Страница:
Кстати об изгнании. Как-то Лиза сильно удивилась неожиданно пришедшей
мысли. "Пиччи! -- закричала она тут же. -- Как же так?! Тебя ведь изгнали из
страны, а мы сейчас пусть в прошлом, но в Фантазилье!" "Ну и что? --
невозмутимо отвечал Печенюшкин. -- Я же здесь ДО ТОГО, как меня выгнали!"
Лиза задумалась, с сомнением покачивая головой, но временно вопрос был
исчерпан...
После ужина обычно рассказывались истории с приключениями. Большинству
героев находилось о чем вспомнить, даже сестры Зайкины, несмотря на нежный
возраст, испытали не мало. Слушая Базилевса, Лиза всегда закрывала глаза. Ей
казалось, что на воздушном корабле под тугими парусами она вплывает в яркий,
прекрасный, суровый и нежный мир, полный надежд и света. Расставания и
встречи, звон мечей и клятвы красавиц, солнце, всходящее над полем синих
цветов, и ласковая теплая ночь, пронизанная томительной грустью о прошлом,
которое невозвратимо, даже если тебе всего одиннадцать лет...
В свою очередь, хозяин дома и Тюнь-Пунь заслушивались воспоминаниями
героев о будущем. Даже история Гамлета была им внове. В повествовании
талантливого Никтошки грань между рассказчиком и несчастным принцем
постепенно стиралась, так что к финалу потрясенные слушатели обалдело
смотрели на слона, словно бы чудом воскресшего из мертвых.
Тему гибели Мурлыки Дракошкиуса Печенюшкин и его команда договорились
не трогать. Базилевс также, по неизвестной причине, вопросов о племяннике не
задавал. Проболталась на пятый день, конечно, Лиза.
-- ...Велел мне Гоша, завуч наш мерзковатый, после уроков остаться, --
тараторила она увлеченно. -- Ты, говорит, загордилась! Ничего я не
загордилась, говорю, это вы бы на моем месте от гордости четыре обеда в
столовой съедали бы каждый день, а так только три и булочку. Хорошо
считаешь, говорит, а почему же тебя с контрольной по математике выгнали?
Потому и выгнали, говорю, что хорошо считаю. Я еще пятерым контрольную
решила, потому что это несправедливо, если у человека способностей нет, ему
двойку ставить. Ладно, говорит, пусть для кого-то ты героиня, а для меня
пока ноль без палочки. Исключаю тебя из школы на три дня до педсовета, а там
поглядим. Ну и глядите, думаю, своими очочками, они у вас вечно мутные,
дальше носа ничего не увидите! Вышла в коридор, а там Аленка ходит,
волнуется. Первый класс, банты-фартук, фу-ты ну-ты, важная вся. Я ей
рассказала, она как заревет! В сто ручьев! Такая несчастная... Я говорю,
Ленка, ты по-моему так же убивалась, когда Дракошкиус погиб, а тут дело-то
пустяковое... Ой!.. То есть не погиб, а окаменел... То есть ранили и
выздоровел...
Лиза спрятала красное лицо в ладонях, не в силах поднять глаза на
Базилевса.
-- Милый Печенюшкин, -- тихо проговорил дракон, когда Лиза уже успела
сосчитать про себя до двадцати шести, -- не сердитесь на ребенка. Надо
сказать, что рано или поздно я ожидал скорбной вести. Ваше появление у меня
не вполне походило на случайность. Будем откровенны до конца. -- Он
машинально принял и осушил -- каждая голова по глотку -- сосуд, поднесенный
Тюнь-Пунем. -- Я прошу вас сообщить мне все до самых незначительных
подробностей о смерти племянника.
Федя бочком стал уходить в тень...
После того, как Пиччи замолчал, Базилевс долгое время оставался
неподвижен. Зрачки его зеленели, как молодая трава под дождем. Кроме седины,
ничто больше не выдавало возраст.
-- Позвольте мне остаться одному, -- сказал он. -- Сегодня у нас не
самый веселый вечер. Завтра будет легче. Пожалуйста, оставайтесь моими
гостями и дальше. Не грусти, Лизонька. Возможно, твоя оговорка поможет нам.
До завтра!
На следующий вечер Базилевс не вышел к ужину. Тюнь-Пунь, цветисто
извинившись от имени хозяина, развлекал гостей, как мог. " Ничего страшного,
-- объяснил он, -- легкий приступ ревматизма. Дают знать о себе старые раны.
Сегодня моему господину лучше полежать. После чая, дорогой Пиччи-Нюш, если
вас не затруднит, Базилевс просил заглянуть к нему".
Когда трапеза закончилась, остальные члены труппы, слегка
встревоженные, решили вернуться в балаганчик и в ожидании Печенюшкина
собираться ко сну. Все почему-то чувствовали, что беседа их командира с
драконом может затянуться. Проводив актеров, китаец вернулся к ожидавшему
его Пиччи. Вместе они прошли в опочивальню Базилевса.
Кровать дракона занимала треть немалого зала. Две головы хозяина
утопали в подушках, тело закутывал клетчатый плед, в который спокойно можно
было завернуть фургончик труппы Теодоро. Печенюшкин учтиво поклонился
больному.
-- Садитесь, друг мой, -- негромко промолвил Базилевс. -- Еще раз
простите -- недомогание лишило меня возможности уделить сегодня должное
внимание вам и вашим спутникам. Но в лежачем положении я чувствую себя не
так уж плохо и хочу исповедаться перед вами. Ценю вашу деликатность, дорогой
Пиччи. Иной нетерпеливый гость с налета взялся бы требовать от старика
признаний в былых грехах и необходимых сведений. Вы же щадили меня и не
торопились, хотя каждый лишний день, проведенный здесь, возможно, отягощает
обстановку в будущем, в вашем времени... Молчите, оправдываться следует мне.
Сейчас вы поймете, почему. Итак, слушайте...
В очень-очень давние времена молодой Дракошкиус Базилевс считался в
Фантазилье неотразимым красавцем. Страна жила нелегко и почти всегда
находилась в состоянии обороны. То на востоке поднимали головы злобные
колдуны-землееды, то с запада тучей прорывались в центр орды диких
клоподавов. Едва успевали покончить с одной напастью, как тут же надвигалась
новая.
"Герой -- это профессия", -- так хотелось сказать, глядя на Базилевса.
Юный полководец неизменно оказывался на переднем крае каждой битвы. Он
планировал операции холодно и точно, как математик, после чего, очертя
голову, кидался в самое пекло схватки. За ним, неуязвимым и бесстрашным,
солдаты шли в огонь и воду, ничего не боясь.
После очередной победы герой принимал положенные почести -- всякий раз
без особой охоты. Когда он, величественный и пушистый, под треск фейерверков
въезжал в Портфей на боевой колеснице, запряженной шестеркой могучих коней,
многие дамские сердца бились учащенно. Однако сложное положение родной
Фантазильи совсем не оставляло Базилевсу времени на личную жизнь.
И вот однажды в сурового воина безудержно и пылко влюбилась фея тьмы
Горгулья.
Внезапная страсть могущественной волшебницы не сулила дракону ничего
хорошего. Горгулья была зла, настойчива, мстительна и уродлива, как бес.
Недолго думая, она предложила Базилевсу союз -- наступательный и
оборонительный.
Полководец не умел обращаться с дамами. Следовало, вероятно, наговорить
влюбленной фее комплиментов и, сославшись на тяжелые для родины дни,
отложить объяснение на неопределенное время. Во всяком случае, нельзя было
лишать Горгулью хотя бы малой надежды на возможное ответное чувство.
Вместо этого усталый герой напрямик высказал фее ряд невеселых истин.
Волшебница узнала, что здравствующая матушка Базилевса намного моложе ее,
что собственная внешность не позволяет ей надеяться на симпатию даже со
стороны безносого пятирукого карлика-сучкоруба и что лучшим союзником для
повелительницы ночных кошмаров был, есть и будет осиновый кол.
Юности свойственна категоричность. Искусством дипломатии Базилевс
овладел позже. Ошеломленная и униженная, Горгулья вылетела из дома
полководца, как ощипанная ворона. Ненависть, проросшая в ее сердце, слилась
с оскорбленной любовью, породив чудовищный и прекрасный бутон -- замысел
мести. Для того, чтобы его лепестки раскрылись, требовалось время. Но
колдунья была терпелива и умела ждать...
Прошло много лет. Базилевс так и не женился -- не хотел оставлять после
себя вдову и сирот. Жизнь проходила в сражениях, а смерть, единственная его
спутница женского рода, состояла при драконе почти неотлучно, покидая лишь
изредка, в мирные дни. Оставались боевые товарищи, но их число постепенно
редело. Заводить же новую дружбу в зрелом возрасте не просто.
Одержав триста пятьдесят четвертую победу, на сей раз над безумными
древовидными шаманами севера, полководец спешил домой на короткую побывку. В
пути его догнало известие: у младшего брата, Баюна Дракошкиуса, родился
первенец -- сын Мурлыка.
В мирное время главе фантазильской армии пристало передвигаться лишь на
колеснице. Но Базилевс никогда не страдал излишним самоуважением. Услышав
новость, он свечкой взмыл в небеса и в полном боевом облачении с поражающей
воображение скоростью устремился в Новоколдуново, к брату.
Рождение Мурлыки Дракошкиуса отмечали пышно. В разгар пира, подойдя к
колыбельке очаровательного трехголового племянника, расчувствовавшийся
Базилевс отстегнул свой грозный меч и повесил над изголовьем малыша.
-- Мне совестно за скромность подарка! -- объявил он громогласно. -- Я
прямо из похода -- не было возможности подобрать что-либо достойное. Обещаю
при всех: к восемнадцатилетию моего юного родственника я преподнесу ему
самое ценное из всего, чем буду к этому времени обладать!
-- Да! -- разнеслось вдруг, едва победитель умолк. -- Это будет
поистине королевский подарок! Но -- и в том порукой мое слово --
воспользоваться им твой племянник сможет лишь после собственной гибели!
Резкий, почти мужской голос никак не вязался с нежными чертами лица
феи, вставшей из-за праздничного стола. В считанные секунды облик ее
изменился на глазах растерявшихся гостей. Розовое шелковое платье
превратилось в грубую черную рубаху до пят, белокурые локоны стали
полуседыми космами, рот ощерился, щеки ввалились и красное бешеное пламя
заплясало в глазах.
-- Горгулья... -- выдохнул Базилевс.
Обнажив подаренный меч, он застыл на месте, защищая кроватку спящего
красавца новорожденного.
-- Ты отверг и оскорбил меня когда-то, -- продолжала колдунья, --
теперь я проклинаю тебя и весь ваш род! Своей жизнью ты не дорожишь, но
отныне тебе есть кого любить и за кого бояться. Так пусть же не будет вам на
этой земле ни радости, ни покоя!
Выкрикнув последние слова, Горгулья растаяла без следа...
Не стоит и говорить о том, что праздник был безнадежно испорчен. И хотя
гости честно досидели до конца вечера, обсуждая чудовищную выходку злой феи,
веселье за столом угасло.
Разгневанный Базилевс большей частью молчал, переваривая случившееся. У
дракона, всю жизнь защищавшего рубежи страны, никогда не было времени
узнать, что же происходит внутри нее. Новые познания весьма озадачили
полководца.
Доморощенная нечисть, которой в ту пору развелось немало, изрядно
отравляла существование добропорядочных фантазильцев. Некому было обуздать
злодеев, ведь лучшие воины охраняли границу.
Колдуны и ведьмы с Горгульей во главе совершенно распоясались. Они
портили питьевую воду, срывали крыши с домов, насылали град, болезни и
ночные кошмары, воровали младенцев у матерей и воспитывали из них таких же
злых чародеев, как и сами.
Силы внутреннего порядка, а их в Фантазилье было явно недостаточно, с
работой не справлялись. К тому же в рядах защитников у колдунов хватало
своих шпионов. Горгулья и ее приспешники ловко уходили от опасности и
казались непобедимыми...
В тот вечер Базилевс поклялся себе уничтожить злодеев. Обстановка
благоприятствовала замыслу. Главный полководец страны лучше всех знал, что в
борьбе с внешними врагами близится затишье. Он надеялся отдохнуть,
насладиться миром, покоем, развить пропадавшие впустую способности
живописца, может быть даже жениться и продлить старинный род Дракошкиусов...
Увы, исполнение желаний опять пришлось отложить...
Подготовка к решающему удару заняла несколько лет. Преодолевая гнев,
Базилевс действовал рассудочно, хитро, тайно. Горгулья, раздраженная цепью
неудач и провалов, казавшихся случайными, собрала все свое воинство на
секретный ночной съезд. Сеть, которую дракон и его соратники сплели
незаметно, ячейка за ячейкой, готова была затянуться.
Полуразрушенный, древний, как земля Фантазильи, замок Четырех Королей
возвышался у залива Самого Синего моря. К стене, окружавшей замок, примыкала
с одной стороны заброшенная, невероятно разросшаяся апельсиновая роща, с
другой несла свои воды в море великая река Помидорка. Перед рассветом, когда
силы зла, собравшиеся здесь, договорились о новых действиях и хотели уже
разлетаться, на них, перерезав все пути к отступлению, обрушилась рать
Базилевса.
История страны знает немного сражений столь кровавых и жарких. Настал
полдень, солнце, остывая, коснулось моря, ночь пришла и ушла, растаяв в
свете нового утра, под взглядом следующего полдня укоротились и исчезли
тени...
Дракошкиус Базилевс, стоя перед развалинами замка, машинально коснулся
лапой левого уха правой головы, только сейчас почувствовав боль. Треть уха
безвозвратно исчезла в бою. Кровь запеклась, шерсть вокруг раны превратилась
в твердые сосульки... В сравнении с остальными, эта потеря была невелика.
Бойцы Базилевса вели счет раненым и погибшим, вытаскивая товарищей
из-под развалин. Когда скорбная работа завершилась, дракон, расправив
крылья, медленно взмыл над неровной грядой обломков, навсегда скрывшей
Горгулью и ее демонов.
Зеленые лучи из его глаз протянулись вниз, и там, где они касались
камней, те оседали, рассыпаясь в прах. Гряда сровнялась с землей вокруг,
затем просела еще и постепенно превратилась в неглубокий овальный ров,
сплошь поросший цепкой и колючей ежевикой.
Павших воинов схоронили на берегу Самого Синего моря. Тела их поместили
в непроницаемые саркофаги, чтобы уберечь от подземных вод. Подхватив
раненых, непобедимая армада Базилевса скрылась в небесах.
На следующий день дракон вернулся. С собой он привез Пушинтия, лучшего
скульптора страны. Вдвоем с ним полководец хотел определить место и внешний
вид будущего памятника погибшим...
Лодку на отмели Базилевс заметил еще сверху, подлетая. Строго говоря,
это была даже не лодка, а крупный рыбачий баркас. Выброшенный на берег
приливом, покосившийся, со сломанной мачтой и разбитым об острые камни
днищем, он не мог появиться здесь раньше вчерашнего вечера.
Приземлившись, дракон и Пушинтий осмотрели находку. Баркас был пуст.
Сколько пассажиров находилось в нем и какова их судьба -- оставалось только
догадываться. Цепочка странных следов отходила от баркаса и тянулась вверх,
пропадая там, где подсохший песок сменяла плотная травянистая почва. Похоже,
что кто-то передвигался на нескольких конечностях и нес с собой груз, то
волоча его по песку, то поднимая вверх.
Обеспокоенный Базилевс, показав скульптору место захоронения,
отправился на разведку. След вскоре потерялся -- нюху драконов далеко до
собачьего, но полководец тщательно и методично обследовал треугольник земли
между морем, рощей и устьем Помидорки.
Двигаясь вдоль рва, заросшего ежевикой, дракон неожиданно услышал внизу
легкий шорох и едва уловимое сопенье. Замерев, он навострил все четыре уха.
Звук постепенно усиливался: кто-то пробирался сквозь кустарник в сторону
Базилевса.
Колючие побеги раздвинулись, и на свет, прямо перед бесстрашным,
готовым к сокрушительному отпору полководцем, появился ребенок! Нескольких
месяцев от роду, он был одет в короткую рубашонку из той же плотной,
вылинявшей до бледной голубизны ткани, что и парус найденного баркаса.
Сшитая на скорую руку одежда походила на мешок с тремя прорезями для
головы и рук. На плечах, на голых крепких ножках ребенка, на лбу и щеках --
всюду багровели свежие царапины. Подхватив младенца мягкой лапой, Базилевс
поднес его поближе к глазам.
Физиономия малыша, оказавшегося девочкой, была перемазана
темно-фиолетовым, почти черным ежевичным соком. Увидев перед собой огромные
головы дракона, она не разразилась плачем, как боялся Базилевс. Наоборот,
девочка внезапно рассмеялась и, разжав кулачок, протянула к нему ладошку с
несколькими смятыми, полураздавленными ягодами.
Базилевс, вдруг обмерший от нежности, какой не испытывал даже к
племяннику, успел заметить, что зрачки у девочки, сначала показавшейся
черноглазой, были темно-фиолетовыми, того же цвета, что и сок ежевики.
Перебрав десятки имен, полководец назвал приемную дочку Азалией. Он
прочно обосновался в Портфее, в родовом поместье, и так же обстоятельно и
талантливо, как делал все остальное, занялся воспитанием девочки.
Пять лет, прошедшие со дня находки, стали лучшими в жизни Базилевса.
В Фантазилье наступили мир и покой. Зло растворилось, как дым. На
внешних фронтах царило прочное длительное затишье. Немногочисленные
обессиленные враги, отступив от границ, считали полученный урон и
восстанавливали хозяйство. Дракошкиус Базилевс рисовал батальные полотна и
не мог налюбоваться дочкой, расцветавшей день ото дня.
Конечно, в свое время он постарался узнать, кому принадлежал разбитый
штормом баркас. Оказалось, что в рыбачьем селении, расположенном на другом
берегу устья Помидорки, пропали муж, жена и ребенок. Вот только никто не
смог объяснить, зачем им понадобилось в шторм, на ночь глядя, пускаться в
море, да еще брать с собой грудного младенца. Но уж наверное причины были.
Семья жила нелюдимо и с другими жителями поселка почти не общалась. Соседки,
которым Базилевс показал найденыша, узнали девочку.
Смирившись с невозможностью выяснить что-либо о последних минутах
родителей Азалии, дракон покинул приморскую деревушку... С нежной улыбкой он
вновь и вновь вспоминал появление малышки из колючих зарослей, личико,
перемазанное соком, и собственный провал в качестве следопыта.
Странные следы у лодки объяснялись просто. Девочка то передвигалась на
четвереньках, помогая себе локтями и коленками, то ползла по песку, и тогда
на нем оставались полосы, словно что-то тянули волоком...
Базилевс изменил свою жизнь весело и решительно. Суровый полководец
стал нежным, заботливым отцом. Он проводил с ребенком все свободное время,
сам забавляясь и радуясь, как дитя. Явно переусердствовав, дракон пригласил
для девочки трех нянь и трех кормилиц, выбирая их долго и придирчиво. Работа
была посменной -- каждая пара неотлучно находилась рядом с крошкой Азалией
по восемь часов в сутки.
Девочка подрастала здоровой, умной и озорной. Точной даты ее появления
на свет Базилевс не знал, поэтому, отсчитав назад полгода со дня находки у
ежевичного рва, стал отмечать день рождения дочки двадцатого мая. Если
принять эту дату за основу, получается, что Азалия в десять месяцев встала
на ножки, пошла и в тот же день сказала свою первую фразу. Фраза была очень
длинной и, хоть звучала нечетко, все же дракон и кормилица разобрали: "Папа,
дай, спасибо, надо!.."
Года в два Азалия получила новое имя. Необыкновенно живая, подвижная,
она обожала бегать, прыгать, играть в мяч, лазить по деревьям, но больше
всего любила кувыркаться. В своей детской, устраивая которую Базилевс велел
сломать стену, разделявшую две огромные комнаты, среди ковров, подушек,
игрушек необычных гимнастических снарядов девочка резвилась, как обе-зьянка.
Эльжбета, одна из нянь, молодая смешливая колдунья, попавшая в
Фантазилью из далеких славянских земель, прозвала свою подопечную Тыщенцией
Кувырк. Тысяча кувырков -- вот как это переводилось с языка Эльжбеты.
Девочка радостно подхватила прозвище и с тех пор не называла себя иначе как
"Тысенса". Базилевс все, что нравилось дочке, принимал с восторгом, и, таким
образом, имя, данное няней, прижилось.
С трех лет малышка стала заниматься с учителями, проявляя удивительные
способности. Начала магии дракон преподавал ей сам, никому не доверяя столь
важное искусство. Тыщенция усваивала познания на лету и к пяти годам
напоминала по развитию двенадцатилетнего ребенка, оставаясь веселой,
добродушной и ласковой.
За это время спокойная жизнь страны почти не нарушалась. Базилевс
отлучался из дома всего три-четыре раза, страшно скучал по дочери, находясь
в отъезде, и, едва закончив дела, вихрем летел обратно.
Так уж получилось, что день рождения маленькой Тыщенции Кувырк совпадал
с датой основания Портфея. На пятилетие девочки дракон пригласил всех
соседских детей -- друзей общительной малышки, заводилы в любых играх.
Веселье и смех, бушевавшие в доме Базилевса, были все же лишь слабым
отзвуком того, что творилось на центральной площади. Суматошный Портфей
шумно отмечал круглую дату -- городу минуло очередное столетие.
Вечером, проводив вместе с дочкой гостей, Базилевс уложил ее в
кроватку, расцеловал и, оставив под присмотром внимательной Эльжбеты,
вернулся в свои покои. Некоторое время он размышлял: не взглянуть ли на
городские торжества? Но усталость победила, и дракон, размягченно улыбаясь
мирно отошел ко сну...
Солнце клонилось к западу, и день рождения Азалии продолжался, когда в
ясном небе над городом появилась пухлая серо-фиолетовая туча. Низко нависнув
над домами, она вдруг просыпалась хлопьями мягкого пушистого снега,
покрывшего в несколько минут толстым слоем улицы и дворы. Наклонные
солнечные лучи освещали эту невиданную в конце мая картину, придавая всему
происходящему нереальный даже для Фантазильи вид.
Дети, высыпав из дома, с радостным визгом бросились играть в снежки,
потом так же дружно взялись лепить снеговика. Умиленный Базилевс стоял на
крыльце, наблюдая.
Холода не чувствовалось. Волшебный снег не таял и не морозил пальцы.
Белая фигура во дворе росла, один ком громоздился на другой. Метла в снежных
руках, черные угольки -- глаза, нос -- красная морковка, черный рот,
намалеванный углем, распахнутый от уха до уха. Голову снеговика венчал пучок
раздерганной пакли, прихлопнутый маленьким ведерком и напоминавший нечесаные
полуседые лохмы.
Хохоча и приплясывая, именинница подбежала к фигуре, чтобы поправить
покосившуюся метлу. Внезапно руки снеговика, легко отделившись от туловища,
схватили девочку и с силой прижали к нижнему кому, служившему уроду
основанием.
Все остальные дети куда-то пропали. Базилевсу отказали силы --
беспомощный, он не мог даже пошевелиться, не мог закричать.
Азалия, не переставая хохотать, исчезала в снежном чреве. Черты лица ее
приобрели пугающее сходство с мордой снеговика. Вот хохот, теперь скорее
напоминавший лай, захлебнулся, и ребенок скрылся полностью. Постепенно
изменился и вид снегового урода. Ошеломленный дракон узнал Горгулью -- фею
тьмы, побежденную им и канувшую в небытие.
-- Ты забыл, забыл о моем проклятии! -- Призрак завывал как вьюга в
трубе. -- Гордый, красивый, сильный -- думаешь, ты одолел меня? Я
бессмертна, и сражение наше лишь в самом начале! Запомни это, полководец!..
Запомни это!..
Базилевс рывком вскочил с ложа, встряхнул головами, медленно
освобождаясь от власти ночного кошмара...
Глава шестая
Едва придя в себя, дракон накинул халат, стремительно и неслышно
пробежал на дочкину половину, сунул в замочную скважину коготь, чуть
повернул его, и дверь спальни тихо отворилась. Девочка, укутанная одеялом до
подбородка, мирно посапывала. Рядом в изголовье лежала любимая игрушка --
плюшевый львенок. Пожилая няня, дремавшая в глубоком кресле рядом с
кроваткой, мгновенно очнулась и кинула вопросительный взгляд на Базилевса.
Приложив лапу к губам, дракон успокаивающе кивнул, попятился в коридор
и закрыл дверь. Он вернулся к себе, уселся за рабочий стол, подпер головы
лапами и попытался сосредоточиться.
Страшный сон не мог появиться сам по себе. Он означал только одно --
злые силы не погибли окончательно. Несмотря на все старания Базилевса, под
пеплом уцелел тлеющий незаметный уголек, и пламя, рожденное им, незаметное
до поры, как торфяной пожар, первым языком выплеснулось на поверхность
земли...
Днем полководец узнал еще одну тревожную новость. Массовое гулянье на
центральной площади Портфея в честь юбилея города затянулось надолго.
Большая часть народа глубокой ночью разошлась по домам, но несколько
десятков самых ретивых портфейцев продолжали веселиться. Они пускали ракеты,
танцевали и пели, покачиваясь от усталости, и все прихлебывали из козьих
бурдюков легкие, чуть хмельные, газированные напитки.
Внезапно, совсем незадолго до рассвета, оставшихся на площади жителей в
один миг поразила слепота.
Непонятная болезнь длилась каких-нибудь полчаса. С первым солнечным
лучом ко всем гулякам до одного вернулось зрение. Однако последствия
случившегося были неприятны.
Несколько портфейцев передрались, столкнувшись во тьме и заподозрив
друг друга в авторстве недоброй шутки. Два мирных горожанина упали в фонтан
и чуть не захлебнулись. Один юноша поседел от страха, другой стал заикой.
Трое, перебрав радующих сердце напитков, свалились в яму. Хорошо, что
пострадавшие, перемазавшись в грязи, отделались лишь синяками и вывихами...
Портфей охватила легкая паника, но прошла неделя без происшествий,
другая, и жители постепенно успокоились.
Встревоженным оставался лишь Дракошкиус Базилевс. Он по-прежнему был
уверен, что уничтожил Горгулью, но, очевидно, фея тьмы перед смертью сумела
оставить для полководца мину замедленного действия.
Дракон внимательно следил за самыми незначительными событиями в
мысли. "Пиччи! -- закричала она тут же. -- Как же так?! Тебя ведь изгнали из
страны, а мы сейчас пусть в прошлом, но в Фантазилье!" "Ну и что? --
невозмутимо отвечал Печенюшкин. -- Я же здесь ДО ТОГО, как меня выгнали!"
Лиза задумалась, с сомнением покачивая головой, но временно вопрос был
исчерпан...
После ужина обычно рассказывались истории с приключениями. Большинству
героев находилось о чем вспомнить, даже сестры Зайкины, несмотря на нежный
возраст, испытали не мало. Слушая Базилевса, Лиза всегда закрывала глаза. Ей
казалось, что на воздушном корабле под тугими парусами она вплывает в яркий,
прекрасный, суровый и нежный мир, полный надежд и света. Расставания и
встречи, звон мечей и клятвы красавиц, солнце, всходящее над полем синих
цветов, и ласковая теплая ночь, пронизанная томительной грустью о прошлом,
которое невозвратимо, даже если тебе всего одиннадцать лет...
В свою очередь, хозяин дома и Тюнь-Пунь заслушивались воспоминаниями
героев о будущем. Даже история Гамлета была им внове. В повествовании
талантливого Никтошки грань между рассказчиком и несчастным принцем
постепенно стиралась, так что к финалу потрясенные слушатели обалдело
смотрели на слона, словно бы чудом воскресшего из мертвых.
Тему гибели Мурлыки Дракошкиуса Печенюшкин и его команда договорились
не трогать. Базилевс также, по неизвестной причине, вопросов о племяннике не
задавал. Проболталась на пятый день, конечно, Лиза.
-- ...Велел мне Гоша, завуч наш мерзковатый, после уроков остаться, --
тараторила она увлеченно. -- Ты, говорит, загордилась! Ничего я не
загордилась, говорю, это вы бы на моем месте от гордости четыре обеда в
столовой съедали бы каждый день, а так только три и булочку. Хорошо
считаешь, говорит, а почему же тебя с контрольной по математике выгнали?
Потому и выгнали, говорю, что хорошо считаю. Я еще пятерым контрольную
решила, потому что это несправедливо, если у человека способностей нет, ему
двойку ставить. Ладно, говорит, пусть для кого-то ты героиня, а для меня
пока ноль без палочки. Исключаю тебя из школы на три дня до педсовета, а там
поглядим. Ну и глядите, думаю, своими очочками, они у вас вечно мутные,
дальше носа ничего не увидите! Вышла в коридор, а там Аленка ходит,
волнуется. Первый класс, банты-фартук, фу-ты ну-ты, важная вся. Я ей
рассказала, она как заревет! В сто ручьев! Такая несчастная... Я говорю,
Ленка, ты по-моему так же убивалась, когда Дракошкиус погиб, а тут дело-то
пустяковое... Ой!.. То есть не погиб, а окаменел... То есть ранили и
выздоровел...
Лиза спрятала красное лицо в ладонях, не в силах поднять глаза на
Базилевса.
-- Милый Печенюшкин, -- тихо проговорил дракон, когда Лиза уже успела
сосчитать про себя до двадцати шести, -- не сердитесь на ребенка. Надо
сказать, что рано или поздно я ожидал скорбной вести. Ваше появление у меня
не вполне походило на случайность. Будем откровенны до конца. -- Он
машинально принял и осушил -- каждая голова по глотку -- сосуд, поднесенный
Тюнь-Пунем. -- Я прошу вас сообщить мне все до самых незначительных
подробностей о смерти племянника.
Федя бочком стал уходить в тень...
После того, как Пиччи замолчал, Базилевс долгое время оставался
неподвижен. Зрачки его зеленели, как молодая трава под дождем. Кроме седины,
ничто больше не выдавало возраст.
-- Позвольте мне остаться одному, -- сказал он. -- Сегодня у нас не
самый веселый вечер. Завтра будет легче. Пожалуйста, оставайтесь моими
гостями и дальше. Не грусти, Лизонька. Возможно, твоя оговорка поможет нам.
До завтра!
На следующий вечер Базилевс не вышел к ужину. Тюнь-Пунь, цветисто
извинившись от имени хозяина, развлекал гостей, как мог. " Ничего страшного,
-- объяснил он, -- легкий приступ ревматизма. Дают знать о себе старые раны.
Сегодня моему господину лучше полежать. После чая, дорогой Пиччи-Нюш, если
вас не затруднит, Базилевс просил заглянуть к нему".
Когда трапеза закончилась, остальные члены труппы, слегка
встревоженные, решили вернуться в балаганчик и в ожидании Печенюшкина
собираться ко сну. Все почему-то чувствовали, что беседа их командира с
драконом может затянуться. Проводив актеров, китаец вернулся к ожидавшему
его Пиччи. Вместе они прошли в опочивальню Базилевса.
Кровать дракона занимала треть немалого зала. Две головы хозяина
утопали в подушках, тело закутывал клетчатый плед, в который спокойно можно
было завернуть фургончик труппы Теодоро. Печенюшкин учтиво поклонился
больному.
-- Садитесь, друг мой, -- негромко промолвил Базилевс. -- Еще раз
простите -- недомогание лишило меня возможности уделить сегодня должное
внимание вам и вашим спутникам. Но в лежачем положении я чувствую себя не
так уж плохо и хочу исповедаться перед вами. Ценю вашу деликатность, дорогой
Пиччи. Иной нетерпеливый гость с налета взялся бы требовать от старика
признаний в былых грехах и необходимых сведений. Вы же щадили меня и не
торопились, хотя каждый лишний день, проведенный здесь, возможно, отягощает
обстановку в будущем, в вашем времени... Молчите, оправдываться следует мне.
Сейчас вы поймете, почему. Итак, слушайте...
В очень-очень давние времена молодой Дракошкиус Базилевс считался в
Фантазилье неотразимым красавцем. Страна жила нелегко и почти всегда
находилась в состоянии обороны. То на востоке поднимали головы злобные
колдуны-землееды, то с запада тучей прорывались в центр орды диких
клоподавов. Едва успевали покончить с одной напастью, как тут же надвигалась
новая.
"Герой -- это профессия", -- так хотелось сказать, глядя на Базилевса.
Юный полководец неизменно оказывался на переднем крае каждой битвы. Он
планировал операции холодно и точно, как математик, после чего, очертя
голову, кидался в самое пекло схватки. За ним, неуязвимым и бесстрашным,
солдаты шли в огонь и воду, ничего не боясь.
После очередной победы герой принимал положенные почести -- всякий раз
без особой охоты. Когда он, величественный и пушистый, под треск фейерверков
въезжал в Портфей на боевой колеснице, запряженной шестеркой могучих коней,
многие дамские сердца бились учащенно. Однако сложное положение родной
Фантазильи совсем не оставляло Базилевсу времени на личную жизнь.
И вот однажды в сурового воина безудержно и пылко влюбилась фея тьмы
Горгулья.
Внезапная страсть могущественной волшебницы не сулила дракону ничего
хорошего. Горгулья была зла, настойчива, мстительна и уродлива, как бес.
Недолго думая, она предложила Базилевсу союз -- наступательный и
оборонительный.
Полководец не умел обращаться с дамами. Следовало, вероятно, наговорить
влюбленной фее комплиментов и, сославшись на тяжелые для родины дни,
отложить объяснение на неопределенное время. Во всяком случае, нельзя было
лишать Горгулью хотя бы малой надежды на возможное ответное чувство.
Вместо этого усталый герой напрямик высказал фее ряд невеселых истин.
Волшебница узнала, что здравствующая матушка Базилевса намного моложе ее,
что собственная внешность не позволяет ей надеяться на симпатию даже со
стороны безносого пятирукого карлика-сучкоруба и что лучшим союзником для
повелительницы ночных кошмаров был, есть и будет осиновый кол.
Юности свойственна категоричность. Искусством дипломатии Базилевс
овладел позже. Ошеломленная и униженная, Горгулья вылетела из дома
полководца, как ощипанная ворона. Ненависть, проросшая в ее сердце, слилась
с оскорбленной любовью, породив чудовищный и прекрасный бутон -- замысел
мести. Для того, чтобы его лепестки раскрылись, требовалось время. Но
колдунья была терпелива и умела ждать...
Прошло много лет. Базилевс так и не женился -- не хотел оставлять после
себя вдову и сирот. Жизнь проходила в сражениях, а смерть, единственная его
спутница женского рода, состояла при драконе почти неотлучно, покидая лишь
изредка, в мирные дни. Оставались боевые товарищи, но их число постепенно
редело. Заводить же новую дружбу в зрелом возрасте не просто.
Одержав триста пятьдесят четвертую победу, на сей раз над безумными
древовидными шаманами севера, полководец спешил домой на короткую побывку. В
пути его догнало известие: у младшего брата, Баюна Дракошкиуса, родился
первенец -- сын Мурлыка.
В мирное время главе фантазильской армии пристало передвигаться лишь на
колеснице. Но Базилевс никогда не страдал излишним самоуважением. Услышав
новость, он свечкой взмыл в небеса и в полном боевом облачении с поражающей
воображение скоростью устремился в Новоколдуново, к брату.
Рождение Мурлыки Дракошкиуса отмечали пышно. В разгар пира, подойдя к
колыбельке очаровательного трехголового племянника, расчувствовавшийся
Базилевс отстегнул свой грозный меч и повесил над изголовьем малыша.
-- Мне совестно за скромность подарка! -- объявил он громогласно. -- Я
прямо из похода -- не было возможности подобрать что-либо достойное. Обещаю
при всех: к восемнадцатилетию моего юного родственника я преподнесу ему
самое ценное из всего, чем буду к этому времени обладать!
-- Да! -- разнеслось вдруг, едва победитель умолк. -- Это будет
поистине королевский подарок! Но -- и в том порукой мое слово --
воспользоваться им твой племянник сможет лишь после собственной гибели!
Резкий, почти мужской голос никак не вязался с нежными чертами лица
феи, вставшей из-за праздничного стола. В считанные секунды облик ее
изменился на глазах растерявшихся гостей. Розовое шелковое платье
превратилось в грубую черную рубаху до пят, белокурые локоны стали
полуседыми космами, рот ощерился, щеки ввалились и красное бешеное пламя
заплясало в глазах.
-- Горгулья... -- выдохнул Базилевс.
Обнажив подаренный меч, он застыл на месте, защищая кроватку спящего
красавца новорожденного.
-- Ты отверг и оскорбил меня когда-то, -- продолжала колдунья, --
теперь я проклинаю тебя и весь ваш род! Своей жизнью ты не дорожишь, но
отныне тебе есть кого любить и за кого бояться. Так пусть же не будет вам на
этой земле ни радости, ни покоя!
Выкрикнув последние слова, Горгулья растаяла без следа...
Не стоит и говорить о том, что праздник был безнадежно испорчен. И хотя
гости честно досидели до конца вечера, обсуждая чудовищную выходку злой феи,
веселье за столом угасло.
Разгневанный Базилевс большей частью молчал, переваривая случившееся. У
дракона, всю жизнь защищавшего рубежи страны, никогда не было времени
узнать, что же происходит внутри нее. Новые познания весьма озадачили
полководца.
Доморощенная нечисть, которой в ту пору развелось немало, изрядно
отравляла существование добропорядочных фантазильцев. Некому было обуздать
злодеев, ведь лучшие воины охраняли границу.
Колдуны и ведьмы с Горгульей во главе совершенно распоясались. Они
портили питьевую воду, срывали крыши с домов, насылали град, болезни и
ночные кошмары, воровали младенцев у матерей и воспитывали из них таких же
злых чародеев, как и сами.
Силы внутреннего порядка, а их в Фантазилье было явно недостаточно, с
работой не справлялись. К тому же в рядах защитников у колдунов хватало
своих шпионов. Горгулья и ее приспешники ловко уходили от опасности и
казались непобедимыми...
В тот вечер Базилевс поклялся себе уничтожить злодеев. Обстановка
благоприятствовала замыслу. Главный полководец страны лучше всех знал, что в
борьбе с внешними врагами близится затишье. Он надеялся отдохнуть,
насладиться миром, покоем, развить пропадавшие впустую способности
живописца, может быть даже жениться и продлить старинный род Дракошкиусов...
Увы, исполнение желаний опять пришлось отложить...
Подготовка к решающему удару заняла несколько лет. Преодолевая гнев,
Базилевс действовал рассудочно, хитро, тайно. Горгулья, раздраженная цепью
неудач и провалов, казавшихся случайными, собрала все свое воинство на
секретный ночной съезд. Сеть, которую дракон и его соратники сплели
незаметно, ячейка за ячейкой, готова была затянуться.
Полуразрушенный, древний, как земля Фантазильи, замок Четырех Королей
возвышался у залива Самого Синего моря. К стене, окружавшей замок, примыкала
с одной стороны заброшенная, невероятно разросшаяся апельсиновая роща, с
другой несла свои воды в море великая река Помидорка. Перед рассветом, когда
силы зла, собравшиеся здесь, договорились о новых действиях и хотели уже
разлетаться, на них, перерезав все пути к отступлению, обрушилась рать
Базилевса.
История страны знает немного сражений столь кровавых и жарких. Настал
полдень, солнце, остывая, коснулось моря, ночь пришла и ушла, растаяв в
свете нового утра, под взглядом следующего полдня укоротились и исчезли
тени...
Дракошкиус Базилевс, стоя перед развалинами замка, машинально коснулся
лапой левого уха правой головы, только сейчас почувствовав боль. Треть уха
безвозвратно исчезла в бою. Кровь запеклась, шерсть вокруг раны превратилась
в твердые сосульки... В сравнении с остальными, эта потеря была невелика.
Бойцы Базилевса вели счет раненым и погибшим, вытаскивая товарищей
из-под развалин. Когда скорбная работа завершилась, дракон, расправив
крылья, медленно взмыл над неровной грядой обломков, навсегда скрывшей
Горгулью и ее демонов.
Зеленые лучи из его глаз протянулись вниз, и там, где они касались
камней, те оседали, рассыпаясь в прах. Гряда сровнялась с землей вокруг,
затем просела еще и постепенно превратилась в неглубокий овальный ров,
сплошь поросший цепкой и колючей ежевикой.
Павших воинов схоронили на берегу Самого Синего моря. Тела их поместили
в непроницаемые саркофаги, чтобы уберечь от подземных вод. Подхватив
раненых, непобедимая армада Базилевса скрылась в небесах.
На следующий день дракон вернулся. С собой он привез Пушинтия, лучшего
скульптора страны. Вдвоем с ним полководец хотел определить место и внешний
вид будущего памятника погибшим...
Лодку на отмели Базилевс заметил еще сверху, подлетая. Строго говоря,
это была даже не лодка, а крупный рыбачий баркас. Выброшенный на берег
приливом, покосившийся, со сломанной мачтой и разбитым об острые камни
днищем, он не мог появиться здесь раньше вчерашнего вечера.
Приземлившись, дракон и Пушинтий осмотрели находку. Баркас был пуст.
Сколько пассажиров находилось в нем и какова их судьба -- оставалось только
догадываться. Цепочка странных следов отходила от баркаса и тянулась вверх,
пропадая там, где подсохший песок сменяла плотная травянистая почва. Похоже,
что кто-то передвигался на нескольких конечностях и нес с собой груз, то
волоча его по песку, то поднимая вверх.
Обеспокоенный Базилевс, показав скульптору место захоронения,
отправился на разведку. След вскоре потерялся -- нюху драконов далеко до
собачьего, но полководец тщательно и методично обследовал треугольник земли
между морем, рощей и устьем Помидорки.
Двигаясь вдоль рва, заросшего ежевикой, дракон неожиданно услышал внизу
легкий шорох и едва уловимое сопенье. Замерев, он навострил все четыре уха.
Звук постепенно усиливался: кто-то пробирался сквозь кустарник в сторону
Базилевса.
Колючие побеги раздвинулись, и на свет, прямо перед бесстрашным,
готовым к сокрушительному отпору полководцем, появился ребенок! Нескольких
месяцев от роду, он был одет в короткую рубашонку из той же плотной,
вылинявшей до бледной голубизны ткани, что и парус найденного баркаса.
Сшитая на скорую руку одежда походила на мешок с тремя прорезями для
головы и рук. На плечах, на голых крепких ножках ребенка, на лбу и щеках --
всюду багровели свежие царапины. Подхватив младенца мягкой лапой, Базилевс
поднес его поближе к глазам.
Физиономия малыша, оказавшегося девочкой, была перемазана
темно-фиолетовым, почти черным ежевичным соком. Увидев перед собой огромные
головы дракона, она не разразилась плачем, как боялся Базилевс. Наоборот,
девочка внезапно рассмеялась и, разжав кулачок, протянула к нему ладошку с
несколькими смятыми, полураздавленными ягодами.
Базилевс, вдруг обмерший от нежности, какой не испытывал даже к
племяннику, успел заметить, что зрачки у девочки, сначала показавшейся
черноглазой, были темно-фиолетовыми, того же цвета, что и сок ежевики.
Перебрав десятки имен, полководец назвал приемную дочку Азалией. Он
прочно обосновался в Портфее, в родовом поместье, и так же обстоятельно и
талантливо, как делал все остальное, занялся воспитанием девочки.
Пять лет, прошедшие со дня находки, стали лучшими в жизни Базилевса.
В Фантазилье наступили мир и покой. Зло растворилось, как дым. На
внешних фронтах царило прочное длительное затишье. Немногочисленные
обессиленные враги, отступив от границ, считали полученный урон и
восстанавливали хозяйство. Дракошкиус Базилевс рисовал батальные полотна и
не мог налюбоваться дочкой, расцветавшей день ото дня.
Конечно, в свое время он постарался узнать, кому принадлежал разбитый
штормом баркас. Оказалось, что в рыбачьем селении, расположенном на другом
берегу устья Помидорки, пропали муж, жена и ребенок. Вот только никто не
смог объяснить, зачем им понадобилось в шторм, на ночь глядя, пускаться в
море, да еще брать с собой грудного младенца. Но уж наверное причины были.
Семья жила нелюдимо и с другими жителями поселка почти не общалась. Соседки,
которым Базилевс показал найденыша, узнали девочку.
Смирившись с невозможностью выяснить что-либо о последних минутах
родителей Азалии, дракон покинул приморскую деревушку... С нежной улыбкой он
вновь и вновь вспоминал появление малышки из колючих зарослей, личико,
перемазанное соком, и собственный провал в качестве следопыта.
Странные следы у лодки объяснялись просто. Девочка то передвигалась на
четвереньках, помогая себе локтями и коленками, то ползла по песку, и тогда
на нем оставались полосы, словно что-то тянули волоком...
Базилевс изменил свою жизнь весело и решительно. Суровый полководец
стал нежным, заботливым отцом. Он проводил с ребенком все свободное время,
сам забавляясь и радуясь, как дитя. Явно переусердствовав, дракон пригласил
для девочки трех нянь и трех кормилиц, выбирая их долго и придирчиво. Работа
была посменной -- каждая пара неотлучно находилась рядом с крошкой Азалией
по восемь часов в сутки.
Девочка подрастала здоровой, умной и озорной. Точной даты ее появления
на свет Базилевс не знал, поэтому, отсчитав назад полгода со дня находки у
ежевичного рва, стал отмечать день рождения дочки двадцатого мая. Если
принять эту дату за основу, получается, что Азалия в десять месяцев встала
на ножки, пошла и в тот же день сказала свою первую фразу. Фраза была очень
длинной и, хоть звучала нечетко, все же дракон и кормилица разобрали: "Папа,
дай, спасибо, надо!.."
Года в два Азалия получила новое имя. Необыкновенно живая, подвижная,
она обожала бегать, прыгать, играть в мяч, лазить по деревьям, но больше
всего любила кувыркаться. В своей детской, устраивая которую Базилевс велел
сломать стену, разделявшую две огромные комнаты, среди ковров, подушек,
игрушек необычных гимнастических снарядов девочка резвилась, как обе-зьянка.
Эльжбета, одна из нянь, молодая смешливая колдунья, попавшая в
Фантазилью из далеких славянских земель, прозвала свою подопечную Тыщенцией
Кувырк. Тысяча кувырков -- вот как это переводилось с языка Эльжбеты.
Девочка радостно подхватила прозвище и с тех пор не называла себя иначе как
"Тысенса". Базилевс все, что нравилось дочке, принимал с восторгом, и, таким
образом, имя, данное няней, прижилось.
С трех лет малышка стала заниматься с учителями, проявляя удивительные
способности. Начала магии дракон преподавал ей сам, никому не доверяя столь
важное искусство. Тыщенция усваивала познания на лету и к пяти годам
напоминала по развитию двенадцатилетнего ребенка, оставаясь веселой,
добродушной и ласковой.
За это время спокойная жизнь страны почти не нарушалась. Базилевс
отлучался из дома всего три-четыре раза, страшно скучал по дочери, находясь
в отъезде, и, едва закончив дела, вихрем летел обратно.
Так уж получилось, что день рождения маленькой Тыщенции Кувырк совпадал
с датой основания Портфея. На пятилетие девочки дракон пригласил всех
соседских детей -- друзей общительной малышки, заводилы в любых играх.
Веселье и смех, бушевавшие в доме Базилевса, были все же лишь слабым
отзвуком того, что творилось на центральной площади. Суматошный Портфей
шумно отмечал круглую дату -- городу минуло очередное столетие.
Вечером, проводив вместе с дочкой гостей, Базилевс уложил ее в
кроватку, расцеловал и, оставив под присмотром внимательной Эльжбеты,
вернулся в свои покои. Некоторое время он размышлял: не взглянуть ли на
городские торжества? Но усталость победила, и дракон, размягченно улыбаясь
мирно отошел ко сну...
Солнце клонилось к западу, и день рождения Азалии продолжался, когда в
ясном небе над городом появилась пухлая серо-фиолетовая туча. Низко нависнув
над домами, она вдруг просыпалась хлопьями мягкого пушистого снега,
покрывшего в несколько минут толстым слоем улицы и дворы. Наклонные
солнечные лучи освещали эту невиданную в конце мая картину, придавая всему
происходящему нереальный даже для Фантазильи вид.
Дети, высыпав из дома, с радостным визгом бросились играть в снежки,
потом так же дружно взялись лепить снеговика. Умиленный Базилевс стоял на
крыльце, наблюдая.
Холода не чувствовалось. Волшебный снег не таял и не морозил пальцы.
Белая фигура во дворе росла, один ком громоздился на другой. Метла в снежных
руках, черные угольки -- глаза, нос -- красная морковка, черный рот,
намалеванный углем, распахнутый от уха до уха. Голову снеговика венчал пучок
раздерганной пакли, прихлопнутый маленьким ведерком и напоминавший нечесаные
полуседые лохмы.
Хохоча и приплясывая, именинница подбежала к фигуре, чтобы поправить
покосившуюся метлу. Внезапно руки снеговика, легко отделившись от туловища,
схватили девочку и с силой прижали к нижнему кому, служившему уроду
основанием.
Все остальные дети куда-то пропали. Базилевсу отказали силы --
беспомощный, он не мог даже пошевелиться, не мог закричать.
Азалия, не переставая хохотать, исчезала в снежном чреве. Черты лица ее
приобрели пугающее сходство с мордой снеговика. Вот хохот, теперь скорее
напоминавший лай, захлебнулся, и ребенок скрылся полностью. Постепенно
изменился и вид снегового урода. Ошеломленный дракон узнал Горгулью -- фею
тьмы, побежденную им и канувшую в небытие.
-- Ты забыл, забыл о моем проклятии! -- Призрак завывал как вьюга в
трубе. -- Гордый, красивый, сильный -- думаешь, ты одолел меня? Я
бессмертна, и сражение наше лишь в самом начале! Запомни это, полководец!..
Запомни это!..
Базилевс рывком вскочил с ложа, встряхнул головами, медленно
освобождаясь от власти ночного кошмара...
Глава шестая
Едва придя в себя, дракон накинул халат, стремительно и неслышно
пробежал на дочкину половину, сунул в замочную скважину коготь, чуть
повернул его, и дверь спальни тихо отворилась. Девочка, укутанная одеялом до
подбородка, мирно посапывала. Рядом в изголовье лежала любимая игрушка --
плюшевый львенок. Пожилая няня, дремавшая в глубоком кресле рядом с
кроваткой, мгновенно очнулась и кинула вопросительный взгляд на Базилевса.
Приложив лапу к губам, дракон успокаивающе кивнул, попятился в коридор
и закрыл дверь. Он вернулся к себе, уселся за рабочий стол, подпер головы
лапами и попытался сосредоточиться.
Страшный сон не мог появиться сам по себе. Он означал только одно --
злые силы не погибли окончательно. Несмотря на все старания Базилевса, под
пеплом уцелел тлеющий незаметный уголек, и пламя, рожденное им, незаметное
до поры, как торфяной пожар, первым языком выплеснулось на поверхность
земли...
Днем полководец узнал еще одну тревожную новость. Массовое гулянье на
центральной площади Портфея в честь юбилея города затянулось надолго.
Большая часть народа глубокой ночью разошлась по домам, но несколько
десятков самых ретивых портфейцев продолжали веселиться. Они пускали ракеты,
танцевали и пели, покачиваясь от усталости, и все прихлебывали из козьих
бурдюков легкие, чуть хмельные, газированные напитки.
Внезапно, совсем незадолго до рассвета, оставшихся на площади жителей в
один миг поразила слепота.
Непонятная болезнь длилась каких-нибудь полчаса. С первым солнечным
лучом ко всем гулякам до одного вернулось зрение. Однако последствия
случившегося были неприятны.
Несколько портфейцев передрались, столкнувшись во тьме и заподозрив
друг друга в авторстве недоброй шутки. Два мирных горожанина упали в фонтан
и чуть не захлебнулись. Один юноша поседел от страха, другой стал заикой.
Трое, перебрав радующих сердце напитков, свалились в яму. Хорошо, что
пострадавшие, перемазавшись в грязи, отделались лишь синяками и вывихами...
Портфей охватила легкая паника, но прошла неделя без происшествий,
другая, и жители постепенно успокоились.
Встревоженным оставался лишь Дракошкиус Базилевс. Он по-прежнему был
уверен, что уничтожил Горгулью, но, очевидно, фея тьмы перед смертью сумела
оставить для полководца мину замедленного действия.
Дракон внимательно следил за самыми незначительными событиями в