Страница:
— Но мне грех жаловаться, Шерон, — говорила Мэри, вытирая слезы. — Грех, ведь мы не голодаем, и дети наши здоровы. Возьми хотя бы Блодуэн Уильямс. Ей пришлось пойти на работу в шахту — ее мужу придавило руку, а у них малыш, которого нужно кормить, да и самим им надо что-то есть. А ведь у нее через пять месяцев должен родиться еще один ребенок. Как это все ужасно, Шерон! За что нам такая жизнь?
Да, подумала Шерон, это напоминание ей о том, что приятная внешность и вежливые манеры графа обманчивы. Ее бросало в жар, когда она вспоминала, как дважды чуть не поддалась его обаянию. Она стыдилась своей наивности, когда в прошлое воскресенье, гуляя с ним, она почти поверила ему — поверила, что его действительно тревожат беды людей. Оуэн прав. Он реалист, он крепко стоит на земле, а не витает в облаках. Он абсолютно прав насчет графа Крэйла.
Получив свое первое на новом месте жалованье, Шерон, как всегда, отдала половину бабушке, а из оставшихся денег половину отнесла Мэри. Мэри долго отнекивалась, но потом со слезами на глазах взяла деньги. «Только для малышей — понимаешь, Шерон? — только потому, что ты настаиваешь. Не для меня, не для Хью и даже не для матери с отцом. Только для малышей». Но не прошло и часа после возвращения Шерон домой, как к ним ворвался Хью и швырнул деньги на стол. Он был просто взбешен.
— Ты позоришь меня, когда даешь ей деньги, — отчитывал он Шерон, не обращая внимания на бабушку и Эмриса. — Я, по-твоему, не в состоянии прокормить свою жену, детей и мать с отцом? Моих денег вполне хватает нам, да и Йестин приносит свои. Только попробуй сделать еще раз что-нибудь подобное — и я отлуплю тебя как следует. Шерон чувствовала себя так, как будто ее уже отлупили.
— Я ведь тоже часть вашей семьи, Хью, — ответила она. — Пусть я ушла из вашего дома, но ведь это только для того, чтобы не стеснять вас. Твой брат был моим мужем, не отталкивай меня. Разреши хотя бы помогать вам, когда у меня есть возможность.
— Это вонючие деньги! — заявил он, грохая кулаком по столу с такой силой, что Эмрис, молча сидевший у камина, приподнял брови и поджал губы.
Шерон посмотрела на деньги.
— Вонючие? — переспросила она. — Потому что они от графа Крэйла? А твои деньги, Хью, — откуда они, по-твоему?
— Я вкалываю целыми днями. Мои деньги заработаны потом и кровью, — сказал Хью. — А твои — кто знает, как они были заработаны!
— Стыдись, Хью Джонс! — впервые подала голос бабушка.
— Кое-кто здесь, кажется, хочет плеваться зубами всю следующую неделю, — угрожающе произнес Эмрис. — Я прошу тебя, Хью, извинись, прежде чем уйдешь отсюда.
Злости Хью как не бывало. Он моргал, виновато глядя на Шерон.
— Меня просто взбесило, — проговорил он, — когда я увидел у Мэри деньги. Значит, я уже сам не могу прокормить семью. Но я, конечно, не должен был так говорить, Шерон. На днях при мне кое-кто судачил по этому поводу и я сам, как Эмрис, предложил ему на выбор синяк под глаз или зуб в карман. Ей-богу, Шерон, не стоило тебе идти работать туда. Люди чешут языки по делу и без дела.
— Я так понял, — сказал Эмрис, — что ты извинился. А всех, кто хочет порассуждать о моей племяннице, посылай ко мне, Хью. Лучше ко мне, а не к Оуэну. Оуэн ведь может и убить. А я только покалечу.
Бабушка покачала головой, но промолчала.
Шерон собрала деньги со стола и протянула их Хью.
— Хью, пожалуйста, возьми, — попросила она. — Это для детей. Они ведь мои племянники. Ведь я была женой Гуина.
Хью долго смотрел на деньги, прежде чем решился взять их в руки.
— У тебя доброе сердце, Шерон, — с трудом выговорил он. — Извините за скандал, миссис Рис. Я ничего не соображал.
Да, были на этой неделе моменты, когда она вспоминала, что не так уж все просто в ее жизни. И все равно Шерон была рада. Теперь у нее есть любимая работа, и скоро всех их ждет айстедвод, а потом будет ее свадьба, она станет замужней женщиной и для нее наступит новая жизнь. Шерон не рассчитывала, что после замужества Оуэн позволит ей продолжать работать в замке. Ей бы хотелось работать, но он скорее всего будет против. Впрочем, она не сможет работать по другой причине. Очень может статься, что уже следующим летом у нее будет ребенок. Эта мысль согревала и возбуждала ее.
Однажды, примерно через неделю после того, как она приступила к своей новой работе, они с Верити сидели в детской. Они не смогли пойти гулять, потому что на улице шел дождь, и решили посвятить свободный час рисованию. Это занятие очень нравилось Верити — возможно, отчасти потому, что Шерон в отличие от няни не отчитывала ее за неизбежный при этом беспорядок. Скоро пора закругляться, подумала про себя Шерон, взглянув на часы. Оставалось всего несколько минут до того момента, когда она сможет спуститься в гостиную и поиграть на фортепьяно. Она с нетерпением ждала этого часа. Он принадлежал ей, и только ей.
Но вошедший в детскую слуга разрушил ее мечты. Он сказал, что граф просит ее немедленно спуститься в гостиную вместе с Верити, чтобы участвовать в чаепитии с гостями.
Разочарованная Шерон, подавив вздох, поспешила вместе с Верити привести в порядок кисточки и отмыть баночки от краски. Нужно было еще переодеть девочку, помочь ей умыться и причесать. Похоже, сегодня помузицировать не удастся. Жаль. Нужно ждать еще один долгий день, пока она сможет наконец положить пальцы на клавиатуру самого роскошного инструмента из тех, какие ей только приходилось видеть в своей жизни.
Может, она неправильно поняла распоряжение графа, еще надеялась Шерон, держа Верити за руку и спускаясь по лестнице. Разумеется, ей ни к чему оставаться пить чай с гостями. Она должна просто проводить Верити и откланяться. Что ж, это не самый худший вариант — по крайней мере она вернется домой на час раньше обычного.
Но вопреки всякому здравому смыслу ее сердце болезненно забилось, когда она оказалась перед гостиной и слуга распахнул двери. Сейчас она увидит его. Пусть всего на несколько мгновений, но ей придется оказаться в одной комнате с ним. Всю неделю она мучительно старалась не думать о нем, думать только об Оуэне.
Она вошла в комнату, и все страхи поблекли перед волнением, охватившим ее, когда Алекс представил ее гостям — сэру Джону Фаулеру, его жене и дочери.
Глава 11
Да, подумала Шерон, это напоминание ей о том, что приятная внешность и вежливые манеры графа обманчивы. Ее бросало в жар, когда она вспоминала, как дважды чуть не поддалась его обаянию. Она стыдилась своей наивности, когда в прошлое воскресенье, гуляя с ним, она почти поверила ему — поверила, что его действительно тревожат беды людей. Оуэн прав. Он реалист, он крепко стоит на земле, а не витает в облаках. Он абсолютно прав насчет графа Крэйла.
Получив свое первое на новом месте жалованье, Шерон, как всегда, отдала половину бабушке, а из оставшихся денег половину отнесла Мэри. Мэри долго отнекивалась, но потом со слезами на глазах взяла деньги. «Только для малышей — понимаешь, Шерон? — только потому, что ты настаиваешь. Не для меня, не для Хью и даже не для матери с отцом. Только для малышей». Но не прошло и часа после возвращения Шерон домой, как к ним ворвался Хью и швырнул деньги на стол. Он был просто взбешен.
— Ты позоришь меня, когда даешь ей деньги, — отчитывал он Шерон, не обращая внимания на бабушку и Эмриса. — Я, по-твоему, не в состоянии прокормить свою жену, детей и мать с отцом? Моих денег вполне хватает нам, да и Йестин приносит свои. Только попробуй сделать еще раз что-нибудь подобное — и я отлуплю тебя как следует. Шерон чувствовала себя так, как будто ее уже отлупили.
— Я ведь тоже часть вашей семьи, Хью, — ответила она. — Пусть я ушла из вашего дома, но ведь это только для того, чтобы не стеснять вас. Твой брат был моим мужем, не отталкивай меня. Разреши хотя бы помогать вам, когда у меня есть возможность.
— Это вонючие деньги! — заявил он, грохая кулаком по столу с такой силой, что Эмрис, молча сидевший у камина, приподнял брови и поджал губы.
Шерон посмотрела на деньги.
— Вонючие? — переспросила она. — Потому что они от графа Крэйла? А твои деньги, Хью, — откуда они, по-твоему?
— Я вкалываю целыми днями. Мои деньги заработаны потом и кровью, — сказал Хью. — А твои — кто знает, как они были заработаны!
— Стыдись, Хью Джонс! — впервые подала голос бабушка.
— Кое-кто здесь, кажется, хочет плеваться зубами всю следующую неделю, — угрожающе произнес Эмрис. — Я прошу тебя, Хью, извинись, прежде чем уйдешь отсюда.
Злости Хью как не бывало. Он моргал, виновато глядя на Шерон.
— Меня просто взбесило, — проговорил он, — когда я увидел у Мэри деньги. Значит, я уже сам не могу прокормить семью. Но я, конечно, не должен был так говорить, Шерон. На днях при мне кое-кто судачил по этому поводу и я сам, как Эмрис, предложил ему на выбор синяк под глаз или зуб в карман. Ей-богу, Шерон, не стоило тебе идти работать туда. Люди чешут языки по делу и без дела.
— Я так понял, — сказал Эмрис, — что ты извинился. А всех, кто хочет порассуждать о моей племяннице, посылай ко мне, Хью. Лучше ко мне, а не к Оуэну. Оуэн ведь может и убить. А я только покалечу.
Бабушка покачала головой, но промолчала.
Шерон собрала деньги со стола и протянула их Хью.
— Хью, пожалуйста, возьми, — попросила она. — Это для детей. Они ведь мои племянники. Ведь я была женой Гуина.
Хью долго смотрел на деньги, прежде чем решился взять их в руки.
— У тебя доброе сердце, Шерон, — с трудом выговорил он. — Извините за скандал, миссис Рис. Я ничего не соображал.
Да, были на этой неделе моменты, когда она вспоминала, что не так уж все просто в ее жизни. И все равно Шерон была рада. Теперь у нее есть любимая работа, и скоро всех их ждет айстедвод, а потом будет ее свадьба, она станет замужней женщиной и для нее наступит новая жизнь. Шерон не рассчитывала, что после замужества Оуэн позволит ей продолжать работать в замке. Ей бы хотелось работать, но он скорее всего будет против. Впрочем, она не сможет работать по другой причине. Очень может статься, что уже следующим летом у нее будет ребенок. Эта мысль согревала и возбуждала ее.
Однажды, примерно через неделю после того, как она приступила к своей новой работе, они с Верити сидели в детской. Они не смогли пойти гулять, потому что на улице шел дождь, и решили посвятить свободный час рисованию. Это занятие очень нравилось Верити — возможно, отчасти потому, что Шерон в отличие от няни не отчитывала ее за неизбежный при этом беспорядок. Скоро пора закругляться, подумала про себя Шерон, взглянув на часы. Оставалось всего несколько минут до того момента, когда она сможет спуститься в гостиную и поиграть на фортепьяно. Она с нетерпением ждала этого часа. Он принадлежал ей, и только ей.
Но вошедший в детскую слуга разрушил ее мечты. Он сказал, что граф просит ее немедленно спуститься в гостиную вместе с Верити, чтобы участвовать в чаепитии с гостями.
Разочарованная Шерон, подавив вздох, поспешила вместе с Верити привести в порядок кисточки и отмыть баночки от краски. Нужно было еще переодеть девочку, помочь ей умыться и причесать. Похоже, сегодня помузицировать не удастся. Жаль. Нужно ждать еще один долгий день, пока она сможет наконец положить пальцы на клавиатуру самого роскошного инструмента из тех, какие ей только приходилось видеть в своей жизни.
Может, она неправильно поняла распоряжение графа, еще надеялась Шерон, держа Верити за руку и спускаясь по лестнице. Разумеется, ей ни к чему оставаться пить чай с гостями. Она должна просто проводить Верити и откланяться. Что ж, это не самый худший вариант — по крайней мере она вернется домой на час раньше обычного.
Но вопреки всякому здравому смыслу ее сердце болезненно забилось, когда она оказалась перед гостиной и слуга распахнул двери. Сейчас она увидит его. Пусть всего на несколько мгновений, но ей придется оказаться в одной комнате с ним. Всю неделю она мучительно старалась не думать о нем, думать только об Оуэне.
Она вошла в комнату, и все страхи поблекли перед волнением, охватившим ее, когда Алекс представил ее гостям — сэру Джону Фаулеру, его жене и дочери.
Глава 11
Несомненно, это был самый неловкий момент в ее жизни. Прошло уже столько лет с того дня, когда она в последний раз виделась с сэром Джоном Фаулером. Невероятно, но ей никогда не приходилось сталкиваться лицом к лицу с его женой и дочерью, только однажды она видела их издали. Тэсс тогда была еще совсем маленькой девочкой. А еще Шерон прекрасно помнила тот день, когда ее мать узнала о рождении Тэсс — через семь лет после того, как родила сама. Видимо, до этого она питала надежды в отношении Джона Фаулера, поскольку смогла сделать для него то, что никак не получалось у его законной жены.
— Я хотел бы представить вам гувернантку Верити, — произнес граф Крэйл, после того как Верити сделала перед гостями реверанс. — Миссис Шерон Джонс. Она просто находка для нас. Она училась в частной школе в Англии, умеет играть на фортепьяно и сможет обучать Верити музыке, не говоря уж обо всем остальном. Она также будет учить ее валлийскому языку. Это обстоятельство, как вы знаете, очень важно для меня.
Шерон неотрывно смотрела на Алекса. У нее не было уверенности в том, что дамы знают ее, хотя о ее существовании они должны были знать. Сэр Джон совершенно открыто навещал ее мать два раза в неделю.
— Миссис Джонс, — продолжал Алекс, — позвольте представить вам: сэр Джон Фаулер, леди Фаулер, их дочь мисс Тэсс Фаулер. Сэр Джон — хозяин пенибонтских заводов, но об этом, наверное, вам известно.
— Да, — с трудом выговорила Шерон. Она взглянула на сэра Джона и поклонилась. — Как поживаете, сэр? — Она не могла заставить себя взглянуть на дам, но по тому, как они притихли, поняла, что они в курсе, с кем имеют дело.
— Миссис Джонс. — Сэр Джон вежливо поклонился ей в ответ. Как он бледен, подумала Шерон. Он заметно осунулся с тех пор, как она видела его в последний раз. И снова она поразилась тому, что этот человек — ее отец. Она не чувствует к нему ничего, и ей непонятно, как мать могла полюбить этого холодного и мрачного мужчину — а ведь она, несомненно, любила его.
— Наверное, миссис Джонс рада, что служит у вас, — произнесла наконец леди Фаулер с расстановкой и высокомерием, которые были бы излишними даже для дамы аристократических кровей. — Очень любезно с ее стороны, что она привела к нам малышку Верити.
Это звучало как предложение удалиться, и Шерон с удовольствием воспользовалась бы им. Но дверь за ней тихо закрылась, граф Крэйл пригласил ее сесть, и Шерон поняла, что ей действительно придется остаться на чай.
Это было кошмарное чаепитие. Шерон не произнесла ни слова, дамы старательно делали вид, что не замечают ее, а мужчины поглядывали на нее гораздо чаще и задерживали взгляды гораздо дольше, чем следовало. Она чувствовала себя крайне неловко. Единственное, что хоть как-то выручало ее, — так это то, что Верити, по обыкновению, была полна энергии и желания поболтать. Ее щебет позволял всем присутствующим не замечать неловкости. Шерон понимала, что граф Крэйл тоже должен был ощущать напряжение, витавшее в гостиной.
Ее взгляд остановился на Тэсс. Это была невысокая, стройная, белокурая девушка. Боже, вдруг подумала про себя Шерон, а ведь они наполовину сестры! В это невозможно было поверить. Она невольно перевела глаза на сэра Джона и обнаружила, что он смотрит на нее. Ей вспомнилась их последняя встреча. Если она не выйдет замуж за Джошуа Барнса, говорил он ей, — а о такой партии можно только мечтать, — тогда ему остается только умыть руки. А она, в свою очередь, сказала ему, что не только не выйдет замуж за Джошуа Барнса, но и никогда больше не примет денег от него, сэра Джона. Ни за что, даже если будет умирать с голоду. Один упрямец стоил другого. Наверное, что-то она все же унаследовала от него.
Верити оживленно болтала и все время возвращалась к рассказу о своей новой учительнице и о том, чем они занимались на неделе.
— …а еще я ходила вместе с миссис Шерон в воскресную школу. Там было много мальчиков и девочек, и все они говорили по-валлийски, и мне понравилось, как они говорят, потому что я тоже учу валлийский. Я уже знаю много валлийских слов. Правда, миссис Джонс? А еще миссис Джонс будет петь на айс… на айстедводе. В прошлом году она заняла второе место на конкурсе певиц, но я думаю, что на этот раз она победит. У нее такой красивый голос, самый-самый лучший! Я уговорю папу, и он разрешит мне пойти вместе с ней через перевал на айстедвод, потому что миссис Джонс говорит, что такой праздник бывает только раз в году. Правда, миссис Джонс?
— Боже праведный! — воскликнула леди Фаулер, прерывая возбужденную болтовню Верити. — Дорогая моя, я убеждена, что ваш папа не позволит вам ничего подобного. Эти развлечения хороши для рабочих вашего папы, но вряд ли они будут хороши для юной английской леди.
— Я никогда не общаюсь с папиными рабочими, — поддержала ее Тэсс. — Это ниже нашего достоинства, дорогая Верити. Вы всегда должны помнить, что ваш папа — их хозяин и все они должны понимать, что вы им не ровня.
Шерон невольно выпрямилась, ее подбородок решительно выдвинулся вперед, и в то же мгновение она поймала обращенный на нее взгляд графа. Он не отводил глаз, его лицо не выражало абсолютно ничего, хотя Тэсс и повернулась в его сторону, ожидая поддержки.
— У миссис Джонс и в самом деле прекрасный голос, — наконец произнес он. Он вообще был очень немногословен все это время. — И это понятно. Она валлийка и потому имеет преимущество в этом отношении над всеми остальными смертными. Может быть, вы споете для нас, мадам? Например, ту песню о птице?
Верити радостно захлопала в ладоши.
Ах, если б пол гостиной мог разверзнуться, подумала про себя Шерон. С каким удовольствием она провалилась бы туда! Неужели граф не чувствует, как ей неуютно здесь, с каким презрением смотрят на нее эти надменные дамы? Она подняла глаза на Апекса, который уже стоял перед ней, протягивая руку. Шерон была так смущена, что не почувствовала даже затруднения и неловкости от того, что оперлась на его руку. А ведь лишь неделю назад в этой самой комнате…
— Да мы уже собирались откланяться, не правда ли, Джон? — сказала леди Фаулер.
— Минутку, — ответил он. — Я хочу послушать пение миссис Джонс.
Шерон подала графу руку, и он подвел ее к фортепьяно. По крайней мере, подумала Шерон, сегодня она будет играть увереннее, чем в прошлый раз. И все же она предпочла бы оказаться сейчас в любом другом месте, а не на табурете у фортепьяно. Она положила руки на клавиши и взяла первые аккорды. Граф Крэйл некоторое время в молчании стоял у нее за спиной, но, когда она повела песню, вернулся к гостям.
Чуть позже ей показалось, что это он снова подошел к ней и стоит у нее за спиной, но когда она закончила песню и обернулась, то увидела сэра Джона Фаулера.
— Чудесно, — сказал он. — Ваш голос — просто чудо, миссис Джонс. Сделайте милость, спойте для нас еще.
— Да, мы просим вас, миссис Джонс, — присоединился к нему граф.
Шерон посмотрела на свои руки, понимая, что у нее нет выбора. Если она откажется, гости начнут уговаривать ее.
— «Ясеневая роща», — произнесла она. Это была вторая песня, которую она собиралась петь на айстедводе. — Эта песня лучше звучит в сопровождении арфы, но и фортепьяно может передать настроение.
Шерон еще не допела песню и до середины, как услышала голос леди Фаулер — та завела нарочито громкий разговор со своей дочерью. Но Шерон продолжала петь.
Когда песня закончилась, сэр Джон все так же стоял, оперевшись о фортепьяно. Его жена разговаривала с графом, всем своим видом давая понять, что не замечает наступившей тишины. Тэсс, громко смесь, вела беседу с Верити.
— У тебя зрелый голос, — тихо сказал сэр Джон. — Мне никогда не приходилось слышать такого прекрасного пения.
— Спасибо. — Шерон старалась не смотреть на него.
— Я слышал, — продолжил он, — ты собираешься снова выйти замуж.
— Да, — ответила она.
— За рабочего? — спросил он. — На этот раз уже не за шахтера?
— Нет, — сказала она, — не за шахтера.
— Своим первым замужеством ты здорово рассердила меня, — продолжал он. — Совсем не такого мужа я желал тебе.
Старая неприязнь, которую Шерон всегда испытывала к нему, вспыхнула в ней с новой силой.
— Гуин был честным и трудолюбивым! — горячо заговорила она. — Я вышла за него замуж, потому что мне хотелось этого. Я любила его. И очень горевала, когда он погиб, и потом, когда умер наш сын.
— Я не позволил бы тебе вернуться в шахту, если б ты сообщила мне, что ждешь ребенка, — сказал он. — Я узнал об этом слишком поздно, когда уже ничего нельзя было поправить.
— Не стоит говорить об этом, — раздраженно ответила Шерон. — Вас ничуть не интересует, как я живу!
— Но, Шерон…
— Джон, — окликнула его леди Фаулер, — нам пора. Мы задержались сверх всяких приличий и, наверное, уже утомили графа Крэйла. Верити, дорогая, проводите нас до коляски, я хочу, чтобы вы помахали нам на прощание.
Она вела себя так, словно Шерон в комнате не было. Сэр Джон раскланялся и поспешил присоединиться к своему семейству.
— Пожалуйста, подождите меня здесь, миссис Джонс, — сказал граф и удалился с гостями и Верити.
Шерон сидела за фортепьяно, неподвижно глядя на ровный ряд клавиш. Ее била дрожь, она чувствовала, что вот-вот расплачется. Отец! Он не знал, что может стать дедом. Не знал, потому что она не захотела сообщить ему. Она не сообщила ему, потому что считала, что он сам должен поинтересоваться, как живет его дочь и что с ней происходит. Но его это, видно, не интересовало. Она не получила от него ни весточки, когда вышла замуж за Гуина и потом, когда Гуин погиб и ее сын — его внук — родился мертвым.
Шерон осторожно водила пальцем по белоснежной клавиатуре. Она не подняла глаз, когда дверь гостиной открылась и через мгновение тихо закрылась за вошедшим.
Алекс решил пригласить Шерон к чаю главным образом для того, чтобы леди Фаулер и Тэсс могли воочию убедиться, что он действительно уже нанял толковую гувернантку и что Верити совершенно довольна его выбором. Сразу по прибытии дамы вновь затеяли разговор о том, что Тэсс была бы рада приезжать в Гленридский замок несколько раз в неделю, чтобы давать уроки Верити, — разумеется, совершенно бесплатно, ибо это вовсе не труд, а удовольствие — общаться с такой очаровательной малюткой, как Верити.
Но в глубине душе Алекс понимал, что гости своим неожиданным визитом предоставили ему удобный повод вновь увидеть вблизи Шерон. Ведь он целую неделю, соблюдая соглашение между ними, старался не показываться ей на глаза. В воскресенье он даже не пошел в церковь, хотя Верити и упрашивала его. Его глаза изголодались по ее милым чертам, а уши — по звуку ее мелодичного голоса. Конечно, он вовсе не желал сегодня снова впасть в искушение — просто у него была веская причина, чтобы пригласить Шерон к чаепитию. Он и предположить не мог, что прием пройдет столь неловко. Он не сделал ничего неприличного — просто велел гувернантке быть рядом со своей подопечной во время чаепития. Но гости как будто обиделись, что им приходится сидеть рядом с представительницей низшего сословия.
Поначалу Алекс решил, что здесь, в Уэльсе, люди относятся к этим вещам несколько иначе, чем привык относиться он. В Уэльсе все не так, как в Англии. Здесь, вероятно, строже соблюдаются сословные различия. Алекс отчетливо ощущал, как нарастало напряжение в гостиной, видел, с каким высокомерием смотрят на Шерон дамы.
Он был бесконечно признателен дочери за ее непосредственность: она болтала без умолку, не чувствуя абсолютно никакой неловкости. А неловкость была. И вовсе не оттого, что он забыл учесть местные нравы.
Он понял это позже, когда, желая сгладить нарочитую бестактность леди Фаулер, попросил Шерон спеть. Тогда он обратил внимание, как Фаулер поднялся со своего места и подошел к фортепьяно. Алекс видел, как они о чем-то вполголоса разговаривали после того, как она закончила песню. И пусть они были на другом конце гостиной и он не смог расслышать их разговора, поскольку леди Фаулер и Тэсс вели оживленную беседу у него над ухом, демонстративно не обращая внимания на пение Шерон, но он видел боль и гнев на лице Шерон, когда она обращалась к сэру Джону.
Как она прекрасна, подумал тогда Алекс. И необыкновенно привлекательна. Ее красота не оставит равнодушным ни одного мужчину. И сэра Джона тоже. Может, когда-то между ними было что-то? А может даже, продолжается сейчас? Неожиданное, беспочвенное предположение заставило Алекса в ярости стиснуть зубы. Может, он тихо и вкрадчиво пытался снискать ее расположение, шептал ей гнусные предложения?..
Но вдруг догадка осенила Алекса.
Ну конечно! Как же он не понял сразу! Это объясняет все. И поведение дам, и тяжелую атмосферу, пропитавшую все в гостиной, когда перестаешь понимать, то ли печенье жуешь, то ли кусок картона. Но какая невероятная догадка! Невероятная, если посмотреть на эту парочку, беседующую у фортепьяно, если посмотреть на Тэсс.
Когда Фаулеры собрались уходить, Алекс взял Верити за руку и вышел проводить гостей. Он попросил Шерон дождаться его в гостиной. Но уже через несколько минут, отведя Верити в детскую и оставив ее на попечение няни, он ругал себя за этот поступок. Шерон сейчас расстроена, и вряд ли он сможет утешить ее. В конце концов, это не его дело.
И он опять рискует, оставаясь с ней наедине.
Алекс вошел в гостиную и тихо закрыл за собой дверь. Шерон неподвижно сидела за фортепьяно. Она не подняла на него глаз.
— Вторая песня тоже чудесная, — сказал Алекс. — Такая проникновенная. Вы сказали, она называется «Ясеневая роща»? Как это будет по-валлийски?
— Ллуинон, — ответила Шерон. — Она лучше звучит в сопровождении арфы.
— Вы будете петь ее на празднике? — спросил Алекс.
— Да.
— Шерон. — Алекс остановился рядом с фортепьяно и оперся на него локтем. — Я должен извиниться перед вами. Мне очень жаль, что вам пришлось терпеть плохое обхождение со стороны моих гостей и завуалированные оскорбления.
— Это не важно, — ответила Шерон.
— Нет, важно. — Он заглянул в ее безучастное лицо. Она по-прежнему смотрела на клавиши. — Ведь вас расстроил разговор с Джоном Фаулером? Он оскорбил вас?
— Нет, — ответила она.
Но Алекс не мог так просто отступиться от начатого разговора.
— Сэр Фаулер, кто он вам? — осторожно спросил он. Шерон прикоснулась пальцем к клавише, погладила ее, но не нажала. Потом посмотрела на Алекса своими огромными, ясными глазами.
— Он произвел меня на свет, — сказала она. Сама формулировка говорила о многом.
— Да. — Алекс задумчиво кивнул. — Значит, я не ошибся. Он не вспоминал о вас с тех пор, как умерла ваша мать?
— Он не вспоминал обо мне, — повторила она. — И я не вспоминала о нем. Мы никогда не любили друг друга. Я раздражала его — может быть, оттого, что мать забеременела мной с первой же их встречи, а может, потому, что я всегда путалась под ногами, когда он потом приходил к ней. А он раздражал меня. Я сердилась на него, что он произвел меня на свет и мы с матерью оказались никому не нужными, в своем мирке, который не распространялся дальше стен нашего дома. Когда мама умерла, нас с ним уже ничего не связывало, кроме взаимной неприязни.
Алекс внимательно наблюдал за выражением ее лица. Оно уже не было безучастным, и в нем была не только неприязнь, но что-то еще, какое-то иное чувство угадывалось в нем, чувство, которого сама она, возможно, не осознавала.
— И он ничего не предпринимал, — спросил Алекс, — чтобы как-то устроить вашу судьбу? После того как потратился на ваше образование?
— Он предложил мне выгодное замужество, — ответила Шерон. — Но если бы я согласилась, я бы на всю жизнь осталась висеть между небом и землей. Вряд ли он когда-нибудь сможет понять меня. Он подходит к этим вещам просто — считает, что для счастья нужен только покой и достаток. По-моему, он очень ограниченный человек.
Алекс смутился, вспомнив, что недавно предлагал ей стать его любовницей. Он сам заслуживает этой характеристики. Он тоже предлагал ей достаток, тоже хотел подвесить ее между небом и землей.
— За кого же он предлагал вам выйти замуж? — спросил он, откашлявшись.
Ее губы дрогнули в улыбке, но в этой улыбке не было радости.
— За Джошуа Барнса, — ответила она.
Это было похоже на удар под дых. Ограниченный человек — так она охарактеризовала Фаулера? Да он просто полный идиот, если предлагал своей дочери брак с Барнсом!
И тут еще одна догадка вспыхнула в уме Алекса.
— Скажите, почему вы пошли работать на шахту? — спросил он. — Ведь ваш дед и ваш дядя, насколько я знаю, работают на заводе. Работа на шахте, как я понял, считается менее престижной, чем на заводе. Худшую участь, чем ваша, трудно себе представить.
— У меня не было выбора, — ответила Шерон.
— Это Барнс отправил вас туда? — спросил Алекс.
— Он сказал, что другой работы нет, — ответила она. — Мне оставалось согласиться или уйти ни с чем. И я согласилась.
— Ваш дедушка разве не в состоянии был помочь вам? — спросил Алекс.
Шерон посмотрела на него твердым взглядом.
— Я выросла в достатке, — ответила она ему. — И людям, которые привыкли каждый день бороться с лишениями, казалось, что у меня было более счастливое детство, чем у моих сверстников. Мне хотелось доказать, что я такая же, как они, доказать это родственникам, соседям и самой себе.
Алекс задумчиво молчал, пытаясь понять, что должна была пережить эта женщина. Пытался представить, что стало бы с ним, если бы вдруг, в силу каких-то обстоятельств, он лишился бы своего состояния, всех своих владений и вынужден был пойти работать на шахту, впрячься в тяжелую тележку и с утра до вечера таскать ее в мрачной темноте подземелья. Его дух был бы сломлен раз и навсегда. Шерон же не просто выжила — она сохранила достоинство. В ее взгляде нет и тени униженности или жалости к себе.
— Но это все не так трагично, как может показаться, — сказала Шерон. — Вам, может быть, трудно в это поверить, но я с самого детства мечтала жить среди людей, подобных моей матери. Она часто рассказывала мне об этих людях, о том, как она жила раньше, до того как познакомилась с сэром Фаулером. И я всем сердцем мечтала об этой жизни. Всем сердцем! — Она прижала руку к груди. — Вам этого не понять. Да и никому не понять. Моя душа тосковала и рвалась куда-то, жаждала стать частицей одного огромного целого.
— Хираэт, — тихо сказал Алекс.
Шерон неожиданно засмеялась, но тут же посерьезнела вновь.
— Не совсем, — сказала она. — Но очень похоже.
— И ради этого вы пожертвовали несколькими годами жизни? — сказал Алекс.
— Да. — Ее глаза расширились и засверкали. — И моим Дэффидом.
— Так звали вашего мужа? — спросил Алекс.
— Нет, так звали моего сына, — ответила она. — Он не прожил и дня. Он был таким красивым, само совершенство. И совсем крошечным. Он родился раньше срока. И сразу умер.
— Я хотел бы представить вам гувернантку Верити, — произнес граф Крэйл, после того как Верити сделала перед гостями реверанс. — Миссис Шерон Джонс. Она просто находка для нас. Она училась в частной школе в Англии, умеет играть на фортепьяно и сможет обучать Верити музыке, не говоря уж обо всем остальном. Она также будет учить ее валлийскому языку. Это обстоятельство, как вы знаете, очень важно для меня.
Шерон неотрывно смотрела на Алекса. У нее не было уверенности в том, что дамы знают ее, хотя о ее существовании они должны были знать. Сэр Джон совершенно открыто навещал ее мать два раза в неделю.
— Миссис Джонс, — продолжал Алекс, — позвольте представить вам: сэр Джон Фаулер, леди Фаулер, их дочь мисс Тэсс Фаулер. Сэр Джон — хозяин пенибонтских заводов, но об этом, наверное, вам известно.
— Да, — с трудом выговорила Шерон. Она взглянула на сэра Джона и поклонилась. — Как поживаете, сэр? — Она не могла заставить себя взглянуть на дам, но по тому, как они притихли, поняла, что они в курсе, с кем имеют дело.
— Миссис Джонс. — Сэр Джон вежливо поклонился ей в ответ. Как он бледен, подумала Шерон. Он заметно осунулся с тех пор, как она видела его в последний раз. И снова она поразилась тому, что этот человек — ее отец. Она не чувствует к нему ничего, и ей непонятно, как мать могла полюбить этого холодного и мрачного мужчину — а ведь она, несомненно, любила его.
— Наверное, миссис Джонс рада, что служит у вас, — произнесла наконец леди Фаулер с расстановкой и высокомерием, которые были бы излишними даже для дамы аристократических кровей. — Очень любезно с ее стороны, что она привела к нам малышку Верити.
Это звучало как предложение удалиться, и Шерон с удовольствием воспользовалась бы им. Но дверь за ней тихо закрылась, граф Крэйл пригласил ее сесть, и Шерон поняла, что ей действительно придется остаться на чай.
Это было кошмарное чаепитие. Шерон не произнесла ни слова, дамы старательно делали вид, что не замечают ее, а мужчины поглядывали на нее гораздо чаще и задерживали взгляды гораздо дольше, чем следовало. Она чувствовала себя крайне неловко. Единственное, что хоть как-то выручало ее, — так это то, что Верити, по обыкновению, была полна энергии и желания поболтать. Ее щебет позволял всем присутствующим не замечать неловкости. Шерон понимала, что граф Крэйл тоже должен был ощущать напряжение, витавшее в гостиной.
Ее взгляд остановился на Тэсс. Это была невысокая, стройная, белокурая девушка. Боже, вдруг подумала про себя Шерон, а ведь они наполовину сестры! В это невозможно было поверить. Она невольно перевела глаза на сэра Джона и обнаружила, что он смотрит на нее. Ей вспомнилась их последняя встреча. Если она не выйдет замуж за Джошуа Барнса, говорил он ей, — а о такой партии можно только мечтать, — тогда ему остается только умыть руки. А она, в свою очередь, сказала ему, что не только не выйдет замуж за Джошуа Барнса, но и никогда больше не примет денег от него, сэра Джона. Ни за что, даже если будет умирать с голоду. Один упрямец стоил другого. Наверное, что-то она все же унаследовала от него.
Верити оживленно болтала и все время возвращалась к рассказу о своей новой учительнице и о том, чем они занимались на неделе.
— …а еще я ходила вместе с миссис Шерон в воскресную школу. Там было много мальчиков и девочек, и все они говорили по-валлийски, и мне понравилось, как они говорят, потому что я тоже учу валлийский. Я уже знаю много валлийских слов. Правда, миссис Джонс? А еще миссис Джонс будет петь на айс… на айстедводе. В прошлом году она заняла второе место на конкурсе певиц, но я думаю, что на этот раз она победит. У нее такой красивый голос, самый-самый лучший! Я уговорю папу, и он разрешит мне пойти вместе с ней через перевал на айстедвод, потому что миссис Джонс говорит, что такой праздник бывает только раз в году. Правда, миссис Джонс?
— Боже праведный! — воскликнула леди Фаулер, прерывая возбужденную болтовню Верити. — Дорогая моя, я убеждена, что ваш папа не позволит вам ничего подобного. Эти развлечения хороши для рабочих вашего папы, но вряд ли они будут хороши для юной английской леди.
— Я никогда не общаюсь с папиными рабочими, — поддержала ее Тэсс. — Это ниже нашего достоинства, дорогая Верити. Вы всегда должны помнить, что ваш папа — их хозяин и все они должны понимать, что вы им не ровня.
Шерон невольно выпрямилась, ее подбородок решительно выдвинулся вперед, и в то же мгновение она поймала обращенный на нее взгляд графа. Он не отводил глаз, его лицо не выражало абсолютно ничего, хотя Тэсс и повернулась в его сторону, ожидая поддержки.
— У миссис Джонс и в самом деле прекрасный голос, — наконец произнес он. Он вообще был очень немногословен все это время. — И это понятно. Она валлийка и потому имеет преимущество в этом отношении над всеми остальными смертными. Может быть, вы споете для нас, мадам? Например, ту песню о птице?
Верити радостно захлопала в ладоши.
Ах, если б пол гостиной мог разверзнуться, подумала про себя Шерон. С каким удовольствием она провалилась бы туда! Неужели граф не чувствует, как ей неуютно здесь, с каким презрением смотрят на нее эти надменные дамы? Она подняла глаза на Апекса, который уже стоял перед ней, протягивая руку. Шерон была так смущена, что не почувствовала даже затруднения и неловкости от того, что оперлась на его руку. А ведь лишь неделю назад в этой самой комнате…
— Да мы уже собирались откланяться, не правда ли, Джон? — сказала леди Фаулер.
— Минутку, — ответил он. — Я хочу послушать пение миссис Джонс.
Шерон подала графу руку, и он подвел ее к фортепьяно. По крайней мере, подумала Шерон, сегодня она будет играть увереннее, чем в прошлый раз. И все же она предпочла бы оказаться сейчас в любом другом месте, а не на табурете у фортепьяно. Она положила руки на клавиши и взяла первые аккорды. Граф Крэйл некоторое время в молчании стоял у нее за спиной, но, когда она повела песню, вернулся к гостям.
Чуть позже ей показалось, что это он снова подошел к ней и стоит у нее за спиной, но когда она закончила песню и обернулась, то увидела сэра Джона Фаулера.
— Чудесно, — сказал он. — Ваш голос — просто чудо, миссис Джонс. Сделайте милость, спойте для нас еще.
— Да, мы просим вас, миссис Джонс, — присоединился к нему граф.
Шерон посмотрела на свои руки, понимая, что у нее нет выбора. Если она откажется, гости начнут уговаривать ее.
— «Ясеневая роща», — произнесла она. Это была вторая песня, которую она собиралась петь на айстедводе. — Эта песня лучше звучит в сопровождении арфы, но и фортепьяно может передать настроение.
Шерон еще не допела песню и до середины, как услышала голос леди Фаулер — та завела нарочито громкий разговор со своей дочерью. Но Шерон продолжала петь.
Когда песня закончилась, сэр Джон все так же стоял, оперевшись о фортепьяно. Его жена разговаривала с графом, всем своим видом давая понять, что не замечает наступившей тишины. Тэсс, громко смесь, вела беседу с Верити.
— У тебя зрелый голос, — тихо сказал сэр Джон. — Мне никогда не приходилось слышать такого прекрасного пения.
— Спасибо. — Шерон старалась не смотреть на него.
— Я слышал, — продолжил он, — ты собираешься снова выйти замуж.
— Да, — ответила она.
— За рабочего? — спросил он. — На этот раз уже не за шахтера?
— Нет, — сказала она, — не за шахтера.
— Своим первым замужеством ты здорово рассердила меня, — продолжал он. — Совсем не такого мужа я желал тебе.
Старая неприязнь, которую Шерон всегда испытывала к нему, вспыхнула в ней с новой силой.
— Гуин был честным и трудолюбивым! — горячо заговорила она. — Я вышла за него замуж, потому что мне хотелось этого. Я любила его. И очень горевала, когда он погиб, и потом, когда умер наш сын.
— Я не позволил бы тебе вернуться в шахту, если б ты сообщила мне, что ждешь ребенка, — сказал он. — Я узнал об этом слишком поздно, когда уже ничего нельзя было поправить.
— Не стоит говорить об этом, — раздраженно ответила Шерон. — Вас ничуть не интересует, как я живу!
— Но, Шерон…
— Джон, — окликнула его леди Фаулер, — нам пора. Мы задержались сверх всяких приличий и, наверное, уже утомили графа Крэйла. Верити, дорогая, проводите нас до коляски, я хочу, чтобы вы помахали нам на прощание.
Она вела себя так, словно Шерон в комнате не было. Сэр Джон раскланялся и поспешил присоединиться к своему семейству.
— Пожалуйста, подождите меня здесь, миссис Джонс, — сказал граф и удалился с гостями и Верити.
Шерон сидела за фортепьяно, неподвижно глядя на ровный ряд клавиш. Ее била дрожь, она чувствовала, что вот-вот расплачется. Отец! Он не знал, что может стать дедом. Не знал, потому что она не захотела сообщить ему. Она не сообщила ему, потому что считала, что он сам должен поинтересоваться, как живет его дочь и что с ней происходит. Но его это, видно, не интересовало. Она не получила от него ни весточки, когда вышла замуж за Гуина и потом, когда Гуин погиб и ее сын — его внук — родился мертвым.
Шерон осторожно водила пальцем по белоснежной клавиатуре. Она не подняла глаз, когда дверь гостиной открылась и через мгновение тихо закрылась за вошедшим.
Алекс решил пригласить Шерон к чаю главным образом для того, чтобы леди Фаулер и Тэсс могли воочию убедиться, что он действительно уже нанял толковую гувернантку и что Верити совершенно довольна его выбором. Сразу по прибытии дамы вновь затеяли разговор о том, что Тэсс была бы рада приезжать в Гленридский замок несколько раз в неделю, чтобы давать уроки Верити, — разумеется, совершенно бесплатно, ибо это вовсе не труд, а удовольствие — общаться с такой очаровательной малюткой, как Верити.
Но в глубине душе Алекс понимал, что гости своим неожиданным визитом предоставили ему удобный повод вновь увидеть вблизи Шерон. Ведь он целую неделю, соблюдая соглашение между ними, старался не показываться ей на глаза. В воскресенье он даже не пошел в церковь, хотя Верити и упрашивала его. Его глаза изголодались по ее милым чертам, а уши — по звуку ее мелодичного голоса. Конечно, он вовсе не желал сегодня снова впасть в искушение — просто у него была веская причина, чтобы пригласить Шерон к чаепитию. Он и предположить не мог, что прием пройдет столь неловко. Он не сделал ничего неприличного — просто велел гувернантке быть рядом со своей подопечной во время чаепития. Но гости как будто обиделись, что им приходится сидеть рядом с представительницей низшего сословия.
Поначалу Алекс решил, что здесь, в Уэльсе, люди относятся к этим вещам несколько иначе, чем привык относиться он. В Уэльсе все не так, как в Англии. Здесь, вероятно, строже соблюдаются сословные различия. Алекс отчетливо ощущал, как нарастало напряжение в гостиной, видел, с каким высокомерием смотрят на Шерон дамы.
Он был бесконечно признателен дочери за ее непосредственность: она болтала без умолку, не чувствуя абсолютно никакой неловкости. А неловкость была. И вовсе не оттого, что он забыл учесть местные нравы.
Он понял это позже, когда, желая сгладить нарочитую бестактность леди Фаулер, попросил Шерон спеть. Тогда он обратил внимание, как Фаулер поднялся со своего места и подошел к фортепьяно. Алекс видел, как они о чем-то вполголоса разговаривали после того, как она закончила песню. И пусть они были на другом конце гостиной и он не смог расслышать их разговора, поскольку леди Фаулер и Тэсс вели оживленную беседу у него над ухом, демонстративно не обращая внимания на пение Шерон, но он видел боль и гнев на лице Шерон, когда она обращалась к сэру Джону.
Как она прекрасна, подумал тогда Алекс. И необыкновенно привлекательна. Ее красота не оставит равнодушным ни одного мужчину. И сэра Джона тоже. Может, когда-то между ними было что-то? А может даже, продолжается сейчас? Неожиданное, беспочвенное предположение заставило Алекса в ярости стиснуть зубы. Может, он тихо и вкрадчиво пытался снискать ее расположение, шептал ей гнусные предложения?..
Но вдруг догадка осенила Алекса.
Ну конечно! Как же он не понял сразу! Это объясняет все. И поведение дам, и тяжелую атмосферу, пропитавшую все в гостиной, когда перестаешь понимать, то ли печенье жуешь, то ли кусок картона. Но какая невероятная догадка! Невероятная, если посмотреть на эту парочку, беседующую у фортепьяно, если посмотреть на Тэсс.
Когда Фаулеры собрались уходить, Алекс взял Верити за руку и вышел проводить гостей. Он попросил Шерон дождаться его в гостиной. Но уже через несколько минут, отведя Верити в детскую и оставив ее на попечение няни, он ругал себя за этот поступок. Шерон сейчас расстроена, и вряд ли он сможет утешить ее. В конце концов, это не его дело.
И он опять рискует, оставаясь с ней наедине.
Алекс вошел в гостиную и тихо закрыл за собой дверь. Шерон неподвижно сидела за фортепьяно. Она не подняла на него глаз.
— Вторая песня тоже чудесная, — сказал Алекс. — Такая проникновенная. Вы сказали, она называется «Ясеневая роща»? Как это будет по-валлийски?
— Ллуинон, — ответила Шерон. — Она лучше звучит в сопровождении арфы.
— Вы будете петь ее на празднике? — спросил Алекс.
— Да.
— Шерон. — Алекс остановился рядом с фортепьяно и оперся на него локтем. — Я должен извиниться перед вами. Мне очень жаль, что вам пришлось терпеть плохое обхождение со стороны моих гостей и завуалированные оскорбления.
— Это не важно, — ответила Шерон.
— Нет, важно. — Он заглянул в ее безучастное лицо. Она по-прежнему смотрела на клавиши. — Ведь вас расстроил разговор с Джоном Фаулером? Он оскорбил вас?
— Нет, — ответила она.
Но Алекс не мог так просто отступиться от начатого разговора.
— Сэр Фаулер, кто он вам? — осторожно спросил он. Шерон прикоснулась пальцем к клавише, погладила ее, но не нажала. Потом посмотрела на Алекса своими огромными, ясными глазами.
— Он произвел меня на свет, — сказала она. Сама формулировка говорила о многом.
— Да. — Алекс задумчиво кивнул. — Значит, я не ошибся. Он не вспоминал о вас с тех пор, как умерла ваша мать?
— Он не вспоминал обо мне, — повторила она. — И я не вспоминала о нем. Мы никогда не любили друг друга. Я раздражала его — может быть, оттого, что мать забеременела мной с первой же их встречи, а может, потому, что я всегда путалась под ногами, когда он потом приходил к ней. А он раздражал меня. Я сердилась на него, что он произвел меня на свет и мы с матерью оказались никому не нужными, в своем мирке, который не распространялся дальше стен нашего дома. Когда мама умерла, нас с ним уже ничего не связывало, кроме взаимной неприязни.
Алекс внимательно наблюдал за выражением ее лица. Оно уже не было безучастным, и в нем была не только неприязнь, но что-то еще, какое-то иное чувство угадывалось в нем, чувство, которого сама она, возможно, не осознавала.
— И он ничего не предпринимал, — спросил Алекс, — чтобы как-то устроить вашу судьбу? После того как потратился на ваше образование?
— Он предложил мне выгодное замужество, — ответила Шерон. — Но если бы я согласилась, я бы на всю жизнь осталась висеть между небом и землей. Вряд ли он когда-нибудь сможет понять меня. Он подходит к этим вещам просто — считает, что для счастья нужен только покой и достаток. По-моему, он очень ограниченный человек.
Алекс смутился, вспомнив, что недавно предлагал ей стать его любовницей. Он сам заслуживает этой характеристики. Он тоже предлагал ей достаток, тоже хотел подвесить ее между небом и землей.
— За кого же он предлагал вам выйти замуж? — спросил он, откашлявшись.
Ее губы дрогнули в улыбке, но в этой улыбке не было радости.
— За Джошуа Барнса, — ответила она.
Это было похоже на удар под дых. Ограниченный человек — так она охарактеризовала Фаулера? Да он просто полный идиот, если предлагал своей дочери брак с Барнсом!
И тут еще одна догадка вспыхнула в уме Алекса.
— Скажите, почему вы пошли работать на шахту? — спросил он. — Ведь ваш дед и ваш дядя, насколько я знаю, работают на заводе. Работа на шахте, как я понял, считается менее престижной, чем на заводе. Худшую участь, чем ваша, трудно себе представить.
— У меня не было выбора, — ответила Шерон.
— Это Барнс отправил вас туда? — спросил Алекс.
— Он сказал, что другой работы нет, — ответила она. — Мне оставалось согласиться или уйти ни с чем. И я согласилась.
— Ваш дедушка разве не в состоянии был помочь вам? — спросил Алекс.
Шерон посмотрела на него твердым взглядом.
— Я выросла в достатке, — ответила она ему. — И людям, которые привыкли каждый день бороться с лишениями, казалось, что у меня было более счастливое детство, чем у моих сверстников. Мне хотелось доказать, что я такая же, как они, доказать это родственникам, соседям и самой себе.
Алекс задумчиво молчал, пытаясь понять, что должна была пережить эта женщина. Пытался представить, что стало бы с ним, если бы вдруг, в силу каких-то обстоятельств, он лишился бы своего состояния, всех своих владений и вынужден был пойти работать на шахту, впрячься в тяжелую тележку и с утра до вечера таскать ее в мрачной темноте подземелья. Его дух был бы сломлен раз и навсегда. Шерон же не просто выжила — она сохранила достоинство. В ее взгляде нет и тени униженности или жалости к себе.
— Но это все не так трагично, как может показаться, — сказала Шерон. — Вам, может быть, трудно в это поверить, но я с самого детства мечтала жить среди людей, подобных моей матери. Она часто рассказывала мне об этих людях, о том, как она жила раньше, до того как познакомилась с сэром Фаулером. И я всем сердцем мечтала об этой жизни. Всем сердцем! — Она прижала руку к груди. — Вам этого не понять. Да и никому не понять. Моя душа тосковала и рвалась куда-то, жаждала стать частицей одного огромного целого.
— Хираэт, — тихо сказал Алекс.
Шерон неожиданно засмеялась, но тут же посерьезнела вновь.
— Не совсем, — сказала она. — Но очень похоже.
— И ради этого вы пожертвовали несколькими годами жизни? — сказал Алекс.
— Да. — Ее глаза расширились и засверкали. — И моим Дэффидом.
— Так звали вашего мужа? — спросил Алекс.
— Нет, так звали моего сына, — ответила она. — Он не прожил и дня. Он был таким красивым, само совершенство. И совсем крошечным. Он родился раньше срока. И сразу умер.