Наши танки, артиллерия, автомашины взбирались на высоту и шли в прорыв. У здания станции, в котором засели гитлеровцы, произошёл гранатный бой. Я упал раненный, не мог подняться. Лежал и смотрел, как войска идут вперёд. Радовалось сердце, смиряя боль. Когда немцы были выбиты из подвала станции, мой ординарец башкир Бакей Язаров оттащил меня в здание. Потом с его помощью я добрался до штаба полка. Тут мой верный ординарец был убит осколком снаряда. Горько думать о нём и о всех тех, кто не дожил до Дня Победы.
 

ГВАРДИИ СЕРЖАНТ А.КУБАСОВ
 
На командном пункте гвардейцев-минометчиков

 
   Командир дивизиона гвардейских миномётов гвардии майор Друганов ' стоит у стереотрубы. Рядом на полу, у походной рации, возимся мы, радисты. В углу дремлет связной.
   Командный пункт расположился в угловой комнате второго этажа полуразрушенного немецкого дома. На полу разбитые стёкла, тряпьё, поломанная мебель. Стены испещрены пулевыми отметинами. Между окном и дверью на балкон зияла пробоина от болванки, выпущенной немецким "тигром". На площади виден и он сам: обгорелый, с развороченной башней и беспомощно задранной вверх пушкой. Это следы недавних уличных боёв, после которых фашисты отступили из местечка и окопались на ближних от него высотах.
   Бой на дальних подступах к Берлину, не смолкая, тянется уже двое суток. Майору, видимо, нестерпимо хочется спать, он трёт воспалённые от бессонницы глаза и снова смотрит в трубу.
   Иногда он отрывается от линз, осторожно выглядывает в окно (отсюда до переднего края всего четыреста метров) и простым глазом проверяет свои наблюдения.
   Над командным пунктом то и дело повизгивают немецкие снаряды, свистят мины. Стены дрожат от взрывной волны, сыплется штукатурка. В воздухе иногда появляются -вражеские самолёты. Тогда с разных сторон начинают неистово бить зенитки, сильнее содрогаются от мощных взрывов стены, и в небе звучат пулемётные очереди наших истребителей. Воздушный бой скоротечен: не проходит и несколько минут, как в землю врезаются горящие факелы немецких самолётов, оставляя в небе ¦ длинный тёмный шлейф дыма, а остальные, беспорядочно сбрасывая бомбы, спешат уйти в свой тыл… Даже ночью не прекращаются грохот и гул. В тёмном небе полыхают орудийные зарницы, гудят немецкие самолёты, причудливо переплетаются разноцветные пунктиры трассирующих пуль, ослепительно сверкают ракеты.
   Майор на минуту отрывается от трубы и озабоченно спрашивает:
   – Как связь?
   – В порядке, товарищ майор!
   – Из бригады ничего нет?
   – Нет, товарищ майор!
   – Разведка, огневые?
   – Без изменений.
   – Передайте Попову, чтобы чаще сообщал.
   Передаём приказание майора. Обстрел заметно усиливается. В дело вступают всё новые батареи противника. Чаще отвечает наша артиллерия. Гул нарастает. Снаряды и мины начинают рваться по соседству. В небе раздаётся гул моторов, слышится рёв пикирующих самолётов и противный, воющий звук летящих бомб. Они рвутся совсем близко, там, где сосредоточена наша техника. Густым дымом заволакивается передний край. Стены неистово дрожат. Чаще стучат осколки.
   Майор подходит к рации, присаживается на корточки.
   – Спросите Попова, что происходит у него. Огневой передайте: быть наготове!
   Передаём приказание и переходим на приём. Начальник разведки гвардии лейтенант Попов докладывает:
   – Наблюдаю усиленное движение в тылу противника, вражеские танки и самоходки сосредоточиваются на опушке большой рощи… – он называет закодированные координаты. – Судя по всему, занимают исходное положение для атаки…
   Майор задаёт вопросы и озабоченно смотрит в трубу. Он развёртывает карту, что-то подсчитывает и даёт нам данные для передачи на огневые позиции.
   – Передайте, чтобы выезжала батарея Буковского! – приказывает он. – Исполнение доложить!
   Я наблюдаю за майором. Сонливость и усталость прошли. Лицо делается строгим, почти суровым, движения уверенные и точные. Он, наконец, обретает утраченное спокойствие. Таков он всегда в бою. -
   Вражеский огонь достигает предельного напряжения. Временами нельзя различить отдельных выстрелов. Всё сливается в сплошном гуле. Трудно разобрать, когда бьёт наша, когда вражеская артиллерия. Передний край затянут дымом. Стены КП ходят ходуном, звенят уцелевшие кое-где стёкла.
   Майор, не отрываясь, смотрит в трубу. Он что-то заметил. Я определяю это по жёсткой складке у рта и глухому ругательству, сорвавшемуся с губ. Я уже без слов понимаю его, и в тот момент, когда он коротко бросает: "Попова!", гвардии лейтенант уже у микрофона.
   – Вражеские танки и самоходки выходят из рощи, с хода ведут огонь… – докладывает он майору. – Отчётливо вижу: сзади автоматчики и пехота силой до батальона… Направление на развилку дорог…
   – Буковского! – нетерпеливо приказывает майор.
   Буковский докладывает, что установки готовы к открытию огня.
   Дым и пыль рассеиваются, открывая поле боя. Простым глазом видно, как немецкие танки и самоходки, лязгая гусеницами и стреляя из пушек, ползут к нашему переднему краю… За ними группы людей. Их много, они идут быстро, в полный рост. Буковский вновь докладывает, что его установки готовы к открытию огня. Передаём это майору, но он как будто не слышит. И вдруг кричит, точно радисты где-то далеко, за окном:
   – Огонь!
   Летят секунды. Сколько их? Сказать трудно. Наконец, с облегчением слышу, вернее угадываю, ответное – "Есть огонь!".
   Ещё немного, п сквозь неистовый грохот боя различаем справа от КП знакомый говор и урчание "катюш". В воздухе в сторону врага устремляются огненно-дымные стрелы…
   Секунда, другая – и там, где стреляли бронированные машины с чёрными крестами, вдруг возникают грохочущие молнии, вихрем взлетает земля, и всё заволакивается дымом и пылью.
   Когда рассеялась мгла, мы увидели громадные горящие факелы: их было четыре. То пылали немецкие танки. За ними там и тут темнели трупы немецких автоматчиков. Уцелевшие машины поспешно разворачивались обратно, но по ним уже прицельно ударили пушки и стоявшие в укрытиях советские самоходки и танки.
   – Дельно сработано! – с удовлетворением проговорил майор.
 

ГВАРДИИ СТАРШИНА Ш.ГОГЛИДЗЕ
 
Танк на высотах

 
   Когда мы воевали в Белоруссии и в Польше, наши танки пробирались сквозь дремучие леса, проползали по топким болотам. Говорили, что этими болотами может пройти только человек. Но где проходил советский солдат, там наши танкисты проводили и советскую "тридцатьчетверку".
   В боях за Берлин нашим танкам пришлось подниматься на Зееловские высоты, местами очень крутые. Этот барьер на подступах к немецкой столице противник отлично использовал для обороны. На гребне высот немцы сосредоточили большое количество артиллерии, врыли здесь в землю самоходки, танки. Все скаты возвышенности были изрыты траншеями, укреплены дзотами. Подступы к высотам на многих участках прикрывались проволочными заграждениями и минными полями.
   В штурме Зееловских высот приняли участие все рода войск: артиллерия и авиация, пехота и сапёры, самоходчики и танкисты. После мощных огневых ударов танки вместе с пехотой рванулись вперёд. Танки были очень нужны пехоте – огневые точки противника во многих местах оживали.
   Пространство до подножия высот я преодолел на большой скорости. Но вот начался подъём. Моя машина продолжает уверенно двигаться вперёд. Рядом рвутся снаряды. Осколки и пули стучат по броне. Несмотря на это, мне приходится открыть люк, чтобы выбирать дорогу.
   – Вперёд, вперёд! – приказывает командир машины гвардии лейтенант Дрёмин.
   Все неудержимо движутся вперёд. Карабкается по круче пехота, идут наши танки, подтягивается за ними артиллерия.
   За моей спиной, в башне старшина Василюк и заряжающий сержант Ткаченко неустанно бьют из пушки по врагу. Рядом радист Петухов строчит по немцам из пулемёта.
   Всё круче подъём… Прибавляю обороты. Напряжённо, но попреж-нему бесперебойно и чётко работает мотор. Я маневрирую танком, выбираю для машины более пологие места. Но таких мест всё меньше и меньше. А до вершины высот ещё далеко.
   Страшный удар сотрясает наш танк. Вражеский снаряд попал в правую сторону башни. Но немецкая болванка только лизнула броню, не смогла её пробить. Заряжающий Ткаченко оглушён, но через минуту он уже продолжает работать.
   Замечаю слева в окопчике двух немцев с фаустпатронами. Они целят не в нашу, а в соседнюю машину. Разворачиваю танк влево, прибавляю скорость и давлю немцев гусеницами.
   Труднее и труднее подниматься. Натужно воет мотор. Танк прямо-таки вздыбился. Тогда я начинаю вести машину не перпендикулярно к гребню высот, а несколько вкось, по диагонали. Теперь машине итти легче, но увеличилась нагрузка на правую гусеницу. Ничего, выдержит! Ходовая часть "тридцатьчетверки" так же надёжна, как и её двигатель.
   Теперь наш экипаж повернул башню влево и ведёт огонь в эту сторону. Я вижу, как после одного из наших выстрелов взлетает на воздух вражеская пушка.
   Долго длится этот труднейший подъём по крутым скатам, под ожесточённым огнём. Но с честью выдерживает испытание советская машина. Танк достигает вершины высот. Облегчённо загудел мотор.
   Машине легче, но экипажу стало, пожалуй, ещё труднее. На танк обрушивается вражеский огонь. В ответ непрерывно грохочет наша пушка, стучат пулемёты. Я помогаю экипажу уничтожать технику и живую силу врага гусеницами, всей тяжестью машины. Давлю; фаустников, подминаю под танк пулемёт и немецкое орудие.
   На высоты взбираются всё новые и новые танки, валом катится пехота. Артиллерия переносит огонь в глубину вражеской обороны.
   – Вперёд, вперёд! – звучит в моём шлемофоне.
 

Из дневников и писем
 
18 апреля

 
*
 
   Глядишь на движение неисчислимого множества пушек и танков и думаешь: "Сколько всего этого!". Сперва артиллерия прочищала путь пехоте и танкам, затем танки и пехота стремительно бросились вперёд, а за ними, на новые огневые, опять двинулась артиллерия. Не успевают пушки как следует развернуться, одна половина расчёта ещё их окапывает, а другая уже посылает снаряды вперёд, снова расчищая проходы пехоте, танкам и новым артиллерийским расчётам. Думаешь о том, сколько же труда положили на эти машины руки, которые их сработали, и тебя переполняет чувство восхищения перед этим материальным воплощением воли советского народа к победе, воли партии Ленина-Сталина.
 

Гвардии капитан А. БРОНШТЕЙН

 
*
 
   Невозможно передать, какое настроение придаёт наша боевая "катюша", когда она заиграет. Прямо на крыльях хочется лететь 1 Но кругом голое поле, противник сильно бьёт, приходится маневрировать влево – вправо. Я хоть и маленького роста солдат, но тоже пригибаюсь. Обидно не дойти до Берлина, когда уже так близко.
   В середине дня были сильные бои на земле и в небесах. Всё небо зачернело. Я лежал в воронке и смотрел вверх. Моё внимание было привлечено необычайной картиной: на большом самолёте сидит прямо сверху маленький самолёт. Я в недоумении: как это один самолёт сумел сесть на другой? Смотрю, что будет дальше. Эти два сцепившиеся самолёта стали пикировать прямо на нас. Вдруг верхний самолёт взмывает в небеса, а нижний, большой, штопором летит вниз. Долетел до земли, и тут раздался взрыв такой силы, что у меня в глазах замелькали миллионы разноцветных блёстков. Образовалась здоровенная воронка, мой дом мог бы войти в неё, – правда, немцы сожгли его, когда были у нас на Днепропетровщине. Оказалось, что ничего страшного, – это был "самолет-бомба" *.
 

Красноармеец Т. КОВАЛЬ

 
   * Речь идёт о немецком самолёте "Ю-88", который гитлеровцы применяли иногда в качестве бомбы, наполняя его взрывчатым веществом и подвешивая под самолёт "Ме-109".
 
*
 
   Наш батальон с боем вышел на берег глубокой и холодной реки Альте Одер. Здесь после поражения на Одере немцы сделали ещё одну отчаянную попытку остановить нас.
   Батальон получил задачу – с хода преодолеть и эту водную преграду. Поблизости ни лодок, ни паромов не оказалось. Надо было перебираться на так называемых подручных средствах или вплавь. А противник беспрерывно бил по реке и по берегам из артиллерии и пулемётов. Попав под отчаянный огонь, батальон залёг.
   Тогда парторг батальона старший лейтенант Городничий поднялся во весь рост, и все, кто был поблизости, услышали его знакомый зычный голос:
   – За наше правое дело, за любимого Сталина, за победу, коммунисты, вперёд, за мной! – и бросился в реку.
   Вслед за ним первыми кинулись в реку коммунисты. Переплыв на противоположный берег, группа, возглавляемая парторгом, захватила в плен немецкого пулемётчика. Ещё когда смельчаки плыли по реке, люди, залёгшие было на берегу, стали подыматься. Кто вплавь, кто на брёвнышках – все бросились через реку на подмогу товарищам.
   Немцы контратаковали смельчаков, зацепившихся за берег. В этот момент был тяжело ранен Городничий. Тогда команду принял на себя младший сержант коммунист Стерлигов. Возгласом "За любимого парторга, бейте немца, друзья! Не отдадим захваченный рубеж!" он воодушевил людей. Контратака была отражена.
 

Герой Советского Союза старший лейтенант К. УСЕНБЕКОВ
 
КРАСНОАРМЕЕЦ В.НОСОК
 
У станции Шёнфлис

 
   19 апреля наша рота по приказу командира полка подполковника Дудник вышла на подкрепление стрелкового батальона, который занял немецкие траншеи. Ночью мы пришли в эти траншеи и закрепились. Спать нам, конечно, не пришлось. Немцы пытались выбить роту из занятых позиций. Всю ночь шёл бой.
   К трем часам гранаты были у нас на исходе. Командир роты гвардии старший лейтенант Левин (я был у него связным) даёт мне приказ: любой ценой – чтобы к рассвету гранаты были здесь. Вылез я из траншеи, пошёл, – ночь темная, местность незнакомая, через каждые пять минут немецкий артналёт, после которого пыль засыпает глаза. От разорвавшихся мин и снарядов, от сгоревшего пороха трудно дышать – воздуха нехватает. Тяжело было передвигаться.
   Наш полевой склад боепитания я не смог найти. Без гранат возвращаться нельзя: когда уходил, их было уж очень мало, а теперь, наверное, совсем не осталось. Я стал просить у старшин в тех подразделениях, которые не вели боя. Один старшина (не знаю его фамилии) дал мне ящик с гранатами. Двинулся в обратный путь. Подход к нашей позиции был открыт и простреливался немцами. Когда я был метрах в пятидесяти от траншеи, где держала оборону наша рота, немцы заметили меня и открыли огонь из пулемётов и фаустпатронов. Я бросился на землю со своим ящиком и притворился мёртвым. Когда немцы, не замечая никого живого, прекратили обстрел этого места, я подхватил ящик правой рукой и оставшиеся пятьдесят-шестьдесят метров пробежал, как мне казалось, в три или четыре прыжка. Я попал прямо на командный пункт. В суматохе командир меня не узнал, спрашивает:
   – Что случилось? Отвечаю:
   – Я. Носок, прибыл с гранатами.
   – Разбивайте ящик быстрее, давайте гранаты. Прибегает красноармеец Черкас, говорит:
   – Дайте помощи, немцы по ходу сообщения идут в нашу траншею. За это время я разбил ящик, распечатал одну банку с запалами. Десять первых гранат уже были готовы к метанию. Их тут же подхватили и унесли. Таким же темпом я распечатывал вторую банку, нож резал так быстро, словно это была не жесть, а картошка. Собрав гранаты и запалы в полу шинели, я побежал к ходу сообщения. Там стояли старший лейтенант Левин, лейтенант Муртазин, красноармейцы Мефодьев и Иванцов. У каждого в руках по гранате (из моей первой партии) на боевом взводе. Выглянув из траншеи, я увидел, как метрах в пятнадцати от нас идут по ходу сообщения немцы, полусогнувшись и бросая перед собой гранаты. Старший лейтенант Левин поднялся из траншеи и бросил гранату. Из облака дыма раздались крики раненых немцев. Немцы, потеряв несколько человек, дальше не пошли, а выбрали удобное, непро-отреливаемое место и начали оттуда забрасывать наши траншеи фаустпатронами так, что голову было поднять невозможно. Санинструктор Меринин, возвращаясь от раненого, заметил одного фаустника.
   – Ты хорошо стреляешь, пойдём я тебе покажу, – сказал он мне. Верно, пройдя несколько шагов, я увидел: в небольшом овражке спрятался фриц, норовит метнуть гранату в нашу траншею. Первым выстрелом я его не снял. Фриц догадался, что стреляют в него, и прилег пониже. Выждав, когда он приподнялся, я взял его на мушку и убил. Через пятнадцать – двадцать минут началась артиллерийская подготовка. Мы пошли в атаку и взяли станцию Шёнфлис.
 

ГВАРДИИ КАПИТАН П.ШЕВЧЕНКО
 
На третью ночь

 
   Когда мы были в тридцати километрах от Берлина, я получил задание пойти с группой разведчиков в тыл противника. Не впервые предстояло мне итти к немцам в тыл, однако на этот раз тыл был особенным -¦ задача состояла в том, чтобы проникнуть в самый Берлин.
   Моя группа состояла из шестидесяти человек. Из них лишь двенадцать были знакомые люди, с которыми мне уже приходилось ходить в разведку, остальные – из пополнения". Поэтому я прежде всего обошёл всех разведчиков и познакомился с ними.
   Пошли мы по болоту, решив, что здесь не может быть траншейной обороны и, следовательно, перейти будет легче. Шедшие впереди младшие сержанты Иванов и Ковалёв услышали немецкий разговор и обнаружили немецких пулемётчиков, сидевших в засаде. Они без шума убили немцев, и мы пошли дальше. В темноте противотанковые надолбы показались нам двигающимися в нашем направлении немцами. Однако мы не стали стрелять и вскоре обнаружили этот обман зрения. У надолб я попросил товарищей накинуть на меня плащ-палатку, зажёг фонарик и стал ориентироваться с помощью карты и компаса. Не успел закончить работу, как мне шепчут: "Слышен немецкий разговор". Через несколько минут мы увидели около надолб немецких солдат. Они несли в руках какие-то коробки. Как выяснилось позже, это был тол для минирования надолб. Мы сосчитали немцев. Их было тридцать пять – меньше, чем нас. Решаем окружить и уничтожить. Я распределил силы. Младший лейтенант Шерстнёв отрезает врагу отход, лейтенант Коваленко со своей группой заходит справа, младший лейтенант Думандзоров слева.
   У меня был свисток, такой, как у судьи на футбольном поле. Я дал сигнал, разведчики швырнули гранаты, и, как только они разорвались, все бросились на немцев. Мой ученик, младший сержант Ковалёв, кавалер четырёх орденов, имел трофейный кинжал с надписью на клинке: "Всё для Германии". Он пустил в ход этот кинжал. Немцы не успели даже выстрелить. Шестнадцать человек мы взяли в плен, остальных уничтожили. Среди пленных были солдаты из Познанской школы унтеров, с которой нам пришлось драться ещё в Познани.
   Не имея возможности эвакуировать пленных в тыл, погнали их с собой, вперёд, к Берлину.
   Мы прошли за ночь восемь километров и расположились на днёвку. Позиция у нас была удобная, из густого леса мы наблюдали за противником. У немцев на дорогах происходило не разберёшь что: одни танки шли к Берлину, другие из Берлина, грузовики носились в разные стороны.
   Наши советские снаряды залетали к нам в лес. Мы думали: только бы "катюша" не накрыла.
   Мне надо было отправить донесение в штаб. Но рация подмокла, работать на ней было нельзя. Я вспомнил, как в 1942 году на Смоленщине бойцам нашего партизанского отряда пришлось целый день лежать, зарывшись в вспаханную, мягкую землю, и велел сержанту Иванову, которого решил послать с донесением, вырыть в земле нору. Забравшись в неё, он должен был ожидать, пока подойдут передовые подразделения наших стремительно наступающих войск.
   Мы так хорошо замаскировали эту нору, что немцы ходили по ней, ничего не подозревая.
   Вторая Ночь была особенно волнующей. Всё время отсчитывали расстояние – 22, 20, 18, 15, 10 километров до города. Мы шли из рощи в рощу. В одном лесу обнаружили танк и взорвали его. Резали немецкие провода; встречая мелкие группы немцев, уничтожали их. В одном дачном посёлке пришлось принять серьёзный бой. У немцев здесь было шесть автомобилей с крупнокалиберными пулемётами на турелях. Группа противника была разгромлена, взяли ещё десятка два пленных.
   Когда нас опять застал день, засели в болоте, пленные – вместе с нами. Пленные всё-таки обременяли нас, поэтому с наступлением темноты я решил оставить их в лесу под охраной шести бойцов дожидаться подхода наших частей.
   На третью ночь мы были уже в черте Большого Берлина. Здесь нас нагнали передовые части советских войск, двигавшиеся на бронетранспортёрах.
 

Из дневников и писем
 
19 апреля

 
*
 
   Поток наступающих войск стремится вперёд – туда, куда указывают только что сделанные таблички "В Берлин!", куда зовут развешанные по пути движения на деревьях, на стенах домов, на грудах развалин листовки: "Вперёд, гвардейцы, вперёд!", "С именем Великого Сталина вперёд на Берлин!", "До Берлина осталось 40 километров".
 

Гвардии младший Лейтенант А. ФОКИН

 
*
 
   Сержант Коробцов возмущён, что время идёт медленно.
   – Что это за дело такое, – говорит он. – Все мы спешим, все рвёмся в этот Берлин как можно скорее дойти, а время идёт попрежнему – день небольшой, а длится долго.
   Несколько суток двигаемся вперёд без отдыха, а все-таки остановки никому не нравятся, на всех действуют раздражающе.
   На одном перекрёстке дорог создалась пробка, все сразу хотели прорваться вперёд, все кричат друг на друга:
   – Тебе что, скорее других надо?
   Один пожилой гвардеец спросил шофёра, пытавшегося обогнать наши миномётные повозки:
   – Куда прёшь без очереди?
   – Мне спешить надо, я боеприпасы везу, -. ответил шофёр.
   – Посмотрите на этого молодца! – воскликнул гвардеец. – Он боеприпасы везёт, а я что, яйца на базар в Берлин везу?
 

Гвардии ефрейтор Н. ПОЛОВИНЧЕНКО

 
*
 
   Мы вышли на главную дорогу – прямое сообщение на Берлин. Колонны машин идут в пять рядов. Повозочные гонят лошадей галопом. Раздаются голоса:
   – Эй, фрау, вифиль километр до Берлина?
   Если смотреть с самолёта, то, наверное, кажется, что сама дорога движется вперёд, – сплошной поток.
   Младший сержант М. САФОНОВ
 
*
 
   Пожилой боец, пробивая путь своей повозке, кричал:
   – А ну, давай, давай, не задерживай!
   – Куда так торопишься, папаша? – спросил кто-то.
   – Папаша… какой я тебе папаша, – рассердился ездовой. – Куда? Не видишь, что ли? – и он ткнул пальцем на фанерную дощечку, прибитую к повозке. На ней было написано:
   "Даёшь Берлин".
 

Майор СМИРНЫХ

 
*
 
   Переночевали в лесу. Утром во всех подразделениях были проведены партийные собрания. На повестке дня: задачи коммунистов в штурме Берлина. Парторг роты гвардии рядовой Сологубов, выступая на собрании, сказал: "Я, как коммунист, даю слово первым ворваться со своей ротой в логово фашистов". Партсобрание постановило поручить коммунисту Сологубову подготовить красный флаг и водрузить его на первом ванятом здании Берлина.
   Гвардии подполковник КАЧТОВ
 

ГЕНЕРАЛ-МАЙОР Ф.ЛИСИЦЫН
 
Наши листовки, лозунги, флаги
 
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПОЛИТРАБОТНИКА

 
   В бою на одерском плацдарме перед наступлением на Берлин молодой боец нашей армии комсомолец Алек Алексеев совершил подвиг, подобный подвигу Александра Матросова. Идя на штурм Берлина, воины читали листовку, посвященную памяти Алека Алексеева. Я приведу эту листовку полностью как образец листовок, которые мы выпускали в эти дни.
   "БЕССМЕРТНЫЙ ПОДВИГ АЛЕКА АЛЕКСЕЕВА
   Алек Алексеев был не только молод годами, но и новичок в солдатском деле. Только недавно его освободила Красная Армия из немецкой каторги. Немцы насильно оторвали Алека от родной семьи, впихнули в грязный скотский вагон и увезли в проклятую Германию. Красная Армия выручила Алексеева из немецкой неволи. И вот Алек стал автоматчиком. В дни, предшествовавшие наступлению на Берлин, Алек рассказывал своим товарищам по оружию:
   – Я уже был в Берлине, – говорил он. – В этом городе на каторге тысячи русских и французов, бельгийцев и поляков, чехов и югославов…
   Незадолго до боя Алек был принят в комсомол.
   Роте старшего лейтенанта Куликова, где Алек служил автоматчиком, поставили трудную, но почётную задачу: расширить плацдарм за Одером, форсировать сильно обороняемый немцами ручей и выбить врагов из траншей.
   Рота скрытно подобралась к ручью, бойцы навели мостики. С рассветом, по сигналу атаки, Алексеев первым перебежал по мостику. И вдруг совсем рядом заговорил вражеский станковый пулемёт. Алек метнул туда гранату. Пулемёт продолжал стрелять. Алексеев выскочил из-за бугорка и своим телом закрыл дуло пулемёта. Рота мгновенно форсировала ручей. Враг был выбит из траншей, боевая задача выполнена…
   Товарищи с воинскими почестями похоронили девятнадцатилетнего советского воина Алека Алексеева, который, не задумываясь, отдал свою жизнь за счастье нашей матери-Родины, за победу над ненавистным врагом.
   Товарищ боец! Сохрани светлую память о юноше-герое.