Белозеров Андрей. Роскошь нечеловеческого общения

   - А в чем? - спросил Журковский.
   - Ты сам уже дал ответ на этот вопрос. В том, что он идеалист. Причем идеалист, лишенный обязательного атрибута выживания в политике: он лишен жестокости. Напрочь. И это - приговор. Были в политике величайшие идеалисты, которые жили долго. И у власти находились долго. Но все они отличались чрезвычайной жестокостью, которая этот их идеализм компенсировала. Вот Сталина хотя бы взять. Романтик! Но вместе с тем - откровенный уголовник. И романтика у него, в общем, тюремная... Но - держался старик, долго пыхтел... Гитлер тоже не прагматик, если уж копнуть как следует... Но - зверь!
   Последнее слово Крюков произнес с каким-то даже уважением.
   - А Греч - он идеалист без жестокости. Ничего у него не выйдет. На этих выборах ему ни синь пороху не светит, это я точно говорю.
   - И что же? Вот ты, к примеру, разве не будешь за него голосовать? спросил Журковский.
   - Я вообще ни за кого не голосую. Уже давно. - Крюков закурил новую папиросу. - Да... Давно... Все они сволочи... Но, знаешь, за Греча, пожалуй, в этот раз пойду, опущу бумажку... Именно потому, что безнадежное дело. Только поэтому.
   - Да почему же безнадежное? - удивился Журковский с неожиданным для самого себя раздражением. - Что, есть другие кандидатуры? Кто? Ты видишь кого-нибудь, кто мог бы... Кто был бы...
   Он вдруг понял, что не может сформулировать одним словом то, что хотел сказать о Грече. Слишком много он мог о нем сказать. Вдруг Журковский почувствовал, что пассивная созерцательность, составлявшая последние годы все его существование, смертельно надоела ему, что он хочет действовать. Правда, в чем эти действия должны заключаться, он тоже не смог бы сейчас для себя определить.
   - Ладно, Толя. Давай спать, - улыбнулся Крюков. - Правильно, Карина Назаровна?
   - Да, конечно, Гоша. Конечно. Время-то какое? Утро уж на дворе. А утро, как говорится, вечера мудренее.
   - Все, господа. Я отчаливаю.
   Гоша встал.
   - Куда же вы, Гоша? Ведь Галя сказала, что можете остаться...
   - Да ладно вам, Карина Назаровна, - еще шире улыбнулся Крюков. - Я себя в своем Городе чувствую, как в собственной квартире. Люблю гулять по ночам. А по утрам - еще больше. Это у меня с юности. Знаете, когда идешь домой из гостей пьяный, а люди вокруг - на завод... Так приятно... Ладно, пошел. Кстати, Толя, забыл совсем - с дверью ты знаешь что сделай?
   - С дверью? - не понял Журковский.
   - Ну внизу, на лестнице.
   - А-а... Что?
   - Набери на компьютере текст - мол, администрация района в связи с участившимися квартирными кражами просит запирать дверь... И приклей там скотчем. Должно подействовать. У нас власть любят.
   Глава 4
   Журковский, несмотря на то, что уснул уже ранним утром, проснулся, как обычно, в восемь.
   "Сколько же я спал, интересно? - подумал он. - Часа два с половиной... Вот она, старость. Правду говорят, что старики могут почти не спать. Или они просто спят на ходу? Компенсируют ночную бессонницу?"
   Анатолий Карлович быстро оделся и вышел на кухню, где его, как всегда, уже ждали чашка горячего кофе, сосиски и бутерброд с сыром.
   - С добрым утром, - сказала Галя.
   Она стояла у плиты спиной к мужу и не повернулась, когда он вошел. Журковский улыбнулся и ответил, как всегда отвечал по утрам:
   - Привет, солнышко.
   Он находил в банальном, нет, находящемся даже за гранью банальности "солнышке" особую прелесть. Журковскому казалось, что он элегантно разрушает сложившийся стереотип, выворачивает пошлость наизнанку и, очистив слово от привычных и мелких ассоциаций, возвращает ему свежесть, наполняет новым, глубоким смыслом.
   Размышлениям о новом значении старых, затертых штампов он любил предаваться за едой, а по утрам у него всегда был хороший аппетит. Продолжая улыбаться, Журковский уселся за стол и принялся за сосиски, обильно намазывая их горчицей ("В мои годы вредно с утра острое, да пес с ним!.."), запивая крепким горячим кофе из массивной, на четверть литра, чайной чашки ("Наркомания какая-то! Пора дозу снижать!") и поглядывая на жену со смешанным чувством нежности и благодарности.
   Приятно, черт возьми, быть уверенным в том, что утром, когда он проснется и выйдет на кухню, его всегда будет ждать горячий завтрак и чашка кофе. Что бы ни случилось.
   - Мне деньги нужны, - сказала Галина, налив себе кофе и усевшись напротив мужа. - У тебя сколько осталось?
   Журковский начал вспоминать вчерашние траты.
   - Ну есть еще. - Он неопределенно пожал плечами, пытаясь высчитать общую стоимость купленной ночью водки. - Сколько тебе?
   До получки жены нужно было ждать еще недели две, а его официальная зарплата была торжественно потрачена на подготовку вчерашнего банкета. От ста долларов, припасенных на черный день, осталась ровно половина. Не густо.
   - Вовка звонил, просил подбросить деньжат на месяц. Они в отпуск уезжают.
   - Сколько им нужно?
   - Просил долларов сто. У тебя же есть?
   - Есть... Пятьдесят, - спокойно ответил Журковский.
   - Но ведь было сто. Ты вчера сам говорил! Это вы ночью, что ли, гуляли? На наши деньги?
   - Ну да, - ответил Журковский, проглотив последний кусок сосиски.
   - "Ну да"! А Гоша, конечно, не при делах?
   - Да нет у него ни копейки. Ты же знаешь. Человек по уши в долгах.
   - "В долгах"! Работать надо, и не будет по уши в долгах. Работать, а не на диване валяться сутками.
   - Я вот работаю, между прочим, - заметил Журковский.
   - Ага. Только сын просит денег, а мы дать не можем... Ему тоже трудно, кому сейчас филологи нужны?.. Они с Ольгой едва концы с концами сводят. Я, как к ним ни приду, холодильник вечно пустой. Как живут дети - не понимаю. Даже страшно. А Греч твой что? - без перехода спросила Галина.
   - Греч? А что - Греч?
   - Ну ты же с ним вчера встречался. Он тебе работу никакую не предложил?
   - Работу? Какую он мне может предложить работу? Я заместителем мэра, знаешь, не собирался служить. Не обучен как-то. Да и потом, у меня есть работа.
   - Ну конечно. Работа... Только знаешь, Толя, у нас холодильник опять пустой. И что делать с Вовкой, я себе не представляю. Позвони ему, сам скажи, что денег нет. Мол, обойдись, сынок, без отпуска. Тебе, мол, еще рановато в Крым с женой ездить. Ничего, скажи, страшного. Перебьешься, скажи...
   - Да перестань ты кипятиться. В его годы мог бы и сам себе на отпуск заработать.
   - Ну да. Вот папа его, он же зарабатывает. Как сыр в масле катается.
   - Галя, слушай, я не понимаю предмета нашего с тобой...
   - Предмета он не понимает. Все ты понимаешь! Я знаю, что ты сейчас скажешь. Не в деньгах счастье. Согласна. И даже с тем, что бедность не порок, тоже согласна. Но в том, что нищета - порок, я в этом просто уверена.
   - Ты что, хочешь сказать, что мы с тобой - нищие?
   - А ты так не считаешь?
   Журковский промолчал. Многое он мог ответить на этот не вполне риторический вопрос, но не стал накалять атмосферу в кухне, уже и так имевшую опасный градус.
   Анатолий Карлович допил кофе, встал и обнял жену.
   - Ну успокойся. Все будет нормально. Меня Суханов вчера пригласил к себе.
   Последняя фраза выскочила у Журковского совершенно неожиданно, против его желания и воли. Еще микросекунду назад он и не помнил о вчерашнем разговоре с Сухановым, а вот - нате вам!
   - Суханов? Куда это он тебя пригласил?
   - Ну на работу...
   - И что же ты у него будешь делать? У тебя что, интерес к бизнесу проснулся? Способности открылись?
   - Ни боже мой, - ответил Журковский. - Что ты, Галя! Чтобы я на старости лет коммерцию?.. Эта игрушка вовсе не для меня.
   - Хороши игрушки! Вон, посмотри на Вику.
   - На кого? На Вику? Смотрел. Вчера. Мне она не показалась особенно привлекательной. Хотя вполне вероятно, что это как раз и есть идеал современной женщины.
   - Толя, не иронизируй. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
   Журковский понимал. Он понимал, что жене смертельно надоело каждый раз думать, на что купить новые колготки. Что она после работы вынуждена толкаться на оптовом рынке и выбирать из дешевых продуктов самые дешевые. Что собственная машина для них если и была реальностью еще несколько лет назад, то после свадьбы сына перешла в разряд ночных грез. Что квартира давно не ремонтирована и вид обоев в масляных пятнах там, где хозяева или гости, сидевшие на диване, случайно прикасались затылками к стене, говорит о том, что обоям этим как минимум лет пятнадцать. Многое понимал Анатолий Карлович и со всеми аргументами, которые выкладывала перед ним жена, был совершенно согласен.
   Однако если прежде после таких разговоров он уверенно погружался в спокойную, ставшую уже привычной депрессию, которая могла продолжаться и до обеда, и даже до самого вечера, то теперь, напротив, почувствовал неожиданный прилив энергии.
   Он сильнее сжал плечи Галины - такие же худенькие, как и тридцать лет назад, когда Журковский долгими летними ночами гулял с Галей Петровской, студенткой-первокурсницей, когда целовал ее губы, находя их на ощупь в жаркой темноте подворотен, когда шорох их шагов тонул в вязкой тишине уставшего за день Города.
   - Солнышко!
   - Ну что? - пробурчала жена, и он услышал, что голос ее потеплел. - Что, Толечка?
   - Обещаю, что все будет хорошо. Я сегодня пойду к Суханову. Если он не соврал, то работа у него есть по моей прямой, так сказать, специальности. После Института прямо и пойду. Так что приду позднее обычного, не волнуйся.
   - Здравствуйте, здравствуйте! Вы молодец, Анатолий Карлович, что пришли!
   Суханов грузно поднялся из-за стола, вышел навстречу Журковскому, протягивая вперед руку для пожатия.
   - Да что уж, - смущенно пробурчал Анатолий Карлович. - Что уж такого в этом молодеческого?
   - Не смущайтесь, не смущайтесь. Я, признаться, вчера думал, что вы не появитесь у нас.
   - Отчего же?
   - Да так... Я знаю, как настоящие ученые относятся к бизнесу. К сожалению, достаточно, я бы выразился, предвзято. Если не сказать большего.
   - Вы правы. Только я бы выразился по-другому. Не предвзято, а с брезгливостью, - учтиво улыбнувшись, заметил Журковский. - Вы, вероятно, именно это имели в виду?
   - Да, Анатолий Карлович. Примерно так. Вы присаживайтесь, присаживайтесь...
   Суханов широким жестом указал на кресло для посетителей, и Анатолий Карлович заметил, что он одновременно внимательно и быстро посмотрел на свои наручные часы.
   "Минуты меж тем считает. Правильно. А как еще такому купчику жить? Время деньги".
   Суханов заметил взгляд гостя и усмехнулся.
   - Времени у нас и вправду немного. Поэтому вкратце я изложу вам... Хотя что излагать? Давайте так построим разговор... Вы мне скажите - работу в Институте вы ведь бросать не собираетесь?
   - Нет, - спокойно ответил Журковский.
   Он хотел сказать что-нибудь резкое, что-нибудь вроде "да ни при каких обстоятельствах!", но решил ограничиться этим "нет" и выдержать спокойный тон.
   - Нет. На нет, как говорится, и суда нет. И туда - нет, - добавил Суханов вполголоса и, спохватившись, снова посмотрел на часы. Затем он поднял глаза к потолку, что-то высчитывая, быстро подошел к столу, нажал на клавишу переговорного устройства и, стрельнув глазами в Журковского, выпалил: Чай-кофе-коньяк-легкий ужин?
   - Что? - не понял Анатолий Карлович. - Вы мне?
   - Ну конечно.
   - А время... Вы говорили...
   - Ничего. Для вас у меня время есть, Анатолий Карлович. Ну?
   - Кофе... И коньяк, - решил Журковский и увидел на лице Суханова улыбку.
   - Костя! - крикнул хозяин кабинета в свой аппарат. - Коньяк, водку, кофе, сок и закусить. Время, время... Вот вы, Анатолий Карлович, когда я на часы посмотрел, видно, подумали - "У этого парня время - деньги"? Сознайтесь, было?
   - Ну было, - ответил Журковский, даже не удивившись совпадению своих мыслей с только что услышанным.
   Он уже привык к таким совпадениям. Может быть, это признак его собственного простодушия? Неоригинальности? Отсутствия яркости и образности мышления? Как бы там ни было, Журковский спокойно относился к такого рода расшифровке собственных мыслей посторонними людьми.
   - Вот! Вот в чем ваша ошибка, - сказал Суханов. - Вот он, вечный камень преткновения для русского человека. Вот на чем он, человек наш, ломается.
   Дверь кабинета бесшумно открылась, и статный юноша в идеальном костюме вкатил высокий металлический столик на колесиках. Журковский обратил внимание, что столик, как и убранство кабинета, отличался скромностью - обычная магазинная тележка. Ни тебе инкрустации, ни прочих излишеств. Но то, что на этом столике стояло, вызвало у Анатолия Карловича мгновенный и неконтролируемый приступ слюноотделения.
   - Давайте, Анатолий Карлович. Подкрепиться в конце дня никогда не мешает...
   Молчаливый, вышколенный слуга подкатил свой бар на колесиках поближе к гостю и установил его вплотную к рабочему столу шефа.
   - Спасибо, Костя, - бросил Суханов молодому человеку, который, отвесив легкий, грациозный полупоклон, исчез так же бесшумно, как и появился.
   - Угощайтесь, угощайтесь, - хлопотал Суханов. - Коньячку для начала?
   - Да, - кивнул Анатолий Карлович.
   Хозяин налил в пузатую рюмку темного, густого коньяку. По кабинету бархатной волной пополз тяжелый, сладковатый, невероятно уютный запах.
   Суханов плеснул себе водки в рюмку, которая по объему раза в два превосходила ту, что держал в руке Журковский.
   - Ну, за начало совместной деятельности, так, что ли? - спросил хозяин кабинета.
   - Видимо, так...
   - Ладно. Поехали.
   Суханов явно спешил, но вместе с тем пытался показать себя радушным хозяином, пекущемся о том, чтобы угодить посетителю, не обидеть его отсутствием внимания и излишней деловитостью.
   Журковский взял маленькую вилочку, зацепил толстый кусок нежнейшей, серой с розовым буженины и, положив ее на кусок белого хлеба, отправил в рот. Буженина не просто таяла во рту, она была выше всех похвал, и перед глазами Журковского мгновенно всплыли иллюстрации из старой, сталинских еще времен, "Книги о вкусной и здоровой пище".
   Тем более что набор закусок - ломтики селедки в янтарном соусе, тихонько потрескивающие, выпускающие жир жареные охотничьи колбаски, сваленные горкой в металлическом судке, тонко порезанный сыр, ломти которого в изнеможении от собственной мягкости перевешивались через край тарелки, вазочка с черной икрой, похожей на кучку крупного бисера, солнечно-желтое масло, покрытое, словно потом, капельками ледяной воды, ровные, толстые хвосты зеленого лука, укроп, огромные листья салата... - набор закусок одним своим видом заставлял забыть о сырой темноте за окнами, о сквозняках и липких перилах подъезда, вообще забыть о неопределенном, не персонифицированном неблагополучии, разлитом в воздухе северного Города, впитавшемся в стены зданий и каким-то неуловимо-серым налетом покрывшем одежду и лица его обитателей.
   Прожевав, а точнее, размяв буженину во рту почти без помощи зубов и проглотив ее, Журковский пригубил из своей рюмки.
   - Ого, - заметил он, помедлив мгновение, дабы прочувствовать вкус. - Это что же за коньяк?
   Божественный напиток, впрочем, как и водка, был подан в хрустальном графинчике без каких бы то ни было опознавательных знаков.
   - Французский? - попробовал угадать Анатолий Карлович.
   - Зачем? У нас в Армении прекрасный коньяк есть. Мне друзья присылают. Настоящий. Тот, что в застойные годы в Политбюро поставляли. Так-то. Можем ведь, если захотим, не правда ли?
   - Да, - кивнул Журковский и снова заметил, что Суханов посмотрел на часы.
   - Может быть, к делу перейдем, Андрей Ильич? А то вы, кажется, торопитесь, а я вас задерживаю... Однако за закуску спасибо. Прелесть как вкусно!
   - Да, да, конечно, конечно... Вы простите меня, я вам голову морочу... К делу так к делу. У вас, Анатолий Карлович, с английским языком, насколько я знаю, проблем нет?
   - Ну как вам сказать? - Журковский пожал плечами. - Смотря что вы от меня хотите? Набокова переводить, скажем, не возьмусь.
   - Набокова нам не требуется. Я вам вчера в общих чертах рассказал суть вашей будущей работы. Если, конечно, вас устроят наши условия. Учебные пособия. Компьютерные. Помимо России, мы будем работать на экспорт. Есть у нас заказы, есть интерес с той стороны. Теперь вы, наверное, понимаете, что я имел в виду под вашим уровнем знания английского.
   - Писать учебник для иностранцев?
   - Ну почти. Писать - вряд ли. Скорее - компилировать из готовых статей. Впрочем, если сами решите что-то написать, я буду это только приветствовать. Я ведь знаком с некоторыми вашими работами.
   - Интересно. С какими же?
   Суханов сегодняшний настолько отличался от Суханова вчерашнего, что Журковскому вдруг стало необычайно интересно, что он сейчас скажет. Такие разительные перемены в человеческой личности он прежде видел только в театре или кино. Это и была та условность, которая в самом реалистическом произведении не дает прорваться грубому натурализму, делает описание серых и обычно кажущихся унылыми будней захватывающим, динамичным и непредсказуемым.
   - Я внимательно прочел две ваши последние книги, - спокойно ответил Суханов. - Ваша точка зрения на события, имевшие место в России девятнадцатого века, кажется мне несколько парадоксальной... Хотя меня, признаться, больше интересует новейшая история. Самая новейшая. Здесь, Анатолий Карлович, такие интриги плетутся, что и не снилось прежде ни историкам, ни романистам. Так-то... Ну ладно, вернемся к нашим баранам. Вы, в принципе, согласны?
   - В принципе - да, иначе я бы и не пришел...
   - Чудно. Значит, мы действуем так. Завтра утром вам привезут материалы...
   Журковский сделал рукой предупредительный жест, но Суханов не дал ему вставить замечание:
   - Нет, нет, там очень много, привезут мои ребята. Все равно им компьютер еще тащить, не сами же вы повезете... Вы, кстати, умеете?..
   - Умею, умею, - успокоил Суханова Анатолий Карлович. - Не настолько я отстал от жизни. Правда, только на уровне пишущей машинки...
   - Нормально. Если будут проблемы, вам оставят номер телефона, позвоните. Приедет мой человек, все объяснит, исправит, если что, поможет... Короче говоря, дома не спеша займетесь ознакомлением с материалами, там же будут образцы формы, в которой нужно будет подавать готовую работу. Да, чуть не забыл. Я говорил в вашем издательстве...
   - В моем?
   - Ну в том, где печатались ваши книги. Они мне передали право на электронные версии. Разумеется, необходимо ваше согласие, но я полагаю, вы не будете возражать. Так что получите пока аванс. Договор потом подпишем, секретарь оформит, вам его привезут вместе со всеми бумагами. Вот, получите, Анатолий Карлович. И учтите - это не благотворительность, это за ваши книги.
   Суханов поднялся со стула, подошел к столу и, выдвинув ящик, вынул из него тонкую пачку зеленых купюр.
   - Держите.
   Он положил деньги на стол.
   - Спасибо... Я очень вам за это признателен, - сказал Журковский, пересчитывая деньги. - Очень кстати.
   - Это всегда кстати. Хотел бы я посмотреть на человека, которому дают деньги, а он говорит - ах, мол, как это некстати!
   На столе Суханова зазвонил телефон внутренней связи.
   - Извините, - улыбнулся он Журковскому. - Минуту... Да?
   Лицо его вдруг окаменело, Суханов побледнел, прикрыл глаза и тихо произнес в трубку:
   - Проси.
   Журковский привстал. Что-то случилось. Что-то очень неприятное для респектабельного и еще секунду назад очень уверенного в себе бизнесмена Суханова.
   - Анатолий Карлович... Вы...
   - Мне пора? - прямо спросил Журковский.
   Суханов посмотрел на него каким-то странным, оценивающим взглядом. В голове его, насколько понимал Журковский, сейчас шла лихорадочная работа.
   - Нет... Знаете... Я попрошу вас о небольшом одолжении.
   - Да?
   - Вы не могли бы посидеть здесь, в кабинете, пока я беседую. Просто поприсутствовать. А?
   - Можно, почему нет? Можно...
   - Очень хорошо. Очень...
   Суханов заметно повеселел. В этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел молодой человек в джинсах, белоснежных кроссовках и опрятном, тонкой шерсти, свитерке.
   - Проходите, - сказал Суханов строгим, незнакомым Журковскому тоном. - Чем обязан?
   - Меня зовут Михаил... Иванов, - произнес гость.
   Журковский отметил, что выправка у Михаила Иванова вполне военная. Он сразу произвел впечатление уверенного в себе, сильного парня, привыкшего больше к физической работе, нежели чем к работе интеллектуальной. Спортсмен не спортсмен, солдат не солдат...
   "Комитетчик, что ли?" - подумал Журковский.
   - Да. Очень приятно, - сухо ответил хозяин кабинета. - Слушаю вас.
   - Дело в том... - Михаил покосился на Анатолия Карловича.
   - Говорите, говорите. Это мой заместитель, - неожиданно для Журковского произнес Суханов. - Мы все дела решаем вместе. Тут секретов нет.
   - В общем, я пришел к вам только потому, что больше мне идти некуда.
   - Не понимаю.
   Журковский видел, что Суханов нервничает. И, что было для него совсем уже невероятно, боится.
   - Я ваш студент, Андрей Ильич. В прошлом, конечно. Еще когда вы работали в Институте... А теперь...
   - Теперь, кажется, я догадываюсь, где вы работаете. Так что? У вас есть ко мне какие-то претензии?
   Михаил промолчал. Он посмотрел в окно, потом снова на Журковского пристальным, быстрым взглядом, словно объективом фотоаппарата, схватил Анатолия Карловича.
   "Ну конечно, комитетчик, - утвердился в своих предположениях Журковский. Вот еще не хватало... Пришел, понимаешь, на работу устраиваться. И на тебе - в первый же день... От этой шайки не отвяжешься. Только попади к ним "на карандаш"... Знаем ихние штучки".
   - Не в этом дело, - ответил Михаил. - Знаете, я недавно пересмотрел "Собачье сердце". Там профессор Преображенский говорит: "Я московский студент..."
   - И что же? - спросил Суханов.
   - Да я ведь тоже студент. Пусть не московский. Но ваши лекции слушал. И Греча.
   Журковский почувствовал, что его мышцы напряглись, словно перед ним возникла какая-то мгновенная угроза, требующая немедленного противодействия, причем противодействия физического. Как будто хулиган в подворотне вышел из темноты и приближается, собираясь напасть, оскорбить, ограбить - организм выбрасывает в кровь адреналин, готовится к атаке.
   - Я пришел вас предупредить. Не вас, точнее, а Греча. Через вас. К нему я не могу пойти. Есть на то причины. А сюда - могу. Вот и пришел.
   - Я, простите, вас не понимаю. - Суханов нахмурился. - Что это значит предупредить? Что вы имеете в виду?
   - Вы можете мне не верить. Только я вам правду скажу. У Греча готовится обыск. И найдут у него оружие. Незарегистрированное. Понимаете, что это значит?
   - Да... Дела... - пробормотал Суханов.
   Иванов невесело усмехнулся:
   - Не верите?
   Суханов молча пожал плечами.
   - Еще могу вам сказать, что если вы расскажете кому-то, кроме Греча... Он быстро посмотрел на Журковского. - Кому-то, кроме Греча, о нашем разговоре, то неприятности, которые со мной случатся, будут достаточно серьезными. Я даже не знаю, насколько серьезными.
   Суханов продолжал молча наблюдать за молодым человеком.
   - Если вы боитесь, что нас могут прослушать, то я вам скажу, что нет. Не слушают ваш кабинет.
   - А откуда вы... - начал было Суханов, но молодой человек снова криво усмехнулся.
   - Нет, Андрей Ильич. Я знаю. Пока не прослушивают.
   - Ну допустим, - заговорил наконец Суханов. - Но ведь обыск у мэра - дело такое... Понятые... Откуда они оружие возьмут? Подкинут? Как? Это же не шуточки.
   - У него есть оружие, - сказал молодой человек.
   - Да нет у него! Откуда у Греча оружие? Я его знаю тысячу лет! Нет и быть не может!
   - Есть. Не знаю что, не знаю откуда. Это все, что я могу вам сказать.
   Он повернулся и пошел к двери. Уже протянув руку, чтобы открыть ее и выйти, молодой человек обернулся и, посмотрев сначала на Журковского, а потом на хозяина кабинета, застывшего за своим столом, произнес:
   - Если бы это был не Греч, я бы никогда к вам не пришел. Просто я его уважаю. Можете ему это передать. Всего доброго.
   - Мне кажется, он не врет, - нарушил молчание Журковский. - Знаете, Андрей Ильич, я ему почему-то верю.
   - Верю, не верю... Это не разговор. Вы что, эту публику плохо знаете?
   - Честно говоря, я с ними общался не очень, скажем так, часто.
   - А-а... А книжек не читали?
   - Андрей Ильич! Давайте не будем про книжки. - Журковский встал и прошелся по кабинету. - Вам Греч кто, собственно говоря? Партнер по бизнесу?
   - А вам?
   - Мне? - Журковский не секунду задумался. - Мне - друг.
   - Хм... "Друг"... - Суханов по-прежнему нависал над столом. - И что же вы думаете делать? Если он вам друг?
   - Мне кажется, это вы должны думать.
   - Я... Конечно. А что вы мне посоветуете?
   - По-моему, здесь двух мнений быть не может.
   - А если это провокация? - спросил Суханов. - Вы понимаете, Анатолий Карлович, я просто убежден, что это на девяносто процентов - откровенная, грубая провокация.
   - И что с того? Даже если есть один шанс, что это правда, все равно нужно ему сообщить.
   - "Ему"... Ладно. Поехали.
   - Куда?
   - Как это - куда? К Гречу.
   - Домой?
   - Он сейчас на даче, - сказал Суханов. - Звал меня сегодня... Я сказал, что не приеду. Если честно, дела у меня на вечер. Важные. Но... человек предполагает, а Комитет, как всегда, располагает. Не боитесь?
   - Чего?
   Журковский удивленно посмотрел на Суханова.
   - Да так. Ну что? Едем?
   - Да.
   - Что приуныли? - спросил Андрей Ильич, когда машина - черный "Мерседес", в котором расположились они с Журковским, - мягко тронулась с места.
   - Я не приуныл вовсе. Просто вспомнил Аксенова.
   - Аксенова? Какого Аксенова?
   - Писателя. Знаете, есть такой русский писатель.
   - Ах, Васю?..
   Суханов улыбнулся.
   Анатолий Карлович с удивлением посмотрел на своего соседа. Суханов сказал про "Васю" так, как говорят только о хорошо знакомых, даже, скорее, близких людях.