Страница:
Активность пиратов во всем мире вызывала в Европе озабоченность и беспокойство. В 1716 году английское правительство попыталось воздействовать на пиратов с помощью угрозы силой. Было объявлено: «15 сентября 1716 года. Его Величество получил многочисленные жалобы от купцов, судовладельцев и других лиц, а также от губернаторов островов и плантаций, принадлежащих Его Величеству в Вест-Индии. Согласно этим жалобам число пиратов возросло до такой степени, что они стали угрожать безопасности плавания не только возле берегов Ямайки, но и у побережья Северной Америки, и, если не будет принято никаких мер, торговля Великобритании полностью прекратится. Тщательно рассмотрев этот вопрос и приняв предложение своего совета, Его Величество отдал повеление направить на ликвидацию этих пиратов достаточные силы».
Далее следовало описание этой королевской силы: 13 военных кораблей, такое-то количество орудий… При ближайшем рассмотрении оказалось, что все эти отнюдь не перворазрядные корабли уже находились в водах Вест-Индии, за исключением трех, которым еще предстояло туда направиться. А двум кораблям был даже отдан приказ вернуться в Англию. Однако угроза эта так и осталась лишь на бумаге.
Поэтому летом 1717 года в Лондоне вновь собрался королевский совет, который предложил назначить на Нью-Провиденс энергичного губернатора, облеченного всеми полномочиями. А пиратов, объявив королевскую амнистию, побудить добровольно прекратить свою деятельность. Король издал соответствующую прокламацию. В ней говорилось: «Нам стало известно о том, что некие подданные Великобритании начиная с 24 июня 1715 года совершили много пиратских набегов и грабежей в водах Вест-Индии и в районе наших плантаций, чем был нанесен большой ущерб купцам Великобритании, а также другим купцам, и, хотя мы выделили достаточные силы для уничтожения вышеупомянутых пиратов, чтобы решительно покончить с этим делом, мы издаем настоящую Прокламацию.
Мы обещаем и настоящим заявляем, что все пираты, которые до 5 сентября 1718 года добровольно сдадутся одному из наших государственных секретарей в Великобритании или губернатору в наших заокеанских владениях, получат нашу милостивую амнистию за все разбойничьи действия, совершенные ими до будущего 5 января. Составлено в Хемтон-корте 5 сентября 1717 года, на четвертом году нашего правления. Георг, король».
Таким образом, амнистия действовала в течение года, и у пиратов оставалось еще достаточно времени для разбойничьих действий, а королевская амнистия заранее их прощала.
Новым губернатором на Нью-Провиденс был назначен Вудс Роджерс. О нем писали многие авторы, в том числе Нойкирхен, Можейко и другие, даже Жюль Верн отвел ему место среди знаменитых мореплавателей XVIII века в своей «Истории великих путешествий».
Это тот самый Роджерс, который, совершая вместе с Дампьером кругосветное плавание, не только захватывал испанские суда с ценным грузом, но и грабил по пути города. Сам Роджерс сообщил о разграблении города Гуаякиль: «Дома, стоявшие наверху, у реки, были полны женщин. …Часть самых крупных золотых цепей они спрятали у себя на теле, надели их на ноги и бедра. Но так как женщины в этих жарких краях одеты в платья из очень тонкого шелка и полотна, наши моряки обнаруживали спрятанные украшения, ощупывая дам».
То, что его «подвиги» не получили широкой огласки, а сам он пользовался расположением двора, обошлось Роджерсу недешево, за это приходилось щедро платить.
Еще перед отплытием Роджерса из Англии прокламация, о которой только что шла речь, была отправлена на Багамские острова. Корабль, везший этот документ, был захвачен одним из багамских пиратов, и содержание прокламации стало известно всем остальным. Большинство из пиратов прибыли на остров Нью-Провиденс на совещание. Здесь одни горячо выступали за, другие – против принятия амнистии. Многие пираты предлагали провозгласить независимую республику и укрепить остров. Уже упоминавшийся Чарлз Джонсон (возможно, псевдоним Даниеля Дефо) приводит в своей книге целый список пиратов, которые в это время находились на острове и отклонили амнистию. Но капитан Еннингс, пользовавшийся на острове большим влиянием, предложил безоговорочно принять амнистию. Мнения пиратов разделились, и собрание закончилось безрезультатно.
Капитан Еннингс и с ним 150 пиратов уже на следующий день покинули Нью-Провиденс. Они сдались губернатору Бермудских островов. Когда Роджерс в мае 1718 года вступил в должность губернатора острова Нью-Провиденс, первым документом, который он получил, было письмо пиратского вожака Чарлза Вейна. Очевидно, тот хотел проверить, на самом ли деле существует амнистия.
Вейн писал:
Теперь пираты знали, чего можно ожидать от нового губернатора. Некоторые пиратские капитаны, в частности Бенджамин Хорниголд, приняли амнистию короля. Так же как и Роджерс, они старались искупить свое прошлое особо ревностной службой королю и вели по его заданию упорную борьбу со своими бывшими товарищами. Другие пираты, и среди них Тич, Веннер, ла Буш и Ингленд, покинули остров еще до прибытия туда Роджерса, так как они не желали принимать амнистию. Первых пиратов, которых Роджерсу удалось захватить, он не отважился судить на острове, поскольку, как доносил в Лондон, «не был уверен в том, что пленников не вырвут из рук охраны их восставшие товарищи».
И действительно, когда Роджерс 9 декабря 1718 года проводил первый «судебный процесс», назначив судьей бывшего пиратского капитана Томаса Бёгеса, была совершена попытка освободить осужденных. Приговоренные к смерти кричали окружавшей их толпе, что и подумать не могли, будто людей можно вести на цепи, как собак, чтобы повесить, и что все это произойдет на глазах у четырехсот их лучших друзей.
Вероятно, некоторые из принявших амнистию короля почувствовали, что задета пиратская честь, и в толпе началось сильное волнение. Однако когда один из зрителей попытался убить стражника, он был тут же застрелен самим Роджерсом.
Роджерс умер на острове Нью-Провиденс в 1732 году. Немалая его заслуга состояла в том, что этот остров, а также побережье Северной и Центральной Америки были почти очищены от пиратов.
Но мы сегодня должны быть благодарны Вудсу Роджерсу за другое, за то, что он оставил нам путевой дневник о своем пиратском прошлом и эти записки помогли в свое время Дефо создать роман, одну из самых знаменитых книг в мировой литературе, – «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка». Об этом наш следующий рассказ.
Приключения моряка из Ларго
В большом старинном кресле сидит человек в парике. Лицо утомленное, осунувшееся, отчего на нем еще больше выделяется крючковатый нос и острый подбородок. В руках у него книга. Серые глаза смотрят внимательно.
Это журналист, памфлетист и писатель Даниель Дефо. Он сидит у окна своего дома в лондонском предместье Сток-Ньюингтон и просматривает только что купленное у букиниста второе издание книги – путевой дневник пирата Вудса Роджерса о его кругосветном плавании в 1708—1711 годах.
Дефо по душе рассказ морехода о приключениях и походах, о флибустьерах – «свободных мореплавателях», об опасностях, смелости и мужестве. Ведь и сам он когда-то, подобно мореходу, отважно бросился в водоворот жизни, перед его мысленным взором возникают картины минувшего. Ему видится зачумленный Лондон, слышится скрип телеги мертвых, которых сбрасывают в общий ров, так как не хватает гробов. Он хорошо помнил, как в лавке отца покупателей заставляли опускать монеты в банки с уксусом – считалось, что это спасает от заразы. Точно так же для того, чтобы не передавалась болезнь, все письма, поступавшие в дом, отец обрызгивал спиртом, после чего читал их на расстоянии, через лупу. Но это в общем-то не казалось таким уж страшным. Куда страшнее было видеть телеги мертвых или слышать стоны и вопли соседей, умиравших под застольные песни, день и ночь доносившиеся из таверны. Там правили пир те, кто надеялся, что лучшее средство от чумы – веселье и кутежи.
Сквозь щели в ставнях окон он видел ватаги пьяных грабителей, опустошавших вымершие дома на их улице, видел, как ради самосохранения, ставшего для многих первой заповедью, взрослые дети, презрев мольбы родителей, оставляли их умирать в одиночестве, как мужья покидали любимых жен, а мать малых детей.
Тогда их семью миновала Божья кара, никто не погиб от страшной болезни. С тех пор прошел, слава Господу, не один десяток лет. Многое пришлось ему испытать за это время, многое пережить. Иногда, особенно в дни неудач, ему казалось, что он застигнут ураганом в открытом море. И действительно, его челн много лет бросало по волнам жизни.
Судьба то возносила на гребень успеха, то кидала вниз, на дно, откуда, казалось, невозможно было всплыть. Но, энергичный, жизнестойкий, умный и изворотливый, он вновь возрождался, буквально выкарабкивался из бездны, чтобы снова окунуться сразу в несколько рискованных предприятий.
Чего же хотел Дефо? Чего добивался в жизни? Вся его разнообразная и подчас рискованная деятельность была подчинена одной цели: Дефо мечтал разбогатеть. Ради этого бросался из одной авантюры в другую, что, впрочем, было вполне в духе времени – предприимчивые и ловкие быстро достигали цели.
Этой страстью – жаждой обогащения – он наделит и своих будущих героев, рыцарей фортуны и искателей приключений. Риск считался делом обычным, рисковали все – богачи-аристократы, вкладывавшие капиталы в сомнительные заморские предприятия, купцы Левантийской и Ост-Индской компаний, подвергавшиеся нападению пиратов. Ростовщикам и ювелирам, исполнявшим тогда роль банкиров (первый банк был учрежден лишь в 1694 году), грозил крах на бирже, торговцев преследовал призрак банкротства, преступникам угрожала тюрьма. В мутных волнах спекуляций, торговых сделок, в коммерческих аферах дутых акционерных обществ погибло немало доверчивых простаков, чье воображение распаляли россказни бывалых моряков, когда они в тавернах за кружкой эля плели небылицы о неведомых землях, где золотые слитки, словно камни, попадаются на каждом шагу.
Лихорадкой легкой наживы были поражены мелкие пройдохи и крупные мошенники, авантюристы и великосветские проходимцы, которыми буквально кишело общество, где встречались поразительно характерные образы.
В искателях приключений не было недостатка и среди простого люда. Испытать судьбу отваживались портные и плотники, разносчики и конюхи, башмачники и брадобреи, отставные солдаты и разорившиеся дворяне – каждый мечтал об удаче на суше или на море. Жизнь им представлялась,как состязание в беге, когда один стремится обогнать другого, оттолкнуть, оттеснить, сбить с ног, повалить на землю. Выигрывал тот, кто оказывался более сильным и ловким.
Был полон решимости испытать фортуну и молодой Даниель. Правда, странствия и приключения на море его не привлекали – он не переносил морские переезды. (Этот недостаток с лихвой компенсируют его герои). Но разве на земле недостаточно способов разбогатеть?
Отец держал лавку бакалейных товаров, торговал свечами и мясом. Сын вознамерился стать коммерсантом покрупнее. Ему было двадцать с небольшим, когда на одной из самых людных улиц лондонского Сити появилась вывеска «Даниель Фо, купец».
Поначалу на вывеске красовались великолепная шляпа и пара чулок. «Продавец чулок», «Галантерейщик» – так с тех пор и называли Дефо. Но молодой негоциант не остановился на принадлежностях туалета. И вот купец Фо уже торгует испанскими винами и французскими тканями, мускусом и мехами (недруги утверждали, будто он сбывал кошачий мех). Приобретает доходный дом, наконец, строит завод черепицы и успешно поставляет ее соотечественникам, до этого ввозившим столь необходимую продукцию из Голландии.
Фортуна явно благоволит ему. Оперившись и осмелев, он фрахтует торговые корабли и становится пайщиком в их страховании. Ширятся коммерческие связи, растут доходы, а с ними и его тщеславие.
О благополучии преуспевающего дельца говорит не только серебряная посуда у него на столе, заменившая оловянные тарелки, кружки и ложки, но и лодка для прогулок по Темзе, которой он очень гордится, экипаж со стеклянными окнами – свидетельство моды и достатка, своя собственная верховая лошадь.
Семья проводит лето на фешенебельных курортах – в Бате и Эпсоне. А он между тем, элегантный и надменный, обедает у Понтака – в знаменитой харчевне, где распивает дорогие вина – по семь шиллингов бутылка, играет в кегли, посещает петушиные бои, но чаще его видят на скачках, ибо с юных лет он был заядлым лошадником.
Разумеется, Дефо регулярно, как положено дельцу, посещает биржу – центр всякого рода информации. Здесь справлялись о ценах на товары и акции, заключали сделки, узнавали последние политические новости.
Однако, несмотря на, казалось бы, достигнутое благополучие, амбиции плебея Даниеля Фо, и прежде всего его тщеславие как определяющая черта характера оставались неудовлетворенными.
Чего же не хватало Даниелю Фо? Самой малости, всего лишь небольшой частицы «де» перед фамилией – свидетельства того, что в его жилах течет кровь потомственного дворянина! Недолго думая, он самолично простонародное «Фо» дерзко переделывает на деФо, что говорит о его якобы нормандском происхождении.
Отныне мистер де Фо (слитно фамилия стала писаться позже) получил право утверждать, что его предки ступили на землю Англии вместе с воинами Вильгельма Нормандского. И что 14 октября 1066 года под Гастингсом, в великой битве с англосаксами, один из них находился в рядах атакующих, впереди которых жонглер Тальефер распевал баллады о легендарном Роланде, увлекая песней в бой.
Но дворянину положено иметь фамильный герб. И Дефо сочиняет его: три свирепых грифона возникают на фоне красных и золотых линий. Появляется, как подобает, и латинский девиз: «Похвалы достоин и горд».
Надо же было, чтобы именно в этот момент восхождения по ступеням житейского преуспеяния дьявол попутал мистера Дефо и он ввязался в авантюру мятежника герцога Монмута. Этот, можно сказать, необдуманный шаг, никак не вяжущийся с характером Дефо – рассудочного и расчетливого человека приведет его на край пропасти.
Когда повстанцы были разбиты и герцог Монмут, выступивший против произвола королевской власти, казнен, Дефо, опрометчиво принявший участие в восстании, поспешил скрыться. Впрочем, если говорить о его военных подвигах, то совершить их ему не удалось. Рассказывали, что при первом ружейном залпе конь понес его в обратном направлении от неприятеля, избавив тем самым седока от участия в бою.
К счастью, в этот первый раз долго прятаться ему не пришлось. И вскоре его видят среди тех, кто торжественно приветствует на лондонских улицах нового короля Вильгельма III, до этого бывшего правителем Голландии и занявшего английский престол по предложению крупной буржуазии и земельной аристократии. Но страх преследования и горечь от того, что обречен скрываться, уже тогда он вкусил сполна.
Мистер Дефо снова погружается в гущу экономической жизни. Однако теперь он не только торговец, но и политический деятель. Его интересуют экономические и социальные отношения, влечет «темная пропасть всеобщей коммерции, эта скрытая тайна, эта полупознанная вещь, именуемая торговлей».
В то же время его волнуют проблемы социального неравенства, и прежде всего неравенство соотечественников перед законом. Как публицист он все чаще выступает в защиту тех, кто находится на нижних ступенях социальной лестницы тогдашнего английского общества. Позже, в 1709 году, на страницах «Ревю» он поместит статью, в которой разделит население страны на семь групп, где две последние будет занимать «беднота, влачившая полуголодное существование, и отверженные, те, кто живет в крайней нищете».
В том, как живут обездоленные, он не раз убеждался лично в те черные дни, когда оказывался низвергнутым на дно. Здесь же он свел знакомство и с преступным миром Лондона, познал его законы, наблюдал характеры и нравы. Память отмечала лица и судьбы, накапливала факты, сведения, детали.
Второй раз в жизни ему пришлось заметать следы в тридцать два года. Пути беглеца привели его, как и каждого, кто предпочитал бегство тюрьме, на другой берег Темзы, в знаменитый квартал Минт, – приют лондонских преступников.
Но что заставило благопристойного коммерсанта Дефо разделить общество бродяг и воров?
Одержимость манией спекуляций, страстное желание во что бы то ни стало преуспеть еще больше, привычка рисковать привели Дефо к катастрофе. Однажды утром он узнал, что зафрахтованное им судно не вернулось в порт. Не объявилось оно и спустя несколько дней. Стало ясно, что с ним что-то произошло. Возможно, причиной гибели корабля была буря, а может быть, пираты помешали благополучному возвращению.
Как бы то ни было, но Дефо оказался в трудном положении. Пронюхавшие об этом кредиторы не замедлили предъявить векселя. Как на грех, свободных денег у него в тот момент не оказалось. Долги нечем было покрыть. Тогда его и объявили банкротом. Долг его составлял немалую сумму – 17 тысяч фунтов стерлингов. А надо иметь в виду, что по тогдашним законам банкротство каралось самым суровым образом и приравнивалось к тяжкому уголовному преступлению.
Ему ничего не оставалось, как снова выбирать между бегством и тюрьмой. Дефо предпочел первое. Так он оказался сначала по ту сторону Темзы, в Минте, угодив в общество мошенников, разбойников с большой дороги и женщин сомнительного поведения.
Вскоре, однако, при первой возможности он тайно перебрался в Бристоль, где скрывался несколько месяцев. Опасаясь бейлифа —чиновника, арестовывавшего должников, Дефо жил под чужим именем, на улицу выходил только по воскресеньям – в эти дни законом запрещались аресты. Свое горестное положение он переносил стойко, сохраняя полное спокойствие духа и непоколебимо хорошее настроение. И с присущей ему энергией предпринимал меры, чтобы выбраться из западни.
Наконец ему удалось наскрести необходимые деньги и расплатиться с кредиторами. Так довольно быстро он выпутался из первого, но, к сожалению, не последнего в жизни банкротства. Дефо вернулся в Лондон, в деловой центр столицы – Сити. И имя его вновь замелькало на вывесках, на векселях, на закладных бумагах, на страницах изданий того времени.
С тех пор минуло много дней, прошла целая жизнь. Теперь ему пятьдесят восемь. Если подводить итоги, то он вынужден с горечью признать, что ему не удалось «совершить на парусах, подгоняемых попутным ветром, опасное жизненное странствие и умиротворенным пристать к небесной пристани». Далеко не усладительной оказалась прогулка по пестрому полю жизни. Он утомлен и измучен интригами врагов, которых у него предостаточно. Друзей нет. К концу жизни он оказался в одиночестве, подобно Селькирку – моряку, о котором пишет в своем дневнике пират Вудс Роджерс.
Кстати, эта глава, где рассказано о том, как Александр Селькирк прожил один несколько лет на необитаемом острове, представляет несомненный интерес. Дефо припоминает, что и ему самому пришлось однажды беседовать с этим боцманом, лет семь назад, когда тот только что вернулся на родину. Весь Лондон жил тогда сенсацией – человек с необитаемого острова!..
Чем дальше читает Дефо о приключениях Сель-кирка, тем больше они его захватывают, тем сильнее разгорается его воображение…
Упрямый шотландец
Доподлинные записи церковных книг, сохранившиеся до наших дней, неопровержимо свидетельствуют о том, что в 1676 году в местечке Ларго, расположенном в одном из уютных приморских уголков Шотландии на берегу Северного моря, в семье башмачника Джона Селькирка родился седьмой сын Александр.
Появление на свет в качестве седьмого ребенка, по местным поверьям, сулило младенцу исключительную судьбу. Но чего мог добиться сын башмачника, которому предстояло перенять профессию отца. В мастерской, где с ранних лет приходилось помогать старшим, ему было скучно. Зато его неудержимо влекло в харчевню «Красный лев», расположенную неподалеку от их дома. Здесь собирался бывалый народ, «морские волки», бывшие пираты, повидавшие сказочные страны и наглядевшиеся там разных диковин.
Спрятавшись за бочки или забившись в темный угол, он слушал рассказы о стране золота Эльдорадо, об отважных моряках и жестоких штормах, о «Летучем голландце» – паруснике с командой из мертвецов. Не раз приходилось ему слышать о дерзких набегах корсаров, поединках кораблей и награбленных богатствах.
Напрасно Джон Селькирк надеялся, что седьмой сын станет достойным продолжателем его дел. Александр избрал иной путь. Восемнадцати лет он покинул дом и отправился в море навстречу своей удивительной судьбе, сделавшей его героем бессмертной книги.
Плавание закончилось для него плачевно: судно подверглось нападению французских пиратов. Молодого матроса взяли в плен и продали в рабство. Но ему удалось освободиться и наняться на пиратский корабль. С этого момента для Селькирка начинается полоса злоключений и неудач, из которых он, однако, удивительным образом выходит целым и невредимым.
Видимо, опасный промысел он избрал не напрасно – домой Селькирк вернулся в роскошной одежде, с золотой серьгой в ухе, кольцами на пальцах и туго набитым кошельком.
Но дома ему не сиделось. Тихая, спокойная жизнь казалась скучной и однообразной. Он решает снова отправиться в плавание. Случай не заставил себя долго ждать. В начале 1703 года в «Лондон газетт» Селькирк прочитал о том, что знаменитый капитан Уильям Дампьер на двух судах готовится предпринять новое плавание в Вест-Индию за золотом. Такая перспектива вполне устраивала молодого, но уже «заболевшего» морем и приключениями шотландца.
Вот почему среди первых, кто записался в члены экипажа флотилии Дампьера, был 27-летний Александр Селькирк. Ему предстояло служить боцманом на 16-пушечной галере «Семь врат».
Незадолго перед тем Дампьер вернулся из долгого и трудного плавания, во время которого им было сделано немало научных открытий. Таков был, как мы уже знаем, этот пират, занимавшийся морским разбоем и одержимый страстью исследования морей и их обитателей, течений и ветров, народностей и обычаев тех стран, где он бывал. Из каждого плавания он привозил массу наблюдений, записей, рисунков. Его произведения, издаваемые отдельными книгами, пользовались большим успехом у современников. С их автором были знакомы многие, в том числе писатели Свифт и Дефо.
Это было время, когда пиратство стало почти узаконенным и морской разбой поощрялся королевскими особами, когда легенды о заморских сокровищах, привезенные еще Христофором Колумбом, разжигали воображение любителей легкой наживы, сорвиголов и авантюристов, когда лихорадка открытий и приключений, сотрясая Старый Свет, рождала новые мифы, в которых даже правда часто казалась неправдоподобной.
Плавание протекало спокойно, если не считать смерти капитана судна, на котором служил Селькирк. Вместо умершего моряка Дампьер назначил нового командира – Томаса Стредлинга, сыгравшего позже столь неблаговидную роль в судьбе своего боцмана. С этого момента началось трудное плавание. Характер у нового капитана был крутой и жестокий.
Между Томасом Стредлингом и боцманом Селкирком не раз возникали разногласия, порой даже ссоры. Упрямый шотландец пришелся не по вкусу властолюбивому капитану. Дошло до того, что Селькирк решил покинуть корабль, кстати говоря, к тому времени изрядно потрепанный и давший течь.
В судовом журнале появилась запись: Александр Селькирк списан с судна «по собственному желанию». В шлюпку погрузили платье и белье, кремневое ружье, фунт пороху, пули и огниво, несколько фунтов табака, топор, нож, котел, не забыли даже Библию. Селькирка ждала вполне «комфортабельная» жизнь на необитаемом острове Мас-а-Тьерра, входящем в архипелаг Хуан-Фернандес и расположенном в шестистах километрах к западу от Чили.
В XVI веке, когда каравеллы испанцев только начинали бороздить воды вдоль западных берегов Южной Америки, районы эти были еще плохо изучены. Немало встречалось на пути мореходов непонятного и загадочного. Почему, например, из Вальпараисо на север в сторону Перу приходилось плыть всего месяц, а обратно тем же путем – целых три. Считали, что дело здесь не обходилось без вмешательства злых сил, видели в этом вмешательство дьявола. Чем, как не колдовством, можно объяснить такое наваждение?
Далее следовало описание этой королевской силы: 13 военных кораблей, такое-то количество орудий… При ближайшем рассмотрении оказалось, что все эти отнюдь не перворазрядные корабли уже находились в водах Вест-Индии, за исключением трех, которым еще предстояло туда направиться. А двум кораблям был даже отдан приказ вернуться в Англию. Однако угроза эта так и осталась лишь на бумаге.
Поэтому летом 1717 года в Лондоне вновь собрался королевский совет, который предложил назначить на Нью-Провиденс энергичного губернатора, облеченного всеми полномочиями. А пиратов, объявив королевскую амнистию, побудить добровольно прекратить свою деятельность. Король издал соответствующую прокламацию. В ней говорилось: «Нам стало известно о том, что некие подданные Великобритании начиная с 24 июня 1715 года совершили много пиратских набегов и грабежей в водах Вест-Индии и в районе наших плантаций, чем был нанесен большой ущерб купцам Великобритании, а также другим купцам, и, хотя мы выделили достаточные силы для уничтожения вышеупомянутых пиратов, чтобы решительно покончить с этим делом, мы издаем настоящую Прокламацию.
Мы обещаем и настоящим заявляем, что все пираты, которые до 5 сентября 1718 года добровольно сдадутся одному из наших государственных секретарей в Великобритании или губернатору в наших заокеанских владениях, получат нашу милостивую амнистию за все разбойничьи действия, совершенные ими до будущего 5 января. Составлено в Хемтон-корте 5 сентября 1717 года, на четвертом году нашего правления. Георг, король».
Таким образом, амнистия действовала в течение года, и у пиратов оставалось еще достаточно времени для разбойничьих действий, а королевская амнистия заранее их прощала.
Новым губернатором на Нью-Провиденс был назначен Вудс Роджерс. О нем писали многие авторы, в том числе Нойкирхен, Можейко и другие, даже Жюль Верн отвел ему место среди знаменитых мореплавателей XVIII века в своей «Истории великих путешествий».
Это тот самый Роджерс, который, совершая вместе с Дампьером кругосветное плавание, не только захватывал испанские суда с ценным грузом, но и грабил по пути города. Сам Роджерс сообщил о разграблении города Гуаякиль: «Дома, стоявшие наверху, у реки, были полны женщин. …Часть самых крупных золотых цепей они спрятали у себя на теле, надели их на ноги и бедра. Но так как женщины в этих жарких краях одеты в платья из очень тонкого шелка и полотна, наши моряки обнаруживали спрятанные украшения, ощупывая дам».
То, что его «подвиги» не получили широкой огласки, а сам он пользовался расположением двора, обошлось Роджерсу недешево, за это приходилось щедро платить.
Еще перед отплытием Роджерса из Англии прокламация, о которой только что шла речь, была отправлена на Багамские острова. Корабль, везший этот документ, был захвачен одним из багамских пиратов, и содержание прокламации стало известно всем остальным. Большинство из пиратов прибыли на остров Нью-Провиденс на совещание. Здесь одни горячо выступали за, другие – против принятия амнистии. Многие пираты предлагали провозгласить независимую республику и укрепить остров. Уже упоминавшийся Чарлз Джонсон (возможно, псевдоним Даниеля Дефо) приводит в своей книге целый список пиратов, которые в это время находились на острове и отклонили амнистию. Но капитан Еннингс, пользовавшийся на острове большим влиянием, предложил безоговорочно принять амнистию. Мнения пиратов разделились, и собрание закончилось безрезультатно.
Капитан Еннингс и с ним 150 пиратов уже на следующий день покинули Нью-Провиденс. Они сдались губернатору Бермудских островов. Когда Роджерс в мае 1718 года вступил в должность губернатора острова Нью-Провиденс, первым документом, который он получил, было письмо пиратского вожака Чарлза Вейна. Очевидно, тот хотел проверить, на самом ли деле существует амнистия.
Вейн писал:
«Поймите, Ваше превосходительство, что мы готовы принять высочайшую Его Величества амнистию на следующих условиях: Вы дадите нам возможность продать все имеющиеся у нас товары, со всем своим имуществом мы поступим по собственному усмотрению, как это записано в высочайшем акте Его Величества. Если Ваше превосходительство согласны с этим, мы готовы принять амнистию короля. Если нет, мы будем вынуждены защищаться.Вместо ответа Роджерс блокировал вход в порт с помощью военного корабля «Роза». В ту же ночь Вейн приказал превратить один из захваченных кораблей в брандер, нагруженный горючими и взрывчатыми материалами, и направить его на всех парусах к «Розе». Чтобы избежать пожара, капитан «Розы» перерубил якорный канат и ушел на рейд, а Вейн со своими дружками проскочил мимо брандера, едва не коснувшись его кормы, и вышел в открытое море.
Ваши покорные слуги Чарлз Вейн и компания».
Теперь пираты знали, чего можно ожидать от нового губернатора. Некоторые пиратские капитаны, в частности Бенджамин Хорниголд, приняли амнистию короля. Так же как и Роджерс, они старались искупить свое прошлое особо ревностной службой королю и вели по его заданию упорную борьбу со своими бывшими товарищами. Другие пираты, и среди них Тич, Веннер, ла Буш и Ингленд, покинули остров еще до прибытия туда Роджерса, так как они не желали принимать амнистию. Первых пиратов, которых Роджерсу удалось захватить, он не отважился судить на острове, поскольку, как доносил в Лондон, «не был уверен в том, что пленников не вырвут из рук охраны их восставшие товарищи».
И действительно, когда Роджерс 9 декабря 1718 года проводил первый «судебный процесс», назначив судьей бывшего пиратского капитана Томаса Бёгеса, была совершена попытка освободить осужденных. Приговоренные к смерти кричали окружавшей их толпе, что и подумать не могли, будто людей можно вести на цепи, как собак, чтобы повесить, и что все это произойдет на глазах у четырехсот их лучших друзей.
Вероятно, некоторые из принявших амнистию короля почувствовали, что задета пиратская честь, и в толпе началось сильное волнение. Однако когда один из зрителей попытался убить стражника, он был тут же застрелен самим Роджерсом.
Роджерс умер на острове Нью-Провиденс в 1732 году. Немалая его заслуга состояла в том, что этот остров, а также побережье Северной и Центральной Америки были почти очищены от пиратов.
Но мы сегодня должны быть благодарны Вудсу Роджерсу за другое, за то, что он оставил нам путевой дневник о своем пиратском прошлом и эти записки помогли в свое время Дефо создать роман, одну из самых знаменитых книг в мировой литературе, – «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо, моряка из Йорка». Об этом наш следующий рассказ.
Приключения моряка из Ларго
В большом старинном кресле сидит человек в парике. Лицо утомленное, осунувшееся, отчего на нем еще больше выделяется крючковатый нос и острый подбородок. В руках у него книга. Серые глаза смотрят внимательно.
Это журналист, памфлетист и писатель Даниель Дефо. Он сидит у окна своего дома в лондонском предместье Сток-Ньюингтон и просматривает только что купленное у букиниста второе издание книги – путевой дневник пирата Вудса Роджерса о его кругосветном плавании в 1708—1711 годах.
Дефо по душе рассказ морехода о приключениях и походах, о флибустьерах – «свободных мореплавателях», об опасностях, смелости и мужестве. Ведь и сам он когда-то, подобно мореходу, отважно бросился в водоворот жизни, перед его мысленным взором возникают картины минувшего. Ему видится зачумленный Лондон, слышится скрип телеги мертвых, которых сбрасывают в общий ров, так как не хватает гробов. Он хорошо помнил, как в лавке отца покупателей заставляли опускать монеты в банки с уксусом – считалось, что это спасает от заразы. Точно так же для того, чтобы не передавалась болезнь, все письма, поступавшие в дом, отец обрызгивал спиртом, после чего читал их на расстоянии, через лупу. Но это в общем-то не казалось таким уж страшным. Куда страшнее было видеть телеги мертвых или слышать стоны и вопли соседей, умиравших под застольные песни, день и ночь доносившиеся из таверны. Там правили пир те, кто надеялся, что лучшее средство от чумы – веселье и кутежи.
Сквозь щели в ставнях окон он видел ватаги пьяных грабителей, опустошавших вымершие дома на их улице, видел, как ради самосохранения, ставшего для многих первой заповедью, взрослые дети, презрев мольбы родителей, оставляли их умирать в одиночестве, как мужья покидали любимых жен, а мать малых детей.
Тогда их семью миновала Божья кара, никто не погиб от страшной болезни. С тех пор прошел, слава Господу, не один десяток лет. Многое пришлось ему испытать за это время, многое пережить. Иногда, особенно в дни неудач, ему казалось, что он застигнут ураганом в открытом море. И действительно, его челн много лет бросало по волнам жизни.
Судьба то возносила на гребень успеха, то кидала вниз, на дно, откуда, казалось, невозможно было всплыть. Но, энергичный, жизнестойкий, умный и изворотливый, он вновь возрождался, буквально выкарабкивался из бездны, чтобы снова окунуться сразу в несколько рискованных предприятий.
Чего же хотел Дефо? Чего добивался в жизни? Вся его разнообразная и подчас рискованная деятельность была подчинена одной цели: Дефо мечтал разбогатеть. Ради этого бросался из одной авантюры в другую, что, впрочем, было вполне в духе времени – предприимчивые и ловкие быстро достигали цели.
Этой страстью – жаждой обогащения – он наделит и своих будущих героев, рыцарей фортуны и искателей приключений. Риск считался делом обычным, рисковали все – богачи-аристократы, вкладывавшие капиталы в сомнительные заморские предприятия, купцы Левантийской и Ост-Индской компаний, подвергавшиеся нападению пиратов. Ростовщикам и ювелирам, исполнявшим тогда роль банкиров (первый банк был учрежден лишь в 1694 году), грозил крах на бирже, торговцев преследовал призрак банкротства, преступникам угрожала тюрьма. В мутных волнах спекуляций, торговых сделок, в коммерческих аферах дутых акционерных обществ погибло немало доверчивых простаков, чье воображение распаляли россказни бывалых моряков, когда они в тавернах за кружкой эля плели небылицы о неведомых землях, где золотые слитки, словно камни, попадаются на каждом шагу.
Лихорадкой легкой наживы были поражены мелкие пройдохи и крупные мошенники, авантюристы и великосветские проходимцы, которыми буквально кишело общество, где встречались поразительно характерные образы.
В искателях приключений не было недостатка и среди простого люда. Испытать судьбу отваживались портные и плотники, разносчики и конюхи, башмачники и брадобреи, отставные солдаты и разорившиеся дворяне – каждый мечтал об удаче на суше или на море. Жизнь им представлялась,как состязание в беге, когда один стремится обогнать другого, оттолкнуть, оттеснить, сбить с ног, повалить на землю. Выигрывал тот, кто оказывался более сильным и ловким.
Был полон решимости испытать фортуну и молодой Даниель. Правда, странствия и приключения на море его не привлекали – он не переносил морские переезды. (Этот недостаток с лихвой компенсируют его герои). Но разве на земле недостаточно способов разбогатеть?
Отец держал лавку бакалейных товаров, торговал свечами и мясом. Сын вознамерился стать коммерсантом покрупнее. Ему было двадцать с небольшим, когда на одной из самых людных улиц лондонского Сити появилась вывеска «Даниель Фо, купец».
Поначалу на вывеске красовались великолепная шляпа и пара чулок. «Продавец чулок», «Галантерейщик» – так с тех пор и называли Дефо. Но молодой негоциант не остановился на принадлежностях туалета. И вот купец Фо уже торгует испанскими винами и французскими тканями, мускусом и мехами (недруги утверждали, будто он сбывал кошачий мех). Приобретает доходный дом, наконец, строит завод черепицы и успешно поставляет ее соотечественникам, до этого ввозившим столь необходимую продукцию из Голландии.
Фортуна явно благоволит ему. Оперившись и осмелев, он фрахтует торговые корабли и становится пайщиком в их страховании. Ширятся коммерческие связи, растут доходы, а с ними и его тщеславие.
О благополучии преуспевающего дельца говорит не только серебряная посуда у него на столе, заменившая оловянные тарелки, кружки и ложки, но и лодка для прогулок по Темзе, которой он очень гордится, экипаж со стеклянными окнами – свидетельство моды и достатка, своя собственная верховая лошадь.
Семья проводит лето на фешенебельных курортах – в Бате и Эпсоне. А он между тем, элегантный и надменный, обедает у Понтака – в знаменитой харчевне, где распивает дорогие вина – по семь шиллингов бутылка, играет в кегли, посещает петушиные бои, но чаще его видят на скачках, ибо с юных лет он был заядлым лошадником.
Разумеется, Дефо регулярно, как положено дельцу, посещает биржу – центр всякого рода информации. Здесь справлялись о ценах на товары и акции, заключали сделки, узнавали последние политические новости.
Однако, несмотря на, казалось бы, достигнутое благополучие, амбиции плебея Даниеля Фо, и прежде всего его тщеславие как определяющая черта характера оставались неудовлетворенными.
Чего же не хватало Даниелю Фо? Самой малости, всего лишь небольшой частицы «де» перед фамилией – свидетельства того, что в его жилах течет кровь потомственного дворянина! Недолго думая, он самолично простонародное «Фо» дерзко переделывает на деФо, что говорит о его якобы нормандском происхождении.
Отныне мистер де Фо (слитно фамилия стала писаться позже) получил право утверждать, что его предки ступили на землю Англии вместе с воинами Вильгельма Нормандского. И что 14 октября 1066 года под Гастингсом, в великой битве с англосаксами, один из них находился в рядах атакующих, впереди которых жонглер Тальефер распевал баллады о легендарном Роланде, увлекая песней в бой.
Но дворянину положено иметь фамильный герб. И Дефо сочиняет его: три свирепых грифона возникают на фоне красных и золотых линий. Появляется, как подобает, и латинский девиз: «Похвалы достоин и горд».
Надо же было, чтобы именно в этот момент восхождения по ступеням житейского преуспеяния дьявол попутал мистера Дефо и он ввязался в авантюру мятежника герцога Монмута. Этот, можно сказать, необдуманный шаг, никак не вяжущийся с характером Дефо – рассудочного и расчетливого человека приведет его на край пропасти.
Когда повстанцы были разбиты и герцог Монмут, выступивший против произвола королевской власти, казнен, Дефо, опрометчиво принявший участие в восстании, поспешил скрыться. Впрочем, если говорить о его военных подвигах, то совершить их ему не удалось. Рассказывали, что при первом ружейном залпе конь понес его в обратном направлении от неприятеля, избавив тем самым седока от участия в бою.
К счастью, в этот первый раз долго прятаться ему не пришлось. И вскоре его видят среди тех, кто торжественно приветствует на лондонских улицах нового короля Вильгельма III, до этого бывшего правителем Голландии и занявшего английский престол по предложению крупной буржуазии и земельной аристократии. Но страх преследования и горечь от того, что обречен скрываться, уже тогда он вкусил сполна.
Мистер Дефо снова погружается в гущу экономической жизни. Однако теперь он не только торговец, но и политический деятель. Его интересуют экономические и социальные отношения, влечет «темная пропасть всеобщей коммерции, эта скрытая тайна, эта полупознанная вещь, именуемая торговлей».
В то же время его волнуют проблемы социального неравенства, и прежде всего неравенство соотечественников перед законом. Как публицист он все чаще выступает в защиту тех, кто находится на нижних ступенях социальной лестницы тогдашнего английского общества. Позже, в 1709 году, на страницах «Ревю» он поместит статью, в которой разделит население страны на семь групп, где две последние будет занимать «беднота, влачившая полуголодное существование, и отверженные, те, кто живет в крайней нищете».
В том, как живут обездоленные, он не раз убеждался лично в те черные дни, когда оказывался низвергнутым на дно. Здесь же он свел знакомство и с преступным миром Лондона, познал его законы, наблюдал характеры и нравы. Память отмечала лица и судьбы, накапливала факты, сведения, детали.
Второй раз в жизни ему пришлось заметать следы в тридцать два года. Пути беглеца привели его, как и каждого, кто предпочитал бегство тюрьме, на другой берег Темзы, в знаменитый квартал Минт, – приют лондонских преступников.
Но что заставило благопристойного коммерсанта Дефо разделить общество бродяг и воров?
Одержимость манией спекуляций, страстное желание во что бы то ни стало преуспеть еще больше, привычка рисковать привели Дефо к катастрофе. Однажды утром он узнал, что зафрахтованное им судно не вернулось в порт. Не объявилось оно и спустя несколько дней. Стало ясно, что с ним что-то произошло. Возможно, причиной гибели корабля была буря, а может быть, пираты помешали благополучному возвращению.
Как бы то ни было, но Дефо оказался в трудном положении. Пронюхавшие об этом кредиторы не замедлили предъявить векселя. Как на грех, свободных денег у него в тот момент не оказалось. Долги нечем было покрыть. Тогда его и объявили банкротом. Долг его составлял немалую сумму – 17 тысяч фунтов стерлингов. А надо иметь в виду, что по тогдашним законам банкротство каралось самым суровым образом и приравнивалось к тяжкому уголовному преступлению.
Ему ничего не оставалось, как снова выбирать между бегством и тюрьмой. Дефо предпочел первое. Так он оказался сначала по ту сторону Темзы, в Минте, угодив в общество мошенников, разбойников с большой дороги и женщин сомнительного поведения.
Вскоре, однако, при первой возможности он тайно перебрался в Бристоль, где скрывался несколько месяцев. Опасаясь бейлифа —чиновника, арестовывавшего должников, Дефо жил под чужим именем, на улицу выходил только по воскресеньям – в эти дни законом запрещались аресты. Свое горестное положение он переносил стойко, сохраняя полное спокойствие духа и непоколебимо хорошее настроение. И с присущей ему энергией предпринимал меры, чтобы выбраться из западни.
Наконец ему удалось наскрести необходимые деньги и расплатиться с кредиторами. Так довольно быстро он выпутался из первого, но, к сожалению, не последнего в жизни банкротства. Дефо вернулся в Лондон, в деловой центр столицы – Сити. И имя его вновь замелькало на вывесках, на векселях, на закладных бумагах, на страницах изданий того времени.
С тех пор минуло много дней, прошла целая жизнь. Теперь ему пятьдесят восемь. Если подводить итоги, то он вынужден с горечью признать, что ему не удалось «совершить на парусах, подгоняемых попутным ветром, опасное жизненное странствие и умиротворенным пристать к небесной пристани». Далеко не усладительной оказалась прогулка по пестрому полю жизни. Он утомлен и измучен интригами врагов, которых у него предостаточно. Друзей нет. К концу жизни он оказался в одиночестве, подобно Селькирку – моряку, о котором пишет в своем дневнике пират Вудс Роджерс.
Кстати, эта глава, где рассказано о том, как Александр Селькирк прожил один несколько лет на необитаемом острове, представляет несомненный интерес. Дефо припоминает, что и ему самому пришлось однажды беседовать с этим боцманом, лет семь назад, когда тот только что вернулся на родину. Весь Лондон жил тогда сенсацией – человек с необитаемого острова!..
Чем дальше читает Дефо о приключениях Сель-кирка, тем больше они его захватывают, тем сильнее разгорается его воображение…
Упрямый шотландец
Доподлинные записи церковных книг, сохранившиеся до наших дней, неопровержимо свидетельствуют о том, что в 1676 году в местечке Ларго, расположенном в одном из уютных приморских уголков Шотландии на берегу Северного моря, в семье башмачника Джона Селькирка родился седьмой сын Александр.
Появление на свет в качестве седьмого ребенка, по местным поверьям, сулило младенцу исключительную судьбу. Но чего мог добиться сын башмачника, которому предстояло перенять профессию отца. В мастерской, где с ранних лет приходилось помогать старшим, ему было скучно. Зато его неудержимо влекло в харчевню «Красный лев», расположенную неподалеку от их дома. Здесь собирался бывалый народ, «морские волки», бывшие пираты, повидавшие сказочные страны и наглядевшиеся там разных диковин.
Спрятавшись за бочки или забившись в темный угол, он слушал рассказы о стране золота Эльдорадо, об отважных моряках и жестоких штормах, о «Летучем голландце» – паруснике с командой из мертвецов. Не раз приходилось ему слышать о дерзких набегах корсаров, поединках кораблей и награбленных богатствах.
Напрасно Джон Селькирк надеялся, что седьмой сын станет достойным продолжателем его дел. Александр избрал иной путь. Восемнадцати лет он покинул дом и отправился в море навстречу своей удивительной судьбе, сделавшей его героем бессмертной книги.
Плавание закончилось для него плачевно: судно подверглось нападению французских пиратов. Молодого матроса взяли в плен и продали в рабство. Но ему удалось освободиться и наняться на пиратский корабль. С этого момента для Селькирка начинается полоса злоключений и неудач, из которых он, однако, удивительным образом выходит целым и невредимым.
Видимо, опасный промысел он избрал не напрасно – домой Селькирк вернулся в роскошной одежде, с золотой серьгой в ухе, кольцами на пальцах и туго набитым кошельком.
Но дома ему не сиделось. Тихая, спокойная жизнь казалась скучной и однообразной. Он решает снова отправиться в плавание. Случай не заставил себя долго ждать. В начале 1703 года в «Лондон газетт» Селькирк прочитал о том, что знаменитый капитан Уильям Дампьер на двух судах готовится предпринять новое плавание в Вест-Индию за золотом. Такая перспектива вполне устраивала молодого, но уже «заболевшего» морем и приключениями шотландца.
Вот почему среди первых, кто записался в члены экипажа флотилии Дампьера, был 27-летний Александр Селькирк. Ему предстояло служить боцманом на 16-пушечной галере «Семь врат».
Незадолго перед тем Дампьер вернулся из долгого и трудного плавания, во время которого им было сделано немало научных открытий. Таков был, как мы уже знаем, этот пират, занимавшийся морским разбоем и одержимый страстью исследования морей и их обитателей, течений и ветров, народностей и обычаев тех стран, где он бывал. Из каждого плавания он привозил массу наблюдений, записей, рисунков. Его произведения, издаваемые отдельными книгами, пользовались большим успехом у современников. С их автором были знакомы многие, в том числе писатели Свифт и Дефо.
Это было время, когда пиратство стало почти узаконенным и морской разбой поощрялся королевскими особами, когда легенды о заморских сокровищах, привезенные еще Христофором Колумбом, разжигали воображение любителей легкой наживы, сорвиголов и авантюристов, когда лихорадка открытий и приключений, сотрясая Старый Свет, рождала новые мифы, в которых даже правда часто казалась неправдоподобной.
Плавание протекало спокойно, если не считать смерти капитана судна, на котором служил Селькирк. Вместо умершего моряка Дампьер назначил нового командира – Томаса Стредлинга, сыгравшего позже столь неблаговидную роль в судьбе своего боцмана. С этого момента началось трудное плавание. Характер у нового капитана был крутой и жестокий.
Между Томасом Стредлингом и боцманом Селкирком не раз возникали разногласия, порой даже ссоры. Упрямый шотландец пришелся не по вкусу властолюбивому капитану. Дошло до того, что Селькирк решил покинуть корабль, кстати говоря, к тому времени изрядно потрепанный и давший течь.
В судовом журнале появилась запись: Александр Селькирк списан с судна «по собственному желанию». В шлюпку погрузили платье и белье, кремневое ружье, фунт пороху, пули и огниво, несколько фунтов табака, топор, нож, котел, не забыли даже Библию. Селькирка ждала вполне «комфортабельная» жизнь на необитаемом острове Мас-а-Тьерра, входящем в архипелаг Хуан-Фернандес и расположенном в шестистах километрах к западу от Чили.
В XVI веке, когда каравеллы испанцев только начинали бороздить воды вдоль западных берегов Южной Америки, районы эти были еще плохо изучены. Немало встречалось на пути мореходов непонятного и загадочного. Почему, например, из Вальпараисо на север в сторону Перу приходилось плыть всего месяц, а обратно тем же путем – целых три. Считали, что дело здесь не обходилось без вмешательства злых сил, видели в этом вмешательство дьявола. Чем, как не колдовством, можно объяснить такое наваждение?