Страница:
Речь может идти о собственном ребенке или детях сестры, о внуке или племяннике... каким же подонком должен быть такой человек? Мне было бы легче понять – впрочем, подобные вещи в любом случае трудно себе представить, – если бы речь шла о вспышке ярости и потере контроля над собой. Такие эпизоды расследовать намного легче. Дети могут сознательно доводить близкого человека; мои так поступают регулярно. Бывают случаи, когда мне трудно себя сдерживать. А ведь я работаю в полиции. И я уже взрослый человек. Многие люди не понимают, что происходит с детьми, поскольку сами еще не достигли зрелости, когда становятся родителями.
Но те, что добиваются доверия ребенка, а потом сознательно причиняют ему боль... Для них должно существовать специальное место в аду. Во всяком случае, я очень надеюсь, что оно есть.
Я редко общалась с Эрролом Эркинненом, психологом нашего отдела. Припоминаю, что он защитил диссертацию по судебной психологии и даже написал несколько научных книг на эту тему, но о его дружелюбии я успела забыть.
– О, я буду счастлив побеседовать с вами, детектив, – сказал он мне по телефону.– И даже более того.
Он мог бы сказать, что сгорает от нетерпения. Нужно самому быть немного сумасшедшим, чтобы ставить диагноз тем, кто совершает преступные безумства, и, насколько я помню, Эркиннен вполне удовлетворял этому требованию.
– Сегодня у меня свободен только ленч. Забавно, последние две недели я был очень занят. Всем требуется консультация именно сейчас. Такое впечатление, что в это время года все ведут себя неадекватно.
Я не стала его разочаровывать и говорить, что агенты ФБР заняты значительно больше, чем он.
– Я принесу бутерброды.
– Замечательно.
Заполняя данные биографии Эллен Лидс, я сообразила, что так и не выяснила ее девичью фамилию. Если она не всплывет в самое ближайшее время, мне придется спросить у самой Эллен, а это наверняка вызовет подозрения. Впрочем, необходимости не возникло.
Я шлепнула распечатку Фреду на стол:
– Четырнадцать лет назад Эллен Лидс находилась под следствием по обвинению в жестком обращении с детьми, когда ее первого ребенка нашли мертвым в колыбели. Ему исполнилось восемь месяцев. Следствие установило, что смерть произошла от естественных причин.
– СВДС?[16]– спросил Фред.
– Предположительно. Следователь сказал, что Эллен Лидс заявила: ребенок не проснулся, когда должен был, она подошла к нему и обнаружила, что он не дышит. Насколько сложно симулировать этот синдром?
– Не знаю. На теле ребенка не нашли никаких следов – так написано в отчете медицинского эксперта. Однако нам известна женщина из Нью-Йорка, которая восемь раз выходила сухой из воды.
– Ну, это в Нью-Йорке. Я надула губы.
– Да, я знаю, ты ненавидишь толстозадого болтуна питчера[17], которого они там держат, – усмехнулся Фред.– Однако даже в Нью-Йорке – как и у нас – они не позволяют делать вскрытие бейсболистам. У них – как и у нас – есть судебные патологоанатомы. Там развернулась настоящая кампания сочувствия. Все говорят: бедная женщина, потеряла восьмерых детей из-за этого синдрома. Потом у кого-то появились подозрения. Выяснилось, что ей нравилось внимание, которое ей уделяли, когда что-то случалось с ее детьми.
– Возможно, у нас происходит нечто похожее. Мальчик слишком большой, чтобы умереть из-за СВДС, но в самом подходящем возрасте, чтобы его схватило страшилище. Однако мать ведет себя сдержанно. Она не устраивает истерик на глазах у прессы и не стучит в дверь мэра. Иными словами, не хочет привлекать к себе внимания.
– Ну, а вдруг она сообразила, каким громким будет дело, когда было уже слишком поздно.
– В таком случае она бы предъявила нам Натана, сопроводив его появление какими-нибудь сомнительными объяснениями. А ему угрожала бы, чтобы он сделал все, как ей нужно. Ребенка можно заставить молчать.
– Если мальчик объявится, я хочу, чтобы с ним поговорил Спенс.
– И я тоже.
Когда я вернулась к своему столу, чтобы взять сумочку и пистолет, на телефоне мигал сигнал. Это было сообщение от моей дочери Френни. Она забыла взять к отцу туфли с металлическими набойками, которые ей были необходимы для урока чечетки. Не могла бы я завезти их в школу танцев до трех?
Сначала я рассердилась, а потом представила, как бы чувствовала себя, если бы Френни исчезла.
Эррол Эркиннен, высокий худощавый финн, работавший штатным психологом нашего отдела, был по-своему симпатичным, хотя и немного угловатым, а еще сразу угадывалось, что он скандинав. Его мать обожала Эррола Флинна[18], в честь которого и назвала сына. Ну, а мы прозвали его Док. Он умелый слушатель, и стоило мне один раз изложить факты, как он сразу понял, что меня беспокоит. Вы бы никогда в это не поверили, если бы побывали в его офисе. Там царил полный хаос: повсюду валялись газеты и журналы; я не нашла ни одной свободной горизонтальной поверхности. Возле одной из стен стояла пирамида картонных коробок, набитых папками. Полки были заполнены до самого потолка. Однако Эркиннен моментально находил все, что ему требовалось. Думаю, просто в мозгах у него все устроено так, что большинству из нас и не понять. С умными людьми часто так бывает.
Он сразу перешел к делу.
– Если вы имеете дело с матерью, которая заставила своего сына исчезнуть, то следует предположить наличие у нее душевной болезни. Например, депрессии, синдрома Мюнхгаузена, но это состояние может не бросаться в глаза. Вы помните женщину из Техаса, которая одного за другим утопила в ванне пятерых детей?
– Ну, ни у кого не вызывает сомнения, что она спятила.
– Верно, и все это видели, более того, она даже проходила лечение. Однако в этом смысле она была исключением. Обычно такие люди тщательно скрывают свое безумие. Вам следует иметь это в виду, когда вы будете допрашивать эту Лидс.
– Что вы хотите сказать – мне следует обращаться с ней мягко?
Он улыбнулся.
– Только в том случае, если такова ваша манера допроса. Я ощетинилась.
– Перестаньте, Док. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.
– Да, конечно. Извините. Я хотел сказать, что вам следует помнить: вопросы, которые вы ей задаете, и то, как будете это делать, могут привести к взрыву.
– Я кое-что слышала о синдроме Мюнхгаузена, но не могли бы вы рассказать о нем подробнее?
– Это довольно редкое явление, несмотря на то что в последнее время о нем часто упоминают. В двух словах, родитель или опекун – почти всегда женщина, чаще всего мать – становится зависимой от внимания, которое она получает, когда ее ребенок болеет. В дальнейшем такая мать начинает вести себя таким образом, чтобы ребенок чаще болел. Вы видели фильм «Шестое чувство»?
– Да.
– Призрак маленькой девочки, отравленной жестокой мачехой, преследует мальчика, чтобы заставить его рассказать о ее судьбе и спасти ее маленькую сестренку. Это классический случай – вымышленный, но превосходно описанный – о матери с синдромом Мюнхгаузена. Однако есть и другие диагнозы, которые могут тут подойти. Мать может быть психически больной, или впасть в состояние депрессии, или у нее возникают галлюцинации... Вариантов много, когда она способна причинить вред собственному ребенку или спрятать его. В некоторых случаях мать даже может не понимать, что она сделала.
Я обдумала его слова, пока он ел сэндвич.
– Знаете, она выглядит совершенно нормальной. Я понимаю, как трудно это определить, но должны же быть какие-нибудь видимые признаки безумия. С синдромом Мюнхгаузена их можно не заметить, если не искать сознательно, но другие болезни, о которых вы говорили, – нет, мне кажется, их трудно пропустить.
– Совсем не обязательно. Некоторые люди, замышляющие преступление против детей, кажутся совершенно нормальными. Многие педофилы выглядят как самые обычные парни из соседнего дома.
Тут он был совершенно прав.
– И не забывайте, что вы не общались с ней ё обычной обстановке. У нее пропал сын. Это стрессовая ситуация даже для психически больного и даже если она сама является виновницей его исчезновения.
– Наверное, так и есть.
– А вы не исключаете возможного участия ее бывшего мужа?
– Я навела справки, но мне ничего не удалось откопать.
– Я бы немедленно его допросил. Он может сообщить много полезного, если захочет быть откровенным. И мне не следует вам объяснять, что он может рассказать о том, что произошло, когда умер их первый ребенок. А если повезет, вы узнаете, считает ли он ее виновной в смерти ребенка. Он сейчас здесь?
– Должен приехать в город через пару часов.
– Хорошо. Значит, во время беседы вы будете видеть его лицо.
Едва ли я бы хотела видеть это еще раз – щеку Дэниела Лидса украшала такая огромная бородавка, что могла бы с легкостью поддерживать висячее растение. Бородавка притягивала мой взгляд, и мне с трудом удавалось соблюдать приличия во время нашего разговора, состоявшегося сразу после его приезда в Лос-Анджелес.
После встречи с его бывшей женой, маленькой и аккуратной, мне даже представить себе было трудно, что их могло что-то связывать. Он ввалился в участок: бледный и одутловатый, как беременный белый медведь, живот тяжелыми складками свисает с брючного ремня. Он был ужасно похож на водопроводчика.
Однако Дэниел Лидс оказался умным человеком, способным хорошо выражать свои мысли. Он был явно расстроен исчезновением сына. Прежде чем перейти к неприятным вопросам, я постаралась навести мосты и потому после выражения сочувствия спросила о том, что обычно не вызывает раздражения.
– Чем вы занимаетесь?
– Ракетами.
Я с трудом сдержала смех. Нет, он совсем не походил на ученого.
– В самом деле? – довольно глупо пробормотала я.
– Да. В самом деле. Моя должность называется инженер по ракетным двигателям. Наша компания разрабатывает двигатели ракет и самолетов. Главный заказчик – военные.
– Значит, у вас много работы.
– Много.
– А другие заказчики есть?
– К сожалению.
– Ну, наверное, у вас очень интересная работа...
– Честно говоря, я не имею права обсуждать свою работу, детектив. Я связан правительственными контрактами.
Вот вам и беседа на безопасную тему. Что ж, пора приступать к делу. По телефону мы установили, что он находился в Аризоне, когда пропал Натан. Наверное, служба безопасности на его предприятии воспримет наш запрос как личное оскорбление. Впрочем, я все равно это сделаю, но сейчас меня интересовало совсем другое.
– Расскажите о ваших отношениях с Натаном, мистер Лидс.
Он заерзал на стуле. То ли сиденье было для него неудобным, то ли его смутил мой вопрос.
– Естественно, я вижусь с сыном довольно редко. Я пытаюсь сохранить с ним хорошие отношения, оставаться настоящим отцом, но это довольно трудно делать, находясь в Аризоне. Он чудесный ребенок. И я очень по нему скучаю.
– А у вас были с ним какие-нибудь проблемы в последнее время? Я знаю, что у детей и родителей часто возникают трудности, даже несмотря на то, что они друг друга любят. Например, со мной такое иногда случается.
– Нет, пожалуй, мне нечего вспомнить. Он хорошо учится, ведет себя уважительно, хотя я чувствую, что скоро у него возникнут проблемы, характерные для подросткового возраста.
Я улыбнулась, думая об Эване, всегда готовом выдать что-нибудь остроумное и дерзкое.
– Вероятно, так и будет. Однако обычно с этим удается справляться.
– Пожалуй, я не заметил ничего особенного. У нас очень хорошие отношения. Конечно, на расстоянии их поддерживать легче. Если бы мне пришлось воевать с ним каждый день, как это вынуждена делать Эллен, мне бы нашлось, что сказать.
Он дал мне повод задать следующий важный вопрос.
– Я хотела спросить о ваших отношениях с матерью Натана.
Он вздохнул.
– Пожалуй, они вполне приличные для разведенной пары. Мы стараемся не усложнять друг другу жизнь, если вы об этом.
– А вы можете рассказать, что послужило причиной развода?
После некоторых колебаний он тихо ответил:
– У меня появилась другая женщина.
Да, правильно говорят насчет злой любви – и козлов. Я не могла себе представить, что этот мужчина мог понравиться какой-то женщине. Однако Дэниел был умен и хорошо воспитан, и я не сомневалась, что он заботливый отец. Тем не менее смотреть на него было неприятно.
– Вы расстались мирно?
– Поначалу нет, но потом, когда страсти немного улеглись, Эллен поняла, что устала от меня. Мне кажется, что сейчас она уже не переживает из-за нашего развода. С тех пор прошло почти десять лет, и мы оба сильно изменились.
– И все это время вы жили в Аризоне?
– Нет, я переехал туда пять лет назад. Мне было трудно принять такое решение, я не хотел расставаться с Натаном, но мне сделали заманчивое предложение.
– И вы поддерживали регулярный контакт с Эллен?
– Пожалуй, да. Она сообщает мне обо всех событиях в жизни Натана, у него самого это не очень получается – он слишком несобранный.
А его мать сказала: мечтательный.
– Да, у меня сложилось аналогичное впечатление. Значит, ваши отношения с Эллен в целом были доброжелательными?
– Я бы даже сказал, сердечными. Она хочет, чтобы я оставался отцом для Натана. И я ей за это благодарен. Она достойная женщина.
– А какое впечатление она производила на вас в последнее время?
– Что вы имеете в виду?
– Не была ли она чем-то огорчена?
– Ну, сын исчез...
– Нет, я имела в виду – до того.
– Ах, вот вы о чем. Нет, я ничего такого не заметил.
– Насколько мне известно, вы потеряли ребенка из-за СВДС.
– Да, еще до рождения Натана.
– Приношу свои соболезнования.
– Благодарю вас. Тогда нам пришлось нелегко.
– Я понимаю. И как это пережила Эллен?
Он вновь заерзал на своем стуле и заметно помрачнел, поняв, к чему я веду.
– Что вы хотите этим сказать? – довольно резко спросил он.
– Она была огорчена, разгневана, у нее опустились руки?
– Детектив, она потеряла ребенка. Как она могла себя чувствовать?
– Не знаю, мистер Лидс. Мне не довелось перенести такое горе, но я пытаюсь понять. Кроме того, нам важно уяснить, как она может реагировать на данную ситуацию.
– Но разве это поможет отыскать Натана?
– Ну...
Он с некоторым трудом поднялся со стула.
– Послушайте, если вы думаете, что Эллен имеет к исчезновению Натана какое-то отношение, вы ошибаетесь. Эллен любит ребенка, и она всегда была ему замечательной матерью. Так что выбросите подобные мысли из головы. Не тратьте понапрасну свое время и время моего сына. Если оно у него еще осталось.
Теперь, когда Дэниел Лидс встретится с Эллен, он расскажет ей о моих неприятных расспросах и о сложившемся у него впечатлении, что я ее подозреваю. Ну, почему, почему я не умею быть такой уравновешенной, как Спенс Фрейзи, и всегда задавать правильные вопросы?
Глава 7
Но те, что добиваются доверия ребенка, а потом сознательно причиняют ему боль... Для них должно существовать специальное место в аду. Во всяком случае, я очень надеюсь, что оно есть.
Я редко общалась с Эрролом Эркинненом, психологом нашего отдела. Припоминаю, что он защитил диссертацию по судебной психологии и даже написал несколько научных книг на эту тему, но о его дружелюбии я успела забыть.
– О, я буду счастлив побеседовать с вами, детектив, – сказал он мне по телефону.– И даже более того.
Он мог бы сказать, что сгорает от нетерпения. Нужно самому быть немного сумасшедшим, чтобы ставить диагноз тем, кто совершает преступные безумства, и, насколько я помню, Эркиннен вполне удовлетворял этому требованию.
– Сегодня у меня свободен только ленч. Забавно, последние две недели я был очень занят. Всем требуется консультация именно сейчас. Такое впечатление, что в это время года все ведут себя неадекватно.
Я не стала его разочаровывать и говорить, что агенты ФБР заняты значительно больше, чем он.
– Я принесу бутерброды.
– Замечательно.
Заполняя данные биографии Эллен Лидс, я сообразила, что так и не выяснила ее девичью фамилию. Если она не всплывет в самое ближайшее время, мне придется спросить у самой Эллен, а это наверняка вызовет подозрения. Впрочем, необходимости не возникло.
Я шлепнула распечатку Фреду на стол:
– Четырнадцать лет назад Эллен Лидс находилась под следствием по обвинению в жестком обращении с детьми, когда ее первого ребенка нашли мертвым в колыбели. Ему исполнилось восемь месяцев. Следствие установило, что смерть произошла от естественных причин.
– СВДС?[16]– спросил Фред.
– Предположительно. Следователь сказал, что Эллен Лидс заявила: ребенок не проснулся, когда должен был, она подошла к нему и обнаружила, что он не дышит. Насколько сложно симулировать этот синдром?
– Не знаю. На теле ребенка не нашли никаких следов – так написано в отчете медицинского эксперта. Однако нам известна женщина из Нью-Йорка, которая восемь раз выходила сухой из воды.
– Ну, это в Нью-Йорке. Я надула губы.
– Да, я знаю, ты ненавидишь толстозадого болтуна питчера[17], которого они там держат, – усмехнулся Фред.– Однако даже в Нью-Йорке – как и у нас – они не позволяют делать вскрытие бейсболистам. У них – как и у нас – есть судебные патологоанатомы. Там развернулась настоящая кампания сочувствия. Все говорят: бедная женщина, потеряла восьмерых детей из-за этого синдрома. Потом у кого-то появились подозрения. Выяснилось, что ей нравилось внимание, которое ей уделяли, когда что-то случалось с ее детьми.
– Возможно, у нас происходит нечто похожее. Мальчик слишком большой, чтобы умереть из-за СВДС, но в самом подходящем возрасте, чтобы его схватило страшилище. Однако мать ведет себя сдержанно. Она не устраивает истерик на глазах у прессы и не стучит в дверь мэра. Иными словами, не хочет привлекать к себе внимания.
– Ну, а вдруг она сообразила, каким громким будет дело, когда было уже слишком поздно.
– В таком случае она бы предъявила нам Натана, сопроводив его появление какими-нибудь сомнительными объяснениями. А ему угрожала бы, чтобы он сделал все, как ей нужно. Ребенка можно заставить молчать.
– Если мальчик объявится, я хочу, чтобы с ним поговорил Спенс.
– И я тоже.
Когда я вернулась к своему столу, чтобы взять сумочку и пистолет, на телефоне мигал сигнал. Это было сообщение от моей дочери Френни. Она забыла взять к отцу туфли с металлическими набойками, которые ей были необходимы для урока чечетки. Не могла бы я завезти их в школу танцев до трех?
Сначала я рассердилась, а потом представила, как бы чувствовала себя, если бы Френни исчезла.
Эррол Эркиннен, высокий худощавый финн, работавший штатным психологом нашего отдела, был по-своему симпатичным, хотя и немного угловатым, а еще сразу угадывалось, что он скандинав. Его мать обожала Эррола Флинна[18], в честь которого и назвала сына. Ну, а мы прозвали его Док. Он умелый слушатель, и стоило мне один раз изложить факты, как он сразу понял, что меня беспокоит. Вы бы никогда в это не поверили, если бы побывали в его офисе. Там царил полный хаос: повсюду валялись газеты и журналы; я не нашла ни одной свободной горизонтальной поверхности. Возле одной из стен стояла пирамида картонных коробок, набитых папками. Полки были заполнены до самого потолка. Однако Эркиннен моментально находил все, что ему требовалось. Думаю, просто в мозгах у него все устроено так, что большинству из нас и не понять. С умными людьми часто так бывает.
Он сразу перешел к делу.
– Если вы имеете дело с матерью, которая заставила своего сына исчезнуть, то следует предположить наличие у нее душевной болезни. Например, депрессии, синдрома Мюнхгаузена, но это состояние может не бросаться в глаза. Вы помните женщину из Техаса, которая одного за другим утопила в ванне пятерых детей?
– Ну, ни у кого не вызывает сомнения, что она спятила.
– Верно, и все это видели, более того, она даже проходила лечение. Однако в этом смысле она была исключением. Обычно такие люди тщательно скрывают свое безумие. Вам следует иметь это в виду, когда вы будете допрашивать эту Лидс.
– Что вы хотите сказать – мне следует обращаться с ней мягко?
Он улыбнулся.
– Только в том случае, если такова ваша манера допроса. Я ощетинилась.
– Перестаньте, Док. Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.
– Да, конечно. Извините. Я хотел сказать, что вам следует помнить: вопросы, которые вы ей задаете, и то, как будете это делать, могут привести к взрыву.
– Я кое-что слышала о синдроме Мюнхгаузена, но не могли бы вы рассказать о нем подробнее?
– Это довольно редкое явление, несмотря на то что в последнее время о нем часто упоминают. В двух словах, родитель или опекун – почти всегда женщина, чаще всего мать – становится зависимой от внимания, которое она получает, когда ее ребенок болеет. В дальнейшем такая мать начинает вести себя таким образом, чтобы ребенок чаще болел. Вы видели фильм «Шестое чувство»?
– Да.
– Призрак маленькой девочки, отравленной жестокой мачехой, преследует мальчика, чтобы заставить его рассказать о ее судьбе и спасти ее маленькую сестренку. Это классический случай – вымышленный, но превосходно описанный – о матери с синдромом Мюнхгаузена. Однако есть и другие диагнозы, которые могут тут подойти. Мать может быть психически больной, или впасть в состояние депрессии, или у нее возникают галлюцинации... Вариантов много, когда она способна причинить вред собственному ребенку или спрятать его. В некоторых случаях мать даже может не понимать, что она сделала.
Я обдумала его слова, пока он ел сэндвич.
– Знаете, она выглядит совершенно нормальной. Я понимаю, как трудно это определить, но должны же быть какие-нибудь видимые признаки безумия. С синдромом Мюнхгаузена их можно не заметить, если не искать сознательно, но другие болезни, о которых вы говорили, – нет, мне кажется, их трудно пропустить.
– Совсем не обязательно. Некоторые люди, замышляющие преступление против детей, кажутся совершенно нормальными. Многие педофилы выглядят как самые обычные парни из соседнего дома.
Тут он был совершенно прав.
– И не забывайте, что вы не общались с ней ё обычной обстановке. У нее пропал сын. Это стрессовая ситуация даже для психически больного и даже если она сама является виновницей его исчезновения.
– Наверное, так и есть.
– А вы не исключаете возможного участия ее бывшего мужа?
– Я навела справки, но мне ничего не удалось откопать.
– Я бы немедленно его допросил. Он может сообщить много полезного, если захочет быть откровенным. И мне не следует вам объяснять, что он может рассказать о том, что произошло, когда умер их первый ребенок. А если повезет, вы узнаете, считает ли он ее виновной в смерти ребенка. Он сейчас здесь?
– Должен приехать в город через пару часов.
– Хорошо. Значит, во время беседы вы будете видеть его лицо.
Едва ли я бы хотела видеть это еще раз – щеку Дэниела Лидса украшала такая огромная бородавка, что могла бы с легкостью поддерживать висячее растение. Бородавка притягивала мой взгляд, и мне с трудом удавалось соблюдать приличия во время нашего разговора, состоявшегося сразу после его приезда в Лос-Анджелес.
После встречи с его бывшей женой, маленькой и аккуратной, мне даже представить себе было трудно, что их могло что-то связывать. Он ввалился в участок: бледный и одутловатый, как беременный белый медведь, живот тяжелыми складками свисает с брючного ремня. Он был ужасно похож на водопроводчика.
Однако Дэниел Лидс оказался умным человеком, способным хорошо выражать свои мысли. Он был явно расстроен исчезновением сына. Прежде чем перейти к неприятным вопросам, я постаралась навести мосты и потому после выражения сочувствия спросила о том, что обычно не вызывает раздражения.
– Чем вы занимаетесь?
– Ракетами.
Я с трудом сдержала смех. Нет, он совсем не походил на ученого.
– В самом деле? – довольно глупо пробормотала я.
– Да. В самом деле. Моя должность называется инженер по ракетным двигателям. Наша компания разрабатывает двигатели ракет и самолетов. Главный заказчик – военные.
– Значит, у вас много работы.
– Много.
– А другие заказчики есть?
– К сожалению.
– Ну, наверное, у вас очень интересная работа...
– Честно говоря, я не имею права обсуждать свою работу, детектив. Я связан правительственными контрактами.
Вот вам и беседа на безопасную тему. Что ж, пора приступать к делу. По телефону мы установили, что он находился в Аризоне, когда пропал Натан. Наверное, служба безопасности на его предприятии воспримет наш запрос как личное оскорбление. Впрочем, я все равно это сделаю, но сейчас меня интересовало совсем другое.
– Расскажите о ваших отношениях с Натаном, мистер Лидс.
Он заерзал на стуле. То ли сиденье было для него неудобным, то ли его смутил мой вопрос.
– Естественно, я вижусь с сыном довольно редко. Я пытаюсь сохранить с ним хорошие отношения, оставаться настоящим отцом, но это довольно трудно делать, находясь в Аризоне. Он чудесный ребенок. И я очень по нему скучаю.
– А у вас были с ним какие-нибудь проблемы в последнее время? Я знаю, что у детей и родителей часто возникают трудности, даже несмотря на то, что они друг друга любят. Например, со мной такое иногда случается.
– Нет, пожалуй, мне нечего вспомнить. Он хорошо учится, ведет себя уважительно, хотя я чувствую, что скоро у него возникнут проблемы, характерные для подросткового возраста.
Я улыбнулась, думая об Эване, всегда готовом выдать что-нибудь остроумное и дерзкое.
– Вероятно, так и будет. Однако обычно с этим удается справляться.
– Пожалуй, я не заметил ничего особенного. У нас очень хорошие отношения. Конечно, на расстоянии их поддерживать легче. Если бы мне пришлось воевать с ним каждый день, как это вынуждена делать Эллен, мне бы нашлось, что сказать.
Он дал мне повод задать следующий важный вопрос.
– Я хотела спросить о ваших отношениях с матерью Натана.
Он вздохнул.
– Пожалуй, они вполне приличные для разведенной пары. Мы стараемся не усложнять друг другу жизнь, если вы об этом.
– А вы можете рассказать, что послужило причиной развода?
После некоторых колебаний он тихо ответил:
– У меня появилась другая женщина.
Да, правильно говорят насчет злой любви – и козлов. Я не могла себе представить, что этот мужчина мог понравиться какой-то женщине. Однако Дэниел был умен и хорошо воспитан, и я не сомневалась, что он заботливый отец. Тем не менее смотреть на него было неприятно.
– Вы расстались мирно?
– Поначалу нет, но потом, когда страсти немного улеглись, Эллен поняла, что устала от меня. Мне кажется, что сейчас она уже не переживает из-за нашего развода. С тех пор прошло почти десять лет, и мы оба сильно изменились.
– И все это время вы жили в Аризоне?
– Нет, я переехал туда пять лет назад. Мне было трудно принять такое решение, я не хотел расставаться с Натаном, но мне сделали заманчивое предложение.
– И вы поддерживали регулярный контакт с Эллен?
– Пожалуй, да. Она сообщает мне обо всех событиях в жизни Натана, у него самого это не очень получается – он слишком несобранный.
А его мать сказала: мечтательный.
– Да, у меня сложилось аналогичное впечатление. Значит, ваши отношения с Эллен в целом были доброжелательными?
– Я бы даже сказал, сердечными. Она хочет, чтобы я оставался отцом для Натана. И я ей за это благодарен. Она достойная женщина.
– А какое впечатление она производила на вас в последнее время?
– Что вы имеете в виду?
– Не была ли она чем-то огорчена?
– Ну, сын исчез...
– Нет, я имела в виду – до того.
– Ах, вот вы о чем. Нет, я ничего такого не заметил.
– Насколько мне известно, вы потеряли ребенка из-за СВДС.
– Да, еще до рождения Натана.
– Приношу свои соболезнования.
– Благодарю вас. Тогда нам пришлось нелегко.
– Я понимаю. И как это пережила Эллен?
Он вновь заерзал на своем стуле и заметно помрачнел, поняв, к чему я веду.
– Что вы хотите этим сказать? – довольно резко спросил он.
– Она была огорчена, разгневана, у нее опустились руки?
– Детектив, она потеряла ребенка. Как она могла себя чувствовать?
– Не знаю, мистер Лидс. Мне не довелось перенести такое горе, но я пытаюсь понять. Кроме того, нам важно уяснить, как она может реагировать на данную ситуацию.
– Но разве это поможет отыскать Натана?
– Ну...
Он с некоторым трудом поднялся со стула.
– Послушайте, если вы думаете, что Эллен имеет к исчезновению Натана какое-то отношение, вы ошибаетесь. Эллен любит ребенка, и она всегда была ему замечательной матерью. Так что выбросите подобные мысли из головы. Не тратьте понапрасну свое время и время моего сына. Если оно у него еще осталось.
Теперь, когда Дэниел Лидс встретится с Эллен, он расскажет ей о моих неприятных расспросах и о сложившемся у него впечатлении, что я ее подозреваю. Ну, почему, почему я не умею быть такой уравновешенной, как Спенс Фрейзи, и всегда задавать правильные вопросы?
Глава 7
Не было никакого смысла продолжать расспросы в приходе Бурнёф, да и необходимости выслушивать новые истории о детях, ставших жертвой неизвестного демона в других приходах, я не видела. Между Бурнёфом и деревнями, в которых побывала, я собрала достаточно хвороста, чтобы развести огромный костер, так что, проведя еще одну не слишком спокойную ночь в аббатстве, рано утром я отправилась в обратный путь. Теперь мое путешествие утратило скрытый смысл, делавший его хоть в какой-то мере терпимым, и я спешила поскорее вернуться в Нант.
По дороге я не встретила никаких разбойников, впрочем, даже самый дерзкий грабитель не решился бы на меня напасть, потому что меня окружала такая темная аура, что вряд ли кто-нибудь захотел бы добровольно со мной связываться. С другой стороны, хотя я и отрицала это, все же прекрасно понимала, что путешествовать по дорогам в одиночку опасно.
«Хаос правит повсюду, – написал мне сын в одном из своих мрачных писем.– Мы никогда не знаем, в какой момент к нам заявится какой-нибудь герцог или барон с требованием благословить его притязания на захваченные им чужие земли».
Ситуация на юге за последний год немного изменилась, но на севере оставалась сложной; мы здесь представляем собой легкую добычу для англичан, которые, естественно, предпочитают подвергнуть осаде удобно расположенные Нормандию и Бретань, вместо того чтобы тратить силы и припасы на долгий марш в Прованс, хотя погода там гораздо лучше.
Разве не приятно заниматься грабежом, когда легкий ветерок ласкает кожу, точно пальцы влюбленного? Не сравнить с тем, когда холодный дождь жалит тебя, словно стрелы или ледяные иголки. Герцог Иоанн, в своей мудрости или жестокости, не знаю, как на самом деле, сумел оградить Бретань от англичан, заключив с ними не слишком надежный союз, условия которого менялись каждый месяц, к великой печали его преосвященства в те моменты, когда он надевал мантию судьи.
Возможно, именно благодаря этому странному союзу мы здесь, в Бретани, жили лучше, чем вся остальная Франция. Но даже относительный мир чреват неожиданными сложностями – например, мы столкнулись с проблемой разбоя: поскольку в настоящий момент войны не предвиделось, рыцари и помещики, служившие прежде тому или иному лорду, бесцельно бродили по окрестностям и нападали на всех подряд, а добыча давала им возможность продолжать свои черные дела. Такова ирония мира.
Теперь отличить солдата от преступника было очень трудно, поскольку различия между ними практически стерлись. Мои сограждане, совершавшие жестокие поступки, от которых наверняка плачет сам Господь Бог, так же мало добились успеха в изгнании из своих душ жажды крови, как и презираемые ими англичане. В свои последние дни, когда мой муж, Этьен, метался в горячке, он рассказал мне то, о чем не стал бы говорить, находясь в здравом рассудке. Он видел, как мужчин заковывали в цепи и поджаривали на огне, а их жен и детей заставляли на это смотреть, как вырывали зубы один за другим, пока несчастные не отдавали своим мучителям все деньги до последней монетки, видел пытки и истязания невинных – зверства, в которые невозможно поверить.
А теперь, как будто ужасов было недостаточно, начали исчезать невинные дети. Я поняла, что это продолжается уже некоторое время и никто ничего не замечал.
Я вернулась в аббатство к вечеру и завела ослика в стойло. Затем я ласково с ним попрощалась, потому что он оказался достойным спутником, всегда с радостью меня слушал и ни разу не произнес ни одного слова возражения. Я поблагодарила его за то, что он быстро добрался до дома, и дала большую охапку соломы.
В поле за конюшней я разглядела молодых монахов и послушниц с завязанными на спине покровами, сажающих будущий урожай. Брат Демьен наверняка был там же и присматривал за ними, подходя к каждому по очереди, чтобы выдать точные указания насчет того, что следует делать для достижения наилучшего результата. Позже, когда растения начнут набирать силу и приносить первые плоды, можно будет увидеть, как он шепчет ласковые слова какому-нибудь своему любимчику, словно колдун или фокусник, или, больше того, заботливая мать. Иногда я удивлялась тому, что он может есть эти растения, этих своих детей, которых с такой любовью и нежностью вырастил.
«Здесь едят маленьких детей...»
Как и всегда, когда брат Демьен находился в саду, он был спокоен и всем доволен, в отличие от меня – результаты моего путешествия вызывали у меня серьезную тревогу. Теплая улыбка, которой он меня приветствовал, была точно ложка меда, смягчившая больное горло, и меня охватила благодарность.
Он стряхнул с рук землю и спустил рукава.
– Матушка... Мы ждали вас через день или два, – сказал он.– Но я рад, что вы вернулись. Его преосвященство стал ужасно раздражительным в ваше отсутствие.
Я испытала греховное удовольствие оттого, что мое отсутствие не прошло незамеченным, хотя мне не понравилось, что Жан де Малеструа страдал от каких-то неудобств.
– Я тоже рада, что вернулась, – устало проговорила я.
– Вы встретились с какими-то трудностями, которые заставили вас вернуться?
– Только с од ной, – ответила я. – Мне удалось слишком многое узнать за слишком короткое время. Я не видела причин задерживаться, учитывая, что приближается Прощеное воскресенье.
Он ничего не сказал, но взял у меня из рук небольшую сумку с вещами и жестом показал на аббатство. Взявшись за руки, мы медленно зашагали в ту сторону.
– Разумеется, вы хотите немедленно сообщить новости его преосвященству.
– Естественно.
– Судя по настроению епископа, ситуация в стране довольно сложная.
– Боюсь, я только еще больше испорчу ему настроение.
– Одиннадцать, – сказала я Жану де Малеструа.– И Бернар ле Камю. Так что всего двенадцать за два года, только в районе Бурнёфа. Не говоря уже о том, что я, слышала по дороге туда. Я не пошла дальше, поскольку и без того собрала много свидетельств.
Я с нетерпением ждала ответа, но епископ молчал.
– Мы не можем не обратить на это внимание, – настаивала я.
Он довольно долго раздумывал над моими словами, но потом все-таки заговорил:
– И снова вы дали мне пищу для размышлений. А у меня и без того забот достаточно. Скажите мне, Жильметта, вы встречались с этими людьми – вы находите их истории правдивыми?
На мгновение я потеряла дар речи.
– Разумеется, ваше преосвященство, конечно, они говорили правду. Кроме того, я не могу себе представить, зачем разные люди вдруг станут объединяться, чтобы сочинить истории, которые я слышала. Для этого им нужно было бы договориться между собой, а это не просто, да еще обладать воображением, коим наш Господь их не наделил.
– И что, по вашему мнению, мы должны сделать по поводу происходящего?
О Господи! И о чем он только думает? Такое решение не я должна принимать. Я предприняла свое путешествие исключительно ради того, чтобы заставить действовать епископа. Я не забыла, что он неохотно согласился меня отпустить, но Жан де Малеструа совершенно не заинтересовался тем, что я ему сообщила, и это меня изумило. Однако я решила попридержать язык. Возможно, я чего-то не понимаю. Ведь по природе своей епископ добрый и сострадательный человек.
– Совершенно очевидно, ваше преосвященство, что кто-то должен заняться этим делом, разобраться в каждом случае исчезновения детей и определить, не связывает ли их что-нибудь, – спокойно проговорила я.– Думаю, вы поступите правильно, если выберете человека, обладающего острым умом, а также заинтересованного в том, чтобы узнать правду.
– Ну, в настоящий момент в моем распоряжении не так много людей с острым умом, да еще готовых заняться этим делом.
– Одного будет вполне достаточно.– Я немного помолчала, а потом смело ринулась напролом.– Поскольку именно я начала это расследование, полагаю, будет разумно, если я и займусь им, чтобы довести до логического конца.
– Жильметта, вы женщина. А кроме того, аббатиса. Учитывая ваше положение, мне представляется, что вам не пристало тратить свое время и силы на подобные занятия.
– Возможно, вы правы, но вы не найдете никого, кто так же страстно хотел бы понять, что происходит.
– Ваша страсть может помешать вам принимать здравые решения. Может быть, нам стоит поручить это дело кому-нибудь более беспристрастному...
Просто возмутительно! Его преосвященство дает, и он же отнимает.
– Я думаю, что именно мое отношение к данному вопросу придаст моим мыслям и действиям ясность – я обладаю способностью проникнуть в суть ситуации в отличие от того, кто будет действовать беспристрастно.
Потерпев поражение в попытке разубедить меня при помощи доводов рассудка, он решил напомнить о моих обязанностях.
– Мы не можем освободить вас от ваших обязанностей, чтобы вы посвятили себя этому делу.
– Да перестаньте, пожалуйста.– Я поморщилась.– У нас тут полно бездельников, которым не повредит немного поработать.
– Ну, хорошо, – проговорил он.– Тогда считайте, что лично я не могу вас отпустить.
– В таком случае я организую свое расследование таким образом, что вам не придется меня отпускать.
Уголок его рта едва заметно дрогнул.
– Хорошо, если вам так хочется провести расследование на более детальном уровне, я даю вам свое согласие.
Мне требовалось его благословение, но я решила, что согласие тоже подойдет.
– Мы передадим ваши ежедневные обязанности сестре Элен, – добавил он.– Она очень старательна и мечтает о более высоком положении. Она прекрасно вас заменит.
Он всегда должен нанести последний удар. Жан де Малеструа увидел огорчение, появившееся у меня на лице, потому что поспешно проговорил:
– Разумеется, она не может совсем занять ваше место, и нам всем будет вас не хватать. Не беспокойтесь, как только вы закончите расследование, все снова встанет на свои места. И мы будем очень рады видеть вас среди нас.
По дороге я не встретила никаких разбойников, впрочем, даже самый дерзкий грабитель не решился бы на меня напасть, потому что меня окружала такая темная аура, что вряд ли кто-нибудь захотел бы добровольно со мной связываться. С другой стороны, хотя я и отрицала это, все же прекрасно понимала, что путешествовать по дорогам в одиночку опасно.
«Хаос правит повсюду, – написал мне сын в одном из своих мрачных писем.– Мы никогда не знаем, в какой момент к нам заявится какой-нибудь герцог или барон с требованием благословить его притязания на захваченные им чужие земли».
Ситуация на юге за последний год немного изменилась, но на севере оставалась сложной; мы здесь представляем собой легкую добычу для англичан, которые, естественно, предпочитают подвергнуть осаде удобно расположенные Нормандию и Бретань, вместо того чтобы тратить силы и припасы на долгий марш в Прованс, хотя погода там гораздо лучше.
Разве не приятно заниматься грабежом, когда легкий ветерок ласкает кожу, точно пальцы влюбленного? Не сравнить с тем, когда холодный дождь жалит тебя, словно стрелы или ледяные иголки. Герцог Иоанн, в своей мудрости или жестокости, не знаю, как на самом деле, сумел оградить Бретань от англичан, заключив с ними не слишком надежный союз, условия которого менялись каждый месяц, к великой печали его преосвященства в те моменты, когда он надевал мантию судьи.
Возможно, именно благодаря этому странному союзу мы здесь, в Бретани, жили лучше, чем вся остальная Франция. Но даже относительный мир чреват неожиданными сложностями – например, мы столкнулись с проблемой разбоя: поскольку в настоящий момент войны не предвиделось, рыцари и помещики, служившие прежде тому или иному лорду, бесцельно бродили по окрестностям и нападали на всех подряд, а добыча давала им возможность продолжать свои черные дела. Такова ирония мира.
Теперь отличить солдата от преступника было очень трудно, поскольку различия между ними практически стерлись. Мои сограждане, совершавшие жестокие поступки, от которых наверняка плачет сам Господь Бог, так же мало добились успеха в изгнании из своих душ жажды крови, как и презираемые ими англичане. В свои последние дни, когда мой муж, Этьен, метался в горячке, он рассказал мне то, о чем не стал бы говорить, находясь в здравом рассудке. Он видел, как мужчин заковывали в цепи и поджаривали на огне, а их жен и детей заставляли на это смотреть, как вырывали зубы один за другим, пока несчастные не отдавали своим мучителям все деньги до последней монетки, видел пытки и истязания невинных – зверства, в которые невозможно поверить.
А теперь, как будто ужасов было недостаточно, начали исчезать невинные дети. Я поняла, что это продолжается уже некоторое время и никто ничего не замечал.
Я вернулась в аббатство к вечеру и завела ослика в стойло. Затем я ласково с ним попрощалась, потому что он оказался достойным спутником, всегда с радостью меня слушал и ни разу не произнес ни одного слова возражения. Я поблагодарила его за то, что он быстро добрался до дома, и дала большую охапку соломы.
В поле за конюшней я разглядела молодых монахов и послушниц с завязанными на спине покровами, сажающих будущий урожай. Брат Демьен наверняка был там же и присматривал за ними, подходя к каждому по очереди, чтобы выдать точные указания насчет того, что следует делать для достижения наилучшего результата. Позже, когда растения начнут набирать силу и приносить первые плоды, можно будет увидеть, как он шепчет ласковые слова какому-нибудь своему любимчику, словно колдун или фокусник, или, больше того, заботливая мать. Иногда я удивлялась тому, что он может есть эти растения, этих своих детей, которых с такой любовью и нежностью вырастил.
«Здесь едят маленьких детей...»
Как и всегда, когда брат Демьен находился в саду, он был спокоен и всем доволен, в отличие от меня – результаты моего путешествия вызывали у меня серьезную тревогу. Теплая улыбка, которой он меня приветствовал, была точно ложка меда, смягчившая больное горло, и меня охватила благодарность.
Он стряхнул с рук землю и спустил рукава.
– Матушка... Мы ждали вас через день или два, – сказал он.– Но я рад, что вы вернулись. Его преосвященство стал ужасно раздражительным в ваше отсутствие.
Я испытала греховное удовольствие оттого, что мое отсутствие не прошло незамеченным, хотя мне не понравилось, что Жан де Малеструа страдал от каких-то неудобств.
– Я тоже рада, что вернулась, – устало проговорила я.
– Вы встретились с какими-то трудностями, которые заставили вас вернуться?
– Только с од ной, – ответила я. – Мне удалось слишком многое узнать за слишком короткое время. Я не видела причин задерживаться, учитывая, что приближается Прощеное воскресенье.
Он ничего не сказал, но взял у меня из рук небольшую сумку с вещами и жестом показал на аббатство. Взявшись за руки, мы медленно зашагали в ту сторону.
– Разумеется, вы хотите немедленно сообщить новости его преосвященству.
– Естественно.
– Судя по настроению епископа, ситуация в стране довольно сложная.
– Боюсь, я только еще больше испорчу ему настроение.
– Одиннадцать, – сказала я Жану де Малеструа.– И Бернар ле Камю. Так что всего двенадцать за два года, только в районе Бурнёфа. Не говоря уже о том, что я, слышала по дороге туда. Я не пошла дальше, поскольку и без того собрала много свидетельств.
Я с нетерпением ждала ответа, но епископ молчал.
– Мы не можем не обратить на это внимание, – настаивала я.
Он довольно долго раздумывал над моими словами, но потом все-таки заговорил:
– И снова вы дали мне пищу для размышлений. А у меня и без того забот достаточно. Скажите мне, Жильметта, вы встречались с этими людьми – вы находите их истории правдивыми?
На мгновение я потеряла дар речи.
– Разумеется, ваше преосвященство, конечно, они говорили правду. Кроме того, я не могу себе представить, зачем разные люди вдруг станут объединяться, чтобы сочинить истории, которые я слышала. Для этого им нужно было бы договориться между собой, а это не просто, да еще обладать воображением, коим наш Господь их не наделил.
– И что, по вашему мнению, мы должны сделать по поводу происходящего?
О Господи! И о чем он только думает? Такое решение не я должна принимать. Я предприняла свое путешествие исключительно ради того, чтобы заставить действовать епископа. Я не забыла, что он неохотно согласился меня отпустить, но Жан де Малеструа совершенно не заинтересовался тем, что я ему сообщила, и это меня изумило. Однако я решила попридержать язык. Возможно, я чего-то не понимаю. Ведь по природе своей епископ добрый и сострадательный человек.
– Совершенно очевидно, ваше преосвященство, что кто-то должен заняться этим делом, разобраться в каждом случае исчезновения детей и определить, не связывает ли их что-нибудь, – спокойно проговорила я.– Думаю, вы поступите правильно, если выберете человека, обладающего острым умом, а также заинтересованного в том, чтобы узнать правду.
– Ну, в настоящий момент в моем распоряжении не так много людей с острым умом, да еще готовых заняться этим делом.
– Одного будет вполне достаточно.– Я немного помолчала, а потом смело ринулась напролом.– Поскольку именно я начала это расследование, полагаю, будет разумно, если я и займусь им, чтобы довести до логического конца.
– Жильметта, вы женщина. А кроме того, аббатиса. Учитывая ваше положение, мне представляется, что вам не пристало тратить свое время и силы на подобные занятия.
– Возможно, вы правы, но вы не найдете никого, кто так же страстно хотел бы понять, что происходит.
– Ваша страсть может помешать вам принимать здравые решения. Может быть, нам стоит поручить это дело кому-нибудь более беспристрастному...
Просто возмутительно! Его преосвященство дает, и он же отнимает.
– Я думаю, что именно мое отношение к данному вопросу придаст моим мыслям и действиям ясность – я обладаю способностью проникнуть в суть ситуации в отличие от того, кто будет действовать беспристрастно.
Потерпев поражение в попытке разубедить меня при помощи доводов рассудка, он решил напомнить о моих обязанностях.
– Мы не можем освободить вас от ваших обязанностей, чтобы вы посвятили себя этому делу.
– Да перестаньте, пожалуйста.– Я поморщилась.– У нас тут полно бездельников, которым не повредит немного поработать.
– Ну, хорошо, – проговорил он.– Тогда считайте, что лично я не могу вас отпустить.
– В таком случае я организую свое расследование таким образом, что вам не придется меня отпускать.
Уголок его рта едва заметно дрогнул.
– Хорошо, если вам так хочется провести расследование на более детальном уровне, я даю вам свое согласие.
Мне требовалось его благословение, но я решила, что согласие тоже подойдет.
– Мы передадим ваши ежедневные обязанности сестре Элен, – добавил он.– Она очень старательна и мечтает о более высоком положении. Она прекрасно вас заменит.
Он всегда должен нанести последний удар. Жан де Малеструа увидел огорчение, появившееся у меня на лице, потому что поспешно проговорил:
– Разумеется, она не может совсем занять ваше место, и нам всем будет вас не хватать. Не беспокойтесь, как только вы закончите расследование, все снова встанет на свои места. И мы будем очень рады видеть вас среди нас.