде шока, – признался Фаллон.
– Я не знал ничего насчет Гаррика, – сказал Халстед. – Я только следил за Армадой, пытаясь выяснить, где затонул "Сан-Хуан". Когда я находился в Плимуте, мне на глаза попалась фотография в газете.
Фаллон поднял глаза к потолку.
– Случайное совпадение! – прокомментировал он.
Халстед усмехнулся.
– Но я оказался здесь раньше вас.
– Да, вы прибыли сюда первым, – произнес я медленно. – А затем моего брата убили.
Он взорвался.
– Что, черт возьми, вы имеете в виду под этим замечанием?
– Я просто констатировал факт. Вы знали Виктора Нискеми?
– Никогда не слышал о нем до дознания. Не могу сказать, что мне нравится направленность ваших мыслей, Уил.
– Так же как и мне, – сказал я горько. – Давайте оставим это – на какое-то время. Профессор Фаллон, я полагаю, вы тщательно обследовали свой поднос. Вам удалось что-нибудь найти?
Он проворчал:
– Я не собираюсь обсуждать это в присутствии Халстеда. Я и так уже рассказал достаточно. – Он сделал долгую паузу, а затем вздохнул. – Хорошо; я не нашел ничего существенного. Я полагаю, что что бы там ни скрывалось, это станет очевидно только когда подносы будут обследованы в паре. – Он встал. – На этом, я думаю, можно закончить. Не так давно вы сказали Халстеду, что он должен либо выложить свои карты, либо выйти из игры, – теперь я обращаюсь с тем же предложением к вам. Сколько вы хотите за поднос? Назовите вашу цену, и я сразу же выпишу вам чек.
– У вас не хватит денег, чтобы заплатить назначенную мною цену, – сказал я, и он удивленно замигал глазами. – Я говорил вам, что моя цена не обязательно будет выражаться в деньгах. Сядьте и послушайте, что я вам скажу.
Фаллон медленно опустился в свое кресло, не сводя с меня глаз. Я перевел взгляд на Халстеда и его жену, которых почти поглотил сгустившийся вечерний сумрак.
– У меня есть три условия. Все они должны быть приняты перед тем, как я расстанусь с подносом. Это понятно?
Фаллон хмыкнул, что я принял за согласие. Халстед ответил мне напряженным взглядом, а затем медленно наклонил голову.
– Профессор Фаллон располагает большим количеством денег, которые могут быть с пользой потрачены. Таким образом, он способен финансировать любую экспедицию, снаряженную в целях поиска города Уашуанока. Вы не станете здесь спорить, Фаллон; это то, что вы сделаете в любом случае. Но я хочу принять участие в экспедиции. Согласны?
Фаллон посмотрел на меня с любопытством.
– Не знаю, сможете ли вы ее выдержать, – сказал он с легкой насмешкой в голосе. – Это вам не прогулка в Дартмур.
– Я не предлагаю вам выбора, – сказал я. – Я ставлю вам ультиматум.
– Хорошо, – сказал он. – Но на вашу ответственность.
– Второе условие заключается в том, что вы сделаете все возможное для того, чтобы помочь мне выяснить, почему был убит мой брат.
– А это не помешает вашей поездке на Юкатан? – спросил Фаллон.
– Думаю, не помешает, – сказал я. – Тот, кто желает заполучить поднос настолько, что посылает за ним человека, вооруженного обрезом, как мне кажется, тоже должен знать про содержащийся в нем секрет. Возможно, мы встретимся с ним на Юкатане – кто знает?
– По-моему, вы сумасшедший, – сказал он. – Но я помогу вам. Я согласен.
– Хорошо, – сказал я удовлетворенно и приготовился метнуть в него гарпун. – Третье условие это то, что Халстед поедет вместе с нами.
Фаллон выпрямился в своем кресле и проревел:
– Будь я проклят, если возьму этого сукина сына!
Халстед вскочил с места:
– Уже дважды за сегодняшний день вы меня так назвали. Я могу ударить вас...
– Прекратите! – прокричал я. В последовавшей за этим внезапной тишине я сказал: – Меня тошнит от вас обоих. Целый день вы грызетесь между собой. До сих пор вы оба одинаково преуспели в своем расследовании – вы достигли одной и той же точки в одно время и заслужили славы поровну. И вы оба предъявляете друг другу идентичные обвинения, так что здесь вы тоже квиты.
Казалось, что Фаллон по-прежнему не собирается уступать, поэтому я продолжил:
– Взгляните на это следующим образом: в любом случае Халстед будет крутиться где-то поблизости. Он так же цепок, как и вы, и последует за нами, куда бы мы ни направились. Но по-моему, здесь не о чем спорить, не так ли? Ведь я сказал, что все три моих условия должны быть приняты, и, клянусь Богом, если вы не согласитесь, я отдам поднос Халстеду. Тогда у каждого из вас окажется по одному, и вы будете одинаково готовы к следующему раунду этой академической схватки. Ну что, вы согласны или нет?
До чего же странный это был человек – если рассматривать его с современных позиций. Он оценивал майя так, как обычно оценивают льва: "Это животное опасно; оно защищает себя, когда его атакуют". Это походило на лицемерие, но де Виверо был воспитан в других традициях; он мог, не прибегая к двойному мышлению, обращать язычников в христианство, одновременно отнимая у них золото, – для него это было так же естественно, как дышать.
Несомненно Мануэль де Виверо был храбрым и стойким человеком, и я надеялся, что он принял смерть, не терзая себя картинами чистилища и преисподней.
В воздухе гостиной чувствовалось напряжение, и было очевидно, что птички не чувствуют себя уютно в своем маленьком гнездышке. Я бросил папку на стол и сказал:
– Что ж, я прочитал письмо.
Фаллон спросил:
– И что вы думаете?
– Он был хорошим человеком.
– Это все?
– Вы прекрасно знаете, что не все, – ответил я спокойно. – Я хорошо понимаю, в чем здесь дело. Мне кажется, я не ошибусь, если предположу, что этот город... Уаш... Уашуа... – Я запнулся.
– Ваш-ван-ок, – подсказал Фаллон нетерпеливо. – Вот как произносится его название.
– ...Короче, этот город до сих пор не найден вашими коллегами.
– Один-ноль в вашу пользу, – сказал Фаллон. Он постучал пальцем по папке и сказал с напряжением в голосе: – По свидетельству де Виверо, Уашуанок был больше, чем Чичен-Ица, больше, чем Ушмаль – а это достаточно крупные города. Это был центральный город цивилизации майя, и человек, который его найдет, сделает себе имя; он сможет ответить на множество вопросов, до сих пор ждущих своей разгадки.
Я повернулся к Халстеду:
– Вы согласны?
Он посмотрел на меня горящими глазами.
– Не задавайте дурацких вопросов. Разумеется, я согласен; это, пожалуй, единственное, в чем я могу согласиться с Фаллоном.
Я сел.
– И вы пытаетесь опередить друг друга – надрываете кишки, чтобы успеть первым. Бог ты мой, что за нравы царят в науке!
– Подождите минутку, – сказал Фаллон резко. – Это не совсем верно. Да, я пытаюсь опередить Халстеда, но только потому, что не могу ему доверять в таком важном вопросе. Он слишком нетерпелив, он страстно желает раскопать что-нибудь значительное, создав себе тем самым быструю репутацию, – я знаю его достаточно давно, а при таком подходе многие свидетельства могут оказаться безвозвратно утерянными.
Халстед не вступил в спор так, как я от него ожидал. Вместо этого он повернулся ко мне.
– Перед вами прекрасный образец профессиональной этики, – сказал он иронично. – Фаллон готов втоптать чью угодно репутацию в землю, если это поможет ему получить то, что он хочет. – Он наклонился вперед и обратился непосредственно к Фаллону: – Я полагаю, вы совсем не стремитесь добавить к своей собственной репутации славу открытия Уашуанока?
– Моя репутация уже создана, – сказал Фаллон с достоинством. – Я уже достиг вершины.
– И не желаете, чтобы вас кто-нибудь подвинул, – язвительно добавил Халстед.
Я был сыт по горло этой перебранкой и только собрался вмешаться, как Кэтрин Халстед вставила свое замечание.
– И профессор Фаллон принял предварительные меры, чтобы быть уверенным в том, что его не подвинут.
Я поднял брови и спросил:
– Что вы хотите этим сказать?
Она улыбнулась.
– Он украл оригинал письма Виверо.
– Вы снова принялись за свое, – сказал Фаллон с отвращением. – Я уже говорил вам, что купил его у Джеррисона в Нью-Йорке и могу это доказать.
– Хватит! – произнес я решительно. – Пора покончить с этими взаимными обвинениями. Давайте вернемся к делу. Насколько я понял, старший де Виверо послал своим сыновьям письмо и подарки. Вы считаете, что подарками являлись два золотых подноса и что эти подносы скрывают какой-то секрет, разгадка которого может привести к Уашуаноку. Это верно?
Фаллон кивнул и взял в руки папку.
– Здесь говорится про то, что в Уашуаноке много золота – он упоминает про это снова и снова и ясно дает понять, что хочет видеть своих сыновей в роли лидеров при дележе добычи. Единственное, чего он не сделал, так это не объяснил им, где найти город. Вместо этого он послал им подарки.
Халстед вмешался.
– Мне кажется, кое-что я способен понять не хуже Фаллона. Семейная жизнь Виверо была не слишком счастливой – похоже, что его сыновья ненавидели друг друга, и Виверо это огорчало. Я думаю, будет логично предположить, что он дал каждому из них по кусочку информации, и чтобы понять ее смысл, обе части нужно соединить вместе. Таким образом, братья были вынуждены действовать вместе. – Он развел руками. – Информации нет в письме, следовательно, она должна быть заключена в подарках – золотых подносах.
– Я думаю точно так же, – сказал Фаллон. – Поэтому начал охоту за подносами. Я знал, что поднос мексиканских де Виверо все еще существовал в 1782 году, поскольку к тому времени относится свидетельство Мервилла, и принялся отслеживать его от этой точки.
Халстед хмыкнул, и Фаллон продолжил поспешно:
– Да, я сделал из себя дурака. – Он повернулся ко мне и сказал со слабой улыбкой: – Я прочесал всю Мексику и в конце концов нашел его в своем собственном музее – он принадлежал мне все это время!
Халстед громко рассмеялся.
– Тут я вас обставил; я узнал об этом раньше, чем вы. – Улыбка исчезла с его лица. – Затем вы изъяли его из экспозиции.
Я недоверчиво покачал головой.
– Как, черт возьми, вы могли владеть такой вещью и не знать об этом? – спросил я.
– Так же, как и ваша семья, – резонно заметил Фаллон. – Но в моем случае есть некоторое отличие. Я учредил археологический фонд, который среди всего прочего имеет свой музей. Я не отвечаю лично за каждое приобретение, сделанное музеем, и не знаком со всей экспозицией. Как бы то ни было, поднос оказался в музее.
– Это первый поднос. А как насчет второго?
– С ним дело обстояло несколько сложнее, не так ли, Поль? – Он улыбнулся Халстеду, сидевшему напротив. – Мануэль де Виверо имел двух сыновей, Хаима и Хуана. Хаим остался в Мексике и основал мексиканскую ветвь рода де Виверо – вы уже про это знаете, а Хуан пресытился Америкой и вернулся обратно в Испанию. Он привез с собой богатую добычу и впоследствии стал алькальдом, как и его отец, – это что-то вроде сельского мирового судьи. У него родился сын Мигель, который преуспел еще больше, став богатым судовладельцем.
Пришло время, когда между Испанией и Англией начали возникать трения, и Филипп II, король испанский, решив покончить с этим раз и навсегда, принялся строить Армаду. Мигель де Виверо пожертвовал свое судно "Сан-Хуан де Уэльва", и сам принял над ним командование. Оно отплыло вместе с Армадой и больше никогда не вернулось, так же как и сам Мигель. Но семейное дело не умерло вместе с ним, его возглавил сын, и оно просуществовало достаточно долго – до конца восемнадцатого века. К счастью, у них была привычка хранить все записи, и я раскопал в них кое-что интересное: Мигель написал своей жене письмо, в котором просил ее прислать "поднос, который мой дедушка сделал в Мексике". Он был вместе с ним на судне, когда Армада отплыла к берегам Англии. Тогда мне показалось, что на этом поиски можно прекратить.
– Я добрался до письма Мигеля раньше, чем вы, – сказал Халстед с удовлетворением в голосе.
– Это похоже на нечто среднее между мозаичной головоломкой и детективной историей, – сказал я, – Что вы предприняли в дальнейшем?
– Я приехал в Англию, – ответил Фаллон. – Не для того, чтобы разыскать поднос – я думал, что он на дне моря, а просто отдохнуть. Я остановился в Оксфорде у одного из своих коллег и как-то раз в компании ученых рассказал о своих поисках в Испании. Один из деканов – типичный книжный червь – сказал, что если он не ошибается, этот самый поднос упоминается в переписке Гаррика.
Я с удивлением посмотрел на Фаллона.
– Поэта?
– Верно. Он был пастором в Деан Прайер – это неподалеку отсюда. Человек по фамилии Гусан написал ему письмо; Гусан был всего лишь местным торговцем; его письмо не сохранилось бы, если бы не было адресовано Гаррику.
Халстед оживился.
– Я не знал про это. Продолжайте.
– Теперь это не имеет никакого значения, – сказал Фаллон устало. – Мы уже знаем, где находится поднос.
– Расскажите, мне интересно, – попросил я.
Фаллон пожал плечами.
– Гаррику до смерти наскучила сельская жизнь, но он был привязан к Деан Прайеру. Ему нечем было заняться, и очевидно поэтому его больше интересовала жизнь прихожан, чем унылые обязанности сельского священника. Он проявил к Гусану определенный интерес, попросив его изложить на бумаге историю, которую незадолго перед этим тот ему поведал. Если быть кратким, то история заключается в следующем: родовое имя Гусана происходит от испанской фамилии Гусман, и его дедушка был матросом на корабле "Сан-Хуан". В ходе нападения на Англию он пережил различные трудности, и в скором времени после этого корабль затонул, потерпев крушение в шторме возле мыса Старт Пойнт. Капитан, Мигель де Виверо, умер от лихорадки незадолго перед кораблекрушением – такое происходит часто, и когда Гусман выбрался на берег, с ним был этот самый поднос, являющийся частью его личной добычи. Внук Гусмана, который писал Гаррику, даже показывал Гаррику поднос. Как он попал в руки вашей семьи, я не знаю.
Я сказал улыбнувшись:
– Так вот почему вы засмеялись, когда я посоветовал вам повидаться с Дейвом Гусаном.
– Я испытал что-то вроде шока, – признался Фаллон.
– Я не знал ничего насчет Гаррика, – сказал Халстед. – Я только следил за Армадой, пытаясь выяснить, где затонул "Сан-Хуан". Когда я находился в Плимуте, мне на глаза попалась фотография в газете.
Фаллон поднял глаза к потолку.
– Случайное совпадение! – прокомментировал он.
Халстед усмехнулся.
– Но я оказался здесь раньше вас.
– Да, вы прибыли сюда первым, – произнес я медленно. – А затем моего брата убили.
Он взорвался.
– Что, черт возьми, вы имеете в виду под этим замечанием?
– Я просто констатировал факт. Вы знали Виктора Нискеми?
– Никогда не слышал о нем до дознания. Не могу сказать, что мне нравится направленность ваших мыслей, Уил.
– Так же как и мне, – сказал я горько. – Давайте оставим это – на какое-то время. Профессор Фаллон, я полагаю, вы тщательно обследовали свой поднос. Вам удалось что-нибудь найти?
Он проворчал:
– Я не собираюсь обсуждать это в присутствии Халстеда. Я и так уже рассказал достаточно. – Он сделал долгую паузу, а затем вздохнул. – Хорошо; я не нашел ничего существенного. Я полагаю, что что бы там ни скрывалось, это станет очевидно только когда подносы будут обследованы в паре. – Он встал. – На этом, я думаю, можно закончить. Не так давно вы сказали Халстеду, что он должен либо выложить свои карты, либо выйти из игры, – теперь я обращаюсь с тем же предложением к вам. Сколько вы хотите за поднос? Назовите вашу цену, и я сразу же выпишу вам чек.
– У вас не хватит денег, чтобы заплатить назначенную мною цену, – сказал я, и он удивленно замигал глазами. – Я говорил вам, что моя цена не обязательно будет выражаться в деньгах. Сядьте и послушайте, что я вам скажу.
Фаллон медленно опустился в свое кресло, не сводя с меня глаз. Я перевел взгляд на Халстеда и его жену, которых почти поглотил сгустившийся вечерний сумрак.
– У меня есть три условия. Все они должны быть приняты перед тем, как я расстанусь с подносом. Это понятно?
Фаллон хмыкнул, что я принял за согласие. Халстед ответил мне напряженным взглядом, а затем медленно наклонил голову.
– Профессор Фаллон располагает большим количеством денег, которые могут быть с пользой потрачены. Таким образом, он способен финансировать любую экспедицию, снаряженную в целях поиска города Уашуанока. Вы не станете здесь спорить, Фаллон; это то, что вы сделаете в любом случае. Но я хочу принять участие в экспедиции. Согласны?
Фаллон посмотрел на меня с любопытством.
– Не знаю, сможете ли вы ее выдержать, – сказал он с легкой насмешкой в голосе. – Это вам не прогулка в Дартмур.
– Я не предлагаю вам выбора, – сказал я. – Я ставлю вам ультиматум.
– Хорошо, – сказал он. – Но на вашу ответственность.
– Второе условие заключается в том, что вы сделаете все возможное для того, чтобы помочь мне выяснить, почему был убит мой брат.
– А это не помешает вашей поездке на Юкатан? – спросил Фаллон.
– Думаю, не помешает, – сказал я. – Тот, кто желает заполучить поднос настолько, что посылает за ним человека, вооруженного обрезом, как мне кажется, тоже должен знать про содержащийся в нем секрет. Возможно, мы встретимся с ним на Юкатане – кто знает?
– По-моему, вы сумасшедший, – сказал он. – Но я помогу вам. Я согласен.
– Хорошо, – сказал я удовлетворенно и приготовился метнуть в него гарпун. – Третье условие это то, что Халстед поедет вместе с нами.
Фаллон выпрямился в своем кресле и проревел:
– Будь я проклят, если возьму этого сукина сына!
Халстед вскочил с места:
– Уже дважды за сегодняшний день вы меня так назвали. Я могу ударить вас...
– Прекратите! – прокричал я. В последовавшей за этим внезапной тишине я сказал: – Меня тошнит от вас обоих. Целый день вы грызетесь между собой. До сих пор вы оба одинаково преуспели в своем расследовании – вы достигли одной и той же точки в одно время и заслужили славы поровну. И вы оба предъявляете друг другу идентичные обвинения, так что здесь вы тоже квиты.
Казалось, что Фаллон по-прежнему не собирается уступать, поэтому я продолжил:
– Взгляните на это следующим образом: в любом случае Халстед будет крутиться где-то поблизости. Он так же цепок, как и вы, и последует за нами, куда бы мы ни направились. Но по-моему, здесь не о чем спорить, не так ли? Ведь я сказал, что все три моих условия должны быть приняты, и, клянусь Богом, если вы не согласитесь, я отдам поднос Халстеду. Тогда у каждого из вас окажется по одному, и вы будете одинаково готовы к следующему раунду этой академической схватки. Ну что, вы согласны или нет?